Вместо предисловия

Николай Норов сказал, что взводы и рота не полного состава. Койка Алексея оказалась рядом с замполитом роты лейтенантом Зинченко. Это был весьма образованный и эрудированный человек – преподаватель из Киева.

В роте оказались и два ленинградца: один – Василий Громов – рабочий ижорского завода и Александр Иванов – шофер.

- Теперь нас трое питерцев, - сказал Саша Иванов, заикаясь.

В большинстве своем батальон состоял из бывших военнопленных, включая и командиров. Много в батальоне было грузин и татар.

Время приближалось к ужину, и в коридоре стали собираться люди, продолжая разговаривать между собой. В основном это были молодые люди, но значительно старше Алексея. Они вели между собой беседу на своих языках. Несколько человек были из Средней Азии, которые держались отдельной группой.

Алексей подошел к своим землякам-питерцам.

- Вы-то, надеюсь, говорить по-русски? – с улыбкой спросил их Алексей.

- А эт-тто ка-аак скк-аа-зать!- заикаясь, протянул Саша Иванов.

Окружающие засмеялись.

- Сашка опять травит анекдоты? – спросил подошедший Володя Адаменко.

Иванов хотел что-то сказать, но открылись двери столовой, из которой разнеслись аппетитные запахи.

В столовой стояли пять длинных столов. За каждый из них усаживалось по шестнадцать человек. На них стояло по восемь высоких бутылей, наполненных вином, шестнадцать металлических кружек и столько же мисок, из которых шел ароматный запах борща. На нескольких тарелках было уложены куски белого хлеба.

Алексей, сев за стол вместе с Василием Громовым и Сашей Ивановым, поинтересовался:

- Что это за королевский ужин?

Сидевший напротив замполит роты Зинченко объяснил ему, что снабжение батальона осуществляется по номерам французской армии, а у них положено солдатам двести грамм столового вина к обеду. Но так как в батальоне сейчас неполный состав, а снабжение идет на 350-400 человек, то образуются излишки, которые повара предлагают уничтожить путем «выливания».

Все засмеялись и принялись разливать вино по кружкам. Оно оказалось немного тепловатым и терпким сухим виноградным вином.

Алексей с трудом одолел за весь обед свою кружку. Зато его соседи попросили добавки у дежурного по кухне, который ходил между столов и подливал желающим из огромного чайника. Второе блюдо было тоже достаточно вкусным, но несколько переперченным, что явно свидетельствовало о принадлежности этого блюда к кавказской кухне. Повара были грузины, и такое питание было для Алексея необычным. Он давно уже не наедался досыта, хотя чувства острого голода и не ощущал. Видимо, сытный обед, и нервное напряжение последних дней сморили Алексея. После обеда он прилег на постель и сразу же заснул глубоким сном, словно провалился в какую-то бездну.

Он проснулся, когда серый рассвет еле-еле пробивался через продолговатые небольшие окна, расположенные где-то у самого потолка. Вокруг слышался храп и посапывание спящих людей.

На соседней койке заворочался лейтенант Зинченко. Он закашлял и открыл глаза. Увидев, что Алексей не спит, он спросил его:

- Что, не спится на новом месте?

- А который час? – спросил Алеша.

Лейтенант достал из-под подушки большие карманные часы, нажал на головку, крышка с щелчком открылась.

- Шесть часов, - сказал Зинченко, с шумом захлопывая крышку часов и вновь засовывая их под подушку.

- Через час подъем, - сказал он, вставая с постели.

Спать не хотелось, но и вставать никакого желания не было.

- Чем здесь заниматься будем? – спросил Алексей замполита, который натягивал на себя брюки.

- Откровенно говоря, ничем, - сказал он, застегивая ремень, и направился к выходу.

- Получается что-то вроде санатория, - подумал Алексей, когда лейтенант вышел.

Услышав разговор, к ним вошли еще несколько человек.

- Деньги есть – найдешь, чем здесь заняться, - сказал сосед справа, ворочаясь под одеялом.

- В этом городе два дома девушек, - продолжал сосед. – Пока всех обойдешь – время и денег нужно много, - авторитетно заключил он.

- Эта «работа» не для меня, - сказал Алексей.

Возвратившийся Зинченко спросил Алешу о его образовании и, узнав, что у него 7 классов сказал, что он найдет ему работу.

- Подъем! – громко сказал вошедший в комнату дежурный по батальону старший лейтенант Рябов.

- Быстро на зарядку! – продолжал он, проходя между рядами кроватей и сдергивая одеяла с неуспевших еще проснуться людей.

Алексей вместе со всеми выбежал на улицу.

- Рубашки снять! – прозвучала команда.

Те, кто был в рубашках или майках, на ходу снимали их, продолжая цепочкой бежать вокруг здания.

Пробежав три раза вокруг здания, рота остановилась, продолжая выполнять гимнастические упражнения: приседания и подпрыгивания. Такие упражнения, как рукой, снимали утреннюю сонливость и придавали бодрость и веселое настроение.

В умывальной, где далеко не всем хватало места, продолжались звучать шутки и обливание друг друга водой. Солидные мужчины резвились как школьники, вспоминая, видимо, свое далекое детство.

После завтрака было общее построение батальона.

Прозвучала команда:

- Смирно! Равнение на лево!

В это время к зданию подкатили две легковые автомашины. Из первой вышел офицер, в чине капитана, весь увешенным оружием, с блестящими погонами на плечах, которые Алексей увидел впервые. Этот человек был очень похож на деникинского офицера из какой-то картины, которую Алексей видел еще до войны.

Строевым шагом к нему подошел дежурный по батальону Рябов и доложил о построении.

- Здравствуйте, товарищи! – обратился офицер к строю.

- Здравия желаем, товарищ капитан! – стройно прозвучало в ответ.

- Вольно! – спокойно сказал капитан.

Алексей заметил, как из второй машины вышел высокий полковник и остановился рядом с машиной, пока капитан разговаривал с людьми.

Василий Громов, стоявший рядом с Алексеем рассказал ему, что капитан – это комбат Хетагуров, а полковник – начальник штаба Павловский. Другой капитан, стоящий рядом с полковником, которого Алексей вначале не заметил, является помощником начальника штаба Галиевым.

Больше других Алексей заинтересовал комбат. Это был коренастый, среднего роста, лет сорока офицер.

Он был одет в галифе и хромовые сапоги, двубортный френч был подпоясан широким кожаным ремнем, а на груди перекрещен узкими ремнями, портупеи. На голове – матерчатая фуражка типа «сталинки» с матерчатым козырьком и красной металлической звездочкой.

С правой стороны почти у колена свисал маузер в деревянной кобуре, слева на ремне в кобуре – пистолет «ТТ», за поясным ремнем блестел такой же никелированный пистолет. И в довершение всего – на ремне висел кинжал, изразцовая ручка которого и ножны блестели на солнце. Такая оружейная экипировка отдавала какой-то театральщиной.

- Он осетин, - сказал Василий, заметив, как Алеша внимательно разглядывает капитана и его обмундирование. – Они очень любят оружие. Это у них национальное влечение.

Прозвучала команда:

- Разойдись!

Многие окружили комбата. Послышались вопросы о времени возвращения на Родину.

Капитан сказал, что в Париже находится Советская военная миссия, представитель которой в ближайшее время посетит батальон и сообщит о времени и порядке возвращения на Родину.

После построения лейтенант Зинченко пригласил Алексея в контору батальона, где вчера впервые встретился с писарем. Сегодня они познакомились ближе. Писарем батальона был Петр Сошин родом из-под Курска, высокий белокурый молодой человек года на три старше Алексея. Он после окончания десятого класса школы пошел добровольно на фронт и где-то под Харьковом попал в плен.

Зинченко сказал, что Алексей с Петром должны ему помогать в сборе политинформации.

В красном уголке имеется радиоприемник, по которому нужно будет слушать известия из Советского Союза и Лондона на русском языке и записывать, что успеем.

Французская информация была обычно скудной.

- Итак, трое: Зинченко, Петр и Алексей – поздно вечером и рано утром прослушивают сводку информбюро из СССР и последние известия из Лондона. Все записывается, а затем систематизируется и утром во время политинформации доводится до сведения всех бойцов, - сказал замполит.

Они прошли в комнату, которую называли Красным уголком.

Это была довольно обширная комната, перегороженная на две половины. В одной из них находился радиоприемник и несколько столиков. В другой, закрытой на замок и опечатанной, находилось оружие.

Круглосуточно здесь находился часовой, у которого был ключ от комнаты с оружием.

- Если часовой окажется человеком более и менее грамотным, то он тоже поможет вам записать сводку, - сказал Зинченко.

- Это задание не освобождает вас от других работ, - сказал лейтенант.

Он ознакомил Алексея с распорядком, существующим в батальоне. Оказалось, что распорядок дня в батальоне был не очень обременительным.

