Ю. Ю. Карпов взгляд на горцев взгляд с гор

Завершу этот параграф рассказом о тушинских белади— 'предводителях, наездниках', о которых в народе слагались хвалебные песни.

На ту же тему см.: [Геничутлинский, 1992, с. 38].

280 Ю. Ю. Карпов. Взгляд на горцев. Взгляд с гор

Замолвлю речь, о дева, сидящая в Омало,

Восхвалю главнейших тушин, по завету моего брата,

Да заменит мне собою смерть Зезва Гаприндаулова сына!

Не в одних местах делал он набеги, не страшась гибели.

В Ачхоти (место на стороне Осетии) летит он стрелой на сером коне

и знает все пути Тании (гора на галгайской стороне) Не нужны похвалы богатырю Бурма Цихели швили. Где только он ни дерется, везде режет правую и левую (руки). Тавбери Гичалидзелихай наездник на гнедой лошади. Прагнули (шашка. — Ю. К.) его всегда режет по вкусу хозяина

и не раз упивалась кровью врагов. Восхвалю Хведа Салкрулидзева, в Опахе извлекшего саблю. Истребил он множество семейств и прошел по непроходимым,

неведомым местам...

[ЦискаровТ., 1849]

Тушинские белади практически ничем не отличались от «наездников» гор­цев иных территорий Кавказского края, включая Дагестан. Поэтому такой рас­сказ дополнит информацию о войнах между ближними соседями, внеся в нее колорит личностей, чьими руками и талантами они делались. Это позволит конкретизировать вопрос о механике подобных войн и их правилах, в некото­рой степени уточнит позицию российской администрации в отношении гор­цев, наконец, явится весомым дополнением к характеристике личности горца, мало чем различавшейся, будь он тушин или дагестанец.

На Кавказе и за Кавказом (т. е. в Закавказье. — Ю. К.) весьма трудно про­слыть в народе храбрецом, труднее, быть может, чем где-либо на земном шаре, потому что здесь не один, не два удачных подвига доставляют воину наименова­ние отличного храбреца, а целые десятки подвигов и притом подвигов истинно геройских. Повторю, что здесь, в стране вечной войны, чтобы сделаться извест­ным храбрецом, в особенности между горскими племенами, посвятившими всю свою жизнь резне, нужно совершить дела молодецкие, дивные! Здесь каждый горец — строгий судья в деле военном и скуп на похвалы в этом отношении. Но когда воин, в неоднократных подвигах, своею отважностью, неустрашимостью, умною распорядительностью и самоотвержением спасает товарищей или табуны и имущества односельчан своих, отклоняет гибель от родных аулов, тогда не красноречивые реляции, а последствия этих дел — явные заслуги обществу за­ставляют именитого старейшину произнести справедливый приговор (повторе­ние отзына целого народа): «Этот воин достоин названия храброго».

[Эрнстов, 1856]

Так начинается очерк грузинского этнографа середины—второй половины XIX в. Рафаила Эристова о выдающемся тушинском «наезднике» того времени Шете Гулухаидзе.

Он слывет в народе отчаянным храбрецом, и мало найдется людей (от Го-рийского округа до Закатал и от центра Дагестана до Тифлиса), которые не слы­хали бы об его подвигах, не отзывались бы о нем с похвалою, не произносили бы с удивлением его имени, столь грозного для лезгин и дидойцев.

Не случайно Шете оказался в ноле зрения французского романиста Алек­сандра Дюма-отца, совершившего вояж по Кавказу в 1850-х гг. и посвятивше-

Глава 4. Соседи

281

го ему в своей книге «Кавказ» несколько страниц. Оценка французом храбре­ца-горца, безусловно, интересна, и я приведу ее ниже, но сначала изложу исто­рию жизни знаменитого тушина, детали которой он лично сообщил Р. Эристову. Отцом Шете был Звиади Гулухаидзе — «беднейший из тушин Чагминско-го общества, но известнейший стрелок», который раз, поссорившись со своим дядей и убив его, вынужден был, спасаясь от кровомстителей, переселиться с женой в Хевсуретию. Там он вскоре умер, и уже после этого его жена Сабеда произвела на свет мальчика, названного Шете. Отчаянное положение женщи­ны вынудило ее тайно вернуться на родину, где она поселилась у своей сест­ры. Вскоре у мальчика не стало и матери, и он жил с теткой, которая с трудом сводила концы с концами. Шете рос быстро и в 14 лет отличался завидной си­лой и ловкостью, а также меткостью в стрельбе из отцовского ружья. Однако его жизнь проходила под постоянным страхом кровной мести со стороны род­ственников убитого отцом человека. То ли откровенная бедность тетки с пле­мянником, то ли общая жалость к сироте, но в конце концов мстители отказа­лись исполнить свой долг на подростке и объявили ему об этом. С этого вре­мени Шете начал свободно ходить по горам, и сакля его тетки наполнилась мясом дичи.

Жизнь складывалась вполне удачно, но «пылкому молодому горцу нужны были сильные ощущения: он хотел прославиться, он искал случая выказать свою удаль и отвагу. Поэтому мог ли он равнодушно смотреть на близких со­седей, непримиримых кистин, лезгин и дидойцев — вековых врагов его веры и родины!» Этот комментарий явно принадлежит автору очерка, придававшему излишне большое значение идеологической подоплеке вершившихся горцами сопредельных территорий дел.

Раз Шете пришел к опытному односельцу своему с просьбою предоставить ему случай подраться с лезгинами. В первом же деле Шете показал себя мблод-цем; следующие затем два набега были также удачны; в них молодой Гулухаидзе удивил земляков своею неимоверною храбростью, стойкостью и хладнокровием. С тех пор Шете пристрастился к набегам и, оставив охоту на туров, стал охотиться на дидойцев. Он познакомился с местностью вражьих аулов, узнал все тропинки, выходы и входы лезгинских деревень и если, бывало, не успеет согласить односельцев своих предпринять набег, то один пускался на поиски врагов.

Наконец, Шете вызвался быть белади— предводителем, и малыми пар­тиями стал делать набеги. В короткое время на стенах домов Шете и qvo сосе­дей было прибито порядочное количество вражьих рук.

У тушин есть обыкновение отрезывать у убитых неприятелей правые кисти рук и прибивать их к дому своему или тех односельцев, родственники коих были убиты неприятелем). Гулухаидзе навел ужас на соседних неприятелей; он сделался грозой лезгин, его стали бояться дидойцы...

282 Ю, Ю. Карпов. Взгляд на горцев. Взгляд с гор

Судьба явно благоволила удальцу, однако «пустая слава» не могла решить потребностей семьи, в которой появились дети, и Шете отправился в Кахетию, на кордонную линию, с целью упрочить славу и заработать денег.

Герой рассказывал Р. Эристову:

Славно было мне в Кахетии. Наконец-то я мог жить безбедно, да и семейст­ву в состоянии был посылать денежки. Только тяжеловата была немного служба моя, потому что меня посылали всюду... Бывало, говорят: «Шете! Отправься ту­да-то. Шете, осмотри горные тропинки. Шете! — говорят, — хищники пробра­лись, накажи-ка их...» Случалось также, что придут ко мне ребята и просят, чтоб я их потешил... Известно, молодежи хочется поохотиться... Вот я и возьму од­ного или двух молодцев, не больше, и отправимся бродить по дидойскому ау­лу... В другой раз напросились ко мне двое молодых тушин... новички еще... Новел я их прямо к аулу Хупро. Слышу, мычат быки... думаю: верно тут пасту­хи... Подошел поближе и увидел четырех дидойцев, сидящих у огня. Подстрелить врага, не предупредив его, стыдно... Вот я и окликнул их. Они вскочили, схватили оружие, а мы гикнули, подбежали и сошлись лицом к лицу с пастухами... Вскоре за тем мы ужинали в шалаше пастухов, а около нас четверо дидойцев спали вечным сном.

В этих словах гордость и самосозерцание героя, романтика, рыцарская честь, сопряженная с правилами ведения войны с соседями. Но вслед за этим Шете рассказал другие истории, в которых главенствовал меркантильный ин­терес.

Бывало, как денег у меня не станет, я отправляюсь на охоту за лезгинами, принесу вражьи руки, а начальники и помещики то и дело наполняют пустой ки­сет мой. Таким образом я обеспечивал себя месяца на два и более. Однажды я принес две руки полковнику Безарбазову (Безобразову). Славный был человек!.. Вот он и молвит мне: «Ты всех, говорит, лезгин перебьешь, скоро не с кем нам будет и драться»... Шутить изволили... Пора, говорит, тебе крест дать. Нет, говорю, денег хочу.

Характеристика героя будет неполной, если особо не выделить заслуги Ше­те в отражении нападений «лезгин». «Шете шесть раз был свидетелем нашест­вий лезгин огромными полчищами на тушинские деревни и пять раз (раз толь­ко, по болезни, не участвовал в деле) с горстью храбрых с успехом отражал неприятелей». Весомым был вклад Гулухаидзе в организацию обороны селе­ния Шенако в 1837 г., о которой говорилось ранее.

Нас было в двух башнях 70 человек, но из них 40 были старики, женщины и дети. Рассвело. Один дидоец выступил вперед и начал говорить, смеясь: «Отдай­те нам только женщин, а вас не тронем... Нам можно иметь по несколько жен». Эти слова взорвали меня!.. Я подошел к щелке и закричал ему: «Я, Шете Гулу­хаидзе, здесь, и вам уже не для чего стоять около нас и топтать снег». За этими словами раздался первый мой выстрел и наглый насмешник пал мертвый. С тех пор винтовка моя уже не умолкала.

Однако тушины были заблокированы врагом. Осада Шенако длилась три недели, в течение которых защитники испытывали голод, нехватку воды и ру­жейных зарядов, но, вспоминал позднее Шете, «находившийся в стане не­приятельском старый мой кунак, пречестный лезгин, снабжал меня поро­хом... Дидойцы собирались поджечь наши башни, и предводитель их Бига (не

Глава 4. Соседи

283

Гулухаидзе спрашивали, видел Шамиля. Худ. Н. Пиросмани

ли он Шамиля. Тушин отвечал, что

имам Дагестана и Чечни трижды «просил его к себе, хотел видеть его (так как о нем много слышал) и сделать ему подарки, но Шете всегда отвергал эти просьбы, зная, как он говорит, что его бы там изрезали на куски» [Эристов, 1856].

Дагестанцам было за что ненавидеть тушинского белади. «В маленьких набегах и стычках убито им собственноручно 42 человека, да в больших делах более 28 человек» [Эристов, 1856]. Другой источник сообщал, что у Шете «хра­нились развешенными свыше семидесяти кистей правых лезгинских рук — доказательство лично убитых им врагов» [Ховен, 1860, № 102, с. 26] (см. так­же: [Волконский, 1876, с. 388]).

О Шете рассказывали удивительные и одновременно страшные истории.

Однажды вследствие какой-то кражи или обиды, Шаге прокрался в ближай­ший лезгинский аул... Выждав ночи и высмотрев, что семья лезгина села ужи­нать, Шате вышел из своего убежища, взошел на крышу той сакли, которая при­надлежала его врагу, и сквозь дымовое отверстие неожиданно влетел в комнату, где спокойно и беспечно сидели вокруг круглого приземистого столика члены семьи. Прежде чем последние опомнились от испуга, непрошеный гость, с кин­жалом в зубах и пистолетом в руке, выхватил у матери из-под груди лезгиненка и быстрее джейрана скользнул за дверь... Нечего делать, лезгину пришлось вы­купать мирным путем своего наследника.

[Волконский, 1876. с. 389]

Александр Дюма записал такой рассказ.

В числе рук, принесенных Шетом, была одна детская. Как же она к нему по­пала? Шет— рубака. Лезгинские матери, чтобы заставить замолчать детей, го-

284 Ю. Ю. Карпов. Взгляд на горцев. Взгляд с гор

ворят: «Вот я сейчас позову Шета». И дети со страху умолкают. Один из них, более других упорный или, может быть, не веривший в Шета, продолжал пла­кать. Это было ночью. Мать взяла ребенка и открыла окно.

— Шет, Шет! — крикнула она, — отрежь руку этому плаксе.

И, чтобы устрашить ребенка, она высунула его за окно. Ребенок испустил отчаянный крик. Мать тотчас же заметила, что этот крик произошел от боли, а не от страха, и потому немедленно втащила ребенка назад: правая рука у него была отрублена.

Случилось же так, что Шет засел в засаду около этого дома и, услышав не­благоразумный зов матери, воспользовался им. Какие кровожадные звери эти люди!

[Дюма, 1988, с. 159] ¹⁹

Александр Дюма пересказал и историю мести Шете за смертельно ранен­ного в схватке сына:

Отец взял труп, обнажил его и положил на стол; потом концом своего кин­жала сделал семьдесят пять меток на стене, после чего разрубил тело своего сы­на на 75 кусков — по числу родственников и друзей, способных носить оружие.

— Что ты делаешь? — спросил его полковник, увидевший его за этой страш­ной работой.

— Я отомщу за Григория, — отвечал он, — через месяц мне будет доставле­но столько же лезгинских рук, сколько здесь кусков.

И действительно, спустя месяц он получил от своих родственников и друзей семьдесят пять рук, к которым он присоединил от себя еще пятнадцать, добытых им самим, — всего девяносто рук: Григорий был отомщен.

[Дюма, 1988, с. 159]

Достоверность этого рассказа остается на совести автора. Для него — че­ловека предельно далекого от Кавказа— мусульмане-лезгины, а равно туши­ны, «при всех своих христианских чувствах», были горцами, жившими по одинаковым установлениям [Дюма, 1988, с. 158—159]. В этом с ним нельзя не согласиться.

О Шете можно еще добавить, что по достижении 50-летнего возраста (ро­дился он, судя по всему, в первые годы XIX столетия) ему «наскучила бродя­чая жизнь», он вернулся к семье, обзавелся хозяйством, «купил штук 200 овец, но их угнали добрые соседи его лезгины. Шете... бесился, но овец уже не мог вернуть. Зато он взамен пригнал от лезгин 6 лошадей, а в другой раз 8 лошадей и 2 катеров (то же, что лошак, помесь осла и кобылы. — Ю. К.). Это его не­много успокоило». За оказанные российскому правительству услуги он полу­чал денежные пособия, а также жалованье за охрану наблюдательного пункта. Шете говорил, что состарился и не может уже драться с врагами. Но Р. Эри-стов не верил ему: «Шете притворяется... Кровавая резня доставляет ему удо­вольствие; она сделалась его ремеслом». Этими словами он и закончил свой очерк о тушинском бслади.

4.2.1. Ближние соседи. Правила общения

Оставим дидойцев и тушин и их героев и посмотрим, как иные погранич­ные с Грузией общества Дагестана выстраивали свои отношения с соседями.

Глава 4. Соседи

285

Горский аул. Худ. Т. Горшельт

Впрочем, их «противолежание» не было абсолютным, и оба мира не могли уйти от того, чтобы искать и находить взаимные интересы и реализовывать та­ковые в устойчивых связях. Положение аналогично тому, какое сложилось у дидойцев с населением Кахстии и ее правителями. Местные горцы спускались в долину для торговли, на сезонные работы, для выпаса скота, где они имели постоянные пастбища. Порядок связей горцев с негорцами подробно описал в 1832 г., т. е. уже в ходе активных военных действий, офицер русской армии И. И. Норденстамм. Он же сообщил информацию о договоре, который был за­ключен в последней трети XVIII в. анцухцами и бежтинцами (капучинами) с правителем Кахетии Ираклием И.

При царе Ираклии (кахетинские. — Ю. К.) деревни Сабуй, Шильда, Алмати и еще два селения платили капучинцам с каждого двора ежегодно по 5 абазов, одной курице, десяти хлебов и одной тупке водки ²⁰, а деревни Кварели, Гавази,

" В другом источнике эта информация уточнена: «..Л тунге (5 бутылок) водки. [Верже, 1858, с. 261].

286 Ю. Ю. Карпов. Взгляд на горцев. Взгляд с гор

Чеканы и Кочетаны платили такую же подать анцухцам. За то сии два общества по востребованию царя Ираклия должны были из своей среды сформировать ополчение и действовать оным там, где царь прикажет. Правилом было положе­но, что в таковых случаях выходили все свыше 15 лет, исключая стариков. Такое ополчение было обязано само в исправности содержать свое вооружение; прови­ант и порох получались от царя во время нахождения на службе.

[Норденстамм, 1958, с. 323]

Из изложенного виден обоюдный интерес сторон: дагестанцы «продавали» свою военную силу (причем в полном объеме, так как, по требованию грузин­ского царя, выступало все дееспособное население их обществ) за натураль­ную плату, а также за возможность хозяйственного использования земель со­седей. Последнее было особенно важно для горцев , и потому они «всегда прежде к Грузии были миролюбивы», а когда соседи оказались в составе Рос­сии, то они и с последней стремились оговорить условия сохранения экономи­ческих связей с Кахетией (обзор материалов см.: [Лугуев, Магомедов, 1994, с. 23 и след.]). Не случайно бежтинцы, анцухцы и жители других аварских об­ществ, составлявших федерацию Антль-Ратль (Семиземелье), не спешили включаться в активное военное противостояние с Россией. Шамиль в первые годы своего правления слал им воззвания с требованием под угрозой расправы пополнить войска мюридов [Шамиль, 1958, с. 90—91]. До этого, а отчасти и позднее горцы указанных обществ совершали нападения на кахетинские де­ревни лишь малыми партиями.

Для них вовсе невыгодно делать набеги большим числом: их скорее можно открыть , цель тогда останется не исполнена. Меньшим же числом они везде могут пробраться скрытно, и всегда имеют удачу, и без добычи редко возвраща­ются домой.

[Норденстамм, 1958, с. 328]

Для этих ближних соседей кахетинцев политическое и идеологическое про­тивостояние «другому миру» не было ведущим и даже особо значительным, хотя элементы декларативного противостояния все же усматриваются. Не слу­чайно плата кахетинских крестьян дагестанцам за предоставление военных услуг их царю названа податью " . Такая формулировка выражала взгляд «верхних» на «нижних» и оценку первыми возможных отношений между ними.

В свете указанного примечательно письмо, адресованное в 1816 г. анцух-цами генералу А, П. Ермолову.

²¹ Об Анцухском обществе сообщалось, в частности, следующее: «Общество это вооб­ще бедное и обыкновенно вынуждено приобретать для себя жизненные припасы в Кахетии (Грузии), променивая там разные шерстяные свои изделия, кинжалы и баранов. Большая часть (более 2/3) сего общества сходит па зиму с своими незавидными стадами на Алазан-скую долину, где имеет свои мельницы на ручье Шорахеви, над которой есть небольшая площадка в лесу с кочевыми шалашами, называемая Хазал адатль [Мочульский (А), л. 172].

²² Чуть ниже тот же автор отмечал, что в случае общего набега антль-ратльские лезги­ны могут собрать до 4—5 тыс. хорошо вооруженных пеших воинов.

²³ В интерпретации подобных фактов грузинской стороной звучал противоположный акцент. Обычно говорилось, что в «прежние времена» эти «лезгинские округа» принадле­жали Кахетии [Гильденштедт, 2002, с. 247].

Глава 4. Соседи

287

О высокопочтенный эмир Ер­молов! Мы будем поступать так же, как поступали с эмиром Ирак­лий-ханом, и мы желаем, чтобы ты также сделал то, что делал Ирак­лий-хан, и чтобы ты подобно ему платил нам дань.

Зная подход А. П. Ермолова к решению «кавказских дел», можно было ожидать использования им край­не жестких мер. Но главнокоман­дующий ограничился малым — он закрыл местным овцеводам пути в Кахетию, и вопрос о «дани» решил­ся сам собой " , Анцухцы почувст­вовали силу, узнали возможности своих новых соседей «снизу» и от­казались от взгляда «сверху».

До конца 1840-х гг. анцухцы и бежтинцы оставались наиболее ло­яльными к русской власти общест­вами па западнодагестанском уча­стке военных действий "⁶. В 1848 г. трудности военного времени, отягощенные последствиями сильного неурожая, вынудили их просить у российской адми­нистрации разрешения на переселение семьями в Кахетию [Движение горцев, 1959, с. 566]. В 1854 г. анцухский наиб Хара-Магомед и двое дидойских стар­шин сообщили командованию российских войск о намерении Шамиля совер­шить поход в Кахетию [Баратов, 1876, с. 245, 247, 248]. На завершающем этапе войны анцухцы и бежтинцы отчаянно сопротивлялись российским войскам

²⁴ Здесь, правда, возможна поправка на установившееся в доермоловский период среди горцев отношение к русской власти, которая активно заигрывала и подкупала владетелей и старшин независимых обшеств. Относительно последствий данной политики историк В. А. Пот­то замечал, что в одних горцах она поддерживала алчность, а в других вызывала «зависть и стремление набегами вынудить Россию платить дань и им». Письмо анцухцев явилось как нельзя более наглядным образцом сказанному: если даже «совершенно ничтожное... обще­ство (!?; на деле Анцухское общество не было таковым. — Ю. К.), обитавшее в трущобах Дагестана», выдвигало в качестве условия мирного сосуществования с Россией получение дани, то чего уж, казалось, было ожидать от более крупных политических сил [Потто, 1994, т. 2, с. 18].

²⁵ Письменный же ответ А. П. Ермолова выглядел так: «Не ждите от меня никакого ува­жения к просьбе вашей, чтобы от российского правительства определены были вам те же дары, которыми вы пользовались прежде, служа покойному царю Ираклию, ибо теперь вла­дычествуют не цари грузинские, по могущественный российский император, коего власть и неодолимая сила столь же много превышают власть прежнего в Грузии правления, сколько далеко отстоит солнце от земли» [Дубровин, 1888, т. 6, с. 286—287].

²⁶ В обзоре поенных действий в 1844 г. говорилось: «...Мулла Шабан с небольшою шай­кою хищников отправился к черельскому мосту, где обыкновенно собирались анкратльцы для совещаний, чтобы заставить жителей Анцуха и Капучи, более других нам преданных, принять шариат» [Юров, 1883, с. 344].

288

Аул Бешид (Бежта). Худ. Т. Горшельт

[Дубровин, 1896, с. 335—336; С линии, 1858], но, ощущая предрешенность ис­хода борьбы, шли на компромиссы с сильным противником и выступали по­средниками между побеждающей стороной и более «упрямыми», чем они са­ми, горцами (это, однако, не противоречит тому факту, что в то же самое вре­мя мужчины анцухского, капучинского и дидойского обществ, «начиная с 16-летнего возраста до стариков» собрались в назначенных местах, готовые к со­вершению военной акции) [Акты, 1904, т. 12, с. 1102, 1108] .

В условиях масштабной войны данные общества оказались в жерновах двух сил, намного превосходивших их собственные. С одной стороны, имам и его наибы требовали «нарушения мира с русскими» и «восстановления шариа­та» под угрозой присылки «такого войска, которое никакой пощады не знает, жаждет только убивать и грабить людей, и тогда никакое извинение от вас не будет принято». С другой — под страхом аналогичных карательных мер пол­ной лояльности к себе требовала российская сторона [Юров, 1882, с. 357, 379, 381]. В результате эти общества, чье географическое положение и обуславли­вало повышенный интерес к ним обоих соперников, по возможности лавиро­вали между ними, хотя это далеко не всегда им удавалось и не всегда выгляде­ло целесообразным.

Глава 4. Соседи

289

В середине 1840-х гг. — в период военных побед Шамиля, когда чаша ве­сов, казалось, определенно качнулась в его сторону, общества и отдельные се­ления начали склоняться к конкретному выбору.

[Юров, 1883, с. 357]

В 1845 г. «взбунтовался» ряд дидойских селений; теперь в официальных сводках Дидо значилось как «гнездо разбойников... главнейшее и храбрейшее лезгинское общество» [Ржевуский, 1883, с. 412]. Подобные факты резонно ин­терпретировать в свете тех мировоззренческих установок, которые обуславли­вали пиетет горцев к превосходящей все и вся силе. Военные победы Шамиля определили выбор джигитов данных обществ, отныне становившихся мюри­дами. Участие в победоносных рейдах имама сулило выгоды, так что маховик военной активности дидойцев, анцухцев, бежтинцев и др. с этого времени на­чал набирать обороты. Л разогнавшись, он и в изменившейся обстановке, спу­стя десять лет, когда победы остались позади и имам предпринимал масштаб­ные походы уже без дальних перспектив, по инерции еще вращался и будора­жил умы «смельчаков». По свидетельству современника событий Гаджи-Али, Шамиль в 1854 г. совершил поход в Кахетию, «склоняясь на просьбы жителей Цунтала и Тиндала, отцы которых прежде были во вражде с грузинами и цун-тальцы были впереди...» [Гаджи-Али, 1995, с. 50, 51]. Вспомним слова Аб-дурахмана о полезности использования цунтинцев в походах на Грузию, к ко­торым он добавлял, что цунтинцы «захватили у них (грузин. — Ю. К.) больше всех опорных пунктов, совершая на них нападения» [Абдурахман, 1997, с. 111— 112]. Просьбы цунтинцев (а так в лагере Шамиля называли не только це-зов/дидойцев, но и соседние с ними малые народы Западного Дагестана) к имаму объяснимы силой инерционного заряда, который разрушил правила от­ношений между ближними соседями, предпочтя им выгоды от набегов. То, что поход в Кахетию был совершен в момент активизации русско-турецкого воен­ного противостояния и, как предполагалось, должен был способствовать успе­хам турецкого оружия, мало изменяло картину " .

В настоящем случае надо учитывать и то, что общества Западного Даге­стана являлись транзитными территориями для рейдов на Грузию отрядов из внутренних районов Страны гор и одновременно сборными базами для них. Таковой была долина р. Ори-цкали в Дидо и земли селений Камилюх и Гене-колоб в Джурмуте. Там собирались отряды из разных районов, там они прохо­дили предпоходную подготовку "^у (возле указанных селений есть озерцо, где

Это справедливо подметил Н. И. Покровский [Покровский, 2000, с. 464]. Однако он несколько преувеличил взаимосвязь «просьб» цунтинцев с походами на Грузию аварских ханов в XVIII в. Цунта и Тинди были самостоятельными «вольными» обществами, к тому же первое придерживалось собственных правил отношений с населением соседних терри­торий Грузии.

²⁹ Офицер Генерального штаба русской армии Мочульский в 1844 г. писал: «В Дидой-ском обществе надобно заметить долину Ори-цхале, куда сходятся все дороги из Дагестана

10 Зак 4349