ЭНТУЗИАЗМ ДЖЕКА И ТРУДИ КОЛЛИНЗ

В октябре 1988 года у Джека разболелся зуб. Он отправился к дантисту, тот после осмотра заявил, что необходимо прочистить корневой канал. Джек согласился, и вскоре процедура была закон-

чена.

Прежде чем отпустить пациента, дантист сказал:

стью закончилось, и боль усилилась. «Это была по-настоящему сильная, острая боль», — вспоминает Джек.

Труди заметила, как он страдает, и напомнила о прописанном доктором лекарстве.

— Я не буду его принимать,— объяснил Джек.— Я хочу в полной мере выстрадать эту боль — ради Сюзанны.

— О чем ты говоришь?— удивилась Труди.

Джек объяснил:

— Какой бы сильной ни была эта боль - а я надеюсь, она усилится — я хочу попросить Господа добавить мне боли, а затем вернуться в ту ночь, когда Сюзанну били, мучили и убивали, и отнять у нее эту боль — чтобы хоть немного облегчить её страдания.

— Джек, прошлого не вернешь,— сказала Труди.

— Это не так,— возразил Джек.— Для Бога нет времени, есть только вечность.

Труди не разделяла убежденности Джека, а для него потребность взять на себя боль Сюзанны стала постоянным выражением преданности дочери.

— Теперь, после смерти Сюзанны, все беды, которые ко мне приходят, — боль, усталость, раздражение, тревога, — все это я предлагаю в обмен на её страдания. Я просил Бога облегчить последнюю агонию Сюзанны и ужас и взвалить ее страдания на меня, чтобы она поменьше мучилась.

Я спросил Джека, чем для него стали невыразимые страдания Сюзанны, причиненные Седли Эли.

— Сами по себе — ничем, — ответил он, и его глаза наполнились слезами. Даже теперь, одиннадцать лет спустя, говорить об этом было нелегко. — Ни в чем не виновная девушка погибла потому, что оказалась в неподходящем месте в неподходящее время, когда этому чудовищу требовалось излить свою ярость. Но на другом уровне эти страдания имеют другое значение. Они сделали нас более заботливыми и отзывчивыми людьми. Кроме того, они подвигли нас на гражданские и политические действия ~ борьбу за справедливость для жертв преступлений и их родных. Эти страдания заставили нас помогать другим, кому прежде мы никогда бы не вздумали помогать.

Я заметил, что, на мой взгляд, они с самого начала были порядочными людьми.

— Мы старались быть такими, но совершенствоваться можно до бесконечности. Теперь каждый раз, когда мы слышим о людях, которым нужна помощь, мы стремимся оказать эту помощь. Однажды Стив спросил меня: «Как мог Господь допустить, чтобы с Сюзанной случился этот кошмар?» И Труди ответила ему: «В мире существует зло. Некоторые пытаются отрицать его, но зло существует, и об этом нельзя забывать. Мы должны противостоять ему при каждой возможности».

— Я действительно так считаю,— добавила Труди. — Если мы дадим злу волю хотя бы один раз, оно поглотит всех нас. Вскоре оно будет окружать нас со всех сторон, мы утонем в нем и настолько привыкнем, что даже перестанем замечать.

Как сказал Стивен, «невозможно найти более дружную семейную пару, чем мои родители». Они твёрдо решили держаться вместе, быть одной семьей.

— Если мы расстанемся,— объяснила Труди,— то победа Седли Эли станет более полной. Мы не хотим позволить злу победить. Не знаю, победим мы или проиграем, но мы намерены бороться до конца.

Подобно большинству людей, переживших страшную потерю, Джек и Труди постигали все значение смерти Сюзанны постепенно.

Труди объясняет:

— Первой моей реакцией была мысль: Господи, я молилась, чтобы ты позаботился о ней. Как же Ты мог нас подвести? Но затем я поняла: Бог тут ни при чём.

Люди говорили нам: «Какой ужас! Такая трагедия не могла произойти беспричинно». Я отвечала: «Никакой причины нет. Есть просто злодей, который хотел совершить злодеяние».

Её следующей реакцией стала полная беспомощность. Труди постоянно изнывала от тревоги. Втайне она поверяла свои мысли бумаге, пользуясь блокнотом стенографистки: «Что будет, если со Стивом что-нибудь случится или он покинет нас, если Джек заболеет, если я заболею — смертельно, — кто сумеет справиться с этой бедой? За что нам такие муки? Неужели мы были слишком беспечными, бездеятельными? Или же мы просто избраны разделить с Иисусом его крест и страдать? Как мне стыдно за этот вопрос! В конце концов, до сих пор все шло прекрасно, правда?

Но не ошиблась ли я? Получили ли мы свою долю тягот? Возможно, этой доли оказалось недостаточно. Почему мы не задумались об этом раньше? Почему забыли о будущем? Почему мы довольствовались от-

ставкой и пенсией? Неужели праздность приемлема и терпима после такого ужаса? Задумывались ли мы когда-нибудь о таком кошмаре? Что стало с нами? Что может быть хуже, чем потерять единственную дочь, лишиться единственного сына? Господи, если ты не хочешь, чтобы у нас были дети, зачем ты дал их нам?» Она стала оберегать всех, кто окружал её. Одна из лучших подруг Сюзанны всё еще жила по соседству и часто одна занималась бегом, когда наступала темнота.

Узнав об этом, Труди сказала: «Пожалуйста, пообещай мне больше так не делать — даже рядом с домом. Это ни к чему, просто ни к чему. Занимайся утром или вместе с кем-нибудь».

В конце концов, по словам Труди, осознание страданий и смерти Сюзанны достигло финала — смирения. И тем не менее Труди и Джек понимали: для них важнее всего «пройти весь путь» вместе с Сюзанной, а до тех пор, как сказала Труди, «наша задача не выполнена». Им хотелось увидеть, как убийца их дочери оплатит тот счет, который ему предъявили жители Теннесси.

Джек и Труди — набожные и не мстительные люди: они говорят, что не испытывают ненависти к Седли Эли, что он недостоин таких человеческих эмоций. Хотя лично я считаю, что отмщение в рамках закона может иметь полезную и нравственно возвышающую силу, Джек и Труди передоверили мщение властям. Они преследовали одну простую и чистую цель: увидеть, как свершится правосудие ради их любимой дочери.

Подобно многим, если не большинству людей, которые участвовали в расследовании или лично, своими глазами, видели последствия насильственного убийства, супруги Коллинз высказывались в пользу

казни. А ведь если бы существовало пожизненное заключение без возможности досрочного освобождения, общество могло быть по крайней мере уверено, что такие звери, как Эли, больше никогда не вмешаются в их жизнь и не разрушат её.

— Да, только в том случае, если освобождение будет абсолютно невозможно, не появится даже надежды на освобождение, мы бы не желали казни, — подтверждает Труди. — Но нам известно: в этой стране надеяться на такое смешно.

— Так называемые законы о заключении без права освобождения можно изменить в любой момент,— добавляет Джек, — либо по решению суда, либо с помощью законодательных мер во время прихода к

власти новой группы политиков. Кроме того, у губернатора есть право отменять или смягчать приговор. И потому, даже услышав смертный приговор, мы с ужасом ждали, что его отменят — так долго всё это тянулось. В любом случае характер преступления требовал более сурового наказания, чем пожизненное заключение без права освобождения.

С тех пор как состоялся суд и был вынесен вердикт, Джек и Труди одновременно и непрестанно вели две битвы: битву, чтобы сохранить свою жизнь и память о Сюзанне, и битву с целью добиться свершения правосудия для жертв насильственных преступлений и их семей. В этом супруги Коллинз были не одиноки: много других людей вели такие сражения, их армия постоянно набирала силу и численность. Они являются представителями тех людей, которые, по словам Джека, начинают выражать сомнения: «Если общество несерьезно относится к суровому и эффективному наказанию за самые тяжкие из преступлений, тогда чего же мы ждем от граждан? Как можно ожидать появления общества с каким-либо кодексом разумных моральных правил и норм об отношении людей друг к другу, если преступление не карается быстро и эффективно?»

Они начали делиться советами с другими семьями жертв преступлений и стали активистами. Смысл их разговоров с семьями жертв был прост: вам уже никогда не стать прежними, не обрести целостность, но вы сможете преодолеть это испытание, сможете идти вперед, ваша жизнь еще не утратила ценность, вы можете сохранить память о близких.

— В основном мы рассказывали им о своем опыте, — объясняет Джек. — Мы говорили: «Мы справились с горем, а ведь мы обычные люди. Вы тоже с ним справитесь».

— В действительности мы не знали волшебных слов. Мы просто проявляли сочувствие, и люди видели, что мы их понимаем. Достаточно только обнять человека, просто произнести: «Мне так жаль!», обнять его и заглянуть в глаза. Не бойтесь, если при этом польются слезы. Мы слишком многое узнали о себе и о горе — с тех пор, как оно постигло нас.

Второй совет, который они давали, заключался в том, что в горе надо объединиться. Семьи, пережившие опустошающую потерю, могут либо сплотиться,

либо распасться. Важно помнить об этом. Скорбь зачастую была ошеломляющей.

— Бывали дни, когда я чувствовала себя совершенно опустошенной и не знала, справлюсь ли со своей тоской, — вспоминает Труди, — но Джек помогал мне прийти в себя. И с ним такое случалось, тогда я помогала ему.

Джек добавляет:

— Если бы не Труди, пожалуй, со мной было бы всё кончено. Как бы много ни значила для меня вера, её было недостаточно, чтобы помочь мне. Нам пришлось вдвоем противостоять беде, иначе мы бы не

справились.

По-прежнему живя в Спрингфилде, Джек и Труди регулярно участвовали в работе группы поддержки выживших членов семей жертв убийства. Они с нетерпением ждали собраний, проводившихся раз в две

недели, где они могли встретиться с другими людьми, перенесшими такую же потерю, поделиться своим горем, советами, как справляться с ним, и методами выживания. Два координатора группы — Кэррол Эллис и Сандра Уитт — стали неоценимыми и надежными друзьями для всех членов группы и истинными героями для Труди и Джека.

Главным из мероприятий группы были проводившиеся раз в месяц сеансы «заботы и сострадания». Слезы и смех, вызванные доверием и пониманием, возникали одновременно. Вдобавок члены группы часто

оказывали друг другу непосредственную поддержку, посещая бесконечную вереницу заседаний и процессов, связанных с обвинением убийц их близких. Члены группы также встречались с представителями правоохранительных органов, судьями, прокурорами, адвокатами, персоналом исправительных учреждений, сотрудниками службы пробации и агентами ФБР, чтобы передать им какие-то просьбы от семей жертв. В дальнейшем группа расширила сферу деятельности. Члены группы стали добиваться возможности выступлений перед законодательными комитетами. Телеканалы начали освещать некоторые из собраний и мероприятий.

Сейчас по всей стране существует множество подобных групп, отличающихся друг от друга по числу участников и программам. По своему опыту и после частых путешествий Труди и Джек уверены, что их

старая группа округа Фэйрфакс — одна из лучших в стране, способная послужить образцом для недавно созданных групп или же для тех, которым нужны советы по содержанию программы и ее осуществлению.

Читатели, заинтересованные в получении более подробной информации, могут обратиться по адресу: Fairfax Peer Survivors Group (FPSG), Victim Witness Unit, Fairfax County Police Department, 10600 Page Avenue, Fairfax, Virginia, 22030.

Супруги Коллинз стали адвокатами для людей, подобных им самим, начали появляться в теле- и радиопрограммах, обычно вместе, объясняя всем, кто слушал их: «Вы понимаете, что мы теряем в этой стране? Понимаете, что мы теряем достойных людей, таких, как Сюзанна, которые могли бы стать нашим спасением в будущем? Неужели нам, обществу, до этого нет дела?»

— Все мы видим, что происходит, — говорил Джек. — Худшее из преступлений, которое может представить себе кто-нибудь из нас, — насильственное, жестокое убийство. Однако это случается постоянно. И поскольку сегодня мы великодушно обходимся с преступниками, поскольку система уголовного правосудия никуда не годится, мы открытым текстом заявляем: самое худшее, что происходит в нашем обществе, может быть прощено либо ограждено от сурового наказания. Вот почему мы видим, как парни выбрасывают друг друга из окон в Чикаго или убивают за кожаную куртку в Нью-Йорке. Убийство перестало быть серьезной провинностью. Когда же мы начнем оценивать его как подобает?

Джек потратил немало душевных сил, размышляя об этом, и теперь высказывает свои мысли, которые готовы поддержать многие из нас, сотрудников органов правоохранения.

— Похоже, в настоящее время людей возмущают только «преступления против общества» — угроза окружающей среде, расизм, политическая некорректность, несправедливое отношение к бедным и без-

домным. Все это обобщенные преступления, в которых не виноват конкретный человек. Понятие об индивидуальной провинности исчезло, забыто правило: «Я отвечаю за свои поступки, я несу ответственность перед кем-либо». Ничего подобного не осталось — ни личной ответственности, ни необходимости самому отчитываться за содеянное. Мы оказались в ситуации, когда преступники и их адвокаты могут заявить: «А чего ещё вы ожидали в таком обществе? Как, по-вашему, должен был поступить преступник?»

— Так что же такое общество? Общество — это люди, конкретные личности, которые должны отвечать за себя.

С того дня, как Седли Эли было предъявлено обвинение, единственное, к чему они стремились, было завершение процесса — эти слова не раз можно услышать от жертв насильственных преступлений и их близких. Пока процесс незавершен, пока подают апелляции, а исполнение приговора откладывается, пока выжившим приходится вновь переживать весь ужас на каждом заседании, появлении в суде, слушании Комитета по досрочному освобождению, страдания близких и выживших жертв не прекращаются.

На протяжении всего процесса супруги Коллинз замечали: в то время, как к каждому слову подсудимого внимательно прислушиваются, жертва преступления — обычно жертвы, поскольку в каждом преступлении их бывает несколько, — в буквальном смысле слова сбрасывается со счетов системы правосудия. Труди заметила в записной книжке: «Как могут люди проявлять жалость к нему после того, как они слышали про его ярость, узнали, как он обошелся с прелестной юной девушкой — притом безо всякой причины? Как может общество прощать такое, снисходительно относиться к подобным поступкам? Люди должны знать: преступник не заслуживает снисхождения».

В Теннесси, когда подсудимый вроде Седли Эли признается виновным и приговаривается к смерти, существует автоматическая подача апелляции в Верховный суд Теннесси. Средний уровень, апелляцион-

ный суд, пропускается. Этот процесс занял больше двенадцати месяцев, длился до октября 1988 года, поскольку требовалось подготовить протокол суда и устный текст апелляции. К тому времени у Эли появились новые адвокаты — Арт Куинн и Тим Холтон. В августе 1989 года, через два с половиной года после суда и через четыре года после убийства Сюзанны, Верховный суд Теннесси единодушно признал Седли Эли виновным и утвердил приговор.

Затем Куинн и Холтон подали стандартную апелляцию в Верховный суд США. В январе 1990 года требование о направлении обвинительного акта в Верховный суд было отклонено — следовательно, суд не

увидел в деле ничего, указывающего на допущенную ошибку. Судьи Уильям Бреннан и Тергуд Маршалл — оба давние противники смертной казни — согласились с мнением Верховного суда. Но, как оказалось,

при всех намерениях и целях волокита в системе правосудия давала себя знать. Казнь была назначена на 2 мая 1990 года.

Коллинзы тогда считали, что эта часть испытаний вскоре окончится, и, по крайней мере, придя на могилу Сюзанны, они смогут сообщить ей, что правосудие свершилось. Но они ошиблись. В сущности, Джек предсказывал такую возможность еще два года назад. В 1988 году он прочел речь судьи Верховного суда США Уильяма X. Ренквиста об отсрочках и повторах апелляционных процессов категории «хабеас корпус» в случаях со смертным приговором. Когда Джек понял, о чём идёт речь, он решил, что эта проблема может возникнуть и в их деле. Концепция «хабеас корпус» лежит в основе англо-американских представлений о законе и правосудии и восходит еще к XIV веку. Буквально это латинское выражение переводится как «у тебя есть тело» и применяется, когда заключенного представляют суду в определенном месте и в определенное время с целью выяснения правомерности его содержания под стражей. Это требование считалось основным оружием и защитой против незаконных арестов и заключения по

ложным обвинениям, против приговоров без суда и неправомочного осуждения. В сущности, это требование дает возможность каждому человеку, который содержится под арестом, подавать прошение о рассмотрении законности этого ареста.

В 1969 году, когда излагалось мнение Верховного суда в деле «Гаррис против Нельсона», судья Эйб Фортас писал: «Хабеас корпус» — основной инструмент для обеспечения человеку свободы против не-

правомерных и незаконных действий государства. Его определяющая роль признана Конституцией, в которой говорится: «Привилегия «хабеас корпус» не может быть отменена...» Охват и гибкость этого требования, его способность отвечать всем видам незаконных арестов, его способность идти напролом сквозь лабиринты форм и процедур, всегда подчеркивались и ревностно охранялись судами и законодателями. Сама сущность этой привилегии требует, чтобы её применяли с инициативой и гибкостью, жизненно важными для того, чтобы все «неудачные плоды» правосудия в пределах досягаемости были выявлены и исправлены». Никто из моих знакомых и не отрицает, что все это правильно, справедливо, как и должно быть. Но эту привилегию следует рассматривать в верном контексте. Требование «хабеас корпус», происходящее из англосаксонского общего права и узаконенное в нашей Конституции, относится к незаконному аресту человека либо исполнительными властями, такими, как президент, губернатор или главный прокурор, или же судом, не имеющим подобных полномочий. Эта привилегия не предназначена для лиц, которым законный приговор вынесен имеющим такое право судом.

Но в 1867 году Конгресс провёл статут, по которому это федеральное требование становилось доступным для заключенных штата, уже приговоренных судом. Согласно этому новому закону, заключенный

может сослаться на то, что его держат под стражей в нарушение Конституции, федерального закона или соглашения. Этот федеральный статут предусматривает дополнительное рассмотрение федеральным судом процесса, проведенного судом штата. Он не предусматривает это требование как способ заново рассмотреть факты, уже известные суду штата. Федеральный процесс предназначен, чтобы избежать таких проблем, как неправильное ведение процесса, недостаток равной защиты по закону, предубежденность судьи и так далее.

Именно о нарушении этого последнего требования, проистекающего из федерального статута 1867 года, писал судья Ренквист, особенно в связи со смертными приговорами. С его точки зрения, как и с точки зрения многих наблюдателей, федеральный апелляционный процесс тянется слишком долго, допускает слишком много повторов и прошений. В результате утрачивается надежность федерального апелляционного процесса, а решения судов перестают носить окончательный характер. Следует упомянуть еще один дополнительный элемент. На уровне суда штата также существует механизм апелляций, подобный федеральному «хабеас корпус». В сущности, хотя этот процесс называется «прошение об освобождении после приговора», его часто называют «хабеас корпус» штата». Это означает, что в случае процессов, завершившихся вынесением смертного приговора, как процесс Седли Эли, после того как высший суд штата подтвердил вердикт и приговор суда первой инстанции, приговоренный убийца может подать прошение об отмене обвинения или приговора на том основании, что в ведении процесса имелись существенные ошибки. Если суд первой инстанции отклонил прошение, тогда это решение тоже можно обжаловать в высшем суде штата, и так далее, до бесконечности — благодаря этому механизму «боковой атаки».

В июне 1988 года судья Ренквист назначил особый комитет по федеральным «хабеас корпус» в случае вынесения смертных приговоров. Этот комитет, возглавляемый бывшим судьей Верховного суда США Льюисом Ф. Пауэллом- младшим, подготовил отчет к августу 1989 года, предлагая ряд законоположений,чтобы устранить недостатки этой системы. В отчёте комитет Пауэлла отмечал, что для 116 казней, которые произошли в США с 1976 года, средняя продолжительность апелляционного процесса составила восемь лет и два месяца, а некоторые тянулись гораздо дольше. Большую часть этого времени занимал не сам процесс или обычные апелляции, а именно процедуры по федеральному «хабеас корпус».

До 1953 года таких задержек не наблюдалось. Но в деле «Браун против Аллена» Верховный суд впервые постановил, что федеральные суды в процедурах «хабеас корпус» имеют право рассматривать заново — с самого начала — те вопросы федерального закона, по которым уже было принято решение судами штатов во время тщательного судебного разбирательства. Этот случай открыл ворота для потока новых прошений, которые наводнили федеральные суды. В сочетании с попустительством со стороны многих федеральных судов в принятии прошений о пересмотре явно надуманных, повторных или незначительных вопросов и системой, в которой не хватает ни времени для подготовки дела, ни времени для решения суда, мы получили процесс, связанный с многочисленными отсрочками и нарушениями.

Адвокаты подсудимого и противники смертной казни скажут, что повторные расследования «хабеас корпус» необходимы, чтобы убедиться, что каждый процесс был проведен правильно, что в нем не были допущены случайно или умышленно какие-либо ошибки. Критики заявят, что Конституция гарантирует каждому из нас право на установленный порядок судебного процесса, и если какая-нибудь ошибка и упущение не оказали существенного влияния на решение присяжных, тогда этот процесс — просто тактика задержки, чтобы выиграть подсудимому несколько дополнительных лет жизни, которые он отнял у своей жертвы. Однако подобные проволочки продлевают страдания и боль членов семьи и близких жертвы, препятствуют завершению скорби.

За месяц до казни Эли его адвокаты подали прошение об отмене приговора, требуя дополнительного расследования ввиду явных упущений первых адвокатов подсудимого. Кстати, Хэнк Уильямс считал своих противников чрезвычайно компетентными юристами, хватающимися за каждую возможность и преимущество для своего клиента.

— Джонс и Томпсон — лучшая в округе Шелби команда защиты преступников, которым грозит смертный приговор, — утверждает он. — Оба они — очень умные, деятельные и опытные адвокаты.

Тот факт, что присяжные не купились на их доводы, не имел ничего общего с компетентностью адвокатов.

Когда судья У. Фред Эксли решил, что для удовлетворения прошения Эли нет серьезных оснований, наступил сентябрь 1991 года. Прошло еще полтора года. Однако Уильяме не винит судью — в сущности, он с величайшим уважением отзывается об Эксли. Судья предоставил Седли Эли все мыслимые возможности, так что приговор нельзя было отменить ввиду какого-нибудь упущения. Но Джек понимал: используя доступный по федеральным статутам и статутам штата «хабеас корпус», адвокаты Эли смогут откладывать приведение приговора в исполнение буквально до бесконечности. Скорее Эли умрёт от старости, чем на электрическом стуле.

Как считает Хэнк Уильяме, дело Сюзанны Коллинз — классический пример отсутствия правосудия. Суд присяжных за несколько часов принял требующееся от них решение. А системе правосудия понадобилось десять лет, чтобы разобраться в деле.

- Процесс превратился в нелепую игру. Буду откровенен с вами: это сущий кощмар.

Чем дольше Джек наблюдал за ситуацией, чем больше отслеживал апелляции Седли Эли, тем больше убеждался: суть проблемы — в необходимости реформы «хабеас корпус». В стремлении отомстить за дочь Джек столкнулся с главным философским и практическим вопросом: есть ли у жертв и их близких какие-нибудь права в системе уголовного правосудия? Большей частью структура

системы — которую она должна иметь в обществе, подобном нашему, — направлена на защиту прав подсудимого. Тогда встает вопрос: имеют ли право те, кто пострадал от преступления, на какое-либо облегчение своих страданий благодаря той же системе? Или другой: неужели права подсудимых и их жертв настолько противоположны друг другу, что их нельзя соблюсти одновременно?