Байджиев М. Т., 2004. Все права защищены Издательство "жзлк", 2004. Все права защищены

1. Просить ЦК КП(б) Киргизии об изъятии книги тов. Тайгуронова “Киргизский советский фольклор” как содержащей грубые политические ошибки.

2. Объявить выговор Байджиеву Т. за безответственное отношение к редактированию книги и за систематическое невыполнение решения партсобраний, обязывавших его выступить в печати с признанием ранее допущенных своих ошибок.
Приказ № 31 от 09.12.1948 г.
Заведующего сектором фольклора и эпоса “Манас”, редактора сборника “Киргизский советский фольклор” тов. Байджиева Т., допустившего выпуск в свет ошибочной, политически вредной книги, с работы зав. сектором снять с 9 декабря с.г.

Директор ИЯЛИ Джунусов.

Основание: распоряжение директора.

Директор ИЯЛИ КирФАН Соронбаев.
Много лет спустя в своих воспоминаниях З. Бектенов написал о том, как в 1947 году И. Раззаков пригласил к себе известных литераторов, говорил о том, что в кыргызских школах нет стабильных учебников по родному языку и литературе и поручил составить учебники по литературе: Т. Саманчину – для 10-го класса, О. Жакишеву и У. Абдукаимову – для 9-го класса, Т. Байджиеву и З. Бектенову – для 8-го класса (по фольклору). Было дано распоряжение устроить авторов в госрезиденции с бесплатным питанием. Узнав о том, что Т. Байджиев и З. Бектенов работают над диссертациями по “Манасу”, Раззаков предложил временно приостановить научные исследования, обещал связаться с ВАКом и обсудить вопрос о том, чтобы после выхода учебника присвоить им ученые степени кандидатов наук по совокупности опубликованных трудов.

Мы с Ташимом тут же согласились, – вспоминает Зияш Бектенов. – Еще бы! И книга, и ученая степень кандидата наук, ну и, конечно, приличный гонорар, и все это за один присест, причем в шикарных условиях. Правительственный дом отдыха с замечательным питанием и бильярдом. Мы решили бросить все и тут же приступить к работе. Были уверены в том, что, выполнив серьезное задание высшего руководства, докажем, на что мы способны, и наконец-то добьемся благосклонности властей. Очень надеялись на Раззакова, верили его обещаниям, а потому все, что творилось против нас, всерьез не воспринимали.

Да и я помню хорошо, что отец не очень-то переживал свое понижение в должности и дальнейшее увольнение. Впереди маячила надежная перспектива: ученая степень, решался вопрос о создании республиканской Академии наук. Учитывая, что кандидатов наук коренной национальности было всего-то четверо, можно было надеяться на довольно успешную научную карьеру. Видимо, это окрыляло наших отцов, и они, пренебрегая мелкими неполадками на большом пути, работали самоотверженно и вдохновенно. Это чувствуется даже сегодня, когда берешь учебник, составленный ими полвека назад. С какой любовью и восхищением написано о “Манасе”, о малых эпосах, о творениях Арстанбека, Калыгула, Молдо Кылыча, о народных легендах, причитаниях, загадках, ритуальных песнях и обрядах родного народа и его мудрости, юморе, вдохновенном романтизме. Сам стиль изложения гармоничен, доходчив, чувствуется, что книга адресована подростковому возрасту. Думаю, в этом немаловажную роль сыграло и наше с Эмилем присутствие: отцы наши писали для своих сыновей, для их возраста.

Мы не замечали, чтобы наши отцы всерьез переживали. В рабочем кабинете звучал звонкий хохот отца, сдержанный смех дяди Зияша. Они работали, предвкушая близкую победу над своими завистниками и недоброжелателями, точно так же , как мы с Эмилем потирали руки в ожидании велосипедов. Да и опора, как им казалось, была довольно могучая. Книга получила государственную премию, опекал их не кто-нибудь, а сам Председатель Совета Министров И. Раззаков.

Далее я предоставляю слово Зияшу Бектенову, который приводит в своих воспоминаниях ряд интересных фактов.

…Доклад Жданова оказался сигналом к новым репрессиям, продолжением “великого похода” против творческой интеллигенции, начатого Сталиным в 1937 году. Борьба против “космополитов” и “местных националистов”, набирая силу, докатилась и до нас. С трибуны пленума Союза писателей СССР А.А. Фадеев сообщил, что в трудах киргизского литератора Т. Саманчина, посвященных творчеству дореволюционного акына Молдо Кылыча, прослеживаются националистические тенденции. С этого момента секретарь ЦК КП Киргизии Керимкул Орозалиев сформировал ударную группу из сплетников и неудачников и начал натравливать их на ученых КирФАНа.

Самаганов, Нуров, Балтин, Бакеев и Бердибеков начали клепать обвинительные статьи, направленные против Ж. Шукурова и Т. Саманчина, защитивших кандидатские диссертации по языку и творчеству акына Молдо Кылыча. В газете “Советская Киргизия” они опубликовали статью под названием “Националистические упражнения Шукурова”. К. Орозалиев вызвал Т. Саманчина в ЦК, вынудил написать о признании своих ошибок. Тот же Ж.Самаганов начал “находить” политические ошибки и в нашем новом учебнике.

К. Орозалиев лично просматривал статьи Ж. Самаганова, приказывал редактору газеты “Советтик Кыргызстан” А. Сопиеву печатать их без каких-либо поправок и сокращений. Начитавшись подобной критики, профессор К. Юдахин однажды сказал на Ученом совете: “Есть русская пословица: “В колхозе язык не в зачет – кто работает, тому почет”. У нас в КирФАНе работа не в зачет – кто болтает, тому почет. Наши сотрудники Т. Байджиев и З. Бектенов не только успешно и в срок проводят исследовательскую работу, но и составили несколько стабильных учебников по языку и литературе. Почему руководство республики не остановит необоснованные, клеветнические нападки сплетников и болтунов вроде Самаганова?”. После этого К. Юдахину пришили ярлык “киргизского националиста”.

“Советтик Кыргызстан”, 30.12.1989 г.

Помню, одно из подобных политобвинений возмутило даже меня – ученика 6-го класса. Некий директор школы был недоволен тем, что в хрестоматии для 6-го класса, составленной З. Бектеновым, Гимн Советского Союза помещен не на первой странице, как в русском учебнике, а на последней. “Это политическая ошибка. Какое воспитание дает такой учебник подрастающему поколению?” – возмущался критик. Сопоставив учебники, я обнаружил, что русский учебник начинался с литературы советского периода, а кыргыз-ский – с фольклора и завершался писателями советской поры. Отсюда и завершение его Гимном Советского Союза и Кыргызской ССР. “Неужто директор не может понять того, что понимает ученик шестого класса?” – удивился я. Мог ли я знать, что эти обвинения стряпались наверху.

Осенью 1949 года на пленуме Союза писателей секретарь ЦК КПК Суеркулов подверг труды Т. Саманчина резкой критике. Саманчин пытался разъяснить, что докладчик дезинформирован, однако председательствующий И. Раззаков начал задавать ему встречные вопросы, перебивал репликами, пока не истекло время для выступления. Выступавший сошел с трибуны под хихиканье и насмешливые хлопки сидящих в зале.

17 ноября 1949 года Т. Саманчин был арестован.

10 января 1950 года арестовали моего отца.

Через месяц в КирФАНе был заслушан доклад председателя комиссии И. Раззакова. Выступили Ж. Самаганов, К. Орозалиев, К. Дыйкамбаев и многие другие – всего 60 человек. Поэтическое наследие акынов Калыгула, Арстанбека, Молдо Кылыча было признано реакционным; труды И. Арабаева, К. Тыныстанова были вновь осуждены как националистические, антисоветские. Было принято решение освободить Ж. Шукурова от должности зам. директора КирФАНа, а его труды изъять из фондов института.

4 мая 1950 года арестовали Зияша Бектенова.

А вот как писал об этом отец из тюрьмы:

Слова “за то, что любили свой народ” надо было понимать как “за национализм”.

Через много лет, когда пал Советский Союз, а вместе с ним и диктатура КПСС, я получил на руки совершенно секретные документы: решение суда, заключения экспертов, следователя.

На основании изложенного и учитывая особую социальную опасность обвиняемого,

После рассмотрения дела по обвинению Байджиева Ташима Исхаковича и определения меры наказания заключить его в особые лагеря МВД СССР.

Начальник следственного отдела Кирг.ССР подполковник Селифанов.

Согласен: Зам. министра госбезопасности Киргизской ССР Шаршенидзе.

Утверждаю: Министр госбезопасности Киргизской ССР полковник Володин.

10 июля 1950 г. г. Фрунзе

Представляю, какую душевную травму пережил и без того легко ранимый отец, когда осознал случившееся. Денно и нощно трудиться, чтобы с честью оправдать доверие И. Раззакова, получить государственную премию, а потом за этот же труд получить десять лет тюрьмы. Представляю, что пережил бедный отец, когда узнал, что на распоряжении МГБ Володина об аресте Т. Байджиева и З. Бектенова тот же Раззаков наложил резолюцию: “Согласиться”.

До сих пор не могу без слез смотреть на фото отца, сделанное в ночь ареста в подвале МГБ. В глазах – наивное недоумение: видимо, никогда не думал, что окажется в тюрьме.

Отец был небольшого роста, со светлым открытым лицом, широколобый. Волосы у него были волнистые, иссиня-черные. Характер мягкий, доверчивый, добрый. Человек искренний, всегда готовый помочь ближнему, легко ранимый, он очень близко к сердцу воспринимал окружающую жизнь, добро и зло. И в то же время был веселым, жизнерадостным, остроумным, знал много смешных историй и анекдотов, был любимцем компаний. У него был хороший певческий голос бархатного тембра. Любил петь песни Абдыласа Малдыбаева в его присутствии. Писатель Касымалы Жантошев, певец и композитор Муса Баетов искренне восхищались его голосом.

– Ташим, ты напрасно не стал артистом! – говорили они.

– Да, надо было, – соглашался отец. – Да вот друга нашего Абдыласа пожалел. Будь я артистом, не видать этому бедняге звания народного артиста СССР как своих ушей! – смеялся он, обнимая Малдыбаева.

Вспоминали годы учебы, драмкружок, где сами писали сценки. Малдыбаев играл девочек, отец – женщин, Мукай Элебаев, как правило, исполнял роли ворчливых старух, так как на первых порах в педтехникуме обучались одни юноши.

Отец очень любил детей.

В одном из писем отец сообщал, что вечерами перестал видеть и на ужин ходит с поводырем, от истощения заболел “куриной слепотой”.

Журналист Тукей Кекиликов, вернувшийся из заключения после реабилитации, рассказал, что встретил отца в 1951 году в Карлаге и долго не мог узнать его. Выглядел он глубоким стариком. Щеки ввалились и почернели. Волосы седые. Во рту ни одного зуба. Заключенные называли его “стариком”, хотя было ему в то время всего сорок один год от роду. Неволя, истощение духа и тела, цинга, слепота сделали свое черное дело…

У отца была лучезарная улыбка. Передние крупные зубы были естественно белые, а коренные из золота. Сам он рассказывал, что они выпали в 1916 году в Китае от цинги и голода. Помню, что с фронта он вернулся молодым, красивым, возмужавшим: видимо, сказалось то, что последние три месяца он лежал в госпитале. В 1947 – 1948 годах отец резко похудел, перешел на диету, каждый год лечился на курортах в Иссык-Ате, Ессентуках. Кислотность понизилась до нуля, началось несварение желудка. Отец держался в основном на лекарствах.

К делу отца подшиты его заявления к начальнику фрунзенской тюрьмы. 5 августа 1950 года отец пишет:

Прошу Вашего разрешения сделать покупку на мои деньги:

1. Сахар 1 кг.

2. Папиросы б/к 3 пачки.

3. Спички 3 коробка.

4. Белый хлеб 3 кг.

8 августа начальник тюрьмы разрешает ему купить 300 гр. сахара, а “белый хлеб 3 кг” вычеркивает жирным карандашом.

В каком состоянии отец был доставлен в Карагандинский лагерь, красноречиво говорят фотографии, сделанные в день ареста и в день прибытия в Карлаг. А как он там жил и умер, рассказал в своих воспоминаниях его солагерник Хабибулла Кадыри.

Ташим-аке выполнял легкие лагерные работы. С осенними холодами он простудился и слег в больницу с двусторонним воспалением легких. Я вызвал врача из центральной больницы Карлага. Начали лечить лучшими лекарствами, но тщетно. С каждым днем ему становилось хуже. В один из дней Ташим-аке позвал меня и сказал: “Хабибулла, не покидай меня сегодня. Чувствую, настают последние минуты моей жизни, брат. Там, дома, остались жена, два сына и две дочери. Пошли им весть о моей кончине”. Я попытался подбодрить его, дал имеющиеся антибиотики. Не помогло. К вечеру Ташим-аке скончался. Обливаясь слезами, мы проводили этого замечательного человека в последний путь. Ташим-аке очень часто рассказывал о своем шестнадцатилетнем старшем сыне, которому в надежде, что будет хорошим ученым, дал имя Мар. Я выполнил завещание Ташим-аке, нашел возможность переслать сыну письмо с сообщением о последних днях его отца, разумеется, без подписи и обратного адреса.

Хабибулла Кадыри – сын классика узбекской литературы Абдулло Кадыри, расстрелянного в 1937 году в Ташкенте. В 1942 году студент мединститута Хабибулла был осужден на десять лет за то, что хранил романы отца “Минувшие дни” и “Скорпион из алтаря”. В Песчаном лагере он служил фельдшером. Отец узнал Хабибуллу, который в 1936 году со своими родителями отдыхал на курорте Иссык-Ата.

Письмо, отправленное Хабибуллой в 1952 году, я прочел в 1954 году, спустя два года после кончины отца. “Я боялась, что, узнав о смерти отца, ты потеряешь веру в жизнь и справедливость”, – в слезах призналась мать.

Через много лет я разыскал в Ташкенте автора письма. Пенсионер Хабибулла Кадыри работал в одной из городских больниц. По телефону сообщил о себе и цели своего приезда. Увидев меня во дворе больницы, Хабибулла остолбенел.

– Мне показалось, что идет живой Ташим-аке, – прослезился врач.

Письмо, написанное им в 1952 году, я знал наизусть, так как почти каждый день читал его тайно от матери. Хабибулла-ака подробно рассказал о последних днях отца, о том, как боролся за его жизнь, добился того, чтобы его перевели в центральную больницу. Туда он попал 15 декабря 1951 года, а 17 февраля 1952 года в 20 часов 30 минут скончался от инфаркта миокарда. 18 февраля состоялось вскрытие трупа. Согласно заключению экспертов, они не нашли ни одного здорового органа: бронхит легких, цирроз печени, туберкулез легких, язва желудка, инфаркт миокарда…

18 февраля 1952 года Ташима Исхаковича Байджиева, 1909 года рождения, отвезли на кладбище песчаного лагеря, захоронили, вкопали колышек и прибили фанерку с цифрами 18/2. Видимо, это дата – 18 февраля. Ни имени, ни года, ни номера.

В истории болезни довольно скрупулезно велась запись состояния больного. Три раза в день измерялась температура. 17 февраля записано, что в 17 часов вечера у больного температура поднялась до 39 градусов, в 19 часов началась агония, в 20 часов упало давление, а в 20.30 остановилось сердце. Вероятно, в больнице работали такие же заключенные, как Хабибулла, которые были солидарны и бережливы друг к другу.

Все эти сведения я обнаружил в архиве Карагандинской милиции. Они хранились в папке с надписью “СК 107. Киргизский националист Байджиев Ташим Исхакович”. Цифра 107 означала, что отец был сто седьмым “врагом народа”, пойманным в Киргизии.

Полуразваленное здание больницы Песчаного лагеря, где скончался отец, находится в семидесяти километрах от Караганды, среди пустынной степи, покрытой мелкой черной галькой. Грустное зрелище. Сохранились заборы с колючей проволокой, сторожевые вышки. Больница заросла бурьяном, крыша давно провалилась. Ни окон, ни дверей. Пахнет могильной сыростью. Кругом мертвая тишина. Сколько жизней ушло из этих стен…

В 1989 году волею судьбы я оказался в Португалии. Говорю “волею судьбы”, так как судьба эта до перестройки меня не баловала выездами за рубеж. Даже на премьерах своих пьес и спектаклей в родном СССР я чувствовал за спиной недремлющее око охранки. Сидя в гостиной, я начал крутить приемник – и вдруг зазвучала русская речь. “Голос Америки” передавал последнее интервью ближайшего сподвижника Сталина Л.М. Кагановича. 93-летний аксакал ЦК ВКП(б) рассказывал о том, как в 1936–37 годах Политбюро под руководством Сталина разоблачило группу заговорщиков еврейской национальности – Каменева, Зиновьева, Рыкова, а позже Бухарина и К°, которые готовили переворот.

Отвечая на вопрос о репрессиях послевоенных лет, старец подробно рассказал о том, как в сороковые годы затаившиеся “враги народа” в области культуры и науки вновь начали поднимать головы против партии большевиков, правительства и русского народа. Сталин вызвал секретаря ЦК по идеологии Жданова и обязал его найти способ борьбы с новой волной антисоветчиков. Через неделю тот принес краткий доклад о том, что против политики партии и правительства выступают космополиты – люди без роду и племени, т.е. евреи, а в союзных республиках – местные буржуазные националисты, т.е. лица коренной национальности. Тайно объединившись между собой через науку, литературу и искусство, они призывают к свержению Советской власти, смещению тов. Сталина и руководителей партии и правительства. Необходимо начать непримиримую борьбу с новыми врагами народа. Доклад обсудили втроем: грузин Сталин, русский Жданов, еврей Каганович. Политбюро поддержало идею, поручило Жданову составить более подробный, аргументированный доклад и выступить на Пленуме ЦК ВКП(б). На вопрос; почему он сам, будучи евреем, поддержал программу новых репрессий против евреев, Каганович ответил, что он всегда сочувствует своему многострадальному народу, но категорически против сионизма.

Трудно доказать подлинность интервью старого большевика, которое он якобы дал своей племяннице незадолго до своей кончины. Но неоспоримо то, что в августе 1946 года был обнародован ждановский доклад о журналах “Звезда” и “Ленинград”, Пленум ЦК ВКП(б) принял соответствующее решение – и страну вновь окутал черный туман большевистских репрессий. В центральных городах Союза, в первую очередь в Москве и Ленинграде, тут же отыскали космополитов, а в союзных республиках – “пантюркистов” и “панисламистов”, ведущих борьбу против социализма.

5 – 9 сентября 1947 года на бюро ЦК КП(б) Киргизии рассмотрели положение дел в Институте языка, литературы и истории.
За период своей деятельности институт не дал законченной работы по важнейшим вопросам истории и литературы киргизского народа, в немногих трудах, выпущенных в свет, допущены серьезные идеологические ошибки<…>, не сделал для себя необходимых политических выводов и не извлек уроков из постановлений ЦК ВКП(б) “О состоянии и мерах улучшения массово-политической и идеологической работы в Татарской парторганизации”, “О состоянии и мерах улучшения агитационно-пропагандистской работы в Башкирской парторганизации”, в которых были указаны серьезные идеологические ошибки, допущенные отдельными историками прошлого татарского и башкирского народов.
Далее было сказано о том, что, несмотря на это, после исторического доклада Жданова в ИЯЛИ продолжается прежняя работа, игнорируются решения партии и правительства, в монографии Т. Саманчина о творчестве народных акынов прошлого Молдо Кылыча и Арстанбека допущены политические ошибки. Обойдя вниманием тот факт, что сектор “Манаса” и фольклора подготовил 21-томное собрание великого эпоса, бюро указало институту на пассивное ведение работы. Это был первый сигнал к дальнейшим обвинениям и репрессиям.
7. Предложить президиуму КирФАН Академии наук СССР и ИЯЛИ организовать в ближайшее время просмотр и обсуждение всей печатной и рукописной продукции института, подвергнув труды института строго научной, большевистской критике.

<…>13. Обязать редакторов газет “Кызыл Кыргызстан” (т. Каракеев), “Советская Киргизия” (т. Южаков) и журнала “Коммунист” (т. Догдуров) опубликовать критические статьи по вопросу ошибок и недостатков, допущенных в отдельных трудах ИЯЛИ<…>.

14. Поручить отделу пропаганды ЦК КП(б) Киргизии (т. Орозалиев) провести в октябре 1947 года собрание научных работников, искусства и литературы, представителей гуманитарных наук высших и средних учебных заведений г. Фрунзе, посвященное задачам работников идеологического фронта в связи с постановлениями ЦК ВКП(б) по идеологическим вопросам и настоящим постановлением ЦК КП(б) Киргизии.

Секретарь ЦК КП(б) А. Суеркулов.
Поиски врагов политики партии и правительства набирали силы по всему Союзу. Вскоре таковых обнаружили в секторе фольклора и манасоведения ИЯЛИ.

“С какой целью по варианту Сагымбая Орозбакова в эпизоде “Чоь казат” (“Великий поход”) Манас идет войной на Китай?”, – вопрошали новоявленные критики. И сами же отвечали: “Чтобы сокрушить Конурбая за его набеги на кыргызские земли!”. Конурбай – иноверец, а по языку – китаец. Почему по варианту Саякбая Каралаева китаец Алмамбет, отрубив голову своему отцу, переходит к Манасу? Чтобы принять мусульманскую веру. То есть в эпосе звучит призыв к принятию мусульманства, пусть даже придется казнить родного отца-иноверца. Вот вам панисламизм.

Выступив в поход против китайцев, Манас объединяет в одну единую силу все тюркоязычные народности. А это уже призыв к единению всех тюркоязычных. Вот вам пантюркизм.

Стало быть, в эпосе “Манас”, подготовленном институтом к изданию и переводу на русский язык, звучит реакционная идеология, призывающая к единению тюркоязычных и мусульман, чреватая разрушением единства народов Советского Союза, противоречащая интернациональной политике ВКП(б). А вот фольклористы Т. Байджиев и З. Бектенов не избавили эпос от вредной идеологии. И в своем учебнике по фольклору они анализируют варианты реакционных сказителей, восхваляют акынов, идеализирующих дооктябрьскую жизнь.

Дальше – больше. Сотрудничали с историками Бернштамом и Абрамзоном, переводчиками Липкиным и Тарловским, редактором Мозольковым; научный руководитель диссертации Бектенова Жирмунский – все они евреи, стало быть, космополиты. Научный руководитель Байджиева Ауэзов – в прошлом член националистической алашордынской партии. Учителем и редактором первых учебников по языку и литературе был не кто иной, как Тыныстанов. Сагымбаевский вариант “Манаса” в двадцатых годах был записан по инициативе Арабаева. А тот и другой, как известно, были казнены в 1937 году как пантюркисты, члены алаш-ордынской партии, буржуазные националисты. Из всего этого вполне логично вытекало, что Байджиев и Бектенов – затаившиеся националисты, продолжающие дело уничтоженных врагов Советской власти.

В своих воспоминаниях З. Бектенов пишет о том, как по предложению министра госбезопасности Володина, высказанному на одном из заседаний бюро ЦК, секретарь ЦК К. Дыйкамбаев съездил в Талды-Суу и привез сведения о том, что Байджиев и Бектенов бай-манапского происхождения. Эти сведения, безусловно, дополнили и полностью укомплектовали улики для дальнейшего судебного приговора.

10 февраля 1949 года первый секретарь ЦК КП(б) Н. С. Боголюбов на V съезде Компартии Киргизии констатирует:

В научных трудах ИЯЛИ допускались идеализация феодально-родовых отношений и восхваление отдельных феодалов и ханов, ошибочно изображая их в роли национальных героев, <…> вопросы истории киргизского народа и киргизской литературы изучались обособленно, в отрыве от истории народов СССР, что неизбежно приводило к идеологическим ошибкам.

Вице-президент КирФАНа Ж. Шукуров в своем выступлении полностью признает допущенные ошибки, клянется исправить их в дальнейшей работе, сообщает, что сектор манасоведения активно пересматривает 14 томов эпоса, подготовленные к печати. 23 февраля 1949 года бюро ЦК утверждает план работы ИЯЛИ, в котором отмечено: