Двадцатые годы

В 30-е годы контингент учащих­ся техникума достиг 136 человек, педагогический коллектив возрос до 25 человек. Местная комсомоль­ская организация насчитывала 35 членов.

По причинам как объективного, так и субъективного свойства развитие училища не могло идти без трений и временных отступлений. Здесь, как и во многих других учебных за­ведениях, применялись ошибочные методы в преподавании и обще­образовательных, и специальных предметов. Не дали положительных результатов ни «дальтон-план», ни «лабораторно-бригадный» метод, ни «метод проекта», насаждаемые в 30-е годы. К тому же все эти эксперимен­ты требовали особой оснастки, а в училище не всегда было самое необ­ходимое, не хватало оборудования, лабораторий и мастерских. Нала­женный учебный процесс нарушал­ся: учитель становился в положение консультанта, классно-урочная сис­тема занятий приходила в упадок. Вводились элементы самоуправле­ния. В штабы по приему и выпуску специалистов наравне с дирекцией входили и учащиеся. Представители ученических организаций участво­вали с правом решающего голоса в обсуждении учебных программ, в работе цикловых комиссий, что не всегда, мягко говоря, приводило к правильным выводам.

На преподавании специальных предметов не могла не сказаться и та острая борьба, которая шла в 30-е годы между художественными группировками. После закрытия Вху­темаса в педагогический коллектив училища влились некоторые худож­ники, ранее там преподававшие. Их взгляды не всегда совпадали с уста­новками техникума на воспитание художников в русле реалистического искусства. Возникали разногласия. Много ошибочного было и в учеб­ных планах. В учебном плане 30-х годов недостаточное время отводи­лось рисунку и живописи. В при­мечании к плану было сказано: «В предмете «технология живописных материалов» допускаются в порядке лабораторных занятий практичес­кие работы по живописи». Такое же место было отведено рисунку в пред­мете «пластическая анатомия».

Видимо, как проявление одного из «лабораторных опытов» и явилась пресловутая постановка – извес­тная натурщица Осипович в виде «обнаженной с красным флагом в руках». Как отголосок борьбы за новое искусство звучали сомнения отдельных педагогов в целесооб­разности преподавания станковой живописи, особенно на декоратив­но-оформительском отделении. В ряде случаев умение рисовать подменялось манипулированием условными элементами и формами. Преподавание оформительского дела скатывалось до узкого практи­цизма, где не признавалось ника­кого другого искусства, как только вывеска, витрина, лозунг. Вероятно, к этому времени относится неудача, постигшая училище при оформ­лении здания ГУМа к октябрьским праздникам. Декорация была сдела­на с явно левацким уклоном. Нагро­мождение геометрических форм и схематических изображений не ук­рашало здание. Правительственная комиссия, принимавшая оформле­ние, забраковала его, назвав «футу­ристическим издевательством над рабочим классом», а Демьян Бедный в своей обычной манере «прошел­ся» по этому поводу в центральной прессе.

В этой ситуации руководство и ве­дущие преподаватели училища ясно сознавали необходимость всеми возможными способами расширять культурно-образовательную базу с тем, чтобы все большее число учеников разной возрастной и социальной принадлежности было охвачено системой традиционного классического обучения. С 1930 года при техникуме начина­ет работать подготовительное от­деление – вечерние рабочие курсы. Кстати пришлись здесь известные постановления ЦК партии от 1931 и 1932 годов о перестройке лите­ратурно-художественных органи­заций, о работе средней школы, о преподавании истории и так далее. В расписание занятий по праву вошли теоретические дисциплины, соответственно увеличился и штат педагогов. В 1934 году открывает­ся детская художественная школа, взаимодействующая с училищем. Все это позволило резко поднять уровень профессиональной подго­товки и качество выпускных работ.

По-прежнему учащиеся и препо­даватели выступают с пропаган­дой искусства в воинских частях, участвуют в городских субботниках, в оформлении массовых револю­ционных кампаний. В октябре 1931 года и в мае 1932 года при оформ­лении трибун Каланчевской пло­щади и улиц Москвы (12 панно, 20 макетов) училище последовательно занимало первое место по городу.

30-е годы – это новый поворот в жизни страны: началась сплошная коллективизация сельского хо­зяйства. Городское население, как потребителя сельскохозяйственных продуктов, также не миновала сия горькая чаша. И вот живой пример из жизни училища. В одном из при­казов 1932 года читаем: «Учитывая, что заготовка хлеба и картофеля проходила в ожесточенной клас­совой борьбе с классовым врагом и его агентурой, которые пытаются сорвать план снабжения, то на­шим хлебом и картофелем должны пользоваться те, кто его заслужил, то есть ударник, а не прогульщик». Распределение продовольственных карточек и обеденных талонов про­изводилось с учетом дисциплины, посещаемости и работоспособнос­ти учащихся.

Но все равно молодость брала свое, а кроме того сохранным оставался дух русской интеллигенции, куль­турного подвижничества, носите­лями которого были преподаватели училища. Выпускник училища 30-х годов театральный художник и пе­дагог Сергей Лагутин вспоминает о той живой обстановке, которая царила в техникуме: учащиеся чувс­твовали себя хозяевами положения; при переполненном зале проводи­лись горячие собрания, торжествен­ные заседания, вечера художествен­ной самодеятельности, в которой принимали участие и преподавате­ли. Искренний интерес к занятиям специальностью объединял всех в неформальный творческий союз.

К работе в техникуме, хотя и на короткий срок, привлекались за­мечательные люди, педагоги вузов, известные и как крупные мастера и как авторитетные художники-теоретики. Владимир Андреевич Фаворский проводил отдельные занятия, отражающие определен­ные достижения и находки в теории живописи.

После закрытия изофакультета в 1922 году Крымов целиком отдался творческой работе, ища в ней под­тверждения своих теоретических положений. И только через двенад­цать лет живописец с осторожнос­тью и некоторыми колебаниями принял предложение поработать в училище. Предварительно им были поставлены определенные условия по подбору учащихся и мастерской для занятий. Поэтому группа, к ра­боте с которой приступил Крымов, была собрана из лучших учащихся различных отделений, которые должны были выпускаться как ху­дожники-станковисты. К четверто­му, последнему году здесь сложился серьезный коллектив, достаточно подготовленный и взрослый, чтобы с полным пониманием воспринять все творческие положения и су­меть реализовать их на практике. Это были учащиеся Петр Малышев, Федор Глебов, Виктор Киселев, Сер­гей Викторов, Юрий Кугач, Виктор Мельников, Николай Соломин, Дмитрий Домогацкий и другие – все впоследствии выросшие в крупных мастеров отечественного искусства, художников, добившихся призна­ния и успеха. На фоне хаоса, который царил в то время среди молодежи во взгля­дах на изобразительное искусство, четкие и ясные требования нового педагога сразу расположили к нему его учеников. Крымов не просто следовал установившейся еще в дореволюционной школе реалис­тической системе обучения, но, используя свой богатый опыт, внес в преподавание живописи свои методы. В постановках, простейших на первый взгляд, – картонная шир­ма с раскрашенными створками, белый куб с одной черной гранью, подсвеченный электрической лампой, или более сложный на­тюрморт – ставились перед учащи­мися определенные, очень точные задачи: верно видеть, отучаться от приблизительности, от заученности в изображении, доверять наблюде­нию. Большое значение придавал Крымов понятию тона в живописи: «Кто пишет картину тоном и верно передает его, умея при всем разно­образии оттенков сохранить общий тон, тот называется живописцем, – тоном Крымов называл степень светосилы цвета. – Верно взятый тон дает глубину картине, размеща­ет предметы в пространстве». Кры­мов учил писать среду, в которой находятся предметы, искать верные цветовые и тональные отношения. Он познакомил учеников со своим открытием «камертона» в живописи, каким является пламя огня, равное по светосиле белому предмету, освещенному солнцем. Основные положения данной теории легли в основу его метода обучения. Обладая большим педагогическим талан­том, он сумел увлечь молодежь и на простых примерах поставить перед ними сложные живописные задачи.

По настоянию Крымова срок обу­чения данной группы был продлен еще на один год, что позволило 13 выпускникам поступить без вступи­тельных экзаменов на второй курс во вновь организованный в Москве Художественный институт (в даль­нейшем – имени Сурикова). Это был поистине беспрецедентный случай, когда в училище специально для отбора дипломников приехали рек­тор института Грабарь, заведующий кафедрой живописи Иогансон, заве­дующий кафедрой рисунка Сергей Герасимов.

Однако следует отметить, что не все педагоги восприняли метод Крымова как откровение. Не всем импонировал мастер и как сложная личность. Педагогический метод Крымова был присущ лично ему, с его багажом знаний, разносторон­ностью, увлеченностью. У друго­го преподавателя это не дало бы нужного эффекта. Но творческая одержимость и самоотдача большо­го мастера сыграли существенную роль в признании высокого назна­чения педагога-художника. О Кры­мове – художнике и человеке – его учениками написано немало. Они с большой теплотой и благодарнос­тью вспоминают своего учителя. Выпускник училища и ученик Кры­мова Валерий Скуридин продолжил его дело в качестве профессора Института имени Сурикова.

Примерно в те же годы (1932 – 1936) композицию на оформительском отделении училища преподавал Яков Дорофеевич Ромас, талантли­вый мастер художественного офор­мления, ученик Крымова.

Советское оформительское искус­ство освобождалось к тому времени от причудливых символов, эмблем и аллегорий и сменивших их беспред­метных или конструктивистских форм, обращаясь к пластической ясности и наглядно-доходчивым художественным образам. Эта ли­ния определялась группой молодых выпускников Вхутемаса начала 30-х годов, среди которых был и Ромас. Он довольно быстро завоевал веду­щее место среди художников офор­мительского искусства: выполнял проекты праздничного оформления центральных площадей Москвы, оформлял внутреннюю архитек­туру метро, участвовал в создании экспозиций на международных вы­ставках, был главным художником ВДНХ. Его высокая художественная и общая культура привлекала к нему учащихся. К.Ф. Морозов вспомина­ет: «Особенность его педагогичес­кого дара выражалась в глубоком внимании и уважении к творчеству студента. Достижения студента ана­лизировались с особой тщательнос­тью, и раскрывались перспективы для дальнейшего совершенствова­ния дарования. Неудовлетвори­тельные работы оценивались с очень тонким и мягким юмором, с удивительной точностью раскры­вающим перед автором его прома­хи». Влияние Ромаса несомненно сказалось в улучшении оформитель­ской практики, которая стала более профессиональной. К празднова­нию Первого мая для завода «Серп и молот» учащимися были выполнены портреты, панно, крупные маски, фотомонтажи. Во всем этом ощуща­лась рука опытного руководителя.

Нельзя пройти мимо одной из круп­ных фигур в преподавательском коллективе 30-х годов, а именно художника-педагога Семена Ива­новича Фролова. Первоначальную художественную подготовку он получил в Училище живописи, ва­яния и зодчества по классу Серова, где был премирован заграничной поездкой по Италии и Франции, затем продолжил образование в Академии художеств в мастерской Репина. Тяготея к преподаватель­ской деятельности, окончил Вы­сшие педагогические курсы при Академии художеств с дипломом первой степени. В училище Фролов пришел в 1932 году, имея за плечами большой педагогический опыт, по­работав уже в школе Юона, в Инсти­туте изобразительных искусств и в Инженерно-строительном институ­те, где по кафедре рисунка получил звание профессора.

С.И. Фролов был из тех педагогов, что содействовали становлению в училище прочной художественно-методической базы. Будучи челове­ком высокой культуры, он вносил в преподавание рисунка и живописи стройность и логичность. Им были подготовлены программа по пер­спективе и пособие о взаимосвязи перспективы и рисунка. Его роль в совершенствовании учебного процесса и методики преподавания неоспорима. Она тем более ощути­ма, что Семен Иванович работал в училище длительное время, до кон­ца своих дней (он скончался в 1949 году 72 лет от роду).

В связи с воссозданием в 1933 году Всероссийской Академии художеств остро встала проблема дальнейшего развития высшей художественной школы. Однако теперь стало ясно, что без решительного укрепления художественных заведений средне­го звена невозможно решать задачи высшего образования. Поэтому в 1936 году было проведено мето­дическое совещание по среднему художественному образованию с приуроченной к нему выставкой работ учащихся техникумов в залах ленинградской Академии.

В основном докладе директора Все­российской Академии художеств, заслуженного деятеля искусств И.И. Бродского отмечалось в целом довольно плачевное состояние училищ страны, даже тех, которые раньше имели хорошие традиции и подготовили целую плеяду боль­ших художников (училища в Пензе, Одессе, Саратове, Казани). Бродский говорил о явном несовершенстве всей системы художественно­го воспитания, о недостаточной профессиональной подготовке в художественных училищах, что перестали находиться в непосредс­твенном подчинении Академии художеств. Разобрав представлен­ные на выставке работы, Бродский отмечает: «Вполне благополучно, в общем, обстоит дело на пятом курсе Московского техникума, рабо­ты которого говорят о неплохой постановке композиции и доволь­но высокой живописной культуре. Было бы удивительно, если бы этого не было, ибо не будем забывать, что техникум находится в Москве, в большом культурном центре, где есть у кого учиться. Работы Малыше­ва, Смирнова, Глебова, Киселева, Ку­гача, Мельникова и других говорят о том, что студенты знают, что такое картина, и умеют подойти к ней в своей работе». От училища в методическом сове­щании приняли участие преподава­тели К.Ф. Морозов, С.И. Фролов, Ю.Г. Ряжский, С.С. Алексеев. С докла­дом о структуре художественных училищ выступил Морозов. На осно­вании удачно проведенного опыта с подготовкой группы станковистов он призывал к увеличению срока обучения в училище до пяти лет, указывал на приоритет педагоги­ческого профиля, определял на­значение оформительской специ­альности как призванной решать задачи монументального характера. На совещании утверждались про­граммы по специальным предметам. Морозов выступал и на секционном заседании по проекту программ рисунка. Он ратовал за введение в программу рисунка по впечатлению и представлению, рисунка фигур в движении, за сочетание длительно­го рисования и штудии с кратков­ременным наброском. О значении композиции как источника позна­ния действительности говорил на совещании и Фролов. Конференция стала существенной вехой в жизни художественных училищ. Вновь появилась возможность увеличить штат педагогов и привлечь к работе известных, опытных, старейших художников.

В 1936 году на педагогическую ра­боту был приглашен замечательный живописец – певец русского пей­зажа Петр Иванович Петровичев. Для московского училища это стало большой удачей. Петровичев не был ни теоретиком, ни методистом, тем не менее его роль в развитии художественной школы представ­ляет несомненную ценность. Здесь сказывался его авторитет живопис­ца, выпускника Училища живописи, ваяния и зодчества, носителя живых традиций русского искусства конца XIX – начала XX века. Не меньшее значение имели человеческие качества преподавателя, умевшего завоевать уважение и любовь учени­ков чуткостью и добротой. Продол­жая педагогическую линию своего учителя Левитана, Петровичев внимательно относился к сохране­нию творческой индивидуальности учащихся, не навязывал им своей манеры письма. Он старался при­вить им любовь к искусству через любовь к пейзажной живописи. Вы­езжая на этюды с учащимися, обыч­но писал вместе с ними. Один из его учеников вспоминает: «Петровичев требовал не срисовывания, а глубо­кого понимания формы предметов, их сущности... не терпел никакой приблизительности в работе над натурой, требовал исчерпывающей конкретности в передаче формы, цвета и пространства». Петровичев продолжал преподавать в учили­ще еще в первые годы Великой Отечественной войны, совмещая педагогическую работу с активной творческой.

Среди имен преподавателей изоб­разительного искусства нельзя не упомянуть живописца Юрия Ге­оргиевича Ряжского, педагога по призванию.

Неординарной фигурой в коллек­тиве преподавателей-художников следует считать Антона Николаеви­ча Чиркова. Крупный, русоголовый, с привлекательной внешностью, он сразу располагал к себе учащихся. По воспоминаниям К.Ф. Морозова, Антон Николаевич был «непре­рывно работающим художником, искусством он жил всецело, учили­ще считал родным домом, к студен­там относился нежно и любовно, называл их «голубчиками», «милень­кими», тихий и восторженный, был легко уязвим... Обладал удивительно верным глазом на живописное да­рование в студенте». Чирков учился во Вхутемасе в мастерской Машкова и Осмеркина, в ранних работах был близок к первому. Его живописи присущи ярко выраженное духов­ное начало, иносказательность, душевная полнота; колорит работ насыщенный и плотный. Его искус­ство долго не было востребовано, и художник материально нуждал­ся. Были и претензии со стороны осторожной дирекции училища к отдельным его постановкам (натюр­морты), педагога упрекали в том, что они «противоречат коммунис­тическому воспитанию» (из приказа 1939 года).

В своих воспоминаниях Дмитрий Краснопевцев, выпускник учили­ща и знаменитый представитель московского андеграунда, впос­ледствии удостоенный на Родине престижной премии «Триумф», на­зывает Чиркова любимым учителем, который «учил не только живописи, рисунку и композиции, но и самым главным законам искусства — ис­кренности и любви к творчеству». Работы Чиркова были представлены на двух персональных выставках: в залах училища – в 1937 году и в Музее искусств народов Востока – в 1997. Скончался Антон Николае­вич в 1946 году, подорвав здоровье при росписи храма, и был похо­ронен по христианскому обычаю; провожала его большая группа уче­ников (за что они получили порица­ние от администрации).

Личности преподавателей обще­образовательных предметов также нередко оставляли значительный след в истории училища, определяя его особый культурный статус. С 1929 по 1938 год литературу и пе­дагогику в училище читал Александр Алексеевич Фортунатов, человек большой эрудиции и обширных знаний. На своих занятиях Форту­натов всегда искал пути сближения с дисциплинами, непосредствен­но формирующими художника. Его увлекательные уроки-лекции сопровождались музыкой и чтением поэтических произведений. Он прекрасно знал своих питомцев, глубоко вникал в воспитательные вопросы. Длительное время Фор­тунатов руководил педагогической практикой студентов. Рядом с ним трудились преподаватель истории Борис Александрович Скорупский, проработавший в училище более 30 лет, математик Степан Григорье­вич Чернышев, физик Семен Ефи­мович Сокотун и многие, многие другие.

Шли годы, выпуск следовал за выпуском, усложнялись програм­мы и ставились новые задачи. Все большее значение начинает прида­ваться изучению композиции. Если в учебных планах 20-х годов такого предмета вообще не существовало, то в конце 30-х – начале 40-х все чаще на методических совещаниях обсуждаются вопросы о том, можно и нужно ли учить композиции, кому поручать ведение этого предмета, какова должна быть программа. Первоначально композицию на педагогическом отделении вели преподаватели рисунка и живописи, которые в процессе обучения пос­тепенно подводили учащихся к этой области творчества. Темы брались свободные, а иногда предлагались целым списком по выбору, но и здесь не обходилось без идеологи­ческого давления. В приказе № 888 от 2 ноября 1939 года говорится: «Направленность и содержание композиционных работ должны воспитывать у учащихся безгра­ничную преданность делу партии Ленина – Сталина, преданность и любовь к своей Родине, к своему народу». Соответственно определя­лись темы курсовых и дипломных работ. К 25-летию Октябрьской революции предполагалось орга­низовать большую выставку на тему «Москва социалистическая». Война не позволила осуществить как этот, так и другие замыслы, разрушив уклад всей жизни.

А в предвоенные годы культурная жизнь училища была весьма разно­образна. Устраивались выставки, вечера, творческие встречи. Вы­ставки учащихся и преподавателей проходили в подшефной части, на предприятиях района. Был прове­ден конкурс на лучший эскиз эмб­лемы училища. Творческие встречи расширяли кругозор студентов, рас­крывали глаза на традиции русской реалистической школы живописи. К.Ф. Юон, П.И. Петровичев, С.И. Фролов делились воспоминани­ями о годах учебы, рассказывали о своих учителях – Левитане, Серо­ве, Репине, Васнецове. В училище состоялись персональные выставки с печатными каталогами преподава­телей-художников А.Н. Чиркова, В.Н. Руцая, С.И. Фролова, В.Р. Эйгеса. Выпуски 30-х годов дали отечест­венному искусству не один десяток интересных художников – живо­писцев, декораторов, оформителей. Назовем некоторых из них: живо­писцы Гапар Айтиев и Юрий Кугач, художник театра Алексей Пархо­менко – все трое лауреаты Государс­твенных премий; художник театра и кино Михаил Богданов; живопис­цы Федор Глебов, Виктор Киселев, Виктор Мельников, Николай Соло­мин; график Виктор Цигаль и мно­гие другие деятели изобразительно­го искусства.

На других курсах учебный 1940-41 год так и не был закончен. Началась Великая Отечественная война, а у студентов в это время был самый разгар занятий на пленэре.

Первые приказы по училищу воен­ного времени касались мобилизации в ряды Красной Армии. На фронт ушла большая группа преподавате­лей и учащихся. В народное ополче­ние вступили педагоги Д.И. Соколов, С.Е. Сокотун, Н.Н. Истомин – всего 16 преподавателей и 14 учащихся. Толь­ко за один 1941-42 учебный год было призвано на фронт 90 студентов.

Всего за годы войны на защиту Родины встали более 150 учащихся. Далеко не все вернулись с полей сражений. Горький список павших так и не был составлен. Вспомина­ются отдельные имена: студент вто­рого курса Алексей Редин, студент пятого курса Михаил Пчелкин... Они ушли на фронт и погибли, за­щищая Родину.

Училище перешло на военное по­ложение. Из отпуска были отозваны сотрудники училища, установлено круглосуточное дежурство, введена всеобщая обязательная подготовка по противовоздушной и противопо­жарной обороне; назначены ответс­твенные по выдаче продовольствен­ных карточек. 16 октября 1941 года поступило телефонное распоряже­ние из Московского областного уп­равления культуры: «Ликвидировать Московское областное художест­венное училище, всем сотрудникам выдать их личные документы, тру­довые книжки и произвести с ними окончательный расчет. Имущество училища сохранить». Поистине можно было растеряться, тем более что директор училища Е.Я. Марута к этому времени эвакуировалась. Училище фактически возглавили за­ведующий учебной частью Алексей Константинович Деулин и профес­сор Семен Иванович Фролов.

Развернувшееся наступление под Москвой изменило все. Уже 22 ок­тября 1941 года А.К. Деулин отдает приказ: «Всем сотрудникам училища приступить к исполнению своих обязанностей». Военные условия требовали сокращения срока обуче­ния. Было предложено произвести досрочный выпуск учащихся пятого курса – зимой, а четвертого – вес­ной следующего года. Дирекция и педагогический коллектив училища прилагали все усилия, чтобы произ­вести выпуск без ущерба для дела.

По списку в училище в 1942 году числилось всего 80 учащихся, рабо­тало 12 преподавателей. Однако, не­смотря на тяжелые условия, холод, занятия не прерывались. Для работы с живой натурой С.И. Фролов отдал под мастерскую свою квартиру в соседствующем со Сретенкой Уланском переулке. Каждый студент, приходя на занятия, приносил с собой полено для поддержания теп­ла. Несмотря на возраст и болезнь, профессор отдает кровь раненым, став донором первой степени. Два года спустя, в 1944 году училище отметило 40-летие художественно-педагогической деятельности этого замечательного человека.

Во время войны, как обычно, каж­дый учебный год начинался с ново­го приема учащихся и завершался отчетной выставкой. Художники-преподаватели не оставляли твор­ческую работу. Так, в 1942 году Петр Иванович Петровичев выезжает в только что освобожденный город Клин для выполнения зарисовок.

Всю войну вместе с коллективом училища был его художественный руководитель, старейший русский художник, лауреат Государственной премии, академик Василий Никола­евич Бакшеев.

Наконец пришла долгожданная Победа. В училище возвращаются демобилизованные из армейских рядов преподаватели и учащиеся. К 1946 году контингент учащихся уже достиг довоенного уровня. Но еще долгие годы последствия войны будут напоминать о себе. В 1950 году в приказах, освобождающих от платы за обучение, значится чет­верть всего состава учащихся. Это инвалиды Отечественной войны, дети погибших или пропавших без вести на фронтах Великой Отечес­твенной войны, сироты. Уходили на фронт мальчики, а возвращались умудренные суровым жизненным опытом взрослые люди. Возвраща­лись полные неистребимого жела­ния рассказать обо всем, что видели, что пришлось пережить. Таким рассказом становились курсовые, дипломные работы, зачастую – все последующее творчество. Примеров привести можно много.

На многих республиканских и все­союзных выставках экспонируются произведения белорусского худож­ника Петра Дурчина, посвященные подвигу защитников Брестской кре­пости. Дурчин был ранен на фронте, после демобилизации вернулся в Московское училище, где учился у Бакшеева, Петровичева, Бычкова. Все свое творчество он посвятил героико-патриотической теме, воспел величие подвига советского солдата. Это серия графических ра­бот «Брестская крепость», портреты Героев Советского Союза, картина «Крепость над Бугом» и многое дру­гое. Они составляют значительную страницу всей белорусской станко­вой графики и живописи.

Дорогами войны прошли студенты из Феодосии – Панченко, Могиль­ный, Шепель, студенты из Бело­руссии – участник боев за Брест Данелия, сражавшиеся в партизан­ских отрядах Бархатков и Романов (позднее – заслуженный деятель искусств). Будущий скульптор Константин Кошкин начал воевать рядовым, а кончил майором. Несколько персональных выставок состоялось у бывшего выпускника училища Андрея Овчарова. И не случайным оказался такой отклик: «Боевой путь солдата-пехотинца А. Овчарова завершился в Берлине. После победы он вернулся к пре­ рванной войной учебе в училище. С тех пор тема войны в творчестве художника занимает важнейшее место», – писала газета «Московский художник» от 24 ноября 1984 года. Художник-фронтовик А. Степанок поступил в училище уже после демо­билизации. Преподаватели Доб­росердов и Саханов помогли ему обрести мастерство, определить­свой художественный почерк. Годы сражений, потерь, ужасов войны обострили в нем чувство любви к родной земле... Излюбленным жан­ром живописца стал пейзаж. Анало­гично сложилась судьба художника из Подмосковья Алексея Соцкова, ученика Бакшеева и Авсияна. Объ­екты пейзажной живописи Соцкова разнообразны: это и Крым, и Север России, и Балтика. Его пейзажи воспевают гармонию человека и природы. Художник-фронтовик Юрий Пашкеев поступил в училище в 1938 году, а окончил его только че­рез десять лет. «Воевал, пережил все ужасы фашистского плена, бежал, снова воевал», – писал он о себе в газете «Московский художник». В дальнейшем он нашел себя в пре­подавательской деятельности.

Добровольцем ушел на фронт в военно-морской флот семнадца­тилетний Виталий Логинов (ныне профессор МВХПУ имени Строга­нова). Интересны его воспоминания о работе училища в годы войны: «В аудиториях было так холодно, что мы писали постановки в пальто и перчатках, замерзала вода, крас­ки, смоченные кисти, еще труднее было обогревать живую модель времянками – печурками из жести, но работали упорно, с энтузиазмом. Осенью 1941 года старшие учащи­еся выезжали для рытья окопов и противотанковых рвов на дальних подступах к столице, по ночам разгружали вагоны для города. Летом 1942 года учащиеся были направлены на трудовой фронт, на лесозаготовки в Рязанскую область. В свободные от работы минуты мы рисовали в альбомы, а по возвра­щению в Москву делали в училище композиции на эту тему. Некоторые летом работали в «скорой помощи», например Борис Успенский».

На выставке художников Подмоско­вья – ветеранов Великой Отечест­венной войны, открытой к 40-летию Победы, из восьмидесяти девяти участников тридцать один окончил Московское училище памяти 1905 года в разные годы – на фронте они были танкистами, летчиками, пехо­тинцами, награждены воинскими орденами и медалями.

Все эти годы (начиная с 30-х) наше училище подчинялось Московскому областному управлению культуры, что и было отражено в названии: Московское областное училище памяти 1905 года. Так что создание в 1947 году Московского областного союза художников стало для него значащим событием. К тому же ор­ганизатором Областного союза был художник и поэт Павел Александро­вич Радимов, преподававший в учи­лище. С 1928 по 1933 год Радимов являлся председателем и членом правления Ассоциации художников революционной России (АХРР). Это его усилиями и неуемной энергией удалось возродить принцип выста­вок передвижников. Об активной творческой деятельности Радимова свидетельствовало несколько его персональных выставок.

Радимов был избран первым пред­седателем Московского областного союза художников. Большинство членов Областного союза в течение долгого времени составляли наши выпускники, а председателями и членами правления были Алексей Ратников, заслуженный художник РСФСР, Анатолий Чалов, Николай Беляев и другие профессионалы, в разное время окончившие училище.

В первой выставке Областного союза, приуроченной к юбилею Октября (1947 год), принимали участие и студенты училища. Первая премия по училищу была присужде­на учащемуся третьего курса Юрию Анохину за эскиз «Старая Моск­ва»; позднее автор стал известным художником, членом Московского областного союза.