Я с детства и по сей день не в меру педантичен. А кому это понравится? Кроме моих родителей, которые очень меня любили. Им я и посвящаю эту книгу

C кем можно вместе смеяться,

с тем можно вместе работать.

Роберт Орбен

писал в предисловии, что на своем жизненном пути встречал в подавляющем большинстве людей мне откровенно несимпатичных.

Вот почему персоны неординарные уж особенно прочно застревали в

моей памяти. Порой очень надолго, порой – навсегда. Хотя, конечно, даже им своей индивидуальной нестандартностью не удавалось скра-сить общий фон вереницы тех приспособленцев, имя которым было “флюгер”.

Как поговаривал один мой знакомый мичман:

“Если среди куч коровьего дерьма вдруг пролетела пчела, то это еще не значит, что на данном поле можно найти мед”.

О двух таких “альбиносах “ я и расскажу в своем повествовании.

Еще в те далекие годы, когда мистер Джеральд Форд приезжал во Владивосток и встречался там с нашим партийным владыкой – гр-ном

Леонидом Брежневым, Сергей Михайлович работал в указанных краях, где все, что за Хабаровском называли “Западом”, в должности старшего электрика на большом пассажирском судне, экипаж которого составлял более трехсот человек.

В межсезонный период и зимой пароход в основном оперировал на загранлинии, что было само по себе скучно и весьма изнурительно для экипажа. Зато летом во время северной навигации наступали веселые времена.

Судно рыскало по всему Охотскому и Берингову морям от Чукотки до Сахалина, от Курил до Камчатки не забывая, разумеется, и родной Владивосток.

К тому времени Сергей Михайлович уже имел за плечами морской колледж, диплом судового электромеханика и кое-какой стаж работы на флоте, так что в электрогруппе судна, которая начитывала восемь моря-ков, слыл весьма ценным специалистом, в подтверждении чего и был удостоен очень уважаемой должности.

Обер-электрик – это уже не электрик, хотя еще и не электромеханик.

Преимуществ у этой должности было, ну очень много, и почти все из них Сергей Михайлович использовал с выгодой для себя.

Формально ст. электрик подчинялся электромеханикам, старшему и главному механикам.

У двух последних и без него своих забот хватало, и они со вздохом облегчения передали старшего электрика в электрослужбу.

Три электромеханика и три электрика, поочередно сменяя друг друга, стояли вахты, почти всегда имея дополнительные работы. Заниматься проблемами старшего электрика (что целиком и полностью понятно), в ведении которого были каюты, рестораны, бары, склады, прачечные, парикмахерские и т.д. – естественно никто не хотел, да и просто на него не было времени.

Поэтому Сергей Михайлович был полностью предоставлен сам себе, появляясь лишь в восемь утра на “летучке” машинный команды.

А иногда и не появляясь – все равно никто не заметит.

В общем, начальство он так почти и не видел, а серьезных поломок, угрожавших безопасности судна, в его хозяйстве быть просто не могло. И только в конце месяца он составлял отчет, который тоже невозможно было проконтролировать, о проделанной работе и отдавал его Титычу – старшему электромеханику, а тот немедленно переправлял отчет в архив, если не за борт, едва на него взглянув.

В подчинении у Сергея Михайловича был электрик, да такой, что на всем оставшемся жизненном пути своей деятельности снился ему через день.

Короче, тандем мог вполне сам решить любые задачи, всем это было известно, и о них как бы забыли.

График работ был свободный – главное числиться, что ты где-то на “линии”.

Пароход имел столько всяких помещений, тамбуров, вентиляторных, щитовых, складов и т.п., что даже сам конструктор не смог бы всего этого помнить и найти в нужный момент, а разыскать там человека, да еще такого занятого, как старший электрик или его зам. было совсем пустым занятием.

Вот почему и самым популярным объявлением по судовой трансляции

глоткой администратора являлось нечто, вроде:

– Старшему электрику, а можно и электрику, можно подойти, а можно и позвонить в администраторскую.

Со всем внешним миром Сергей Михайлович держал связь только через пассажирского администратора – Сан Саныча, у которого брал по утрам наряды на работу.

Впрочем, он тут же немедленно откладывал их на следующий день, как абсолютно “нерейтинговые”.

Особенно котировались главный продовольственный склад, ресторан первого (или 2-го) класса, бары, камбузы ресторанов, каюты-люкс.

А на всякий случай, Сергей Михайлович обычно оставлял Сан Санычу сразу несколько липовых координат, чтобы те, кто вдруг надумает их с электриком искать, знали – он всегда при деле и ему некогда отвле-каться на другие работы.

Зарплата Сергея Михайловича была чуть ниже 3-го электромеханика, ответственности он никакой не нес, он был молодой, веселый, полный сил и стремлений к приключениям.

Вдобавок ко всему ежедневно С.М. встречался с десятками новых людей.

Жизнь на лайнере для него протекала быстро и беззаботно, но каждый день был непохожим на предыдущий и всегда интересный.

Ну, а для себя Сергей Михайлович сразу же усвоил три основных правила: никогда и ни при каких-таких обстоятельствах не опаздывать на работу, не появляться в нетрезвом виде на людях и ни в коем случае не поддаваться соблазну и чарам противоположного пола.

Последний пунктик правил оказался уж особенно трудновыполнимым, поскольку женский персонал судна насчитывал около двух (!!!) сотен весьма молодых девиц – красивых и не очень, стройных и не особенно, нагловатых и скромных, раскованных и стеснительных, при этом всех пышущих весной и генами Евы.

Так что чудо-щит, который нес Сергей Михайлович, порой трескался и весьма тяжелел от стрел Амура, попадавших в него, но был всегда при нем.

Поверьте, – не стоит всерьез воспринимать байки о том, что на пасса-жирском судне женщины отлавливают мужиков, ну прямо в коридорах, затаскивают к себе, ломятся в ваши двери и буквально не дают проходу. Разумеется, этого нет.

Если и возникают выходки каких-то отдельных, в основном подпитых, особей, так это исключения, да и далеко не элитарные цвета женской радуги позволяют себе подобное.

А самое главное – не к каждому мужчине еще можно приставать.

Кроме всего прочего, существует постоянный надзор, контроль, не-видимое наблюдение, наконец, слухи. Однако, следует признать, что 90% членов экипажа сильной половины имеют связи с женским полом. 10% предлагается списать на старых, больных, морально устойчивых, немощных, преданных своей семье, ну и плюс Сергей Михайлович.

Назревает совершенно естественный вопрос – а почему, собственно, Сергей Михайлович?

И действительно, – мыслимо ли молодому парню на плавучем острове, где на две трети обитают женщины (только выбирай), ни с кем даже не уединиться на несколько, эдак часиков?

Ответ на удивление примитивный – отменная репутация и железная (с вкраплением победита) воля, но об этом ниже.

Как уже было сказано, в подчинении у Сергея Михайловича тусовался электрик, которого звали Евгений Александрович Дулераин.

Фамилия необычная, как и ее обалдетель.

Евгений упорно настаивал, что родом он из Биробиджана, а вот его дальнейшее продвижение по этой жизни отследить & просчитать было вовсе невозможно.

За частые смены работ и мест жительства знакомые между собой звали его “вертолет”, но в приличном обществе он всегда оставался Евгением Александровичем.

Смуглый цвет кожи, приплюснутый нос, выпученные губы, явно выра-женная акрокефалия* и черные, как уголь, кудряшки на голове отдален-но (или приближенно) напоминали в нем потомка смешанных связей.

Но раз Дулераин претендовал на еврейские корни, – что ж, пусть так и будет.

Джека был всего лишь на год старше Сергея Михайловича, он обладал небывалым талантом – умел ремонтировать абсолютно все!

Жаль, как откровенно жаль, но должность электрика являлась для него только лишь пустяковым звеном в непомерно длиннющей цепочке специальностей, по которой Евгений Александрович то ли карабкался вверх, то ли опускался вниз, то ли, как канатоходец, искусно лавировал горизонтально.

Уверен, на флоте, он не задержался – таким людям необходим простор, а океана для этого мало.

Как и все противоестественные личности, Евгений Александрович имел слабость, о которой читатель уже догадался.

Но даже эта слабость была не пристрастием, а увлечением, не целью, а импровизацией, не анализом, а наверняка, скорее всего каким-то четко поставленным тестированием самого себя.

Женя был полностью поглощен усовершенствованием дистилляции клея БФ-2 с целью получения чистейшего продукта для употребления.

В простонародье клей называли “Борис Федорович”.

*Аномальная форма черепа в виде башни (греч).

Е.А. имел мечту, что уже немало, а если учесть, что это были грёзы самого Евгения Александровича…

Итак, он стремился путем каких-то реакций разложения или отделения, т.е. сепарирования – довести этот, с позволения сказать напиток, до такого качества, что ему позавидовал бы сам господин Смирнофф.

А все эти активированные фильтрики от противогазов, которые служи-ли для начинающих средством чистки для получения спиртового раст-вора, лишь вызывали улыбку Евгения Александровича.

Его личное производство было высокотехнологичным, точным, научно обоснованным, а самое главное – продегустированным им самим.

Жека утверждал, что он уже давно на пороге совершенства напитка, что осталось только в какую-то колбочку чего-то добавить, у нужной пробирочки поднять температурку, в определенной трубочке ускорить перегон, кое-где увеличить объемчик, и мечта сбылась.

Уж где он умудрялся держать свою лабораторию, Сергей Михайлович не имел понятия, да его это к тому же и не интересовало.

Дулераин же постоянно находился в легкой начальной стадии подпития, других напитков он упорно не признавал и больше всего ценил время с 02 до 05 утра.

Именно тогда он полностью посвящал себя опытам и изучению соответ- ствующей литературы. Ну, а напоследок перед сном в начале шестого утра употреблял генеральную чарку.

Естественно, в восемь утра поднимать его было занятием бессмыслен- ным, но Сергей Михайлович всегда прикрывал своего подчиненного, ес- ли им кто-либо интересовался.

Конечно, начальству все было известно.

Поначалу на Дулераина пытались даже повлиять выговорами, но тот в

ответ лишь нагло снисходительно улыбался.

Все всерьез призадумались, когда совершенно пьяного Женю механики приволокли в машинное отделение после тщетного ремонта кого-то узла/агрегата и тот, лишь мельком взглянув на поломку, дал несчастным единственно правильный совет и тут же рухнул.

Однажды сам капитан приказал принести Дулераина на руках в радио-рубку, чтобы тот помог начальнику радиостанции отремонтировать коротковолновый передатчик.

Чего тут зря жужжать, если даже Титыч, не гнушаясь и без всякого гонора, не вызывал (Ев)Гения, а шел за советом с нашатырем прямо к нему в каюту.

Вот когда все стали уважительно называть его Евгений Александрович!

Дулераин был очень интеллигентен.

Элементарную просьбу к начальнику помочь ему отвернуть какую-нибудь гайку он выражал приблизительно так:

– Сергей Михайлович, Вы не могли бы взять ключик на семнадцать и приложить его к третьему слева болтику. Вся проблема в том, что моя правая рука до него не достает и, видит Бог, я потеряю много времени, прежде чем придумаю нечто подходящее и отверну нужную мне гаеч-ку, так что лучше это сделать вдвоем, не отходя, так сказать, от кассы.

Немало поразили Сергея Михайловича и книги, читаемые его подчи-ненным.

На полке в его каюте лежало очень много пособий различной научной сложности по химии, истории, культуре.

Но вот “Клещевые болезни пчел” или “Автомобиль ЗИЛ-130” ну никак не могли соседствовать с “Типами ракетного топлива” и “Философией” Бенедикта Спинозы.

А внешне много более других казался потрепанным фолиант “Влияние алхимиков средневековья на формирование современной личности” Георга Форстера.

И, хотя она была намеренно чуть прикрыта “Ртутными выпрямителями” издательства Наука, Сергей Михайлович молниеносно скумекал – что к чему во время визита к коллеге.

Конечно, Дулераин не раз предлагал начальнику испробовать нектар, но Сергей Михайлович всегда отказывался, ссылаясь на “незавершенность процесса”.

Евгений Александрович водил дружбу с плотником Борей и иногда подолгу застревал в столярной мастерской.

Все дело в том, что необходимое сырье – Борис Федорович – у тезки водилось в огромном количестве, благо, что мебели на пароходе было невпроворот. К тому же, они были знакомы и ранее.

Боря работал когда-то рабочим сцены – декоратором в Красноярском драматичнском театре, куда очередная жизненная волна зашвырнула Женю Дулераина в добром здравии осветителя или мастера по свету, как сейчас модно писать в титрах.

Каморка осветителя находилась непосредственно под сценой, где во время аншлага на “Вишневый сад” московской труппы приткнулись за распитием спиртного дружки.

Вход в осветительную был возможен только сверху, со сцены.

Посему выйти мастеру-осветителю даже по нужде во время пьесы было нереально.

Действия каждого акта расписывались уже Евгением Александровичем по времени.

По установке режиссера (босс прессинговал сигнальную кнопочку) Дулераин в нужные направления подавал необходимый колёр.

Так вот, ребятки видно хватили лишку и, когда все чеховские персо-нажи перебрались на лужайку, режиссер нажал кнопочку.

В блокноте у Дулераина было четко записано: “№ 25 – травка зеленая”.

Однако, ответа на звоночек не последовало.

Тогда режиссер срочно нажал аварийный звонок, а Дулераин, то ли спьяну, то ли с испугу, а скорее от всего вместе, – начал включать и выключать все рубильники подряд.

Публика зароптала, зашумела, а потом начала откровенно хохотать под эту цветомузыку.

Но самое смешное состояло в том, что друзья еще и закрылись изнутри, поэтому администрации пришлось вызывать милицию.

Это уже был полный провал.

– А знаете, Сергей Михайлович, – как-то задумчиво произнес Е.А., – я ведь когда-то горел в танке!

– Как! – изумился Сергей Михайлович, – Вы еще и повоевать умудрились?

– Вовсе нет, – ответил Евгений Александрович и рассказал коллеге следующее.

Он тогда работал в городе Бресте мастером по холодильным установ-кам на мясокомбинате.

Однажды с рядовым коллегой по работе они на радостях пропивали комбинатскую премию, не трогая, однако, зарплату, ну и запланировали продолжить праздник души.

Поскольку было еще светло, и народ под надзором милиции весело разгуливал в выходные дни, горе-конспираторы решили укрыться в танке, набычившимся печальным памятником в одном из парков города, принявшего на себя первый удар той страшной войны.

Это вам не сейчас – когда все люки заварены наглухо сваркой, – тогда можно было в танке и переночевать.

Может озорные мальчишки, а может конкуренты заметили это и, когда Евгений Александрович с собутыльником только-только наполнили стаканы, злодеи швырнули им внутрь горящий промасленный мешок, завязав проволокой люк.

Горемыки уже начали задыхаться, но, по счастью, кто-то случайно заметил дым и вызвал пожарных, которые в свою очередь извлекли уго-

ревших от водки и дыма дружков из бывшей боевой машины.

К женскому полу Евгений Александрович был абсолютно равнодушен,

его индифферентность являлась совершенно естественной.

Такие слова или сочетания как “семья”, “любовь” или “цветы для дамы моего сердца” просто отсутствовали в его лексиконе.

Сергей Михайлович высоко ценил своего подчиненного, а тот отвечал ему преданностью и готовностью повсюду следовать за ним – хоть в огонь, хоть в дым (как в танке).

Еще в первейшие денечки своего назначения, когда Сергей Михайлович ко всему присматривался, знакомился с порядками и обычаями во- царившимися на “пассажире”, ему не раз в разговорах членов экипажа, обожавших посмаковать пикантные темы, о женщинах, приходилось слышать про “Любку из второго класса”.

Уже тогда его удивило то, что среди такого количества девушек это имя произносилось наиболее часто.

Он взял это себе на заметку и решил взглянуть на объект судовой федерации.

Случая ждать пришлось недолго, поскольку вскоре во всех пассажир-ских каютах второго класса пропало освещение. Как назло, дело было к обеду, а Дулераин в это время только-только оттаивал.

Пришлось идти Сергею Михайловичу, но он об этом не пожалел.

Как только он вошел в салон второго класса, где рядом располагались щитовые помещения, его взору предстала картина, от которой С.М. остолбенел на долгие годы, может навсегда.

Перед ним появилась прекрасная, как недавно напечатанный доллар, блондинка с модельной фигурой, выступающими в разрезе ярко белой блузки солидными документами, с яркими голубыми глазами, в такой же белой переукороченной юбке и ухмылочкой на теперь уже вовсе божественном лице.

“Любка!” – мелькнула мысль у Сергея Михайловича, но марку (ах, уж эта чертова марка!) надо было держать.

Вот почему он, как ни в чем не бывало, спокойно проследовал мимо.

– Эй! – услышал он позади себя, – это я свет повыключала в щитовой, так что не волнуйся особенно!

– Ты что, спятила? Зачем? – спросил Сергей Михайлович удивленно.

– А я знала, что Дулераин еще не протрезвел и придешь ты, – ответила обложка модного журнала.

– Но причем здесь я? – все еще не понимая, спросил глава электропары.

– Ну, а как тебя еще можно вытащить? Ты же ведь у нас независимый!

– Говори – чего тебе нужно, дел по горло, – слукавил С.М.

– Хватит прикидываться – нравишься мне до чертиков, да и все тут! – отрезала белобрысая Джоконда.

– Тебе что – судовых ковбоев мало? – осведомился он.

– А плевала я на них, мне ты симпатичен!

– Ладно, – сказал польщенный Сергей Михайлович, – заходи вечерком ко мне, обсудим этот вопрос.

– А как же слухи? – спросила Любка, – не навредят?

– А плевал я на них. Ты мне тоже нравишься, – подытожил он и, забыв включить свет, удалился.

Любка работала номерной или стюардессой в помещениях пассажиров второго класса. От мужиков не было отбоя, и она с отрадой флиртовала, а иногда и не только, с ними.

Красавица оказалась старше Сергея Михайловича на пять-шесть лет, но таким девицам возраст – не помеха.

Когда-то Любку за пьянство и аморальное поведение вытурили с треском из театрального училища им. М.С.Щепкина при Малом театре в городе Москве, а общеизвестно, что там учились далеко не монахини. И она, коренная москвичка, какими-то извилистыми путями оказалась на борту Дальневосточного лайнера.

Все это стало известно Сергею Михайловичу позже.

Кому же, как не ему, уроженцу Подмосковья, было также очевидно, что рядовые бездари с длинными ногами в “щепку” не поступят.

А Любка была умна и талантлива, в этом он убедился тем же вечером. Слегка навеселе, с гитарой, в еще более короткой юбочке, она, с явным намерением сразу брать бычка за рожки, без стука ввалилась в каюту Сергея Михайловича.

наших лесов имеет

такое название за слад-

кий запах своих цветов,

усиливающийся к вечеру

P.S. Довольно редкий экземпляр

даже для пассажирских

судов

– Угостишь чем-нибудь? – спросила “ночная фиалка”*, ставшая от уже внедренного внутрь спиртного еще красивей.

*ЛЮБКА (Plantanthera), род многолетних трав семейства орхидных. Более 50 (по другим данным, до 200) видов в Северном полушарии.

– Ну, вот что. Урок первый. Ко мне в каюту без стука имеет право войти только моя мама. Второе. Отложи инструмент и присядь, потолкуем.

Я уважаю и ценю верных друзей, особенно тех, которым нравлюсь, а не матрасы. И, к твоему сожалению, не собираюсь становиться в шеренгу почитателей той части твоего тела, что расположена ниже пояса. Прошу навсегда это усвоить. Мне кажется, что разговор завершен! – подвел окончательную черту Сергей Михайлович.

– Нет, не завершен, – стала вмиг серьезной Любка.

Она решительно уселась на диван.

В дальнейшем, подружившись, они проговорили часов пять кряду.

Выяснилось, что, как и предполагал Сергей Михайлович, Любка была очень интересным и начитанным человеком, да вот только скучающим от серой жизни, отчего накинувшей на себя маску расхлябанности.

Таких людей Сергей Михайлович нутром чуял и отдал должное не только внешним достоинствам этой неповторимой девушки.

– А что, трахаться так и не будем? – то ли в шутку, то ли всерьез спросила она уже в третьем часу ночи.

– В следующей жизни, – прикрываясь сразу тремя щитами, ответил он.

С тех пор Любка постоянно находилась при Сергее Михайловиче.

Как только не пыталась она заманить его в сети Купидона!

Но он прекрасно понимал, что стоит всего лишь раз позволить себе расслабиться, и Сергей Михайлович потеряет навсегда своего наивер-нейшего (как оказалось впоследствии) друга, точнее – подругу и станет для нее таким же, как все.

Дня не проходило, чтобы компания не собиралась вместе.

После рабочего периода Сергей Михайлович обычно отдыхал с парнями в салоне, беседуя или играя в домино, а вечером они собирались у него в каюте.

Дулераин приносил изящную глиняную бутылку из-под Рижского бальзама, а Сергей Михайлович, угощая Любку водкой или коньяком, потягивал сок, иногда сухое вино.

Они тихо разговаривали – тем для этого была уйма, затем, уже по мере дозревания, их голоса становились намного громче, Любка бралась за гитару и напевала романсы, которые Сергей Михайлович слышал только в ее исполнении.

В конце-концов, Дулераин и Любка исчезали каждый по своим делам, а он блаженно засыпал.

Народ поначалу подтрунивал над ним, но, видя, что Сергей Михайлович не обращает на это внимание, а Любка внешне продолжает вести преж-ний образ жизни, – все осознал и оставил его в покое.

Так шло время, да-да – так оно и шло.

Постепенно трио набирало известность и популярность среди членов всего экипажа.

У маленькой электрогруппы все было схвачено в барах и ресторанах, на камбузах и в продовольственных кладовых, в буфетах и салонах, на почте и в парикмахерских, ателье, прачечных, клубе.

Они редко питались в общей столовой команды, объясняя это диетой, а в конце-концов и вообще перестали туда ходить.

В каюте у Сергея Михайловича появлялись самые различные слои судового общества, а Любка уже на правах его личной уборщицы и заместителя Дулераина по хозяйственной части, все свободное время пролеживала на его диванчике.

Настала пора расширяться.

Сергей Михайлович стал называть Любку “королевой” и постепенно на этот титул перешел даже Евгений Александрович.

Как-то вечером, глядя на патрона осоловелыми глазами, королева произнесла:

– Эх! Взяли бы вы меня, что ли, к себе в банду!

Эти слова прочно застряли в изобретательной черепной коробке Сергея Михайловича.

Его каюта была расположена с левого борта в благоприятном тупичке, который был отведен для двух жилых помещений.

Соседняя же пустовала, поскольку после того, как некая свихнувшаяся баба в городишке Щёкино Тульской области, умудрилась вместо одного ткацкого станка обслуживать сразу два десятка.

Ну, а этот метод сокращения людей на производстве был принят едва не повсеместно, в том числе и на флоте, где часть судового экипажа была ликвидирована в должностях.

Аналогичная ситуация с размещением возникла и по правому борту, где в окружении своих книг и химических порошков обитал Дулераин.

За две бутылки “Цинандали” Сергею Михайловичу удалось убедить старпома, в том, что ему для хранения документации, инвентаря, приё-ма особо важных гостей, проведения совещаний с напарником и т.д. необходимо еще одно помещение.

Старпом – Захарыч, быстро уговорил пожарного помощника – Николая Виссарионовича, болезненно любившего пиво, и они дали добро, но с условием, что надпись на этой каюте должна быть только “Служебное помещение”.

Сергей Михайлович за один день превратил пограничную заброшенную конуру в свой фешенебельный кабинет.

Плотник Боря выделил два вполне презентабельных кресла, обтянул “дерьмонтином” диван, разукомплектовал старую кровать, а стол уже сам Евгений Александрович покрыл зеленым сукном и поставил на него графин с водой (хорошо, хоть не глиняную бутылку).

Однажды очень смышленый молодой сварщик Вова отмечал свой день рождения.

Сергей Михайлович предусмотрительно спонсировал знаменательную дату, доставив необходимое количество ликеро-водочных изделий.

Вова не остался в долгу и через неделю сварил из нержавеющей стали для Сергея Михайловича сейф, которому мог позавидовать капитан со своим угрюмым ширпотребовским темно-коричневым ящиком.

Токарь вмонтировал замок с секретом, и вскоре блестящее надраенное чудо мастеров красовалось в углу кабинета.

Теперь уже времени Сергею Михайловичу катастрофически не хватало.

По средам и субботам после шести часов вечера к нему заглядывал помполит Артамоныч, вне сомнения наиболее важная птица в судовом курятнике.

Они уединялись в кабинете, где Сергей Михайлович доставал заботливо припрятанную в сейфе непочатую бутылку водки, наливал Артамонычу стакан и услужливо подносил дежурный свежий огурчик.

После этого они минут 15 шептались с Артамонычем.

Тема в основном была одна и та же – помполит жаловался на крайний недостаток стукачей в его департаменте, а Сергей Михайлович обещал помочь с кадрами.

Учащенно заглядывал и пожарный помощник, скуля просивший Сергея Михайловича под пивко достать вкусненькой рыбки.

Два раза в месяц Захарыч с комиссией осматривал жилые помещения на предмет определения лучшей каюты судна.

Все чаще и чаще вымпел висел на стене у Сергея Михайловича, а когда они вместе с королевой ухитрились сосватать Захарычу начальницу клуба – сорокалетнюю старушенцию Светлану Леонидовну, вымпел уже постоянно болтался на одном месте в кабинете у С.М., прибитый гвоздем, а осмотр происходил уже чисто формально.

Иногда забегал, якобы по делу, старший механик Сидор Гаврилыч.

Суета машинной команды не позволяла ему надолго расслабляться, но не побывать у Сергея Михайловича он, конечно, не мог и, вечно куда-то спешащий, прямо стоя, он употреблял заранее налитую стопку.

Об электроперсонале и говорить не стоит – те приходили без предупре- ждения и всегда были желанными гостями.

Постепенно повалил и женский пол, дамы принимались вне очереди.

Кто приплывал с просьбами, кто за советом, за помощью, иные по-болтать, а кто-то просто повеселиться.

За время работы на теплоходе Сергей Михайлович имел уже 7 благодар-ностей по судну, 3 – от отдела кадров пароходства и от бассейнового комитета плавсостава, а это заслуги моряка выше среднего уровня едва ли не за десяток лет.

Все грамоты хранились в сейфе. Кроме того, там лежали различные тетради записей. Одна для просьб и жалоб, другая – для ведения и планирования работ, третья для проведения совещаний, четвертая – учет продуктов и спиртного, пятая – денежные поступления и расходы, шестая для снабжения, кроме того – ежедневник, памятка и т.п.

Одним словом, – сейфа уже также не хватало.

Ощущался также недостаток людей в группе, особенно таких надежных и преданных, как Евгений Александрович и королева, которых он уже успел проверить в деле не раз.

Из Дулераина и трезвого-то не особенно вытянешь и слово, а пьяный он полностью замыкался в себе, беседуя лишь с отдельными алхимиками средневековья.

Королева навыворот, – могла болтать о чем угодно, но как только тема касалась Сергея Михайловича, быстро меняла направление разговора, либо помалкивала.

Как-то вдруг Сергею Михайловичу вспомнились слова Любки:

“Взяли бы вы меня в свою банду”.

А почему бы и нет? Да, но на каких правах? Где же возьмешь дополни-тельную должность в штат элетрогруппы, которую и так недавно сокра-тили? Да еще и женскую. Да еще и Любку.

И тут его снова осенило.

Сергей Михайлович решил ввести на судне должность помощника пассажирского администратора.

Поскольку телефон в своей каюте он предусмотрительно отключил – тот трезвонил бы не переставая, прямо из офиса Сергей Михайлович связался с вечно дрыхнущим в своей стеклянной будке и изнывающим от безделья Сан Санычем.

– Есть дело! – кратко произнес Сергей Михайлович.

– Уже бегу, – незамедлительно ответил Сан Саныч, как будто ждал этого все дежурство.

Целый вечер они сочиняли рапорт на имя капитана о необходимости введения дополнительной должности. Получилось неплохо.

Вот только было удивительно – как могло у Сан Саныча хватать времени справляться с такими неимоверно тяжелыми обязанностями.

Когда он только умудрялся урывать часик-другой для сна?

В такой ситуации необходим не один, а как минимум три помощника. Впрочем, как говорил Цицерон – “CHARTA NON ERU-BESCIT”*.

Теперь рапорт было необходимо заверить у всем известных персонажей. Пожарный помощник с удовольствием поставил свою подпись, добавив, что это лишь повысит эффективность наблюдения за судовой пожарной безопасностью.

Не было никаких проблем и со старшим помощником.

Захарыч красивым почерком зарегистрировал, что теперь за санитарной гигиеной отдельных помещений судна сможет проследить надежное ответственное лицо.

Сложнее пришлось с пассажирским помощником.

Старая калоша абсолютно не пила спиртного, а лишь любила почитать интересные книжонки (уж не дурак!).

Пришлось через заведующего производством и продуктами – Юрия Федоровича доставать у владивостокских барыг “Мастера и Маргариту” и презентовать паспому.

Тот, немедленно, даже не прочитав странички из бессмертного романа тов. Булгакова, что-то намудрил об улучшении качества обслуживания пассажиров.

Ну, и, конечно же, самое главное под диктовку Сергея Михайловича (текст им был заранее приготовлен) подытожил Артамоныч, который по этому случаю специально выделил для него в субботу целых два часа.

Теперь уже, опрокинув аж два стакана и съев два огурца, Артамоныч, войдя во вкус, писал, что такой кандидат имеется, что он сам, лично, знает того образцового и порядочного человека, морально устойчивого, что все свободное время эта трудолюбивая девушка (Любка!) отдает изучению азов административной деятельности и далее в том же духе.

Вообщем, получилось так, что без этой должности судно просто не сможет отойти от причала.

Теперь дело было за капитаном, а это, отчасти, не в компетенции Сергея Михайловича. Под него даже Любку не запустишь.

Уж какую он наложил резолюцию на манифест – одному Богу известно. Однако, ровно через три недели на борт поднялась молодая девчушка с косичками, которая представилась стюардессой во втором пассажир-ском классе.

Радости встречающих такого ценнейшего кадра не было предела, и ее приняли “на ура”.
* Бумага не краснеет (лат).

По этому случаю, Сергей Михайлович закатил в баре третьего класса банкет, прикрывшись днем рождения любимой бабушки (она умерла за целых семь лет до его выхода в свет) с приглашением всех задейство-ванных плюс необходимых как воздух лиц.

С этого момента многое изменилось. Группа приобрела солидность и авторитет.

Ныне за нарядами на работу к Сан Санычу Сергей Михайлович посылал Любку, которая в красивой униформе, покрутив минут пятнадцать для порядку задом у администраторской, отправлялась в кабинет к боссу, а затем весь день где-то пропадала по его поручениям.

Она проживала в смежной с исследователем каюте. Такое соседство радостных эмоций у нее, естественно, не вызывало.

Дулераин в свете таких изменений трезвел уже к десяти и одевал на работу цветастую гавайскую рубаху.

Сергей Михайлович презентовал ему кем-то оставленный в его каюте атташе-кейс, куда Евгений Александрович клал инструмент и шел на “линию”, словно турист по главной авеню на Багамах.

Патрон с утра для бритья посещал парикмахерскую, выпивал в баре

второго класса чашечку кофе, по пути беседуя с кем-то и записывая особо ценное в записную книжечку. Если не было ничего срочного, а срочного никогда ничего не было, отправлялся на камбуз ресторана первого класса заказывать у шеф-повара – Алексея Дмитриевича на обед чего-нибудь повкусней.

Затем он одевал белый, как снег, комбинезон и сам персонально (чтобы все видели) отправлялся менять лампочки, ремонтировать розетки и выключатели и т.п., не брезгуя самой черной работой, что всегда шло ему только в зачет.

Иногда в коридоре он сталкивался с королевой, которая со словами:

– Извините, Сергей Михайлович, мне некогда! – бежала по его же делам.

Он был влюблен в эту работу, ему нравились люди и теплоход.

По вечерам троица собиралась на совещание.

Оно проходило в кабинете с 18.30 до 19.30 часов, а иногда и дольше, поскольку часа не всегда хватало.

Впрочем, через раз собирались и экстренные совещания.

Сергей Михайлович любил сначала выслушать подчиненных, поэтому, открывая заседание, он произносил:

– Ну что ж, приступим. Начнем с Вас, дорогой Евгений Александрович.

Что новенького-с?

Дулераин, раскрыв свой блокнот, рапортовал:

– Зарываюсь, Сергей Михайлович. Уж очень много вызовов. Серьезные проблемы с бытовым электрооборудованием. Сан Саныч сообщает, что пассажиры жалуются.

– Не беспокойтесь насчет жалоб. У Сан Саныча три жалобные книги, а самая ценная – чистая – хранится в моем сейфе, так что пусть себе пишут что угодно, все равно всегда показываем проверяющему мою.

Зато у него есть книга отзывов, которые он сам и подделывает, полная чуть ли не благодарных стихов.

По поводу ремонта. Ну, сколько можно Вас дрессировать? Сваливайте все на дефицитные запчасти, проклятый щёкинский метод, прикиньтесь, что ремонтируете фекальную систему и Вам некогда заниматься всякой ерундой, поскольку это поважней электрочайников и настольных ламп и вообще – побольше творчества в рабочем процессе.

Кстати, о процессе. Как проходит процесс?

– Я уже почти добился идеального качества! – с блеском в глазах произнес Дулераин.

– Господи! Евгений Александрович! Ну, когда же прекратятся эти веч-ные “почти”? Ваши, пардон, постоянные отрыжки отдают запахом за-стоявшейся на складе мебели.

Вот и вчера девчонки из первого класса жаловались мне, что, как только приходит Дулераин, они начинают бегать за ним, как собачонки, с освежителем воздуха в руках, чтобы пассажиры не подумали чего-то недоброго, нюхая этот аромат.

Может Вам стоит все-таки перейти, как и всем, на водочку, а, Евгений Александрович?

– Нет, Сергей Михайлович, – возразил Дулераин, – дайте еще недельки три на продолжение опытов.

– Ну что с Вами поделаешь – экспериментируйте, – согласился предсе-датель.

– Так, что у Вас, королева?

– Все вчерашние поручения выполнила, Сергей Михайлович. Сан ибн Саныч просит Вас, чтобы я крутилась с утра возле его будки хотя бы полчаса для виду.

– Вот люди, а! Не даром говорят – дай палец, тебе и руку оттяпают. Ладно, я сам с ним переговорю. Найдем паспому какого-нибудь Коган Доля, и они успокоятся. Что еще?

– Третий механик передал Вам два блока “Мальборо”.

– Это еще по какому случаю? – насторожился босс.

– Просит, чтобы я провела у него ночку-другую, – с наигранной дальше некуда застенчивостью проворковала королева.

– Ну а Вы сами как настроены?

– Да он парень, вроде, неплохой, только от него всегда луком прёт.

– Ладно, так и быть – сходите, раз неплохой, тем более, что сигареты хорошие, а Вам с ним все равно – не целоваться!

А вообще-то вот что я Вам скажу, королева. Хватит якшаться со всякой шантрапой! На следующей неделе пускаем слух, будто Вы беременна.

Они сами, как ошпаренные, будут от Вас шарахаться! Я специально сам зайду к гинекологу – Галине Васильевне – и проконсультируюсь у нее, как должна вести себя в таком положении женщина.

Вы будете выполнять мои личные указания – где необходимо на людях скушаете соленый огурчик, где-то у Вас закружится Ваша прекрасная головка, а то и, пардон, подберется тошнота.

– Помилуйте, Сергей Михайлович, со мной, ведь, ни один мужик не ляжет!

– Не волнуйтесь, кто надо – ляжет, еще как ляжет, это уже мои заботы.

– А меня не спишут с судна? – с испугом в голосе спросила Любка.

– Пора уже усвоить, королева, что списать Вас в расход могу только я, но пока делать этого не собираюсь, – Вы незаменимый экземпляр.

До меня дошла информация, что скоро в Гонконг будем перевозить солидных японцев из Иокогамы, так что просыпайтесь, королева, Вас ждут великие дела!

А то тут у нас с Дулераином совершенно нищенские чаевые в кассе, на которые даже не купишь подарок любимой бабушке из Светлогорска.

Кстати, о чаевых.

Евгений Александрович, протрудитесь-ка припомнить – где это Вы потеряли шесть рублей чеками Внешторгбанка, которые Вам третьего дня дали музыканты за ремонт усилителя?

– Виноват, Сергей Михайлович, забыл в лаборатории, – извиняющимся голосом пропел Дулераин.

– А Вы, королева, – что позавчера получили с красавчика – старшего моториста Гунько, помимо двух “неделек”? Ну-ну, смелее?

Так вот, настоятельно попрошу Вас эти тысячу японских йен вместе с бонами-бубонами Дулераина положить в общак.

Разве Вы не знали, что Гунько – стукачок Артамоныча?

Стыдно за Вас, королева! А ведь я все прикрываю.

И пора вам обоим запомнить, что у меня есть глаза и уши даже в вашем, пардон, нижнем белье. На этом вступительное слово обрываю и считаю совещание открытым.

Евгений Александрович, – продолжал патрон, – завтра под утречко я попросил бы Вас допинг не употреблять!

Дулераин тут же пометил себе в блокноте: “Выпить не более четырех стопок нектара”.

– Встанете в семь ноль-ноль и сразу же отправитесь на главный продо-вольственный склад к Юрию Федоровичу.

“Встать в восемь тридцать” – дулераиновская пометка.

– Там третий день не работает лифт, и матросы на горбах таскают меш-ки с крупой и всякой дрянью. За ремонт он обещал два ящика чешского пива. В качестве гарантии, что лифт будет отремонтирован, – я сам займусь им часикам к девяти, а Вы сразу же заберете пиво и закроете его в 23-й вентиляторной, что напротив. Потом, к вечеру, перенесете его в кабинет.

Далее, тут же у Зои – барменши второго класса, отключите кофеварку.

Она без нее, как без одежды на улице.

Через администраторскую Вас туда вызовут.

Скажете, что сгорел западногерманский контактор “Сименс” – такие только по спецзаказу выписывают.

Зоя поупрямится для форсу, а затем заберете у нее бутылочку какого-нибудь ликера получше и три больших шоколадки, а то у меня кроме коньяка на клопах приличных людей и угостить уже нечем.

Затем снова подключите аппарат.

В дальнейшем отправитесь в наш змеятник (помещения, где проживали официантки).

Перекусите кабель на освещение каюты этой красномордой татарки, – как ее там, Земфира или Зульфия? Официантка из второго класса.

Очень попрошу не ошибиться каютами.

Второй электромеханик – старый хрыч, а все туда же – жаловался, что она не обращает внимания на его недвусмысленные намеки.

Теперь пущай сидит впотьмах, знает нашего!

Она, конечно, пожалуется, но мы тут же натравим на нее пожарного помощника, скажем, что она включает в каюте по ночам кипятильник, и выгорело 10 метров кабеля от нагрузки. Хорошо, что хоть, пароход не сгорел! Выговор ей обеспечен.

Далее Вам предстоит ответственнейшая работа.

Огромная люстра, что над входом в ресторан первого класса, болтается там ни к чему, поэтому перенесете ее в центр зала, куда Вам укажет директор ресторана Нияз Бахрамович.

С такого человека брать много нельзя – обойдемся двумя банками икры.

Постарайтесь изобразить вид, что эта работа чрезвычайно сложная, практически заводская.

После окончания – к Сан Санычу.

Сергей Михайлович глубоко вздохнул, налил себе в стакан водички из графина, не спеша, выпил и продолжал:

– У Вас, королева, завтра будет не менее напряженный день.

Вот Вам текст телеграммы моей маме. Как только откроется почта, отдадите ее Нине Борисовне. Скажете, что Сергей Михайлович просил оформить ее, как служебную на Брянский машиностроительный завод по поводу запасных частей на главный двигатель, расходы за счет судна.

А вот записка в ателье закройщику Семену Соломоновичу. Вам, короле-ва, пора прекращать носить эти носовые платочки, которые какой-то болван прозвал, чуть ли не хулиганским словом “мини-юбка”. Ваш вид ассоциируется с взрывами в Хиросиме, Нагасаки и на Бикини* вместе взятыми.

Закажете себе брючный костюм, только без дурацких красных тонов, так обожаемых Вами. 50 процентов стоимости заказа вручите мастеру из своего кармана в качестве задатка, остальную половину возьмете из кассы по получении товара.

На какие только жертвы не приходится идти ради успеха общего дела! Да, – и не забудьте предоставить возможность дизайнеру ущипнуть Ваши прелестные телеса – так дело пойдет быстрее.

Вы, как бывший деятель искусства, обязаны понимать, что нынче нена-сытный мужской глаз обозревает почти все Ваши откровенности.

Если же Вы будете носить костюмчик, у народа только слеза будет про-биваться от желания подглядеть – а что же там, за этой ширмой?

Вы же от костюма станете в три раза привлекательней.

Пишите дальше.

В парикмахерской на палубе “С” работает Зиночка. Когда-то она труди-лась за гроши секретаршей в солидном тресте и отлично печатает.

Передадите ей, чтобы денька, эдак, через три она выделила бы для меня несколько часиков и напечатала под мою диктовку месячный отчет для Титыча – группа стала ударной и объем отчетов все увеличивается.

Дулераин возьмет у акустика печатную машинку и принесет в кабинет.

У помощницы бармена первого класса – Лиды, заберете три новеньких бюстгальтера (ей они маловаты) и передадите их Тамаре – буфетчице в кают-компании механиков.

Она Вам отдаст деньги, принесете их мне.

Взамен отдадите Лиде джинсы, которые Вам вручит Мариночка – убор-

щица на палубе “B”. Она презентовала их мне за то, что я сосватал ей Владика, пожарного матроса.

А в конце этого тяжелющего дня отнесете мои шмотки в пассажирскую прачечную Наде – нашей землячке из Текстильщиков.

Она в курсе дела – постирает и погладит. Теперь о самом главном.

У меня есть сведения, что наш общий враг – второй помоичник капита-на, имеет порочащую честь и звание советского моряка, а также разла-гающую изнутри наше светлое общество внебрачную связь с кем-то из разрушительниц высоких моральных традиций коллектива судна.

Вам, как кристально непорочному агенту, необходимо определить кто эта развратница и где они занимаются прелюбодеянием. После этого через информаторов-осведомителей, называемых в книгах сексотами, запустим на них Артамоныча. Ну, а дальше – он уже сам разберется. Это не мой приказ. Это приказ свыше! – закончил свою длинную речь Сергей Михайлович.

На общесудовом собрании незадачливый штурман критиковал работу машинной команды и электрогруппы в частности.

В последствии несчастный за поведение, порочащее моряка торгового флота СССР, был списан с судна и отправлен в распоряжение отдела кадров пароходства.

Разумеется, им там распорядились соответственно.

– Ну, и, наконец, о приятном.

Скоро на практику к нам на судно направляют пятерых курсантов из высшего мореходного училища, почти инженеров, – С.М. поднял вверх указательный палец и дополнил:

– Естественно, ввиду занятости я уговаривал Титыча выкатить для нас четверых.

Жаль, но после продолжительных дебатов жид Титыч согласился только наполовину, т.е. у нас в группе будет два с половиной практиканта.

Это означает, что двое будут работать постоянно, а один – три дня в неделю.

Обидно, что воспитывать их придется мне самому.

Вы, Евгений Александрович мгновенно превратите молодежь в химиков или лаборантов своей исследовательской деятельности, ну, а о королеве и говорить не стоит.

Следующее. Предстоящей субботой мы приглашены к полуночи в бар третьего класса на день рождения Сидора Гаврилыча.

Евгений Александрович, ради Бога, не одевайте Вы эту гавайскую ру-баху. Накиньте, хотя бы вот ту, с зайчишками, мне она очень нравится.

Теперь все свободны, а Вы, королева, задержитесь.

– Выкладывайте, – тихо начал Сергей Михайлович, когда они, наконец, остались одни, – что там у Вас за срочная личная просьба, только прошу уж покороче, а то от такого длительного времяпровождения в вашей с Дулераином компании у меня разболелась голова.

– Сергей Михайлович, разрешите мне свободные дни, точнее ночи спать у Вас в каюте на диванчике, а то Дулераин под утро бродит туда-сюда, громыхает дверью и громко разговаривает сам с собой, – кротко про-изнесла Любка.

– Вам что, королева, Ваша неудержимая похоть уже ударила в мозги?! – с гневом в голосе произнес Сергей Михайлович.

– Мало Вам кают всего мужского населения, так Вы еще и на Святая Святых посягаете! А что люди подумают?!

– Господи! О чём Вы, Сергей Михайлович? Весь экипаж ведь прекрасно знает, что к Вам давно уже невест сорок-пятьдесят сватались – и все безрезультатно!

Да ведь даже если они увидят Вас голым, лежащим на мне, то все равно не поверят, что это Вы! – вскричала королева.

– Прекратите нести всякую чушь, моя дорогая. Ладно, завтра подумаю, возможно, поселю Вас на ночь на диван в моем кабинете. Будете там вроде ночного сторожа по совместительству – ночь через три.

Что же касается Евгения Александровича, то он разговаривает не сам с собой, а с известными личностями средневековья, – закончил разговор Сергей Михайлович.

Про себя он подумал:

“Надо намекнуть Дулераину, чтобы переключился сразу на середину восемнадцатого века, тогда, вроде как, в алхимии был сплошной застой, и особенных открытий не происходило – пускай себе голову поломает”.

Вскоре холодным днем поздней осени лайнер ошвартовался у причала морского вокзала Владивостока, приняв свои сходни прямо к входу в пассажирский зал.

Здесь же в ресторане “Волна” Сергей Михайлович ангажировал у официантки Вероники столик.

Им с королевой удалось невероятными усилиями уговорить Дулераина, и втроем они вечером отмечали возвращение в базовый порт.

Поскольку клея в меню не наблюдалось, как ни старался отыскать его Евгений Александрович, он сделал заказ в своем стиле – минеральную воду под макароны.

Сергей Михайлович чуть потягивал марочное вино, смачно пожевывая тающую во рту сёмгу.

Ну, а Любка, раскрасневшаяся от водки и шампанского, пустилась в пляс со всеми подряд.

Вдруг позади себя Сергей Михайлович услышал:

– Разрешите присесть?

Перед ним стоял его однокашник Сашка Киреев, с которым они после окончания мореходного училища отправились осваивать сверхдальние территории.

– Дуся! – воскликнул с радостью Сергей Михайлович.

Прозвище Сашка получил еще в мореходке.

– Ты откуда?

– Я работаю электриком на “Толе Шумове”.

Стоим на девятом причале, грузимся “стрельцом” (“Стрелецкая” водка 28° при 28°С, гадость ужасная) на Магадан.

О тебе уже наслышан. Поговаривают, что тебя представляют к званию “Лучший по профессии пароходства”? – спросил Киреев.

– Есть такой грех, – скромно ответил Сергей Михайлович.

– Не познакомишь, уж больно хороша?! – кивая на Любку, спросил Дуся, – а лучше приходите в гости.

– Я и сам давно пытался к ней клинья подбивать – бесполезно, но если уговорю, – придём, – схитрил С.М.

Как только Любка села за столик, он произнес:

– Долго засиживаться не будем, – Дулераин сразу повеселел, – вечером пойдем к моему другу в гости на “Шумов”. Заодно прихватим с собой “железную кобылу”. Наконец-то и ей лакомый кусочек перепадет!

Буфетчицей у старшего штурманского состава тогда работала молодая симпатичная девушка, которую звали Оля.

Она была очень доброй, хорошенькой и скромной. Но у нее был один недостаток – огромное тело и высокий рост, за которые ее не приняли даже в баскетбольную команду.

Сколько она не уговаривала Сергея Михайловича подобрать ей под-ходящего жениха, он так и не смог ничего поделать.

Последняя надежда – двухметровый гигант четвертый механик Максим, посмотрев на Олю, сказал:

– Для меня уж больно здорова!

Так и прозвали ее – “железная кобыла”.

Вечером Сергей Михайлович в сопровождении королевы и Железной Кобылы поднялся на борт “Толика Шумова”.

Дальше просто некуда пьяный вахтенный матрос кое-как понял чего от него хотят и с трудом объяснил – где находится каюта электрика.

По счастью, Дуся куда-то вышел.

Поэтому Сергей Михайлович мигом усадил железную кобылу в кресло со словами:

– Олечка, ты главное не вставай, пока свет не потухнет.

Наконец, и вернулся изрядно хлебнувший Дуся с чайником и двумя алюминиевыми кружками времен Сталинградской битвы.

– Мы что, – чай будем пить? – осведомилась королева.

– Не-нет, в чайнике “стрелец”, – матросы в трюме из бутылок наливают, хотя, уже не наливают – пробормотал в ответ Дуся.

Он наполнил кружки вперемешку с чашками без ручек.

– А вторая тоже ничего – красивая! – прошептал на ухо друга Дуся.

– Еще как ничего! – радостно шепнул в ответ Сергей Михайлович.

Вскоре, распрощавшись, они с Любкой вышли к трапу.

– Я догоню, – бросила она на ходу и куда-то исчезла.

А Сергей Михайлович отправился восвояси.

Дул ужасно холодный ветер, и, окончательно замерзнув, он с радостью по возвращении принял горячий душ.

Затем с блаженством забрался под одеяло, потушив свет.

Вдруг в дверь настойчиво забарабанили.

– Кого там несет нелегкая? – открывая каюту, сердито спросил Сергей Михайлович.

На пороге стояла продрогшая Любка с двумя бутылками “Стрельца”.

– Я к Вам, – просто сказала она.

– Ладно уж, возьми в кабинете чего-нибудь для себя поприличней и вот что, постели себе у меня на диване, – сжалился над ней руководитель группы и снова залез под свое одеяло, предварительно бросив Любке ключи.

Он сладко дремал, а Любка при свете ночника, выпив коньяку, что-то мурлыкала себе под нос.

Вот тут-то и можно было бы поставить точку в повествовании, вот тут-то и нужно было бы поставить точку, но внезапно она спросила:

– Сережа, а можно к тебе на кровать перейти?

- Я к Вам!

– Так и быть, – раз уж замерзла – ложись, – ответил он.

Совершенно потрясенная Любка, еще не веря своим ушам, вмиг сброси-ла с себя одежды, словно солдат-новобранец в первые месяцы службы и, впорхнув под одеяло на кровати, ощутила, что Сергея Михайловича рядом нет.

Он уже успел переместиться на диван.

С приятными мыслями о пополнении бригады практикантами Сергей Михайлович тихо засыпал, когда вдруг его разбудил голос королевы, с горестным вздохом пропевшей:

– Все могут короли. И даже без Любви!