Я с детства и по сей день не в меру педантичен. А кому это понравится? Кроме моих родителей, которые очень меня любили. Им я и посвящаю эту книгу

лано немедленно, невозможное – то, что

потребует немного больше времени.

Джордж Сантаяна

страшном 1941-м году конгрессом США был принят закон о ленд-лизе, по которому странам-союзникам по антигитлеров-ской коалиции были переданы вооружение, боеприпасы, сырье, продо-вольствие и т.д., в том числе и торговые суда типа “Liberty”.

При их строительстве американцы впервые применили сетевой график (вроде нашего плана) и считается, что они ни разу из этого графика не “выскочили”, наклепав несколько сотен таких пароходов.

В большинстве своем, они имели названия советских городов.

На одном из них – “Ереване” Сергею Михайловичу посчастливилось даже немного потрудиться.

А вот какой график был применен японцами в пятидесятые годы при строительстве судов серии “Freedom” пожалуй, никто не знает, да и не узнает, если вообще этот график на деле существовал.

Однако, на верфях “Ishikawagiwa Heavy Industries” их настроили на несколько сотен больше своих американских собратьев.

Liberty и Freedom переводятся на русский язык одинаково – “Свобода”. Читателю, конечно, понятно, что такое совпадение не случайно.

Кстати, у японцев непредвиденных случайностей вовсе не предвидится.

Правда тогда моряк не был избалован дистанционными камерами наблюдения – фирма “Kongsberg” имела другую ориентацию, автомати-ческими системами управления – “Autronica” только-только внедряла свое производство на ледоколы, компьютеризацией – группа IBM играла в шпионы с конкурентами, а мистер Гейтс еще не родился.

Ну, а все это в целом, плюс откровенно крысиная, поражающая своей плодовитостью, рождаемость, дешевизна, а также определенная целе-направленность (страны “большой шестерки”, а еще лучше сказать – “первой двадцатки” эти суда, разумеется, не покупали, они были предназначены для трудоголиков иного сорта) сказались на формах, оборудовании, оснащенности и, конечно же, условиях проживания на судах описываемой серии.

Одно из таких чудес техники обслуживал в свое время и Сергей Михайлович, попавший туда по роковой случайности.

Развалина именовалась “Blue Arrow”.

Любому мало-мальски сведущему человеку известно, что чем более нищей и разоренной является держава, тем помпезнее выглядят ее руководители.

И ничего здесь не поделаешь.

Большинству моряков известно, что названия “Морской орел”, “Зеленая

волна”, “Яркая комета”, “Вечность”, “Слава” и т. п. принадлежат таким зачастую колымагам, на которые и смотреть-то страшновато.

Прозвище “Floating coffin”было бы для них слишком большой честью.

А экипажи таких судов набирались сначала в странах третьего мира, затем – четвертого, ну, а уже потом – из России (об Украине мир пока еще наслышан не был и всех “бывших” называли русскими).

Сергей Михайлович сразу же окрестил пароход “бультерьер” за его вообщем-то немалый, мощный корпус-торс, за малюсенькие глазки (немногочисленные иллюминаторы), за практически отсутствие головы (надстройки) и мозгов (мозгов экипажа – филиппинцев, а у них просто не может быть мозгов).

Надстройка (будка) состояла всего из двух палуб, на которых умудрялся разместиться весь экипаж, кладовочки, салончики, каюточки, тамбуры, щитовые, камбуз и т.д.

Уверен, что если бы экран радара был способен высвечивать силуэт судна, то “Голубая стрела” показалась бы всем несамоходной баржей, каких полно промышляют на Миссисипи, т.к. этой самой надстройки электронное чудо просто бы не зафиксировало.

Каюта Сергея Михайловича находилась в корме и с трудом вмещала явно укороченную кроватку и шкапчик для одежонки.

Белье никогда не менялось, а рваный, как после погрома анархистов, матрас кишел клопами. Стола, как и иллюминатора, конечно, не было.

А уже во время хода судна наступала такая вибрация, что Сергей Михайлович не мог, да и боялся заснуть – вдруг он от этой самой тряски вылетит за борт вместе с кроватью, как тот старик Хоттабыч на ковре-самолете.

Единственный туалет на каждой палубе с выломанной дверью, также как и душ, постоянно являлся причиной очередей. Но это еще не все.

Во время стоянки на рейде в Бразилии дошли до точки – закончилась вода, еда, мука, соль, мыло, закончилось все, даже топливо.

Судовладелец откровенно бросил экипаж на произвол судьбы, надеясь продать судно.

Последняя надежда – ловля рыбы, была нагло отобрана у народа силь-ным течением.

Лишь благодаря закалке на рыболовецких судах, Сергей Михайлович весьма сносно перенес катаклизм.

Оказалось, что испражнения можно совершать и на лист бумаги с по-следующим выбросом за борт, благо это происходило не так часто – сказывался дефицит пищи.

Умыться можно и забортной водой, доставляемой на борт с помощью “кошки” и ведра из-под смазки.

Поесть можно и рис с червями из украденных несколько лет назад экипажем мешков во время погрузки и заботливо припрятанных на черный день.

Ну, а возникшую на теле от грязи и зловоний сыпь с экземой можно вы-лечить, натеревшись электролитом аккумуляторов, разбавленным морс-кой водичкой, несмотря на заверения дерматологов, отпускавших на подобного рода лечения не менее полугода в спецбольницах.

Каждому ясно, что такой с позволения сказать лайнер никогда не зайдет в цивилизованный порт, ибо самые беспристрастные санитарные власти заподозрят неладное в быту “ветерана”.

Вот почему судоходная компания поначалу намеревалась избавиться от “Голубой стрелы”.

Но, когда судно почти бесплатно отказались купить в такой стране, как Бангладеш, контора плюнула на все и стала использовать пароход на случайных “трамповых” пробегах, перевозя груз между забытыми Богом и Европой портами.

Оказаться же в таком месте, как Таматаве (ныне Тоамасина), главной связующей точке или, как говорят, водной артерии на все сто процентов водного Мадагаскара – было для “Голубой стрелы” и ее обитателей таким же сюрпризом, как и для экипажа нормального современного судна бросить якорь прямо посреди реки Темзы как раз напротив Вестминстерского Аббатства в Лондоне.

Настроение экипажа было вполне понятным – все ощущали себя на подъеме и, если бы “Голубая стрела” оказалась живым существом, то наверняка чувствовала бы себя при этом, как г-н Кутузов при Бородино.

Груз сахара в мешках был доставлен вконец измученной одышками и астмой “Голубой стрелой” из какой-то деревни в Кампучии, возможно даже не имевшей названия.

Выгрузка происходила вручную, точнее “вспинную”, как и тысячу лет назад, правда на довольно покореженные грузовики, а это был уже немалый прогресс.

Поэтому, стоянка намечалась для такого судна весьма короткая – месяца, эдак, на полтора.

Экипаж, забывший запах свежего доллара уже месяцев шесть, рыскал по всем закоулкам, будто голодный волк, в поисках чего-либо на про-дажу или обмен, что являлось пустым занятием – все швартовные концы, тросы, канаты, веревки и ниточки, имевшиеся в запасе, как и ЗИП, инструмент и краска были давно уже проданы.

У Сергея Михайловича, например, было в распоряжении зубило и поло-вина напильника, но еще месяц назад он вдруг случайно обнаружил в тамбуре за топливной цистерной кем-то заботливо припрятанный (судя по упаковке – уже два года) ящик электрических лампочек.

Весь текущий месяц Сергей Михайлович только и думал об этом ящике и даже иногда по ночам ходил проверять на месте ли этот ларец, напичканный драгоценностями.

Он ощущал себя богатым человеком. За эти лампочки в Таматаве можно было раза полтора-два сходить в местный кабак и вдоволь насытиться, да еще и пивка попить.

Вот почему убедившись, что ящик на месте, Сергей Михайлович сладко засыпал, видя один и тот же сон:

“Он одинешенек, сидит в огромном ресторане посреди зала, и красивые официантки одна за другой подносят ему всякие яства и деликатесы, не забывая наполнять бокалы”, пока сон не прерывал своим отчаянным укусом клоп, такой же голодный, как и Сергей Михайлович.

Протомившись несколько дней у причала, обладатель драгоценностей настойчиво собирал у местного населения необходимые ему сведения и имел уже несколько клиентов на его товар, предлагавших натуральный обмен, что не входило в планы С.М. – он предпочитал местные тугрики.

Филиппинцы тоже время даром не теряли – в ход (в дело) шло все – и ворованный сахар, и канистры с дизтопливом (разбавленным водой), и подшипники, и личные вещи.

Однажды, после полудня, одиноко стоя возле трапа и пытаясь на манер сторожевого пса втянуть носом запах жареного мяса, исходившего из кабака, расположенного в трех километрах от акватории порта, Сергей Михайлович вдруг заметил, что на борт поднимается человек, в котором он мгновенно узнал европейца.

“Может, угостит чем-нибудь” – мелькнула жадная мыслишка.

Среднего роста и телосложения, шатен с солидными залысинами, с добрыми глазами и мягким голосом, одетый в шорты и светлую рубаш-ку, он представился как Анри из Франции и попросил Сергея Михай-ловича проводить его на корму, чтобы сфотографировать причал.

Он с удовольствием провел посетителя, удивляясь про себя – к чему Анри такая “достопримечательность”?

Своим ультрасовременным “Кодаком” с объективом, ценой в двадцать месячных зарплат Сергея Михайловича, Анри делал снимок за снимком. Затем он, указывая на воду возле причала, спросил:

– Ты видишь что-нибудь?

Сергей Михайлович стал присматриваться.

И вдруг сквозь толщу воды он отчетливо заметил прямо у причала корпус перевернутого затонувшего судна. Были ясно видны винт и баллер руля.

С.М. с удивлением посмотрел на Анри. Тот все объяснил ему.

Несколько месяцев назад над Мадагаскаром пронесся ужасный циклон.

Несколько судов сорвало с якорей и выбросило на мель, а одно пере- вернулось и затонуло прямо у причала.

Сквозь темный слой воды судно казалось не малым – не менее 80-ти метров длиной, тысячи на две с половиной - три водоизмещением.

– Да, но к чему фотографии? – спросил Сергей Михайлович.

– Мы собираемся его поднять, – просто ответил Анри.

– Кто это – мы? – осведомился Сергей Михайлович.

– Broussard & Co., – последовал ответ.

Сергей Михайлович в свое время очень интересовался подъемом затонувших судов.

Ему было знакомо, что мировой приоритет уже более ста лет сохраняется за шотландской фирмой “Crowly” в Абердине.

Пользуются успехом “Mammot” из Нидерландов, также немецкая “Zee GHm”.

Французская компания “Broussard”, как оказалось, давно базировалась в Бресте, что на побережье Нормандии и специализировалась на подъеме плавсредств и подводно-технических работах.

Мадагаскар, являясь в свое время колонией Франции, уже довольно продолжительный срок существовал как самостоятельное государство.

Однако, везде чувствовалось присутствие бывшего покровителя – в названиях, надписях, товарах, разговорной речи (большинство жителей этого острова говорили по-французски), импортном оборудовании, марках легковых автомобилей и даже внешности, где зачастую явно присутствовала французская кровь.

Вероятно, именно поэтому предпочтение по очистке акватории порта было отдано также ”своим” – французам.

А, может быть, “Broussard” просто никого и не спрашивала, ведь сфера

деятельности компании, несомненно, не ограничивалась Африкой.

Чтобы лучше понять местоположение “Голубой стрелы”, а также всей акватории в целом, автор предлагает читателю рисунок – схему порта Toamasina.

Из рисунка отчетливо следует, что один из немногочисленных причалов просто невозможно было использовать под грузовые операции ввиду загроможденности, а это несло за собой немалые убытки.

Пару месяцев ушло на подготовку и доставку нужного оборудования.

Необходимо было также переждать сезон дождей, только-только закон-чившийся, ну, и, конечно же, остановить свой выбор на определенном подрядчике.

…Как-то утром на причале остановился тяжеловесный автокран фирмы “KATO” с телескопической стрелой, из надраенной кабины которого выбрались Анри и высокий молодой парень.

Это был Жак – напарник Анри.

Они, не спеша, побродили по причалу, выкурив по сигарете, затем подошли к краю и посмотрели на воду.

После короткой дискуссии Анри исчез, а Жак, также не спеша, уже принялся подготавливать кран к разгрузочным операциям.

Через час на грузовике вернулся Анри.

В кузове находились многочисленные ящики и всякая арматура.

Броссаровцы принялись за выгрузку, постепенно расставляя ящики в определенном порядке прямо на причал.

После этого они стали распаковывать их, подключать и оснащать оборудование, среди которого были сварочный аппарат, мощнейший дизель-компрессор, небольшой электрокомпрессор со шлангами, аква-ланг с водолазными комбинезонами, тросы, провода, манометры, всякие железяки и т.п.

Жак начал одевать комбинезон. Анри же помогал ему, одновременно настраивая компрессор.

Надев акваланг, Жак погрузился в воду и отсутствовал где-то минут тридцать.

Выйдя на поверхность, он снял акваланг, надел специальную маску с двумя шлангами и снова погрузился под воду.

Сергей Михайлович догадался, что они опробуют снаряжение, т.к. рабо-тать на глубине в акваланге было неудобно, да и отсутствовала всякая

связь.

Анри внимательно следил и за приборами, и за шлангами, не переставая говорить что-то в микрофон.

Минут через пятнадцать Жак снова показался на поверхности.

Они медленно свернули шланги и остановили компрессор.

Затем сложили свое снаряжение в большой специальный железный ящик с замком, после чего, так и оставив все на причале, выкурили по сигарете, сели в грузовик и уехали.

