Церковные реформы начала революции и французское общество

Сообщив о претензиях к революции узкому кругу доверенных лиц, глава католического мира не торопился ознакомить с ними французов, считая «молчание необходимым в нынешней обстановке». Понтифик боялся в противном случае лишиться Авиньона и графства Венессен, поскольку его владения находились под угрозой, а обращение ко всем иностранным дворам с просьбой о помощи не возымело действия. То было время единения народа революционной страны, и папа реалистично заметил - «наш голос не может заставить себя слушать французскую нацию»⁴⁷. В начале 1791 г. сложилась новая ситуация. Некоторые монархи Европы, обеспокоенные развитием французских событий, сами предлагали Пию возглавить своеобразный крестовый поход против галлов. Особенно придавало уверенности то, что введение присяги выявило сильную оппозицию духовенства реформам, и растущее недовольство части населения. Именно в этот момент папа решил бросить на чашу весов свое высокое и авторитетное суждение.

Его бреве от 10 марта 1791 г. проникнуто абсолютным неприятием гражданского устройства духовенства. В нем отвергалась выплата жалованья священникам, ставившая их в зависимость от светских властей. Неприемлемыми объявлялись выборы церковных должностных лиц. Новый способ возведения в сан епископов нарушал прерогативы Святого престола. Понтифик сетовал на бесцеремонное вторжение мирян в церковные дела, зато сам позволял себе яростные наскоки на политические преобразования суверенной страны. Мишенью для его ненависти оставались Декларация прав, принципы свободы и равенства.

Папское послание от 13 апреля явилось своеобразным переходом от теоретизирования к конкретным предложениям. Здесь Пий VI выступил как высший иерарх церкви, наделенный властными функциями и пытающийся осуществить их в революционной Франции, не принимающей диктата извне. Папа назвал незаконными выборы кюре и епископов. И посвященные и посвящавшие отрешались от церковных должностей. Всем служителям культа надлежало в течение 40 дней отречься от присяги под угрозой отлучения, а прихожане обязывались не посещать службы, отправляемые присягнувшими.

Это означало объявление бескомпромиссной идейно-политической войны французскому государству, несовместимой с сохранением дипломатических отношений, которые и были разорваны 24 мая. Но важнее, чем международный резонанс папских бреве, явилось их воздействие на внутриполитическую ситуацию в стране. Некоторые первоначально принесшие присягу священники под впечатлением от посланий Пия VI отказались от нее. В общенациональном масштабе, по мнению Ж. Шолви, процент присягнувших снизился с 53 до 49⁴⁸. Большее значение имело то, что письма первосвященника, содержание которых власти держали под секретом, получили огласку при посредстве «отказников» и усилили неприятие населением ряда регионов церковных нововведений.

С 1791 г. столкновения на религиозной почве стали нередкими, охватывая, прежде всего, территорию будущего вандейского движения, а также Бретань на западе и обширные области в южной Франции. Для жившего здесь сельского населения принципиально важным было то, что новшества в церковных делах исходили от Учредительного собрания - пусть власти, но абсолютно лишенной какой-либо сакральности. Они не только не освящались авторитетом церкви, но, напротив, осуждались как ее высшими иерархами, так и местными кюре, с мнением которых прихожане очень считались. Отсюда - отказ глубоко набожных крестьян принимать реформу церкви. Делалось это по-разному. Иногда крестьянские депутации ограничивались мирными протестами против гражданского устройства духовенства, требованиями оставить им прежнего священника; в других случаях громили церкви, где отправляли богослужение «самозванцы», избивали представителей власти; в третьих - все заканчивалось вооруженным конфликтом с неминуемыми жертвами. Но о неприятии перемен свидетельствовали не только и даже, не столько драматические и броские события, сколько повседневная религиозная жизнь в проблемных регионах. Самым показательным было то, что воскресные мессы у конституционного священника посещал с десяток прихожан, тогда как основная масса уходила за несколько километров от своего местожительства к не присягнувшему кюре.

Но не ставила ли враждебность церковным преобразованиям под вопрос лишь один аспект курса властей, что могло и серьезно не повлиять на революционный процесс в целом? Да и вспышки народного недовольства пресекались быстро и сравнительно легко. Действительность же свидетельствовала о больших опасностях для новой политической системы. Посланные в департаменты Вандея и Де Севр комиссары прямо отмечали, что вместе с гражданским устройством духовенства местные жители не приемлют и общие законы государства. Они подчеркивали, что «религиозное разделение вызвало политический раскол среди граждан», причем «очень небольшая часть населения, которая ходит в церкви присягнувших священников, называет себя патриотами; те же, которые ходят в церкви не присягнувших священников, сами себя назвали аристократами». Никак не являлись политически индифферентными и женщины, которые наиболее активно выступали против реформирования церкви. В ходе бунта на острове Йе дистрикта Сабль в Вандее мятежницы заявили целую программу, включавшую уничтожение таких органов администрации и юстиции, как муниципалитет и должность мирового судьи; возврат старых обычаев, то есть прежней системы управления. Главным было то, что они решительно отвергали все декреты Учре­дительного собрания, призывая их сжечь⁴⁹.

В революционные времена политическое сознание формируется и развивается очень быстро. Крупный знаток религиозной истории, особенно, южной Франции в эпоху революции М. Вовель дает понять, что борьба с церковной политикой Ассамблеи практически сразу сочеталась с отрицанием новой политической системы. Он пишет «о полюсе укоренившейся враждебности, о настоящей Вандее»⁵⁰. В этот ареал, возникший с 1790 г. в связи с церковными реформами, ученый включает Лозер, север департамента Гар, Ардеш, Верхнюю Луару, Канталь, Ло, Авейрон. От себя заметим, что недалеко находились Авиньон, где разворачивались жестокие конфликты сторонников папы с революционерами, неспокойный Монпелье, а деревенское население Тулузского юга, по мнению Ж. Годшо, также встречало в штыки мероприятия властей в отношении церкви⁵¹.

Подводя итоги, можно констатировать, что, если первые реформы, касавшиеся церкви и целившие в ее богатства, были хорошо приняты населением, и, в частности, крестьянством, то этого нельзя сказать о гражданском устройстве духовенства. Для «традиционной Франции» передел границ приходов, тем более упразднение части из них, избрание светскими выборщиками церковных должностных лиц, отстранение прежних кюре казались святотатством. Возникшая на такой почве сильнейшая фрустрация породила ненависть к бенефициантам революции, ее агентам и к ней самой. Менялась и расстановка сил в обществе. Если в начале революционного процесса против нового порядка выступали сравнительно немногие, в основном, привилегированные, то теперь складывалась массовая база контрреволюции. Ф. Фюре справедливо писал об этом: «До церковного раскола контрреволюционная эмиграция не находила отзвука во Франции. До середины 1790 г. Старый порядок не имел народного знамени. Религиозная борьба предоставила его»⁵².