Александр Федоров Вернойхен образца середины пятидесятых годов Интродукция



бет1/3
Дата21.07.2016
өлшемі191 Kb.
#212994
  1   2   3


Александр Федоров

Вернойхен образца середины пятидесятых годов

       


Интродукция

Детство - пора открытия мира.

Мне хотелось разбудить свои воспоминания и дать художественный образ моего детства читателю, воссоздать ауру тех времен, так, чтобы повествование, по возможности, захватило читающего, чтобы на некоторое время он стал мной, жил моими чувствами и переживаниями.

И вместе с тем хотелось, чтобы присутствовал факт, точное, насколько я это помню, воспроизведение той действительности. Человеческая память ассоциативна - одни воспоминания вызывают в памяти новые, так и появилось это повествование.

В какой-то мере это произведение – небольшая, художественно обработанная, энциклопедия жизни мальчишки тех времен и сами те времена в контексте моего окружения.

Мы едем, едем, едем…

Весной или летом 1954 года отец принес нам радостную новость – его полк отправляли в Германскую Демократическую Республику – ГДР.


  Первые квартирьеры, возвратись оттуда, описывали все в Германии в самых радужных красках. Они привезли с собой тамошнюю валюту – марки и алюминиевые пфенниги, которые все с любопытством рассматривали.

Полк в полном летном составе в ГДР перелетел, а семьи долго ехали в двухосных вагонах-теплушках с нарами на две семьи вместе со своим скарбом. Штабной и технический состав полка с полковым имуществом двигался отдельными от нас эшелонами. Иногда эшелоны останавливались вместе, и тогда отец прибегал нас проведать.

Жили тогда офицеры бедно, мебель в квартирах была казенной, да и сами квартиры были казенные. Поэтому вещей с собой было мало, собственно и купить что-то из носильных вещей в послевоенной разрушенной стране было трудно. Больше одного - двух лет в одном гарнизоне тогда офицеры не служили, поэтому, помнится, все переезды делались налегке – вещи не успевали накопиться.

Ехали через Польшу, запомнились польские железнодорожные вагоны с одноглавым белым орлом Пястов. Останавливались редко, где-то в малонаселенной местности, часто в лесном массиве. Как я думаю, соблюдался режим секретности в передислокации.


 Но вообще, это было первое настоящее путешествие, тем более, за границу.
  Польско-немецкую границу мы пересекли ночью и уже ранним утром мы прибыли на разрушенный почти до основания станцию или пакгауз военного городка близ маленького немецкого города Вернойхена.

Нас встречал отец. Вот мы уже разгружаем и заносим домашние вещи в относительно большой двухэтажный, оштукатуренной под «шубу» дом. Дом весь увит плющом дом, с красной черепичной крышей, с одним подъездом с правой стороны здания.




Некоторые реминисценции по поводу невероятного, но возможного
Здесь я немного нарушу хронологию своего рассказа, и упомяну об одном случае, случившимся более пятидесяти лет спустя описанного прибытия.

Мы с женой приехали встречать Новый год в Подмосковье, к семье нашей единственной тетушки, которой, к сожалению уже нет с нами, пусть земля ей будет пухом…


  На встрече Нового года присутствовала подруга тети, много лет проведшая, как выяснилось, в ГДР, в качестве вольнонаемной гражданской служащей в военном городке. Я с интересом стал расспрашивать, в каком месте она служила. И вдруг она называет наш городишко в ГДР. Взволнованно начинаю расспрашивать, в каком доме она там жила – и отказываюсь верить ответу – она жила лет на 15 позднее в нашем же доме, вот только квартиры не совпали.   
  Кто бы рассказал – не поверил бы, совершенно статистически невероятное событие.
  И еще одно событие, на эту же тему, которое буквально потрясло всю мою душу

Воспоминания о золотом детстве в Вернойхене были самыми дорогими, согревающим душу «во дни торжеств и бед народных». Кроме воспоминаний пятидесятых годов, других сведений я о первом, оставшимся глубоко в памяти, городе детства, не имел. И они уже давно транслировались в традиционный пакет видеорядов, которых можно было прокручивать в своем воображении.


