Ведьмак VII владычица озера

- Адептка Абонда. Ты не готова. Оценка - неудовлетворительная. Садись.

- Но я учила, правда учила...

- Садись.

- На кой ляд нам изучать такие древности? - забурчала Абонда, садясь. - Кого это сегодня интересует? Кому это сегодня нужно?.. И какая от этого польза...

- Тише! Адептка Нимуэ!

- Я здесь, госпожа магистр.

- Вижу. Ты можешь ответить на вопрос? Если нет, сядь и не отнимай у меня попусту время.

- Я могу.

- Слушаю.

- Потому что хроники говорят нам, что Совет мэтресс собрался в замке Лысая Гора, чтобы решить, как покончить с пагубной войной между императором и владыками Севера. Почтенная Мать Ассирэ, святая мученица, поведала, что владыки Севера не перестанут воевать, пока как следует не истекут кровью. А Почтенная Мать Филиппа, святая мученица, ответила: “Дадим же им великий и кровавый, страшный и жестокий бой, доведем их до такого боя. Пусть армии императора и войска королей изойдут в этом бою кровью, и тогда мы. Великая Ложа, заставим их заключить мир”. Так все и вышло. Почтенные Матери сделали так, что случилась битва под Бренной. А владыки принуждены были заключить цинтрийский мир.

- Очень хорошо, адептка Нимуэ. Я поставила бы тебе оценку “отлично”... если бы не твое “потому что” в начале изложения. Фразу не положено начинать со слов “потому что”. Садись. А теперь о цинтрийском мире нам расскажет...

Прозвучал звонок на перемену. Но слушательницы не вскочили, сопровождая конец урока визгом и хлопаньем парт. Они хранили молчание и благовоспитанное спокойствие. Ведь они уже не были детьми, уже учились в третьем классе! Им было по четырнадцать лет. А это обязывает.
***
- Ну, здесь ничего добавить нельзя. - Русти оценил состояние первого раненого, истекавшего кровью на незапятнанной прежде девственной белизне операционного стола. - Бедренная кость раздроблена... Артерия уцелела, иначе б вы принесли труп. Похоже на удар топором, причем твердое крыло седла выполнило роль пенька дровосека. Извольте посмотреть...

Шани и Иоля наклонились. Рыжик потер руки.

- Как я сказал, здесь ничего не добавить. Можно лишь отнять. За работу, Иоля. Жгут, крепче. Шани - нож. Не этот, двусторонний. Ампутационный.

Раненый не сводил бегающего взгляда с их рук, следил за их действиями глазами перепуганного, схваченного в силки животного.

- Немножко магии, Марти, если можно попросить, - кивнул низушек, наклоняясь над пациентом так, чтобы полностью перекрыть ему поле зрения. - Буду ампутировать, сынок.

- Нееее! - заорал раненый, дергая головой и пытаясь увернуться от рук Марти Содергрен. - Не хочуууу!

- Если не ампутирую, умрешь.

- Лучше умереть... - Под влиянием магии целительницы раненый говорил все медленнее. - Лучше умереть... чем быть калекой... Дайте мне умереть... Умоляю... Дайте мне умереть!

- Не могу. - Рыжик поднял нож, поглядел на лезвие, на все еще блестящую, незапятнанную сталь. - Не могу я позволить тебе умирать. Так уж сложилось, сынок, что я врач.

Он решительно вонзил острие и сделал глубокий разрез. Раненый взвыл. Дико, нечеловечески.

- От кого? - крикнул Ян Наталис. - Ты от кого?

- От господина де Руйтера... - выдавил гонец. - Мы остановили Черных... Но у нас очень большие потери... Господин де Руйтер просит помощи...

- Нет помощи, - после краткого молчания ответил коннетабль. - Вы должны выстоять. Должны!

- Поврежден кишечник, господин Русти.

- Диагноз столь же точный, сколь и очевидный! Здесь даже осмотр не нужен, достаточно понюхать. Иоля, платок. Марта, все еще много крови, будь любезна, удели нам еще толику своей бесценной магии. Шани, зажим. Поставь сосудистую клемму, ты же видишь, что льется. Иоля, нож.

- Кто берет верх? - неожиданно совершенно здраво, хоть и не совсем членораздельно, спросил оперируемый, вращая вытаращенными глазами. - Скажите... кто... побеждает?

- Сынок, - Рыжик наклонился над раскрытой, кровавой и пульсирующей брюшной полостью, - поверь, это самое последнее, о чем я стал бы беспокоиться, оказавшись на твоем месте!
***
...завязался тогда на крыле левом и в середине линии бой жестокий и кровавый, но тут, хоть и велики были ярость и напор Нильфгаарда, разбились их ряды о королевское войско, как волна морская разбивается, налетев на скалу, ибо отборный стоял здесь королевский солдат, боевые мариборские, вызимские и третогорские хоругви латников, а такоже велъми стойкий темерский ландскнехт, профессиональный наемник, коего конница не устрашила.

Так там и воевали, воистину как море со скалою суши, такой шел бой, в коем не угадаешь, кто верх берет, поелику хоть волны в скалу неустанно бьют, не слабеют, а отступают затем лишь, чтобы ударить снова, а скала стоит, как стояла, все ей средь волн бурных видать.

Иначе шло дело на королевского войска крыле правом.

Будто опытный ястреб, коми знает, куда упасть и насмерть клюнуть, так и фельдмаршал Менно Коегоорн знал, где удар нанесть. Собрав в кулак железный свои отборные дивизии, копейщиков “Деитвен” и латников “Ард Феаинн”, ударил он в стык линии повыше Золотого Пруда, туда, где стояли хоругви бруггенские. Бруггенцы геройское сопротивление оказывали, однако послабее показались и оружием, и духом. Не сдержали нильфгаардского напору. Вскачь помчались им на поддержку две бандеры Вольной Компании под старым кондотьером Адамом Панграттом и Нильфгаард остановили, обильно, однако же, заплатив за это своею кровию. Но стоящим на правом фланге краснолюдам из Добровольческой Рати страшная угроза окружения глянула в очи, а всему королевскому войску разорванием рядов загрозила.

Ярре погрузил перо в чернильницу. Внучата в глубине сада пискливо кричали, их смех звенел словно стеклянные колокольчики.

Однако же приметил грозящую опасность чуткий навроде журавля Ян Наталис, в миг единый уразумел, что там светит. И не мешкая гонца послал к краснолюдам с приказом полковнику Эльсу...

Однако еще прежде, чем он домчался до Золотого Пруда, корнет понял, что, во-первых, неизвестно, когда он доберется до правого крыла, и, во-вторых, неизвестно, когда ему удастся вернуться. И еще он понял то, что ему очень даже пригодится резвость Чикиты.

На поле, к западу от Золотого Пруда, кипел бой. Черные секлись с бруггенской конницей, защищающей боевые порядки пехоты. На глазах у корнета из скопища людей и коней внезапно, словно искры, словно осколки разбитого витража, выпали и беспорядочно рванулись к речке Хотли фигурки в зеленых, желтых и красных плащах. За ними черной рекой разливалась поводь нильфгаардцев.

Обри резко осадил кобылу, рванул поводья, готовый развернуться и бежать, сойти с дороги беглецов и преследователей. Однако чувство долга взяло верх. Корнет прильнул к конской шее и пошел головокружительным галопом.

Вокруг стояли крик и рев, мелькали, как в калейдоскопе, фигурки, сверкали мечи, неслись звон и грохот. Некоторые припертые к пруду бруггенцы отчаянно сопротивлялись, сбившись в кучу вокруг знамени с якорным крестом. На поле Черные добивали рассеянную, лишенную поддержки пехоту.

Неожиданно все заслонил черный плащ со знаком серебряного солнца.

- Evgyr, nordling!

Îбри крикнул, поднятая криком Чикита сделала прямо-таки олений прыжок, спасая ему жизнь и вынося за пределы досягаемости нильфгаардского меча. Над головой засвистели стрелы, завыли бельты, в глазах снова замелькали разноцветные фигурки.

"Где я? Где свои? Где враг?"

- Evgur, morv, nordling!

Ãрохот, стук, ржание лошадей, крик.

- Стой, молокосос! Не туда!

Женский голос. Женщина на вороном жеребце, в доспехах, волосы развеваются, лицо забрызгано кровью. Рядом - конники в латах.

- Ты кто? - Женщина размазала кровь рукой, в которой держала меч.

- Корнет Обри... Флигель-адъютант коннетабля Наталиса... С приказом полковникам Пангратту и Эльсу...

