1. Взрыв Гульсум остановилась перед домом. Все как всегда, та же калитка, тот же дворик. На окнах те же занавески. Но входить не хочется. Жить она здесь не будет, это она решила твердо

Дверь в квартиру Марьям была полуоткрыта. Это плохой знак, подумала Гульсум и прошла сразу в комнату. Марьям лежала на полу, закрыв глаза расставив ноги, трусы были темно-красными от крови, кровью были испачканы ноги, рядом на ковре темнело пятно. Гульсум бросилась к ней. Жива?

Осторожно потрогала ее по щеке. Марьям открыла глаза. У Гульсум вырвался вздох облегчения.

- Что случилось, Марьямчик?

- Аборт делала. Похоже, неудачно. Ох, Гуль, то улетаю, то вновь все так болеть начинает, просто ужас. А-а-а… - застонала она.

- Где аборт делала?

- Да в больнице местной. Все быстро как-то, и выгнали быстро, им не до меня, они сказали. - Марьям говорила с трудом. - Пришла домой, и тут началось. Кровь как пошла оттуда. Сначала я пыталась ее остановить, а потом, наверное, сознание потеряла. Больше не идет?

- Тебе надо срочно в больницу, ты, что Марьям! Срочно едем!

- Нет, я туда не поеду, бесполезно. Там у них народу куча, и принимать никто меня не будет, даже за деньги, нет, даже не проси, не поеду. Подохну лучше.

- Тогда поедем в госпиталь.

- Какой госпиталь?

- Детский. Российский. Я разговор в автобусе слышала. Все туда обращаются. Госпиталь вроде от МЧС, на окраине. Там врачи высококвалифицированные, никому не отказывают. Сейчас, подожди минутку. Привстань чуть-чуть, ляг поудобнее. Так не больно?

- Больно-о-о, нет, я не могу, никуда не поеду. Дай мне таблеток, у меня там родедорм есть, на кухне.

- Выпьешь, но одну таблетку. - Гульсум принесла из ванной таз с теплой водой, марлю и стала смывать кровь с колен Марьям. - Ты полежи еще немножко, я за машиной сбегаю. Хорошо? Только не дури, не вставай. Ладно?

- Да я и не могу. - Марьям опять закрыла глаза.

- Все будет нормально, не волнуйся. Где у тебя ключи?

- На тумбочке в коридоре.

Гульсум вышла в коридор, взяла ключи, закрыла за собой дверь квартиры и бегом побежала вниз ловить машину. До госпиталя было километров пять, и она сразу договорилась с частником на "шестерке". За рулем был пожилой мужчина, лет шестидесяти, седой. Гульсум попросила его помочь транспортировать подругу в российский госпиталь. Он сначала отказывался везти: опасное место, но, когда Гульсум протянула ему тысячную купюру и сказала, что если все сделает, получит еще пятьсот, он согласился. За такие деньги в Чечне готовы были на все что угодно, даже если это было связано с риском для жизни.

Мужчина поднялся вместе с Гульсум на пятый этаж, вошел в комнату Марьям, посмотрел на нее и покачал головой.

- Что с ней? Наркоманка?

- Нет. Неудачная операция. Аборт.

- Ясно, - сказал мужчина.

- Мы должны осторожно ее взять под руки и отнести в машину, - распорядилась Гульсум.

- Ну что ж, давай, я знаю не хуже тебя, что делать, я когда-то на скорой работал, вам повезло, девочки. Бинт есть?

- Есть.

Когда Магомет - так звали мужчину - проделал все необходимое, они взяли Марьям под руки, она безжизненно облокотилась им на плечи, и вынесли ее из квартиры. Медленно, шаг за шагом, спустились с лестницы, подошли к "шестерке". Водитель открыл машину, и они кое-как усадили Марьям на заднее сиденье. Она была в сознании, и поэтому они справились достаточно легко.

Когда прибыли к госпиталю, Магомет сказал, что дальше не пойдет, там федеральная охрана, начнут шманать, а ему этого не нужно. Так что Гульсум доведет ее одна. Да она справится, сказал Магомет, посмотрев в зеркало заднего вида на Марьям.

- Думаю, ничего уж очень серьезного нет. Вылечат. Я слышал, там главный врач очень хороший. Сам же и оперирует всех. Пусть она обопрется тебе на плечо. Дойдет. А я посигналю, они, наверняка, выйдут навстречу.

Гульсум вышла из машины, Магомет помог Марьям вылезти, взял деньги, пожелал им всего хорошего, сел в машину, и, прогудев пять раз, уехал.

- Ну что, Марьямчик, мы почти приехали, несколько шагов, и все.

Марьям кивнула и изо всех сил собралась идти. Но ей не пришлось этого делать. Навстречу уже бежали двое - охранник и медсестра в белом халате. Увидев Марьям, охранник тут же развернулся и побежал за носилками. Через несколько минут они сидели в госпитале, и Гульсум объясняла врачу средних лет кавказской внешности - кажется, армянин, подумала она, - что случилось с ее подругой. Тот серьезно слушал и кивал.

Появилась та же молодая медсестра в сопровождении молодого врача. Гульсум показалось, что она его уже где-то видела. Она сразу поняла, что он здесь главный по тому, как его слушали остальные. Ничего авторитарного в его голосе не было, но когда он говорил, было ясно, что это указания и, кроме их выполнения, никакие другие действия невозможны. Да, это был руководитель, это был лидер, сразу отметила Гульсум. Научить определять вожаков стаи тоже научила ее Катрин. Это был настоящий ведущий. Но подчинялись ему с удовольствием. Ловили каждое его слово, старались предугадать каждое его дальнейшее распоряжение.

Гульсум провели в домик, напоминающий гараж. Медсестра Татьяна - она сама представилась Гульсум, та тоже в ответ назвала свое имя, - налила ей крепкого чая и оставила за столиком наедине с московскими свежими газетами. Видно, кто-то сегодня приехал из Москвы и привез - в Чечню они поступали, да и то только некоторые, с большим опозданием.

Гульсум пила чай и просматривала газеты. Ничто не захватило ее внимания, в мире шла какая-то жизнь, которая ее совершенно не интересовала. Даже сводки из горячих точек, из Чечни, не заставляли ее вчитаться хоть в один абзац. Теперь она жила совершенно особой, параллельной жизнью. Из прошлой жизни в ней была только Алиса со своими похождениями, но и это было новым для Гульсум - раньше она никогда так подолгу и серьезно не визуализировала этот образ, не делала усилий, чтобы глубоко погрузиться в мир Зазеркалья. Теперь он был самым большим ее развлечением. И главное, что когда она начинала визуализировать сказку и представлять себя в ней, комок в горле, который накатывал на нее очень часто и стоял часами, растворялся. Она не чувствовала ни необъяснимой тревоги, природу которой тоже собиралась в скором времени безжалостно исследовать, ни тоски с ее болью в мышцах.

Вошел главный врач, тот самый молодой, который отдавал распоряжения. Следом за ним - медсестра.

- Чай будете, Дмитрий Андреевич? - спросила она серьезно и заботливо глядя на него.

- Да, Тань, давай, с удовольствием.

- А вам еще налить? - спросила Таня Гульсум.

- Спасибо, у меня еще есть. - Гульсум подвинулась на стуле, и Дима сел с ней рядом. Таня нажала кнопку электрического чайника, достала с полочки хлеб, сыр, порезала, положила на тарелку.

- Аборт был проведен очень грубо, - сказал врач, глядя, как Таня наливает ему чай. - Мой коллега делает чистку. Где это ее так угораздило?

- В нашей городской больнице, - Гульсум передала то, что сказала ей Марьям.

- В больнице? Не может быть. В больнице так сделать не могут. Я знаю там всех врачей, они не могли. Вы точно знаете, что в больнице?

- Так она мне сказала, Марьям, - Гульсум посмотрела на врача, и ей в голову пришла мысль: а что если он прав, если Марьям ей соврала. Вполне могла. Но зачем?

- Она могла в таком состоянии сказать что угодно, - Дима смотрел на Гульсум. Она потеряла столько крови, что еще немного и… В общем, вы молодец. Вовремя ее привезли. Как вас зовут?

- Гульсум.

- Меня Дмитрий. - Гульсум кивнула. Ей сначала было неловко под его взглядом, но она быстро привыкла к тому, что он смотрит открыто и прямо. Так смотрят дети. Вместе с тем врач как будто с интересом разглядывал ее, но в этом любопытстве не было ничего оскорбительного, скорее наоборот. Его взгляд был умным и теплым. С ним было очень легко говорить.

- Мужчины у вашей подруги, как я понимаю, на горизонте не видно, - сказал Дима. - Хотя сейчас такое время, может, где и скрывается. Да? - он посмотрел на Гульсум.

- Я, честно говоря, не знаю. Но думаю, да, с этим у Марьям далеко не все в порядке. Я видела один раз его парня, правда, мельком.

- И что?

- Впечатления мужчины он не произвел. Не случайно же она аборт сделала.

- С кем она живет?

- Одна.

- Вы, Гульсум, когда мы вашу подругу выпишем, побудьте с ней какое-то время, несколько дней, поддержите ее морально, да и физически она еще будет слаба. Вы производите впечатление человека сильного, разумного. - Гульсум про себя усмехнулась. Или, доктор, ты не очень умен, или я действительно научилась носить маску. Скорее всего, второе, сказала она себе. Ей не хотелось, во-первых, принижать свои достижения, а во-вторых, делать доктора таким нечутким, тем более что впечатления такого он все же не производил. Нет, все-таки, наверное, уроки Катрин не прошли зря. Лучше верить в это.

- Оставьте мне свой телефон, на всякий случай, - сказал Дима. - Мало ли что, вдруг что понадобится…

- У меня нет телефона, - сказал Гульсум.

- У вас он торчит из кармана, причем спутниковый, как у меня, - сказал Дима.

- Я не знаю его номер, только сегодня купила. Вернее, забыла. Дома записан. Я завтра вам дам, обязательно.

- Хорошо, - Дима нисколько не удивился тому, что девушка не помнила свой телефон, он сам иногда забывал свой номер, когда покупал новый, ведь он сам себе никогда не звонил. А то, что телефон был спутниковый, тоже выглядело вполне естественно - другой связи в Чечне практически не было, а спутниковый можно было купить на рынке. Недешево, правда, но если у девушки есть деньги, то почему бы и не купить. - Я вам запишу мой, завтра позвоните, пожалуйста, я скажу, вам как дела. Думаю, что будет все хорошо, Гульсум.

Медсестра вышла из домика, и они остались одни. Дима долго смотрел Гульсум в глаза. Она не отводила взгляд. Она вдруг увидела, что врач слегка покраснел. Он хотел что-то сказать. Она поняла по его мимике, он как будто сделал усилия над собой, но передумал.

- Я пойду? - спросила Гульсум.

Дима молча кивнул, продолжая смотреть ей в глаза.

- Вы живете с родителями? - спросил он.

- Нет.

-Да.

- Снимаю квартиру.

- Вы студентка?

- Да.

- В МГУ.

- На каком факультете?

- Искусствоведение, на историческом.

Дима неожиданно широко улыбнулся.

- Вот здорово! - сказал он, положил подбородок на руки и опять стал во все глаза смотреть на девушку. Она, наконец, не выдержала и опустила глаза.

- Так я пойду? - спросила она. - Я больше не нужна?

Врач, как будто опомнившись, встал со стула и бодро сказал:

- Да, Гульсум, идите, завтра позвоните мне. Как вы доберетесь?

Гульсум пожала плечами.

- Да здесь не так уж и далеко.

- Знаете что, подождите. У нас скоро машина в город пойдет. - Дима посмотрел на часы. - Да вот как раз сейчас и пойдет. Вас подбросят. Пойдемте.

Они вышли из домика, и врач махнул рукой охраннику.

- Сереж, проводи девушку к Вовке. Он сейчас как раз едет. Пусть подбросит. Добро?

- Добро, Дмитрий Андреевич, - охранник, глядя на врача, просиял счастливой улыбкой.

Они все его здесь просто обожают, подумала Гульсум. Наверное, есть за что. Марьям в надежных руках. Она все сделал правильно.

Охранник проводил ее к выходу с территории госпиталя, где стояла машина "жигули" старой модели, и в ней сидел молодой водитель. Он молча открыл ей дверь и повернул ключ зажигания. После общения с врачом Гульсум думала, что все ей здесь будут улыбаться и заботливо обо всем расспрашивать. Но она ошиблась. Водитель за время дороги не проронил ни слова. Когда въехали в центр города, Гульсум поблагодарила его и попросила, чтобы он остановил. Она сказала ему до свидания. Он не ответил и резко тронул машину с места.

Гульсум прошла мимо разрушенного бомбежкой дома, завернула за угол, поднялась на свой третий этаж, вошла в квартиру, набрала ванну. В этом доме даже горячая вода всегда есть, удивилась она, и, расположившись в теплой ванне, уснула. Проснулась, когда вода стала остывать, вытерлась и долго сидела на кухне с чашкой чая, который так и не выпила до конца. Она смотрела в окно на город.

Гульсум во всех подробностях вспоминала этот длинный день, и вторая его половина, несмотря на беду Марьям, нравилась ей больше первой. От поездки в госпиталь у нее остались почему-то приятные впечатления. Почему? - спросила она себя. И тут же поняла: врач. Ей понравился молодой врач. Дмитрий Андреевич. Ей же он представился как Дмитрий. Она постаралась быстро отогнать от себя эти мысли - вряд ли она когда-нибудь увидит его еще раз. Надо думать о завтрашнем дне - завтра встреча с Борисом и, наверное, инструкция по поездке в Москву.
6.
Павел шел по Тверскому бульвару и смотрел на большую афишу кинотеатра "Пушкинский". В былые, старые добрые застойные времена он любил этот кинотеатр больше других. На первом этаже располагался огромный буфет, и он с друзьями, прогуливая лекции, заваливался сюда за сорок минут до сеанса, чтобы безо всяких проблем спокойно попить пивка. Здесь, в "Пушкинском" (тогда он назывался "Россией") пиво было всегда. Бутылочное жигулевское, иногда и московское, реже - московское оригинальное в маленьких темных бутылочках. Пиво во времена застоя, кто помнит, в магазинах было не всегда, и, когда его привозили, надо было сразу брать помногу, если хотелось не просто промочить горло, а покайфовать. "Россия" была для этого самым лучшим местом. Пиво здесь было не такое дорогое, как в пивбаре, но чуть дороже, чем в магазине, и посидеть с кайфом тут было очень приятно. Правда, потом часто приходилось выходить во время сеанса, но об этом, наслаждаясь компанией и пивом перед началом фильма, никто не думал.

Теперь этого буфета не было - его территорию отхватило казино, буфет был только на втором этаже, там же, где и партер, бар тесный, дорогой, неинтересный. Да и вообще все стало по-другому. Пиво теперь можно было попить где угодно, и толкаться для этого в "Пушкинском" перед сеансом не имело никакого смысла.

Павел обратил внимание на афишу кинотеатра, и сразу стал думать о своей работе, которую писал, потому что в Пушкинском шел фильм про одного из первых террористов - Бориса Савинкова "Всадник по имени смерть". Что ж, актуальная сегодня тема, подумал Павел. Но, наверняка, Савинков здесь романтизирован, и фильм вряд ли ему поможет.

Вот, пожалуйста, далеко ходить не надо, и у нас, в России были идеологи камикадзе. В "Воспоминаниях террориста" Савинкова, которые Павел как раз изучал накануне, изложено их кредо. Как интересно, подумал он, я вчера читал Савинкова, а сегодня вижу афишу с фильмом про него. Идеи в воздухе витают? Или я просто услышал про этот фильм, забыл, а потом бессознательно набрел на эту тему? Павел открыл блокнот и посмотрел на свои записи:

Савинков писал не про себя, а цитировал других террористов. Но разве суть от этого меняется, подумал Павел. И дальше:

Писал он и о женщинах: "Она участвовала в терроре… с радостным сознанием большой и светлой жертвы… террор для нее окрашивался прежде всего той жертвой, которую приносит террорист…. Вопросы программы ее не интересовали… Террор для нее олицетворял революцию".

В этот момент у него в кармане заверещал мобильный телефон. Димка!

- Паша, привет! Как у тебя дела? Как мама?

- У меня, Димка?! Это у тебя как?! Ты свободен? Тебя отпустили?

- А ты откуда знаешь, что меня…

- Да мы всё тут про тебя знаем. Так что, все в порядке?

- Да, я работаю. Продержали в КГБ, то есть, в ФСБ.

- А до этого у боевиков?

- Да откуда ты все знаешь?

- Наивный ты, Димка, вся страна про тебя знает, по телевизору, по радио - во всех новостях только о тебе и речь. Ты герой нашего времени.

- Понятно. А из ФСБ меня выпустили как-то странно, сказали, что у меня наверху покровитель. Какой покровитель? Что за бред? Неужели батины ветераны помогли? Не верится что-то.

Павел промолчал: Кудрявцев, понял он.

- Ну ладно, а то тут, похоже, все мои переговоры прослушиваются, не хочу больше говорить. У вас все в порядке?

- Да конечно, - голос у Павла был веселый, счастливый.

- Как там Шурик?

- Со своим гаремом в Италии.

- Рад за него.

- Слушай, ты скоро вернешься?

- Да я ж только приехал в Гудермес. Хотя нет, прошло уже немало. А кажется, что год как минимум, столько тут всего произошло.

- Понятно, так всегда бывает, когда меняешь обстановку и происходит много событий. Ты смотри, там не задерживайся. Дим, ты нам здесь нужен.

- Знаешь, вообще ходят разговоры, что госпиталь скоро свернут. У нас тут несчастье произошло.

- Несчастье с кем? - насторожился Павел.

- Да неважно, Паш. Не буду загружать тебя. К моей работе это сейчас отношения не имеет. Ладно, пока.

- Димка, звони обязательно. У тебя телефон есть? Какой, говори.

- Ты не дозвонишься. Ладно, пока.

Не хочет давать, чтобы все время не дергали, понятно, - подумал Павел. В трубке связь прервалась.

Павел не мог больше сидеть на скамейке, он был так счастлив, что не знал, куда деть свою энергию. Никуда, в работу, тут уже сказал он себе и продолжил свои размышления. Он достал блокнот и стал делать записи.

Итак, синдром камикадзе известен и у нас в России. И вдруг Павлу на память пришел один из его любимых литературных героев - Пьер Безухов. В отличие от сверстников, отвращение к русской классике ему в школе не привили, напротив, у них был очень хороший учитель литературы, даже имя и отечество у него были литературные - Александр Сергеевич. Благодаря ему Павел прочел "Войну и мир" в школе с интересом. И в этом романе, он помнил его отлично и иногда перечитывал, когда ему нужно было привести себя в творческое состояние, - в этом романе его любимый герой Пьер в один из периодов своей жизни тоже хотел стать камикадзе. Когда он решил убить Наполеона, он очень живо и ярко представлял себе смерть не тирана, каким он считал Бонапарта, а именно свою. И главным в терроре для Пьера было все же не "идеологическое" решение, а именно свое геройство. Он, как нарцисс, в воображении любовался своим мужеством, которое он проявит при этом поступке.

Это понятно. Синдром камикадзе был всегда, во все времена и во всех странах, и ислам тут не при чем. В чем же тогда его корни? Ну, психолог, думай, сказал себе Павел и еще раз посмотрел на афишу кино. Если исходить из того, что все наши поступки - это самоутверждение нашей личности (в каком угодно ее аспекте - сексуальном, моральном, социальном), то и попытка совершения террористического акта - не что иное, как самоутверждение. А раз необходимо такое радикальное самоутверждение, в жертву которого может быть принесена и собственная жизнь, значит, мы имеем дело с болезненной самооценкой. То есть недооценкой себя в собственных глазах, ущербностью. И в данном случае террористический акт - прекрасный повод для того, чтобы эту самооценку повысить и утвердиться в собственных глазах, компенсировать свою слабость перед… Неважно перед чем. Слабость, и все. Ну, может быть, перед собой.

Поэтому Пьер и мечтает о том, как он убьет Наполеона и каким при этом будет красавцем. Поэтому и идут на смерть террористки, женщины, у которых убили мужа или сына. Теперь, без них, они ущербны и они должны доказать себе и миру, что они и сами по себе представляют из себя что-то, а если еще и опасность есть, это просто мечта. Ведь возможность террористического акта - это власть над остальными людьми, а это еще больше поднимает самооценку, поднимает ее на невиданную до того высоту.

Террорист любуется своими страданиями, и это любование помогает ему преодолеть страх смерти. Террорист-камикадзе решает таким образом чуть ли не главную проблему человека - страх смерти. И тут на помощь приходит любимый Эрих Фромм: "есть только один способ - как учат Будда, Иисус. Стоики и мастер Экхарт - действительно преодолеть страх смерти - это не цепляться за жизнь, не относиться к жизни как к собственности. Страх смерти - это в сущности не совсем, что нам кажется, этот не страх, что жизнь прекратится. Как говорил Эпикур, смерть не имеет к нам никакого отношения, ибо "когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет". Страх смерти - это и не страх боли, которая часто предшествует смерти, ведь иногда смерть приходит без боли. Например, во сне. И люди об этом знают. А если рассматривать этот страх как страх потерять собственность(отношение к жизни как к собственности), тогда все становится сразу на свои места. Страх потерять что имеешь: свое я, свою собственность, идентичность, одним словом потерять себя и столкнуться с неизвестностью, с бездной, в которой нет ничего, и главное - меня. А в жизни мы как раз руководствуемся принципом обладания - во всем. Поэтому и боимся смерти.

Павел шел по Тверской вниз, к Кремлю. Он специально зашел в книжный магазин "Москва", в отделе психологии взял томик Фромма и нашел нужную цитату: "Исчезновение страха смерти начинается не с подготовки к смерти, а с постоянных усилий уменьшить начало обладания и увеличить начало бытия".

Красиво сказано, черт возьми, увеличить начало бытия. Но как его увеличить в данный конкретный момент? Во-первых, по порядку. Сначала надо разобраться с "обладанием". Буддисты говорят, что мысли об обладании рождают мысли об агрессии. Надо перестать относиться к тому, что любишь, как к предмету собственности. Да он, Павел, и не относится. Разве? А не лукавит ли он сам с собой? Каковы его ближайшие предметы любви? Его близкие люди? Родители, Катя, братья. Кто еще? Сразу перед глазами возникла морда кота Трофима. Надо же. Что, и больше никого?

Хорошо, пусть больше никого из людей он сильно не любит (и из животных тоже). Но есть же что-то еще в этой жизни, к чему он может относиться с любовью? Конечно, есть. Его работа, например. Его исследования терроризма и фанатизма. Его частная практика. Почему нет? Судя по всему, он был нужен Кудрявцеву, иначе тот не стал бы ему помогать. Ведь это он освободил Димку. Неизвестно еще, как бы повернулась ситуация. А теперь все позади.

Олигарх на подступах к стадии осознания. Начал понимать, что толкает его на поступки, которые дают ему суперострые ощущения. А это уже немало. Это стадия будет тянуться очень долго. Понимая, что он делает и зачем он это делает, Сергей все равно еще долгое время будет все это совершать, пока у него не появится серьезная мотивация прекратить. Мотивацию же эту он должен найти себе сам. Павел не Господь Бог. Любые наставления в данном случае об "увеличении количества бытия" могут только отпугнуть Сергея, показаться ему морализаторскими. А этику клиент для себя определяет сам, таков был принцип Павла.

Сергей поблагодарил его и спросил, как его брат, не звонил ли из Чечни. Павел спохватился: ведь это благодаря ему, Сергею Кудрявцеву, его выпустили.

- С ним все в порядке. Это благодаря вам, Сергей?

- Да пустяки, это мне ничего не стоило, - ответил бизнесмен, - был повод поговорить еще раз со школьным другом.

Интересно, будет ли что-нибудь это стоить мне? - подумал Павел. Они просто так ничего не делают, эти люди. И тут же возразил себе. "Сергей" - это не эти люди, это конкретный человек, со своими проблемами, это мой клиент, который выкладывает мне душу. А значит, я в какой-то степени разделяю с ним его проблемы. Такая уж у меня работа. И именно за это я ее люблю.