Ежедневно один взвод назначался дежурным. Одно отделение этого взвода направлялось в караул, второе дежурило на кухне, следующие два составляли резерв и занимались хозяйственными работами.

Для остальных бойцов командир рот назначали тактические и политические занятия, которые проводились до обеда. После обеда - час отдыха и до отбоя – свободное время, когда можно было ходить в город или развлекаться по своему усмотрению; не распространялось это на дежурный взвод, который сутки находился в наряде.

В комнату приходили люди и рассаживались за столиками. Зинченко провел политинформацию. После политинформации взвод, в котором находился Алексей, занимался на территории батальона строевой подготовкой.

Сначала маршировали взводом, которым командовал лейтенант Букия. Затем разделились на отделения и изучали подходы, развороты на ходу, на месте. За учениями наблюдал старший лейтенант Рябов (командир первой роты).

Алексей довольно точно и правильно выполнял команды командира отделения Норова, хотя и не служил в армии. Ему помогла в этом школьная физподготовка.

После обеда Володя Адаменко, Василий Громов, Саша Иванов и другие товарищи знакомили Алешу с городом.

Городок был значительно меньше Клермон-Феррана, но чистый и уютный. Некоторые улицы были затенены зелеными насаждениями.

Ребята предлагали Алексею посетить «дом девушек», но после первого посещения такого «дома» в городе Вьен он не питал к этим заведениям хорошего отношения.

В кинотеатре «Синема» они посмотрели какую-то французскую комедию. Когда они вошли в зал, картина подходила к концу, а потом началась снова, без перерыва. Во время демонстрации картины люди входили и выходили из зала, когда кому вздумается. Картина демонстрировалась без перерыва в течение дня. Но смотреть было не интересно, так как он не знал языка. Одни посетители дремали, немногочисленные парочки целовались под стрекочущий звук кинопроектора.

В одном из многочисленных кафе выпили по бокалу виноградного вина, расположившись за столиком, вынесенным на тротуар и укрытым матерчатым тентом.

Темные сумерки надвигались на город, когда ребята возвратились в свое расположение, только белый свет луны освещал дорогу.

Лейтенант Зинченко предупредил Алексея, что после отбоя он должен прийти в красный уголок записывать сводки новостей.

В назначенный час они расположились с бумагой и карандашами возле приемника. Зинченко долго настраивался на волну, крутя ручки приемника. Сквозь шум и треск в эфире вдруг где-то далеко-далеко послышался голос: «Говорит Москва»… по телу Алексея пробежали мурашки. Впервые за столько лет он слышал чистый, родной, русский голос. Прильнув ухом к приемнику, он впитывал этот голос, как жаждущий из чистого родника воду. Он забыл, зачем здесь находится. Он слушал голос Родины!

Лейтенант жестом показал ему, что нужно записывать. Он схватил карандаш, стал торопливо писать, но голос то удалялся куда-то, то вновь звучал отчетливо. Голос диктора говорил о победах Красной Армии в борьбе за Днепр. О том, что войска успешно продвигаются к границе и недалек тот час, когда фашисты будут изгнаны с Советской территории.

Зинченко перенастроил приемник на лондонскую волну. Здесь голос настроился и зазвучал четко и ясно, но он уже был чужой. Ясный акцент иностранца был заметен. Хотя он говорил о том, же, но восприятие его информации было совершенно иным. Алексей уже не волновался и старался больше записать смысл сказанного.

На другой день взвод лейтенанта Букия был назначен в суточный наряд. Отделение Николая Норова занималось хозяйственными работами.

Территория батальона была ограждена сеткой из металлической проволоки на цементных столбах. Некоторые из них накренились, кое-где была оборвана проволока. Отделению была дана задача выровнять или установить заново цементные столбы, отремонтировать поврежденную сетку. Таких мест оказалось довольно много, и за один день все устранить не представлялось возможным. Поэтому ребят никто не подгонял, и они большую часть времени курили, развалившись на уже подсыхающей осенней траве, рассказывали о себе и своих приключениях. Алексею было интересно слушать их рассказы, в которых ребята высказывали свои горести и печали, тоску о родных и близких, о невероятных лишениях и издевательствах, перенесенных в лагерях военнопленных, о своей незаслуженной вине перед Родиной, которую они еще надеялись искупить кровью. Стремление возвратиться на Родину и с оружием в руках доказать ей свою преданность сквозило в каждом рассказе. С какой сыновьей любовью они рассказывали о своих родных местах, о природе, о русской березке, которую столько раз воспевали поэты и писатели. Неужели для того, чтобы все это понять и принять так близко к сердцу, нужно обязательно быть насильно оторванным от родных мест?

Франция, Франция, может быть ты и хороша, но не для русского человека, которому твоя цивилизация не заменит российских просторов и некоторую ее патриархальность.

После обеда Петр Сошин пригласил Алексея в штаб батальона. Он спросил, имеет ли Алексей личное оружие. Алексей показал ему свой пистолет. Петр записал номер и тип пистолета в какую-то желтую книгу и вручил ее ему.

- Это твое удостоверение на право ношения личного оружия, - сказал он.

На лицевой стороне удостоверения черным шрифтом на желтом фоне было написано по-французски: «Премьер Детальман партизан совьетик а ля Франс» (Первый Советский партизанский полк во Франции).

На внутренних листках на русском и французском языке были указаны данные Алексея. Так Алексей стал полноправным членом первого Советского соединения.
Приближался великий праздник советского народа – 27-я годовщина Великой Октябрьской Социалистической революции. Комиссар батальона и замполиты рот активно проводили подготовку к торжественному празднованию этой даты.

Из города Дижона прибыла большая группа русских товарищей, которые сражались в отрядах французских партизан в департаменте Корреза. Они были определены во вторую роту. Ребята прибыли со своим небольшим струнным оркестром и аккордеоном.

Однажды Алексей зашел к ним в роту, когда они играли. Он сразу же заметил лежащий на одной из коек незнакомый ему инструмент – небольшой барабан с грифом и натянутыми на него струнами.

- Что это? – спросил Алексей у руководителя оркестра, Игоря Григорьева, родом из Донбасса.

- Это банджо, - спокойно ответил он и рассказал Алексею о хозяине этого инструмента.

Был у них в оркестре славный парень и хороший музыкант. Еще в период оккупации он бежал от немцев, где работал на строительстве оборонительных сооружений. Бежать ему помогла одна девушка-француженка, у которой он почти полгода скрывался. Потом он был переправлен в один из партизанских отрядов, где храбро сражался. После освобождения он находился на сборном пункте советских граждан и собирался уже возвращаться на Родину, но за день до отправки ему сообщил, что девушки родился сын, его сын. Он бросил все и возвратился к ней.

- Вот инструмент и остался у нас, - сказал Игорь.

Взяв в руки инструмент, Алексей сразу же вспомнил школьный оркестр.

- Можно мне попробовать? – спросил он.

- Пожалуйста! – одобрительно произнес Игорь.

Алексей настроил инструмент и стал играть «Вальс цветов», который они в школе всегда играли на открытии школьного бала.

Аккордеонист и гитаристы подхватили мелодию, вступила скрипка и слаженная музыка разлилась под сводами старых велосипедных мастерских, которые ничего подробного, кроме стука металла, вероятно, не слыхали.

На звуки музыки стали подходить люди. Появились комиссар батальона и замполит лейтенант Зинченко. Прослушав несколько мелодий, исполненных оркестром, комиссар приказал Игорю подготовить концерт к годовщине Октябрьской революции. Для этой цели всех, кого подберет Игорь, освободить от нарядов и занятий. Ежедневно проводить репетиции.

Желающих участвовать в концерте оказалось довольно много. Каждому давали возможность поделиться своим талантом. С каждым днем репертуар самодеятельности пополнялся новыми номерами. Образовался небольшой ансамбль «Песни и танцы Грузии», группа татар предложила свои национальные песни и танцы, сводный хор русской и советской песни готовил свой репертуар, Олег Пархоменко из Харькова четко и красиво исполнял ритмичный танец, два киевлянина предложили исполнить акробатический этюд. Единственным недостатком в концертной программе, которую представили командованию батальона на предварительном смотре, было отсутствие в концерте женщин. Особенно это ощущалось в национальном танце Грузии. Положение вызвался исправить Гога Кашавшиви, который со своим товарищем, сшил женское платье и загримировались под женщин.

Комбат объявил, что он арендовал один из кинотеатров в городе на 7 ноября, вход в который будет бесплатным для французов, и обещал заказать красочную афишу на французском языке. После концерта будет показан кинофильм «Мы из Кронштадта».

Утро 7 ноября выдалось пасмурным, но теплым. Задолго до подъема в ротах царило радостное оживление. Радио Москвы передало сообщение о праздновании Первой годовщины освобождения советскими войсками Киева.

Все поздравляли украинцев и особенно киевлян, словно они освобождали свою столицу.

На построении командиры строго осматривали обмундирование каждого бойца, хотя оно было разношерстным. Многие были отправлены в казарму для приведения обмундирования в порядок. После завтрака проводилась генеральная репетиция художественной самодеятельности. Роты в это время проводили строевые занятия, за которыми наблюдал сам комбат.

В 12 часов было общее построение батальона, после которого он строевым вышел по направлению к городу. В голове колонны шли офицеры, в военной форме, с блестящими на плечах погонами, которые в какой-то мере подчеркивали форму.

Строевая подготовка батальона была хорошей, но разношерстное обмундирование не придавало той стройности и лоска, присущего воинским подразделениям, хотя ряды держали строгое равнение и четко печатали шаг.

Выйдя на площадь, где собиралось довольно значительное число горожан, с интересом наблюдавших за прохождением колонны, прозвучала команда: «Запевай!»

Два сильных мужских голоса запели:

Тебе от рода двадцать лет.

Полюби меня моряк душой,

Что ты скажешь мне в ответ!

Нынче здесь, завтра там…

На верхних этажах домов открывались окна. Жители махали руками, размахивали французскими флагами – французы очень любят манифестации. На тротуарах все больше и больше скапливалось людей, встречные автомашины останавливались, пропуская колонну, попутные не пытались обогнать ее, медленно плелись за батальоном.

На двери кинотеатра, у которого остановилась колонна, висела красочная афиша, напоминавшая горожанам, что сегодня, в день празднования 27 годовщины Великого Октября будет дан концерт силами художественной самодеятельности первого советского партизанского полка во Франции, вход на концерт бесплатный.

Участники художественной самодеятельности прошли через зал прямо на небольшую сцену перед экраном. Небольшие кулисы не могли скрыть всех участников концерта от зрителей, так как занавеса не было. Поэтому на сцене расположился только оркестр и хор, которые должны были открывать концерт. Остальные участники расположились в первых рядах зрительного зала.

На сцену поднялся высокий молодой человек в сером костюме, белой сорочке с черным бантиком типа «бабочки». Это был переводчик при батальоне Анатолий Максимов, русский по происхождению, но родившийся в Париже.

Все места в зрительном зале были заняты. Анатолий обратился к зрителям, которых поздравил с праздником Октябрьской революции и зачитал программу праздничного вечера.

Хор с оркестром исполнил песню о Родине, затем «Москву майскую». Когда хор пел припев «кипучая, могучая…» весь зал в такт песне хлопал в ладоши. Не успел Анатолий объявить «Казачий перепляс», как весь зал взорвался аплодисментами. Долго не отпускали исполнителей со сцены, отовсюду неслись «БИС!» «БРАВО!» «КАЗАКЕН ДАНС!»

Зрителям очень понравился ансамбль «Песни и танца Грузии». Особый восторг зрителей вызвало тот факт, что женские партии в танцах исполнялись мужчинами: когда они сняли грим, все ахнули.

Более двух часов продолжался праздничный вечерний концерт. Затем был фильм «Мы из Кронштадта» с субтитрами на французском языке. По окончании вечера на сцену поднялись несколько зрителей, поблагодаривших участников за прекрасно проведенный вечер.

Приобретенная на этом концерте популярность батальонной художественной самодеятельности, очень заинтересовала горожан. К комбату стали поступать предложения от руководителей и хозяев других кинотеатров о проведении платных концертов, даже из соседних городов.

Сначала командир батальона отказался, но когда ему предложили вырученные от концерта средства передать в помощь французским военнопленным, он обещал подумать и посоветоваться с участниками художественной самодеятельности.

Об этом он сообщил, когда батальон возвратился в свое расположение, где был приготовлен праздничный ужин.

Комбат и начальник штаба батальона редко обедали или ужинали в батальоне. Из-за отсутствия телефонной связи в батальоне они проживали в одном из отелей города. После ужина до самого отбоя продолжалось праздничное веселье в красном уголке и в ротах.

Как ни весело прошли праздничные дни, но они были на чужбине, хотя и среди своих. Тяга людей к Родине не переставала занимать ум людей. Мысли о скором возвращении порождали различные версии. Разнесся, неведомо кем распространился слух, что в ближайшее время батальон будет отправлен в Марсель, а оттуда на кораблях в Одессу. Говорили, что два батальона, располагавшиеся под Парижем, в Версале, полетят на Родину самолетами, а третий и четвертый, располагавшиеся в городе Туль, будут отправлять морем. Проходили дни, а слухи не подтверждались.

Однажды, после утреннего построения, лейтенант Зинченко спросил Алексея, бывал ли он в Париже. Он ответил, что нет, не бывал.

- Собирайся завтра утром, поедешь с киномехаником Никитой Смолиным в Париж за новой кинолентой, а старую – «Мы из Кронштадта» - сдадите там.

Вечером Никита сказал Алексею, чтобы он поднялся до подъема и был готов к шести утра. Они должны в этот же день возвратиться.

Сожалея, что слишком мало отпущено времени для знакомства с таким городом, Алексей нес металлические коробки с лентами, едва поспевая за Никитой, свернувшим на улицу де Гренель. Никита был старше Алексей лет на пять и до войны работал киномехаником, в Свердловске. Попал в плен под Севастополем в 1942 году, с 1943 года он сражался в отряде французских партизан, был ранен.

В здание Советского посольства на рю де Гренель, где располагалась советская военная миссия, они вошли со двора.

Их приняла белокурая женщина в форме старшего лейтенанта авиационной службы, с голубыми погонами. Алексей остался в приемной, а Никита и женщина ушли в помещение, где хранились киноленты.

Еще в поезде Алексей просил Никиту постараться приобрести картину, которая была выпущена во время войны: довоенные картины он почти все видел.

Через некоторое время Никита появился с коробками кинолент, уложенными в вещевой мешок.

До отхода поезда у них оставалось несколько часов, и они решили посвятить их знакомству с городом. Прилегающие к рю де Гренель улицы у Алексея не вызывали особого восторга. Они чем-то напоминали улицы Ленинграда. Но когда они вышли на проспект Елисейских полей, он был изумлен его шириной. Тротуары были затенены зеленой листвой парижских каштанов. Множество автомобилей проносилось в обе стороны. Особенно лихачили американские «джипы», за рулем которых сидели, как правило, негры.

Внимание ребят привлек один из таких «джипов». За рулем его сидела молодая женщина в военной форме американской армии. Ее пышные рыжие волосы развевались на ветру из-под пилотки. Правой ногой она нажимала на акселератор, а левой опиралась на подножку. Машина словно ветер неслась посередине проспекта. За ней на небольшом расстоянии неслись два «виллиса», за рулем которых сидели негры. Завидев такую гонку, другие автомобили прижимались к тротуару и останавливались, а водители в недоумении глядели вслед, покачивая головами.

На одном из тротуаров Алексей заметил небольшой лоток, на котором стояли корзины, накрытые сверху белым материалом, из-под которого поднимался легкий парок. У лотка стояла небольшая очередь женщин с бумажными пакетами.

«Наверное, жареные пирожки», - подумал Алексей, вспоминая, как он любил их покупать у Гостиного двора или на Московском вокзале в Ленинграде, когда они всем классом ездили в цирк или в ТЮЗ.

Он потянул за руку Никиту. Каково же было его разочарование, когда он увидел на дне корзины навоз, в котором росли шампиньоны. Женщина-продавец осторожно вынимала их из корзины и укладывала в бумажные пакеты. «А я думал – жареные пирожки», - с огорчением произнес Алексей. Никита засмеялся.

Пройдя еще несколько метров по тротуару, Алексей вновь увидел такой же лоток и хотел уже пройти мимо, но Никита сказал:

- А вот это мы купим.

Здесь продавались жареные каштаны. Они купили пакет. Тепло от каштанов через бумажный пакет ласково обогревал руки. Алексей никогда не видел каштанов, тем более, никогда не ел их. Очистив один из них, он откусил кусочек. Какой-то сладковатый ореховый привкус понравился ему. Сначала он высказал Никите сожаление, что мало купили каштанов, но, отведав несколько штук, аппетит к ним стал пропадать, и остальные они ели уже без особого восторга.

Они вышли на плас Этуаль к величественной Триумфальной арке. Сама по себе Триумфальная арка не вызывала у Алексея особенного интереса – такие арки были в Ленинграде, их почему-то называли воротами. А вот могила неизвестного солдата под ней, и горящий огонь заинтересовал его. Небольшой факел выбивался из-под земли с легким гудением, словно стон погребенного под ним солдата.

Слева, перекинув свои ноги с одного берега Сены на другой, стоял символ Парижа и Франции – Эйфелева башня. В это время она была закрыта для посетителей, поэтому любоваться ею пришлось снизу.

На набережной Сены было много американских, английских солдат, которые фотографировали башню и арку, и на фоне фотографировались сами… Здесь Алексей впервые встретил солдат в юбках – это были шотландские войска.

Алексей и Никита возвращались на вокзал в метро, которое очень разочаровало Алексея. На станции, где они садились, не было эскалатора. Спускались в подземелье по серым каменным ступеням, спертый воздух и сырость создавали впечатление и запахи подвала. По каменным стенам текли ручейки влаги, оставляя на них коричневые полосы ржавчины.

Никита никогда не бывал в Москве и о московском метро знал только по картинкам. Алексею же пришлось бывать в Москве, когда отец однажды брал его с собой в поездку в Феодосии. Их вагон несколько часов стоял в Москве, и отец возил Алексея на метро к мавзолею Ленина. Эта поездка осталась надолго в его памяти. Парижское метро не шло ни в какое сравнение с московским, где все сияло чистотой и красотой. Единственным оправданием парижского метрополитена является то, что один из старейших в Европе.

- Никита, - обратился Алексей к Никите, когда они укладывали в вагоне свои вещи на полку. – Какую кинокартину мы везем?

- Специально для тебя! – с пафосом и загадочной улыбкой ответил Никита.

- Как это? – спросил Алексей, с недоумением глядя в глаза Никите.

- Кинокартина «Два бойца» и киножурнал «Ленинград в блокаде», - с равнодушным видом ответил он, усаживаясь у окна.

Обрадованный Алексей с распростертыми объятиями накинулся на Никиту, стараясь его поцеловать.

- Но, но! – улыбаясь и оттесняя Алексея, сказал Никита. – Не порти мне прическу.

Он плюнул на свои руки и разгладил свои редкие и короткие волосы.

Алексей засмеялся и пожал ему руку.

- - -

Радостные вести с фронтов заполняли эфир и страницы газет. Весь мир восторгался победами, триумфальным шествием Советских войск и их союзников. По всему было видно, что этот год станет годом окончательной победы над фашистской Германией. Тем не менее, в передачах лондонского радио, а также во французских газетах стали появляться статейки, преуменьшающие подвиги и победы Советской армии и восхваляющие победы войск союзников.

Неизвестность о времени отправки на Родину угнетала людей в батальоне. Многие с сожалением предполагали, что уже, видимо, не успеют принять активного участия в боях за окончательный разгром фашистской Германии в рядах Красной армии. Всевозможные слухи, распространявшиеся среди бойцов батальона, принимались как достоверные, если они несли веру в скорейшее возвращение на Родину.

Прошел слух, что первые два батальона, переправленные на самолетах, принимают участие в боях. На другой день это сообщение опровергалось. Говорили иногда, что батальоны будут переправлены на самолетах для штурма Берлина.

Батальонные шутники напевали на репетициях оркестра частушки:

Поплывем мы не водою,

И нельзя нам брать с собою

Мадмазелей, кошек и собак…

Однажды, в пасмурный дождливый вечер в батальон пришла женщина, хозяйка соседнего кафе, и обратилась через переводчика Анатолия Максимовича к руководству батальона с жалобой на одного из бойцов, который, по ее словам, заказал ей ужин. Пока она ходила в соседнюю комнату, он похитил у нее из ящика деньги. Сколько – она не знает: это была выручка за день. По ее описанию все узнали этого человека, но его на месте не оказалось. Женщина предложили подождать.

Через некоторое время этот человек появился пьяным. Он возвращался из города.

При обыске у него нашли крупную сумму денег, ему ничего не оставалось, как признаться во всем.

Под аркой помещение был построен батальон. Командир батальона приказал вооружить одно отделение, а вору приказал раздеться.

- Ты, мерзавец, опозорил честь советского человека и будешь сейчас расстрелян, - сказал комбат сурово, вынимая пистолет из кобуры.

Пьяная бравада и нахальство слетела с вора. Куда девался хмель… Он стал ползать на коленях и целовать комбату сапоги, прося прощения. Но девушка с силой отбилась от него.

- Вот проси ее, - сказал комбат, указывая на француженку. – Если она простит, получишь гауптвахту до отправки на Родину, а там будем судить, если не простит – выходи.

Все посмотрели на женщину - на ней, что называется – лица не было. Губы ее дрожали, лицо было бледным. Когда преступник подполз к ней, она испуганно закричала. Видно было, что она испугалась больше, чем вор, и думала, что на ее глазах убьют человека.

Когда ей перевели слова преступника о том, что он просит у нее прощения и от нее зависит его жизнь, она с радостью прокричала:

- Уый, уый, да, да – я прощаю, деньги мне вернули, не убивайте его!

Тогда комбат, командиры рот отстегнули поясные ремни и высекли вора. Это происшествие долго оставалось в памяти бойцов, и больше никто никогда не совершал проступков, позорящих честь советского гражданина. Уже перед отправкой на Родину комбат объяснил в узком кругу, что он не имел права никого расстреливать, тем более без суда. Но этот случай сыграл определенную роль в деле воспитания чувства долга и поддержания необходимой дисциплины.

Зимние месяцы изобиловали большим количеством осадков в виде дождя и мокрого снега. Бывали дни, когда снег лежал на крышах домов и на земле до обеда, но потом вновь таял. Необычайно теплая зима не приносила радости, напротив, слякотная погода удручающие влияла на настроение людей. Тактические занятия в поле иногда проходили под дождем и мокрым снегом, а отопления в помещениях не было. Отопительная система была испорчена. Сушили одежду либо на улице, если позволяла погода, либо укладывали под матрац. В город ходили редко. Тем не менее, еще один раз был дан концерт силами художественной самодеятельности в одном из кинотеатров. Один-два раза в месяц смотрели советские кинофильмы.

В батальоне было несколько книг, которые ходили «по рукам» из одного помещение в другое.

Алексей с интересом прочитал первую книгу о молодогвардейцах «Это было в Краснодоне». Оказалось, что Володя Адаменко тоже из Краснодона, учился в этой же школе, он до войны знал некоторых героев книги. Целыми вечерами обсуждали прочитанные книги. Находились умелые рассказчики, которые по несколько вечеров на память рассказывали давно прочитанные книги, жестикулируя и передавая диалоги в лицах, при этом изменяя голос. Все так увлекались рассказчиком, что даже вздрагивали от испуга, когда один из слушателей начинал храпеть, задремав под монотонный рассказ.

В этот момент рассказчик первым начинал хохотать. Его хохот подхватили полтора десятка молодых глоток, и оглушительный рев сотрясал стены дома, будя спящих в соседних помещениях.

Однажды в батальон прибыло несколько легковых автомашин. Из одной вышел генерал-майор в форме офицера летного состава. Это был генерал-майор Вихарев – представитель Советской военной миссии по Западной Европе.

В своем выступлении перед бойцами батальона он сказал, что отправка на Родину задерживается ввиду того, что из Западных областей Германии, из Бельгии, Дании освобожденных войсками союзников, во Франции стало поступать больше количество советских граждан, преимущественно женщин, детей и изможденных непосильным трудом и пытками в концлагерях людей.

Поэтому в первую очередь они будут отправляться на Родину.

- А вы, - сказал генерал, - как уже сложившиеся формирование, нужны будете здесь.

Генерал особо подчеркнул, что бойцы батальона должны быть образцом дисциплинированности и порядочности. Ни в коем случае не вмешиваться во внутреннюю политику и в то же время блюсти советскую честь, не поддаваться на провокации.

- Сейчас, - сказал генерал, - во Франции идет борьба между партиями и группировками. Мы, советские граждане, должны быть в стороне от их внутренних дел, должны всегда помнить, что находимся на земле Франции временно. А за ваше пребывание здесь заплачено кровью ваших отцов и братьев и золотом рабочих и крестьян нашей страны. Несите гордо звание советского гражданина, прилежно и неустанно овладевайте военными знаниями и опытом, усиленно занимайтесь. Не исключена возможность, что вам придется принять участие в заключительном этапе этой кровопролитной войны, - закончил генерал.

Генерал Вихарев находился в городе несколько дней. Он остановился в том же отеле, где проживал командир батальона. Алексей со своим отделением все эти дни был в охране генерала. Они дежурили с оружием в коридоре отеля на втором этаже у номера, который занимал генерал. Питались и отдыхали в ресторане на первом этаже. После того как генерал выехал с сопровождавшими его офицерами в Париж, отделение возвратилось в расположение батальона.

Настроение в батальоне значительно улучшилось. Люди получили, хотя не полную, но авторитетную информацию, которая вселяла надежду, развеяла пессимизм, укрепила веру в будущее.

Приближалась вторая весна, которую Алексей встречал во Франции и девятнадцатая весна в его жизни. Буйное цветение плодовых деревьев в садах горожан, зеленеющие поля, ясные солнечные дни гармонировали с радостными вестями, поступающими с фронта. Советские войска вступили в решающую схватку с фашистской Германией за овладение ее цитаделью – Берлином. Союзники резко ускорили свое продвижение вглубь Германии, но было уже ясно видно, что к Берлину они не успеют – слишком долго рассчитывали и выгадывали, стремясь получить победу за счет истекающей кровью Советской Армии.

Как горько и стыдно было чувствовать себя в стороне от этих исторических событий.

Дни и ночи Алексей проводил с товарищами у радиоприемника. Каждый день приносил радостные новости.

Часто батальон посещали офицеры советской военной миссии, которые занимались организацией сборных пунктов советских граждан. Они дали понять, что батальону уже не придется участвовать в боях, но просили оказывать необходимую помощь в их работе.

Сашу Иванова они взяли себе шофером. Несколько человек командировали в комендантские команды, занимающиеся организацией и охраной сборных пунктов. Один взвод выехал в Италию, где в подземелье на тяжелых работах находилась большая группа советских военнопленных, которых местные власти американской администрации пытались уговорить отказаться от возвращения на родину. (Союзники стали часто уклоняться от сотрудничества и оказания помощи в выявлении и сборе советских граждан).

В один из весенних дней Алексей стоял на посту у проходной батальона. День обещал быть теплым и солнечным. Теплые лучи восходящего солнца развеяли ночную прохладу, легкая дымка тумана испарялась на глазах. Солнечные блики играли в какую-то затейливую игру: то разгорались ярким светом, то затухали, чтобы через секунду вновь разгореться ярче прежнего. Алексей залюбовался природой и не заметил, как к проходной подкатили две легковые автомашины. С шумом захлопнулись дверцы автомашины, и он увидел, как из одной из них вышла женщина в черном строгом костюме с вуалью на шляпке. На ней были черные шелковые чулки и черные лакированные туфли. Белоснежная блузка с белым бантом резко контрастировала с ее черным одеянием. Ее сопровождали командир батальона и переводчик Максимов. Из второй машины вышли комиссар батальона и начальник штаба.

Проходя мимо стоящего по стойке «смирно» Алексея, женщина внимательно посмотрела с улыбкой на него и с удивлением сказала: по-русски:

- Какой молоденький мальчик! Можно я с ним похристосываюсь.

- Вообще-то часовой – неприкосновенное лицо, но если комиссар не возражает…, - сказал комбат, обращаясь с улыбкой к комиссару.

- Можно, можно, - сказал комиссар с грузинским акцентом, - все мы христиане.

Женщина подняла рукой в черной кружевной перчатке вуаль и троекратно поцеловала Алешу, приговаривая:

- Христос воскрес! Христос воскрес! Христос воскрес! – и подала ему розовое яичко.

Алексей стоял смущенный. Его лицо горело от стыда. Из караульного помещения вышли товарищи и наблюдали за происходящим.

- Ты знаешь, кто с тобой христосовался? – загадочно спросил Анатолий Максимов.

Алексей пожал плечами, не в силах вымолвить слова.

- Княгиня Волконская! – с пафосом сказал Анатолий.

- Ну, полно, полно вам! Он, вероятно, и не знает слова «княгиня», - сказала женщина.

- Почему? Знаю! – сказал Алексей.

Все засмеялись.

- А откуда вы, мальчик?

- Из Ленинграда!

- Ах, из Петербурга. Как хорошо, как хорошо, - запричитала княгиня.

- Нет, из Ленинграда, - утвердил Алексей.

- Да, да, правильно! – сказала княгиня. - Но вы уж извините меня, молодой человек, - продолжала она, пальчиком в перчатке почесывая бровь. - У нашей семьи там было несколько домов. Не знаю, целы ли они?

- Я после 1941 года не был в Ленинграде, а там была блокада и варварский обстрел города немцами, - сказал Алеша.

- Да, да. Возмутительно, кощунственно. Я покинула Петербург, простите, Ленинград, если вам так угодно, в 1914 году. Мне было 17 лет. Я добровольно ушла на фронт сестрой милосердия. В 1916 году заболела тифом и была отправлена на лечение к дяде, в Италию, где он имел тогда большое поместье. Потом пришла революция, и я оказалась здесь, во Франции.

- Товарищи, - обратился комбат к людям, окруживших женщину и внимательно ее слушающих, - эта женщина переправила к французским партизанам более сотни советских военнопленных, многим помогала совершить побег из немецких лагерей. В том числе и вашему покорному слуге и еще некоторым вашим товарищам.

Раздались аплодисменты, а комбат поцеловал руку женщины.

- Ну, будет, будет, Александр! – сказала княгиня, гладя комбата по склоненной голове.

Со всех сторон княгине задавали разные вопросы, на которые она охотно отвечала. Один из присутствующих задал такой вопрос:

- Как же вы, ярый враг Советской власти, стали помогать нашим военнопленным?

Комбат и начальник штаба в резкой форме пытались одернуть задавшего вопрос. Комиссар сказал что-то о тактичности. В глазах княгини вспыхнули злые огоньки, но сразу же потухли.

- Ничего, ничего, - сказала она, уже улыбаясь. – Он задал совершенно справедливый и, видимо, мучающий многих вопрос, который хотели бы задать, но из-за тактичности не задали, а он задал. Я на него не обижаюсь. - Если ответить на ваш вопрос коротко, - продолжала она, от волнения перебирая пальцами в черных перчатках и обращаясь к парню, задавшему вопрос, - то относить меня лично к врагам Советской власти можно с большой натяжкой. Скорее, я ярый враг немцев, тем более, фашистов и, чтобы оказать им сопротивление, была готова на все. Что же касается роли «белой эмиграции» в движении сопротивления во Франции, я вам могу сегодня после обеда рассказать, если только командование батальона позволит мне это сделать, - закончила она, обращаясь к офицерам.

- Да, пожалуй, это будет интересно, - сказал комиссар, глядя на комбата.

- Я не возражаю, - ответил комбат.

- Тогда приглашаю вас на беседу, - сказала женщина, приложив руку к груди.

После обеда в столовой, самом большом и просторном помещении в батальоне, собрались все свободные от нарядов и вахт бойцы батальона. Перед столами, за которыми сидели люди, вдоль стены, отделяющей кухню от столовой, прохаживалась коренастая, несколько располневшая, среднего роста женщина лет пятидесяти.

Искусно подобранная косметика и тщательно убранные в прическу подкрашенные в рыжий цвет волосы скрадывали ее возраст лет на десять.

Она прохаживалась по помещению, словно учительница истории перед учениками, ее глаза были куда-то вдаль, руки с маникюром на пальцах были сцеплены между собой и слегка прижаты к груди.

- Мне сегодня был задан вопрос – начала она ровным, но несколько дрожащим голосом, - как и почему я, княгиня Волконская, будучи противником Советской России, принимала активное участие в движении Сопротивления и оказывала услуги и помощь советским военнопленным?

И после некоторой паузы продолжила: - Дело в том, что в юношеские годы, когда я была сестрою милосердия на полях первой мировой войны, я насмотрелась вдоволь на смерть и мучения русского солдата. Это оставило в моем сознании глубокий и незабываемый след, который особенно обострился ненавистью к немецкому фашизму, когда обе мои родины – Россия и Франции – оказались оккупированы его войсками. Я не могла оставаться в стороне от борьбы, которую вели народы моих родных стран. Особые патриотические чувства русских эмигрантов во Франции стали проявляться после нападения фашистов на Советский Союз в июне 1941 года.

Княгиня объясняла, что эмиграция русских за рубежом никогда не была единой и сплоченной. Ее все время раздирала междоусобная возня. Волею судьбы в эмиграции оказались разные по своим политическим убеждениям люди: монархисты, кадеты, эсеры, меньшевики, анархисты и другие, которые старались обвинять друг друга в поражении контрреволюции.

Многие, случайно оказавшиеся в эмиграции за рубежом, очень сожалели об этом и старались возвратиться на Родину. Но были и ярые враги Советской власти, которые препятствовали людям, желающим возвратиться домой, даже угрожали убить их. Кроме того, эти люди занимались провокациями, чтобы посеять недоверие к Советской власти у всей эмиграции. Признание Советского государства на международной аренде и победы первых пятилеток на трудовом фронте страны повышали популярность Советского государства за рубежом. Многие из эмигрантов вступали в коммунистическую партию Франции, вступали добровольно в интернациональные бригады, сражающиеся в Испании на стороне республиканской армии, где в одном строю с добровольцами из Советского Союза сражались и погибали, мечтая о своей покинутой Родине. Победы Красной армии на фронтах войны с гитлеровским вермахтом оказали на эмиграцию решающее влияние, заставили многих ее представителей пересмотреть свои позиции. В октябре 1943 года в Париже был организован «Союз русских патриотов во Франции». Руководителем этого союза стал Шибанов, гардемарин в прошлом, который до войны работал шофером такси, а после Испании, где он сражался на стороне республиканцев, попал в лагерь для интернированных. Когда началась война с Германией, он оказался на границе Бельгии в рабочей роте, бежал оттуда в Париж. Ему была поручена организация лагерных комитетов среди советских военнопленных.

- Как видите, - сказала в заключение Волконская, - я была далеко не одинока в борьбе с фашизмом. В застенках гестапо погибла наша с вами соотечественница, княгиня Оболенская и многие другие члены Союза Русских патриотов. Вечная память о них должна сохраниться в сердцах русских людей!

На глазах женщины блеснули слезы, она слегка приложила к глазам батистовый платочек.

- Прощу прощение за нервы, но это слезы радости, а не горя. Поэтому прошу вас принести мой низкий поклон родной земле.

Она низко поклонилась.

- И желаю вам никогда больше не покидать Родину, а трудиться и жить счастливо на ней.

Командир батальона поблагодарил ее от имени всех присутствующих за интересный рассказ.

Вечером командирование батальона, среди них была и княгиня, посмотрела несколько номеров из концерта, который подготовила художественная самодеятельность к празднованию Международного праздника трудящихся 1 Мая.

Алексей заметил, как у княгини повлажнели глаза, когда мужские голоса исполняли русскую народную песню: «То не ветер ветку клонит». Она стала часто прикладывать платочек к глазам. Видимо, слова песни и ее мелодия вызвали в ее сердце сентиментальные женские чувства и ностальгию о далекой Родине. Но уже через несколько минут она с темпераментом аплодировала в такт исполнению, когда ребята с задором исполняли «Солдатский перепляс».

- Это непременно должны видеть французы, - с радостным восхищением обратился она к комбату. – Об этом я позабочусь. Пусть они видят и знают, что русские могут не только хорошо воевать, но и прекрасно отдыхать, принося людям радость.

- В этом городе наши концерты посмотрели уже сотни французов, - с гордостью сказал комбат.

- Следовательно, должны это видеть и в других городах, - сказала женщина.

В канун первого мая радио Лондона и Сводка информбюро Советского Союза сообщили, что советские войска с двух сторон вошли в Берлин и ведут уличные бои, преодолевая яростное сопротивление противника, и продвигаются к рейхстагу.

Общее ликование наступило, когда радио сообщило, что над рейхстагом водружен красный флаг – знамя одной из дивизий, штурмовавшей Берлин. Огромную радость ощутили грузины, когда узнали, что одним из героев, установившим победное знамя над рейхстагом, был их земляк Кантария, который вместе с русским Егоровым, поставил последнюю точку в четырехлетней кровопролитной войне.

Все уже считали, что война окончена, но радио продолжало передавать сведения об упорных уличных боях в Берлине. Прошло еще несколько дней, а бои в Берлине не прекращались. Советские танковые войска прошли далеко за Берлин навстречу армиям союзников.

В батальоне прошли слухи, что если так пойдет дальше, то советские войска могут выйти на границу Франции. Об этом с тревогой писали некоторые французские газеты.

В эту ночь Алексей стоял часовым у склада с оружием. По заданию лейтенанта Зинченко он должен был слушать передачи Лондона и Советского Союза. Голос радиостанции Советского Союза прослушивался с трудом: мешали посторонние шумы и писк. Передачи из Лондона было слышно хорошо. Прослушав передачи «Последних известий», Алексей перенастраивал приемник на соседнюю волну «Радио Андора», по которой передавали музыку и эстрадные песни.

Переключив настройку радиоприемника на волну лондонского радио, он услышал радостную весть: «Сегодня в Берлине подписан акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил перед армиями союзников…»

Сначала Алексей подумал, что немцы капитулировали только перед войсками союзников на Западном фронте, но дальнейшее сообщение радио прояснило события. Диктор сообщал, что Кейтель подписал капитуляцию немецких войск перед представителями Советского Союза, США, Великобритании и Франции. Председателем комиссии союзников, принимавших капитуляцию, был маршал Советского Союза Г.К. Жуков.

Алексей сообщил об услышанном дежурному по батальону старшему лейтенанту Рябову. Тот в свою очередь сообщил об этом командиру второй роты и замполитам. Через полчаса у приемника собрались несколько человек, внимательно настроились на станции СССР, которая передавала такое же сообщение.

Знакомый голос Ю. Левитана сообщил, что кровопролитная война закончилась убедительной победой союзников. Антигитлеровская коалиция победила!

Дежурный по батальону по тревоге поднял батальон. Был вскрыт склад оружия, которое было роздано бойцам. И все, выйдя на улицу, стали палить в воздух в честь ПОБЕДЫ.

На дворе была глухая ночь. Разноцветные трассирующие пули окрасили ночное небо Франции салютом. Жители домов, прилегающих к расположению батальона, были подняты с постелей неимоверной стрельбой. Через несколько минут прибыли машины с французскими солдатами, которые, узнав причину стрельбы, тоже стали палить в небо.

Прибыли на автомашинах командир батальона и французский комендант города, которые уже знали о подписании капитуляции. Но, тем не менее, они сделали выговор дежурному батальону Рябову.

Стихийно возник митинг, на котором выступили комендант города, командир батальона и местные жители, пришедшие узнать о причине ночной стрельбы.

На востоке поднималась утренняя заря нового, уже мирного, дня, когда комендант города предложил устроить днем на городской площади празднество в честь дня Победы.

В эту ночь город уже больше не спал.

Рано утром на городской площади собрались, по-праздничному одетые, жители города. На сооруженной наспех трибуне был установлен микрофон и несколько динамиков, из которых раздавались звуки музыки. Звучали французские и русские песни. Яркое весеннее солнце освещало многочисленные пары танцующих, звучали слова дружбы и братства по оружию, скандировались лозунги в честь Красной армии и армий союзников. Французы были очень рады, что их представитель был в числе комиссии, принимавшей безоговорочную капитуляцию немецких вооруженных сил.

Празднество в городе продолжалось до позднего вечера.

Но как ни радостны праздники на чужбине, они не могут быть до конца полными. Они лишь на какое-то время позволяют забываться, но не унимают тоски по Родине.

Ребята возвращались из города с песнями. Яркая луна на чистом небосклоне освещала им дорогу, по которой они шли в расположение своего батальона.

Алексей представлял себе свой родной Поселок, в котором теперь, наверное, собралась вся семья. И праздник для них не мог быть радостным, пока они не знают о его судьбе. Он смотрел на луну и думал: «Ее свет сейчас так же ровно светит и на его родине, но не может этот холодный свет сообщить его родным, что он жив, и они не должны беспокоиться о нем». От этой беспомощности какая-то тоска нахлынула на него. Он шел, глядя на луну, и ему показалось, что она приближается к нему все ближе и ближе.

- Ты чего. Алексей? – толкнул его в бок шагавший рядом Игорь.

- Да так… Задумался о доме, - произнес Алексей.

- Теперь будешь дома! – уверенно сказал Игорь. – Давай, подтягивай!

И запел.
Хотя ежедневное ожидание отправки на Родину существовало в каждом бойце и командире, все же поступивший из Парижа приказ готовить батальон к отправке в июне оказался неожиданным.

В санчасти при батальоне и в городских больницах находилось несколько десятков человек, которые не могли до полного выздоровления быть включены в число отправляемых на Родину. Нужна была договоренность с французскими властями, которые, кроме всего прочего, потребовали сдачи оружия. Командование батальона категорически отказывалось, так как большая часть единиц вооружения в батальоне было немецкого производства, добытого в боях, и сдать его планировали только представителям советского военного командования.

Советская военная миссия, находящаяся в Париже, не имела полномочий на принятие оружия, поэтому никаких разговоров о сдаче оружия не было.

Французские власти стали затягивать и всячески препятствовать отправке батальона.

Однажды, когда взвод Алексея находился в наряде, в расположение батальона прибыл взволнованный комиссар и сопровождавший его переводчик Анатолий Максимов. Комиссар отдал команду дежурному по батальону вооружить взвод. Когда взвод с оружием был построен, комиссар сообщил, что командир батальона, его адъютант и шофер арестованы французскими властями и направлены в военную казарму. Переговоры с комендантом города положительных результатов не дали.

- Поэтому, - сказал комиссар, - наша задача – оказать давление на французские власти с целью немедленного освобождения нашего командира и его помощников.

Вооруженный взвод быстрым маршем направился к расположению французских военных казарм. Проходя по городу, Алексей заметил, с каким заинтересованным вниманием наблюдали прохожие за вооруженным отрядом русских, шагающих быстрым, но четким шагом. Отсутствие обычной песни явно тревожило их.

Взвод остановился у ворот казармы, вдоль которых прохаживался часовой. Он с интересом разглядывал русских, не проявляя при этом беспокойства. Напротив казармы, на противоположной стороне улицы находился какой-то сад. На высоком каменном фундаменте, окрашенном известью, стояла металлическая изгородь. Ее вертикальные металлические прутья имели между собой такое расстояние, что через них мог свободно пролезть человек.

Комиссар приказал взводу расположиться внутри сада за каменным фундаментом ограды и взять на прицел три крайние окна на втором этаже здания казармы, где, как он сказал, находится штаб.

Когда французский часовой увидел, как русские быстро пролезли через решетку и направили в сторону казарм оружие, он подбежал к будке, где находился телефон и стал с кем-то разговаривать, со страхом наблюдая за русскими, ожидая стрельбы. Но, увидев, что выстрелов не последовало, а к нему направляются двое, успокоился.

Увидев вышедших из казармы офицеров, комиссар и переводчик Максимов подошли к ним, стали о чем-то разговаривать с ними. Затем офицер позвонил по телефону, и они вошли в казарму.

Более получаса Алексей держал на прицеле второе от ворот окно на втором этаже казармы, затененное шторой. В это время у ворот казармы собралось десятка два французских солдат, без оружия. Они что-то кричали и смеялись, махали руками. Наконец шторы, затеняющие окна на втором этаже, раздвинулись и там показались фигуры комиссара и комбата. Они помахали руками, как бы давая отбой тревоги.

Взвод построился по двое на тротуаре, когда из ворот казармы вышли задержанные. Командир батальона подошел и поблагодарил взвод за службу.

- Служим Советскому Союзу! – сразу же прозвучало в ответ.

Из ворот казармы выехала автомашина комбата. Он вместе с комиссаром и адъютантом сели в нее и уехали, а взвод с песнями возвратился в свое расположение.

Позже комбат рассказал, что, когда он командовал партизанским отрядом, в котором было три десятка человек, преимущественно советских военнопленных, бежавших из немецких лагерей, ему жители одной из деревень сообщили, что немецкие фуражиры отобрали у них скот и загнали его в поместье одного из коллаборционистов, сотрудничавшего с нацистами. На другой день немцы должны были отправить скот куда-то дальше. Комбат со своим отрядом перерезал линию связи этого поместья с городом. Разгромив немецких фуражиров, они роздали скот крестьянам. Вместе с отобранным скотом он роздал крестьянам скот, принадлежавший этому коллаборционисту, кое-что взял для нужд отряда. И вот теперь этот пособник немцев пожаловался французским войскам, который пошли у него на поводу и арестовали командира батальона и его спутников.

- Этот прислужник фашистов, - сказал комбат, - заслуживает сурового наказания, а он у них занимает какой-то высокий пост. Вот вам налицо капиталистическая система, когда не знаешь, кто твой враг, а кто твой друг?

Случай с комбатом был первой, но не единственной провокацией. Французские власти еще несколько раз задерживали батальон, но все обходилось без вооруженных конфликтов. Поэтому когда батальонная самодеятельность давала концерт по рекомендации Волконской в городе де Бордо, сбор средств от которого шел в пользу Красного креста, в отель, где располагались участники самодеятельности, пришли комбат и начальник штаба. Они пришли прощаться. По приказу они вылетели в Париж, а оттуда на Родину. Видимо, советская военная миссия избегала провокаций, старалась убрать малейшие причины, стараясь не создавать ненужную напряженность.

Командиром батальона стал молодой старший лейтенант Багридзе, бывший командиром второй роты.

Наконец, в один солнечный июльский день к перрону вокзала был подан пассажирский состав, в котором расположились бойцы батальона. Как только поезд тронулся, из окон вагона в воздух прогремел прощальный салют – нужно было использовать патроны.

Пассажиры, находящиеся на платформе, сначала были ошеломлены происходящим, но, увидев смеющиеся лица и то, что оружие направлено в небо, стали махать руками, провожая русских на Родину.

- Пусть эти выстрелы будут последними, навсегда, как для нас, так и для французов, - сказал комиссар.

Набирая скорость, поезд мчался в Париж, оставляя за собой клубы черного дыма, рассеивающегося под лучами яркого солнца. Над зелеными полями поднималась легкая голубоватая дымка. Земля словно дышала – дышала легко и свободно. Казалось, на глазах происходит обновление природы: поля стали зеленее, цветы стали ярче и красивее, воздух наполнился ароматами, незнакомыми прежде. Как чудесна мирная жизнь – и жизнь природы и человека вообще.
«… Мы в Версаль заехали случайно, все показалось нам необычайно…» - так пелось в одной шуточной песне, которую сочинили участники художественной самодеятельности.

Версаль – королевское предместье Парижа, действительно город необычной красоты. Но эти красоты не прельщали Алексея: радужные надежды свидания с Родиной вновь отодвигались на неопределенное время.

Батальон расположился в пересыльном лагере, который представлял собой ряд деревянных бараков, где не было ни кроватей, ни нар. Люди спали на полу, подстелив под себя, кто что мог. Поскольку лагерь пересыльный, то его обитатели считали себя пассажирами и мирились с вокзальной неустроенностью.

Необычность лагеря заключалась еще и в том, что из 12000 человек, населяющих лагерь, было около 8000 женщин. Как писал доморощенный батальонный поэт: «Здесь живут девчата всех мастей. Изо всех районов, областей…» Некоторые были, что называется, на сносях. Таких старались отправить в первую очередь.

Первые два батальона были отправлены самолетами. Но так как за последнее время почти из всей Европы стали прибывать женщины и дети, то их отправили в первую очередь. Нам же сказали, что батальон будет отправлен поездом в советскую зону оккупации Германии. Пока же на батальон была возложена комендантская обязанность: следить за порядком в лагере, нести внутреннюю охрану, иногда сопровождать пассажиров, улетающих на Родину, на аэродром.

Однажды перед сном Алексей лежал на своем месте, на полу, закинув руки за голову и разглядывая темноту барака. Неожиданно раскрылась дверь, и в ее проеме появился парень лет двадцати в американской форме. Луч фонарика в его руке прорезал темноту барака, словно копьем.

- Ленинградцы есть? – крикнул он с порога.

- Есть! – откликнулся Алексей.

Луч фонарика, направленный ему в лицо, ослепил Алексея.

- Убери ты свою фару, - сказал он, закрывая глаза рукой.

Парень снял пилотку и подошел вплотную к Алексею.

- Откуда ты?

- Из Поселка, - сказал Алексей, смотря снизу вверх.

- А я из Оредежа, - сказал парень, сбрасывая с плеч рюкзак.

Осмотревшись, он спросил: - Где мне можно устроиться?

- Ложись рядом, земляк, - предложил Алексей.

Парень раскрыл застежку-молнию на рюкзаке, извлек из него мягкое одеяло, расстелил его. Затем он достал из рюкзака банку тушенки, шоколад, белый хлеб и сигареты «Кэмэл», а из нагрудного карманчика - складывающийся стаканчик, из внутреннего кармана - плоскую бутылку. Все это он разложил на одеяле. Большим складным ножом вскрыл банку тушенки, отвинтил пробку бутылки, налил в стаканчик содержимое бутылки и подал стаканчик Алексею.

- Будем знакомиться. Николай, - сказал парень, подавая руку Алексею.

- Алексей!

- Чисто русские имена, - улыбнулся парень. – А то я уже давно Николаус.

Алексей выпил. Водка приятно обожгла желудок, оставив во рту привкус какой-то травы.

Николай предложил еще по стаканчику, когда они закусили тушенкой и шоколадом. Но Алексей отказался, ссылаясь на то, что он не сможет пить на ночь: ему становиться дурно и плохо спиться.

Николай рассказал, что его отец погиб в бою, когда он находился в одной из партизанских бригад, в 1943 году. Его мать повесили немцы, а его и старшую сестру отправили в Германию. Он оказался в Мангайне, а где его сестра, он так и не знает. Деревню их немцы сожгли.

Они еще долго рассказывали друг другу о своих скитаниях, пока не заснули. На другой день Николай продолжил свой рассказ.

После освобождения Мангайма американскими войсками, Николай пристроился к одной из их частей. Последнее время был что-то вроде денщика у одного полковника – американца, немца по национальности. Довольно сносно стал говорить по-английски.

Двадцатитрехлетний сын полковника служил в американских ВВС и погиб в последние дни войны. Чтобы как-то облегчить боль утраты сына, полковник писал жене, что у него имеется на службе русский мальчик – сирота, который должен скрасить остаток их жизни и снять боль утраты их сына. Но ничего о своих письмах жене полковник Николаю не рассказывал. Поэтому, когда в американскую часть явились офицеры, представители советской военной миссии, вызвали Николая и предложили возвратиться на Родину, он дал согласие.

Николай рассказал Алексею, что полковник сам лично привез его в Версаль на своей машине, и у него были слезы на глазах, когда они прощались.

