Сумароков и Тредиаковский как классицисты

С 1730 по 1739 год В.К. Тредиаковский был единственным крупным представителем зарождавшейся русской критической мысли. В качестве существующих препон творчеству Т. называет только «неправильное» ( силлабическое) сложение стихов и неупорядоченность лексикона. Т. впервые ввел понятия « тонический размер» и «стопа» как меру ритма. Т. отверг трехсложные размеры – дактиль, амфибрахий, анапест, спренебрежением отнесся к ямбу. В «Рассуждении об оде вообще» Т. первым сформулировал некоторые признаки одного из ведущих классицистских жанров- жанр оды. Наболее ценны у критика Т. следующие работы: « Письмо, в котором содержится рассуждение о стихотворении, поныне на свет изданном от автора двух од, двух трагедий и двух эпистол» , «Мнение о начале поэзии и стихов вообще» , «Рассуждение о комедии вообще» и мн. др. В «Рассуждении о комедии вообще» и предисловии к «Тилемахиде» Т. ставил классическую древность выше современной ему европейской лит-ры. Он порицал появление в качестве героев эпических поэм не мифологических, а исторических лиц. Из классицистических жанров Т. особенно ценил героические поэмы. «Предызъяснение об героической пииме» - одна из самых содержательнных статей Т.

Он подробно разбирал стр-ру героической поэмы, законы ее красоты и нормы художественности в классицистическом понимании. Эпопея воспевает не личность, не героя, а великое деяние, которое должно быть « единым», «цельным», иметь в себе «причину». Эти же элементы , по мнению Т. должны присутствовать в каждом отдельном эпизоде проиезведения. Т. многое берет у Горация, Аристотеля, Буало, но он вносит и свое- систематизирует теорию героической поэмы. Русские читатели впервые узнали о завязке и развязке, о цельности характеров, омотивированности поступков. Особую статью Т. посвятил комедии. «Смешное есть самое существо комедии», - заявлял он. Т. вплотную подошел к проблеме художественных преувеличений, без которых комедии не бывает. Т. узко истолковывал содержание и форму новейшего эпоса, отвергал гротескные Заострения в комедии. В криитических выступлениях А.П. Сумарокова более или менее законченно оформился кодекс русского классицизма. С. начал издавать первый в Росси частный журнал «Трудолюбивая пчела», соединять критику с журналистикой. Обращает на себя внимание програмная оределенность классицистических убеждений С., выраженных им в двух эпистолах( они объединены под одним названием « Наставление хотящим быти писателями»). Эти эпистолы нужно иметь ввиду, когда говорят о С. как одном из теоретиков классицизма.

С. породнил русский классицизм с французской лит-рой 17-18 веков. С. сосредоточился на разработке теории драмы в статье «Мнение во сновидении о французских трагедиях».

В рус. Лит-ре. С. вел борьбу с равнением на придворные вкусы, с высокопарностью. Борясь против варваризмов в рус. Яз. С. написал статью «О истреблении чужих слов из рус. Яз.». С. много сделал для критики, Он очунь здраво судил о ее прикладном характере. Внес много живости и злободневности в критику, теснее связал ее с худож. Лит-рой и журналистикой.
28. Программа раннего романтизма в статьях Батюшкова и Жуковского.

Из всех лит- ных течений начала 19 века наиболее продуктивным оказался ранний романтизм Жуковского и Батюшкова. Обычно романтизм Ж. и Б. называют консервативным. Деятельность В. А Жуковского в качестве романтика начинается приблизительно с 1808года, когда он напечатал свою первую романтическую балладу «Людмила» и возглавил журнал «Вестник Европы», в котором пытался сформулировать свои эстетические принципы. Принципиально романтическим было его отстаивание права поэта на оригинальность, на свободу выбора образцов и правил творчества. После поездки в Германию в 1820-1822 годах, бесед с Гете ( о Байроне), с Тиком ( о Шекспире), знакомства с новейшими романтиками - Гофманом, Беттиной фон Арним, Ж. еще глубже погрузился в романтический мир. Ж. добросовестно подвел итоги своей деятельности как романтика в конспекте истории рус. Лит-ры, написанном в 1826-1827 годах. В неприязни к бурлеску Майкова и жеманной чувствительности Богдановича отразились личные вкусы романтика Ж. В характеристике собственного вклада в рус. Лит-ру он подчеркивал содержательные, романтические моменты, « новизну» понятий и чувств, продемонстрированое им впервые единство личности поэта и его поэзии. Статьи Ж. : « Письмо из уезда» , « О критике». В статье « О достоинствах древних и новых писателей» Ж. пишет о неразрывной связи красоты, чувства изящного с чувством моральным, этическим. Эстетическая программа К. Н. Батюшкова сформулирована им в работах: « Нечто о поэте и поэзии», «Речь о влиянии легкой поэзии на язык». В ст. « Нечто о поэте…» содержаться типичные для романтической эстетики утверждения: здесь, например, говорится, что поэзия – это « пламень небесный, который менее или более входит в соотав души человеческой… сочетание воображения, чувствительности, мечтательности.Наиболее развернутую свою программу Б. изложил в «Речи о влиянии…» Все , что Б. говорил о «легкой поэзии», имело отношение к поэтическому твор- ву вообще. Б. считал, что « легкий» род поэзии теснее, чем какой- либо др. род, связан с жизнью. Вот Эти « странности» и вели к открытию личности, т.е. главного принципа романтизма. Романтическое течение, возглавляющееся Ж. и Б. , оставило яркий след в тогдашней литературной жизни. Реальная поэтика этого течения обобщалась в критике слабо . Участники течения за исключением Б, , не оставили серьезных работ по теории своих жанров.

Историко-критический процесс происходит преимущественно в соответствующих разделах литературных журналов и других периодических изданий, поэтому тесно связан с журналистикой этого периода. В первой половине века в критике преобладали такие жанры, как реплика, отклик, заметка, позже основными стали проблемная статья и обзор. Во второй половине преобладает жанр критической статьи или цикла статей, приближающегося к критической монографии. Разделы критики первой половины XIX века складываются на базе литературных направлений (классицизм, сентиментализм, романтизм). В критике второй половины века литературные характеристики дополняются социально-политическими. В особый раздел можно выделить писательскую критику, которая отличается большим вниманием к проблемам художественного мастерства.

Наиболее яркие представители Белинский Виссарион Григорьевич, Павел Васильевич Анненков , Николай Гаврилович Чернышевский, Николай Николаевич Страхов, Николай Александрович Добролюбов, Дмитрий Иванович Писарев,

Николай Константинович Михайловский.

Критика формировалась исторически, ее предпосылки возникли еще в античности. У критики есть свои прямые связи с жизнью. Эти связи помогают критике судить о литературе в соответствии с логикой жизни. Литература и критика являются самостоятельными формами познания действительности. Критика- важнейшая сторона литературных направлений, она придает им окончательную оформленность и устойчивость. Взаимодействие критики и литературы следует рассматривать как динамически активное, диалектически обратимое , как процесс взаимного обогащения. У критики есть свои исторические традиции. История критики изучается специальной научной дисциплиной под тем же названием. В предмет истории критики входят следующие части: система провозглашаемых критикой в статьях художественных принципов того или иного лит. направления; художественная поэтика направления,; методология и методика анализа художественных произведений.

Варианты анализов критич. статей

Дружинин не знал тех философских оснований, на которых строилась критика Белинского. Голословно похвалив его за «гегельянство» и иронически отозвавшись как о невеждах о тех, кто подшучивал над терминологией Белинского — «субъективность», «объективность», «замкнутость», «конкретность»,— сам Дружинин, взявшийся судить о Белинском, заявлял: «Мы не настолько знакомы с немецкою философиею, чтоб считать себя вправе подробно разбирать отношения критики нашей к эстетическим воззрениям Гегеля, но на этот счет мы можем руководиться отзывами людей беспристрастных и знающих дело». Как же мог Дружинин понять величие метода Белинского, если он из вторых рук брал весьма сбивчивые сведения о Гегеле?

В критике Дружинина наблюдается распад прежних эстетических категорий, основывавшихся на учении о необходимости, объективной логике исторического развития, на диалектическом, подходе к явлениям искусства. Дружинин поддается субъективному произволу в суждениях и приговорах, его историзм поверхностен и сводится к биографизму, весьма релятивному признанию роли «среды» и «житейских обстоятельств» в художественном творчестве, в эволюции писателей и целых литератур.

В статье «Критика гоголевского периода русской литературы и наши к ней отношения» Дружинин сформулировал принципы своей «артистической теории» искусства. Он считал, что поэзия служит сама себе целью, мир поэзии отрешен от прозы жизни; поэт должен служить не интересам минуты, а вечным идеям «красоты, добра и правды»; творчество непреднамеренно, оно служит само себе наградой; если поэт и дает моральные уроки человечеству, то он делает это «бессознательно». Таковы, по мнению Дружинина, были Шекспир, Данте, Пушкин и таковыми являются теперь Фет, Щербина. Есть и другое, неистинное, «дидактическое» Искусство, оно служит злобе дня, скоропреходящим современным вопросам. К дидактикам Дружинин относил Ж. Санд, Гейне, Берне, Т. Гуда, Гервега, Фрейлиграта, Э. Сю, Арндта, Т. Кернера, последователей Гоголя, писателей «натуральной школы». Дружинин искусственно противопоставил в русской литературе «пушкинское» и «гоголевское» направления, якобы враждебные друг другу. «Против того сатирического направления, к которому привело нас неумеренное подражание Гоголю,— говорил он,— поэзия Пушкина может служить лучшим орудием». Все это было тенденциозной натяжкой и свидетельствовало, что Дружинин по-настоящему не понимал ни Пушкина, ни Гоголя.
2 Анализ: Н.А.Добролюбов «Что такое обломовщина?» В данной статье Добролюбов демонстрировал, как «художественность взяла свое» в «Обломове». Публика негодовала на то, что герой романа в течение всей первой части не действует, что в романе автор уклонился от острых современных вопросов. Добролюбов увидел «необыкновенное богатство содержания романа» и начал свою статью «Что такое обломовщина?» с характеристики неторопливого таланта Гончарова, присущей ему огромной силы типизации, как нельзя лучше отвечавшей обличительному направлению своего времени: «По-видимому, не обширную сферу избрал Гончаров для своих изображений. Истории о том, как лежит и спит добряк-ленивец Обломов и как ни дружба, ни любовь не могут пробудить и поднять его,-не бог весть какая важная история. Но в ней отразилась русская жизнь, в ней предстает перед нами живой, современный русский тип, отчеканенный с беспощадною строгостью и правильностью; в ней сказалось новое слово нашего общественного развития, произнесенное ясно и твердо, без отчаяния и без ребяческих надежд, но с полным сознанием истины. Слово это - обломовщина; оно служит ключом к разгадке многих явлений русской жизни, и оно придает роману Гончарова гораздо более общественного значения, нежели сколько имеют его все наши обличительные повести. В типе Обломова и во всей этой обломовщине мы видим нечто более, нежели просто удачное создание сильного таланта; мы находим в нем произведение русской жизни, знамение времени»). Роман «растянут», но это-то и дает возможность обрисовать необычный «предмет» — Обломова. Такой герой и не должен действовать: здесь, как говорится, форма вполне соответствует содержанию и вытекает из характера героя и таланта автора.

В основе критической методологии Добролюбова лежит своего рода социально-психологическая типизация, разводящая героев по степени их соответствия идеалам «нового человека». Наиболее откровенной и характерной реализацией этого типа для Добролюбова явился Обломов, который честнее в своей ленивой бездеятельности, т.к. не пытается обмануть окружающих имитацией активности. Столь негативно комментируя явление «обломовщины», критик тем самым переводит ответственность за возникновение подобных общественных пороков на ненавистную ему социальную систему: «Причина же апатии заключается отчасти в его внешнем положении, отчасти же в образе его умственного и нравственного развития. По внешнему своему положению - он барин; "у него есть Захар и еще триста Захаров", по выражению автора. Преимущество своего положения Илья Ильич объясняет Захару таким образом:  

Сходное с Ф. М. Достоевским пони­мание проблем народности и задач русской литературы и привело Григорьева к сотрудничеству в журнале «Время», в котором критик разрабатывал тему взаимовлияния народности и литературы («Народ­ность и литература», 1861; «Стихотворения А. С. Хомякова»; «Стихо­творения Н. Некрасова», обе — 1862), а также проблему взаимоотно­шения личности и общества («Тарас Шевченко», 1861; «По поводу но­вого издания старой вещи: «Горе от ума»», 1863 и др.)

Григорьев приписывал себе честь открытия Островского. И он действительно был одним из первых, кто громко сказал о появлении нового большого таланта. Новаторство Островского Григорьев видел в следующем: в новости изображенного быта, в новости отношения автора к этому быту, в новости манеры изображения. Но Григорьев все же извращал облик писателя. Он трактовал Островского как певца русских нравов, умеющего показывать и «идеалы». Григорьев полемизировал с Добролюбовым, его социальным истолкованием Островского как обличителя «темного царства».

В статье «После «Грозы» Островского» Григорьев оспаривал утверждение Добролюбова, что Катерина - образ «протестующий»; Островский не сатирик, а «народный» писатель. Попутно отметим: Григорьев не проводил различий между понятиями «народный» и «национальный», в теоретическую разработку этих важных вопросов он ничего нового не вносил. Само разграничение этих понятий у него просто снималось, так как и «народное» и «национальное» он понимал как «органическое» единение всех слоев нации в духе некоего единого миросозерцания. В этом смысле, по его мнению, и был народен Островский. Григорьев подчеркивал при этом, что с примитивной простонародностью Островский не имел ничего общего. А как же быть с замоскворецким бытом, он ли не простонароден? Добролюбов ясно говорил, что Островский поднимается до общечеловеческих интересов, показывая и в «темном царстве» пробивающиеся «лучи света». Григорьев понимал «идеалы» Островского иначе. Для него русское купечество, целиком взятое, и было хранителем русской национальности, «почвой» русской народности.

ЦИТАТЫ ИЗ СТАТЬИ: Да, страшна эта жизнь, как тайна страшна, и, как тайна же, она манит нас и дразнит и тащит... Но куда? -- вот в чем вопрос. В омут или на простор и на свет? Имя для этого писателя, для такого большого, несмотря на его недостатки, писателя -- не сатирик, а народный поэт. Слово для разгадки его деятельности не "самодурство", а "народность". Только это слово может быть ключом к пониманию его произведений. Теоретикам можно пожелать только несколько побольше религиозности, то есть уважения к жизни и смирения перед нею, а ведь эстетикам, право, и пожелать-то нечего!