Д. Барлен Русские былины в свете тайноведеиия

Русские былины в свете тайноведеиия

СОДЕРЖАНИЕ

Автор предлагаемых строк отлично сознает, что появление их в свет может быть встречено с недоумением в кругу лиц, знакомых с существующей уже обширной и богатой литературой по данному вопросу. Не оспаривая ее общепризнанного значения и ценности для изучения всего, касающагося русских былин, он должен, однако, со всей своей скромностью указать, сколь обременительной и бесполезной оказывается эта литература при всякой попытке применить ее для понимания сущности былин или для проникновения в смысл их содержания. Вместе с тем автор хотел бы подчеркнуть, что он очень далек от намерения сделать какой-либо новый "вклад" в существующую уже по данному вопросу литературу, в виде еще одной новой теории или формулы для толкования былин.

Не все, вообще, поддается толкованию, и менее всего доступны ему окутанные туманом минувших веков и овеянные сказочностью пленительные и загадочные образы русских былин. Они блекнут и увядают при первом вторжении в сферу их миражеобразной зыблющейся жизни четких и угловато-острых интеллектуальных понятий и схем, подобно нежному цветочному венчику, насильно раскрытому грубой рукой. Они требуют бережного и нежного отношения, не допуская точных формулировок и определенных толкований. Единственно возможный метод - это "представить истинные оккультные факторы и попытаться затем понять картины, возникшие из них и перешедшие в сознание людей"*.

* См. "Библиография", № 42. В дальнейшем изложении цифры в тексте относятся к соответствующим номерам в "Библиографии".

Следуя этому принципу, автор пытается, в узких рамках настоящего скромного труда, дать основные штрихи грандиозной панорамы, раскрывающейся при изучении былин в свете Тайноведения. Он стремится показать, что в основу их содержания положена не мифология, не история и не образы иноземных литератур, но духовные факторы и реальности, отраженные и преломленные в сознании поколений, принадлежавших к периоду возникновения былин.

Подвергая критике общепринятые теории и гипотезы, автор отнюдь не пытается умалить глубокой ценности существующих трудов. Он преклоняется перед настойчивостью, трудоспособностью, упорством и прозорливостью людей, бродивших, правда, в потемках, но давших наиболее ценное и наиболее высокое из всего, что было доступно в то духовно-темное время. Он отлично сознает, сколь неизмеримо более ценный труд по сравнению с предлагаемым мог бы быть создан каждым из них, будь им доступен уже в то время свет Тайноведения.

В заключение автор считает своим долгом выразить благодарность всем, содействовавшим появлению в свет настоящей брошюры.

Происхождение их теряется во мраке древности. Об авторах их можно только догадываться. О личности "сказителей" идут бесконечные споры. Содержание былин подверглось многократному искажению. Многие из них, несомненно, затеряны, вообще. Самое название "былина" поставлено под знак вопроса.

Первым собирателем русских народных былин был англичанин Ричард Джемс, оксфордский бакалавр, священник при английском посольстве в России, на пути в Англию задержанный кораблекрушением возле Архангельска. В рукопись его, начинающуюся с 1619 года, вошли одни былины московские. Только в начале следующего XVIII века, Киршею Даниловым * были записаны и наиболее известные былины киевские и новгородские, которые, таким образом, по рукописному своему возрасту на сто лет моложе московских. В печати же рукопись Кирши Данилова, под названием "Древния Российския Стихотворения" появилась впервые в 1804 году. Кроме этого, до второй четверти прошлаго столетия былины, а именно московские, печатались, также с рукописей, лишь в песенниках Чулкова (1770-1776), Попова (1792), Макарова (1803) и др. Но с этого времени начинается прилежное записывание былин с уст народа несколькими ревностными собирателями народной старины, преимущественно П. В. Киреевским (10 томов "Песен", изд. 1860-1874 гг.), П. Рыбниковым (4 тома "Песен", изд. 1861-1874 гг.) и А. Ф. Гильфердингом (1 том "Онежских былин" в 1336 страниц убористой печати, изд. 1873 г.).

* Первый собиратель русских былин, известный под именем Кирши Данилова (вероятно, казак сибирский) жил, как некоторые думают, в начале XVIII века.

"Хотя былины поются в настоящее время и "каликами", певцами по ремеслу, специальность которых "духовные стихи", говорит В. Авенариус в своем "Введении к былинам", "но настоящими носителями и рачителями народнаго эпоса являются "сказители", не промышляющие своим пением, а занимающиеся им, как истинные художники, из любви к искусству. Они, обыкновенно зажиточные крестьяне" 1. По меткому замечанию другого собирателя былин, Гильфердинга, "былины, по-видимому, укладываются только в таких головах, которые соединяют природный ум с порядочностью, необходимою и для практического успеха в жизни" 19. Кроме крестьян, "хорошие рапсоды* встречаются и между некоторыми перехожими ремесленниками, именно, между занимающимися портняжным и сапожным ремеслами" 1.

* Этим термином В. Авенариус обозначает "вдохновеннаго носителя народной поэзии; рапсод - греческое название слагателей эпических песен, принятое во всех литературах".

Эта точка зрения разделяется и В. Миллером, который, впрочем, неоднократно противоречит самому себе. "У нас подобного (профессиональнаго) обучения не было", указывает он в одном месте: "Если мы видим, что былины передаются от деда к сыну и внуку, то это передача не школьная, не основанная на внимательном специальном изучении, а лишь механическое усвоение при случае, насколько хватает памяти и усердия. "При такой случайности в традиции, обусловленной отсутствием профессиональных певцов, можно еще удивляться, что и в современном своем виде наши былины сохранили так много старины в именах, древних бытовых чертах и во всем складе и ладе" 2. В другом месте, однако, он приходит к обратному заключению: "Совершенно естественно мы приходим к мысли, что у нас, как у большинства народов, имеющих эпическия сказания, были профессиональные их хранители, обрабатывавшие их, исполнявшие их в народе и передававшие их в своей среде новым поколениям профессиональных певцов" 2. "На участие профессиональных петарей указывают традиционный прибаутки, которыя мы нередко находим либо перед началом, либо после конца былины... Я предположил, что такими певцами были, главным образом, древне-русские скоморохи" 2. П. Рыбников находит компромисс, указывая, что "главные хранители былин в Заонежье и на Пудожском побережье сказители, а в Каргопольской стороне - калики. Сказители поют по охоте, по любви к искусству, а калики по ремеслу" 3.

Можно считать установленным, что "хранителями этого чуднаго наследия старины являются исключительно крестьяне; высшие классы уже в XVIII в. порвали свою связь с народным эпосом и утратили к нему живой интерес" 3. Особенно замечательно, что "зовут их слепцами, хотя бы они были совершенно зрячие: явное указание, что это остаток древних слепых Калик Перехожих 8, равно как и то, что лишь "самая незначительная часть певцов грамотна" 1. Это обстоятельство, особенно в связи с тем, что былины нигде не записывались, не могло, конечно, содействовать сохранению былин в чистом виде. Хотя "исполнитель не должен был вовсе стремиться к оригинальности, а, напротив, должен был ставить традиционность, как одно из непременных условий своего замысла" 4 и, хотя "крестьяне были только хранителями старины в былевой поэзии, но не развивали ее новыми сюжетами" 2 - все же "народная поэзия оттого неустойчива, что иною не могла удержать ее человеческая память, иною не могло сохранить ее и лелеять дальше сознание безкнижнаго и безписьменнаго народа" 4. Поэтому, вполне естественно, что "при передаче подобнаго произведения многое в нем переделывалось и изменялось, многое применялось к известным условиям быта; но оно становилось известно всем, и, передаваясь из поколения в поколение, переживало века" 5.

Подобнаго же мнения придерживается и А.Пыпин. "Ни древность былин, ни древность богатырей не подлежит сомнению. Другой вопрос, в каком виде эта древность дошла до нашего времени. Она, без сомнения, в течение веков сильно подновлена по форме и содержанию эпоса, по самим характерам и историям богатырей, - но в том и другом должна была уцелеть на дне древняя основа, послужившая для дальнейших наслоений и видоизменений, - эти последния нередко до сих пор очевидны для наблюдения" 12. Или в другом месте: "Внешния судьбы народной поэзии, изгнание ея из книги, отсутствие записей, имели то следствие, что в настоящее время мы имеем перед собой только сравнительно позднюю форму народно-поэтическаго предания, - а именно, хотя в современной песне уцелели нередко отголоски весьма далекой древности, но, с другой стороны, мы не имеем и того, что знал еще, напр., XVIII век... На народной песне отразились разнообразные влияния, более или менее глубоко или поверхностно касавшияся целой судьбы народа - внешния и внутренния политическия события, изменения хозяйственнаго быта, народно-бытовое действие церкви, школы и книжности, международныя встречи и т. д." 12.

К этому мнению А. Пыпина присоединяется И. Порфирьев. "Т. к. произведения народной словесности весьма долго оставались незаписанными, то, очень естественно, многия из них совершенно утратились, а сохранившияся подверглись порче и искажению. Передаваемыя устно от одного поколения к другому людьми, незнакомыми с образованием, они дошли до нас с разными ошибками и разными изменениями и дополнениями, какия они получили в разные времена при переходе от одних людей к другим. В них много анахронизмов или смешения разных эпох, лиц и событий".

Кроме этих искажений, оправданных в известной мере самим характером исполнения и передачи былин, необходимо учесть ряд изменений, сознательно или безсознательно внесенных в них собирателями. "В своем собрании песен Чулков поместил произведения народной поэзии рядом с песнями разных стихотворцев, указывает А. Бороздин 4, "причем не стеснялся вносить поправки в текст народно поэтических созданий, как это видно из следующих слов его "Предуведомления": "Сколько я трудился в собрании сих песен, о том ведают те люди, которым известны безграмотные писцы наши, кои пишут, а что пишут, того не разумеют. Их неискусство находил я почти во всякой песне, так что инде ни стиха, ни рифмы, ниже мысли узнать мне было не можно; да я чаю, что они и сами растолковать бы мне не умели; для того принужден был употреблять догадку". - "Таких "догадок" или, вернее, произвольных исправлений без всяких оговорок", продолжает А. Бороздин, "было особенно много в "Русских сказках"*, которые часто представляются самостоятельным переложением Чулкова".

* "Русская сказки, содержащая древнейшия повествования о славных богатырях".

"Ешё более произвола обнаружил сотрудник Чулкова, Михаил Попов, составивший сборник "Российская Эрата, или выбор наилучших новейших российских песен", вышедший в свет в 1792 г. Перемешав всевозможныя старыя и новыя песни, Попов откровенно объяснял: "Со старинными песнями поступал я таким образом: по учинении оным из преогромныя стаи очень малаго выбора, потщался в некоторых исправить не токмо разногласие и меру во стихах, но и переставлял оные в иных с одного места на другое, дабы связь их течения и смысла через то сделать плавнейшею и естественнейшею, чего в некоторых из них недоставало" 7.

Другой издатель песень, Макаров, считал удобным издавать песни "и совсем переделанныя, но которыя, по его словам, во всем согласовались бы с правилом, и которыя, так сказать, заключали бы в себе одно и то же существо, только в лучшем привлекательнейшем виде" 7.

Если добавить ко всему вышесказанному, что, вероятно, не все собиратели столь откровенно предваряли о допущенных ими переделках, особенно, если последние не казались им значительными, то придется, к сожалению, признать, что одна часть былин утеряна для нас окончательно, другая же, за небольшими исключениями, дошла до нас в искаженном виде.

Тем не менее "ни древность былин, ни древность богатырей не подлежит сомнению" 12 и "можно еще удивляться, что и в современном своем виде наши былины сохранили так много старины в именах, древних бытовых чертах и во всем складе и ладе" 4.

Былинами, в широком смысле, называются песни о богатырях. "По характеру содержания в нашем былинном репертуаре намечаются два крупные отдела: а) былины богатырскаго характера, в которых изображаются подвиги богатырей... б) былины не воинского характера, напоминающия иногда новеллы... Есть былины смешаннаго характера" 2. Былины богатырския в свою очередь могут быть разделены на несколько главных групп или "циклов": 1) древнейший цикл - о полумифических героях довладимирской эпохи, так наз. старших богатырях, 2) киевский или Владимиров цикл, и 3) новгородский 1. Былины позднейшаго происхождения "московско - петровские, как и примыкающия к ним казацкие, могут быть названы также историческими песнями. Но песни эти, как по содержанию, так и по духу и по форме своей, уже значительно разнятся oт песен древней Руси - киевских и новгородских".

Происхождение слова "богатырь" до сего времени остается невыясненным. Некоторые считают его заимствованным из тюркских языков (багхадур, багатур, батур) или с санскритского (baghadhara - счастливый, удачный). 9 Халанский производит первоначальную форму богатырь от "багатырь" - татарский воевода 10. Щепкин, Буслаев и другие, кладут в его основу корень "Бог", "Богатый", т. е. "одаренный высшими божественными качествами, полубог" 1. Это тем более правдоподобно, что в правильном ритмическом напеве былины слово "богатырь" чаще всего произносится "богатырь",

Столь же противоречивы мнения о происхождении самого слова "былина". С одной стороны существует взгляд, что "эти эпическия песни, несмотря на свой гиперболический характер, несмотря на все преувеличения и фантастические вымыслы, которыми оне украшены, представлялись народу былью, потому что оне, действительно, могли быть, в древнейшей основе своей приурочены к живым лицам и действительным событиям. В этом именно смысле эти эпическия песни и называются в народе былинами 3. Ф. Буслаев считает, что "эпос в старину именовался у нас словом, в народе былиною или былью, потому что, по пословице: "сказка - складка, а песня - быль" 1. Это мнение разделяет и И. Порфирьев: "Поэтому народ и называет эти песни "былью": "сказка - складка (вымысл), а песня - быль", говорит одна народная пословица, а некоторыя песни, именно богатырския, прямо и называются былинами" 7.

Эта точка зрения жестоко оспаривается в других исследованиях. "Самое название "былина" в народе неизвестно и, как говорит Е. Барсов, искусственно придано богатырским песням, и обычное их народное название - старина или старинка" 4. "Ученые начала столетия не знали, не слыхали, что богатырския песни народ называет былинами", говорит В. Миллер 2. Или в другом месте: "Просто от частаго повторения укоренилось убеждение, что свою богатырскую песню называет былиною сам народ". Есть даже указания, что единственным источником этого термина является "Слово о полку Игореве", - "котораго выражение - по былинам сего времени, неверно истолкованное, послужило для обогащения научной терминологии по части народной песни" 2. Но "удачно или неудачно название былина, оно приобрело за последния десятилетия право гражданства, установилось за эпическими песнями т. наз. киевскаго и новгородскаго цикла и может с удобством быть употреблено для различия их от песен исторических. Нужно только помнить, что это название в применении к этим песням придумано не самим народом, а пущено в оборот собирателями и изследователями русскаго эпоса" 2.

Еще более разноречивы существующия точки зрения по вопросу о происхождении и содержании былин. В зависимости от положенных в основу теорий и гипотез образовалось три различных направления или "школы" в изучении былин:

1. Мифологически-поэтических олицетворений.

2. Исторических отражений.

3. Иноземных заимствований.*

* В дальнейшем также для краткости: 1) мифологическая, 2)историческая, 3) заимствований.

Первая школа, мифологических олицетворений, видит в былинах, главным образом, отголоски русско-славянской мифологии и олицетворение природных сил. "Афанасьев всюду, кстати и некстати, объяснял мифы небесными явлениями, и особенно грозовой тучей и молнией", указывает А. Пыпин 12. По мнению А. Афанасьева, "в образе Соловья-Разбойника народная фантазия олицетворила демона бурной грозовой тучи. Имя Соловья дано на основании древнейшаго уподобления свиста бури громозвучному пению этой птицы... Эпитет "разбойник" объясняется разрушительными свойствами бури" 12.

Для представителей этой школы богатыри являются мифологическими существами. О. Миллер в старших богатырях видит враждебныя людям силы

природы. Для него Святогор - облегающия небо тучи; младшие богатыри - благотворныя явления природы; калики - бродячия тучи, проливающия дождь 9. Микула Селянинович - олицетворение небеснаго грома; кобылка его - громовая туча" 13. "Пиво, которое пьет Илья Муромец", говорит Афанасьев, "старинная метафора дождя. Окованный зимней стужей, богатырь громовник сидит сиднем (не заявляя себя в грозе), пока не напьется живой воды, т. е. пока весенняя теплота не разобьет ледяных оков и не превратит снежныя тучи в дождевыя; только тогда зарождается в нем сила поднять молниеносный меч и направить его против темных демонов 14. Или в другом месте: "Тридцатилетняя расслабленность Ильи Муромца должна означать замирание солнца зимой в течение тридцати недель; силы же, полученныя им от питья, заставляют видеть в этом питье... дождевую живительную влагу. Носителями ея обыкновенно являются в сказках птицы, мифически означающий дожденосныя облака... Калики могут быть признаны новым уже антропоморфическим мифом для того же облака... Конь Ильи может означать и гром и ветер. Дорога залегла ровно тридцать лет - ровно столько же, сколько сиднем сидит Илья Муромец. Соловей - Разбойник означает бурную тучу: свист и шип и рев Соловья - это нескончаемое звучание сплошных, докучных, осенних и зимних, убийственных бурь" 12.

Для представителей школы исторических отражений- в былинах отражается "опоэтизированная история народа, рассказанная им самим" 1. Л. Майков считает, что "былины по своему содержанию соответствуют нескольким постепенно сменявшимся периодам исторической жизни русскаго народа" 15. Безсонов видит а богатырях "отражение действительно живших лиц или персонификацию бытовых и исторических явлений в жизни русскаго народа" 16. Для представителей этого направления "деятельность дружины, выраженная в подвигах ея представителей - богатырей, и есть предмет былин" 15. Соловей Разбойник, это "разбойники, бывшие в русских лесах" 4. А. Брюкнер считает, что, "несмотря на отсутствие исторических подтверждений, в этих былинах отражается дух истории" 17. Он пытается даже установить, по былинным описаниям, типичныя черты древних славян, причем на первое место ставит их демократичность: "Греческий или германский герой уже своим божественным происхождением выделяется из массы. Славянский же - сливается с ней" 17.

Между этими двумя крайними течениями - мифологическим и историческим, - могут быть помещены т. н. смешанные. Ф. Буслаев, например, считает, что "в былинах и стихах воспеваются лица и события - или мифологическия и баснословныя, вообще вымышленный, сказочный, напр. Святогор; или исторический, напр., князь Владимир" 11. О. Миллер считает доказательством древности былин то обстоятельство, что "в них изображается политика оборонительная, а не наступательная" 9.

Представители третьей школы полагают, что былины не являются результатом самостоятельная творчества русскаго народа, но отражением типов иностранных литератур, более или менее замаскированным заимствованием, привившимся на русской почве и принявшим русский облик в отношении имен, обычаев и проч. 16 Эти утверждения подкреплены целым рядом параллелей, иногда очень удачных, между подвигами русских и иноземных богатырей. Такова "параллель между Владимиром Красным Солнышком и княгиней Апраксеевной, с одной стороны, и персидским царем Кейкаусом и его супругой Судабэ - с другой" 4. "Святогор напоминает собою знаменитаго богатыря персидскаго эпоса, Рустема, который был так силен и тяжел, что не мог ходить по земле: как ступит, так и начнет проваливаться" 7. Для представителей этой - восточной теории заимствований, к которой принадлежит В. Стасов 16, первоисточником былинных сюжетов является Индия и Персия, откуда монгольския и тюркския племена занесли их в Россию.

Но те же параллели могут быть проведены между богатыми русскаго и германскаго или скандинавскаго эпоса. Встрече Ильи Муромца со Святогором соответствует похождение Тора с великаном Скримиром и т. д. 7 Таким образом, может быть оправдана и теория заимствований с запада или с севера. Наконец, "гораздо ближе к нашему эпосу были влияния славяно-византийские" 4. И Греция знала уже образ "бога", одареннагс способностью принимать любую форму", подобно Локи, скандинавскому богу 18. Но этим даром обладает и русский богатырь Вольга Всеславьевич. Так могла возникнуть и теория заимствования с юго-запада или юга!

О. Миллер находит и здесь компромисс, указывая, что иноземныя влияния отразились только на тех былинах, "которыя и всем своим бытовым складом отличаются от древне-русского" 9. И. Порфирьев также полагает, что "замечаемое сходство в эпических сказаниях разных народов не всегда может быть доказательством происхождения их из одного источника, а весьма часто может быть следствием единства основных законов, лежащих в основе развития жизни каждаго народа... Следовательно, несправедливо было бы объяснять все в былинах из индоевропейской мифологии" 7.

Неудивительно поэтому, что все существующий противоречия привели А. Брюкнера к следующему заключению: "Эти русския эпическия песни успели подвергнуться всевозможным толкованиям: то в них находили мистический элемент, и Илья оказывался воплощенным богом грома, в то время, как Владимир и Добрыня - солнечными богами; то их объявляли строго историческими, видя в них описание побед и поражений "вещаго" Олега или галицких и волынских князей; то в них открывали скрытые социальные символы и аллегории, переход от каменнаго века к металлическому или победу над дикими элементарными силами природы посредством сохи и культуры. Там, где один изследователь видел чистейшее и правдивейшее воплощение славянскаго духа, другой находил лишь осколки различных восточных мотивов, один - кавказских, другой - монгольских или тюркских племен" 17.

Если даже расширить допущенный Ф. Буслаевым "мифологическо-исторический" компромисс, равно как и предложенный О. Миллером - "частичных заимствований", если даже допустить, что в некоторых случаях правы представители мифологической гипотезы, в других - последователи исторической школы и, наконец, в третьих - приверженцы теории заимствований с востока, запада, севера или юга; если даже разбить былинное сказание о каждом богатыре на ряд отдельных эпизодов и применить к каждому из них отдельно одну из существующих теорий - то полная несостоятельность всех их, даже при самой поверхностной критике, становится вполне очевидной для любого непредвзятаго изследования.

"В каждой былине есть две составные части", говорит А. Гильфердинг: "места типическия, по большей части описательнаго характера, либо заключающия в себе речи, влагаемый в уста героев, и места переходные, которыя соединяют между собою типическия места и в которых рассказывается ход действия" 19. К этим типическим местам, остающимся почти неизмененными во всех вариантах, относится прочно установившийся образ богатыря и характер главных его подвигов, укоренившийся настолько, что уже "нет надежды познакомиться с каким-нибудь новым типом богатыря" 2. При этом "так называемая типическая часть былин осталась издревле незатронутой; ни время, ни народная фантазия не могли пошатнуть ее. Этот "скелет" богатырской песни исполняется теперь так же, как в старину. Если спросить у сказителя, что может означать то или иное темное место, то получают лаконический ответ: "мы не знаем этого - это так поется" 20.

Теория мифологических олицетворений базируется на одном основном признаке, главным образом, по внешнему сходству или аллегорическому сближению, нередко весьма отдаленному и искусственному (см. выше у А. Афанасьева - "громозвучное" пение соловья). При этом основное содержание былины, развитие действия, достигающее временами чрезвычайнаго драматическаго напряжения - остается вовсе без рассмотрения. Согласно мифологической теории (см. выше):