- Жалко «батю». Я уже успел к нему привыкнуть, да и он относился ко мне, как к сыну, - сказал Николай, когда они с Алексеем прогуливались утром по дороге между бараками. – Я сейчас даже не знаю – куда мне ехать?

- Деревни нет, родных нет. Есть где-то под Порховым тетя – сестра матери, - продолжал Николай. – Да у нее своих трое детей. Вот если бы разыскать сестру. Но жива ли она?

- Не грусти, Николай, - успокаивал его Алексей. – Поедем со мной к нам, в Поселок. Дом у нас большой, если только он цел. Мои родители будут рады. Ленинград рядом. Поступишь в училище или на работу, дадут тебе койку в общежитие. Съездишь к себе на родину, а там, может быть, возвратиться сестра. И заживете вы нормально.

- Да… - задумчиво произнес Николай, - видимо, так и придется сделать.

Алексей уже представлял себе, как они с Николаем войдут в родной дом и он скажет родителям: «Я вернулся не один. Вот вам еще один сын, а нам с сестрой он будет братом». И родители с радостью примут его в свою семью, потому что Николай является сыном погибшего боевого соратника отца, который тоже где-то партизанил. «Жив ли отец?» - подумал Алексей. Может быть, судьба готовит ему такую же участь, как и Николаю.

Алексея вывел из задумчивости посыльный от командира лагеря. Николаю срочно предлагается явиться к коменданту. У Алексея что-то тревожно стало на душе. То ли воспоминания об отце, то ли срочный вызов Николая в комендатуру лагеря, вывели его из душевного равновесия. Он медленно брел по дороге мимо деревянных бараков и сам не заметил, как очутился перед комендатурой.

У ее подъезда стоял американский «джип». На заднем сидении автомашины сидели два американских офицера в белых пробковых шлемах. Шофер - негр – копался в моторе «джипа». Через несколько минут из дверей комендатуры вышел тучный пожилой полковник американской армии, в фуражке защитного цвета, с блестящей кокардой на тулье. Он обнимал за плечи Николая. Рядом с ними шел подполковник Пастухов, представитель советской военной миссии.

Американские офицеры, выскочившие из «джипа», и шофер встали по стойке «смирно». Николай увидел Алексея и помахал ему рукой. Он что-то сказал американцу и, быстро сбежав по ступенькам, побежал к Алексею. Он улыбнулся, но глаза его были печальные, в лице была какая-то растерянность.

- Ну, Алеша, недолго продолжалась наше знакомство. Пора прощаться, - сказал он, обнимая Алексея за плечи.

- Как это? Что случилось? – растерянно спросил Алексей.

Пока они шли к бараку, где у Николая был оставлен рюкзак, он рассказал ему, что в комендатуре показали телеграмму, которую послала жена американского полковника. В ней было написано: «Без сына не возвращайся». Он рассказал Николаю, что его жена уже давно знает о его существовании и считает его своим сыном. Когда она узнала, что Николай изъявил желание вернуться в Россию, она прислала полковнику эту телеграмму.

В присутствии представителя советской военной миссии Николай дал подписку о желании выехать в Америку.

- Алеша, возьми от меня подарок на память, - сказал Николай, протягивая ему фонарик.

Алексей и Николай стояли долго, обнявши друг друга, хотя их знакомство продолжалось менее суток, но как много они узнали друг о друге за это время.

Алексей помог ему надеть заплечные ремни рюкзака. Они крепко пожали друг другу руки.

- Прощай, - сказал Николай, - не поминай лихом!

- Прощай, - сказал Алексей. – Счастья тебе!

Николай быстро, не оборачиваясь, направился к зданию комендатуры, где его ожидала автомашина, чтобы увезти в другую жизнь. Алексей печально смотрел ему вслед.
В конце июля к перрону вокзала был подан состав из товарных вагонов, в которых были оборудованы нары. В середине состава находился один классный вагон для офицерского состава батальона. В нем же ехали представители американского и французского «Красного креста» и советской миссии.

Батальон размещался, в основном, в товарных вагонах по 15-20 человек в вагоне. В хвосте поезда следовали два вагона с продуктами питания, принадлежащих американскому и французскому представительствам «Красного креста». Питание было организовано хорошо, хотя и сухим пайком. В американских высоких металлических банках была тушенка, шоколад, конфеты, белые галеты, в маленьких пакетиках растворимый кофе. Французское снабжение было несколько скромное. Пакеты гороха, вермишель, макароны, копченая колбаса, белый хлеб и сыр.

Алексей не успевал съедать все, что получал.

Поездка была рассчитана на пять дней. Но уже через день они ехали по Германии, занятой союзными войсками. Особых разрушений в этой части Германии не наблюдалось. Видимо, немцы не особенно защищали эту часть своей страны, а союзники не разрушили ее.

Особенно Алексею запомнилось пустота вокзальных перронов: словно все вымерли. Проезжая мимо больших городов Германии, на перронах он видел только солдат союзных войск, да изредка рабочих станции. Зато проезжая мимо шоссейных дорог, наблюдалась совсем противоположная картина: сплошным потоком двигались люди с колясками, везя скромный скарб, с укрепленными на них флажками и нарукавными повязками цвета национальных флагов разных стран.

Однажды поезд приближался к какому-то большому городу. Алексей издалека прочел на фронтоне вокзала его название: «Кельн». Поезд принимали на главный путь. Широкие асфальтированные перроны были пусты. Только на одном из них расхаживал американский солдат с карабином на плече и веревкой в руке.

Поезд остановился так, что американский солдат, расхаживавший по перрону, оказался против двери вагона. Несколько минут американец разглядывал оружие, висевшее на стенах внутри вагона. Затем спросил на довольно сносном немецком языке:

- Вы кто?

- Русские партизаны. Из Франции! – сказал Алексей.

- О-о-о! – многозначительно протянул солдат и уже собирался направиться дальше вдоль состава.

- А где же люди? – спросил Алексей.

- Они здесь везде, - сказал американец, неопределенно показав рукой.

- А зачем тебе веревка? – спросил Алексей.

- Немцев вешать, - сказал солдат, улыбаясь и показывая на входную стеклянную дверь вокзала.

Алексей заметил, что за стеклянной дверью вокзала толпятся люди.

- А чего ты их не пускаешь?

- Они как голодные псы набрасываются на проезжающих, требуя еды.

В это время между вагоном и краем перрона появилась голова пожилого человека, в помятой шляпе. Старик с трудом поднялся и прошептал: «Эссен, Эссен, Эссен». Алексей направился вглубь вагона, чтобы отдать пакеты с горохом, вермишелью и макаронами, которые все равно никто не использовал. Но американец ударил старика веревкой, и тот опять скрылся под вагон.

- Почему ты его выгнал? Мы могли бы им кое-что дать. Нам все равно они не нужны, - сказал Алексей, обращаясь к солдату и показывая пакеты.

- Один момент!

Американец направился к двери вокзала. Он несколько мгновений смотрел через стекло, кого-то выискивая. Затем он понимал кого-то пальцем и открыл дверь. На перрон вышла довольно симпатичная женщина лет тридцати. Она была одета в черное демисезонное пальто с перекинутым через плечо воротником из черно-бурой лисицы, на голове аккуратная черная шляпка, на ногах туфли на высоких каблуках и капроновые чулки. На руках у нее была девочка лет двух. Солдат подвел женщину к вагону.

- Кто вы? – спросил Алексей, любуясь красотой женщины.

- Я вдова немецкого летчика. Мой муж погиб на Восточном фронте, - проговорила женщина, не зная, с кем она разговаривает.

Увидев красивую женщину, ребята столпились у двери вагона и стали давать ей пакеты. Она держала девочку на руках и не могла принять все пакеты. Тогда она повернулась к Алексею и попросила его извлечь из кармана пальто сумочку. Алексей достал сумочку и стал складывать в нее пакеты. Когда сумочка была заполнена, и Алексей вручил ее женщине, она выразила глубокую благодарность и собиралась отойти от вагона. В это время американский солдат шепнул ей на ухо, что это русские. Глаза ее расширились, красивое лицо ее исказила гримаса и она заплакала. Она вновь подошла к вагону и сказала: «Спасибо вам… и простите нас». По ее бледным щекам текли слезы. Алексей протягивал ей еще пакет с горохом, но женщина не видела его жеста, смотрела куда-то вниз и она думала о чем-то. Всем стало как-то неловко.

В это время чья-то рука из-под вагона схватила пакет из рук Алексей, но он довольно крепко держал его, пакет не выдержал и лопнул. Горох покатился по перрону. Все громко засмеялись. Женщина подняла глаза и тоже улыбнулась очаровательной улыбкой.

Поезд лязгнул буферами и медленно стал отходить от перрона. Мимо женщины проходили вагоны, увозящие русских на Родину, а она смотрела им вслед и не могла помахать рукой: ее руки были заняты девочкой и сумкой, в которой лежали подаренные русскими продукты.