  Скульптура бронзового оленя на площади, подаренного по слухам немецкой авиационной части самим Герингом (последнее не подтвердилось, оленя переместило наше командование в городок в 1945 году из замка Хиршфельд, теперь олень снова бегает на своей исторической родине). Был там непонятного назначения бетонный куб без окон близ аэродрома, высотой этажей 5, сам военный городок и различные случаи, происходившие в нем со мной, частично рассказанные в этом опусе.

Все это было давным-давно. Кажется, это останется со мной навсегда, неизмененным, вечным, застывшим в том времени.


  И вдруг во время написания этого произведения я зашел в Интернет, чтобы уточнить написание слова гаштет и буквально подпрыгнул. Это слово упоминалось в сайте учеников бывшей 27 школы в Фюрстенвальде, ГДР, неподалеку располагался и г. Вернойхен. Из чтения этого сайта я узнал, что уже года четыре организовалось движение бывших учеников школ ГСВД (ЗГВ). Со своими форумами, списками, фотоальбомами, перепиской и встречами через много лет в нынешних странах СНГ, обломках прежде могучей военной державы СССР, победившей фашизм.
  Некоторые «счастливцы» даже умудрились побывать в теперешние времена на место прежних военных городков, где они когда-то жили. Но я им не очень завидую, уж очень не к лучшему изменились эти места.
  Эти бывшие школьники в большинстве сохранили, как и я, самые теплые воспоминания о времени, проведенном в ГДР.
  Я думаю, что сыграла роль оторванность нас, этих детей, от родины, их ограниченная численность в каждом городке, где все почти всех знали, если не по имени, то в лицо. Все они были детьми офицеров, достаточно обеспеченных. Жизнь в городках проходила спокойно, без всяких эксцессов, все дети представляли, в сущности, один социальный слой. Вот все эти причины, по моему, привели к тому, что почти у всех об этом времени остались самые отрадные воспоминания, дружеские привязанности не забылись. Правда это относится только к более старшему поколению - от 50х до 70х годов. Для других этот период не столь далек, мало отличен от сегодняшней их жизни, и они относятся к нему довольно спокойно.
   И вот я уже нашел свою школу, прогулялся по улицам городка с помощью Гугла, нашел свой дом – это было вторым потрясением, душа пела от казавшейся немыслимой встречи с детством через пятьдесят лет. Фотографии тех времен, знакомые до боли места.    
   Правда, никого из своих знакомых того времени в списках учеников я не нашел, не было даже просто ребят тех лет, все списки начинались года с 61-66 годов, через 10 лет после моего отъезда. Подумав, я понял ситуацию – мало дружит наше поколение с компьютером и Интернетом, поэтому и такой результат. Да и время прошло много – более полувека.
  Позднее выяснилось, что в полном регистрационном списке школьников я вообще патриарх, никто из зарегистрировавшихся на этом сайте школьников ГСВГ не жил в мое время в Германии. Основная активная масса, участвовавшая в форумах, относилась к семидесятым годам, единицы жили в школьном возрасте в шестидесятые годы, и почти не было пятидесятников.
  Поразили фотографии сегодняшнего времени городков – полная запущенность, дома стоят частью пустыми, с выбитыми окнами, двери и окна часто забиты досками, дороги и дорожки зарастают травой и деревьями. Не смогли немцы сразу переварить такое крупное наследие Советской Армии - ведь только боевой состав насчитывал до четырехсот тысяч, а еще семьи, вольнонаемные… Общее количество больше миллиона. 6 различных армий, более 100 школ в городках – данные взяты в сайтах.
     Как-то раз мы надолго застряли в Бресте, пропуск был не готов и нам пообещали прислать прямо в Брест. Но по приезде его не оказалось и нас дальше, в Союз, не пускали. Здесь произошла еще вполне невероятная встреча - в почтовом отделении, куда мы зашли, чтобы в очередной раз позвонить в часть по поводу пропуска. И вдруг мама, увидев какую-то женщину, бросилась к ней со словами:- «Аля, Аля…». Отец пытался ее одернуть, но мама не унималась. Действительно, эта оказалась мамина подруга детства, из глухого уголка Заволжья, которую в войну немцы угнали из оккупированных районов. После войны она осталась в Бресте, неподалеку от Германии, не стала возвращаться на малую родину.
  Анализируя свою и другие, знакомые мне жизни, прохожу к выводу, что в жизни часто встречаются совершенно невероятные, кажется, события.

Первые события на новом месте, впечатления, радости и открытия
Итак, нас разместили на втором этаже здания бывшего холостяцкого офицерского общежития немецких авиаторов истребительной школы 01, начавшей свою историю с 1937 года, как я потом выяснил в Интернете.

Первый день на новом месте мне запомнился навсегда. Наскоро разместившись в комнате, размером так 5х3 м, в которой стоял платяной шкаф в углу, стол с парой стульев посередине, две кровати с одной стороны комнаты, да раковина с холодной водой у двери, женщины решили двинуться… ну, куда бы вы думали? Конечно, в местный магазин. Я сопровождал маму.


  Мы нашли этот магазин у гарнизонной гауптвахты, с огромной тарелкой черной сирены на столбе рядом с раздвижными коваными воротами. Мама с женщинами вошла в магазин, я же остался на улице. Через некоторое время мне надоело ждать, и я зашел в магазин. Мамы нигде не было. Я решил, что проворонил ее уход и решил двинуться самостоятельно к дому.
  Дорогу назад я толком не помнил, но тут наткнулся на знакомого военного, весьма удивленного моим одиночным появлением здесь в первый день приезда в городок. Он проводил меня до дома, где мамы не оказалось. Я сел на лавочку около дома и стал спокойно ожидать прибытие мама. Оно не замедлило реализоваться. Я увидел группу все тех же знакомых женщин, которые вели под руки рыдающую маму. Да и как же не рыдать, в первый же день исчез единственный любимый сынок, которого она не нашла, спустившись со второго этажа магазина, о существовании которого я не знал.

  Так мы и зажили на новом месте. Отец с утра уходил на службу, я осенью пошел в первый раз в первый класс начальной гарнизонной школы, а мама оставалась на хозяйстве.


Общежитие, где мы расположились, состояло из небольших комнат, располагавшихся по обеим сторонам широкого коридора. Они предназначались

для семей без детей и для малодетных семей.

Наверху располагался обширный чердак, т.е. крыша была стандартно-немецкая для того времени, крытая черепицей. Сейчас, на современных снимках видно, что часть крыши, как раз над нашей комнатой, то ли обвалилась, то ли разобрана.

На чердаках в нелетную погоду наши мамы вешали для просушки белье, а еще с чердачных окон открывался живописный вид практически всего нашего военного городка - ведь тогда домов выше двухэтажных не было

. В конце коридоров располагались большие комнаты-туалеты и ванные, установленные напротив друг друга, еще немецкого времени. Обычно они были закрыты, причем самым примитивным способом – из замков была вынута ручки. Кто это сделал - неизвестно, но следы пребывания там этих неизвестных мы как-то обнаружили.

Случайно в руки нам попалась дверная ручка, мы сразу попробовали ее открыть дверь ванной - и она, как ни странно, открылась. Вот тогда мы и увидели большую комнату, в которой, совершенно открыто, стояли толстые фарфоровые ванны с гнутыми фарфоровыми массивными ножками. Настоящий раритет, по нынешним временам, и даже антиквариат, если они сохранились, конечно.

