Чуносова Л.Н. № 103-292-879
Приложение 1
1. Поэт некрасовской школы Николай Вормс в остроумной пародии показал стихотворение Фета как бессмысленный набор хаотических фраз:
Звуки музыки и трели, —
Трели соловья,
И под липами густыми
И она, и я.
И она, и я, и трели,
Небо и луна,
Трели, я, она и небо,
Небо и она.
2. Дважды пародировал стихотворение Фета Дмитрий Минаев — остроумный сатирик, блестяще владевший стихом и также принадлежавший к школе Некрасова. Сохранив некоторые формальные стороны поэтики Фета, он ввел в текст мысли и выражения из реакционных статей Фета, возмущавших всех гуманных людей.
От дворовых нет поклона,
Шапки набекрень,
И работника Семена
Плутовство и лень.
На полях чужие гуси,
Дерзость гусенят, —
Посрамленъе, гибель Руси,
И разврат, разврат!..
Читатель помнит огромной лирической силы концовку стихотворения Фета, и по сравнению с нею заключительное двустишие Минаева производит неудержимо комическое впечатление. В другой пародии Минаев сыграл на контрасте между биографией поэта и его творчеством (вспомним, что Фет долгое время служил кавалерийским офицером).
Топот, радостное ржанье,
Стройный эскадрон,
Трель горниста, колыханье
Веющих знамен <...>
Амуниция в порядке,
Отблеск серебра, —
И марш-марш во все лопатки,
И ура, ура!..
3. Достоевский в своего рода притче тоже размышлял об этом стихотворении: «Предположим, что мы переносимся в восемнадцатое столетие, именно в день лиссабонского землетрясения. Половина жителей в Лиссабоне погибнет; дома разваливаются и проваливаются; имущество гибнет... Жители толкаются по улицам в отчаянии, пораженные, обезумевшие от ужаса. В Лиссабоне живет в это время какой-нибудь известный португальский поэт. На другой день утром выходит номер лиссабонского «Меркурия»... Номер журнала, появившегося в такую минуту, возбуждает даже некоторое любопытство в несчастных лиссабонцах, несмотря на то, что им в эту минуту не до журналов; надеются, что номер вышел нарочно, чтоб дать некоторые известия о погибших, о пропавших без вести и проч. и проч. И вдруг — на самом видном месте листа бросается всем в глаза что-нибудь вроде следующего:
Шепот, робкое дыханье,
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья...
...Не знаю наверно, как приняли бы свой «Меркурий» лиссабонцы, но мне кажется, они тут же казнили бы всенародно, на площади, своего знаменитого поэта, потому что вместо трелей соловья накануне по землей слышались такие трели, а колыхание ручья появилось в минуту такого колыхания целого города, что у бедных лиссабонцев не только не осталось охоты наблюдать «в дымных тучках пурпур розы» или «отблеск янтаря» , но даже показался слишком оскорбительным и небратским поступок поэта, воспевающего такие забавные вещи в такую минуту их жизни…» Но через столько-то лет после казни поэта, продолжает Достоевский, лиссабонцы «поставили бы ему на площади памятник за его удивительные стихи... Поэма, за которую казнили поэта... принесла, может быть, даже немалую пользу лиссабонцам, возбуждая в них потом эстетический восторг и чувство красоты, и легла благотворной росой на души молодого поколения». «Выходит, что не искусство было виновато в день лиссабонского землетрясения», «а поэт, злоупотребивший искусство в ту минуту, когда было не до него».
Достарыңызбен бөлісу: |