Я с детства и по сей день не в меру педантичен. А кому это понравится? Кроме моих родителей, которые очень меня любили. Им я и посвящаю эту книгу

Что делать с этим островом Колумбия не имела понятия, поэтому было решено оставить на острове часового.

С тех пор там живет солдат колумбийской армии. Чем он там питается неизвестно.

Сейчас окрестности острова кишат дайверами – любителями атракцио-нов поплавать в стае акул - “молотков”, которые нанимают за довольно немалые деньги водный транспорт из Буэнавентуры или Гольфито, что в Коста-Рике, предаваясь непонятному удовольствию и переживая ду- рацкие эмоциональные ощущения.

Тогда в СССР словцо “дайвинг” являлось буржуазным и было не в ходу, а возле Мальпело, куда сейчас уже умудрились проникнуть “рашенки”, никакого судоходства не наблюдалось.

Поэтому Сергей Михайлович быстро скумекал о цели Бальтазаровского визита, когда увидел покачивавшуюся на якоре у восточного побережья острова яхту весьма внушительных размеров.

Приводнились в 400-х метрах от берега.

Сергей Михайлович заметил, что на яхте запустили мотор, и она начала

двигаться в направлении Бальтазара.

Вскоре несколько человек выбежали на палубу со швартовными концами, гидроплан был надежно принайтован к борту судна.

Спустили небольшую шлюпку, чтобы экипаж смог перебраться на яхту. Судно имело весьма распространенное название “South Star” – плав-средств с таким именем на борту по всему свету болталось, по крайней мере, не менее тысячи.

На корме развивался аргентинский флаг, порт приписки San Lorenzo. Это была пассажирская яхта, рассчитанная на двенадцать отдыхающих, у каждого из которых имелась отдельная каюта.

Помещения в то время пустовали, очевидно, сезон отдыха еще не насту-пил, хотя причины могли быть самые разнообразные.

Экипаж состоял из 6 костариканцев, 2-х парней из Эквадора и шкипера, конечно же, колумбийца, друга Луиса.

Покудова матросы выгружали из самолета ящики, Мигель представил капитану и его помощнику Сергея Михайловича, не забыв упомянуть, что тот лично знаком с Луисом.

Капитан, которого звали на кубинский манер Маноло, был полным пятидесятилетним мужчиной, очень веселый и добродушный, большой любитель выпивки, судя по его ярко-зеленому носу.

Вообще-то, следует отметить, что большинство новых знакомых Сергея Михайловича оказались на редкость милыми и радушными людьми, и не знай, он их происхождение, ей Богу – принял бы за родственников!

Хуан сообщил капитану, что у пассажира сегодня важный день, чему тот был непередаваемо обрадован – очередной повод для сабантуя, да простят меня татары – весенними полевыми работами на Мальпело и не пахло.

Кок приготовил великолепный ужин. Как и полагается капитану, тот приволок целый бочонок ямайского рома.

А вина было столько, что хватило бы на целую зимовку, окажись они в тропических мальпеловских льдах.

Вот когда С.М. не пожалел, что зафрахтовал у Луиса аэроплан!

Откуда-то появилась гитара, и веселый, дружный хор, подхватив одну из песен, горланил на испанском языке, каждый, стараясь перекричать соседа.

Ну, можно ли представить себе лучший день рождения, которого ты столько ждал?!

Вообразите картину!

Яркая тропическая звездная ночь. На волнах синхронно покачиваются яхта и гидроплан. На палубе светятся тусклые фонари, едва освещая забортное пространство.

Невдалеке виден берег небольшого острова с двумя высокими холмами, а вокруг океан. Океан, больше ничего. До ближайшего цивилизованного пляжа целых 500 километров.

И лишь развеселые песни напоминали в тот момент, когда Сергей Михайлович вышел на палубу отдышаться, о том, что и здесь протекает жизнь. Разве не должна была эта ночь запомниться ему на все оставшие-ся годы? Это было великолепно!

Спать отправились далеко за полночь.

