Ю. Ю. Карпов взгляд на горцев взгляд с гор

Начало миграций горцев в предгорные районы датируют концом XV— XVI в. Это явление было характерно для всей зоны Большого Кавказа, и при­чины его резонно связывать с изменившейся к тому времени политической об-

Глава 6. Время

525

В указанные столетия в Дагестане произошло расширение этнотерритории аварцев, даргинцев, лезгин, цахуров. Миграции носили разный характер— от переселений массовых до диффузных. Первые приводили к изменениям этно­территории горцев, при вторых горцы ассимилировались жителями предгорий и равнины, так что именно благодаря им, как считают некоторые исследовате­ли, в XVI—XVII вв. произошел быстрый рост численности кумыков [Магоме­дов А., 1990, с. 41—64]. Относительно масштабная миграция горцев в юго-западном направлении, на южные склоны Главного Кавказского хребта, в рай­он Алазанской долины, происходила постепенно и заняла длительное время; сначала поселения горцев там были сезонными, но равнинные территории с их угодьями уже составляли с горами единый экономический комплекс. Подлин­но массовым переселение туда не стало, в том числе ввиду резкого отличия тамошних климатических условий от горных (см., напр.: [Неверовский, 1847а. с. 7]). В северном и восточном направлениях миграции также носили затяжной характер. Этнотерритории аварцев и даргинцев расширялись за счет появления крупных селений в стыковой зоне гор и предгорий. К тому же предгорья и прилегающая к ним плоскость были достаточно плотно заселенными, а эконо­мически (и отчасти политически) составляли единый комплекс с горными тер­риториями [Магомедов А., 1990, с. 66—67]. Вследствие означенных причин до XX в. в Дагестане не наблюдалось массового переселения горцев на равнину, да в общем и стремления к нему (что отмечал автор газетной публикации на­чала указанного столетия). Спустя два десятилетия различия в характере пере­селенческого движения на Северном Кавказе и в Дагестане стали еще более заметными.

Советская власть в качестве одной из приоритетных и беспроигрышных линий своей политики в регионе выбрала земельную, напрямую связав ее с положением горских народов. «Горские массы, — заявлял Г. К. Орджоникид­зе, — в прошлом являлись экономически обездоленными, и чтобы сделать их союзниками Советской власти, необходимо было наделить их землей» [Орд­жоникидзе, 1956, с. 130]. Уже в начале 1920-х гг. на плоскость переселилось около 17,5 тыс. осетин, так что население горных районов Осетии отныне не превышало 14% от общей численности [Берозов, 1980, с. 225]. В те же годы 5/6 ингушей обосновалось на равнине [Очерки истории, 1972, с. 105] ^ю. В Даге­стане реальные возможности для переселений представлялись неясными. На первых порах предлагалось отдавать под распашку общественные пастбищные угодья в горах [Османов Г., 1970, с. 39]. Для создания же реальных возможно­стей для организации переселений в состав Дагестанской республики в 1920 г.

Помимо новой политической составляющей организации массового переселения горцев на равнину советская власть продолжала в отношении их политическую и социаль­но-культурную линию, которую в качестве руководства к действию приняла еще прежняя власть. Если прежде говорилось, что интеграция «кавказских племен с нашим отечеством пойдет тем успешнее, чем больше... будет предоставлено им средств к мирным занятиям земледелием и сельским хозяйством» [Часть неофициальная, 1890], то в новых условиях культуртрегерская миссия советской власти бравурно воплощалась в жизнь. «С первых же дней жители новых селений, — писалось о переселенцах-карачаевцах, — переходили от скотоводческого хозяйства к земледелию» [Карачаевцы, 1978, с. 108].

был включен Хасавюртовский, в 1922—1923 гг.— Кизлярский и Ачикулак-ский округа, что существенно увеличило ее земельный фонд. В 1923 г. был принят план переселения с расчетом вовлечь в него до 10 000 чел. и органи­зовать 20 переселенческих поселков, и на эти цели центральной властью были выделены средства [Самурский, 1925, с. 101—102].

Реализация плана столкнулась с очевидными трудностями: малярия выго­няла жителей вновь образованных на равнине поселков обратно в горы (боль­шинство горцев возвращалось восвояси, другие переселялись на летний пери­од), горцы не хотели жить в поселках с многонациональным составом (а имен­но такой вариант организации новых поселений предусматривался планом) [Османов А., 1994, с. 12]. Не менее значимой и столь же объективной трудно­стью в организации переселения оказался культурно-психологический фактор, отражавшийся в настроениях горцев. Он образно передан в книге Р. Гамзатова «Мой Дагестан»: «Предложите горцу переселиться на равнину... и он воспри­мет ваше предложение как оскорбление». На лозунг «Вылезем из каменных мешков и поселимся на цветочных полянах» горцы отвечали: «Если даже це­пями потащите, не пойдем на плоскость!»; «Мы как гвозди вколочены в эти скалы. Никто не имеет права вытаскивать нас из наших гнезд» — и т. д. и т. п. [Гамзатов Р., 1989, с. 261—262]. Как следствие означенного, в 1926 г. во всех равнинных округах ДАССР насчитывалось 2,5 тыс. горцев — аварцев, даргин­цев, лезгин, лакцев и др., или 2 % населения равнины [Народы Дагестана, 2002, с. 41].

Центральные органы власти страны не были удовлетворены ходом выпол­нения своих решений. В 1930 г. были выделены значительные денежные сред­ства на реализацию плана земельно-водной реформы, согласно которому в Да­гестане следовало переселить в равнинные районы, расселить в горах и пере­вести на оседлость (кочевых ногайцев) до 40—50 тыс. чел. [Османов А., 1994, с. 15]. В практике переселения стал использоваться опыт так называемых каз-маляров. Овцеводы со скотом спускались на равнину, там они отстраивались, производили запашку и «таким образом постепенно экономически связыва­лись с равниной, а затем и вовсе обосновывались на освоенных землях» [Ос­манов Г., 1970, с. 101].

В 1944 г. в связи с депортацией чеченцев в Среднюю Азию и Казахстан в предгорные районы Чечни были переселены жители 224 селений (из них 114 — полностью и 110— частично) из 21 высокогорного района Дагестана [Народы Дагестана, 2002, с. 42]. Переселение осуществлялось в принудительном поряд­ке, о чем свидетельствуют данные по дидойцам (цезам). В Чечню их пересели­ли полностью (1550 хозяйств), но в 1945—1947 гг. самовольно вернулись об­ратно 267 хозяйств, а к 1952 г. — еще 500 хозяйств [Магомедов Дж., 1994, с. 20—21].

В 1951 г. на союзном, а потом республиканском уровне были приняты но­вые решения по переселению, которые реализовывались на протяжении более чем 20 лет. Значительная часть населения ряда аварских, лакских, даргинских и лезгинских высокогорных небольших селений, в основном вынужденно, а ча­стью добровольно, переселялась на кутаны (зимние пастбища с дополнитель­ными земельными наделами для ведения комплексного хозяйства) своих кол­хозов и совхозов, расположенные в равнинных районах республики (Бабаюр-товском, Хасавюртовском, Дербентском, Магарамкентском и др.), но большая их часть поселялась и в городах [Ибрагимов М.-Р., 1991, с. 117].

Глава 6. Время

527

Адаптация горцев-переселенцев к новым условиям и трансформация их культуры— особый большой вопрос, ему посвящены специальные работы (см., напр.: [Традиционное и новое, 1988]), и на нем я не буду останавливаться. Однако необходимо отметить, что в результате широкомасштабной переселен­ческой политики четко выявились ее негативные стороны и последствия. Одно из таковых— это забрасывание многих селений в горах, разрушение системы террасного земледелия \ обезлюдение горных районов и др., а в целом — ис­чезновение уникальной горской культуры. В данном отношении Дагестан раз­деляет судьбу других горных областей Кавказа [Волкова, 1988, с. 140; Волко­ва, Сергеева, 1995, с. 22], однако утешение в этом слабое.

Рассмотрение социального опыта прошедшего времени я начинал с вопро­сов этпичпости и процессов этнического (национального) развития дагестан­ских горцев. Продолжу его во времени настоящем.

Конец XX в. едва ли не во всем мире был ознаменован разнонаправленны­ми и в то же время взимосвязанными процессами— формированием надна­циональных социально-политических (и культурных) общностей (например в Западной и Центральной Европе), процессом глобализации и одновременно ростом значения этнического фактора. Слова «глобализация» и «этнос/этнич-ность» стали в равной мере популярными в официальной и бытовой лексике.

В СССР со второй половины 1980-х гг. одними из главных на политиче­ском уровне оказались вопросы сохранения национальной идентичности, про­блемы автономизации «национального пространства» или национального са­моопределения. Дагестан как часть этой страны не мог избежать подобных во­просов. Тогда же наметились, а в первой половине 1990-х гг. отчетливо про­явились симптомы кризиса дагестанской государственности, каковой она мог­ла быть в рамках и в условиях СССР, затем Российской Федерации. Кризис «национальных отношений» подкреплял масштабный политический и эконо-

528 /О. Ю. Карпов, Взгляд на горцев. Взгляд с гор

мический кризис в стране, а также дележ собственности на разных уровнях и в разных формах, в том числе собственности на власть. До этого относительно спокойный Дагестан начало охватывать брожение, а затем стало лихорадить.

Негативные последствия переселения горцев на равнинные земли, нерав­номерность социально-экономического развития районов республики, возник­новение новых государственных границ, разделивших некоторые народы на части, ликвидация малых народов путем их причисления к большим, межна­циональные трения и войны в бывших союзных республиках, мобилизация ис­ламского движения в мире, активизация объединительных этнокультурных тенденций в мире, например среди тюркских и кавказских народов и др., на­прямую влияли на социально-политическую жизнь Дагестанской Республики. Превращение в 1920-е гг. «народов»/«наций» (а вовсе не классов, как деклари­ровалось на общегосударственном уровне) в субъектов политики предопреде­лило трения и конфронтацию между ними. Но в новых условиях это одновре­менно породило в Дагестане отличный от прежнего взгляд на самое себя как общество и государство.

В этнокультурной среде, где понятия «нация» и «забота» представляются если не тождественными, то тесно связанными, их «идейная» спайка в новых условиях не могла не вызвать обостренной озабоченности представителей едва ли не каждого народа о судьбе «своего народа». Превращение ранее почти мо-ноэтничных равнинных районов республики к середине XX в. в полиэтничные и существенный рост населения в них крайне обострил вопросы о том, кто на «этой» земле является хозяином, а также что такое есть «Дагестан», кто в нем может считать себя «хозяином» и коль скоро этнический фактор является весь­ма значимым в современной жизни, то имеют ли «коренные» народы '" исклю­чительные или преимущественные права на использование земель своей (?) этнической территории. В историко-культурной общности, где сбалансирован­ность сил субъектов той или иной целостности всегда отслеживалась и кон­тролировалась, нарушения баланса не могли не восприниматься как покуше­ния на основы жизнедеятельности субъектов, каковыми в новейшее время ста­ли «народы»/«этносы». В современном Дагестане соблюдение подобного ба­ланса «отслеживается» в отношениях народов больших и малых. Обращусь к вопросам обеспечения его механики и начну с фигурантов малых, в наиболь­шей степени потерпевших, т. е. тех, которым было отказано в статусе «народа».

Острому обсуждению в последние 15 лет вопросов национальной/этниче­ской идентичности среди малых народов андо-дидойской подгруппы предше­ствовало глухое их недовольство социально-экономическим положением тер­риторий (районов) своего традиционного проживания (Ахвахского, Ботлих-ского, Цумадинского, Цунтинского), а также положением и перспективами для молодежи. Пояснить это можно следующим образом.

Перечисленные районы были и есть дагестанская глубинка, в которую плоды прогресса— дороги, электричество, телевидение и т. п.— доходят в последнюю очередь. Население этих районов, где поголовно, а где массово, было переселено в Чечню, а через 12 лет заново обустраивало жизнь на родине

^и И тут же возникал вопрос— «коренные» где, па каких территориях, в каких грани­цах? Примечательно, что в конце зимы 1989 г. в Махачкале появились провокационные листовки с требованием к «инородцам» — русским, евреям и кумыкам (тюркоязычному на­роду) — покинуть Дагестан.

Глава 6. Время

и также заново, но в худших, чем прежде, условиях, вписывалось в республи­канскую систему пользования природными ресурсами. В условиях хозяйст­венной специализации горных районов на разведении мелкого рогатого скота это имело свою специфику и свою актуальность. Резкие изменения в порядке хозяйственной деятельности наблюдались и в довоенное время: тогда даге­станские овцеводческие хозяйства лишились возможности пользоваться зим­ними пастбищами в Грузии и Азербайджане [Османов А., 1994, с. 16—17], по­лучив взамен право использования для тех же целей угодий на севере своей республики и в Ставропольском крае. После 1944 г. горные пастбища запад­ных районов республики, где ранее проживали переселенные в Чечню дидой-цы, хваршины, другие малые народы, были переданы колхозам Грузинской ССР для использования в качестве летних пастбищ, и только в связи с мас­совым несанкционированным возвращением дагестанцев на родину они в 1953 г. вновь оказались в их распоряжении [Магомедов Дж., 1994, с. 2; ДВ, 2004, № 16—17), но отчасти в урезанном объеме. Горными летними пастбищами Цунтинского, Цумадинского, Тляратинского районов широко и активно поль­зовались и продолжают пользоваться мощные коллективные хозяйства цен­тральных районов Дагестана, тогда как вернувшиеся из Чечни жители высоко­горий не получили достаточно площадей-угодий в равнинной зоне, так как их кутаны в 1944 г. были перераспределены между теми же мощными хозяйства­ми республики, а по возвращении переселенцев не были им возвращены в полном объеме. В результате означенных причин хозяйства, например Цун­тинского района, были весьма маломощными, в этом районе получила разви­тие такая форма организации коллективных хозяйств, как лесхозы (участки или отделения районного лесхоза), в ведении которых (часто при отсутствии на их территории лесов, например в Асахском участке) находились только неболь­шие животноводческие (молочные) фермы и некоторые другие малозначимые объекты. Заработная плата мужчин — работников лесхозов, а равно и совхозов (не занятых в уходе за скотом) в 1980-х гг. ограничивалась несколькими де­сятками рублей в месяц, а то и в год. Значительная масса населения жила на «детские пособия». В Дагестане, в Цунтинском районе, я впервые побывал в 1981 г. и в последующее десятилетие регулярно туда приезжал. В эти годы там велись работы по эликтрификации селений Тляцудинского участка, строились автомобильные дороги, но строились столь медленными темпами, что в той же Тляцуде дорога появилась только в последние годы и такого качества, что ез­дят по ней лишь «вездеходы»-УАЗики. До сих пор дорожный вопрос остается в районе одним из самых злободневных. О социальной инфраструктуре района говорить еще сложнее.

Помимо социально-экономических проблем не менее острой в 1950— 1980-е гг. была проблема социальная, описать которую можно на следующих примерах.

В 1955 г. директор Дагестанской областной партийной школы А. Магомаев (его национальная принадлежность мне неизвестна) обратился в бюро даге­станского обкома КПСС с просьбой обсудить некоторые вопросы положения и развития андо-дидойских народов. Им был поставлен вопрос об изменении языка обучения в начальных школах Ботлихского и Цумадинского районов. Преподавание там осуществлялось на аварском языке, а с 5-го класса Rce предметы велись на русском языке, аварский же язык (и вновь появлявшийся в программе средней школы иностранный язык) преподавался как предмет,

530

Ю. /О, Карпов. Взгляд на горцев. Взгляд с гор

А. Магомаев небезосновательно утверждал, что аварский язык для поступав­ших в 1-й класс ботлихских, багулальских, чамалальских, каратинских, годо-беринских и т. д. детей является таким же непонятным, как и всякий другой неродной язык, что, не без труда овладевая в начальной школе аварским язы­ком, в средней школе дети начинают также овладевать русским, но по оконча­нии семилетки почти его не знают, а закончившие полный курс средней шко­лы владеют им все равно плохо. С таким уровнем подготовки для детей ука­занных районов получение высшего образования являлось крайне проблема­тичным, что А. Магомаев подтверждал результатами проведенного им анали­за. Он сравнил данные по населенным андо-дидойцами Ботлихскому и Цума-динскому и населенным аварцами Гунибскому и Хунзахскому районам. Срав­нительные цифры по Ботлихскому и Гунибскому районам выглядели так: в первом школ — 20, в том числе средних — 3, во втором — 31 и 6, соответст­венно; окончивших вузы в первом — 22 чел., во втором — 259, в первом агро­номов (уроженцев данного района в каждом случае) — 2, во втором — 44, учителей (также уроженцев районов), — соответственно, 6 и 89; на тот момент обучалось в вузах, соответственно, 18 и 200 чел. Положение со специалистами с высшим образованием из представителей малых народов было плачевным, квалифицированные кадры в Ботлихском и Цумадинском районах составляли приезжие из других районов ' . А. Магомаев ошибался, предполагая возмож­ность существования (создания?) единого языка у 13 малых народов (либо со­ставленный им документ неправильно цитируют), но в том, что проблема язы­ка школьного обучения являлась одной из важных причин далеко не лучшего в социальном отношении положения районов Западного Дагестана, он был прав. В целях «ускорения культурного развития андо-дидойских народов» А. Маго­маев считал необходимым перевести преподавание всех дисциплин с первого года обучения в указанных районах на русский язык, отменив преподавание аварского языка как родного, увеличить сеть школ, установить в вузах квоты для поступающих из этих районов, а в районных инстанциях взять курс на комплектование кадров из местных жителей [Гаджиев А.-Г., 1981, с. 252—254J.

Предложения А. Магомаева опирались на опыт реформирования школьно­го обучения в агульских, рутульских, цахурских селениях, где с 1953 г. препо­давание было переведено на русский язык вместо лезгинского в первых и азербайджанского в двух последних и дало положительные результаты. Маго­маев отмечал также, что республиканские власти не уделяли должного внима­ния «вопросам экономики и культуры андо-дидойцев» и что «эта многочис­ленная группа имеет свои особенности и специфические черты; она должна быть выделена (из состава аварцев. — Ю. К.), чтобы фактически уравнять ее с другими». Предложения по изменению школьного обучения поддержали Бот-лихский, Цумадинский и Ахвахский райкомы КПСС. По данному вопросу бы­ла создана республиканская комиссия, которая в ходе своей работы наблюдала факты, изложенные А. Магомаевым, однако в заключении, составленном в

¹³ Праида, сравнение Ботлихского и Цумадинского районов с такими аварскими рай­онами, как Гунибский и Хунзахский, было не вполне удачным, так как последние являлись не обычными сельскими районами, а традиционными центрами грамотности, с располо­женными на их территориях Хунзахом, Чохом, Согратлем, которые издавна по местным меркам считались, а фактически и были городами. Очевидно, сравнение с «подлинно сель­скими» аварскими районами не дало бы столь внушительной разницы в показателях, хотя общую картину вряд ли бы изменило.

Глава 6. Время

531

1957 г., в реформировании школьного обучения в районах проживания андо-дидойских народов отказала [Гаджиев А.-Г., 1981, с. 228—233, 256—259]. По­литическая составляющая данного вопроса явно возобладала.

Поэтому закономерным стало то, что в условиях социально-политических перемен в стране данная проблема обрела не только новое звучание, но новое содержание и формы. В 1990-х гг. вопрос о восстановлении в статусе само­стоятельных малых народов Западного Дагестана был не только поставлен, но для его реализации на местах продел ывалась необходимая работа. Среди андо-дидойских народов дидойцы (цезы) оказались, пожалуй, самыми политически и социально активными, и на их примере удобнее всего рассмотреть этот про­цесс.

В 1993 г. организационно оформилось «Цезское народное движение „Воз­рождение"», цели которого были ясно определены — «это конституционное признание их (цезов) как народности Республики Дагестан». «...Пусть в вер­ховьях реки Андийское Койсу, — говорилось в брошюре идеолога «Движе­ния» Джамалудина Магомедова, — еще тысячелетиями будет звучать андо-цезская многокрасочная и многоязычная речь, созданная нашими предками... Мы обязаны бороться сегодня, чтобы сохранить и содействовать процветанию самобытности и культуры, истории, языка и традиций наших народов» [Маго­медов Дж., 1994, с. 47]. Предстоявшая в 2002 г. перепись населения страны оказалась удобным поводом для каждого народа заявить о себе именно как о народе, и, как бы следуя рекомендации Ленина по вопросу, с чего начать под­готовку к революции (начинать с газеты), появилась газета «Дидойские вести» (тираж 1,5 тыс. экз., сначала она была ежемесячной, затем стала выходить два раза в месяц). Установку на возрождение народа питали чувства самосозна­ния — в Дагестане предельно актуального при самоидентификации как от­дельного человека, так и групп людей. Редакция газеты (главный редактор Дж. Магомедов) воспитывала это чувство у тех, кто сомневался в необходимости самоидентифицировать себя цезом/дидойцем. В первых же номерах газеты (она начала выходить с января 2002 г.) был поставлен вопрос, как репрезенти­ровать себя миру — цезами (самоназвание) либо дидойцами. Предложенный газетой выбор аргументировался так:

Обозначив себя Дидойцами (написано с прописной буквы. — Ю. К.), мы тем самым сохраняем преемственность и историческую нить, связывающую нас с нашими древними и прославленными предками дидойцами. Тем более что в мировой исторической и научной литературе нас знают как дидоицев.

[ДВ, 2002, № 2]

В № 4 (апрель того же года) была опубликована большая статья по исто­рии, в которой пояснялось, что в переводе с грузинского дидо означает 'вели­кий¹ (груз, диди— 'большой', 'великий'), дидури— 'великолепный', говори­лось о более обширной территории расселения дидоицев в далеком прошлом и о их многочисленности тогда же, о вольном образе жизни и зажиточности. «Для самоутверждения, — замечал автор статьи Т. Шамилов, — нужно знание

532

Ю. Ю. Карпов. Взгляд на горцев. Взгляд с гор

прошлого как фундамента, и на объективных исторических фактах надо дока­зать, что мы — древняя нация, справедливо претендующая на самоопреде­ление. Нашей историей может гордиться не только наш народ, но и весь Даге­стан. Наши политики не созрели до того, что, разрешив самоопределиться ма­лым народам, они позволяют им с новой силой и энтузиазмом развить свою культуру, которая способна только обогатить культуру всей республики, все­лить оптимизм и гордость малочисленным народам». В каждом из последую­щих номеров велась работа по воспитанию национального самосознания. В редакционной статье № 9—10 за 2003 г. делалось нарекание республиканской газете «Новое дело», поместившей материал о дидойцах и назвавшей их «ко­ренным населением Западного Дагестана, проживающим в Цунтинском рай­оне». «Мне кажется, — отвечал редактор „Дидойских вестей", — редакция („Нового дела".— Ю. К.) позволила себе допустить грубейшую ошибку, на­зывая коренной малочисленный дидойский народ населением... Этнос (народ) начинает умирать тогда, когда становится на путь превращения в аморфную массу, именуемую населением» . Газета и созданная в 2001 г. «Национально-культурная автономия (НКА) „Дидойцы"» вели разъяснительную работу, что «Родину, нацию и родителей не выбирают, они даются нам всевышним раз и навсегда вместе с „кровью предков". Никто не имеет права... насаждать нам насильно ни родину, ни нацию, ни родителей. Тогда спрашивается, какой же я грузин или аварец, если я родился дидойцем... Мы должны гордиться тем, что являемся потомками одного из древнейших народов Кавказа— дидойцев» [ДВ, 2002, №2].

Обсуждалась тема «национального эгоизма». В брошюре 1994 г. Дж. Ма­гомедов писал:

Национальное самосознание породило у определенной категории цезов на­циональный эгоизм, якобы цези— самый древний, трудолюбивый, воинствен­ный народ, называемый даже грузинами «Дидо», что в переводе означает «вели­кий»,.. Цезский национальный эгоизм полон примерами из истории, когда в рай­оне в партийных, советских и хозяйственных органах, устанавливая советскую власть, работали люди из разных районов, многие из которых оставили о себе и из-за себя о своем народе плохую память... Нельзя содеянное личностью припи­сывать и переносить на его нацию и народ.

[Магомедов Дж., 1994, с. 41, 42—43]

В редакционной статье № 5—6 за 2003 г. отмечалось: «Наш интерес к род­ному языку, истории и культуре своего парода некоторые воспринимают как национальный эгоизм. Если даже это так, то это чувство для нас лежит в осно­ве патриотизма и любви к своему народу и отечеству», и к этому добавлялось, что «проводимая работа далека от собственно национализма и не причиняет ущерба какому-нибудь другому народу». В другом газетном номере (ДВ, 2003, № 7—8) тот же автор призывал: «Восстановим кристально чистое дидойское самолюбие. Давайте уважать гордость, достоинство и других народов Дагеста­на, чтобы утверждать собственное». Под другими в первую очередь имелись в виду аварцы:

Глава 6. Время

533

Нет никакого основания некоторой части аварского народа считать нас раз­дробляющими аварскую нацию, сеющими вражду между народами... Мы уважа­ем этот мужественный народ, ибо сами годами считались, представлялись везде и всюду аварцами. В то же время мы вынуждены считать себя представителями не менее древнего народа...

Общественные организации, в первую очередь НКА «Дидойцы», вели ак­тивную работу среди жителей Цунтинского района и дидойцев, компактно про­живающих в равнинной зоне республики, по подготовке к переписи. В опуб­ликованном «Обращении к дидойскому народу» говорилось:

Что же нам даст обозначение себя теми, кем мы на самом деле являемся, т. е. дидойцами, в ходе всероссийской переписи населения этого года? Во-первых, будет восстановлена историческая справедливость относительно национальной принадлежности нашего народа. Во-вторых, будет поставлено начало предостав­лению официального национального статуса дидойскому языку и народу, со всеми вытекающими последствиями: сохранение, развитие и возрождение род­ного языка, истории, культуры, среды обитания, народного промысла, традици­онных форм хозяйствования, представительство в органах исполнительной и представительной власти и т. д. В-третьих, мы получим право требовать от госу­дарства возмещения морального и материального ущерба за насильственное вы­селение всего дидойского народа в 1944 году в ЧИЛССР со своей этнической территории, тем более с ликвидацией района как административно-территори­альной единицы. В-четвертых, согласно Закону РФ «О гарантиях коренным ма­лочисленным народам РФ» от 30.04.1999, № 82-ФЗ, мы получим возможность пользоваться льготами и привилегиями как коренной малочисленный народ РФ... Сделайте правильный, добровольный, самостоятельный выбор!

[ДВ, 2002, №9—10]

Проделанная НКА «Дидойцы» и газетой «Дидойские вести» работа увен­чалась успехом. В ходе переписи более 15 тыс. чел. самоопределились как ди­дойцы (цезы) \ Этот успех был тем значительней, ибо перепись среди ряда других малых народов дала совсем иные цифры: годоберинцы — 39 чел. (хотя по оценкам их 3,5—4 тыс. чел.), чамалалы— 12 чел. (по оценкам, более 7 тыс. чел.), багулалы — 40 чел. (по оценкам, более 5 тыс.) и т. д. Впрочем, ан­дийцами назвали себя почти 22 тыс. чел., каратинцами — более 6 тыс., столько же ахвахцами, даже «предельно» малочисленные гинухцы оказались записаны в количестве более полутысячи человек [Итоги переписи, 2004, с. 7—18]. Ди­дойцы на почетном втором месте. Хотя, стоит заметить, далеко не все, ныне оказавшиеся в числе «дидойцев/цезов», довольны этим, подчеркивая, что «здесь многим навязали мнение записываться отдельно от аварцев, чтобы был свой член Госсовета», и что в ходе переписи данные подавались сельскими администрациями, а «особое» мнение граждан далеко не всегда учитывалось

[ПМА, 2005, л. 105 об.—106].

534 /О. Ю. Карпов. Взгляд на горцев. Взгляд с гор

В то же время можно сказать, что этническое самосознание в среде дидой-цев было «возрождено» (в согласии с первоначальным названием созданной общественной организации) или даже сконструировано заново. Конструирова­ние в первую очередь видно в замене этнонима и в переориентации этническо­го самосознания с «орлов» — цезов на «великих» — дидо/дидойцев — очень древних и широко известных в мире. К слову заметить, общественность неко­торых малых народов андо-дидойской подгруппы изменение цезами этнонима восприняла как узурпацию ими славной истории общих предков, ибо все андо-дидойцы рассматриваются в науке (и ныне считают себя) наследниками тех древних дидойцев. Желания и устремления каждой из сторон понятны. Пожа­луй, большинству народов (если мы будем исходить из того, что «народы»/ «этносы» существует в качестве объективной социальной реальности) прису­ще желание быть или считаться древними, а для народов Кавказа, со свойст­венной им актуализацией подсчета поколений предков и установления корней социальных групп всех типов, это правило фактически не знает исключений.

«Преувеличенную обрядность этнической идентичности», которая, в част­ности, может включать провозглашение особой древности и исторической славы собственного народа или «претензию на воплощение высшей точки ме­стности», вероятно, допустимо рассматривать как характерную черту ее упад­ка (см.: [Деверо, 2001, с. 150]). Однако здесь правомерно поставить вопрос: а могло ли быть иначе'/ Могло ли этническое самосознание не обрести нового импульса в условиях информированности местного общества о процессах, происходящих в стране, в мире, в своей республике — с дележом территорий, власти и собственности между «нациями», а равно с учетом весьма определен­ных закономерностей функционирования дагестанского общества? Общества как целостности, единого организма .

Здесь резонно провести параллель с джамаатом, служившим базовой еди­ницей дагестанского общества. Там каждое его звено (тухум, в трансформиро­ванном виде— квартал) имело гарантированное представительство в органе власти — в народном собрании и потенциально могло рассчитывать на актив­ное соучастие в управлении общинной жизнью, а через это и своей собствен­ной, могло рассчитывать на долю в джамаатском запасе богатств в виде зе­мельных угодий и т. д. Та же в своей основе практика была принята в союзах общин. Известны примеры, когда слабые тухумы присоединялись, «вливались» в более сильные, однако они, не являясь исключением, все же не были в пол­ной мере типичными. Тухум — здесь условно род — берег свое родовое имя и свое родовое тело. И если в основу конструируемой этничности кладется при-мордиалистский подход, выводящий «нацию»/«народ»/«этпос» из «родово-го»/кровного братства («Родину, нацию и родителей не выбирают, они даются нам всевышним раз и навсегда вместе с „кровью предков"»), то логика жела­ния непризнанных народов получить свой «кусок общего пирога» со стола власти (как бы иронично ни относились к подобным желаниям официальная власть и официально признанные народы) не только понятна, но и резонна. Ре­зонна в свете видения социального пространства той или иной территориаль­но-политической, экономической структуры как обладающей «общим богатст­вом», на часть которого имеет право каждый субъект, если он не поражен в

¹⁶ Гут же. правда, можно ответить, что могло; ведь далеко не вес малые андо-дидойские народы заявили о себе подобно дидойцам, каратипцам, андийцам.

Глава 6. Время

535

правах, т. е. не ликвидирован как субъект. «За время притеснений и гонений (насильственные выселения и консолидация), — писал автор заметки в «Ди-дойских вестях»,— идет тенденция... к утрачиванию самого понятия о праве народа на существование в качестве равноправного этноса» [ДВ, 2002, № 9—10]. До второй четверти XX в. субъектами социального и политического пространства Дагестана «этносы» не являлись (существовали моноэтничные «вольные» общества, позднее — участки, но принципы их структурного оформ­ления и функционирования были иными), а когда такая роль была им отведена, то каждый смел надеяться на равноправное активное соучастие в нем.

В свою очередь, дидойцев в последние годы возмущал не только факт их насильственного выселения в 1944 г. «со своей этнической территории», но усугубление его негативного значения «ликвидацией района как администра­тивно-территориальной единицы», а также то, что образованный в 1955 г. Цун-тинский район (уже по своему названию рассматриваемый дидойцами как их национальный) имел райцентр в селении Бежта, «расположенном вне экстер­риториальных границ цезов», что якобы было «очередной несправедливостью по отношению к цезам как малому народу» [Магомедов Дж., 1994, с. 22]. В се­редине 1992 г. дидойцы добились переноса райцентра в «свое» селение Киде-ро. Цунтинский район неформально стал национальным, ибо бежтинский уча­сток этого же района с тех пор только формально причисляется к нему, а в республиканском бюджете финансируется отдельной строкой. «Национальные квартиры» наконец разделили (между дидойцами — жителями «верхнего», или «горного» участка и бежтинцами, начиная с 1955 г., т. е. с момента объедине­ния в рамках одного района, постоянно звучали взаимные упреки; больше их было со стороны дидойцев — тогда цезов, упрекавших бежтинцев в узурпации власти и в злоупотреблениях возможностями более успешного решения собст­венных социальных, экономических и т. п. проблем).

Социально-экономическое положение «района» и «участка» это не улуч­шило ' , но па республиканском уровне была поддержана и начала (с изряд­ными трудностями) реализовываться «Программа возрождения культурного наследия дидойского народа». Многие родители и учителя были против введе­ния в школьную программу дидойского языка, так как это, по их мнению, мог­ло усложнить детям получение высшего образования (на русском языке). Да­леко не все приветствуют деятельность газеты «Дидойские вести», во-первых, потому что для публикаций на дидойском языке используется шапихский диа-

¹⁷ В 2004 г. Правительство Республики Дагестан, отмстив, что Цунтинский район и Бежтинский участок занимают последнее место среди муниципальных образований горных районов республики по обеспеченности и техническому состоянию объектов социальной инфраструктуры, приняло специальное постановление (№ 142 от 20 мая 2004 г.) «О соци­ально-экономическом развитиии» указанных района и участка.

536

Селение Бежта. Фото автора. 1981 г.

лект оного, не без труда понимаемый носителями других диалектов, а во-вторых, потому что информация в ней якобы подается с позиций только одной группы населения района («Смысла в этой газете не вижу», — заявил один из информаторов осенью 2005 г.) [ПМА, 2005, л. 105 об.—106].

Жители же Бежтинского участка в настоящее время добиваются преобра­зования его в район, т. е. «конституирования» собственных «прав». Гинухцы вроде бы добились официального признания своей национально-культурной автономии (в чем им ранее отказывали).

Ныне не приходится говорить о единстве и «эмоциональном» подъеме ди-дойского общества. В 2004 г. оно болезненно переживало кризис власти рай­онного масштаба, который в начале следующего года вроде бы разрешился, хотя различные общественные группы (представлявшие кандидатов во власть от своих селений) оценивают ситуацию не одинаково. Новый глава района в качестве приоритетной задачи назвал достижение «единения... малочисленно­го Цунтинского джамаата» [ДВ, 2005, №3—4J. Если «джамаат» окажется не словесной формой, но станет формулой действия, тогда «единение», как слож­ное сочетание и удовлетворение интересов его разных структурных звеньев, может оказаться возможным.

Тенденции и процессы, которые в указанные годы получили развитие у дидоицев, в главном совпадали и среди большинства других андо-дидойских

Глава 6. Время

537

Из обращения Национального совета андийцев к Государственной думе и Совету Федерации РФ от 22.12.2002 г.

В ходе Всероссийской переписи населения более 30 тысяч андийцев само­идентифицировались, зарегистрировавшись исконными носителями культуры андийского народа. Андийцы, как и иные малочисленные национальности, авто­ритарно были записаны аварцами в конце 40-х годов XX века. Однако в течение полувека эта мера не только не нивелировала национальную особенность нашего народа, но, напротив, усугубила социально-экономическую отсталость и куль­турно-исторический застой...

История нашего народа насчитывает более 2500 лет. Хотелось бы, чтобы на государственном уровне история андийского народа рассматривалась как со­ставная часть истории Дагестана, а не свободные измышления отдельных исто­риков. Очень верные и важные по сути конституционные принципы равных возможностей для всех в участии в общественной и политической жизни, в Дагестане превратились в инструмент «регулирования» конфликтных ситуаций. Мы понимаем, что в политике должны быть компромиссы, соглашения и пр., но не игнорируя и ущемляя при этом целые народы...

Какова вообще ситуация представительства андийцев в органах государ­ственной власти и местного самоуправления в тех местах, где они наиболее компактно проживают?

В Махачкале число андийцев составляет 3—3,5 тысячи человек, что состав­ляет примерно 0,5 % от общего числа жителей города. В государственных и му­ниципальных структурах города представлены лишь три-четыре человека.

В Кизилюртовском районе проживает 5—5,5 тысячи человек андийцев. Ни в одной из структур власти ни один из них не представлен.

В Хасавюртовском районе проживает более 12 тысяч человек андийцев. Си­туация представительства самая плачевная. Не говоря о районном уровне, даже на сельском уровне эти вопросы абсолютно не решены. К примеру, в селении Аксай проживает более 2,5 тысячи андийцев, в селении расположены 24 разных организаций и учреждений. Лишь в одном из них— почтовом отделении — ра­ботает андиец. В поселковом отделении милиции имеется 18 штатных единиц. Но туда на работу не принят ни один андиец, хотя имеется очень много доста­точно подготовленных ребят.

В Кизлнрской и Кочубеевской зонах проживает более 3 тысяч андийцев. Си­туация выглядит примерно так же, как и в Хасавюртовском районе...

Предлагаем образовать мононациональный Андийский район, разделив Бот-лихский, а в Хасавюртовском и Кизилюртовском районах образовать культурно-национальную автономию представителей нашего народа. Решение проблемы

538 Ю. Ю. Карпов. Взгляд на горцев. Взгляд с гор

мы подобным образом не ущемляет ничьи права, а андийский народ ощутит на деле озабоченность государства его проблемами, сможет эффективно преодолеть социально-экономическую разруху, культурно-историческую отсталость и стать полноправным дагестанским народом.

Отмечу, что во второй половине XIX в. андийцы составляли население ме­нее чем десяти селений Андийского округа (сейчас это территория Ботлихского района). Формирование на их «базе» отдельного района, вероятно, возможно, хотя проблематично. Насколько мне известно, в последнее время вопрос о соз­дании района в числе злободневных не значится.

Воссоздание же Андийского округа как полиэтничной административно-территориальной целостности, не столько противостоявшей бы «аварцам», сколько представлявшей бы андо-дидойцев на высоком уровне общедагестан­ского пространства и решавшей бы вопросы каждого малого этноса, для пред­ставителей общественности многих народов этой группы выглядит заманчиво привлекательным. Подобная идея андо-дидойской целостности в новых усло­виях является своеобразным откликом на предание о злонамеренных аварцах, некогда покоривших андо-дидойцев и разобщивших их через раздробление прежде единого языка. К проявившим же завидную политическую активность дидойцам высказываются претензии не только по поводу узурпации имени общих предков, но и за единоличное и в свою пользу решение общего андо-дидойского вопроса (через формирование национально-культурной автоно­мии) и тем самым за раскол потенциально единого социального и политиче­ского движения и пространства.

По тем или иным причинам каждое национальное (того или иного народа) движение развивалось самостоятельно (а где-то и не развилось, о чем свиде­тельствуют данные переписи населения). Очень многое зависело от наличия инициативных и деятельных людей (или даже одного человека, что ввиду ма­лочисленности подобных социальных образований оказывалось достаточным), способных мобилизовать и направить общественное настроение и мнение в соответствующее русло. Например, у каратинцев такую функцию по собст­венным убеждениям выполняет один человек— Магомед Ахмеднабиев. Он составил алфавит каратинского языка, он собирает литературные, архивные, музейные материалы по истории и культуре каратинцев и мечтает создать со­ответствующую хрестоматию, во многом благодаря личной его и его немного­численных помощников энергии результаты переписи населения среди кара­тинцев оказались столь впечатляющими, он активно работает в Конгрессе на­родов Дагестана, обращается в республиканские, федеральные, международные организации в защиту прав своего и соседних народов. Такие инициативные люди есть во многих из указанных народов. Желания и стремления этих лю­дей — признание своих народов полноправными членами социального и поли­тического пространства Дагестана и Российской Федерации, предоставление возможности обучения детей на родных языках в школе (как воспользуются и захотят ли вообще воспользоваться данной возможностью люди, а не «на­род»— другой вопрос), привлечение внимания властей к социально-экономи­ческим проблемам удаленных горных районов — понятны и в целом обосно­ванны.

Обоснованны уже потому что объективно равноценные субъекты даге­станского общества оказались и продолжают оставаться в неравных условиях.

Глава 6. Время