На этот день работы были окончены.

Сергей Михайлович внимательно за всем этим наблюдал и, посмотрев на часы, отметил, что прошло лишь четыре часа с того момента, когда приехал автокран.

На следующий день прямиком с самого утра Жак снова облачился в комбинезон и, захватив с собой сварочный кабель с электродами, погрузился под воду.

Весь день он работал со сваркой, а сквозь толщу воды были постоянно видны вспышки яркого света.

Жак всплывал каждые тридцать-сорок минут для отдыха и замены арматуры, которую в специальной сетке подавал ему Анри.

В сварочных работах прошло около трех дней.

Иногда Жак, очевидно устав, выходил на причал и подолгу сидел, беседуя с Анри, но он всегда был весел и улыбчив.

Сергей Михайлович все свое свободное время (благо его было предостаточно) проводил за наблюдением и с нетерпением ожидал результата.

Потом Жак остался на причале один, Анри укатил куда-то на грузовике.

Он привез огромную цистерну, напоминавшую железнодорожную, с соединительными фланцами и клапанами. Это был понтон.

Друзья застропили его несколькими тросами.

Жак, как обычно, погрузился в воду, а Анри, сидя в кабине крана, опуская понтон под воду, пока по команде Жака он не остановил кран и вылез из кабины, чтобы запустить мощный дизель-компрессор.

Подключив к одному из клапанов компрессора воздушный шланг, Анри передал другой конец Жаку, который под водой подсоединил его к понтону.

Теперь необходимо было дать понтону подвсплыть, оставляя его как бы

“подвешенным” и освободить трос крана.

Воздух закачивали около двух с половиной часов, и в конце-концов Жак освободил трос, оставив воздушный шланг подключенным к понтону и компрессору.

В течение следующей недели они доставили и установили точно таким же образом по всей длине затонувшего судна восемь понтонов.

Принцип подъема был простой.

Понтоны сцепляли со специальными скобами, приваренными Жаком.

Затем в каждый из них до предварительного всплытия закачивали воздух, после чего клапан на понтоне закрывался.

Клапана на компрессоре также перекрывались.

Все понтоны были соединены шлангами с дизель-компрессором.

Далее – еще проще.

Вентили на понтонах открывались, а на компрессоре выбирали нужный клапан, для того, чтобы воздух закачивался прямо в соответствующий понтон до нужного объёма при равномерном всплытии судна.

Таким образом, можно было регулировать производительность, наклон и скорость подъёма судна.

Наступил решающий день.

Жак опять погрузился под воду.

Анри по его командам манипулировал клапанами, попеременно закачи-вая понтоны.

Так прошло часа четыре.

Вдруг Сергей Михайлович отчетливо увидел, что днище судна прибли-жается к поверхности.

Вот показался киль, баллер руля, ржавый винт и само днище, обросшее тиной и ракушками.

Понтоны располагались строго вдоль бортов и были притоплены.

Жак находился в воде, а компрессор все продолжал закачивать воздух, приподнимая корпус из воды.

Когда днище полностью вышло на поверхность около метра над водой, Анри перекрыл клапана и остановил

компрессор, а Жак под водой принялся один за другим отсоединять от понтонов шланги.

Уже темнело, когда они закончили свою работу.

Рано утром на грузовике приехал Жак и принялся складывать оборудо-вание и грузить краном ящики в кузов.

Все это он проделывал один, постоянно перемещаясь из кабины крана на кузов грузовика и обратно. В нем чувствовалась натренированность и опыт человека, уверенного в себе. Когда все было погружено, он опус-тил стрелу крана и сел на причал выкурить сигарету.

Вот показался буксир.

Жак прыгнул на днище судна и отдал два швартовных конца, которыми корпус был зафиксирован к причалу.

На палубу буксира вышел Анри.

Он бросил Жаку трос-проводник, с помощью которого тот вытянул буксировочный конец и закрепил его за приваренную к корпусу тумбу-биттинг.

Буксир стал медленно разворачивать перевернутое судно и оттаскивать его от причала.

Жак, красивый как гладиатор, с чувством собственного достоинства и выполненного долга, в одних шортах и сигаретой во рту стоял, широко расставив ноги, и смотрел вперед.

Затем он вдруг обернулся и помахал рукой Сергею Михайловичу, стояв-шему на корме “ Голубой стрелы”.

Тот радостно замахал ему в ответ.

Они удалялись все дальше и дальше, а Жак так и стоял неподвижно, скрестив руки на груди.

Затем они скрылись за береговой линией.

В рассказе “Смок Белью” Джека Лондона есть такой фрагмент:

“Малыш повидал всякого, но одна картина Крайнего Севера ему запом-нилась на всю жизнь:

Сквозь слипшиеся от крови веки он смотрел на своего верного друга, удалявшегося на санной упряжке все дальше и дальше в серую дымку наступающего рассвета”.

Сергей Михайлович повидал немало, но одна картина ему запомнилась надолго:

“Пыхтя и напрягаясь, маленький буксир тянет огромный перевернутый остов судна, на поверхности днища которого, будто на спине какого-то морского монстра, как неподвижная статуя, стоит Жак.

Они все удаляются и удаляются, постепенно превращаясь в маленькую точку, и вскоре исчезают за линией песчаных дюн”.

Проснувшись утром, Сергей Михайлович обнаружил, что автокран и грузовик уже испарились, очевидно, доставленные на местную базу портовыми водителями.

Через несколько дней к этому причалу пришвартовался небольшой индийский пароход с грузом удобрений.

Ну, а вся операция по подъёму судна у двоих ребят из Франции заняла двенадцать дней.

В отсутствии Жака и Анри Сергею Михайловичу было очень тоскливо, но когда он задумывался над тем, – сколько же месяцев или даже лет потребовалось бы сотне-другой лихих русских умельцев из ударной комплексной бригады, чтобы совершить такое же чудо, – ему сразу становилось обидно и больно на душе.

Э К С П Е Д И Ц И Я
Странно ли, что тебе нет никакой пользы

от странствий, если ты повсюду таскаешь

Сократ

И все-таки я благодарен фортуне и, если бы мне удалось прожить эти годы с самого начала, то я не стал бы что-либо менять!”

Именно такими словами подавляющее большинство мемуаристов – как

великих, так и незаметных, ученых и дилетантов, героев и преступников маркируют свое произведение, порой (чаще) откровенно лукавя, иногда отдавая дань современной моде, а может просто для красного словца.

О своей жизни Сергей Михайлович вкратце, без запинки мог бы написать следующее:

“И куда только я, в основном по ошибке, сам себя не забрасывал, и в какие только переделки, в основном по своей беспечности, не попадал, и в какое только дерьмо, в основном из-за торопливости и небрежности не влипал!

Если бы мне суждено было начать свою жизнь сначала, я прожил бы ее ну, как угодно, но только иначе. И, желательно, на другой планете!”

Сергей Михайлович улыбнулся. Он вспомнил, что когда-то, в прошлой жизни, позвонил из Англии одной знакомой даме, которую он прозвал “бриллиантовая Изольда”*. Мозгов у той Изольды было ровно столько, сколько надобно для того чтобы эти самые сверкающие камешки суметь на себя нанизать. Поздравив ее с Новым годом ровно в 00.00 часов по Гринвичу, Сергей Михайлович услышал в ответ:

– Сергей, но ведь у нас уже 2 часа ночи!

– Изольдочка, я нахожусь ужасно далеко, в самой лондонской клоаке и здесь сейчас полночь. Просто телефонный сигнал из-за расстояния по- ступает к вам только через два часа, - убедил С. М. Изольду.

Жаль, что у них тогда с Изольдой так ничего и не получилось.

Она любила его. А мозги? Кому они нужны, эти мозги?

– А известно ли Вам, уважаемый Сергей Михайлович, что перед самым началом концерта все музыканты настраивают свои инструменты на но-

те “ля”, которую берет гобоист?

И знаете, чем отличается английский рожок от гобоя? Почти ничем. Он только имеет регистр пониже, – спросил своего обычного собеседника его знакомый мичман.

Сергей Михайлович раскрыл рот.

– Только, умоляю, не переключайтесь на балет и марксистко-ленинскую философию. Вместе с симфонической музыкой это трио является моими “любимыми” темами, – успел промолвить несчастный С.М.

– Но почему же! Вспомните Пеги Хукхэм, она же – Марго Фонтейн! Какую небесную пару они составляли с Рудольфом Нуриевым! А разве можно забыть Дягилева, Петипá? Знаете, какую революцию совершил в балете хореограф Жан-Жорж Новеррá? Он нарядил актеров в легкие, не стеснявшие движений костюмы, запретил надевать маски и требовал от них не только танцевального, но и драматического мастерства!

– Стоп, стоп, стоп! – чуть ли не вскричал Сергей Михайлович, – давайте-ка лучше поговорим о погоде.

– О погоде? – удивился мичман, – но ведь это ужасно скучно.

– Вы не правы, – возразил С.М. и задумался.

Он переместился в полосу серых туманов, угрюмых скалистых берегов, плавающих льдов и северных холодов, которые даже летом заставляют тщательно укутываться в теплые одежды оказавшегося в Арктике человека.

Вовсе не малых размеров таганок Министерства Морского флота СССР, прогреваемый его костерком из бездонных топливных бочек, вполне позволял прихлебывать щи из жирных объёмов посудины не только плавсредствам министерства и так необходимым ему судоремонтным заводам, но и многочисленным “бомжам”, кормившемся у этого теплого пищевого очага.

К ним относились “СовТехснаб”, “Совбункер”, “СовСвязь-Спутник”, “Cовсудоподъём”, различные там “Экспорты-Импорты”, “Совкомфлот”, “Инфлот” и т.д. и т.п.

В этом же кружке со своей солидной ложкой удобно расположилось и Гидрографическое предприятие ММФ.

Гидрография – структура, конечно, важная, но мгновенно возникают сразу несколько вопросов.

Ну, например.

Скажем, почему Гидрография ММФ и Гидрография ВМФ – абсолютно независимые предприятия?

Уж не потому ли, что проводимые ими замеры глубин в одних и тех же точках абиссалей* давали совершенно разные результаты?

Тогда каким картам верить?

Следующее.

Почему собственно “предприятие”, а не институт Гидрографии, как, к примеру, “ширшовка”* и почему это предприятие было прикреплено к ММФ, а не к Академии Наук СССР?

А если они вели такую обширную и бурную деятельность, то почему не объединения?

Ну, и в конечном итоге под управлением морского Гидрографического предприятия находились многочисленные гидробазы, расположенные в северной части Нерушимого Союза в поселках городского типа.

Типа Архангельск, Хатанга, Игарка, Тикси, Провидения и т.д.

Назначение гидробаз, как таковых, было определение рельефа морского дна, ну и побочных факторов нашей матушки природы – направление ветра, течений, определение вулканической активности, четкое обозна-чение фарватеров, расстановка маяков, бакенов, “открытие новоиспе-ченных земель” и т.п.

Имелись также и свои отделы, которые занимались чисто погодой.

Метеорология – неимоверно интересная наука.

Не менее интересные ребята в этой науке работают.

Так, Саша Колыфин – один из лучших друзей Сергея Михайловича в свое время окончил университет и получил специальность метеоролога, после чего замысловатыми путями отправился на работу в мурманскую контору “Севрыбпромразведка”, где на борту судна взвешивал, исполь-зуя аптекарские весы, мальков зубатки.

По его словам, было чрезвычайно важно в момент взвешивания точно определить – где “он” и которая “она”.

Касаемо друзей-гидрографов, их также у Сергея Михайловича хватало,

к тому же однажды он и сам чуть было не затесался в гидрографы.

*Институт Океанологии им. Ширшова также в свою очередь содер-жал и кормил предприятия – “Севморгео” в Калининграде и Ленин-граде, “Южморгеология” в Геленджике и филиал “Севморгеологии” в Петропавловске-Камчатском. В то время, как сам институт относил-ся к Академии Наук СССР.

Тот же Коля Птицын по кличке “Вася” работал в Архангельской гидро-базе на судах типа “Дмитрий Овцын”.

Этот самый Овцын прозябал в лейтенантах у командора Беринга. Надо признать, талантливый это был мужик.

Сам Вася в Архангельске, как впрочем, и на всем Крайнем (или Бескрайнем?) Севере, никогда не бывал, получая отпускные и оформляя отгулы в главной Московской конторе.

Однако, это не мешало ему производить замеры глубин в просторном устье бразильской Амазонки вместе с другими архангелогородцами, что было ох как важно для того Союза, особенно для Минморфлота.

Вот почему в кумекающей плазме Сергея Михайловича возник вопрос:

”Ну, а почему бы и ему чего-нибудь не промерить?”

Так или иначе, однажды он подвязался на работу в Гидрографическое предприятие ММФ в качестве механика в экспедицию с окладом 300 рублей плюс коэффициент 1.8 сроком на три месяца.

Деньги, скажем, немалые, поскольку элитарная совковая “копейка” стоила тогда 5000 р.

Кирпичи же копили на нее чуть ли не всю сознательную жизнь.

Вот и получалось, что за время экспедиции С.М. мог урвать себе почти 1/3 копейки, даже больше, чем полушку.

Так что же это за экспедиция такая предстояла?

Гидрографическое предприятие не только направляло в рейсы научно-исследовательские суда, но и осуществляло различные наблюдения в определенных точках, куда время от времени посылало свои партии работников с целью приобретения необходимой информации.

В одну из таких экспедиций и был послан Сергей Михайлович.

Ее цель – проведение замеров на мысе Жохова острова Котельный, кру-пнейшего в архипелаге Новосибирских островов моря Лаптевых.

Так было указано в плане работ на сезон с 26-го июня по 2-е октября.

На Котельный возможно было попасть, только получив необходимый допуск в I-м отделе при Обкоме партии.

Объект, как оказалось, действительно был секретный – огромное коли-чество мха и голых скал уже давно привлекали пристальное внимание потенциального врага.

Чтобы хоть как-то замаскировать маршрут, в паспорте Сергея Михайло-

вича поставили специальный штамп – “отправлен на полевые работы в Хатангу и Тикси”. Этот штамп до сих пор красуется в его документе с надписью “СССР” как дорогая память.

Кроме всего прочего, тайный допуск был необходим на случай побега гражданина СССР из СССР в СССР. Такое тоже бывало.

Убежит, понимаешь, потом ищи его, понимаешь.

Сергея Михайловича предупредили, чтоб он слишком много с собой не набирал – все нужное они получат в Тикси.

Ну, а пока он резво изучал свои задачи в предстоящей работе.

Они оказались довольно простыми:

обслуживание двух двигателей (основного и резервного) типа 24а 16/32, работающих на дизельном топливе – солярке.

Особого опыта здесь не требовалось, лишь следить за температурой, уровнем воды и масла, а также наличием топлива, попеременно запус-кая двигатели через каждую неделю.

Профилактика заключалась в замене топливных и чистке масляных фильтров.

Ну, а двигатели в свою очередь приводили в конкретное действие гене-ратор мощностью около 15-ти киловатт для подачи электропитания на радиостанцию и бытовые нужды.

Задачами Сергей Михайлович остался доволен.

Когда аэрофлотовский маршрут Москва – Хатанга – Тикси был завершен, группа направилась прямо к зданию Тиксинской гидробазы за дальнейшими указаниями.

Начальником экспедиции оказался Георгий Архипович Пчельников, крупный 50-летний мужчина с обветренным лицом.

Бывший офицер, – Пчельников служил когда-то в Гидрографии ВМФ (все-таки странная это была держава – СССР), но по туманным, хотя и слегка декольтированным причинам перешел в родственную контору.

Можно было бы признать за ним ветерана-гидрографа, но назойливые мозги офицера постоянно возбуждали характер Пчельникова, чувство-вавшего порой себя на плацу даже в тундре.

В обязанности начальника экспедиции, как и любого другого руководи-теля, входили организация работ, отчеты, ежедневные сводки, питание, быт, снабжение и т.д.

Надо признать, он отлично понимал, что к чему, поэтому сразу же раз-добыл несколько 20-литровых канистр с чистым медицинским спиртом вещь, как потом выяснилось, незаменимая в экспедиции.

Радистом в их группе был рыжий паренек, чуть постарше Сергея Михайловича с очень распространенной фамилией – Барбоскин.

Звали его Эдик.

Он был не унывающий весельчак и шутник, который являлся ценным приобретением в продолжительной и скучной экспедиции.

Эдик очень любил свое дело, ставшее, к великому сожалению господ Маркони-Попова, почти никому не нужным в настоящее время.

Барбоскин должен был поддерживать постоянную связь с Большущей Землей, а также принимать погоду, сигналы с метеозондов, прослуши-вать эфир на аварийных частотах.

Ну, и, наконец, метеоролог.

Альгис Блумберг. Ему было около 35 лет. Он олицетворял собой типич-ный образец ученого-метеоролога.

Высокий, худой, лысеющий человек в очках, напоминающих пенсне.

Блумберг оказался невероятно интересным собеседником.

Он рассказывал множество удивительных вещей, и Сергей Михайлович всегда с удовольствием слушал его.

К вопросу о национальностях Блумберг относился весьма снисходи-тельно, поскольку считал себя восточно-балтийским скандинавом.

На вопрос:

“А что же это за народ такой и каково его историческое наследие?”

Блумберг отвечал довольно путано и сбивчиво.

Итак, вскоре пчелиная команда получила на складах провиант, оружие (несколько карабинов), снабжение, многочисленные бочки с топливом,

спецодежду, инструмент и т.д., а затем отправилась в порт, где под на-блюдением “матки” (ПГА) все это было погружено на небольшой гид- робазовский пароход “Оленевод”.

Отход назначили на следующее утро.

Ну, а до мыса Жохова, самой западной оконечности острова Котельный добирались почти полтора суток.

Там же снабжение было перегружено на плашкоут, ошивавшийся у берега. Несколько часов потребовалось для перегрузки уже с плашкоута на гусеничный вездеход, который и доставил сменную партию со всем хозяйством к месту назначения.

Со своими предшественниками они встречались на “Оленеводе” – там они передали Пчельникову необходимые распоряжения и секретную документацию

Лагерь представлял собой большую брезентовую палатку, вокруг ко-торой была натянута проволока. Тут и там были возведены необходи-мые хозяйственные помещения – сарайчики, среди которых выделялась моторная с выхлопной трубой. Там же находились цистерны с топливом и вокруг были натянуты антенны. Рядом торчали столбики со “сквореч-никами” – метеорологическим оборудованием.

Радиорубка размещалась в небольшой отдельной палатке.

Расстояние до обрывистого берега было около километра.

Вскоре вездеход уехал к своей дежурной стоянке-причалу, до которого необходимо было чесать всего каких-то 8 км.




Место гибели “Жанетты” легендарного Де Лонга

Предполагаемая

Курс

Тикси

Полярники остались один на один с натурой.

Население острова оказалось очень многочисленным.

Зайцы, тушканчики, лисы, полярные волки, яки, белые медведи и несметное количество самых разнообразных птиц – вот лишь скудный перечень “национальностей” сей территории.

Растительности почти никакой не было – типичная зона тундры.

Как известно, летом за полярным кругом ночей не бывает, но время есть время, и когда наступал “вечер”, все собирались у костра, для которого

использовали уголь, поливая его дизельным топливом, поскольку дрова являлись дефицитом. Уголь доставлял в лагерь вездеход из базовой стоянки при очередном посещении группы Пчельникова.

Сам “нарком” и выдавал каждому по 100-150 граммов спирта, после чего завязывалась беседа.

Одновременно планировались работы на следующий день.

Как и все военные, начэкс очень любил выпить, и каждому члену кострового клуба было известно, что для себя он припрятывал спирт отдельно, поскольку Пчельникова не раз наблюдали “изрядно вон выхо-дящим”, хотя канистры были на замках.

– Утром запускаем шары, – напоминал Блумбергу Георгий Архипович, а тот согласно кивал.

– Сергей, не забудь проверить гелиевые цилиндры, – говорил он С.М.

– Все будет сделано, патрон, – отвечал тот.

Метеошары для измерения направления и скорости ветра обычно напо-лнялись азотом или гелием. С усиленной оболочкой они могли подни- маться на высоту 20-30 км в зависимости от состояния атмосферы.

На многих метеостанциях их запускали по 4 раза в день.

Высоту и направление подъема определяли с помощью теодолита по отношению к месту запуска, ну а скорость и направление ветра уже вы-числялись математически.

Поскольку метеорологические работы, возглавляемые Блумбергом, были весьма разнообразны, шары запускали лишь дважды в день.

Погоду “делают” шесть метеорологических факторов: температура воздуха, барометрическое давление, скорость ветра, влажность, облач-ность и испарение.

В подавляющем своем большинстве люди думают, что погода зависит от состояния неба, соответственно она может быть облачной или ясной, пасмурной или дождливой.

На самом же деле солнечные лучи варьируют атмосферную температу-ру, создавая из воздушных масс тепло, ветра, дожди, облака.

Помимо шаров в подчинении у Блумберга находился взвод датчиков на- правления ветра, дистанционный самописец-анемометр, прибор для из-мерения количества осадков, термометры, анероид Люсьена Види, ба-рограф, ртутный барометр, изобретенный еще в XVII веке учеником Галилея – Эванджелистой Торричелли.

Несколько раз запускали в воздух и радиозонды.

Тогда уже и Барбоскину прибавлялось работы – он принимал сигналы от трансмиттера радиозонда.

– Господин Блумберг! Попрошу просветить народ на предмет окружаю-щих нас небесных тел, – просил Альгиса С.М.

Тогда тот принимался рассказывать очередные чудеса, оперируя науч-ными терминами.

Он поведывал своим друзьям о том, что в нашей солнечной системе существуют тысячи малых планет.

Эти планеты настолько малы, что даже в телескоп видны лишь точки света, подобные звездам. Вот почему их назвали “астероидами”, что в переводе с греческого означает “звездоподобный”. Большие же планеты сквозь окуляры телескопа видны как круглые диски.

Первым открыл астероид Джузеппе Пиацци из Сицилии, когда однажды вдруг заметил, как одна из звезд в созвездии движется. Вот тогда он и обнаружил крупнейший астероид – Церес, 480 миль в диаметре.

Но особенно интересно было узнать, что даже перед открытием астероидов следуя Закону Бодэ, количество параллельных орбит вокруг солнца на одну превышало число планет нашей солнечной системы.

И орбита на расстоянии 2.8 астрономических единиц была не занята.

Вот тогда-то и был открыт астероид Церес вблизи этой орбиты между Марсом и Юпитером. Это было невероятно интересно!

Сергей Михайлович готов был слушать Блумберга хоть до утра.

Давно уже отправился спать Архипыч, вот и Барбоскин, попрощавшись, ушел урывать оставшиеся часы сна, а они вдвоем все сидели у костра.

– Лишь один-единственный астероид Вы можете иногда наблюдать на небе без телескопа, – продолжал Блумберг, – это Веста.

Вам, Сергей Михайлович, конечно же, известно, что еще издавна астро-номы строили свои обсерватории на вершинах гор, выше облаков и загрязнений атмосферы. Но даже в этом случае изображение искажается воздушными потоками. Самое четкое изображение доступно только из обсерватории вне атмосферы – из космоса. Американцы давно присту-пили к созданию такого телескопа. Вы также знаете, что в телескопах используются не линзы, а зеркала.

Для получения наиболее ясного изображения эти зеркала должны быть изготовлены по сверхточным размерам.

Лично мне бы очень хотелось посмотреть наземные испытания этого телескопа.*
*Блумберг оказался прав. Космический телескоп “Хаббл” был запущен на околоземную орбиту известным шаттлом “Дискавери” в апреле 1990 года. Операторы NASA, сфокусировав телескоп, к своему ужасу обнаружили, что изображение даже приблизительно не отвечает той четкости, на которую они так рассчитывали. Оказалось, что производитель отполировал зеркало под слегка неточным углом изогнутости. Ошибка составляла лишь 1/15 диаметра волоса человека. Сферическая аберрация, однако, была значительной. Поразительно, но телескоп никогда не тестировался на земле, что могло бы предотвра-тить эту ошибку до его запуска.

– Альгис, обещай мне продолжить эту тему, – попросил С. М.

– Обещаю, – ответил Блумберг, и они отправились спать.

И все-таки будни были радужными, несмотря на то, что серый цвет являлся доминирующим.

Эдик вставал очень рано – его радиовахта начиналась около 5 часов утра.

Остальных бедняг спустя лишь пару часов будил голос начальства, так и не сумевшего оставить на Большой Земле свои корабельные замашки:

– Подъём! Приготовиться к построению на подъём (сразу два подъёма) флага! Явка обязательна всем, кроме Барбоскина.

Сонные Блумберг и Сергей Михайлович выползали из палатки.

– Становись! На флаг, смирно! – орал начэкс и с этими словами выно-сил длинный деревянный шест, к концу которого была прикреплена промасляная красная тряпка.

Он торжественно вручал этот шест Сергею Михайловичу, а сам убегал в палатку за изрядно потрепанной гармошкой, оставленной кем-то из полярников.

Затем начинал играть один из военно-морских маршей.

Сергей Михайлович шагал с шестом к небольшому холмику, сложен-ному из камней и водружал “флаг” на его вершину.

– Разойдись! – пела гармошка, и народ отправлялся чистить зубы.

После завтрака, где за повара был, естественно, Барбоскин, Пчельников уходил обычно на охоту – карабины им выдали не зря и, как оказалось, не только в целях охотничьих забав.

Вокруг лагеря бродило довольно немало белых медведей. И, хотя в летнее время они были не так агрессивны, как зимой, ожидать от этих соседей можно было всякого.

Опять же в целях безопасности вокруг палатки натянули проволоку, по которой пропускали электрический ток, когда работал генератор.

Каждому известно, – электричества боятся все, даже электрики – это Сергею Михайловичу знал, как никто другой из экспедиции.

Но все же у Пчельникова были и свои методы борьбы с полярными медведями.

Как известно, медведи близоруки и видят они также не очень хорошо.

И, хотя слышат они тоже плохо, это не мешает их способности обнару-

живать запахи на довольно приличных расстояниях.

Зимой полярный медведь питается моржами и котиками, а в поисках добычи может также проплывать весьма приличные расстояния.

Во время короткого арктического лета он питается мышами и ягодами, но вообще-то не брезгует и ничем другим, в том числе и людьми.

Вы можете спросить у любого полярника, и он Вам ответит, что самым любимым кушаньем косолапого, что, конечно, вполне понятно является

сгущенное молоко, которое выдавалось в экспедициях в немалых коли-чествах.

На предмет потребления человеческого мяса объект статистикой не фиксировал-ся, пока не фиксировался.

Вот почему, когда один из медведей принялся регулярно навещать лагерь, Пчельников решил, что безопаснее будет подкармливать его на расстоянии.

Группа прозвала медведя “Николаич”.

Специально для Николаича ежедневно метрах в ста от их жилища оставлялась банка сгущенки. Банку открывали, не выливая содержимое, чтобы Николаич мог с ней повозиться подольше.

Обычно, часам к 7 вечера, он приходил на положенное место, и даже издали была видна его улыбка.

Николаич, разумеется, был бы и рад проглотить сгущенку одним махом, да не тут-то было!

Его огромная морда не позволяла ему очень быстро уничтожить снадобье, и он был вынужден долго мучиться, основательно вылизывая внутренности сосуда своим языком.

В конце-концов, довольный Николаич удалялся до следующего вечера.

– Альгис, а ты веришь в существование Земли Санникова? Ведь мы, по его предположениям находимся почти рядом? – спросил как-то ученого Сергей Михайлович.

И, как всегда, ученый оказался в конечном итоге прав.

– Видите ли, мой друг, чтобы понять суть этой темы в общем, необхо-димо обладать кое-какими знаниями в вулканологии. Я готов поделить-ся ими с Вами. Отвечая же на Ваш вопрос кратко, скажу:

– Да, я верю! – настойчиво произнес Блумберг.

– Ну, так поделись, пожалуйста! Я весь внимание, – тут же с азартом и блеском в глазах выпалил Сергей Михайлович.

– Начнем с того, что большинство вулканов планеты скрыты на дне океанов, – начал метеоролог, – лишь около 500 из них находятся на поверхности.

Существует несколько типов извержений.

Наиболее опасным своими взрывами из них является плинианский.

Этот тип извержения произошел на горе Везувий в 79 г., когда могучий взрыв похоронил под слоем пепла Помпею и Геркуланум.

Хочу также заметить, уважаемый Сергей Михайлович, что пелейский тип, названный по имени вулкана Мон-Пеле на острове Мартиника, не менее опасен.

8 мая 1902 года вулкан на этом острове также накрыл пепельным слоем городок Сен-Пьер, погубив 30 000 жителей.

Уцелел лишь один человек, который находился в тот момент в тюрьме. С библией в руках он смотрел в маленькое единственное окошко под потолком, находившееся в его камере, и “огненная туча” так и не засы-пала этого человека.*

Благодаря подводным вулканам сформировались целые острова. Когда такой вулкан начинает извергаться, на поверхность выбрасываются дикие тучи пара и дыма. Из хлынувших потоков лавы образуется новый остров.

Я уверен, что именно так и появилась на свет Земля Санникова.

Её-то и наблюдал тогда впервые промысловик мамонтовой кости Яков Санников, как раз почти с того места, где мы с Вами и находимся, всего в 70-80 км от нас.

После него этот гористый остров видели экспедиции Геденшторма, Анжу, Толя и другие.

Блумберг на минутку остановился в своем рассказе и выпил оставшийся в кружке спирт.*

– Но каким образом на острове оказалась такая богатая растительность, раз там обитали люди? – удивился С.М., а Блумберг пояснил:

– Скорее всего, островной климат из-за наличия гейзеров благоприятст-

вовал этому. A семена растений на далекие острова заносятся живыми организмами – птицами, морем – водорослями, а также ветром.

– Ветром? – вновь удивленно спросил Сергей Михайлович.

– Именно ветром. Микроскопические семена, называемые по-латыни Metrosideros переносятся ветром на несколько тысяч километров.

Вот почему так удаленные Тихоокеанские острова настолько богаты растительностью, – закончил ученый.

– Так почему же Земля Санникова исчезла? – не унимался С. М.

– Лично я считаю, что причиной тому послужило все то же извержение,

сопровождаемое взрывами. Именно таким образом был уничтожен ост-

ров Кракатау между Явой и Суматрой. Пойдемте спать! – подвел окон-чательную черту Альгис.

Пожалуй, вряд ли можно было утверждать, что в обозначенных широ-тах время стремительно летело.

Однако несомненным являлось то, что период, проведенный Сергеем Михайловичем в Арктической экспедиции на Новосибирских островах, оказался деятельным, интересным и впечатляющим.

Котельному острову были чужды бандитские разборки и городская суета, политические интриги и бытовые проблемы, страхи о завтрашнем дне и неприятности на работе.

Лишь молчаливая тундра, где вот-вот промелькнет какой-нибудь неза-дачливый зверек, резво убегая в неизвестном ему самому направлении, и суровый Ледовитый океан, где даже среди лета льдин больше, нежели икринок на нересте рыбы, являлись партнерами маленькой группы людей, прибывших сюда на сезонные работы.

Порой Эдик получал интересные новости с Большой Земли, иногда Архипович, который зачастил в гости к снабженцам с причального мыса, приносил что-нибудь вкусненькое, ну, и, конечно же, Альгис вно-сили разнообразие в эти полярные будни, такие тихие и неповторимые.

…Первый аларм прозвенел, когда закончилось сгущенное молоко, хотя по курсу был четко виден мыс Жохова и сидевшие на нем 47 суток, оставшиеся до окончания срока экспедиции.

Поначалу Николаич особенно и не “выступал”.

Молча, побродив вокруг пункта регулярного приема пищи, он недо-вольно удалялся внутро Котельного.

А вот когда на следующий день, разъяренный медведь начал махать лапами и сыпать запугиваниями в сторону штаб-квартиры полярников,

срочно был созван совет в составе большой четверки.

Немедленно постановили:

“Впредь кормить г-на Николаича пастеризованным молоком в пакетах, которые хранились в холодильнике – небольшом погребке, рядом со складом провизии”.

Надо заметить, что участники экспедиции также не брезговали молоч-ком, а их предусмотрительный начальник впоследствии использовал промытые пакеты под огненную воду, осуществляя перелив спирта из канистр и придавая ему товарный вид.

Получался спирт Пчелиного разлива.

Это было удобно – выпили пакетик на четверых и тут же запалили его в ежевечернем костерке.

Для Николаича пакет вскрывался. Ну, а уж как он его будет выпивать – его проблемы.

Вначале Николаич просто разливал лапой пакет на землю и вылизывал его вместе с вечной мерзлотой сантиметров 20-30 в глубину.

Смекнув, что добавка довольно невкусная и совсем его не устраивает, он стал загребать своей мордой пакет и, прожевав его потщательней, проглатывал вместе с содержимым.

Сконструированный из тех же материалов, что и космический ракетный корпус, медвежий желудок мог переварить все, что угодно, даже такую гадость, как человеческое мясо, не говоря уже о пищевой бумаге.

Все остались довольны.

– Научные изыскания продолжаются, всем по местам! – скомандовал Пчельников из наблюдательного пункта, когда довольный Николаич, получив свою наркотическую дозу, удалился на 24 часа.

Ничто не предвещало беды, но, как иногда случается с людьми, раз в году к ним стучится их день рождения.

Тот день Сергей Михайлович запомнил навсегда.

Ладно бы, коли это был праздник рядового члена научной партии, так ведь нет – наступил настоящий “красный день” – выходной, поскольку свой день рождения отмечал “оберст” Пчельников.

Готовились и подготавливались к празднованию с самого утра.

Барбоскину, как главному кулинару, было разрешено пропустить все радиовахты.

Конечно, было жаль, что к вечеру Пчельников вновь собрался транзи-том через свою охоту навестить базовый лагерь, но, как говорится, с начальством не спорят.

К столу были поданы все неприкосновенные даже на случай голодовки запасы провизии.

Засели часам к трем пополудни, веселые выше среднего.

Дополнительно Архипыч приготовил еще 4 пакета из-под молока – по одному на брата, плюс один для брата – Николаича.

Чтобы не перепутать молоко со спиртом, пакет медведя вскрыли сразу же, не отходя от канистры.

Остальные оставались запечатанные именинником, дабы не выдыхалось бесценное содержимое.

Праздник стартовал.

Три кукушки направо и вверх расхваливали петуха. А тот, довольный льстивыми тостами и основательно осоловелый, блаженно улыбался.

– Предлагаю салют! – заорал Эдик.

Притащили карабины и стали палить в воздух.

Вот тут-то Пчельников и вспомнил про охоту и снабженцев.

Едва переступая, он засобирался в манящую тундру, навстречу новым приключениям.

Душа требовала выхлопа.

Отговаривать начальника было абсолютно бесполезной тратой времени. Впрочем, бригада особенно и не настаивала на этом.

– Show must go on! – запели хором осиротевшие механики, метео-рологи и радисты, стараясь как можно более походить на бессмертного Фарруха Балсара.

И шоу под названием “Один день из жизни Георгия Архиповича” забурлило новыми пузырями.

Темы сменяли одна другую с невероятной непоследовательностью.

Были промыты и пропущены сквозь словесное сито многие денёчки, проведенные на Котельном.

Зашел разговор и о Николаиче.

Тут же вспомнили, что необходимо отнести ежедневный пакетик и для него.

Совсем никудышный Блумберг схватил запечатанную молочную пачку и, виляя, будто впервые одел коньки, став на лед, побрел к кормушке.

– Отнес? – спросил его Сергей Михайлович.

– Разумеется, – икнул профессор и добавил – наливайте!

Опорожнили очередной пакет, закусили и запели.

Жизнь казалась элементарно потрясающей.

Вдруг с медвежьей – северо-южной стороны раздался вопль, похожий на смесь новогоднего грома, неисправной полицейской сирены и пре-дупреждающего гудка электрички, которая сошла с рельсов.

Оцепеневшие “шоумены” с ужасом взглянули друг другу в мутные от страха глаза.

Затем они медленно повернули головы в направлении Николаича.

Медведь встал на задние лапы во весь свой гигантский рост.

Он по-Кинг-Конговски заколотил передними лапами себя в грудь, пообещав негодяям-полярникам еще вернуться, и пошатываясь, так же на задних лапах, побрел в неизвестном уже никому направлении.

Еще долго были слышны его вопли, хотя участникам экспедиции порой казалось, что в них проскакивали эстрадные нотки.

Сергей Михайлович с откровенным сожалением взял распечатанный пакет молока, вылил его содержимое на землю и произнес:

– У нас еще есть шансы выжить, ну а уж Пчельникову то, несомненно, пришел конец! Николаич прекрасно знает – чья это была идея сменить сгущенку на пакеты! Пьяный медведь хуже расстрельного взвода кро- вожадных эсэсовцев! Весьма Вам благодарны, господин Блумберг!

Минут пять сидели молча. Затем решили допить оставшийся пакет.

Повеселев, снова запели.

Так прошло несколько часов.

Вдруг Сергея Михайловича осенило:

– Эдик, срочно свяжись с базой! Узнай, не приходил ли босс?

Барбоскин убежал в радиопалатку.

Через десять минут он вернулся пьяный, но угрюмый.

По его виду все было ясно.

– Всё! Хана! Пчелу съели! – подытожил Сергей Михайлович.

Блумберг заплакал.

Допив спирт, решили сочинять послание на Большую Землю.

Высказывались по очереди.

Начал ученый:

– Я предлагаю составить текст помягче. Все-таки Архипыч был хоро- шим человеком. Поэтому начнем примерное так:

“По непредвиденным нами обстоятельствам начальник экспедиции был съеден…”

– Стоп, стоп, – прервал его Сергей Михайлович, – к черту всякие художества. Нужно писать проще. Он предложил свой текст сообщения:

“Медведь отравился спиртом, убив начальника экспедиции. Настырно просим рассмотреть ситуацию и прислать замену”.

Тут заговорил едва соображавший радист:

– Я не в состоянии буду передать такой слишком уж длинный текст.

Откорректируем дословно. Во-первых; не медведь, а Николаич, и он не

отравился вовсе, а это мы его отравили, точнее – Блумберг.

Во-вторых; слово “спирт” для уточнения лучше поставить в конце.

Как мы можем написать “убил”, если сами этого точно не знаем.

Лучше – съел. Я тоже предполагаю, что он съел “пчелу”.

Остальное, пожалуй, сойдет.

Сергей Михайлович отправился спать в палатку.

Несчастный Альгис так и не сомкнул (поначалу) глаз.

Ну, а Барбоскин, успев отправить сообщение, рухнул у аппарата.

Ниже приводится дальше некуда сокращенный текст радиограммы, переданный на Очень Большую Землю с острова Котельный радистом экспедиции №102 Эдуардом Барбоскиным:

“Николаева отравили съел пчелу спирт высылайте НЧК тчк Барбоскин”.

На следующий день все отсыпались.

Вскоре вернулся ничего не подозревавший Георгий Архипович.

Поскольку первым делом необходимо было, наконец, выйти на связь, он растолкал Эдика.

Тот, полусонный, настроил приемник и вскоре получил из главной конторы сообщение:

“Человека с фамилией Николаев на вашем острове не зафиксировано. Проверено ЧК и КГБ. Можем выслать следователя. Потери спирта и меда будут возмещены. Просим подтвердить наличие тела. Потапов”.

Состояние начальника партии было понятным.

Он осознал, что без него в бригаде что-то произошло.

Но ведь не зря же он прожил целых 50 лет!

Георгий Архипович растормошил всю свою многочисленную команду, открыл консервы, разлил по кружкам спирт, и, когда у всех повеселело на душе, сурово произнес :

– Вот что, Барбоскин. Сейчас пойдешь и передашь следующее:

“Просим отправить литр спирта в Николаев для разведения пчел на родине начальника экспедиции. Барбоскин”.

С этими словами он взял за руку Эдика и повел в сторону палатки.

Сергей Михайлович и Блумберг молча ожидали.

Через полчаса одной рукой обнимая Барбоскина, а в другой держа знакомую канистру, за импровизированным столом появился начэкс.

Со словами:

– Пущай теперь себе голову там ломают, кровососы! – он расхохотался.

– Show must go on! – запели уже известные артисты.

Им активно подпевал виновник торжества.

Экспедиция завершилась успешно.

Все ее участники получили от предприятия премии.

Жаль, но Николаича они так больше и не видели.