Каллас возвратилась в Нью-Йорк из Афин летом 1945 года, чтобы добиваться
достойной ее карьеры. Она не испытывала никакого страха, несмотря на личную
неустроенность, и позже говорила о своем переезде в Соединенные Штаты и о
разлуке с семьей и друзьями: "В двадцать один год, одна и без единого цента,
я взошла в Афинах на корабль, отплывающий в Нью-Йорк. Нет, я ничего не
боялась." Она встретилась со своим любимым отцом только для того, чтобы
узнать, что он живет с женщиной, которую она была не в силах переносить.
Доказательством того, что Каллас всю жизнь была крайне вспыльчива, явилась
пластинка, разбитая ею собственноручно на голове у этой женщины, после того
как мачехе не понравилось ее пение. Каллас провела следующие два года,
пробуясь на роли в Чикаго, Сан-Франциско и Нью-Йорке. Эдвард Джонсон из
нью-йоркского "Метрополитен-Опера" предложил ей ведущие партии в "Мадам
Баттерфляй" и "Фиделио". Что касается участия в "Баттерфляй" , Каллас
вспоминает, что ее внутренний голос посоветовал ей отказаться от роли. Она
самокритично признавалась: "Я была тогда очень толстой - 210 фунтов. Кроме
того, это была не самая моя лучшая роль." Мария, никогда не колеблющаяся,
чтобы честно высказать свое мнение, объяснила свое решение так: "Опера
по-английски звучит слишком глупо. Никто не воспринимает это всерьез."
("Life", 31 октября 1955 г.) Тем временем Каллас в Нью-Йорке подписала
контракт на выступления в Вероне, в Италии, в течение августа 1947 года,
дебютировав в "Джиоконде". В Вероне ею восхищался маэстро Туллио Серафин,
который стал ее руководителем на следующие два года. Он приглашал ее на роли
в Венеции, Флоренции и Турине. Судьба вмешалась, и дала Марии первый большой
шанс, когда ведущая певица в беллиниевских "Пуританах" заболела. Счастливый
случай сыграл свою роль, и ей предложили в качестве испытания колоратурную
партию в опере. Каллас всегда имела экстраординарную память и потрясла
музыкальный мир, блестяще выучив роль всего за пять дней.
Карьера Каллас продвигалась. Итальянское оперное общество приняло ее, и
она решила сделать Италию своим домом, местом, где она наконец была нужна и
желанна. В течение этого времени ее постоянно осыпал знаками внимания и
восхищения итальянский промышленник, которого угораздило быть еще и
фанатиком оперы - итальянский миллионер Джиованни Батиста Менеджини. Он был
бакалавром и был на двадцать семь лет старше нее. Всегда порывистая, Каллас
вышла замуж за Батисту меньше чем через год после знакомства - 21 апреля
1949 года. Он был ее менеджером, руководителем и компаньоном в течение
следующих десяти лет.
Каллас уже приняла обязательство выступать в Буэнос-Айресе, в Аргентине,
в течение 1949 года и оставила своего новоиспеченного мужа через день после
бракосочетания, чтобы закончить трехмесячное выступление в "Театро Колон".
Затем она открыла сезон "Нормой" в Мехико в 1950 году. Каллас была одинока в
этой стране третьего мира, где она испытывала острую нехватку близких
родственных или дружеских отношений. Одиночество и неустроенность достигли
апогея, и она все время ела для достижения психологического комфорта. В
начале 50-х Каллас стала очень массивной, и ее вес начинал становиться
препятствием для сценической карьеры. Ипохондрия не знала никаких границ. Ее
письма были заполнены заверениями в одиночестве и страхе. Она была постоянно
больна и ежедневно писала мужу: "Я должна признаться, что я заболела в этой
проклятой Мексике с момента приезда. Я не чувствовала себя хорошо ни единого
дня. " И позже: "Я побила собственный рекорд - 8. 30 утра, а я все еще не
могу заснуть. Я думаю, что скоро сойду с ума здесь, в Мексике."
Каллас была раздражительна, угрюма и постоянно больна фактически в каждом
городе, где она пела. Она была всегда своим самым строгим критиком, требуя
совершенствования, что приводило к борьбе со всеми директорами опер и с
большинством актеров, с которыми она работала. Каллас дебютировала в "Ла
Скала", спев "Аиду" в 1950-м. Именно здесь она была наконец признана
бесспорным талантом. Каллас была печально известна как певица, игнорирующая
традиционные шаги по лестнице успеха. Мария бессознательно решила, что она
лучшая и должна начинать с самой вершины, что раздражало женщин, которым
приходилось годами бороться за свои шанс, и все для того, чтобы их обошла
молодая дебютантка. Позиция Каллас была такова: "Или у вас есть голос, или у
вас его нет, и если у вас он есть, вы сразу начинаете петь ведущие партии."
Она официально была принята в труппу "Л а Скала" к открытию сезона 1951-го
года в этом великом театре. Это побудило журнал "Life? дать ей самую высокую
оценку, какую только можно дать оперной звезде: "Ее особое величие было
достигнуто в давно забытых, музейных произведениях, которые были вынуты из
нафталина только потому, что наконец-то нашлось сопрано, которое может это
спеть." И Говард Таубмэн из "New York Times" заявил, что она вернула прежний
блеск титулу примадонны.
К 1952 году вокальный гений Каллас достиг пика. Она пела "Норму" в
Королевской Опере "Ковент Гарден" в Лондоне. Как раз в это время пресса
начала издеваться над ее огромными размерами и весом. Некий критик написал,
что у нее ноги, как у слона. Она была потрясена и немедленно села на строгую
диету и потеряла сотню фунтов за восемнадцать месяцев. Ее муж рассказывал по
секрету, что она заразила себя глистами, чтобы стимулировать потерю веса.
Это подействовало. Рудольф Бинг пригласил ее на три представления "Травиаты"
в "Метрополитен-Опера" в сезоне 1952/1953 г. Она отказалась, потому что у ее
мужа не было визы. Это обозлило Бинга и положило начало десятилетней вражде
с человеком, которого вряд ли Каллас стоило иметь в качестве врага. Эта
конфронтация задержала ее дебют в Америке вплоть до представления "Нормы" в
Чикаго 1 ноября 1954 года. Каллас мгновенно стала сенсацией. Бинг признал
себя побежденным в отношениях с этой непостоянной звездой v, немедленно
начал переговоры о ее выступлении в "Метрополитен-Опера" Каллас впервые
спела Медею в "Л а Скала" в 1953 году, и ее трепетное исполнение принесло
этой относительно мало известной опере огромный успех. Дирижировал Леонард
Бернстайн, и он был восхищен ее талантом. Относительно ее исполнения он
сказал: "Публика была без ума. Каллас? Она была чистое электричество."
Бернстайн на всю жизнь стал другом и сторонником Каллас. Бинг подписал с
Марией контракт о ее дебюте в Нью-Йорке в "Норме" на открытии сезона
1956/1957 г. Каллас была блестяща, но это заключалось прежде всего не в ее
голосе или игре, а в ее стиле. Бернстайн сказал о ней:
"Она была не большая актриса, а великолепная индивидуальность."
Драматическое чутье Каллас и ее искрометный сценический талант отличали ее,
помогали ей менять мир оперы. Ее менеджер студии звукозаписи Джеймс Хинтон
подчеркивает сценическую жизненность Марии:
"Те, кто слышал ее только в записи.., не могут вообразить общую
театральную жизненность ее натуры. Как певица она очень индивидуальна, и
голос ее так необычен по качеству звучания, что легко понять, что не всякое
ухо может услышать это." ("Современная биография", 1956) Каллас часто
говорила: "Я помешана на совершенствовании" и "Я не люблю среднего пути".
"Все или ничего" было ее девизом. Каллас всю жизнь была трудоголиком и имела
обыкновение говорить: "Я работаю, поэтому я существую". Ее приступы
депрессии усиливались попытками похудеть и переутомлением, вызванными
нервным напряжением и ее этикой, заставлявшей работать на износ. Она
непрерывно искала средства от болезни и нервного истощения. Доктор Коппа
уверял ее: "Вы здоровы. У вас нет никаких отклонений, следовательно, вы не
нуждаетесь в лечении. Если вы больны, то это связано с вашей головой."
Постоянные приступы болезни вынуждали Каллас отменять многие
представления. Ее восторженная, но непостоянная публика упрекала ее за
подобные отмены. Британская пресса осудила "очередную забастовку Каллас" в
середине пятидесятых, когда она была обманута администрацией "Ла Скала"
(было объявлено, что она больна, в то время, как она пыталась исправить
ошибку в программе, допущенную производственной компанией). Затем она была
замешана в скандале в "Ла Скала", когда оставила сцену после первого акта
из-за болезни, в то время как в зале находился президент Италии. Это привело
к судебным процессам и проявлениям недовольства со стороны деятелей
итальянской сцены. Годами позже Каллас реабилитировали, но ее репутация была
испорчена.
Как постоянная шумиха, так и законные действия ожесточили Каллас. Она
была действительно эмоционально очень чувствительной женщиной-ребенком, на
чем основывались многие ее профессиональные проблемы. Именно во время этих
деловых кризисов она в первый раз решила поставить личную жизнь выше
искусства. Она отменила выступление в опере Сан-Франциско 17 сентября 1958
года по болезни. Директор Курт Адлер был разъярен и подал жалобу в
Американскую гильдию музыкальных артистов, которая позже объявила ей выговор
на судебном заседании. Эти постоянные сражения только укрепляли ее репутацию
взбалмошной артистки, которая подобно Норме была в постоянных конфликтах
между своими священными клятвами и страстным желанием любви и поклонения.
Каллас говорила:
"Мы платим за эти вечера. Я могу проигнорировать это. Но мое подсознание
не может... Я признаю, что бывают времена, когда какая-то часть меня
польщена высоким эмоциональным накалом, но вообще я не люблю ничего из
этого. Начинаешь чувствовать себя осужденной... Чем больше у вас
известности, тем больше ответственность и тем меньше и беззащитней вы себя
чувствуете" ("Lowe", 1986).
После представления "Нормы" в Риме в 1958 году Мария была представлена
судостроительному магнату Аристотелю Онассису Эльзой Максвелл, известной
американской газетной фельетонисткой и устроительницей вечеров. Каллас и ее
муж были приглашены на яхту Аристотеля "Кристина", пользующуюся дурной
славой, и с этого момента ее карьера отступила на второй план по сравнению с
огромной потребностью в любви и привязанности. Эта ранимая женщина была
легкой добычей для любящего земные радости, распутного Онассиса. Подобно
Медее, Каллас не колебалась пожертвовать всем, чтобы удовлетворить свои
романтические желания. После романа с Аристотелем Каллас дала только семь
представлений в двух городах в течение 1960 г, и только пять представлений в
течение 1961 г. Она спела свою последнюю оперу, "Норму", в 1965 году в
Париже, где она жила после того, как ее бросил Онассис. После брака
Аристотеля с Жаклин Кеннеди Каллас согласилась играть Медею в кинофильме
Пьера Пазолини в 1970 г. Это оказалось большое произведение искусства, но
коммерческая неудача. Ирония заключалась в том, что в своем последнем
представлении она должна была играть роль, показывающую, как в зеркале,
образ ее агонии и мучений. Каллас была отвергнутой женщиной, и было что-то
пророческое в том, что Пазолини выбрал ее на такую роль именно в тот момент,
когда ее мучитель, Онассис, умирал: "Вот женщина, в каком-то смысле самая
современная из женщин, но в ней живет древняя женщина - странная,
мистическая, волшебная, с ужасными внутренними конфликтами" (Пазолини, 1987)
Достарыңызбен бөлісу: |