Сергей Михайлович проснулся в полдень, счастливый в том, что 43 уже

миновало. Лишь мысль об обратном маршруте немного тревожила. Тем не менее – ALEA JAKTA EST* – и с этим нельзя не считаться.

С большим трудом растолкали пилота. Мигель перевел всему личному составу с непонятного наречия, что тот попросил еще пару часов, дабы прийти в себя.

Никто не возражал, и вслед за хозяином половина вчерашней компании отправилась обедать. Вскоре и Хуан очухался. Он выпил несколько ста-канов вина и был “готов” к отлету.

Так и прошел этот день, в ожидании которого Сергей Михайлович про-вел напружиненные семь лет, каждую минуту, даже во сне содрогаясь при мысли о смерти.

Настала пора прощаться.

С.М. давно уже не плакал, но не прослезиться он не мог.

Весь экипаж яхты вывалил на палубу.

Взлетели на удивление без проблем. Мигель сделал над судном круг, помахав друзьям крыльями Бальтазара. В ответ они услышали громкие возгласы провожавших друзей.

Вскоре, снова распевая песни, легли на обратный курс.

Проблем не предвиделось, как вдруг лишь несколько раз чихнув, мотор, явно игнорируя промежуточный этап кашля, сразу же перешел на хрип, слегка разбавленный свистом.

В ушах загудело, и одновременно зазвенели сразу все колокола Троице-Сергиевой Лавры, хотя перепонки все равно уже были напряжены из-за пробоин в корпусе.

Хуан с испугом посмотрел на своего товарища – Мигеля. В ответ тот повернул череп в его сторону. Затем, словно сговорившись, с ужасом и мольбой в глазах они оба синхронно взглянули на Сергея Михайловича, расположившегося в импровизированном кресле чуть позади.
* Жребий брошен (лат.) – слова, приписываемые Юлию Цезарю при переходе Рубикона

“Дернула меня нелегкая связаться с этими болванами”, – подумал он, озирая их тупые лица.

“Кажется, старая карга оказалась права, хотя времени пожить немного все еще есть”, – отметил про себя Сергей Михайлович, зафиксировав как стрелка альтиметра рванула с отметки семь тысяч футов и заверте-лась, словно Ворошиловский волчок на “Поле чудес”.

До ближайшего колумбийского берега оставалось не менее 150 морских миль.

O’Neel-овский надежный движок в конце-концов заглох, и Бальтазар стремительно терял высоту.

Даже ребенку в тот момент было бы ясно, что произошел перебой с топ-ливом. Как перейти на резервный топливный танк этих воздухоплавате- лей спрашивать было бесполезно, поэтому Сергей Михайлович, быстро смекнув, что рукоятка с тросиком справа от штурмана и надписью FUEL RESERVE, как раз и является дистанционным приводом клапана, быстро потянул ее на себя и в тот же миг рявкнул братьям :

– Запускайте двигатель!

Хуану не понадобилось перевода с русского, когда он нажимал кнопку START. И, когда уже отчетливо были видны гребешки волн, а Сергей Михайлович подумал о том, что ему больше не придется сходить в цер-ковь, двигатель запустился. Бальтазар не подвел.

Через пять минут все торжествующе заулыбались.

Сергей Михайлович показал кукиш океану, а заодно и бабусе-ворожее, мысленно посоветовав ей перейти на гадание по методу Ленорман.

Вечером Мигель пригласил Сергея Михайловича в ресторан – отметить благополучное приводнение. Поблагодарив его, тот вежливо отказался, сославшись на усталость.

Они обнялись напоследок, и Сергей Михайлович отпустил своего вер-ного шофера на все четыре стороны.

Через день потускнелый “Топаз” снимался на Барранкилью.

Снова в море!

Вскоре судно намеревалось пересечь Панамский канал, но при входе в Бальбоа, столичном пригороде, Сергея Михайловича уже ожидал агент. Его короткий контракт закончился, и он возвращался домой.

На рейде Бальбоа, в ожидании катера, на палубу вывалил почти весь экипаж – все желали проводить начальника ремонтных мастерских.

Пятно на стекле виновато сообщил, что за ремонт радара он выписал ему премию – 100 U$D, но компания отказала и дала только 75, заслуженно положив себе в бумажник четвертной.

Мигали снял с руки часы и передал их Сергею Михайловичу, сказав,

что за пять лет они не отстали ни на секунду. Разумеется, он купил их в Колумбии, так что в самолете хронометр остановился навечно.

Старший помощник прослезился, информировав Сергея Михайловича о том, что на следующем круге собирался взять две Тойоты Короллы на паях (70 – ему, 30 – С.М.) с дорогим другом.

Боцман же пожелал С.М. вообще непонятно чего, добавив:

– У вас там, в Америке, сейчас зима.

Наконец, Иоанис, степенно подойдя к Сергею Михайловичу, снял с себя темно-зеленый, слегка поношенный джемпер и накинул ему на плечи. Кок же с неразлучной бутылкой шел за ним до самого трапа и заставил-таки Сергея Михайловича выпить полстакана виски перед спуском на катер.

Вот и Бальбоа.

Сергей Михайлович вспомнил, что когда-то прожил здесь аж целых 3 месяца. Однажды, он даже угодил с пьяным американцем – водителем бензовоза на вертолетную базу, что располагалась тогда по северную сторону канала – форт Кобб.

Но это уже была другая история.

…Маленькую фотографию Хуана Сергей Михайлович так и носит в своем бумажнике – вдруг сведется снова побывать в Буэнавентуре, она ведь места не занимает.

Порой, когда по вечерам бывает прохладно, и Сергею Михайловичу становится особенно скучно, он наливает себе в стакан немного виски, накидывает на плечи зеленый джемпер и, сидя в кресле-качалке, задумчиво улыбается, рассматривая какие-то старые часы.

скуки, порока и нужды.

Вольтер

– то-то уж больно давненько мы не касались с вами, мой дорогой Сергей Михайлович, темы поэзии – этого литературного фимиама для сентиментальных людей, вроде нас. Лично мне последнее время не дает покоя старикашка Мэйсфилд. А как вы находите его первый сборник “Соленые баллады”? Великолепные стихи, не правда ли? А “Морская лихорадка” – и вовсе неповторимое произведение, – мичман, знакомый Сергея Михайловича, приоткрыл совершенно неизвестную страничку секретной папочки своих познаний.

вместе с ним проводить время, порой целыми часами наслаждаясь дис-куссией с этим очень самобытным, непредсказуемым, но всегда добрым и покладистым человеком.

Мэйсфилда он уважал. Уважал уже за то, что будущего поэта 13-летним мальчишкой отправили, вернее, сослали на океанское судно понюхать морского воздуха. Но, к сожалению, это был не его поэт.

Сергей Михайлович прекрасно понимал, что мичман вполне готов к обороне на случай, если он решит наступать Бёрнсом, поэтому, не раз-думывая, пошел на жесткий абордаж с целью дальнейшего потопления лирического корабля противника. Якобы невзначай, он произнес:

– Меня лично больше занимает Китс, его романсы. Вспомните, хотя бы “Эндимион”! Ну, а сонет “На море” – просто поразителен. Ко всему прочему, ведь Китс являлся хирургом, а в 20 лет уже практиковал в Лондоне! Столько успеть и в 25 лет отправиться в мир иной! Господи! Если бы не проклятый туберкулез, Китс еще немало смог натворить в литературе.

И вообще, – я уважаю ребят, которые, являясь профессионалами в области своей деятельности, собирают богатый урожай на диких и не-плодородных участках, а проще – добиваются успеха на абсолютно не-свойственном им деловом поприще.

Вот к примеру, второй помощник немецкой субмарины U-181 времен Второй Мировой войны Отто Гийз.

Он сочинил стихи, которые затем были переложены на музыку.

В дальнейшем эта песня стала распространенной среди вскормленников Денница, – закончил свою длинную речь Сергей Михайлович.

Специально для такого интеллектуала, как мичман, он сделал перевод стихов Otto Giese, приводимый ниже:

Там дуют холодные ветра

Их порывы разгоняют туман,

Там огромные нагромождения льда

Раскалываются о штормовые волны.

Это места нашего плавания

Это места нашего плавания.

Стальная серая лодка –

Наши меховые одежды.

Она укрывает нас от холода

И служит защитой от смерти…

А если учесть, что на лодке еще не был установлен шноркель,* когда у противника уже появился сонар, якобы изобретенный англичанами?

Тогда станет вполне понятно, почему лично Сергей Михайлович считал настоящими мужчинами лишь подводников времен войны.

Подводников всех национальностей. Но все-таки Гийз написал стихи.

Значит, он думал, и у него была возможность подумать. Следовательно, имелось время для отдыха и расслабления. Ведь это даже осознавать приятно.

А кому могут импонировать береговые крысы, олицетворяющие образ настоящих мужчин?

Гладковыбритые, с крепкими накаченными мускулами, волевым лицом, всегда подтянутые, – они вызывают обожание лишь у тех, кто был обде-лен жизнью и видел только одну-две из семи ее сторон. Ну, и, конечно, у женщин – истинных ценительниц того, что им удобно оценивать.

Рыбаков, вернувшихся с промысла, никто и никогда настоящими муж-чинами не называл, а они себя таковыми не считали, да и к чему?

Женский пол распускал о них самые брезгливые слухи.

Судите сами, ну какие это мужчины? – вечно неопрятные, небритые и нетрезвые, да к тому же еще и пропахшие насквозь рыбой! Фу, смотреть противно!

Но уж кому, как ни Сергею Михайловичу доподлинно известно – что такое пропахнуть рыбой, и он, не задумываясь, отдал бы за одного про-питавшегося солью и ветрами истинного рыбака важнецкую половину современного московского стада.

– Звиняйте, дамы, простите мамы, но у меня свой интерес, – любил по-говаривать механик-наладчик Сева Басманов. Иногда он добавлял:

– Раз стране нужна рыба, значит, кто-то должен ее ловить. Ну, а коли настоящие мужчины, вряд ли это осилят, то уж придется за дело взяться нам, ненастоящим! Спасибо, Сева, великолепные слова!

Может кто-то из ”шварцев” и процедит эту главу, если осилит и усвоит, конечно.

В одном из своих рассказов известный писатель повествует историю монаха-пилигрима, который, напившись в трактире, очнулся на борту рыболовецкой шхуны, вышедшей на промысел в море. Бедняга был вы-нужден весь рейс шкерить рыбу и мучиться от качки – деваться было некуда.

Превосходно выдуманный автором образ не мог не вызвать улыбку даже у бывалого морского волка, на все сто понимавшего, что это сказка.

Ну, а Сергей Михайлович вышел не из сказки, а из автобуса и являлся образом одушевленным, когда направлялся в контору объединения “Ленрыбхолодфлот”, находившуюся лишь в нескольких остановках от Московского вокзала города-на-Неве.

В отличие от вышеназванного героя произведения, он добровольно отказался от учебы в духовной Семинарии и также добровольно нанялся рыбообработчиком на морозильное судно ”Пярнуранд” – жизнь продол-жалась, а после очередного закрытия визы лучших вакансий не было, на другие должности его не принимали, и никто на всем остальном флоте в нем не нуждался.

Выписывая направление на судно, инспектор отдела кадров с вздохом предупредил Сергея Михайловича, что работать придется много и будет тяжеловато, но инакомыслящий пария был и этому счастлив, хотя даже не подозревал – куда нанимается и что это за труд.

Тот, кто побывал в Ленинграде, конечно же, знает или, по крайней мере, наслышан о районе Автово.

Прямо у выхода станции метро с одноименным названием останавли-вался автобус №17, следовавший в Лесной порт.

Предпоследняя остановка находилась в рыбном порту. С. М. вышел на ней и отправился к проходной. Пропуск с названием судна ему был выдан еще в отделе кадров.

Пройдя метров 200 от проходных по направлению к причалам, он увидел на одном из них болтавшийся на привязи “Пярнуранд”.

Это был довольно небольшой пароход с одним трюмом, хотя и весьма солидной для такого корпуса надстройкой.

Около него на причале стоял фургон-рефрижератор “ALKA” с открытыми дверцами контейнера.

На корме работал судовой кран, очевидно пытаясь принять на борт замороженные продукты с берега. Прямо у трапа на палубе спало какое-то существо, состояние которого даже Стиви Уандер безошибочно определил бы как “невменяемое”.

Крановщик никак не мог сообразить какую рукоятку необходимо дергать в нужный момент, поэтому поддон летал над дрожащим от страха пароходом, словно сачок желторотого натуралиста, пытавшегося поймать в поле бабочку – Монарха.

Сергей Михайлович смекнул, что в настоящий момент крановщику так-же лучше было бы поспать. Вот почему он достал из кармана носовой платок и начал с отчаянием помахивать им, пытаясь привлечь внимание оператора.

В результате тот приметил “косыночку” и даже умудрился остановить неподдающийся управлению механизм. В конце-концов он начал вы-ползать из кабины крана.

На теле крановщика восседал комбинезон-подгузник, из накладных карманов которого, приклеенных к наколенникам, торчали козырьки бутылок.

– Все! – заорал красномордый руководитель погрузки шоферу, – кина сегодня не будет! Кран опять сломался. Приезжай завтра, может статься боцман придет!

– Ребята, помилуйте! Я уже третий день сюда наезжаю, никак не могу выгрузиться! – взмолился шофер.

– Ничего не знаем. Начальства нет. Хорошо вот, хоть подмена при-ехала, – с радостью в голосе проговорил крановщик.

Затем, протягивая руку Сергею Михайловичу, он добавил:

– Николай Васильевич, старший матрос. А это вахтенный – Володька. Пойдем, постараемся его разбудить. Ты что, новенький?

– Да. Вот направили к вам матросом. А может все-таки поможем шо-феру выгрузиться? Жалко парня, – спросил С.М.

– А это уже пусть голова болит у старпома, – подвел окончательный итог Васильевич и начал ногой пинать Володьку.

Шофер, матерясь закрыл контейнер и что-то прокричал, махнув кула- ком в сторону “Пярнуранда”.

Сергей Михайлович успел расслышать только два слова – “жалобная книга”.

Вахтенный Вовчик отвечал на пинки скорбным мычанием, и коллега оставил эту затею.

– Ну, – обратился он к Сергею Михайловичу, – принимай вахту.

Пойдем, покажу тебе, где ты будешь первое время обитать. А то мы с Вовкой уже три дня, как заступили в дозор. Порой забредет кто-нибудь, но наших пока еще не было.

С этими словами он провел новоиспеченного матроса в помещение столовой команды.

На столе стояли грязные стаканы и огромная, литров, так-эдак на 10, жестяная банка томатной пасты, которая в дальнейшем будет сниться Сергею Михайловичу всю оставшуюся жизнь.

В углу лежал матрас – лежбище для вахтенного матраса.

– А поесть здесь что-нибудь найдется? – осторожно поинтересовался у ветерана Сергей Михайлович.

– Конечно, – ответил дядя Коля, – вот томатная паста. Можешь ее и по-есть, если хочешь. Можно также сварить из нее супчик. Ну, а разведешь с водичкой – получится томатный сок!

– И это все!? – удивился новобранец.

– А разве мало, – пошутил Н.В., открывая бутылку, и добавил:

– Ну, давай выпьем по одной, и я пойду искать машину – надо как-то вывозить Вальдемара.

Выпили по две, закусили томатной пастой и запили томатным соком. Сергей Михайлович натянул на рукав красную повязку с белой полосой (знак отличия вахтенного матроса) и сразу почувствовал себя команди-ром военного линкора – знак отличия водки, ударившей одновременно по голове и голодному желудку.

Он бросил свою сумку на матрас, перешагнул через своего коллегу и отправился осматривать судно.

В основном все помещения оказались закрытыми и охранять, в общем-то совсем было нечего. Но счетчик уже защелкал, к тому же Сергей Михайлович составил для себя кое-какое представление об устройстве этого чуда.

Электропитание подавали с берега, так что все механизмы, абсолютно ненужные в то время, отдыхали вместе с экипажем, надежду увидеть который, Сергей Михайлович начал уже терять.

Глядя на одинокий чан с водицей, скромно расположившийся в углу столовой, Сергей Михайлович раскумекал, что созерцает перед собой единственного собеседника.

Наконец, подъехал самосвал. Еще более пьяный, чем прежде, дядя Коля с помощью Сергея Михайловича кое-как запихал начавшего блеять и блевать подчиненного, начиненного спиртным, в кабину.

Он оставил вновь заступившему бутылку водки и, прощаясь, со слезами проговорил:

– Не переживай. Через четыре дня должны сняться в рейс. Глядишь – пройдут день-два, тебя кто-нибудь и подменит.

Самосвал направился в сторону проходной.

Сергей Михайлович, как и положено вахтенному, соблюдал бдительную дисциплину. Настроение было неплохим, жизнь вновь открывала новые возможности, называемые на море горизонтами.

Он зашел в столовую, зачерпнул ложкой пасту, задумчиво разжевал ее и запил томатным соком.

Прямо по носу “Пярнуранда” скучал большой морозильный траулер “Пионер Заполярья” Ленинградской базы океанического рыболовства, такой же тихий и безлюдный.

Тогда еще Сергей Михайлович не подозревал, что ЛенБОРФ сыграет свою, довольно весомую роль в его жизни.

Он и не заметил, как к трапу подошел какой-то парень. Тот прокричал, не поднимаясь на борт:

– Эй, хватит балдеть! Пошли ко мне в гости. Там у меня в каюте сидят две девчонки.

Сергей Михайлович с подозрением в голосе спросил:

– А ты кто такой будешь?

Тот в ответ громко рассмеялся. Затем, рассеяв подозрительность Сергея Михайловича, весело добавил:

– Я вахтенный с ”Пионера Заполярья”. Пошли, говорю тебе!

– Не имею права покидать пароход, поскольку на борту я один как перст, – отчеканил вахтенный “Пярнуранда”.

– Довольно дурака валять! Какая к черту вахта? Я вон и сам скоро отча-ливаю, – засмеялся пионер Заполярья.

– Ладно, уговорил, только ненадолго, – неохотно согласился С.М.

Его коллегу звали Гена.

В небольшой каюте на главной палубе траулера сидели две миловидные девицы, пьяные, как сорок тысяч братьев.

На столе стояли несколько бутылок. Гена разлил вино по стаканам.

Завязалась бессмысленная беседа. Внезапно хозяин борделя произнес:

– Слушай, Серега, ты бы постоял за меня немного, мне домой нужно. Понимаешь, мама больная. Я мигом, а? – взмолился Генка.

Он сразу сыграл на чувствах ответственности Сергея Михайловича, пре- красно понимая, что тот не подведет.

– А как же “Пярнуранд”? – с удивлением спросил С.М.

– Так ты стой прямо у нас на корме и обозревай себе оба парохода одновременно!

Михайлович понимал, что нарушает режим несения вахты, но мама – это святое. И все же с надеждой избежать неприятностей, он спросил:

– А что на судне больше никого нет?

– Почему нет? Вон, если хочешь Лариску или Наташку забирай с собой на вахту, а то и сразу двоих. Будете нести службу! – подморгнув, засме-ялся Генка и ему вторил шакально-девичий гогот.

– Ну, нет уж. Я как-нибудь один справлюсь. Ты только побыстрей воз-вращайся, – категорически заявил Сергей Михайлович.

– Тогда я девок закрою. Пусть до утра здесь остаются – потом раз-беремся! – с этими словами Гена навсегда исчез из его памяти.

Ну, а он заступил на вахту теперь уже на борту “Пионера Заполярья”.

На сцену ленинградской земли Галактика опустила занавес ночи.

В порту не было ни единой души, только духи.

Прямо у трапа стояла скамеечка, сбитая из нескольких досок. На ней Сергей Михайлович и пристроился. Он и не заметил, как уснул, когда со словами:

– Вахтенный, не спать! – его разбудило какое-то подвыпившее тело, зигзагообразно проследовавшее в сторону надстройки.

Часы показывали лишь 05.37, хотя времени текущие сутки отсчитали несколько больше.

Как и Николай Ленин, Сергей Михайлович отводил свои часы назад, но не на четверть часа, а всего на несколько минут, которые постоянно согревали его, проснись он посреди ночи для калькуляции оставшегося времени сна.

Нехотя он отправился дежурить на “Пярнуранд”. Миновали чудо-сутки.

К середине дня на пароходе появились старший помощник, боцман, электрик и еще несколько аморфных тел.

Жорик (ст. пом) оформил пребывание Сергея Михайловича на борту, и он, наконец - то, получил статус официального члена экипажа судна. Совместными усилиями погрузили с берега сухие продукты и сложили их в провизионное помещение – артелку.

Холодильная судовая установка временно не функционировала по той причине, что электропитание судна осуществлялось от береговой сети, так что дядя Коля с Вальдемаром старались зря – получение мяса и овощей было отложено на пару дней.

Рыбаки всегда являлись неплохими кулинарами, поэтому каждый внес свою лепту в приготовление обеда, который померещился Сергею Михайловичу прямо королевским.

Он хотел, было заикнуться по поводу своей замены, но Жора попросил его отстоять еще сутки ввиду нехватки людей.

– Не расстраивайся и не напрягайся особо. На послезавтра намечен отход, так что в любом случае тебя скоро подменят, – успокаивающим тоном произнес старпом.

Судовое начальство уже начало производить отлов членов своего экипа-жа по всему городу. Сбор был назначен на 14 мая.

Сергей Михайлович уже начинал осмысливать порядки, которыми руко-водствовались на берегу ребятки из “холодка”, в частности – экипаж “Пярнуранда”. Главное – вовремя смыться с судна, дабы не оказаться сцапанным на работы.

К вечеру народ разбрелся по ликеро-водочным объектам, а Сергей Михайлович остался один на один с повязкой на рукаве. Правда, на этот раз, оказавшись поумнее.

Теперь он проводил дежурство в столовой команды и “во двор” даже не высовывался. Туда же с разрешения старпома он перетащил черно-белый ламповый телевизор, который спрятался на время от гурьбы в кладовой.

Сергей Михайлович уютно развалился на матрасе и включил передачу “А ну-ка, парни!”. Он был счастлив и чувствовал себя почти богатым человеком.

В его распоряжении были две палки врачебной колбасы, хлеб, яблоки, копченая ставрида, две бутылки водки (их по-возможности Жора попро-сил придержать), пиво, консервы, и, конечно же, томатная паста.

С таким запасом провианта Сергей Михайлович мог продержаться в вахтенной осаде не менее месяца.

На следующий день – 13 мая, естественно, на пароходе так никто и не появился – каждый имел на то причину – дьявольский день. Лишь измученная “ALKA”, повиляв фургоньим хвостиком и осознав, что и на этот раз не удастся выгрузить “скоропорт”, погудела для порядку своим клаксоном, да и удалилась восвояси – на продбазу.

Сергей Михайлович предпочитал меньше привлекать к себе внимание даже ночью. Поэтому, он произвел светомаскировку, потушив свет и в самых необходимых местах.

Опрокинув 150 гр. из Жориных запасов, закусив по привычке томатной пастой и запив соком той же породы, он забаррикадировался в столо-вой, упал на ставший таким родным лежак и захрапел, улыбаясь во сне.

Так можно было ловить рыбу хоть всю жизнь!

На “Пионере Заполярья” было по-прежнему тихо – там, по всей види-мости, выходить в рейс пока никто не собирался. Впрочем, как и на “Пярнуранде”.

Наконец, наступило долгожданное 14 мая.

Проснувшись пораньше, Сергей Михайлович постарался с утра быть похожим на вахтенного матроса.

Он стоял у трапа в ожидании. Действительно, основные ударные силы начали, потягиваясь, подтягиваться к восьми утра.

Капитан был суров, высокомерен и весьма сердит, явно не опохме-лившись с утречка. Он напустил на себя внешний вид главнокоманду-ющего Балтийским флотом и проехал мимо, даже не соизволив поздо-роваться с такой мелкой шпротой, как вахтенный матрос.

В такт ему продифилировал и электромеханик. Отсутствие у него необходимого для данной должности рабочего диплома, который был аннулирован по причине многолетнего пьянства, скрывалось за сверх-толстыми роговыми очками ученого-электронщика, а на судне им была оккупирована вакантная позиция помощника по судовому хозяйству.

Подвыпивший старший механик оказался веселеньким парнем и даже поинтересовался судовыми делами.

Жора был дальше некуда приветливый. Жора есть Жора.

Экипаж “Пярнуранда” состоял из 34-х человек, поэтому, когда адмирал флота, открывая общесудовое собрание, насчитал всего лишь 19 тел, он был разъярен, будто бы никогда в “холодке” и не работал, а порядки, царившие здесь, являлись для него не приемлемыми.

Сыграв свою роль на “отлично”, хозяин сошел со сцены и отправился в буфет (в Автово). Дело было за Жориком.

Тот переписал всех пофамильно, приказал разойтись и, во что бы то ни стало, вернуться к 8-ми утра следующего дня.

На горизонте вновь замаячила уже привычная для Сергея Михайловича вахта. Но внезапно его подменили, позволив отдохнуть почти сутки.

Разумеется, своей отдельной каюты у Сергея Михайловича не было, и быть никак не могло.

Жора предупредил его, что пока он будет находиться в “подвесных” и попросил где-нибудь перекантоваться до лучших времен.

Ну, а штат палубной команды состоял из десяти моряков, включая старшего матроса и боцмана (кстати, в конечном итоге, тоже матроса, непонятно по каким флотским критериям, затесавшегося на всех судах в младшие офицеры).

С последними Сергей Михайлович уже познакомился.

Боцман представился, как Циклоп Алексеевич, очевидно забыв свое настоящее имя. Где он потерял свой глаз и как проходил медицинскую комиссию, можно было спросить, ну разве что, у Горацио Нельсона.

Однако, в“ холодке” можно было повстречать и не такое!

Об этом Сергей Михайлович узнал позднее.

Циклоп позволил ему поначалу переночевать в его каюте, которую он делил с Николаем Васильевичем. Еще две каюты матросов на три и пять тел соответственно, были временно закупорены по причине отсутствия постояльцев.

На следующее утро, ровно в 08.00 по Ленинграду, сызнова состоялся отходной митинг с размахиванием крыльев.

На нем присутствовало уже 22 бойца – прогресс был очевиден. Правда, явились – не запылились совершенно новые тела, поскольку семеро из предыдущего списка отсутствовали. Стало быть, 12 туловищ все еще находилось на отдыхе. Они были в розыске.

Так продолжалось несколько дней, пока старший помощник Жорик окончательно не запутался со списками, а директор плавбазы не решил выходить в море без трех членов экипажа – рефмашиниста, камбузника и четвертого механика – их уже препроводил с оказией на промысел производственно-транспортный рефрижератор “Октябрьск”.

Наконец, вконец истосковавшийся по морю “Пярнуранд” (что было не логично – “ранд” по-эстонски означает “берег”) вышел в море.

Сергей Михайлович взглянул в тот момент на подозрительное небо, где было четко написано: