Я с детства и по сей день не в меру педантичен. А кому это понравится? Кроме моих родителей, которые очень меня любили. Им я и посвящаю эту книгу

UTILE DULCI MISCERE * - рекомендовал

Гораций.

Я же вам советую:

Извлекайте из полезного максимум

приятного.

жасно не хочется оказаться стандартным и наивно-банальным, но любовь – это на самом деле прекрасное чувство, которому посвящено бесконечное количество стихов, песен, книг, кинофильмов.

Это радости и переживания, счастливые периоды и трагедии.

Но вот если бы оказалось возможным одним взмахом волшебной палочки превратить все продукты, овощи и напитки в человеческие чувства, то, уверен, пиво в этом табеле о рангах заняло достойное место, совсем немного уступив любви (ну, а для кого-то даже и наоборот).

О таком напитке можно рассуждать без конца.

Ему также посвящено немало рассказов и историй, песен и очерков, кинофильмов, соревнований, фестивалей, сходок, олимпиад, даже поэм. Пиво – это утонченное наслаждение и веселый хмель, это вечеринки и споры, праздники и дискуссии, эстетический процесс и интеллектуаль-ный настрой.

Пиво – это также частица жизни.

Сергей Михайлович любил пиво.

Каких только сортов этого пенистого напитка он не перепробовал!

Где только он не умудрялся его тестировать!

Жаль, не повезло побывать “U KALICHA”*, но все еще впереди.

Он пил пиво прямо на улице из трехлитровой банки на Севере аж в 45-градусный мороз, когда оно, не успев преодолеть кишечнополостный тракт, замерзало на второй остановке после гортани.

Он пил его и в жару в пустыне, когда оно почти кипело, обжигая все внутри.
*Соединяйте приятное с полезным.

* ”У чаши” – название пивной в Праге, ставшей знаменитой после опубликования своего известного романа Я.Гашеком.

Он пил пиво у пивных ларьков Ленинграда и в шотландских пабах, в кабаках Рио де Жанейро и на площадях Амстердама, в китайских кварталах и американских мегацентрах, на пляжах Кении и в польских забегаловках.

Сергей Михайлович мог одному только пиву посвятить целый том, но его всегда больше занимала атмосфера, антураж, люди, сидящие ря-дом, сам процесс потребления, место, наконец.

И, конечно же, он полностью был согласен с Евгением Евтушенко, который в своей поэме “Северная надбавка “ писал, что нет никакого интереса и кайфа употреблять пиво вот так запросто – подойдя спокой-но к прилавку или стойке и купив себе пару бутылочек.

Зато когда отстоишь несколько часов к ларьку или бочке, переминая в руках вяленую воблу, а после этого осушишь залпом кружечку, с умилением глядя на несколько оставшихся и ожидающих своей очереди покрытых пенкой бриллиантинов – тогда сможешь почувствовать весь вкус и прелесть этого бальзама для души.

Ну, а заодно и жизнь сразу перестанет быть серой и скучной, а самые различные прослойки общества, окружающие тебя, покажутся, чуть ли не братьями.

Пиво продавали и продают повсеместно – от пивных автоматов, куда с пакетами из-под молока (ввиду отсутствия кружек) рвались не-терпеливые жаждущие посетители, до современных пивных ресторанов с украшающими стены медвежьими мордами и ковровыми покрытиями.

За свою жизнь Сергей Михайлович посетил сотни различных пивных заведений.

Как и у любого истинного коллекционера, конечно, в памяти осталось “самое-самое”из всех.

Этому шедевру не оказалось равных как по остроте ощущений, так и по своей необыкновенной уникальности в плане архитектуры.

Пивная или как их любят именовать свирепые бабские языки – “пивнушка” (у дамы, разумеется, в лексиконе, несомненно, отыщется более эстетический термин) обосновалась в городе Петропавловске, что на Камчатке.

Располагалась она на довольно крутом склоне сразу за Сопкой Любви недалеко от известного даже на Большой Земле ресторана “Вулкан”.

Называлось это чудо искусства очень поэтично, если не сказочно:

“Три поросенка”.

И, если в семидесятые годы Вы бы спросили у любого мужика старше тридцати лет от Анадыри до Находки, что такое “Три поросенка”? – он

мгновенно нарисовал бы Вам неповторимый пейзажик.

Причем безошибочно, в красочных тонах, с оттенком ностальгии и при-

скорбной физиономией.

Уж кто, когда и почему так прозвал пивную – остается только гадать, однако, это прозвище приклеилось к ней навсегда.

Возможно, все было сделано с намеком на аналогию свинарника, без сомнения, также подразумевался свинячий визг, до которого порой упивается наш брат, были предположения, что название ассоциирова-лось с физиономиями, а точнее ряхами, которые там прописались.

Скорее всего, этикетка поросят воспроизводила весь вышеперечислен-ный колорит, ну а мнимая вывеска уже выплыла на уста посетителей сама по себе, лаская слух.

В самом деле – название отнюдь не резало слух и в уме каждого, кто

его имел, проводилась синхронизация с “Тремя толстяками”, а это уже ну почти классика!

Прошло немало лет, и снабжение этим напитком населения Дальнего Востока стало почти идеальным, но в те годы несколько пальцев на одной из рук оказались бы явно лишними, если все пивные тихоокеан-ского побережья Великой Империи подсчитывались бы загибанием каждого из них.

Можно оценить – каков был аншлаг в “поросятах”, если за ближайшие тысячи миль в округе пивом и не пахло, и даже в самом центре примор-ского края – Владивостоке существовала только одна пивная – на Дальзаводе, которую с тугой натяжкой можно было называть “карцер для любителей пива”.

Если же не считать за кощунство и применить к сим “Трем поросятам” энциклопедическую терминологию “архитектурный стиль”, то он тянул бы на нечто среднее между:

сельскохозяйственный российской глубинки и барачно-лагерный неза-бываемых ГУЛАГ-овских времен.

Как указывалось выше, на довольно крутом склоне метрах в трехстах от проходившего у подножья городского тракта, в грунт были вбиты несколько десятков деревянных свай, на которые насадили площадку.

На ней смастерили нечто вроде загона размером тридцать на десять метров.

Затем была сооружена крыша, покрытая рубероидом.

В стенах, словно бойницы, были вырезаны маленькие окошки, куда не пролезла бы даже исхудалая дворняга.

От потоков талого снега, дождя и грязи сваи и перекрытия, никогда не ощущавшие на себе тепла краски, давно прогнили, а из некоторых просто сыпалась труха.

Вот почему, когда “поросячий улей” ввиду перегруженности ходил ходуном, все обитатели невольно превращались в Ноя и сыновей, готовых начать странствовать по Петропавловским ухабам на своем ковчеге.

Стекла, разумеется, были разбиты, и вместо них натянули обычный целлофан, а многочисленные, как после налета “мессершмидта”, дыры в крыше были нашпигованы паклей и разноцветной ветошью.

Перед входом построили подобие террасы со ступеньками, которые в основном уже все оказались сломанными.

В заведении вместо столов использовались огромные кадки из-под сельди, перевернутые вверх дном, а стулья заменяли полуразрушенные тарные ящики.

От линии электропередач кто-то умудрился протянуть к пивной провод, так что лампочки “Ильича”, болтавшиеся под крышей, верно служили продолжателям его великого начала, хотя прямо на бочках валялись огарки от свечей, запаливаемые во время перебоев со светом.

Справа от входа в углу горизонтально была прибита огромная доска, за которой стоял уже весь зеленый от продолжительных попоек разливщик пива.

Вдоль стенок были прибиты доски для тех, кому не посчастливилось посидеть за роскошным столом, и он вынужден был наслаждаться стоя.

Часть этих самых стенок была почерневшей от многочисленных пожаров, устраиваемых пьяной и буйной публикой.

Поросята стойко переносили эти пожары, погромы, наводнения, земле-трясения и побоища, ежедневно ожидая нового катаклизма.

Удивительно, но здесь были даже официантки – девицы без возраста, пьяные, как и все стойбище, всегда в грязных засаленных передниках.

Впрочем, выполняли они свои функции лишь формально, а в ос- новном устраивались каждая у своей бочки, горланя песни с огромным количеством своих знакомых, да и не знакомых тоже (какая разница). Если у террасы бывали очереди, то вовсе ненадолго – “Три поросенка” как и советский троллейбус-гармошка, могли вместить сколько угодно желающих.

К тому же пропускная способность их была невероятно продуктивной, а некоторые забегали туда лишь промочить горло и “очистить трубы”.

А уж каким-таким таинственным способом туда поставлялось некое снабжение и вовсе непонятно.

Вероятнее всего, подряжались за выпивку ночующие в пивной вместо сторожевых псов бичи.

Но там никогда не иссякало пиво, вино, водка, иваси и хлеб с сыром.

Прямо от террасы вниз до шоссе был натянут трос – подобие пешей канатной дороги, держась за который можно было подняться к поро-сятам живым и вымышленным, срезав угол почти на километр.

Со спуском никаких проблем не существовало.

А вот на лето же сколачивались огромные деревянные пассажирские щиты.

Спецконтингент продавал места за кружку пива.

На щиты, как на зимние сани, усаживались по два-три-четыре человека и скользили вниз, – нечто, вроде водного слалома на плотах.

Под склоном их ожидала жирная куча песка.

Пассажиры врезались в нее и разлетались в разные стороны, точно куры с насеста, которых напугал изголодавшийся петух с соседней фермы.

Затем те же “таксисты” тащили за веревки эти щиты наверх, навстречу очередной порции пива, а то и водки.

Место считалось прибыльным и престижным, как в Москве, где также когда-то правили бал таксисты и официанты.

Ну, а если кто-то, опьянев, выпадал и скатывался под откос, вахту мгновенно принимал ожидавший своей очереди и шанса таксист.

И вот очередная, пьяная как дегустатор “на халяву”, дюжина раскра-сневшихся бичей кубарем вылетает с террасы прямо на стоянку такси.

Затем они рассаживаются по “коням” и с диким хохотом, криками и матом несутся на щитах вниз по склону, пытаясь обогнать друг друга.

Ну можно ли представить себе более забавное зрелище, символи-зирующее счастливую Россию тех времен?

А некоторым в этом отношении и подавно “везло” – повздорив со своим собутыльником на террасе, он там же получал оплеуху и летел вниз самостоятельно – не надо даже было нанимать такси и платить по счетчику.

Зимой транспортный вопрос решался проще – спуск заливался водой и основная масса посетителей, веселая, катилась вниз на своих собствен-ных подушках, а оставшиеся невменяемыми ночевали в “Поросятах” прямо на полу, напоминая телами лежбище котиков на Курилах.

Господи! Кого только не было в этой чудо-пивной!

Сергей Михайлович встречал там писателей, журналистов, геологов, подводников, нефтяников, старателей, моряков, вулканологов, летунов, уголовников.

Но, конечно же, подавляющее большинство составляли рыбаки – их легко было узнать по “роконам” (специальным прорезиненным курткам и штанам), брезентовым с капюшоном бушлатам и ватникам, а также по запаху.

Они трудились в автохтонных колхозах-артелях, базе океанического рыболовства, объединениях Камчатрыбхолодфлот и Камчатрыбпром.

Присутствовали (как без них) и обычные бичи, полностью спившиеся или на грани этого.

До коликов в животе было уморительно читать плакаты и надписи, устрашавшие присутствующих своей категоричностью:

“Распивать спиртные напитки запрещено!”, “Не курить!”, “Выпил пива– верни кружку!”, “Не сорить!”, “Требуй долива пива после отстоя пены ” и прочие нонсенсы.

Только милиционеров в мышиной униформе не хватало!

Как только открывалась дверь в заведение, оттуда, словно из пасти дракона, вырывалась наружу огромная порция дыма, ощутимо понижая атмосферное содержание кислорода.

С непривычки от тумана и темных стен в гудящем муравейнике понача-лу невозможно было что-либо разглядеть.

Богатейший рыбколхоз

От пения, споров, матов и общего гвалта, как от шума в кузнечном цехе, уши напрягались до предела.

Начинался период адаптации с последующим медленным, как очередь в мавзолее, продвижением к стойке.

Наибольшей удачей считалось сунуть деньги официантке, которая, не считая, засовывала их в передник, на ходу спрашивала Ваше имя и сколько притащить.

Впоследствии несколько глоток орали:

– Серега! Забери заказ!

Интеллигентиков же поросячья среда поглощала безжалостно и рас-творяла, как кислота туалетную бумагу.

Беднягу немедленно подхватывал бурлящий поток бичей, так и не позволив ему до конца прокукарекать фразу о правилах хорошего тона, и уносил ошалелого новичка на особые территории подальше от стойки.

Там все завершали волосатые лапищи завсегдатаев, загребавшие туго прижатую к груди пятерку и подносившие несчастному взамен кружку пива за 22 цента и видавший более свежие времена селедочный хвост.

И вот Вы уже варитесь в общем котле, счастливый и самодовольный.

Однажды в компании друзей Сергей Михайлович отправился в “Три

поросенка”, прихватив с собой двадцатилитровую канистру.

Дело было зимой, а тот, кто побывал на Камчатке, знает, что зимы там не такие морозные, как на Севере, но очень снежные, да такие снежные, что порой снег валит огромными хлопьями аж несколько суток подряд.

Муниципальной технике всегда хватает работы по расчистке дорог и посыпанию соли с песком на проезжую часть.

Канатная дорога в такое время не помогала, и приходилось проезжать на автобусе несколько дополнительных остановок, чтобы прорваться к “поросятам” в обход.

Дорога была отнюдь не близкой, зато натоптанной и утрамбованной.

При подходе к точке сразу слышался знакомый гул, подобный завы-ванию ветра в печной дымовой трубе.

На террасе никого не оказалось – знак того, что загон плотно, как пыж в патроне, был набит телами.

Сергей Михайлович и компания отчаянно бросились в общий кипящий и раскаленный чан.

Кто-то, работая локтями, стал пробиваться к стойке, кто-то по правому флангу прорывался к доскам для стоячих.

Сергей Михайлович набрал в легкие воздуха и занырнул в центр, чуть не потеряв по пути канистру.

В погружении он пробыл довольно долго – не менее 3-х минут.

Вынырнув на поверхность с оторванным воротником, он вдруг заметил, что ему ужасно повезло – так везет утопающему, который в последний момент цепляется за спасательный круг, внезапно оказавшийся в так необходимом месте.

За ближайшей бочкой рухнул на палубу окончательно обессилевший субъект в телогрейке.

Сергей Михайлович тут же переступил через него, мгновенно схватив ящик из-под тары, и пристроился к бочке, где прилипли еще четыре бойца пивной армии.

Один из них, весь в татуировках с недельной щетиной рассказывал какие-то небылицы про шикотанский рыбокомбинат.

Икающий капитан-ракетчик никак не мог прикурить цигарку (фильтром наружу).

Молодой парень в брезентовом бушлате тут же пододвинул Сергею Михайловичу две кружки пива и кусок вяленой рыбы, даже не взглянув на него, и продолжал слушать “сказочника”.

Интеллигентного вида старичок в очках и белом шарфике умудрялся увлеченно читать какую-то книженцию, держа ее на расстоянии спичеч-ного коробка от глаз.

Надо было отдать ему должное – про пиво он не забывал и, не глядя на бочку, автоматическими движениями с интервалом в 15 секунд протяги-вал свободную руку за кружкой.

Что там кумекать – компания вполне устраивала Сергея Михайловича, оставалось только всунуть кому-нибудь деньги за заказ и канистру, что было весьма проблематично.

Внезапно чья-то клешня, словно стрела крана, прямо через плечо Сергея Михайловича доставила на их плацдарм бутылку густого “Агдама”, а сам крановщик услужливо прошептал ему на опухшее ухо:

– Вам презентик от соседнего стола!

Сергей Михайлович не спеша взял мутную бутылку, разлил вино между компаньонами, отпил полстакана сам и только после этого обернулся.

Сквозь густой, как утренний туман, дым он разглядел, что кто-то на манер уличного регулировщика машет ему рукой.

При ближайшем рассмотрении мнимый радетель порядка оказался незнакомым парнем.

В красивой “а ля′ Ске” с очень длинными назорейскими патлами, и огромной, как у Карла Маркса, бородой, тот смотрелся весьма недурно.

В конце-концов он сам подошел к Сергею Михайловичу и, наклонясь, спросил:

– Не узнаёшь?

Внимательно всмотревшись в знакомые глаза, Сергей Михайлович тихо произнес:

– Ванечка, неужели это ты?

Незнакомцем оказался его земляк Иван Корняков из Подмосковного города Чехова.

Они вместе учились в мореходном училище, только Иван окончил мореходку по специальности “Судовождение” в Дунайской группе.

Была когда-то и такая группа, где готовились специалисты отдельно для важнейшей реки Европы.

Они дружили.

Иван, живший недалеко от известного на всю страну чеховского Полиграфа, часто доставал Сергею Михайловичу дефицитные издания. По всем подсчетам он должен был в то время любоваться пейзажами Нижней Саксонии, архитектурой Зальцбурга, мостами Будапешта.

Но уж никак не поросячьими мордами в таком месте.

– Как, откуда, почему, где ты сейчас обитаешь? – налетел на него с вопросами Сергей Михайлович.

– Серега, здесь не поговоришь, давай перешвартуемся в “Вулкан”, а потом от “поросят” спустимся вниз. Я угощаю, только одно условие, – заметил Иван.

– Согласен на любые условия, – мгновенно ответил Сергей Михай-лович.

– У меня под канатной дорогой возле автобусной остановки стоит машина. Ты мне поможешь ее поставить в гараж.

– Да ты еще и на колесах! Разумеется, помогу. Водитель я не ахти какой, это не мотоцикл, но уж справлюсь как-нибудь.

– Успокойся, сидеть за рулем не потребуется, – заверил друга Иван.

Вскоре с боями Сергей Михайлович прорвался к своим друзьям, вручил им деньги и канистру, а уже через час они с Иваном сидели за столиком в ресторане.

Ваня рассказал свою историю, знакомую каждому моряку.

Помотавшись на подменах по разным судам в должности четвертого помощника капитана, Иван долгое время сидел на биче и ждал работы. Случайно он встретил в Измаиле своего знакомого.

Тот работал вторым помощником на Камчатке, в Петропавловской базе океанического рыболовства. Он и переманил Ивана к рыбакам.

Тому оформили перевод на Камчатку, где в настоящее время он и трудился на промысле минтая.

Теперь уже сам Иван ходил во вторых штурманах, а его зазывала был старшим штурманом.

– А что за машина? Твоя? – осведомился Сергей Михайлович.

– Понимаешь, – начал Иван, – зашли мы как-то с моим приятелем к физкультурникам (кафе “Спорт”).

Он сейчас на промысле скумбрии у Новой Зеландии, вот-вот придет с рейса.

Ну, а там сидит компания – провожают кого-то на Запад.

Оказалось, нашего коллегу, тот переезжал работать в Калининград.

Слово за слово, короче, скрестили столы.

Выпили как обычно – под перекладину.

Те ребята нам и говорят, мол, покупайте машину по дешевке.

Мы им в ответ – денег сейчас нет, а они – и не надо, придете с рейса, тогда и отдадите. Машину, мол, жалко бросать, парень уезжает, да они послезавтра и на промысел уходят.

“А как же документы?” – спрашиваем.

А они говорят, мол, вышлет он вам доверенность на вождение из Калининграда, вы только согласие дайте.

Вот так, под честное слово, не выходя из-за стола, мы с дружком на двоих и стали обладателями 412-го “Москвича”, почти нового.

Парня звали Дима.

Позже он прислал доверенность на меня и на моего друга Макса.

Вот мы по очереди и катаемся.

Да здесь, сам, наверное, знаешь, документы никто и не спрашивает. Ставим ее где придется – то у знакомых, то прямо под открытым небом. Ну, а деньги – две тысячи рублей, мы ему выслали почти год спустя после договора. Дима особенно и не волновался.

Вот и вся история, – подытожил Иван.

– Неплохо, – слегка опьянев, отметил Сергей Михайлович, – а сейчас что?

– На днях я сам ухожу в рейс, а Максиму сообщу радиограммой место-нахождение машины. Придет и заберет, – ответил Ваня с улыбкой.

Они еще долго сидели за столом, вспоминая старые истории и рас-сказывая друг другу новые.

Держась за Ивана, Сергей Михайлович старался сохранять равновесие до самых “поросят”.

Иван двигался явно поустойчивей – сказывалась ежедневная камчатская “промывка” с целью закалки и очистки.

Съехав вниз по ледяной дороге, они уперлись в автобусную остановку.

Неподалеку стоял изрядно заваленный снегом зеленый “Москвич”.

Иван открыл багажник, который оказался набитым всяким хламом.

Он достал оттуда два веника и длинную толстую веревку.

После того, как они очистили от снега автомобиль, Иван принялся сооружать буксир.

Затем, остановив первую попавшуюся грузовую машину, он крикнул:

– Садись, Серега, тут недалеко.

А сам, закрепив вместе с водителем грузовика веревку, уселся за руль.

Проехав около километра, они остановились у небольшого частного домика.

– Здесь живут мои знакомые дед с бабкой. Я у них горячую воду поку-паю – двигатель размораживать. Выходи, сейчас будем воду таскать, – прокомментировал ситуацию Иван.

Около получаса они носили ведра с горячей водой, которую на огне в огромной бочке в сарае держал хозяин – древнейший дедуля.

Пока поливали двигатель, снег вокруг машины весь растаял, обнажив частичку лета.

Затем Иван сел за руль и стал заводить двигатель.

Лишь совсем немного почихав, тот охотно завелся – бензин на Камчатке в те времена еще не разбавляли.

– Ну вот, теперь можно и чесать своим ходом, – радостно произнес Иван.

– А как ты заказываешь хозяину воду? – поинтересовался Сергей Михайлович.

– Это просто, – ответил штурман, – даю заранее деду трояк на бутылку и говорю когда заеду. Главное – его предупредить. А он хоть всю ночь будет воду для тебя кипятить.

Клиент для деда много значит!

– Иван, может, попросим какого-нибудь таксиста подбросить нас до гаража, ты же ведь много выпил сегодня? – осторожно спросил Сергей Михайлович с ударением на состояние.

– О чем ты, Сергей? Садись, я каждый день нахожусь в таком состоянии за рулем.

Милиция здесь все прекрасно понимает – какой дурак трезвым сядет за руль в такую погоду? – резонно заметил начинающий соловеть прямо на глазах рыбак-водитель.

“И то верно”, – про себя согласился Сергей Михайлович, а вслух резво воскликнул:

– Вперед, Адам Каземирович!

“Москвич”, словно лошадь на скачках, заждавшись команды, рванул с места в аллюр.

Езда напоминала спуск горнолыжника в категории “большой слалом”, т.к. наклон, скорость и виражи были практически той же амплитуды.

Разница оказалась лишь в том, что помятая “Антилопа” не особенно торопилась к финишу, а сам результат не имел никакого значения.

Уже наступили сумерки, когда Иван лихо завернул в какой-то двор пятиэтажек и, миновав последнюю из ейных, керамическим голосом управляющего космическим центром произнес:

– Михалыч, приготовься!

Он развернул машину перед углом дома у крайнего подъезда и сдал назад.

– К чему приготовиться? – не понял Сергей Михайлович, и в этот миг Иван резко рванул с места, направив машину в большой сугроб.

Сергей Михайлович не успел и пикнуть, как “Москвич”, словно гвоздь в масло, въехал в белую массу, и они оказались замурованы в снегу.

– Вот мы и в гараже! – воскликнул Иван.

– Как будем выбираться? – с ужасом в голосе спросил Сергей Михайло-вич.

– Это очень просто, – ответил Иван, – перелезаем на заднее сидение и открываем одно из стекол – в данном случае с твоей стороны, т.к. она ближе к дому.

Иван перебрался назад и открыл стекло.

Затем через окно, разгребая руками снег, пополз на поверхность.

Наверное, точно таким вот образом выбираются наружу подводники из затонувшей субмарины.

Жаль, что наши ребята сидели в “Курске”, а не в “Москвиче”.

Со словами:

– Потерпи, Сергей, я скоро вернусь, – Иван исчез.

Вскоре Сергей Михайлович услышал, как тот открывает багажник и работает лопатой.

А минут через пятнадцать возле двери показался и сам хозяин гаража.

Прокопав нечто, наподобие туннеля от дома до машины, он помог вылезти на воздух и Сергею Михайловичу, но уже через дверь.

– Забавный гараж! – удивился он.

– И даже с адресом, – поддержал его друг, указывая на табличку, прибитую к углу дома.

– А в чем заключается моя помощь? – осведомился Сергей Михайлович.

– Мы должны засыпать снегом заднюю часть – ворота гаража, а проход я потом засыплю сам, – ответил Иван.

За полчаса они тщательно утрамбовали снегом пещеру, а затем хозяин произнес:

– Приглашаю в гости!

– Куда это? – не понял Сергей Михайлович.

– В салон машины – куда же еще?

– Ты что – с ума спятил? – почти прокричал Сергей Михайлович.

– Вовсе нет. Залезай! – настоял Иван.

Сергей Михайлович снова пробрался по снежному лазу с фонариком в машину, с трудом открыв дверь.

– Пробирайся вперед, – сказал Иван, а сам принялся раздвигать спинку заднего сидения и снимать водительское.

Получилось нечто, вроде тахты, а через лаз в багажнике он достал два спальных мешка.

Вскоре он разобрал и переднее сидение пассажира, постоянно меняясь с Сергеем Михайловичем местами.

Откуда-то появилась бутылка водки, консервы, хлеб, банка сока и, конечно, рыба.

– А как ты ходишь в туалет? – поинтересовался Сергей Михайлович.

– Открою дверь – и прямо в снег, – не задумываясь, ответил владелец отеля.

– Ну, а где туалетная бумага? – продолжал допрашивать его Сергей Михайлович.

– Снег, – как по команде отчеканил тот.

– А умываешься?

– Снег.

– Чистишь зубы?

– Пьешь воду?

– Снег.

– Ну, а вот, к примеру, кончилась жратва или нечем закусывать?

Друзья упаковали тела в спальные мешки.

Сначала так лежать было неудобно, но вскоре Сергей Михайлович при- вык и освоился.

Свет не экономили – все равно аккумулятор необходимо было пере-заряжать или выбрасывать.

Дверное стекло держали приоткрытым, но холодно вовсе не было.

– Иван, а твой дружок найдет машину? – спросил Сергей Михайлович.

– Найдет, конечно. Так многие поступают, не мы первые, – последовал ответ.

Они долго беседовали, и Сергею Михайловичу уже нравилось это такое необычное убежище все более и более.

Он начал думать о Севере, о золотоискателях на Клондайке, о любимом

Джеке Лондоне и не заметил, как уснул.

Тот что-то пробормотал и повернулся на другой бок.

Через туннель Сергей Михайлович, будто крот, вылез на свежий воздух. Снегу явно прибавилось.

Он помыл им лицо как рекомендовал его друг и оглянулся.

Отовсюду из подъездов домов выходили люди.

Каждый торопился по своим делам, и на него никто не обращал особого внимания.

Сергей Михайлович побрел ловить городское такси.

Ему необходимо было вернуться к восьми.