- Тебе не добраться туда, где дерется “Адью”. Давай к краснолюдам. Я - Джулия Абатемарко... Вперед, черт побери! Нас окружают! Галопом!

Он не успел возразить. Да и смысла не было.

Через две-три минуты сумасшедшего галопа из пыли возникла масса пехоты, квадрат, наподобие черепахи прикрытый панцирем из деревянных щитов и на манер подушечки для иголок ощетинившийся копьями. Над квадратом развевалось большое золотое знамя со скрещенными молотами, а рядом с ним торчал шест с конскими хвостами и человеческими черепами.

На квадрат, наскакивая и тут же отбегая, словно псы, рвущиеся укусить размахивающего палкой деда, бросались нильфгаардцы. Дивизию “Ард Феаинн” из-за огромных солнц на их плащах невозможно было перепутать ни с какой другой.

- Бей, Вольная Компания! - крикнула женщина, закрутив мечом мельницу. - Отработаем дукаты!

Конники - а с ними и корнет Обри - ринулись на нильфгаардцев. Стычка длилась всего несколько минут. Но была жуткой. Потом стена щитов раскрылась перед ними. Они оказались внутри четырехугольника, в толпе, среди краснолюдов в кольчугах, шлемах с бармицами и остроконечных шоломах, среди реданской пехоты, легкой бруггенской кавалерии и закованных в латы кондотьеров.

Джулия Абатемарко (Сладкая Ветреница, кондотьерка, только теперь сообразил Обри) потянула его к пузатому краснолюду в шишаке, украшенном красной шкофией <небольшой султан на шлеме или военной шапке.>, неуклюже сидящему на нильфгаардском коне в ладрах, в седле пикинеров с большими луками, на которое он взобрался, чтобы иметь возможность смотреть по-над головами пехотинцев.

- Полковник Барклай Эльс?

Краснолюд одобрительно кивнул шкофиеи, заметивши кровь, что забрызгала корнета и его кобылу. Обри невольно покраснел. Это была кровь нильфгаардцев, которых кондотьеры рубили рядом с ним. Сам он не успел даже меча вытянуть.

- Корнет Обри.

- Сын Анзельма Обри?

- Младший.

- Ха! Я знаю твоего отца! Что там у тебя от Наталиса и Фольтеста, корнетик?

- Центру группировки грозит прорыв... Господин коннетабль приказывает Добровольческой Рати как можно скорее свернуть фланг и отойти к Золотому Пруду и речке Хотле... Чтобы поддержать...

Слова корнета заглушили рев, храп и визг коней. Обри вдруг сообразил, до чего бессмысленные он привез приказы. Как мало они значат для Барклая Эльса, для Джулии Абатемарко, для всего этого краснолюдского четырехугольника под золотым знаменем с молотами, развевающимся над черным морем окружающих, штурмующих со всех сторон нильфгаардцев.

- Я опоздал, - простонал он. - Я прибыл слишком поздно...

Сладкая Ветреница фыркнула. Барклай Эльс оскалился.

- Нет, малыш, - сказал он. - Просто Нильфгаард пришел слишком рано.
***
- Поздравляю дам и себя с удачной резекцией тонкого и толстого кишечника, спленектомией <удаление селезенки (мед.).> и сшивкой печени. Обращаю внимание на время, понадобившееся нам, чтобы ликвидировать последствия того, что за доли секунды было сотворено нашему пациенту во время боя... Советую это воспринять как материал для философских размышлений. А теперь мазель Шани зашьет нам пациента.

- Но я этого еще никогда не делала, господин Русти.

- Когда-то надобно начинать. Шейте красное с красным, желтое с желтым, белое с белым. Так наверняка будет хорошо...
***
- Это ж надо! - рванул бороду Барклай Эльс. - Что ты говоришь? Что говоришь ты, младший сын Анзельма Обри? Что мы тут, получается, баклуши бьем? Мы, курва его мать, не дрогнули даже под напором! Ни на шаг не отступили! Не наша вина, что эти му... эээ... из Бругге не сдержали!

- Но приказ...

- Задом я давлю такие приказы!

- Если мы не закроем брешь, - перекричала рев Сладкая Ветреница, - Черные прорвут фронт. Фронт прорвут! Раскрой мне ряды, Барклай! Я ударю! Я прорвусь!

- Вырежут вас, прежде чем доберетесь до пруда! Погибнете там зазря.

- Так что ты предлагаешь?

Краснолюд выругался, сорвал с головы шишак, хватанул им о землю. Глаза у него были дикие, налитые кровью, страшные.

Чикита, напуганная криками, плясала под корнетом насколько позволяла теснота.

- Давай сюда Ярпена Зигрина и Денниса Кранмера! Мигом! Оба краснолюда вырвались из яростного боя, это было видно с первого же взгляда. Оба были в крови. Стальной наплечник одного носил след настолько сильного удара мечом, что пластины встали торчком. У другого голова была обвязана тряпицей, сквозь которую проступала кровь.

- Все в порядке, Зигрин?

- Интересно, - вздохнул краснолюд, - почему все об этом спрашивают?

Барклай Эльс отвернулся, отыскал взглядом корнета и впился в него глазами.

- Стало быть так, самый младший сын Анзельма, - прохрипел он. - Король и коннетабль приказывают нам прийти и поддержать их? Ну, так раскрой глаза шире, корнетик. Будет на что посмотреть.
***
- Холера! - рявкнул Русти, отскакивая от стола и размахивая скальпелем. - Почему? Чертов хрен, почему так должно быть?

Никто ему не ответил. Марта Содергрен только развела руками. Шани наклонила голову. Иоля шмыгнула носом.

Пациент, который только что умер, глядел вверх, глаза у него были неподвижные и стеклянные.
***
- Бей-убивай! На погибель сволочам!

- Равняйсь! - рычал Барклай Эльс. - Держи шаг! Держи строй! И плотней! Плотней, мать вашу так-растак!

"Мне не поверят, - подумал корнет Обри. - Ни за что мне не поверят, когда я стану об этом рассказывать. Этот квадрат дерется в полном окружении... Охваченный со всех сторон кавалерией, разрываемый на части, его рубят, давят, колют... И этот квадрат идет. Идет ровный, плотный, даже со щитами. Идет, переступая через трупы и топча их, толкает перед собой конницу, толкает перед собой элитную дивизию “Ард Феаинн”. И идет”.

- Бей!

Из нескольких тысяч краснолюдских глоток вырвалась знаменитая махакамская боевая песня.

Через мгновение, вынесенный перед линией щитов, он уже рубил налево и направо, как безумный, и орал, как спятивший.

- Еще раз! - услышал он дикий крик Сладкой Ветреницы. - Еще одно усилие! Держитесь, парни! Бей-убивай! За дукаты, что как солнце золотые! Вольная Компания!

Нильфгаардский конник без шлема, с серебряным солнцем на плаще, ворвался в строй, поднялся на стременах, страшным ударом топора повалил краснолюда вместе со щитом, рассек голову другому. Обри вывернулся в седле и рубанул наотмашь. С головы нильфгаардца отлетел большой покрытый волосами кусок, сам он рухнул на землю. В тот же момент корнет тоже получил чем-то по голове и свалился с седла. Из-за давки он не сразу оказался внизу, несколько секунд висел, тонко визжа, между небом и землей и боками двух лошадей. Но хоть он досыта набрался страха, боли почувствовать не успел. Когда же наконец упал, подкованные копыта почти тут же размозжили ему череп.

- Никак, - зашепелявила она, - ни одна сторона не могла одолеть другую. Мы-то были внутри. В окружении. Они - снаружи. И мы просто-напросто убивали друг друга. Кхе-кхе-кхе... Они нас, мы их...

Старушка с трудом сдержала приступ кашля. Те из слушателей, которые были ближе, заметили на ее щеке слезу, с трудом пробивающую себе дорогу среди морщин и старых шрамов.

- Они были такими же мужественными, как и мы, - бормотала бабулька, которую некогда звали Джулией Абатемарко, Сладкой Ветреницей из Вольной Кондотьерской Компании... - Кхе-кхе-кхе... Мы были равно мужественными. И мы, и они.

Старушка замолчала. Ненадолго. Слушатели не торопили ее, видя, как она улыбается своим воспоминаниям. Своей храбрости. Маячившим в тумане забвения лицам тех, что геройски погибли. Лицам тех, что геройски выжили... Для того, чтобы потом их подло прикончила водка, наркотики и туберкулез.

- Да, мы были равно мужественны, - закончила Джулия Абатемарко, - ни одной стороне не удавалось набрать столько сил, чтобы быть более мужественной. Но мы... Нам удалось быть мужественными на одну минуту дольше.

Иоля глубоко вздохнула, с трудом сглотнула слюну, заполнявшую рот. “Сейчас я грохнусь в обморок, - подумала она. - Не выдержу, не вынесу больше этой вони, этой чудовищной мешанины запахов - крови, блевотины, кала, мочи, содержимого кишок, пота, страха, смерти. Не выдержу непрекращающегося крика, воя, скользких окровавленных рук, цепляющихся за меня, словно я и верно их спасение, их бегство, их жизнь... Не перенесу бессмысленности того, что мы здесь делаем. Потому что это бессмысленность. Одна огромная, гигантская, бессмысленная бессмысленность.

Не перенесу усилий и усталости. Приносят все новых... И новых...

Я не выдержу. Сейчас меня начнет рвать. Сейчас я потеряю сознание. Какой позор..."

- Салфетку! Тампон! Кишечный зажим! Не этот! Мягкий зажим! Смотри, что делаешь! Еще раз ошибешься, дам тебе по рыжей башке! Слышишь? Тресну по рыжей башке!

"Великая Мелитэле! Помоги мне! Помоги мне, богиня!"

- Ну, извольте! Сразу исправилась! Еще один зажим, жрица! Клемму на кишки! Хорошо! Хорошо, Иоля, так держать! Марти, оботри ей глаза и лицо. И мне тоже...
***
"Откуда эта боль? - подумал коннетабль Ян Наталис. - Что у меня так болит? Ах да! Стиснутые кулаки!"
***
- Мы их доконаем! - крикнул, потирая руки, Кеес ван Ло. - Дожмем их, господин маршал! Линия разваливается на стыке. Ударим! Ударим, не оттягивая, и, клянусь Великим Солнцем, они не выдержат! Разбегутся!

Менно Коегоорн нервно погрыз ноготь, сообразил, что на него смотрят, быстро вынул палец изо рта.

- Ударим, - повторил Кеес ван Ло спокойнее, уже не так взволнованно. - “Наузикаа” готова...

- “Наузикаа” должна стоять, - отрубил Менно. - Даэрлянская тоже должна стоять. Господин Фаоильтиарна!

Командир бригады “Врихедд”, Исенгрим Фаоильтиарна по прозвищу Железный Волк, обратил к маршалу страшное лицо, обезображенное шрамом, идущим через лоб, бровь, основание носа и щеку.

- Ударьте, - указал булавой Менно, - в стык Темерии и Редании! Туда!

Эльф отдал честь. Искалеченное лицо не дрогнуло, не изменилось выражение больших глубоких глаз.

"Союзники, - подумал Менно. - Альянты. Боремся вместе. Против общего врага.

Но я их вообще не понимаю, этих эльфов.

Они совсем другие.

Совсем чужие”.
***
- Интересно. - Русти попытался вытереть лицо предплечьем, но предплечье тоже было в крови. На помощь пришла Иоля. - Любопытно, - снова проговорил хирург, указывая на пациента. - Его ткнули вилами или какой-то двузубой разновидностью гизармы... Один зуб пробил сердце. Вот, извольте взглянуть. Камера, несомненно, пробита, аорта почти отделена... А он еще минуту назад дышал. Здесь, на столе. Получив в самое сердце, он дотянул до стола...

- Вы хотите сказать, - угрюмо спросил конник из легкой волонтерской кавалерии, - что он умер? И мы напрасно тащили его к вам с поля боя?

- Никогда не бывает напрасно, - не отвел взгляда Русти. - А правду говоря - да, он мертв. Увы. Exitus <Кончина, смерть (лат.).>. Забирайте... Эх, холера... Киньте-ка глаз, девушки.

Марти Содергрен, Шани и Иоля наклонились над трупом. Русти оттянул умершему веко.

- Вам когда-нибудь доводилось видеть подобное? Девушки дрогнули, потом ответили.

- Да, - сказали они одновременно, переглянувшись слегка удивленно.

- Я тоже видел, - сказал Русти. - Это ведьмак. Мутант. Вот почему он жил так долго... Это был ваш брат по оружию, люди? Или вы принесли его случайно?

- Это был наш друг, господин медик, - угрюмо подтвердил другой волонтер, детина с перевязанной головой. - Из нашего эскадрона, доброволец, как и мы. Уж и мастер был с мечом обращаться! Койон - имя ему.

- Ведьмак?

- Ага. Но несмотря на все, порядочный был парень.

- Да, - вздохнул Русти, видя четырех солдат, несущих на набухшем и капающем кровью плаще очередного раненого, очень молодого, судя по тому, как тонко он выл. - Да, жаль... Охотно взялся бы за вскрытие этого, несмотря на все, порядочного парня. И любопытство жжет, и диссертацию можно было бы написать, если б заглянуть ему внутрь. Но времени нет! Долой труп со стола! Шани, воды. Марти - дезинфекция! Иоля, полей... Эй, девушка, опять слезы льешь? А теперь-то что?

- Ничего, господин Русти. Ничего. Все уже в порядке.

Нэннеке долго не отвечала, глядя с террасы на храмовый сад, в котором жрицы и адептки копошились, занимаясь весенними работами.

- Ты свой выбор сделала, - сказала она наконец. - Ты избрала свой путь, Трисс. Свою судьбу. Добровольно. И жалеть не о чем.

- Нэннеке, - опустила глаза чародейка. - Я действительно не могу сказать тебе больше, чем сказала. Поверь - и прости.

- Кто я, чтобы прощать? И какая тебе польза от моего прощения?

- Я же вижу, - взорвалась Трисс, - как ты на меня смотришь! Ты и твои жрички! Вижу, как глазами спрашиваете:

"Что ты тут делаешь, магичка? Почему ты не там, где Иоля, Эурнэйд, Катье? Мирра? Ярре?"

- Преувеличиваешь, Трисс!

Чародейка смотрела вдаль, на лес, синеющий за стенами храма, на дымы далеких костров. Нэннеке молчала. Мыслями она была не здесь. Там, где кипела битва и лилась кровь. Она думала о девушках, которых послала туда.

- Они, - проговорила Трисс, - отказали мне во всем. Нэннеке молчала.

- Отказали во всем, - повторила Трисс. - Такие мудрые, такие рассудительные, такие логичные... Как им не верить, когда они говорят, что есть проблемы более важные и проблемки менее важные... что от менее важных надо отказываться не раздумывая, без тени сомнения, полностью посвятив себя более важным. Что нет смысла спасать людей, которых знаешь и любишь, потому что это всего лишь единицы, а судьбы единиц не сказываются на судьбах мира. Что бессмысленно вставать на защиту чести и идеалов, ибо все это пустые слова. Что истинное поле боя за судьбы мира находится в совершенно ином месте, и именно там-то будет идти борьба. А я чувствую себя ограбленной. Меня ограбили, не позволили совершать безумные поступки. Я не могу сломя голову, как безумная, поспешить на помощь Цири, не могу как безумная мчаться, чтобы спасти Геральта и Йеннифер. Не могу даже участвовать в войне, в той войне, на которую убежал Ярре, на которую ты послала своих девочек... Мне отказали в возможности подняться на Холм. Еще раз встать там. Но только на этот раз - полностью осознавая продуманность и правильность такого решения.

- У каждого - свое решение и свой Холм, - тихо сказала первосвященница. - У каждого. И ты от своего не убежишь.

- Двигайтесь, санитары! Живее! Несите его сюда, сюда! Эй ты, фельдшер!

- Я занят. - Русти даже головы не повернул. - Положите раненого на носилки. Я займусь им, как только закончу...

- Ты займешься им сейчас, дурной медикус! Ибо это сам благородный господин граф Гаррамон!

- У этого госпиталя, - Русти повысил голос, потому что застрявший во внутренностях раненого наконечник бельта снова выскользнул у него из щипцов, - у этого госпиталя очень мало общего с демократией. Сюда в основном приносят именно баронов, графов, маркизов и разных других всяких, что повыше рангом. А вот о раненых, что рангом пониже, мало кто заботится. Но все же некоторое равенство существует и здесь! Здесь, а именно - у меня на столе!

- Э! Не понял?

- Не имеет значения, - Русти снова сунул в рану зонд и щипцы, - хам ли тот бедняга, у которого я сейчас пытаюсь вытащить из бебехов железяку, дворянин ли древнего рода, аристократ, или скартебель <рыцарь низшего класса, имеющий право пользоваться лишь частью дворянских привилегий (средневековое, лат.).>. Он лежит у меня на столе. А у меня, позволю себе заметить, князь стоит шута.

- И что?

- Ах ты, низушек затраханный!

- Помоги мне, Шани. Возьми другие щипцы. Осторожнее с артерией. Марти, еще немного магии, если можно попросить. У нас здесь ужасное кровотечение.

Рыцарь шагнул вперед, скрежеща зубами и латами.

- Я прикажу повесить тебя! Повесить прикажу, ты, нелюдь!

- Молчи, Пепербок, - с трудом, кусая губы, проговорил раненый граф. - Молчи. Оставь меня здесь и возвращайся на поле боя...

- Нет уж, граф! Никогда!

- Это приказ.

Из-за полотна палатки долетели грохот и звон железа, конский храп и дикий вой. Раненые выли в лазарете на разные голоса.

- Прошу взглянуть. - Русти поднял щипцы и продемонстрировал вытянутый с таким трудом зазубренный наконечник бельта. - Эту цацку выковал профессионал, который получает за свой труд плату, позволяющую ему содержать многочисленную семью и попутно помогать развитию мелкого производства, а стало быть, содействовать повышению всеобщего благосостояния и не менее всеобщего счастья. А способ, которым эта прелесть держится в человеческих внутренностях, несомненно, защищен патентом. Да здравствует прогресс!

Он небрежно бросил окровавленный наконечник в ведро, глянул на раненого, потерявшего в ходе операции сознание.

- Зашить и унести, - прошипел он. - Если посчастливится - выживет. Давайте следующего в очереди. Того, у которого разрублена голова.

- Он, - спокойно сказала Марти Содергрен, - очередь освободил. Только что. Русти втянул и выпустил воздух, без лишних замечаний отошел от стола, склонился над раненым графом. Руки у него были испачканы, халат забрызган кровью, словно у резника. Даниель Эччеверриа, граф Гаррамон, побледнел еще больше.

- Ну-с, - просопел Русти, - очередь свободна, светлейший граф. Давайте его на стол. Так. Что тут у нас? Хо, от этого сустава уже не осталось ничего, что можно было бы спасать. Каша! Пульпа! Чем вы там дубасите друг друга, милсдарь граф, что до такой степени раздалбливаете себе мослы? Ну-с, будет немного больно, милостивый государь. Немножко поболит. Но прошу не волноваться. Будет совсем как в бою. Жгут! Нож! Ампутируем, ваша милость.

Даниель Эччеверриа, граф Гаррамон, до сих пор державшийся с должным достоинством, взвыл волком. Прежде чем успел стиснуть от боли челюсти, Шани быстрым движением сунула ему в рот между зубами затычку из липового сучка.
***
- Ваше королевское величество! Господин коннетабль!

- Говори, парень!

- Добровольческая Рать и Вольная Компания держат перешеек около Золотого Пруда... Краснолюды и кондотьеры стоят твердо, хоть все в крови... Говорят, “Адью” Пангратт убит. Фронтин убит. Джулия Абатемарко убита... Все, все убиты. Дорианская хоругвь, что шла им на помощь, уничтожена...

- Резерв, милсдарь коннетабль, - тихо, но четко проговорил Фольтест. - Если хотите знать мое мнение, пора вводить резервы. Пусть Бронибор бросит на Черных свою пехоту! Сейчас же! Немедленно! Иначе они разрубят наш стык, а это конец.

Ян Наталис не ответил, уже издалека видя очередного связника, мчащегося к ним на лошади, разбрасывающей клочья пены.

- Отдышись, парень. Отдышись и говори складно!

- Фронт прорвали... эльфы из бригады “Врихедд”... Господин де Руйтер сообщает вашим превосходительствам...

- Что сообщает? Говори!

- Что пора спасать жизнь. Ян Наталис воздел очи горе.

- Бленкерт! - сказал он глухо. - Да явится Бленкерт! Или да опустится ночь.

- Бегите все! - зарычал солдат. - Спасайтеся! Нильфгаард бьет наших! Гибель! Гибель! Поражение!

- Клемму. - Русти отвел лицо от струйки крови, энергичным и живым фонтаном бьющей из артерии. - Зажим! И тампон! Зажим, Шани! Марти, сделай, пожалуйста, что-нибудь с этим кровотечением...

Совсем рядом с палаткой кто-то взвыл зверем. Отрывисто. Завизжала лошадь, что-то рухнуло на землю со звоном и грохотом. Бельт из арбалета с треском прорвал полотно, зашипел, вылетел с противоположной стороны, к счастью, слишком высоко, чтобы угрожать лежащим на носилках раненым.

- Нильфгаард! - снова крикнул солдат высоким, дрожащим голосом. - Господа фершела! Не слышите, что ль, что говорю-то? Нильфгаард прорвал королевскую линию, идет и крошит! Бегииитя!

Русти взял у Марти Содергрен иглу, сделал первый стежок. Оперируемый уже долгое время не двигался. Но сердце билось. Это было видно.

- Не хочу умирать! - заорал кто-то из находившихся в сознании раненых. Солдат выругался, прыгнул к выходу, что-то крикнул, рухнул назад и, разбрызгивая кровь, свалился на глинобитный пол. Иоля, стоявшая на коленях у носилок, вскочила на ноги, попятилась.

Неожиданно стало тихо.

"Скверно, - подумал Русти, увидев, кто входит в палатку. - Эльфы. Серебряная Молния. Бригада “Врихедд”. Прославленная бригада “Врихедд”.

- Мы здесь, получается, лечим, - отметил факт первый из эльфов, высокий, с удлиненным, красивым, выразительным лицом и большими васильковыми газами. - Лечим?

Никто не отозвался. Русти чувствовал, как у него начинают дрожать руки. Он быстро отдал иглу Марти. Увидел, что у Шани побелели лоб и переносица...

- Как же так? - сказал эльф, зловеще растягивая слова. - Зачем же мы там, в поле, раним? Мы там, в бою, раним для того, чтобы из-за этих ран умирали. А вы, стало быть, лечите? Я вижу в этом полное отсутствие логики. И единства интересов.

Он сгорбился и, почти не размахиваясь, вонзил меч в грудь раненого, лежащего на носилках, что ближе стояли к входу. Другой эльф пригвоздил второго раненого шпонтоном. Третий раненый, бывший в сознании, попытался отвести удар левой рукой и толсто перебинтованной культей правой.

Шани крикнула. Тонко, пронзительно. Заглушая тяжелый, нечеловеческий стон убиваемого калеки. Иоля, кинувшись к носилкам, прикрыла собой следующего раненого. Лицо побелело у нее как ткань бинта, губы начали непроизвольно дрожать. Эльф прищурился.

- Va vort, beanna! - пролаял он. - Иначе я продырявлю тебя вместе с твоим Dh'oine!

- Вон отсюда! - Русти тремя прыжками подскочил к Иоле, заслонил ее. - Вон из моей палатки, убийца! Выматывайся отсюда туда, на поле. Там твое место. Среди других убийц. Можете поперебивать друг друга там, если вам не терпится! Но отсюда - вон!

Эльф глянул вниз. На трясущегося от страха пузатого низушка, макушкой курчавой головы достающего ему лишь чуточку выше пояса.

- Bloede Pherian, - зашипел он. - Людской лакей! Прочь с дороги!

- Ну уж нет. - Зубы низушка стучали, но слова были четкими.

Второй эльф подскочил, подтолкнул хирурга древком шпонтона. Русти упал на колени. Высокий эльф грубым рывком стащил Иолю с раненого, занес меч.

И замер, видя на черном, свернутом под головой раненого плаще язычки серебряного пламени дивизии “Деитвен”. И полковничьи знаки различия.

- Yaevinn! - крикнула, влетая в палатку, эльфка с темными, заплетенными в косу волосами. - Caemm, veloe! Ess'evgyriad a'Dh'oine a'en va! Ess'tedd!

Âысокий эльф несколько секунд глядел на раненого полковника, потом перевел взгляд на слезящиеся от ужаса глаза хирурга. Посмотрел, развернулся на каблуках и вышел.

Из-за полотна палатки снова донеслись топот, крик и звон железа.

- Вперед на Черных! Бей-убивай! - орали тысячи глоток. Кто-то взвыл по-звериному, вой перешел в чудовищный хрип. Русти попытался встать, но ноги не слушались его. Руки тоже не очень.

Иоля, сотрясаемая спазмами сдерживаемых рыданий, скорчилась рядом с носилками раненого нильфгаардца. В положении плода.

Шани плакала, не пытаясь скрыть слезы. Но крючки держала. Марти спокойно шила, только губы у нее двигались в каком-то немом, беззвучном монологе.

Русти, все еще не в силах встать, сел. Встретился взглядом с вжавшимся в угол палатки санитаром.

- Плесни мне водки, - с трудом проговорил он. - Только не говори, что у тебя нет. Знаю я вас, шельмецов. У вас всегда есть.
***
Генерал Бленгейм Бленкерт поднялся на стременах и вытянул шею на манер журавля, прислушиваясь к звукам боя.

- Развернуть строй, - приказал он командирам. - А за тем вон холмом сразу в рысь. Из слов разведчиков следует, что мы выйдем прямо на правое крыло Черных.

- И покажем им, где раки зимуют! - тонко крикнул один из лейтенантов, юноша с шелковистыми и еще очень редкими усиками.

Бленкерт косо глянул на него.

- Отряд со штандартом вперед! - приказал он, вынимая меч. - А при атаке кричать “Редания!”. Кричать что есть мочи! Пусть парни Фольтеста и Наталиса знают, что идет подмога.
***
Граф Кобус де Руйтер рубился во множестве битв четырнадцать лет, с шестнадцатого годка жизни, и у него в генах, несомненно, выработалось что-то такое, что позволяло ему, Кобусу де Руйтеру, воспринимать рев, крик и ор битвы как симфонию, концерт для барабана с оркестром, хотя для любого другого боевой рев и ор были не чем иным, как все заглушающим криком и грохотом.

Вот и сейчас граф де Руйтер моментально различил в концерте новые ноты, аккорды и оттенки.

- Уррра, парни! - зарычал он, размахивая булавой. - Редания! Редания идет! Орлы! Орлы!

С севера, из-за холмов, к полю боя катился вал конницы, над которой плескались амарантовые флажки и большой гонфалон <большое знамя, укрепленное короткой стороной на поперечине и имеющее вырез в свисающей стороне (gonfalone, èò.).> с серебряным реданским орлом.

- Помощь! - рявкнул Руйтер. - Помощь идет! Уррррааа! Громи Черных!

Будучи солдатом в восьмом поколении, он мгновенно засек, что нильфгаардцы сворачивают фланг, пытаясь развернуть его навстречу наступающей коннице плотным фронтом. Он знал, что этого допустить нельзя.

- За мной, - прокричал граф, вырывая из рук хорунжего штандарт. - За мной! Третогорцы, за мной!

Они ударили. Ударили самоубийственно, страшно. Но действенно. Нильфгаардцы из дивизии “Венендаль” сломали строй, и на них с ходу налетели реданские хоругви. В небо вознесся страшный гул.

Кобус де Руйтер уже не видел и не слышал этого. Шальной бельт угодил ему прямо в висок. Граф повис в седле и упал с лошади, словно саваном накрывшись штандартом. Восемь поколений де Руйтеров, полегших до него в боях и следивших сейчас за битвой из иного мира, одобрительно кивали головами.
***
- Можно сказать, господин ротмистр, нордлингов в тот день спасло чудо. Либо стечение обстоятельств, которого никто не мог предвидеть. Правда, Рестиф де Монтолон пишет в своей книге, что маршал Коегоорн совершил ошибку при оценке сил и намерений противника. Что пошел на неоправданный риск, разделив Группу Армий “Центр” и двинув кавалерийский резерв. Что рискованно принял бой, не обладая по крайней мере троекратным превосходством. И что пренебрег разведкой, не обнаружил реданской армии, идущей на помощь.

- Кадет Путткаммер! Сомнительной ценности “произведения” господина де Монтолона нет в программе нашей школы! А его императорское величество даже изволили весьма критически отозваться об этой книжонке! Посему, кадет, извольте не цитировать ее здесь. Вы меня просто удивляете. До сих пор ваши ответы были вполне хорошими, очень точными, и вдруг вы, кадет, начинаете толковать нам о чудесах и стечениях обстоятельств и наконец позволяете себе критиковать способности командиров Менно Коегоорна, одного из крупнейших военачальников, каких породила империя. Кадет Путткаммер и остальные господа кадеты, соизвольте намотать себе на несуществующие у вас усы и запомнить, если вы всерьез думаете сдать цензовый экзамен, что решающую роль в битве под Бренной сыграли никакие не чудеса или случайности, а заговор! Враждебные диверсионные силы, подрывные элементы, подлые возмутители порядка, космополиты, политические банкроты, предатели и изменники! Язва, которую впоследствии выжгли каленым железом! Однако прежде, чем это случилось, подлые предатели собственной нации плели свои паучьи сети и готовили силки подвохов. Именно они одурманили и предали тогда маршала Коегоорна, обманули его и ввели в заблуждение! Это они, подлецы без чести и веры, привыкшие...

- Слушаюсь! - щелкнул каблуками Удер де Вингальт, адъютант маршала. Откуда ему было знать, что Ламарр Флаут, тот самый офицер патруля, именно в этот момент умирает под копытами лошадей атакующего с фланга секретного резерва нордлингов, того самого, которого он не обнаружил. Де Вингальт не мог также знать, что и ему самому жить осталось всего два часа.

- Сколько их там, господин Трахе, - Коегоорн по-прежнему не отрывал подзорной трубы от глаз, - по-вашему?

- Не меньше десяти тысяч, - сухо ответил командир Седьмой Даэрлянской. - В основном реданцы, но я вижу также шевроны Аэдирна. Есть и единорог, значит, там же и Каэдвен... В количестве не меньше хоругви...

- Вперед, Бурая! - орал пьяный, как всегда, сотник Полугарнец. - Бей-руби! Каэдвееен! Каэдвееен!

"Язви его, ссать хоцца, мочи нет! - подумал Зывик. - Надыть было отлить загодя перед боем... Теперича могу не успеть!"

- Вперед, Бурая!

"Вечно Бурая! Ежели где хреново, так - Бурая! Кого посылали экспедиционным корпусом в Темерию? Бурую. Завсегда Бурая. А мне ссать хоцца”.

Подлетели. Зывик рявкнул, вывернулся в седле и рубанул от уха, разрубив наручье и плечо коннику в черном плаще с серебряной восьмиконечной звездой.

- Бурая! Каэдвеееен! Бей-убивай! С грохотом, лязгом и звоном, в реве людей и визге лошадей Бурая, она же - Медвежья, хоругвь сбилась с нильфгаардцами.
***
- Де Меллис-Сток и Брайбан справятся с их подмогой, - спокойно сказал Элан Трахе, командир Седьмой Даэрлянской Бригады. - Силы уравнены, ничего плохого пока не случилось. Дивизия Тырконнеля уравновешивает левый фланг, “Магна” и “Венендаль” сдерживают правый. А мы... Мы в силах перевесить чашу, господин маршал...

- Ударить в стык, исправить положение после эльфов, - сразу же понял Менно Коегоорн. - Выйти на тылы, вызвать панику. Правильно! Так мы и поступим, клянусь Великим Солнцем! По частям, господа! “Наузинаа” и Седьмая, пришел ваш час!

- Да здравствует император! - крикнул Кеес ван Ло.

- Господин де Вингальт, - повернулся маршал, - возьмите адъютантов и эскадрон охраны. Хватит им бездельничать! Идем в бой вместе с Седьмой Даэрлянской.

Удер де Вингальт слегка побледнел, но тут же взял себя в руки.

- Да здравствует император! - крикнул он во весь голос. И голос у него почти совсем не дрожал.

- Куда? Вы что, сдурели! Тут живые ждут спасения, а вы претесь с трупом?

- Но это же сам барон Анзельм Обри, лично, мазель фершелша! Это ж командир хоругви!

- Был командир хоругви. А сейчас - покойник! Вам удалось притащить его сюда одним куском только потому, что у него плотные латы! Забирайте! Здесь лазарет, а не морг!

- Но, мазель фершелша...

- Не загораживайте вход! Видите, несут такого, который еще дышит. Во всяком случае, мне кажется, что дышит. Потому что это могут быть лишь пер... э... газы выходят.

Русти хмыкнул, но тут же насупился.

- Шани! Немедленно ко мне! Запомни, девчонка, - проговорил он сквозь стиснутые зубы, наклонившись над разрубленной ногой. - Хирург может позволить себе быть циничным только после десяти лет практики. Запомнила?

- Ага, господин Русти.

- Бери респиратор и оттяни надкостницу... А, дьявольщина, надо бы еще немного обезболить... Где Марти?

- Блюет за палаткой, господин Русти, - без всякого цинизма ответила Шани. - Как обожравшаяся кошка.

- Чародеи, - Русти взял пилу, - чем выдумывать бесчисленные заклинания, страшные и могущественные, лучше б сосредоточились на придумывании одного-единственного. Такого, которое позволило бы им наводить мелкие чары. Например, обезболивающие. Но - запросто. И без блевания.

Пила заскрипела и захрустела на кости. Раненый выл.

- Туже повязку, Иоля.

Кость наконец поддалась. Русти обработал ее долотом, отер лоб.

- Сосуды и нервы, - сказал он машинально и напрасно, потому что, прежде чем успел докончить фразу, девушки уже зашивали. Он снял со стола ампутированную ногу и бросил в угол, на кучу других ампутированных конечностей. Раненый уже какое-то время не ревел и не выл.

- Обморок или умер?

- Обморок, господин Русти.

- Хорошо. Зашей культю, Шани. Давайте следующего! Иоля, пойди проверь, Марти уже все... выблевала?

- Интересно, - тихонько сказала Иоля, не поднимая головы, - а сколько лет практики у вас, господин Русти? Сто?

- Ну, как дела, недотепы?

Шеренги пикинеров ответствовали гудливым, как далекий гром, бурчанием.

- Попердываете, значит, - констатировал воевода, разворачивая выряженного в ладры коня и двигаясь вдоль строя. - Стало быть, чувствуете себя хорошо. Потому что, когда вы чувствуете себя скверно, то не пердите вполголоса, а воете и скулите, словно вас вот-вот повесят. По мордам вижу, что вы так и рветесь в бой, что мечтаете о битве, что уже не в силах дождаться нильфгаардцев! Ну что, вызимские разбойники? У меня для вас добрая весть! Ваши мечты через минуту исполнятся. Через малюсенькую, я бы сказал, мгновенную минутку.

Пикинеры снова загудели. Бронибор доехал до конца строя, завернул и продолжал, постукивая булавой по изукрашенной луке седла:

- Нажрались пыли, пехтура, за латниками идучи! М-да, пока что вместо славы и добычи вы нюхали конскую бздень. Еще б немного, и даже сегодня, когда возникла большая необходимость, вы не попали бы на поле боя. Но вам посчастливилось, поздравляю вас от всего сердца! Здесь, у деревни, название которой я позабыл, вы наконец-то покажете, на что способны и чего стоите как войско. Туча, которую вы видите в поле, это нильфгаардская конница, намеревающаяся раздолбать нашу армию фланговым ударом, столкнуть нас и утопить в болотах речки, название которой я позабыл тоже. Вам, славным вызимским пикинерам, по милости короля Фольтеста и коннетабля Наталиса выпала честь закрывать бреши, которые возникнут в наших стройных рядах. И эти бреши вы закроете собственными, я бы так сказал, грудями, сдержите нильфгаардскую атаку. Ну как, ликуете, кумовья? Распирает вас гордость, а? Распирает, спрашиваю?

Ярре, стискивая древко пики, осмотрелся. Никаких признаков ликования по поводу перспективы близкого боя видно не было, а если солдат и распирала гордость в связи с доверенной им честью закрывать бреши собственными, как выразился воевода, грудями, то “пехтура” весьма умело эту гордость скрывала. Мэльфи, стоявший по правую руку от Ярре, бормотал под нос молитвы. Слева посапывал, сквернословил и нервозно кашлял профессиональный служака Делакс.

Бронибор завернул жеребца, выпрямился в седле.

- Не слышу! - рявкнул он. - Я спрашивал, распирает ли вас, курва, гордость?

На сей раз пикинеры, не видя другого выхода, заорали в один голос, что их, да, распирает. Ярре тоже орал. Ежели все, так уж все. Чего там!

- Ладно! - Воевода остановил жеребца перед строем. - А теперь построиться как подобает! Сотники, чего ждете, мать вашу так-растак! Выстроить квадраты! Первая шеренга на одно колено, вторая - стоять! Пики выставить. Да не тем концом, идиоты! Да, да, тебе говорю, ты, обросшее чудо лесное. Выше, выше наконечники, мужики! Сомкнуть ряды, теснее, плотнее, плечо к плечу! Ну, теперь прилично! Почти совсем как войско!

Ярре оказался во второй шеренге. Он крепко уперся концом пики в землю, стиснул древко вспотевшими от страха руками. Мэльфи непрерывно бормотал слова молитвы за упокой души погибающих. Делакс неразборчиво ворчал, твердил бесконечно, мусолил одни и те же слова, касающиеся деталей интимной жизни нильфгаардцев, кобелей, королей, коннетаблей, воевод и матерей всех вышеперечисленных вместе взятых.

Туча в поле росла.

- Эй, не пердеть там, не стучать зубами! - рявкнул Бронибор. - Если думаете своей вонью напугать нильфгаардских лошадей, то ошибаетесь. И не обольщайтесь! То, что на нас прет, называется бригада “Наузикаа” и Седьмая Даэрлянская, известные боевые, прекрасно выученные воины! Их не испугаешь! Их не победишь! Их надо поубивать! Выше пики, мать...

Издали уже доносилась тихая, но быстро усиливающаяся барабанная дробь копыт. Задрожала земля. В туче пыли засверкали, словно искры, мечи.

- На ваше засранное счастье, вызимские герои, - снова заревел воевода, - пехотная пика нового модернизированного образца имеет в длину двадцать один фут! А в нильфгаардском мече всего три фута с половиной. Надеюсь, считать-то вы умеете? Так знайте, они тоже умеют. Но рассчитывают на то, что вы не устоите, что из вас выпрет наружу ваше истинное. естество и тем самым подтвердит и покажет, что вы засранцы, трусы и паршивые овцы! Я четко излагаю? Ну, ладно! Проще сказать. Черные рассчитывают на то, что вы отбросите свои жерди и кинетесь бежать, а они станут вас нагонять на поле и долбать по хребтам, задницам и шеям, сечь с удобствами и без трудностей. Запомните, стервецы, что, хоть страх придает пяткам прямо-таки невероятную летучесть, от конников вам не убежать. Кому жизнь дорога, кому мила слава и добыча, тот должен стоять! Стоять твердо! Стоять стеной! И смыкать строй!

Ярре оглянулся. Стоявшие за линией пикинеров арбалетчики уже крутили рукоятки, внутренняя часть квадрата ощетинилась остриями гизарм, рансер, алебард, глевий, кос, рунков и вил. Земля дрожала все сильнее, в черной стене надвигающейся конницы уже можно было различить отдельные фигуры наездников.

- Мама, мамочка, - повторял дрожащими губами Мэльфи. - Мама, мамочка...

- М... мать твою, - бурчал Делакс.

Топот нарастал. Ярре хотел облизнуть губы, но не сумел. Язык отказался вести себя нормально, сделался твердым, как инородное тело, и сухим как щепка. Топот нарастал.

- Сплотиться! - рявкнул Бронибор, выхватывая меч. - Чувствовать плечо соседа! Помните, ни один из вас не дерется в одиночку! А единственное средство против страха, который вы чувствуете, это пика в кулаке! Готовься к бою! Пики - на грудь лошади! Ну, что будем делать, вызимские разбойники? Я спрашиваю!

- Стоять твердо, - проорали в один голос пикинеры. - Стоять стеной! Держать строй!

Ярре тоже орал. Уж ежели все, так все. Чего уж! Из-под копыт мчащейся клином конницы вырывались песок, щебень и дерн. Атакующие орали не хуже демонов, размахивали оружием. Ярре нажал на пику, втянул голову в плечи и крепко зажмурился.
***
Ярре, не отрываясь от работы, резким движением культи отогнал кружащую над чернильницей осу.

Ничего не дала задумка маршала Коегоорна, его фланговый отряд остановила героическая вызимская пехота под командованием воеводы Бронибора, заплатив большою кровью за свое геройство. А пока вызимцы отпор ставили, на левом крыле нильфы рассыпались - одни кинулись в бегство, другие сбивались в кучи и кучами же оными защищались, со всех сторон окруженные. Почти то же деелось и на правом крыле, где ярость краснолюдов и кондотьеров вконец, над императором Нильфгаарда верх взяли. На всем фронте возвился единый крик триумфа, а в сердце королевских рыцарей новый дух вступил. В нильфгаардцах же дух пал, руки их занемели, и наши принялись их лущить, из панцирей ихних выколачивая навроде гороха, так что прям-таки эхо прокатилося.

И понял фельдмаршал Коегоорн, что баталия проиграна, увидел, как гибнут и разваливаются вокруг него бригады.

И тут прибежали к нему офицеры, а такоже рыцари, коня подводя свежего, взывая, дабы уходил Коегоорн, спасал свой живот. Но неустрашимо было сердце в груди нильфгаардского маршала. “Негоже, - воскликнул он, протянутые ему поводья отвергаючи. - Негоже, дабы я, будто трус какой, сбежал с поля боя, на коем под моею командою столько добрых мужей за империю жизнь свою отдали!” И добавил мужественный Менно Коегоорн...

- Дайте ваш плащ и шлем, господин маршал. - Ротмистр Сииверс отер со лба кровь и пот. - Берите мои! Слезьте с жеребца, возьмите моего... Не возражайте! Вы обязаны жить! Вы необходимы империи, незаменимы... Мы, даэрлянцы, ударим по нордлингам, притянем их на себя, а вы попытайтесь пробиться туда, вниз, пониже рыбного пруда...

- Не выбраться вам отсюда, - проворчал Коегоорн, хватая поданные поводья.

- Это честь, - выпрямился в седле Сииверс. - Я - солдат. Из Седьмой Даэрляндской! Ко мне, друзья! Ко мне!

- Успеха вам, - буркнул Коегоорн, набрасывая на плечи даэрлянский плащ с черным скорпионом на плече. - Сииверс!

- Я здесь, господин маршал.

- Нет, ничего. Удачи тебе, парень.

- И вам да сопутствует счастье, господин маршал. По коням, друзья!

Коегоорн глядел им вслед. Долго. До тех пор, пока группа Сииверса с гиком и грохотом не столкнулась с кондотьерами. С численно превосходящим отрядом, которому к тому же на подмогу тут же поспешили другие. Черные плащи даэрлянцев исчезли, скрылись среди кондотьерской серости. Все утонуло в пыли.

Коегоорна привело в себя нервное покашливание де Вингальта и адъютантов. Маршал поправил стременной ремень и тебеньки, усмирил неспокойного жеребца, скомандовал:

- По коням!

Вначале им везло. У выхода ведущей к реке долинки яростно оборонялся быстро тающий, сбившийся в ощетинившееся остриями кольцо отряд недобитых бойцов бригады “Наузикаа”, на котором нордлинги сейчас сосредоточили весь напор и всю силу, стараясь пробить брешь в их кольце.

Совсем, однако, просто у небольшой группы маршала дело не прошло - приходилось прорубаться сквозь лавину легкой волонтерской конницы, судя по знакам - бруггенской. Бой был короткий, но зверски яростный. Коегоорн уже растерял и отбросил последние крохи патетического геройства, сейчас он хотел только одного - выжить. Не оглядываясь на секущийся с бруггенцами эскорт, прижавшись к конской, шее, он с адъютантами помчался к реке.

Путь был свободен, за речкой, за кривыми вербами, раскинулась пустая равнина, на которой не было видно и следа вражеских войск. Мчавшийся рядом с Коегоорном Удер де Вингальт тоже увидел это и торжествующе вскрикнул.

Рановато.

От ленивого и мутного гечения речки их отделял заросший ядовито-зеленым горецом луг. Когда они на полном галопе влетели туда, кони неожиданно провалились в трясину по животы.

Маршал перелетел через голову лошади и шлепнулся в болото. Вокруг ржали и визжали лошади, кричали барахтающиеся в грязи и покрытые зеленым горецом люди. Среди этого хаоса он неожиданно услышал другой звук. Звук, означающий смерть.

Шипение перьев.

По бедра в вязкой трясине, Коегоорн пытался пробиться к руслу реки. Продирающийся рядом адъютант вдруг рухнул лицом вниз, маршал успел заметить бельт, торчащий у него в спине по самые перья. В тот же миг почувствовал страшный удар в голову. Покачнулся, но не упал, завязнув в тине и трясине. Хотел крикнуть, но смог только захрипеть. “Жив, - подумал он, пытаясь выбраться из объятий липкого месива. Вырывающийся из топи конь ударил его по шлему, вдавленный глубоко металл разбил щеку, выбил зубы и покалечил язык... - Исхожу кровью... глотаю кровь... Но живу..."

Снова щелчок тетивы, шипение перьев, звон и скрежет пробивающих латы бельтов, визг и ржание лошадей, хлюпанье, брызги крови. Маршал оглянулся и увидел на берегу стрелков: маленькие, плотные, коренастые фигурки в кольчугах, шлемах с бармицами и островерхих шоломах. “Краснолюды”, - подумал он.

Щелчок тетивы, свист бельта. Визг обезумевших лошадей, крики людей, заглушаемые водой и топью.

Обернувшийся к стрелкам Удер де Вингальт высоким писклявым голосом завопил, что сдается, умолял спасти, упрашивал оставить его в живых. Видя, что никто не понимает его слов, он поднял над головой меч, схватил за клинок. Международным, почти всекосмическим жестом подчинения протянул меч в сторону краснолюдов. Но не был ими понят или же был понят неверно, потому что два бельта тут же угодили ему в грудь с такой силой, что удар просто вырвал его из трясины.

Коегоорн сорвал с головы вдавленный в нее шлем. Он достаточно хорошо знал всеобщий язык нордлингов.

- Я маршал Коегоорн... - забормотал он, отплевываясь кровью, - малал... Коогоо... Сдаюсь... Профу... Плофтите...

- Чего он там плетет, Золтан? - удивился один из краснолюдов.

- А хрен их поймет с их трепом! Видишь шитье на плаще, Мунро?

- Серебряный скорпион! Хо-хо! Ребяты, а-ну, давай в сукина сына! За Калеба Страттона!

- За Калеба Страттона!

Щелкнули тетивы. Один бельт угодил Коегоорну в грудь, второй - в бедро, третий в ключицу. Фельдмаршал Нильфгаардской Империи перевернулся на спину, повалился в жидкое месиво, горец и топь поддались под его тяжестью “Кто, - успел он еще подумать, - такой этот Калеб Страттон? Никогда в жизни не слышал ни о каком Калебе..."

Мутная, густая, кроваво-грязная вода речки Хотли сомкнулась над его головой и ворвалась в легкие.

- Ярре!

- Иоля? - спросил он, с трудом шевеля пересохшими губами. - Откуда ты...

- Во, вопросик! - тут же перебила она. - Лучше скажи, откуда ты здесь взялся?

- Мы принесли нашего командира... Воеводу Бронибора... Раненого...

- Ты тоже ранен. А ну, покажи руку. О богиня! Ты же изойдешь кровью, парень!

Ярре глядел на нее, а Иоля вдруг усомнилась в том, что он ее видит.

- Идет бой, - сказал юноша, слегка постукивая зубами. - Надо стоять стеной... Сомкнув ряды. Легко раненные должны носить в лазарет... раненных тяжело. Приказ.

- Покажи, говорю, руку.

Ярре коротко взвыл, зубы принялись отбивать дикое стаккато. Иоля поморщилась.

- Ого-го. Скверно это выглядит... Ох, Ярре, Ярре... Вот увидишь, матушка Нэннеке будет недовольна... Пошли со мной.

Она заметила, как он побледнел, когда увидел, когда почувствовал висящую под полотном палатки вонь. Покачнулся. Она поддержала его. Видела, что он смотрит на залитый кровью стол.

На лежащего там человека. На хирурга, маленького низушка, который вдруг подпрыгнул, затопал ногами, грубо выругался и бросил на землю скальпель.

- Черт! Курва! Почему? Зачем все так? Кому это нужно? Никто ему не ответил.

- Кто это был?

- Воевода Бронибор, - еле слышно пояснил Ярре, глядя вперед пустыми глазами. - Наш командир... Мы стояли твердо в строю. Приказ. Как стена. А Мэльфи убили...

- Господин Русти, - попросила Иоля. - Этот парень - мой знакомый... Он ранен...

- На ногах держится, - холодно бросил хирург. - А тут один почти умирающий ждет трепанации. Здесь никакие знакомства не имеют значения...

В этот момент Ярре с большим чувством драматизма ситуации потерял сознание и повалился на глинобитный пол. Низушек фыркнул.

- Ну хорошо. На стол его, - скомандовал он. - Ого, неплохо разделали руку. На чем это, интересно, держится? Пожалуй, на рукаве? Жгут, Иоля! Тугой! И не вздумай плакать! Шани - пилу.

Пила с отвратительным скрежетом вгрызалась в кость выше локтевого сустава. Ярре очнулся и заревел. Ужасно, но коротко... Потому что, когда кость поддалась, он тут же снова потерял сознание.

Так оборотилася Бренна началом конца. Но следует тут отметить, что битва та была лишь малым камушком в строении, и невелик был бы ее вес, коли б не то, что были мудро использованы плоды виктории. Надобно напомнить, что заместо того, чтобы почить на лаврах и разрываться от гордости, а такозке почестей и наград ждать, Ян Наталис, почитай без передыху, двинулся на юг. Отряды конников под командой Адама Пангратта и Джулии Абатемарко разбили две дивизии Третьей Армии, кои шли с запоздалой помощью Менно Коегоорну. Наталис разгромил их так, что nuntius cladis <Здесь: дальше некуда (лат.).>. При известии о сем оставшаяся часть Группы Армий “Центр” срамно тылы показала и за Яругу в поспешности ретировалася, а поелику Фолътест и Наталис на пятки им наступали, потеряли имперские все свои обозы и все свои штурмовые машины, коими намеревались в неизбывной гордыне своей Вызиму, Горе Белен и Новиград добыть.

И како лавина, с гор мчащая, все сильнее снегом обрастающая и через это возрастающая, тако и Бренна все более суровые приносила Нилыргаарду последствия. Трудные времена пришли для Армии “Вердэн” под командованием де Ветта, коей моряки со Скеллиге и король Этайн из Пидариса великие в партизанской войне неудобства чинили. Когда же де Ветт о Бренне доведался, когда весть до него дошла, что форсированным маршем движется на него король Фольтест со Наталисом, то тоже приказал он поворот трубить и в панике за реку в Цинтру сбежал, трупами путь своего бегствия усеявши, ибо при вести о нильфгаардских поражениях восстание в Вердэне вновь возгорелося. Токмо в Настрого, Розроге и Будроге, не взятых нильфами крепостях, могучие остались гарнизоны, откуда оне лишь после цинтрийского мира с почестью и штандартами вышли.

В Аэдирне же весть о Бренне к тому привела, что враждебные дружка дружке короли Демавенд и Хенсельт один другому правые руки подали и совместно супротив Нильфгаарда выступили. Группа Армий “Восток”, что под командой герцога Ардаля аэп Даги к долине Понтара направлялася, не сумела воспротивиться партизанам королевы Мэвы, кои тылы нилъфгаардские жестоко рвали. Демавенд и Хенсельт загнали Ардаля аэп Даги под самый под Альдерберг. Герцог Ардаль хотел было бой принять, но дивной судьбы случайностию неожиданно вдруг животом захворал, откушавши чего-то. Колики его прихватили и понос дизентерийный, так что в два дня скрутило оного в болях великих, и отдал он богам душу. А Демавенд с Хенсельтом, не мешкая, по нильфгаардцам ударили, в хороброй битве наголову оных разбили, хотя ж по-прежнему у Нильфгаарда значительный перевес числом был. Так вот дух и искусство над силою тупой и грубой торжествовать обвыкли.

Надобно и еще об одном написать: что под Бренной с самим Менно Коегоорном сталось, того никто не ведает. Одни говорят, полег он, а тело не распознали и в общей погребли могиле. Другие толкуют, мол, живым ушел, но императорского убоявшися гневу, в Нильфгаард не вернулся, но сокрылся в Брокилоне, посреди дриад, и там пустынником стал, бороду до самой земли отпустил. И посередь дриад же от огорчений и забот преставился.

Кружит промеж люду простого предание, будто возвращался маршал ночами на бренненское поле и ходил меж курганов, стеная: “Верните мне мои легионы!”, но в конце концов повесился на осине на том холме, который с той поры так и именуется - Шибеницкий. И ночью можно призрак старого маршала средь иных встретить призраков, разгромное поле сообща навещающих.

- Дедушка Ярре! Бабушка Люсьена велела сказать, что хватит на сегодня штаны просиживать да напрасные каракули разводить и что ужин на столе!

Ярре тщательно сложил исписанные листки и заткнул пробкой чернильницу. В культе руки билась боль. “К перемене погоды, - подумал он. - Будет дождь”.

- Дедушка Ярре!!!

- Иду! Да иду же, Цири. Иду.
***
Когда они занялись последним раненым, была глубокая ночь. Операцию проводили уже при свете, вначале обычном, от лампы, а позже и магическом. Марти Содергрен пришла в себя после кризиса и, все еще бледная как смерть, замедленная, неестественная в движениях как голем, чаровала исправно и эффективно.

Наконец все четверо вышли из палатки и присели, прислонившись к полотнищу.

Равнину заполняли огни. Различные. Неподвижные - бивуачных костров, движущиеся - лучин и факелов. Ночь гремела далеким пением, восклицаниями, разговорами, победными криками.

Вокруг них ночь тоже жила отрывистыми криками и стонами раненых. Мольбами и вздохами умирающих. Привыкшие к звукам страдания и смерти, они уже не слышали этого. Эти звуки были для них обычными, естественными, так же вплавленными в ночь, как пение цикад в акациях у Золотого Пруда.

Марти Содергрен лирично молчала, прислонившись к плечу низушка. Иоля и Шани, обнявшись и прижавшись друг к дружке, то и дело прыскали тихим, совершенно бессмысленным смехом.

Прежде чем выйти из палатки, они выпили по мензурке водки, а Марти угостила всех своим последним заклинанием: веселящими чарами, которые обычно применяла при экстрагировании зубов. Русти чувствовал себя обманутым: усиленный магией напиток вместо того, чтобы расслабить, лишь одурманил, вместо того, чтобы снять утомление, еще больше усилил. Вместо того, чтобы дать забыться, напоминал.

"Похоже, - подумал хирург, - только на Иолю и Шани алкоголь и магия подействовали, как было задумано”.

Он отвернулся и при лунном свете увидел на лицах обеих девушек блестящие, серебристые следы слез.

- Интересно, - сказал он, облизывая онемевшие, бесчувственные губы, - кто победил в этой битве? Кто-нибудь это знает?

Марти повернулась к нему, но продолжала лирично молчать. Цикады пиликали в акациях, вербах и ольхах над Золотым Прудом. Квакали лягушки, стонали раненые, умоляли, вздыхали. И умирали. Шани и Иоля хохотали сквозь слезы.

Русти и Иоля скончались через год после битвы, в Мариборе, во время жуткой вспышки кровавой лихорадки, заразы, которую называли также Красной Смертью, или - по названию корабля, на которой ее завезли, - “Бичом Катрионы”. Тогда из Марибора бежали все медики и большинство жрецов. Русти и Иоля, конечно, остались. Они лечили, ибо были лекарями. То, что от Красной Смерти не было лекарств, значения для них не имело. Оба заразились. Он умер у нее на руках, в крепких надежных объятиях ее деревенских, больших, некрасивых, прекрасных рук. Она умерла четыре дня спустя. В одиночестве.

Шани прожила после битвы семьдесят два года. Ушла из жизни знаменитой, всеми уважаемой - деканом кафедры медицины Оксенфуртского университета. Многие поколения будущих хирургов повторяли ее знаменитую шутку: “Сшей красное с красным, желтое с желтым, белое с белым. Наверняка будет хорошо”.

Мало кто замечал, как, произнося эту истину, госпожа декан украдкой утирала слезы.

Мало кто.
***
Лягушки квакали, цикады пиликали среди верб над Золотым Прудом. Шани и Иоля хохотали сквозь слезы.

- Интересно, - повторил Мило Вандербек, низушек, полевой хирург, больше известный под именем Русти. - Интересно, кто победил?

- Русти, - лирично сказала Марти Содергрен. - Поверь, это самое последнее, о чем я стала бы беспокоиться на твоем месте.
Одни язычки пламени были высокими и сильными, светили ярко и живо, другие - маленькими и зыбкими, а свет их то и дело тускнел и замирал. На самом же конце был один огонек, совсем маленький и такой слабый, что он едва тлел, едва теплился, то с величайшим трудом разгорался, то почти совсем угасал.

- Чей это угасающий огонек? - спросил ведьмак.

- Твой, - ответила Смерть.

Флоуренс Деланной. Сказки и предания