Амадей – музыкант Констанция – художница Месаллина (Салли)
жүктеу/скачать 236.5 Kb.
|
| Елизавета Угрюмова
Новосибирск, 2014 год. vetagloom@gmail.com
Мелодрама в двух действиях. Действующие лица: М а т е м а т и к (ФизМат) – интеллигент С к а з о ч н и ц а (Сказка) – мечтательница А м а д е й – музыкант К о н с т а н ц и я – художница М е с а л л и н а (Салли) – распутница А л ё н а Е в г е н ь е в н а – директор П а в е л Е в г е н ь е в и ч – жертва Д р а м а т у р г – благородный садист Место действия не имеет значения ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ Явление I Авансцена во тьме. У правого края столик, за ним друг напротив друга сидят С к а з о ч н и ц а и А л ё н а Е в г е н ь е в н а. Задний план освещён голубым сиянием. Высокая декорация заставлена вазами с красными розами – это крыша. По центру крыши стоит А м а д е й, он играет на синтезаторе, поёт. Под крышей книжный шкаф. Опираясь спиной на левый угол шкафа, стоит М а т е м а т и к, смотрит в раскрытую книгу. Справа, оглядываясь назад, легко подходит К о н с т а н ц и я, случайно наталкивается на Математика, отходит, поворачивается к шкафу. Математик снимает с полки книгу, подаёт Констанции, Констанция уходит. Амадей выбрасывает с пюпитра ноты, Математик небрежно отмахивается от них, уходит. На авансцене загорается свеча, в следующее мгновение авансцену пронзает свет настольной лампы. Сказочница гасит свечу, берёт книгу, читает. Алёна Евгеньевна кричит в рупор.
Музыка обрывается. Амадей демонстративно взмахивает полой длинного пиджака, уходит. Алёна Евгеньевна (кричит ему вслед, болтая ногами): Знай-знай своё место, пташка подкаблученная! Сказочница (хлопает книгу об стол, смотрит на Алёну Евгеньевну): Почему Режиссёр умер ровно в восемнадцать лет? Алёна Евгеньевна равнодушно посмотрела на Сказочницу, разливает по бокалам красное вино. Сказочница: Почему мы все умираем ровно в восемнадцать лет? (мягче): В книгах люди живут долго. Тридцать, сорок, пятьдесят лет…и даже больше! Так почему мы умираем ровно в восемнадцать? Почему пятнадцать – это юность, шестнадцать – молодость, а семнадцать – зрелость и старость? Почему в целом мире нет ничего, кроме нашего Дурдома, в котором осталось всего двести человек? И как ты стала директором? Алёна Евгеньевна (протягивая Сказочнице бокал): Сказочница, тебе сколько лет? Сказочница (жестом отказывается): Столько же, сколько и тебе. Пятнадцать. (Наливает себе чаю) Алёна Евгеньевна: Постель у тебя мягкая, чай тёплый, шоколадки вкусные и книжки интересные, верно? Сказочница: Верно. Алёна Евгеньевна: С властью ты на короткой ноге. Так живи и радуйся жизни! Сказочница: У тебя от власти уже морщинки лезут. Алёна Евгеньевна: А я не душка Амадей, чтобы дрожать над своей смазливой физиономией. (Настойчиво) Живи и радуйся жизни! Сказочница: А вдруг нашу жизнь можно изменить?! Алёна Евгеньевна: Глупость какая! Сказочница: Алёна. Алёна Евгеньевна: Чего тебе ещё надо от меня? Сказочница (настойчиво суёт в лицо директора раскрытую книгу): Здесь небо голубое. (Указывает вверх) А у нас медное, правда сейчас не видно. Почему? Алёна Евгеньевна (вздохнула): В сотый раз повторяю тебе, это глупые истории. Если ты умеешь читать, это не значит, что нужно собирать всякие глупости и доставать ими других! Сказочница (отчаянно): Но ты тоже умеешь читать! Алёна Евгеньевна раздражённо выдыхает. С другого края сцены выходит Д р а м а т у р г. Он строен, высокомерен и бледен, под глазами глубокие тени. На нём серый фрак, серый галстук, ворот рубашки поднят вверх, на носу тонкие очки, в руках тёмный ежедневник, который не покидает Драматурга по ходу практически всего действия. Алёна Евгеньевна (указывает Сказочнице на Драматурга): Вот смотри – идёт предсмертник – кажется, Драматург – (выделяет слово) читает. Но он же не скачет вокруг меня не верещит (мерзко): «Алёна, Алёна! Почему в нашем Дурдоме вечная осень? Алёна, почему над нами никогда не проливается дождь? Алёна, почему в этой книжке небо голубое, а в этой зелёное, а в этой серо-буро-малиновое?!» Сказочница: Оно во всех книжках голубое. Алёна Евгеньевна (издевательски): А ты угол обзора смени – вдруг поголубеет. Сказочница (поворачивает голову): Сейчас вечер - не видно. Алёна Евгеньевна (после снисходительного вздоха в сторону Сказочницы, смотрит на удаляющегося Драматурга): Как думаешь, сколько ему осталось? Сказочница (рассеянно обращает внимание на Драматурга): Месяц. Алёна Евгеньевна: А по-моему, неделя. (Пауза) Твоему Режиссёру ещё повезло, что он умер своей смертью в положенные восемнадцать лет. Сказочница: Почему? Алёна Евгеньевна: Режиссёр наступал Драматургу на горло. Рвал его душу. Издевался над ним. Рано или поздно Драматург собственными руками придушил бы Режиссёра. (Пауза) А вот представь – через год мы тоже станем… как будет «предсмертник» в женском роде? Сказочница (Отмахиваясь) Не знаю. Алёна Евгеньевна: И что толку в твоих книжках, если ты мужской род в женский преобразовать не разумеешь? Сказочница тяжело вздохнула. Алёна Евгеньевна (Презрительно): Что с тобой? Ты в последнее время как-то поглупела. Сказочница (мечтательно признаётся): Я влюбилась. Алёна Евгеньевна (прихлёбывает вино): Из какой он книжки? Сказочница: Не из какой. Он настоящий. Алёна Евгеньевна (удивлённо): Во те раз. (Ехидно) Настоящий? Из плоти и крови? Сказочница: Смейся, сколько хочешь. Я влюбилась в предсмертника. Алёна Евгеньевна: Как тебя угораздило? Сказочница: Помнишь указ о галстуках и положение о дежурстве? Алёна Евгеньевна: Я повелела всем предсмертникам в знак того, что они умирают, носить удавки в виде длинных полосок ткани, именуемых галстуками. И заставила их каждый день по два часа стоять на постах, охраняя Дурдом. Сказочница: В первый день дежурства, неделю назад, ты писала в чахлом саду и посылала меня из сада в твой кабинет за бумагой и чернилами… И вот тогда… я увидела его. Он стоял в холле под часами, где главная лестница расходится в стороны. Меня поразил его полный необъяснимой тоски серьёзный и уставший взгляд. Намертво закрытый стеной очков, словно он не видит ничего, кроме своих мыслей. Он каменным изваянием стоял, прислонившись к стене, а на его груди покоился тёмно-красный галстук в косую белую полоску. Я присматривалась ко многим галстукам – цветным, красивым, но тот… особенный. Правда, что в нём особенного я не знаю. Днями и ночами я ломала голову, пытаясь понять, почему столько лет не замечала его, а сейчас… В моей груди томится смутное, горячее желание хоть на несколько мгновений вновь увидеть его. Я поняла, что влюбилась в этот тёмно-красный галстук в косую белую полоску. Поняла… что влюбилась в этот взгляд. Алёна Евгеньевна: Я его знаю? А, я же всех знаю. Зовут-то его как? Сказочница: Его имя мне не известно. Алёна Евгеньевна (смеётся): Дура, у каждого предсмертника на галстуке вышито имя! Сказочница: Глядя на него, я забыла, что умею читать. Алёна Евгеньевна (фыркнула): Как он выглядит хоть? Сказочница: Брюнет. В очках. Алёна Евгеньевна: Завтра покажешь. Сказочница: Покажу. А ты не будешь смеяться надо мной? Алёна Евгеньевна: Буду. (Протягивает свой бокал, Сказочница вертит головой, не желая чокаться) Явление II Пустая сцена. Неспешно выходит Драматург. Он смотрит вверх, и сцена медленно наполняется светом.
К Драматургу подходит П а в е л Е в г е н ь е в и ч – скромный юноша с добрым лицом и голубым галстуком под жилетом. Павел Евгеньевич (ласково): А ты всё пишешь. И никогда никому не покажешь, чем так старательно зарабатываешь бледность своего лица. Драматург (обернувшись и увидев Павла Евгеньевича, улыбнулся): Мой добрый друг, придёт день – и я оставлю все свои рукописи тебе. Павел Евгеньевич (простодушно): Мне? Но я думал Математик… Из-за кулис доносится божественное пение Амадея. Драматург: Математик должен явиться с минуты на минуту. После нашей примы. Летящей походкой появляется Амадей. Он молод, свеж и невероятно красив. Русые волосы немного короче плеч, сияющие голубые глаза, нежные черты лица. На Амадее шёлковый шейный платок, спрятанный в нежно-розовую рубашку и заколотый брошью, короткие розовые панталоны, белоснежные чулки, золочёные туфли на высоких каблуках, подчёркивающий изящную фигуру длинный приталенный бордовый пиджак, из-под ажурной манжеты на правой руке сверкает кольцо с огромным камнем. Павел Евгеньевич: Доброе утро, Амадей. Амадей (лучезарно улыбается): Доброе, Павел Евгеньевич. (Подходит к Драматургу сзади, свешивается через его плечо, пытается заглянуть в ежедневник. Драматург подносит ежедневник к лицу Амадея и резко захлопывает. Амадей обиженно отходит подальше и трёт пришибленный нос.) Доброе утро, Драматург. С правого края на сцену поднимаются Алёна Евгеньевна и Сказочница; их не замечают. Алёна Евгеньевна (Сказочнице): Ну, и где твой предсмертник? Амадей (Драматургу, требовательно): Где мой Математик? Центральная дверь вверху зрительного зала открывается; выходит М а т е м а т и к - брюнет в чёрном костюме, белоснежной рубашке, тёмно-красном галстуке и начищенных туфлях; в правой руке у него шахматная доска, левая в кармане брюк, посверкивает браслет часов; на носу прямоугольные очки в чёрной оправе, выражение лица серьёзно. Он аккуратно закрывает дверь, спокойно спускается вниз. Сказочница (выдыхает): Это он. Алёна Евгеньевна (в наивысшей степени удивления): Математик?! (Сказочнице) Предсмертников в Дурдоме больше нет? Не могла себе помоложе, что ли, присмотреть, посимпатичней?.. Сказочница (решительно): Я люблю его! Алёна Евгеньевна: Сказка, одумайся, ты живёшь глупостями, а он серьёзный человек. Сказочница (не сводя глаз с Математика и нежно прижимая к груди книгу): Какая разница, кто он, если я люблю его… Алёна Евгеньевна: Велико наслаждение – морщинки его рассматривать. Сказочница: Велико. Ты не представляешь насколько. Алёна Евгеньевна (язвительно): Математик и Сказочница – как романтично! Алёна Евгеньевна, подняв брови, пощёлкала языком, уничижительно глядя на Сказочницу. Математик поднимается на сцену. Драматург (Математику): Минута в минуту. Математик (Драматургу): Ты не смотрел на часы. Драматург стягивает с себя галстук и выбрасывает его за кулисы. Это повергает Алёну Евгеньевну в нескрываемый ужас. Она машинально хватает Сказочницу за руку, тащит по направлению к предсмертникам; Сказочница безвольно отнекивается. Алёна Евгеньевна (Драматургу, в ужасе): Предсмертник! (отпихивает пытающуюся спрятаться за её спиной Сказочницу) Какого чёрта ты снял галстук?! Драматург (спокойно): Он мне не идёт. Алёна Евгеньевна: Как зовут тебя, предсмертник? Драматург: Драматург. А тебя, девочка? Алёна Евгеньевна (вскипает от такой неслыханной наглости): Я директор Дурдома! Драматург: А зовут-то тебя как? Алёна Евгеньевна бросает гневный требовательный взгляд на Павла Евгеньевича. Павел Евгеньевич (ласково): Алёна Евгеньевна. Драматург: Ну до чего чудное имя… Алёна Евгеньевна замечает, что Амадей хитро переводит лорнет с поглядывающей на Математика Сказочницы на невидящего её Математика. Алёна Евгеньевна вновь хватает Сказочницу за руку, спешно уходит.
Явление III Сказочница, уткнувшись в книгу, спускается от левого прохода зрительного зала до сцены, за ней на расстоянии вальяжно следует Амадей, поёт. Поднявшись на сцену, Сказочница останавливается; Амадей тоже, перестаёт петь. Сказочница (оборачивается): Ты меня преследуешь. Амадей (заигрывающее): Возможно. Сказочница: У тебя красивый голос. Амадей (с улыбкой): Спасибо. Как зовут мою новую знакомую? Сказочница: Сказочница. Амадей (галантно поцеловав Сказочнице руку, с поклоном представился): Амадей. Сказочница: Как Вольфганг Амадей Моцарт? Амадей (задумчиво): Да. Так странно, раньше имена были длинные, а сейчас всего в одно слово. Хотя я и считаю правильным, что у каждого человека должно быть одно имя, уникальное, принадлежащее только ему, но всё равно интересно, что же в этом мире заставило имена измениться. Слова Амадея поразили Сказочницу, но прежде, чем она успела открыть рот, с другого конца коридора раздался властный возглас. Математик: Амадей! Амадей (кричит в ответ): Я с девушкой разговариваю! Сказочница (в сторону, тяжело дышит от учащённого стука сердца, слегка дрожит): Это Математик. Он может подойти сюда, а Амадей, чего доброго, представит нас друг другу. (Пролепетала Амадею): Приятно было познакомиться. Пока Амадей отвлёкся на Математика, Сказочница скрылась за портьерой. Амадей покрутился вокруг своей оси и не нашёл Сказочницу. Амадей (Математику, укоризненно тряся пальцем): Ты спугнул её! Математик: От одной не убудет. У тебя девушек… Амадей (возражает): Много – значит ни одной серьёзной. Я ведь однолюб, натура у меня просто такая вертлявая. И я не виноват в том, что каждая девушка мнит, будто мои лучистые голубые глаза сияют именно для неё (обворожительно улыбается зрительному залу, продолжает вдохновенно). Знаешь, милый, я полжизни мечтаю влюбиться. Математик: Ты влюбляешься каждый день. Амадей: А хочу влюбиться раз и навсегда. Найти свою единственную… Математик: А как же Месаллина? Амадей не знает, что ответить. Математик пытливо ждёт, затем, махнув рукой, уходит. Амадей, вздохнув, уходит за ним. Явление IV Вечер. Кабинет Драматурга. Драматург сидит за старинным письменным столом, склонившись над ежедневником, пишет перьевой ручкой. Его жутко освещает большое количество оплывших свечей. Уединение Драматурга нарушает жизнерадостный Амадей. Амадей (влетает на сцену): Драматург! Драматург (не поднимая головы): Я занят. Амадей: Давай играть! Я буду Дон Жуан, а ты – Статуя Командора. Драматург: Иди к Математику. Он твой лучший друг. Амадей: Он считает звёзды, мне к нему нельзя. Давай сражаться! На шпагах! (Канючит, подпрыгивая на месте) Ну поиграй со мной, Драмату-у-ург! Драматург: Нет. Амадей (картинно упав перед Драматургом на колени): Ну пожалуйста! Давай играть в «Графа Монте-Кристо»! Драматург (указывая на Амадея пером): Альбер де Морсер. Амадей (нерешительно): Я – Эдмон Дантес… Драматург (внезапно срываясь с места и яростно набрасываясь на Амадея): А я – королевский прокурор де Вильфор! (душит Амадея) И я запру тебя в самую высокую башню самого забытого богом замка, лишь бы хоть десяток лет не слышать твоего голоса! Драматург, поиграй со мной! Драматург, я хочу новые туфли! Драматург, меня обидела Месаллина! Драматург, Драматург, Драматург!! (Отпускает Амадея) Амадей (отдышавшись, с болью): Режиссёр каждое утро гладил меня по голове и спрашивал, как я себя чувствую. Он кормил меня вареньем, обнимал и говорил, что я самый прекрасный на свете. Он говорил, что самое большое счастье в его жизни – играть со мной. Я был Карлом Моором, Гамлетом, Анжольрасом, Моцартом! Режиссёр любил меня. Драматург (в ярости): Любил тебя?! Да режиссёр любил Моцарта, Шиллера и твоё смазливое личико! Если бы он любил ТЕБЯ, стал бы он прятать своего драгоценного Амадея за чужой маской?! Да как ты не видишь – он тебя использовал! Ты был лишь его любимой игрушкой! Что сказал тебе Режиссёр перед смертью? Амадей: «Я счастлив, что умираю раньше тебя. Ты навсегда останешься моим сокровищем» Драматург: Потому что ему не пришлось менять бриллиант на стекляшку! Да если бы ты умер раньше, чем он, Режиссёр за час нашёл бы себе нового фаворита! Если бы не Божья искра в твоём изумительном теле, любил бы тебя Режиссёр таким, какой ты есть?! Любил бы тебя Режиссёр?! ЛЮБИЛ?! Амадей стоит, глотая слёзы. Драматург раздражённо возвращается за стол. Драматург: Исчезни. Амадей уходит. Драматург: Мне через пятнадцать минут мораль читать, а я её ещё не дописал. Явление V Вечер. Пустая сцена. Алёна Евгеньевна и Сказочница стоят друг напротив друга, ругаются.
Сказочница в изнеможении и слезах оседает на пол. Явление VI Ночь. Авансцена укутана мягким светом. Сказочница сидит, обхватив руками колени. Она плачет. Крыша Амадея в интимном полумраке. Полуобнажённый Амадей от лёгкого прикосновения ладони М е с а л л и н ы к его груди, изнеможенно падает на кровать. Месаллина неспешно протягивает ему гитару. Амадей мелодично поёт. Месаллина выходит на балкон, закуривает сигарету через длинный мундштук. Месаллина замечает Сказочницу, с интересом рассматривает её; затем, подхватив длинный подол своего пурпурного пеньюара, спускается к авансцене. Месаллина (медленно подходя к Сказочнице): Несчастна…одинока…беззащитна…(лёгким прикосновением поднимает лицо Сказочницы к себе) и так юна…Дитя моё, отчего я не мужчина? Сказочница: Будь ты мужчиной, вопрос бы звучал: «Отчего я не женщина?» Месаллина (с улыбкой): Умна. Я знаю этот взгляд. Кто разбил твоё нежное сердце? Сказочница: Математик. Месаллина (усмехнувшись): Чем неприступней крепость – тем интереснее её штурмовать. Сказочница: Я не в силах. Если даже ты не смогла покорить его сердце. Месаллина (расхохотавшись): Сердце? Вот уж будь спокойна – на этот его орган я не покушалась никогда. Сказочница: Почему ты…такая? Месаллина (после долгой паузы): Такая?.. Я посмотрю, какою станешь ты, моя робкая, скромная девочка. Когда мужчина, в которого ты влюблена, не ответит тебе взаимностью. Ты подумаешь – ладно, я справлюсь, это всего лишь влюблённость. Проходит год… другой…а мучительный огонь в твоей груди не угасает. Каждый день ты видишь его, слышишь его голос, сталкиваешься с ним, чувствуешь его запах и сжимаешь зубы, чтобы не впиться в него, не наброситься, чтобы не сказать, что, чёрт подери, это, оказывается, не влюблённость. А любовь. И, хоть разбейся, ты ничего не сможешь с этим поделать. Но всё-таки продолжаешь верить, что однажды он полюбит тебя. И продолжаешь ждать. И верить, что любовь существует. Сказочница (упрямо): Она существует. Месаллина, скептически фыркнув, уходит. Явление VII Не меняя положения, Сказочница плачет. К ней подходит Драматург. Сказочница: Кто это? Драматург (спокойно): Фея Крёстная. (Подойдя) Почему ты плачешь, девочка? Сказочница (равнодушно): Какое тебе дело, Драматург? Драматург: Мне любопытно. А ты в таком состоянии готова раскрыть душу кому угодно. Сказочница (обречённо): Я влюбилась. Драматург: И это трагедия, достойная слёз? Сказочница: Он не замечает меня, даже когда проходит мимо. Драматург: Ты призналась ему в своих чувствах? Сказочница (с жаром подняла глаза на Драматурга): А вдруг они ему не нужны? Вдруг он сочтёт меня некрасивой, глупой? И, самое большее, подумает: «бедная влюблённая девочка». Драматург: «Вдруг» (пауза) не существует. Когда же вы поймёте, что всё в этой жизни предопределено. Если вам суждено быть вместе, он заключит тебя в объятия, если нет… Но к чему терзать себя мучительным «вдруг»? Сказочница: Ради его объятий я готова дышать табачным дымом вместо книжной пыли. Забыть все глупые истории и отмыть руки от чернил. Драматург: Ты готова отказаться от своего таланта? Сказочница (с болью): Да на кой чёрт мне нужно умение писать романтические бредни, если единственному человеку, в чей адрес проливается каждая капля чернил, нет ни малейшего дела до всех моих бессонных ночей?! жүктеу/скачать 236.5 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|