А самое главное – мы нашли спрятанный там вполне исправный ствол от винтовки, с затвором, приделай приклад - и в руках у тебя настоящее оружие. Взять побоялись, т.к. наше появление тут же засекли взрослые, которые и отобрали у нас с профилактическими целями ручку.

Здесь явно промышляли ребята постарше, класса так с 5 –их возили утром в школу не то в Финстервальде, или в Фюрстенвальде, или в Эберсвальде- запутался я в этих –вальдах, лесах-лесопарках.
     Впрочем, то ли не работала канализация, то ли общее расположение всех удобств командование посчитало неприемлемым – ведь раньше здесь проживали только холостые летчики - но туалетные и ванные комнаты закрыли. А за домом воздвигли обычные русские дощатые очковые туалеты с выгребными ямами.      
   Мытье тел же отправлялось в обычной русской бане, переоборудованной по такому случаю из подходящего помещения близ аэродрома, с женскими и мужскими днями.

Сначала я ходил по малолетству в баню с мамой, потом некоторые женщины стали протестовать, говоря, что «он (я) уже все понимает». В ту пору я понятие не имел, о чем они говорят, но, тем не менее, меня стал водить с собой в баню отец.


  Наивность нашего изолированного детского коллектива была потрясающая. Только когда я учился где-то в классе втором, старший мальчик, ученик 5-6 класса собрал нас, малолеток, в оставшемся от войны блиндаже и рассказал, а как мог и показал, откуда и как берутся дети. Мы не все поняли, и кто-то из нас тут же поделился по глупости сокровенными знаниями с родителями. Последовали неминуемые расспросы, и в результате нашего «просветителя» свои же родители выдрали, как сидорову козу.
Внизу нашего дома, в подвале, располагался гарнизонный продуктовый склад, куда мы с отцом ходили получать месячный продуктовый паек на всю семью. В пайке были всевозможные крупы, консервы, соленая треска. Правда, зачастую отец питался в офицерской столовой, которая располагалась рядом с местом его службы.
  Можно было паек не получать, а брать за него денежную компенсацию. Помнится, делалось и так и этак, причин не знаю.
  Конечно, много продуктов, особенно замечательные немецкие сладости – карамельки в пластмассовых коробках (это-то в середине пятидесятых годов!), вафли в шоколаде, или без него – отменная вкуснятина - покупались в гарнизонном магазине.
  Ну, а в немецких магазинах под заказ можно было купить все, до канадской цигейковой шубы, ведь граница с Западным Берлином - зоной союзников СССР по второй мировой- тогда была открыта.

Запомнились классические, сочащиеся жиром, немецкие сосиски «от Мутти» - так назывался небольшой частный немецкий магазинчик в Вернойхене – составляющие в комплекте с пивом настоящее объедение.


  Замечательное немецкое пиво, в небольших 350-грамовых бутылочках с многократно закрывающейся - открывающейся фарфоровой пробкой на проволочном рычаге, бралось отцом в обмен на пустые бутылки с доплатой, целыми авоськами, на неделю. Оно было и светлое, и темное, ну а я получал свои бутылочки с лимонадом.


  Рядом с нами располагалась солдатская столовая, в которую строем, с песней, ходили солдаты, а в последнее время пребывания в ГДР – под барабан. Там, в окошке сзади здания, где разгружался хлеб, мы выпрашивали у хлеборезов ломти свежего ржаного хлеба от больших батонов, испеченных в пекарне, и куски сахара-рафинада.   


  До сих пор во рту стоит кисло-сладкий вкус этого немудрящего, но ужасно вкусного дуэта.

  Там же, в Германии, я, а заодно и вся семья, впервые попробовал банан. Он попался мне в новогоднем подарке на смене 1954 года 1955. Я вытащил этот фрукт, который, кажется, не знал даже по названию, и откусил его вместе с кожурой. Естественно он мне не понравился, и я, раздосадованный, бросил его с лестничной клетки второго этажа нашего дома, где все мы тогда находились.   


