Глава 3 Происхождение страха смерти

Источники, не относящиеся к жизненному опыту

Филогенетические источники

Shaler (168) рассматривает страх смерти в эволюционной перспективе. Он делает наблюдение, что для индивида свойственно быть объектом нападения со стороны окружающего мира; человек всегда вынужден жить в ожидании атаки, которая может сопровождаться болью и даже смертью. Следовательно, создания пугливые, до такой степени, что они могут расходовать излишек энергии на спасение бегством, с большей вероятностью сумеют уйти от опасности и, в результате, выжить. Их потомство наследует их робость, поэтому, благодаря естественному отбору, этот характерный признак со временем будет усиливаться. Таким образом этот процесс будет длиться до тех пор, пока все умные особи не станут пугливыми. В ходе эволюции у человека сохранилось значительное количество животного страха. Wilson (169) также убежден, что страх смерти является частью общего чувства опасности, организованной функцией сигнала тревоги, и принадлежит нашему органическому наследию. Он представлен соответствующим механизмом деятельности нервной системы, который при необходимости активизируется и вызывает состояние тревожности. У многих людей он развит так сильно, что их можно охарактеризовать как находящихся почти постоянно в неустойчивом душевном состоянии. Hall (155) также придерживается мнения, что этот механизм может неожиданно пробудиться и прийти в действие со значительной интенсивностью, иногда это происходит с определенной периодичностью. Паническая реакция, согласно Meerloo (170), возникает при неожиданном осознании человеком своей беззащитности перед опасностью, и этот страх является пережитком инстинктивной реакции на опасность в доисторические времена. Относительно страха смерти у беременных у Deutch (171) возникло впечатление, что в его основе лежит «нечто глубокое и примитивное» и что этот стихийный страх является «унаследованным женщинами».

Три разных основных тенденции могут быть идентифицированы в качестве источников страха смерти: инстинкт самосохранения, инстинкт смерти и инстинкт каннибализма.

Zilboorg (102) указывает, что даже сам термин самосохранение подразумевает усилие, направленное против разрушающей силы; аффекивным аспектом этого усилия является страх, страх смерти. Becker и Bruner (172) полагают, что если страхи, помогающие организму в борьбе за существование, могут быть названы страхами смерти, то тогда и младенец, и ребенок испытывают этот страх, не зная об этом. Отвращение к смерти можно рассматривать как составную часть любви к жизни, так как оба эмоциональных переживания являются проявлениями одного и того же импульса. Jelliffe (173) говорит (подтверждая мнение Hall (115), что страх смерти является оборотной стороной стремления к жизни и возникает при любом воспрепятствовании высвобождению энергии либидо. Santayana (174) также заявляет, что радикальный страх смерти есть ничто иное, как любовь к жизни. Эта любовь не является чем-то рациональным или основанным на жизненном опыте; это нечто эпигенетическое и спонтанное. Следовательно, попытки противопоставить какие-нибудь аргументы страху смерти, который является просто другим названием жизненной энергии или тенденции к самосохранению, будут тщетны и бесполезны.

Концепция инстинкта смерти Freud содержит парадокс: нас побуждает к смерти неудержимое влечение, но, тем не менее, «в подсознании, по-видимому, не содержится ничего такого, что могло бы придать содержание концепции уничтожения жизни». Если, как считал Freud, энергия инстинкта смерти должна быть воплощена в агрессию для того, чтобы сохранить жизнь, то разве не предполагается, что чувство опасности есть ничто иное, как отток энергии в другую область? И разве не осталось бы в подсознании ни следа от угрозы уничтожения? Klein (140, 175), как уже было отмечено, доказывает, что если признать наличие существования инстинкта смерти, то следует признать и наличие подсознательной реакции на него в форме страха смерти. Согласно мнению Federn (176), признание существования постоянной угрозы самоуничтожения помогает нам намного лучше понять природу тревоги. Boutonier (155), также убежден, что тревога связана с осознанием наличия инстинкта, который толкает нас навстречу несчастиям и смерти.

Любая другая концепция смерти как унаследованной тенденции, например, закон необходимости смерти Ehrenberg (16) или «танатропизм» Szondi (177), несет в себе предположение о подсознательном восприятии опасности.

Heilbrunn (178) спрашивает, почему молодой организм уклоняется от раздражителей как будто бы они являются ужасными разрушительными силами? Возможно, тревога может быть вызвана угрозой, обычно дремлющей в организме, но легко активизирующейся при воздействии сравнительно безвредных внешних и внутренних стимулов. Может ли этот основной страх быть унаследованным и соответствующим врожденной способности к тревоге? Можно предположить, что страх у животных происходит от опасения быть съеденным, и что человек в процессе филогенеза унаследовал этот страх. Тревога из-за возможности быть съеденным является для нас жизненно важным предупредительным сигналом, и с самого рождения присутствует в нашей психической жизни. Мифы, легенды и сказки изобилуют персонажами и историями, отражающими сильнейшие опасения быть проглоченным. Они являются попытками воплотить вечный, смутный ужас в образе чудовища. Напряжение тревоги из-за боязни быть съеденным убывает с уменьшением биологической беспомощности, но в травмирующих ситуациях резко увеличивается. Благодаря своему постоянному давлению и задействованию защитных механизмов динамическая сила этого страха глубоко проникает в нашу энергетическую систему.

Simmel (105) придерживается аналогичного мнения. Он уверен, что основой самосохранения служит инстинкт поглощения, и что его органическим источником является желудочно-кишечный тракт. Мы унаследовали тенденцию к поглощению от наших животных предков, а не от наших прародителей-каннибалов, которые просто передали нам ее. Все разнообразные агрессивные проявления, которые могут развиться в процессе жизни, есть ничто иное, как производное от примитивных требований желудочно-кишечного тракта. Уничтожение объекта путем его поедания служит целям самосохранения.

Итак, Jung утверждает, что все плохое влияние, оказываемое матерью, может быть приписано архетипу плохой матери; затем он делает поправку на существование действительно плохих матерей; и в конечном итоге он признает, что в большинстве случаев младенческих неврозов виноват реальный родитель, особенно мать. Я полагаю, что такова судьба всех архетипов в тех случаях, когда исследователь обращается от спекулятивных идей к клиническому анализу проблем поведения. Если и существует архетип «грозной» матери, разве не появился он в процессе развития человечества благодаря реальным матерям и их подлинным деструктивным появлениям?

Очевидно, коллективное бессознательное скрывает в себе не только зловещие, угрожающие смертью фигуры и символы, но также и древнейшие способы защиты от уничтожения. Henderson и Oakes (181) утверждают, что где бы мы ни встретились с темой смерти, будь то в постоянно повторяющихся мифах или сновидениях, можно сделать наблюдение, что она никогда не встречается сама по себе, как финальный акт уничтожения. Обычно это часть цикла, включающего в себя смерть и возрождение, или условие, необходимое для того, чтобы представить трансцендентальность жизни через опыт воскрешения из мертвых. Еще одна тема – тема инициации, благодаря которой появляется модель архетипа, позволяющего душе переместиться с одной стадии развития на другую.

В любом случае, все то архаическое в человеческой психике, что можно передать по наследству, а я полагаю, что такого довольно много, создано наглядно-действенным и наглядно-образным мышлением, сохранившимися у индивида в процессе онтогенеза. Возможно, происхождение архетипов в меньшей степени обязано филогенезу, чем инфантильным образам реальных людей и ситуаций. Если они и являются универсальными, то потому, что переживания, которые они отражают, встречаются у каждого поколения.

Экзистенциальное происхождение

Предпосылкой экзистенциальной онтологии является утверждение, что танатическая тревога появляется в процессе существования. Ее единственным источником является осознание ограниченности человеческой жизни во времени или полная уверенность в последующем небытии. Tillich (25) приводит краткое определение концепции:

«Первое суждение о тревоге таково: тревога – это состояние, в котором человек осознает возможность собственного небытия.… Тревогу порождает не абстрактное знание о существовании небытия, а осознание факта, что небытие является частью собственного бытия. Тревога появляется не из-за понимания того, что все преходяще, и даже не из-за переживания смерти других людей, а из-за того, что впечатления от этих событий накладываются на скрываемое от себя самого осознание человеком того, что он тоже должен умереть. Тревога – это ограниченность жизни, переживаемая как ограниченность собственной жизни. Эта тревога естественна для человеческого рода… Экзистенциально, каждый из нас понимает, что прекращение биологического существования означает полную потерю своего «я». Неискушенный ум инстинктивно понимает то, что формулирует искушенная онтология… Базовая тревога, тревога, возникающая, по причине ограниченного во времени бытия, перед угрозой небытия, не может быть уничтожена. Она принадлежит самому существованию».
Из этой формулировки трудно понять, является ли «осознание» ограниченности жизни во времени сознательным знанием о смертности человека, или оно является «скрытым», или даже «инстинктивным». В связи с этим возникает проблема онтологического происхождения танатической тревоги: хотя с философской позиции можно создать ее концепцию в чистом виде, эмпирически невозможно отделить этот источник тревоги от других. Инстинкт, по-видимому, является более существенной детерминантой, и его действие исчерпывающим образом объясняет природу тревоги, что делает лишним обращение к понятию Dasein, то есть образ жизни человека. Как можно отделить тревогу, приобретенную в онтогенезе, от тревоги архетипического происхождения? Может ли опыт рождения не создать прообраз ситуации, и разве не возможно, что определенные универсальные, или почти универсальные переживания младенчества, – на самом деле, само состояние младенчества, – создают тревогу, которая, по-видимому, присуща структуре жизни?

Обобщая теории о происхождении страха смерти, которое не связанно с личным опытом индивида, мы приходим к выводу о том, что до появления знания о смерти существовали, по крайней мере, некие предпосылки. Даже если мы в принципе отвергнем существование инстинкта смерти или родственных ему сил, таких, как коллективное бессознательное и онтологическая основа, у нас останутся инстинкт самосохранения и инстинкт каннибализма (или только инстинкт самосохранения). Но если бы существовали только филогенетические источники происхождения тревоги, она бы подчинялась стремлению к жизни. Тем не менее, мы знаем, что тревога может быть деструктивной, а также служить главной причиной патологических образований. Очевидно, что к биологической основе необходимо добавить жизненный опыт индивида. Этот опыт начинается с момента зачатия.

жүктеу/скачать 1.27 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: