Воспоминания

Волховский фронт.

Наш эшелон поставили под разгрузку на станцию Малая Вишера и только что разгрузили солдат и технику с обозом, как налетела вражеская авиация – 15 бомбардировщиков – и начала бомбить. Много там было жертв среди живой силы, и особенно обозных лошадей.

Малая Вишера уже была разбита, но немцев уже выгнали до реки Волхов, а Большая Вишера и город Чудово находились в руках немцев. От станции Малая Вишера, через леса и болота была проложена бревенчато-накатная дорога, по которой до самого Волхова шли люди, обозы, машины с разными грузами. Это была единственная дорога к Волхову и на плацдарм за Волховом к Мясному Бору, где расположены железнодорожная линия и шоссейная дорога, соединяющие города Новгород и Чудово.

За рекой Волхов наши войска, как ужу сказано, создали плацдарм шириной около 15 км и углубились на 6-7 км в направлении железной дороги и станции Мясной Бор. Ставилась задача: вывести из окружения 1-ю Ударную Армию ( генерал Власов), которая находилась в Замошском болоте. По линии железной и шоссейной дорог немцы отрезали Замошское болото и полностью окружили Первую Армию.

На прорыв были брошены не одна 165 Стрелковая дивизия, а несколько их было. Ведь там шли жестокие бои и длились они более трех месяцев. Бои шли за то , чтобы сделать горловину для вывода солдат из окружения.

Почти каждый день такую горловину - шириной до километра – делали и из окружения успевало выходить несколько сот солдат. Но через 1-2 часа вражеская артиллерия и бомбардировочная авиация громили наши части и опять немцы овладевали дорогой и станцией Мясной Бор. В этих боях несколько дней принимала участие и наша 533 отдельная химическая рота. Тогда погибло до 30% солдат нашей роты.

Так продолжалось три месяца – апрель, май, июнь, - то откроют горловину для выхода из окружения, то опять немецкая артиллерия и авиация перехватывали инициативу и закрывали проход через дороги у Мясного Бора.

Из окружения выходили солдаты – полуживые, измученные, в изорванных шинелях и фуфайках, полубосые, полуголые. Шли они, еле передвигаясь, т.к. там не было продуктов питания, а лошадей всех давно поели. Это было страшное зрелище, как измученный народ пробирался через несмолкаемый огонь и бомбардировку! А сколько же их там погибло, сколько пролито крови! Из окружения выходили части, имеющие потери на 50-75% живой силы.

Где-то правее Мясного Бора нашу 533 отдельную химическую роту поставили в заградительный отряд, для пресечения массового бегства переднего края. В километре от переднего края и шириной по фронту около двух километров всех солдат расположили в цепочку, через 20-25 метров друг от друга., чтобы не пропустить дезертиров. Пойманных по цепи сопровождали в штаб роты, который находился в блиндаже.

Около недели мы находились в заградотряде. В отдельные дни задерживали по 25-30 дезертиров – целыми группами бежали в тыл, прямо с винтовками.

Всех дезертиров где-то на поляне выстраивали в одну шеренгу и каждого пятого прямо в упор из пистолета комиссар роты Ханогин сам расстреливал, а остальных под командой офицера возвращали обратно в первый ряд окопов. Надо отметить, что эта мера воздействия, хотя и жестокая была, но сразу прекратилось бегство и самострел.

После длительных и жестоких боев с огромными потерями живой силы 31 июня 1942 года наступление по прорыву горловины и выводу из окружения прекратили. Приказали фронт на данном участке стабилизировать и принять оборону по линии шоссейной дороги и Мясного Бора.

Нашу 533 отдельную химическую роту отвели на 6 км на восток, в совхоз «Красный Ударник» на отдых и на пополнение солдатами и офицерами.

Согласно приказу Верховного Главнокомандующего всех солдат и сержантов, имеющих высшее образование и возрастом по 1905 год рождения, участвующих в боях, пропустить через 1,5 месячные курсы при 52 Армии и присвоить звание младшего лейтенанта, 9 августа 1942 года мне присвоили воинское звание младшего воентехника приказом № 0319 по 52-й Армии.

В этой 533 роте химзащиты меня назначили командиром взвода, а через три месяца, т.е. 31 октября 1942 года приказом по 52 армии присвоили звание лейтенанта.

По всему Волховскому фронту бои наступательного характера прекратились, но усиленно шла подготовка для наступления под Нижним Новгородом. Нас отправили делать блиндажи для командира полка, которому поручалось вести наступление и жестокие бои за форсирование реки Волхов и захват плацдарма на левом берегу в районе деревни Кречевская.

Около 18 суток наша группа из трех взводов под руководством инженера полка работала с большим напряжением и сделали уже много довольно хороших блиндажей с внутренней отделкой.

Блиндажи и командные пункты мы строили на правом берегу Волхова, где-то в лесу у края поля против сожженных деревень Пахотная Горка и Слутка. Копали котлованы глубиной 2.5-3 и шириной 4-5 метров. Валили крупные сосны, вырезали нужного размера бревна, потом вывозили их на подводах и выносили на плечах, рубили срубы и опускали их в котлованы. Потолком служил 3-4х слойный накат бревен, а сверху засыпали землей до 50-60 см. Изнутри потолок подшивали тесом, а пол набирали из вытесанных бревен. Капитально делали мы блиндажи.

Как-то в расположение наших работ пришли 10 машин «Катюш», установили их в шахматном порядке и открыли огонь по немецким войскам на левом берегу Волхова. Мы наблюдали, как все смешалось, все полыхало и стонало. Около 10 минут наши «Катюши» смертоносным огнем громили немецкий передний край. Отстрелялись и быстро все уехали. После этого через 8-10 минут немецкая артиллерия сделала ответный удар, но левее на 100-150 м и наши блиндажи не нащупала.

Вспоминается мне и такой эпизод. Наша часть располагалась где-то в лесу в 2-3 км от переднего края. Однажды в срочном порядке приказали привести личный состав на поляну и выстроить буквой «П». Перед строем всего полка комиссар объявил решение военного трибунала, которое выражалось в том, что солдат N роты забрался в каптерку (продуктовый склад) и обворовал склад. После окончания чтения комиссар скомандовал трем автоматчикам, стоящим в стороне от строя против осужденного: «По предателю Родины, по врагу народа – огонь!!!». Раздались выстрелы. Неприятное было ощущение. Убитого погрузили на телегу и увезли в болото.

Еще один страшный эпизод был, когда в заградотряде были и залегали в цепь почти каждую ночь. Немцы нас обстреливали из минометов. Однажды мина упала буквально в трех метрах от меня, но не разорвалась. Считая, что она медленного действия, я быстро переполз за большой валун и продолжал следить за перебежчиками. Через 1-2 часа, уже утром, примерно в 5-6 часов, наши сержанты и старшины приносили в котелках завтрак к каждому солдату. Мне принес старшина, фамилию которого уже забыл я, но знаю, что был он из Пензенской губернии, женатый и что к нам роту прислали его из танковых частей. Я сказал старшине, что вот в 5-ти метрах лежит мина, которая не сработала. Старшина эту мину взял и разобрал, а потом мне и показывает, почему мина не сработала, т.к. собрана она была неправильно (даже сказал, что это немецкий рабочий класс нам помогает). Он опять мину собрал и мне говорит: «Смотри, как теперь сработает». Только успел я отбежать на 3-5 метров от старшины, как увидел столб густого дыма и услышал страшный взрыв.

Старшина лежал в глубокой танковой колее с разорванной шеей, оторванными пальцами на левой руке, а на ладони правой руки висел, как приваренный, хвост мины – стабилизатор. До санпоста донести не успели. Старшина скончался.

В начале 1943 года поступил приказ инженеру полка Кузнецову остановить все работы и личному составу явиться в совхоз «Красный ударник». На второй день (10-15 января 1943 г) нас, офицеров, 15 человек перебросили на правый фланг Волховского фронта, в офицерский резерв Второй Ударной Армии.

Резерв располагался в деревне Шум, что рядом с ж\д станцией Войбаколо. Всего несколько дней мы находились в резерве, а затем нас разослали по частям Второй Ударной Армии. Мне дали предписание явиться в штаб Армии, который дислоцировался в деревне Большая Назия, что на восточном берегу Ладожского озера. Меня назначили офицером связи в 140 Стрелковую Дивизию, которой было поручено прорвать немецкую оборону, засевшую в поселках на торфоразработках и овладеть ими. Далее, при поддержке морской пехоты овладеть городом Шлиссенбургом и Шлиссенбургской крепостью и, прорвав блокаду Ленинграда, соединиться с Ленинградским фронтом.

Около трех месяцев шли жестокие бои за освобождение указанных объектов и, наконец, в конце апреля 1943 года Вторая Ударная Армия соединялась с Ленинградским фронтом.

В состав Армии входило 11 стрелковых дивизий. После соединения с Ленинградским фронтом из этих болот выводили остатки разбитых дивизий в тыл. Я был очевидцем, что выводили полки, в которых насчитывалось 150-200 человек солдат и сержантов. А офицеров отдельными группами отправляли в распоряжение Ленинградского фронта.

5 мая 1943 года мне было дано предписание доставить в Ленинград группу офицеров из 10 человек. К этому времени уже успели наладить ж\д линию и мы с города Шлиссенбурга приехали в Ленинград на Финляндский вокзал. Так в первый раз я увидел этот красивый, но разрушенный город.

Генерал из штаба Ленфронта мне приказал немедленно везти всех своих офицеров откуда вы приехали, даже сказал: «Какой дурак вас сюда направлял к нам?». Оставалось выполнять приказ - мы обратно возвратились в землянку, где-то около поселка №4 к капитану Мирошниченко. Последний занимался ликвидацией хозяйственных организаций и направлением личного состава штаба Армии и нашей (140-й) дивизии.

Мирошниченко дал мне второе предписание на эту группу офицеров и сказал: «Если этот генерал не примет вас, добивайтесь к командующему фронтом, но сюда не возвращайтесь, здесь остаются только болото и разбитые землянки и блиндажи».

Хочется мне остановиться на некоторых особенностях и чрезвычайно трудностях на этом участке фронта. Это - сплошные болота, и среди них, как маяк, Синявинские высоты (до 200-300метров). С Синявинских высот хорошо просматривалась округа на 10-15 км, и не только просматривалась, но и обстреливалась их артиллерией наша наступающая армия. За три года хорошо укрепившись в городе Шлиссенбурге и его крепости, немцы сделали его совершенно непреступным и неуязвимым.

Подступом с нашей стороны к этим болотам была единственная капитальная бревенчатая дорога, которая обстреливалась артиллерией и немецкой авиацией. Все это приводило к тому, что там дивизия за дивизией перемалывались, убитых и раненых вывозить было возможно только на собаках.

На одной из возвышенностей, среди болот, что севернее Синявинских высот, организованно кладбище площадью около 2 га, там похоронено погибших более 20000 человек (около этого кладбища я часто проходил с донесениями в штаб 2-ой ударной армии ).

Второй раз нас из Ленинграда уже не послали в болото, а отправили в казармы, что расположены у Витебского вокзала. Там скопилось офицеров около 5 тысяч человек. Ежедневно, на проверке и перекличке целыми группами отбирали офицеров и отправляли куда-то. Через 8-10 дней пришла очередь и до нас.

Группу офицеров хим. войск в 10 человек отправляют в Москву в Глав.Хим. управление РККА. Старшим назначили капитана Смирнова - уроженца Вологодской области. Из Ленинграда нас везли на пароходе через Ладожское озеро. Помнится, плыли ночью и над нашим пароходом витал немецкий стервятник, пытался бомбить, но не попал и мы благополучно добрались до пристани Лаврово. Потом добрались мы до г. Тихвина. Здесь наш «старшой» ( капитан ) сказал: «Список, что дали на нас в Ленинграде, будет у меня и я заеду к семье в Вологду, а вы, товарищи офицеры, можете ехать кому куда надо и удобнее. Заедете, проведаете свои семьи и родных, но через два дня должны явиться в Москву - в Главное Химическое управление РККА».

Нас из этой группы – калининских - было два офицера, и мы решили пробираться на Калинин через станции Нетычи и Акуловка.

Итак, через два года я впервые приехал к своей семье в деревню Щербинино. Это была совершенно неожиданная возможность увидеться с детками и женой. Два года не виделись, а сколько же было радости при встрече. Помню, привез я Валечке пальтишко, которое купил в Ленинграде (в Торговом дворе), привез сахара, масла, дал деткам, а они спрашивают (Валя спрашивала) : «Это как зовут и можно ли их есть?». Детки были худенькие, слабенькие, ведь перенесли такой страх, голод и холод.

В Москве мы все 10 офицеров встретились в Главном Химическом Управлении РККА, как и договорились. Зарегистрировал нас лейтенант Иноземцев, такой молодой, на лицо довольно интересный, стройный офицер, и, должен добавить, человек с доброй душой. Когда я обратился с просьбой дать мне увольнительную, съездить в Калинин - проведать семью свою, которую 2 года не видел, он посмотрел на меня и говорит: «Ну, раз вы не заезжали и не видели свою семью, то даю вам увольнительную на 6 дней- езжайте» . Он дал мне справку на 6 дней.

Вечером этого же дня я опять возвратился в Щербинино к семье. Но удивительный факт получился. Когда я стучу в окно, жена спрашивает: «Ты что, Гриша, дезертировал?» и даже не открывает мне дверь. И только когда я показал ей увольнительную на шесть суток, она обрадовалась и открыла мне дверь. В течение всех дней своего пребывания с семьей, Аркашенька так и не привык ко мне и спрашивал у мамы, когда этот «папа» уедет? Женя уже работал в Калининской МТС, а Толечка активно маме помогал таскать сучья для топки печи.

Главное Химическое Управление меня направило в Гороховецкие лагеря в формирующийся Отдельный батальон химической защиты. Итак, в июле месяце я служу в 42 Отдельном батальоне химической защиты в должности лаборанта походной автолаборатории.

Командиром 42-го Отдельного батальона был майор Перов. В течение трех месяцев наш 42-й батальон усиленно занимался изучением строевой службы и специальной техники химической защиты. От ст.Ильино по ж\д ветке до Гороховецких лагерей 30 км, а до Горького - 60 км. На зимние квартиры наш 42-1 Отдельный батальон перебросили в деревню Мелихово, что в 5 км от г. Коврова Владимирской обл.

Неся службу в 42-м Отдельном батальоне, я несколько раз ездил в командировку в Москву и мне каждый раз удавалось заезжать домой спроведывать семью. Семье по-прежнему было жить очень трудно, но они уже перебрались жить в свою квартиру в МТС.

Учиться Жене не пришлось. т.к. он работал трактористом , зарабатывая хлеб, чтобы помочь маме сохранить малышей - Толю, Валю, Аркашу. Я обещал сынку Жене, если жив останусь, то после войны помогу ему в учебе.