  Выяснилось, что ни отец, ни мать тоже этот фрукт не пробовали, и меня быстро послали вниз. Банан я принес, мы его очистили, и каждый снова попробовал. Помню, что был он маленьким и зеленым. Реакция других не запомнилась, но мне банан не понравился и этом очищенном виде.
За домом располагались бурты с картошкой. В теплые немецкие зимы не было никакой необходимости в теплых подвалах и погребах – рылись в земле неглубокие широкие траншеи, и туда заводилась картошка. Бурт делался высотой метра полтора над землей, сверху покрывался соломой, а потом слоем земли. Мы, мальчишки, часто наведывались туда для печения картошки. И топливо – солома была рядом. Из-за этого нашего пристрастия весной было несколько пожаров – вокруг буртов по пояс стояла высохшая трава, которая горела, как порох.
   Помню один такой грандиозный пожар, который тушил почти весь свободный гарнизон в купе с женами и детьми. Положение осложнялось тем, что неподалеку располагалась школа служебного собаководства со свирепыми немецкими овчарками, охраняющими аэродром и другие стратегические объекты, и далее, через асфальтированную дорогу – подземное хранилище топлива, а в стороне, в сосновом леске - хранилище авиационных боеприпасов.

Горело все – трава, кустарник, пламя взвивалось вверх на несколько метров. Выли собаки. Пожар сам собой закончился, когда пламя пожрало все горючие материалы в окрестностях, остановившись перед естественной преградой – дорогой. Собачью школу спасло то, что она была построена на болотистой местности, куда огонь не пошел.


    Военный городок был живописный, весь в зелени, уютный, с чистыми асфальтированными дорогами.

Недалеко от дома проходили аллеи из плотно посаженных пирамидальных тополей и кипарисов. А сразу за домом располагался огромный, по крайней мере, мне он казался таким тогда, одичавший яблоне – черешневый сад, с зарослями такой же одичавшей садовой земляники. Мы, мальчишки, в дальнейшем, плотно занимались этими, еще зелеными фруктами летом, да так, что ни одно яблочко, черешенка или земляничка не достигала спелости, а исчезала в наших пучившихся от этой зелени животах. А наши матери и отцы любили в свободное время, летом, позагорать там.

Чуть подальше от нас располагались две улицы, одну из них потом ее стали называть Коломыйской, по имени городка на Западной Украине, из которого часто приезжала замена летного состава, другую, рядом с забором-Заборной Там стояли комфортабельные, по меркам того времени, коттеджи довоенной постройки для офицеров с многодетными семьями.

Неподалеку от нас, на повороте, если идти по дороге от солдатской столовой по асфальтированной дороге, располагалась настоящая, по-немецки аккуратная, двухэтажная вилла, возможно для комсостава истребительной школы.

С одной стороны этой дороги располагался чудесный небольшой луг, с налитыми летом соком травами, цветами, над которыми порхали десятки самых разнообразных мотыльков и бабочек. С другой стороны – какой-то необычный шиповник, с очень длинными прямыми ветками, усаженными крупными колючками и громадными розовыми цветами. Такой цветной фотографический отпечаток остался в моей детской памяти.

По другую сторону солдатской столовой располагались какие-то строения за колючей проволокой, в зарослях черешни. Это территория охранялась собаками, и попытки поесть спелой черешни - а здесь, под бдительной охраной, она вызревала и шла в столовые, в отличие от черешни нашего заброшенного сада, часто кончались гонками наперегонки с собаками с преодолением препятствий-рядов колючки.

Если же продолжать двигаться по этой дороге и выйти на пограничную, так сказать дорогу, идущую от аэродрома, огороженную с внешней стороны периметром -колючей проволокой, то при подходе к улице, идущей к гарнизонному КПП, прямо на развилке стояло огромное, в три обхвата дерево, то ли тополь, то ли ива. Вся наша семья не могла обхватить это дерево. В памяти оно осталось, как талисман, извечный хранитель этого места.

    
Я и отец в ГДР


  Хотя отец был очень занят по службе, он, тем не менее, всегда находил время для меня. Хорошо помню нашу поездку в машине с патрулем из двух солдат, располагавшихся в кузове. Мы ездили в окрестностях военного городка, «патрулировали», так сказать. Перекусывали в немецких деревенских трактирах, гаштетах, и снова ехали. Шофер сажал меня на колени в безлюдных местах дороги и давал в руки руль, порулить. При этом он всегда говорил: « В твоих руках находится жизнь трех солдат и офицера». И я старательно крутил баранку, стараясь сберечь эти самые жизни.


  Отец прекрасно стрелял. Так, на спор, на стрельбище, он попал в наручные часы из пистолета с пятидесяти метров. Он и меня брал на стрельбище, еще немецкое, у аэродрома, которое представляло собой несколько рядов высоких земляных валов, заросших травой с толстенной, высотой метров 10, бетонной стеной в конце сооружения, построенной для того, чтобы пули при промахах в стрельбе не разлеталась по окрестностям. Отец ложился со мной, сам он держал автомат АК-47 в руках, мне же поручалось самое ответственное – наводка на мишень и, самое волшебное действие – нажатие на курок.
  АК-47 был в это время секретным оружием, ее носили только в чехлах, все стреляные при стрельбе гильзы, калибра 9 мм, сдавались по счету на склад. При мне, чертыхаясь, старшина после стрельб шарил по толстому войлоку травы, ища недостающие гильзы.   Неподалеку от стрельбища, около бани, за колючей проволокой, стоял большущий фанерный ящик, наполненный всевозможными гильзами. От пистолетных до гильз от 23 мм авиационных пушек. Ящик охранялся часовым в будке. Пока он там находился, мы ухитрялись пробраться через колючку к ящику и набить карманы гильзами, которые у нас заменяли камни при кидании друг в друга.

   Немцам в это время запрещалось иметь охотничье оружие, и в окрестных живописных и безлюдных лесах, полных грибов и всяческой дичи, охотились цепью, как в атаке на войне, только наши офицеры. Помнится, как кухни в семейных общежитиях были часто завалены тушками зайцев-русаков и матерых кабанов-секачей с жесткой, как проволока щетиной, которые приносил отец.


Охотились, в основном, холостые летчики, дичь им разделывать было негде, и поэтому все желающие брали них добычу и тушили зайчатину и кабанятину. Она очень хорошо шла под пиво, по мнению взрослых.
  По выходным, если отец был свободный, мы часто ходили в лес собирать грибы – было много маслят, рыжиков и лисичек в сосняке, белых, подберезовиков, всяческих сыроежек в лиственных лесах. У отца тогда я получил первые навыки в поисках и определении грибов. Потом грибы сдавались на кухню маме, и она их жарила. Так как она была из степной местности, первые результаты были незавидные, она пережаривала грибы до того состояния, когда их уже нельзя было есть, оставались только какие-то корочки, простодушно объясняя результат процесса словами: - « Я их тыкаю вилкой, а они все сырые ».

Как готовить пищу в загранице

  Давно хочу рассказать про кухонные дела по прибытию заграницу. Я уже упоминал выше о первых квартирьерах, которые преподнесли об ожидающей нас действительности самые отрадные вести. Что кухни прекрасно оборудованы, по европейскому стандарту, и допотопные наши керосинки, примусы и керогазы, на которых готовили в Союзе надо оставить там. Будете готовить на газе или электричестве. Сказано-сделано.


  Только мать, наученная горьким опытом жизни, взяла на всякий случай пару примусов. На них мы готовили в долгой дороге, и они, в первое время после приезда, были единственными приборами для приготовления пищи для всего нашего этажа, потому, что помещение, выделенное под кухню, было девственно пусто.
  На пользование примусами ежедневно устанавливалась жесткая поминутная очередь.

Вместо керосина, пути добывания которого еще не были разведаны, в дело пошло реактивное топливо для самолетов.

Это потом уже установили стальные, выложенные изнутри огнеупорным кирпичом, плиты, которые топились невиданным тогда в России брикетами из бурого угля, которые завозили к специально построенному для этой цели дощатому сараю за домом. Все в городке делалось по российским меркам, как привыкли, европейское влияние в быту сказывалось слабо.

На кухне велось общение офицерских жен, их было более десяти человек, плит - не более двух на кухню, что создавало известное напряжение в очередности -надо было готовить и пищу, и подогревать воду для стирки. Стирали тоже на кухне, на стиральных досках, рабочая часть которых была выполнена из волнистого оцинкованного железа. Молодежь вряд ли видела такие портативные «стиральные машинки».

Кухня была «дамским клубом», где обсуждались новости части, услышанные от мужей, международное положение, и, конечно же, обсуждались свои женские вопросы по всем темам -покупки, «who is who», перемывались косточки отсутствующим…

Конечно, коллектив был неоднородный и по национальному составу, и по образованию и культуре. Поэтому он делился на отдельные кланы, отношения между которыми были иногда натянутыми, а иногда и враждебными. Вы сами представьте -десяток женщин в одном помещении, бррр…, и всем что-то надо делать, а тут мешают, не входят в положение…Ну как на такой благодатной почве не развиться всяким склокам.

Мы, дети, не были вовлечены в эти действия, а почему мне это запомнилось -по-поводу этих событий я увидел первый и единственный в своей жизни «вещий» сон прямо в новогоднюю ночь. С моей мамой люто враждовала одна полнотелая дама, запомнилось даже ее имя и фамилия -Дора Караван (за правильность написания фамилии не отвечаю). И вот указанной ночью мне снится сон, как Дора просит прощения у моей матери. Какое же было изумление, уж не знаю кого больше - меня или окружающих, когда, рассказав это сон утром, я узнал, что увиденные мною события происходили за коллективным новогодним столом в действительности.

И раз уж повествование коснулось Нового года, нельзя не упомянуть о немецких елочных игрушках. Ничего подобного ни раньше, ни позже, в Союзе я не видел.

Яркие, из тонкого стекла, разноцветные, сверкающие, покрытые переливающимся снегом. Фонарики, павлины на прищепках с пышными хвостами, гудящие дудки, звенящие колокольчики, всевозможные светофоры, шары, наконечники для елки с колокольчиками и пятиконечной звездой…

Венец - раскладной картонный сказочный домик с подмигивающим, если его подергать за бороду, Дедом Морозом, нет, наверное, Санта Клаусом, закладывающим подарки в повешенные около елки разноцветные полосатые длинные носки. Рядом с домиком стояли лапландские олени; за застекленными целлофаном окнами собралась вся семья за праздничным столом.

Несколько игрушек до сих пор уцелели и являются главным украшением нашей елки.

Кухня мне запомнилась еще тем, что там, на подоконнике, я начал свои первые опыты по растениеводству. Достал какую-то емкость, насыпал «чернозема», который потом оказался, по экспертизе родителей, шлаком, и посадил в оный субстрат семена гречки… из выданной нам, в качестве пайка, гречневой крупы.

Родители долго смеялись, а когда перестали, объяснили мне, что из обработанных паром семян без шелухи, ничего вырасти не может.

И как было посрамлено их неверия в мое провидение, когда появились вначале всходы, а потом и нежно-розовые столбики цветов гречихи. С тех пор увлечение растениями, как садовыми, так и комнатными, у меня осталось на всю жизнь.



Достарыңызбен бөлісу:
  1   2   3




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет