Алваро Алва, Квентин Дорак

– Король скончался! Создатель, храни Талиг и его короля!

Вопли герольдов все еще звучат в ушах, и, впервые на его памяти, в них нет заученной отстраненности. Король умер, а в детских покоях армия нянек и придворных дам наряжает годовалого ребенка в родовые цвета, чтобы сегодня же показать его двору. Счастливые подданные должны лицезреть нового монарха во всем блеске династии. Блеске…

Король умер, а стареющая женщина стоит у окна и кривит тонкие губы. О, она ничем себя не выдаст. Не забьется в истерике, не упадет в обморок. Она не слишком умна, Алиса, но тверда и находчива, и она – королева. Сегодня же тайные гонцы оседлают коней и… Дриксен, Агарис, Эпинэ, Надор, Придда – замкнутый круг привычной ненависти.

Король умер, а его убийца, его маршал не сойдет с этого места до тех пор, пока не убедится: все приняли то, что случилось. Приняли и смирились. А свои чувства пусть упрячут куда подальше. Квальдэто цэра! Прячет же он свои…

Король умер два часа назад.

Высокий человек в черном и синем улыбается и небрежно поправляет герцогскую цепь. Цвет траура – черный. Всегда удобно. Своры и стайки, соратники, прихлебатели, враги – открытые и тайные. Стоят и смотрят. Или прячут глаза. Ждут кивка, взгляда, чтобы броситься за милостями или приказаниями. Боятся. И это хорошо. Интересно, многие ли поняли, что случилось в покоях Франциска Второго два часа назад? Вопрос праздный. Что ему до пересудов придворных? Важно, что скажет Диомид, и еще важнее – что он подумает. Диомид, Георг, Руди, Долорес. Они примут? Поймут? Или?.. А если б ты знал, что не примут и не поймут, ты не сделал бы этого? Чушь! Конечно, сделал бы.

На последних переговорах с представителями Дриксен на границе «гуси» только что крыльями не хлопали. А уж помета натрясли!.. У них были основания, сведения, собранные ретивыми шпионами. Хотя зачем кесарь так разоряется, если самая полезная шпионка – супруга короля Талига? Повод перейти границу придумать недолго. Талиг слабеет день ото дня, скоро можно будет просто распустить армию и пустить дриксов к себе. Воевать больше нечем. И дриксы это знают – именно потому «гусыня» и ложится в постель ошалевшего увальня в короне.

Алваро Алва, маршал Запада, любил такие переговоры. Пусть противник считает, что загнал тебя в угол – это полезно, это расслабляет. Держаться – на бесстрастии, на язвительных шутках – и не дать повода подумать, что козыри не в твоих руках! Решение созрело, когда дриксенский посланник, доведенный до бешенства невозмутимой наглостью собеседника, выложил карты на стол. Посланник не знал, что маршал Запада, прочтя приговор Талигу, подписал приговор его королю.

Два часа назад «гусыня» каменела на белом пуфике, обреченный король пил яд, растворенный в горечи шадди, а Ворон улыбался. Алиса совершенно потеряла разум от ненависти – и сделала ошибку. Дать настолько сильнодействующий яд, зачем? Она хотела, чтобы герцог Алва скончался в муках, не успев выйти из дворца? Какая глупость. Решение было принято давно, и в муках скончался король.

Диомид. Георг. Руди. Долорес.

Диомид одобрит и вытянет из поступка соратника все, что возможно. Кардинал Талига откинулся в кресле и прикрыл тяжелые веки. Они еще поговорят, но не сейчас. Георг – слишком мягок и податлив, как все последние Оллары. Он предпочтет не заметить, что регентство ему достанется через преступление, и примется взывать к милосердию. Смотри правде в глаза, Алваро Алва. Дерево сохнет на корню… Что бы сказал твой печально знаменитый предок, тоже поднявший руку на сюзерена? Многие офицеры – и не только они – в открытую говорят, что династию пора менять. Пусть посмеют сказать ему это в лицо. Жестоко ошибется тот, кто решит, что Алваро Алва хочет надеть корону. Но почему б и не подразнить?.. Пусть поломают головы.

Руди здесь нет, и хвала Чужому! Когда Ноймар на границе, ему спокойней. Руди все поймет, как нужно, в конце концов, он сам его этому учил. И если когда-нибудь Рудольф, решив, что бывший сюзерен заигрался, попробует остановить его, маршал Запада лишь убедится – он не зря тратил время на оруженосца. Дело – прежде всего. Алваро хотел, чтобы его сыновья были похожи на Рудольфа Ноймара. Пока они слишком малы, выводы делать рано. Но… следующему герцогу Алва придется пожинать весьма горькие плоды. А Рубен и Карлос… отец мог сломать обоих в любой момент, и это тревожило. Руди не сломается никогда, но его тут нет. Хотелось бы увидеть среди ненавидящих, подобострастных, равнодушных глаз твердый темно-серый взгляд…но его тут нет.

Долорес… Любовь уходит оттуда, где умирают дети. Они поженились на Марикьяре – по любви. В воздух летели цветы, черноволосая девочка улыбалась робко, с надеждой… Он не изменял ей, пока любовь была жива. А теперь они даже не друзья. Просто она носит его фамилию, и они изредка делят ложе. В черных, все еще красивых глазах укор – это ты виноват, Алваро, ты. Виноват в смерти нашего сына! Она никогда не простит невесомого детского тела в гробу… Все понимает, но не простит. И хорошо, что сейчас она в Кэналлоа. Каждый твой поступок, Алваро, увеличивает угрозу детям, а Долорес их слишком любит. Никого нельзя любить настолько сильно, это связывает руки.

Смотрите, жалкие ызарги, ленивые коты. В сотнях голов усиленно крутятся колесики, но ни один не подойдет к нему, пока он сам этого не захочет. Король умер два часа назад… а его убийца напьется сегодня в своем дворце в полном одиночестве. И никто не будет об этом знать. Никто не будет знать, как испуганно улыбнулся Франциск, когда почувствовал недомогание, с немым вопросом переводя взгляд с маршала на супругу. Они сидели на своих местах, а умирающий человек был для них всего лишь ставкой… ставкой в жестокой игре. Сегодня выиграл он, завтра может победить она.

– Герцог… – теплая, твердая рука касается плеча. Молодой человек, высокого роста, в черной шелковой мантии. Темные глаза – в них сила, ум и …поддержка? Квентин Дорак, променявший графство и шпагу на пыльные фолианты. Может быть, он не продешевил? Кто знает…

– Вас послал Его Высокопреосвященство? – губы невольно складываются в улыбку.

Итак, Диомид все для себя уяснил и жаждет с ним побеседовать. И, похоже, секретарь кардинала выполняет поручение без страха.

– Нет. Его Высокопреосвященство не давал мне никаких распоряжений. Но я давно хотел поговорить с вами по поводу реставрации храма Святого Франциска. Весьма печально, но лепнина дышит на ладан. Мне интересно ваше мнение относительно фресок эпохи Октавия Первого. Как по-вашему, герцог, стоит ли тратить средства на их сохранение? Многие находят, что фрески устарели…

Вот как? Юного клирика волнуют фрески? Именно сейчас? Ну-ну.

Красивые, тонко очерченные, крупные губы. Южный выговор, смягченный годами, проведенными в столице. И все же можно уловить жаркий аромат красного вина и нагретых солнцем холмов… Квентин Дорак умеет себя держать.

Он понимает. Понимает – и не боится, не осуждает. Скорее одобряет. И ему любопытно. Всего лишь любопытно? Юные – как мотыльки. Они любят огонь.

Алваро не заметил, в какой момент беседы о фресках разжались стиснутые на сапфировой цепи пальцы, перестало болью ломить виски и начала забываться крошечная чашка в руках мертвого короля…

– Монсеньор, вы приказали напомнить о поездке в казармы.

Верно, приказал, но как же порученец не вовремя!.. Впрочем, можно ехать. Придворные уже принялись шушукаться – группками, кучками… напряжение уходило, колесики попали в такт, телега покатилась дальше. Король умер, да здравствует король.

– Позвольте пожелать вам удачи, герцог. Но мне жаль, что мы не договорили, – кажется, клирик произнес это искренне. Странно…

– Фрески – тема благодатная.

Темные, неожиданно густые и длинные ресницы чуть опускаются, Квентин Дорак желает знать…

– Мы можем продолжить нашу беседу. В любой момент, – зачем он это говорит и кому? Без сомнения, секретарь все доложит кардиналу.

– Но не в казармах же? – улыбается. Тепло и сдержанно. Зубы белые, ровные. Молодость…

– Верно, не в казармах. Вы бы удивились, узнав, что и военные могут ценить прекрасное?

– Вы меня уже удивили, герцог. Давно.

– Тогда вы не будете слишком потрясены, если я предложу продолжить беседу в храме Франциска? Так сказать, на местности…

– Буду рад, – легкий поклон, шаг в сторону. Квентин Дорак двигается легко и свободно, без страха и без сомнений.