Французские кинорежиссеры
жүктеу/скачать 3.81 Mb.
|
| Пьер Лепроон
Pierre Leprohon PRÉSENCES CONTEMPORAINES CINÉMA Современные Paris 1957 ФРАНЦУЗСКИЕ КИНОРЕЖИССЕРЫ Перевод с французского ИЗДАТЕЛЬСТВО ИНОСТРАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ Москва 1960 Перевод Л. M. Завьяловой, M. К. Левиной и Б. Л. Перлина АННОТАЦИЯ В предлагаемой читателю книге, написанной французским киноведом П. Лепрооном, даны творческие портреты ряда современных французских кинорежиссеров, многие из которых хорошо известны советскому зрителю по поставленным ими картинам. Кто не знает, например, фильмов «Под крышами Парижа» я «Последний миллиардер» Рене Клера, «Битва на рельсах» Рене Клемана, «Фанфан-Тюльпан» и «Если парни всего мира» Кристиана-Жака, «Красное и черное» Клода Отан-Лара? Творчеству этих и других режиссеров и посвящена книга Лепроона. Работа Лепроона представляет определенный интерес как труд, содержащий большой фактический материал по истории киноискусства Франции и раскрывающий некоторые стилистические особенности творческого почерка французских кинорежиссеров. Рекомендуется специалистам-киноведам, преподавателям и студентам искусствоведческих вузов. Редакция филологии и искусства ОТ РЕДАКЦИИ Лучшие произведения киноискусства Франции — страны, создавшей одну из наиболее развитых кинематографий мира, — хорошо известны советским кинозрителям. Знакомство с киноискусством французского народа началось у нас еще до войны, но, пожалуй, только в послевоенные годы, когда неизмеримо укрепились наши культурные связи с Францией, широкие круги советских зрителей смогли по-настоящему оценить великолепное мастерство французских киноработников. С большим успехом на экранах Советского Союза прошли такие французские фильмы, как «Битва на рельсах», «У стен Малапаги» Р. Клемана, «Если парни всего мира» Кристиана-Жака. «На окраинах Парижа» Р. Клера, «Плата за страх» А. Клузо, и многие другие. Все более крепнут творческие контакты между советскими и французскими деятелями кино. Свидетельством плодотворного творческого сотрудничества французских и советских кинематографистов явилась недавняя совместная постановка франко-советского фильма «Нормандия-Неман», воскрешающая один из славных периодов боевого сотрудничества советского и французского народов в годы борьбы против общего врага — немецкого фашизма. Этот фильм как бы символизирует прочность уз, издавна связывающих наши народы и дающих богатые плоды в области борьбы за развитие передового гуманистического искусства. 5
Предлагаемая вниманию советского читателя книга известного французского кинокритика П. Лепроона «Современные французские кинорежиссеры» рассказывает о творчестве лучших мастеров кино-искусства Франции, способствовавших расцвету французской национальной кинематографии. В книге прослеживается развитие творчества таких крупнейших режиссеров, как Рене Клер, Жан Ренуар, Марсель Карне, Кристиан-Жак, Рене Клеман, Клод Отан-Лара, Анри Клузо, Жан-Поль Ле Шануа, имена которых хорошо известны советским зрителям. Учитывая чрезвычайно широкий круг вопросов, затрагиваемых в книге, не будет преувеличением сказать, что данный труд П. Лепроона представляет собой очерк истории французского кино в целом. Характерной чертой книги является также обилие источников, использованных автором при написании работы. Лепроон цитирует труды кинокритиков и историков кино Ж. Садуля, Ж. Кеваля, Б. Ландри, сценариста Ш. Спаака, режиссера Р. Клера. В книге использованы также многочисленные статьи по вопросам кино из различных французских журналов. Иными словами, работа Лепроона заслуживает внимания не только как труд, из которого советский читатель почерпнет много сведений о творчестве крупнейших французских режиссеров: в ней содержится богатый материал, позволяющий познакомиться с различными направлениями и течениями во французской кинокритике, с теоретическим наследием лучших французских кинематографистов. Познавательная ценность книги Лепроона несомненна. Ее сильной стороной является богатство содержащегося в ней фактического материала, тщательность киноведческого анализа, стремление автора выделить то ценное, что составляет основу творчества упоминаемых режиссеров. Но было бы, конечно, ошибкой не видеть за этими достоинствами книги ее серьезных недостатков. Это прежде всего касается самой методологии искусствоведческого исследования. Лепроон — буржуазный 6 ученый, ему чужд подлинно научный, марксистский метод истолкования явлений киноискусства. Отсюда известный эстетизм автора в оценке творчества отдельных режиссеров, поверхностная, в ряде случаев чисто описательная, субъективная характеристика их деятельности. Особенно ощущается отсутствие анализа общественной среды и условий, в которых творили мастера французского кино. А именно в творчестве их и находят свое отражение настроения, думы и чаяния различных слоев французского населения, пережившего бурные годы Народного фронта, годы борьбы с гитлеровской оккупацией. Многие из произведений французских режиссеров могут быть поняты только в связи с общественно-политическими движениями во Франции 30—50-х годов. Следствием эстетской, формалистической позиции автора явились, с одной стороны, недооценка ряда высокохудожественных, поднимающих большие социальные проблемы фильмов, а с другой — выпячивание таких работ, в которых действительность отражена сквозь призму субъективно-эстетских взглядов их авторов. Вот несколько примеров. Характеризуя творчество Р. Клера, Лепроон упоминает его фильм «Последний миллиардер». Этот фильм получил известность во всем мире как выдающееся произведение прогрессивного французского киноискусства. Но в книге он оценен лишь с точки зрения его соответствия эстетическим установкам Лепроона. Вместо подчеркивания социальной направленности фильма, в сатирической форме бичующего буржуазный парламентаризм, Лепроон ограничивается отдельными замечаниями в духе той буржуазной прессы, которая стремилась принизить значение этого фильма. Не смог Лепроон дать объективную оценку и такому выдающемуся произведению Ж. Ренуара, как фильм «Марсельеза». Недостатки методологии киноведческого анализа помешали ему понять все своеобразие этого фильма, порожденного бурной эпохой Народного фронта. В ряде случаев, особенно там, 7 где речь идет о французском кино периода гитлеровской оккупации, Лепроон выступает перед читателем как кинокритик, ратующий за развитие национальной французской кинематографии. Это, безусловно, положительная сторона книги. Но Лепроон оказался бессильным понять, что именно те слои французского народа и те его вольнолюбивые традиции, которые нашли отражение в «Марсельезе», могут сыграть решающую роль в отстаивании национальной независимости Франции и ее культуры. Отсюда явно необъективная, абстрактно-эстетская оценка этой работы Ренуара. Ошибочные методологические установки стали помехой и в общетеоретических изысканиях автора. Так, в книге много внимания уделено «поэтическому реализму» — творческому стилю режиссеров Карне, Дювивье и др. Но, излагая его сущность, автор опять впадает в формализм, рассматривая в конечном итоге «поэтический реализм» как совокупность стилистических приемов. Между тем данное течение во французском кино, как известно, представляет собой чрезвычайно сложное явление идейно-эстетического порядка. Особенности «поэтического реализма» проистекали из особенностей мировоззрения той части французской буржуазии и буржуазной интеллигенции, которая оказалась в стороне от магистральной линии развития политических событий во Франции в 30-х годах. Конечно, говоря о «поэтическом реализме», Лепроон должен был коснуться его идейно-эстетических корней. Книга Лепроона требует к себе критического отношения со стороны советского читателя. С целью помочь лучше разобраться в достоинствах и недостатках книги редакция в виде послесловия публикует статью искусствоведа С. В. Комарова и комментарии Б. П. Долынина. В них содержится материал, который может быть использован читателем при изучении истории французского кино, этой неотъемлемой части культуры великого французского народа. 8 Абель Ганс В этой книге, анализируя творчество «ныне здравствующих современников», мы попытаемся разобраться в актуальных проблемах кино — своеобразного языка искусства, всегда пребывающего в состоянии бурного развития. Мы не говорим здесь о Жане Эпштейне* (так же как и о других уже умерших выдающихся деятелях кино — Жермен Дюлак*, Жаке Фейдере*, Жане Виго*), хотя его фильмы и статьи оказали влияние на творчество тех мастеров, которых мы рассматриваем, на творчество ветеранов кино и тех, кто последовал за ними. Все они, может быть даже не отдавая себе в этом отчета, многому у него научились. О заслугах Жана Эпштейна много говорилось на торжественном вечере, устроенном по инициативе Французской синематеки в зале Дворца фестиваля в Канне. В числе выступавших был и Абель Ганс, старший боевой соратник Жана Эпштейна. Он произнес. взволнованную речь, из которой мы позволим себе здесь привести несколько выдержек. В них видно не только желание поставить имя Жана Эпштейна перед именами тех, кто в наши дни иногда в столь различных направлениях продолжает начатое им дело. В какой-то мере эти выдержки говорят и о цели данной книги, цели, заключающейся в том, чтобы на примерах тяжелого и зачастую горького труда на ниве этого коллективного искусства, про- 1В. П. Лепроон 9 изведения которого никогда ne являются до конца плодом индивидуального творчества, показать, что оно обязано все-таки отдельным личностям, двигающим вперед развитие средств его художественной выразительности и техники. «Что представляет собой киноискусство без людей, которые являются его творцами?»—задал вопрос Жан Эпштейн. Но послушаем самого Абеля Ганса: «Для того чтобы изумить нас, этому подлинному и редкому гению1 следовало бы работать в области чистого мышления и абстракции. Но таинственные силы затянули его в зубчатые колеса кинематографии, и, пока он пытался вразумить механизм, тот наносил ему одну смертельную рану за другой— автомат душил изобретателя. Несомненно, что, повинуясь верховным жрецам, вершащим во мраке судьбу человека, Жан Эпштейн мог бы подавить в себе художника и мыслителя и жить, как простой смертный; но он предпочел жертвенную смерть жизни, купленной ценой проституирования своего искусства». Подобную драму переживают в той или иной мере все творцы произведений для экрана, в их числе и в первую очередь Абель Ганс, который, начиная свое выступление в Канне, воскликнул: «Мой голос надорван, мысль растеряна и жалкие слова лишены силы; я задыхаюсь от набившейся в рот земли, меня тоже убило французское кино: перед вами мертвец, говорящий о другом покойнике». И, действительно, Абель Ганс не снимал уже свыше десяти лет. Его далеко идущие замыслы не нашли своего воплощения на экране, и можно было подумать, что этого человека, чей пророческий гений вознес «седьмое искусство» на еще не виданные
10 высоты, обогнала экономическая, психологическая и техническая эволюция кинематографа. Когда в последние годы появились такие «технические новшества», как широкий экран и стереофония, многие ли из нас вспомнили, что Абель Ганс изобрел тройной экран еще в 1927 году, а в 1934 применил звуковую перспективу? Однако существенно не то, что он опередил развитие кинематографа на 25—20 лет; главное, что и сейчас своей концепцией поливидения, рассматриваемого как своеобразная изобразительная симфония, этот ветеран французского кино продолжает идти впереди тех, кто ищет новое, а его прежние опыты не только не превзойдены, но по своему уровню остаются выше современных. В частности, по прошествии тридцати лет тройной экран фильма «Наполеон» остается самой смелой и самой многообещающей попыткой решить проблему широкого экрана. Нет, Абель Ганс не умер. Вновь выйдя из мрака забвения, грозившего его поглотить, он предстал перед нами со взором провидца, с непоколебленной верой, со спасенными от гибели обрывками своих произведений, богатство которых и по сей день приводит в изумление. Три года назад Клод Мориак воздал ему должное па страницах «Фигаро Литерер». Открывая беседой с Гансом рубрику «Беседы с... » в «Кайе дю Синема», Жак Риветт и Франсуа Трюффо выразили чувства молодого поколения и предоставили Гансу приятную возможность высказать свои мысли о будущем кинематографа. Одновременно с этим парижский кинотеатр отвел несколько недель для повторной демонстрации его фильмов. Ганс вновь присутствовал в Венеции, в Сан-Пауло, и этого присутствия было достаточно, чтобы дать хороший ответ тем, кто делал вид, что его не знает. И, наконец, величественный призрак Наполеона 11 1В*
Бонапарта, извлеченный из могилы и свыше полугода не сходивший с экрана «Студии 28», оказался для современной публики и критики своего рода откровением. После десятилетнего скромного молчания Абель Ганс снова среди нас, он отнюдь не остался в прошлом своего творчества, он ушел вперед—бодрый, со взором, устремленным в будущее того искусства, безмерные возможности которого он всегда провидел. Сейчас, как и тридцать лет назад, его замыслы далеко выходят за те рамки, которыми обычно ограничивают этот таинственный способ воссоздания жизни. Таким образом, Ганс — звено, связывающее прошлое с будущим. Его творчество уходит своими корнями к самому первому периоду существования кинематографа... 1911 год... В ту пару аппарату братьев Люмьер было 15 лет. Едва закончился этап «живых картин», а Абель Ганс уже связал с этим механизмам свои замыслы молодого литератора. Характер его первых дебютов помогает понять, как возникла первая французская школа кинематографии— школа, пришедшая к новому виду искусства через литературу и театр. Абель Ганс родился 25 октября 1889 года в Париже на улице Монмартр. Частично его юность прошла в Бурбонэ, откуда была родом его семья. По окончании начальной школы он зачисляется стипендиатом в коллеж Шапталь. Его литературные способности проявляются рано. Ганс публикует сборник поэм «Палец на клавише», затем пишет пьесу «Дама озера», для которой Ролан Манюэль сочиняет музыку. Под влиянием лирики Д'Аннунцио Ганс сочиняет пятиактную трагедию в стихах «Самофракийская победа» и посылает ее Саре Бернар. Пьеса привлекает внимание великой актрисы и благодаря ей в 1914 году принимается 12 к постановке в «Театр Франсэ». Однако война помешала ее сценическому воплощению. Чтобы заработать на жизнь и сблизиться с деятелями театра, Ганс наряду с литературными занятиями исполняет небольшие роли на сцене, а с 1909 года, когда ему исполнилось 20 лет, — в кино. Его первой ролью был, по-видимому, Жан Батист Поклей в фильме «Мольер», поставленном Леонсом Перре* для фирмы «Гомон». Он сыграл также брата Макса в одном из фильмов Макса Линдера. Но его устремления шли гораздо дальше. Он пишет сценарии, которые Гомон принимает к постановке: в 1910 году — «Паганини», «Конец Паганини» и «Преступление деда», поставленные Луи Фейадом, одним из крупнейших режиссеров того времени, «Красная гостиница», «Трагическая любовь Монны Лизы»; в 1911 году— «Сирано и Д'Ассуси» и «Лунный свет при Ришелье». Три последних фильма были поставлены Капеллани*. По другим сценариям Ганса фильмы сделаны Камилем де Морлоном*. Но Абель Ганс рассчитывает сам ставить свои фильмы. В 1912 году он основывает киностудию и уже в качестве режиссера снимает свой первый фильм «Плотина». Осуществив постановку еще трех фильмов, Ганс возвращается к деятельности сценариста и пишет для «Фильм д'ар»* «Санитарку» (1914). В августе 1914 года Абель Ганс был мобилизован и прикомандирован к армейской кинослужбе в сентябре 1915 года он освобождается от военной службы и возобновляет прерванную работу в кино. Луи Нальпа* ссужает ему пять тысяч франков и дает пять дней сроку для съемки фильма «Драма в замке Акр». В последующем фильме «Безумие доктора Тюба» Абель Ганс пытается создать оптические эффекты, о которых давно мечтал. Режиссер применяет кривые зеркала и использует другие смелые технические приемы, которые пугают продюсера. Фильм не выходит на экран, и Ганс возвращается к благонравным историям, выдержанным в духе того времени. 13 В конце этой книги в разделе фильмографии можно ознакомиться с перечнем этих первых фильмов Абеля Ганса. Вскоре молодой режиссер вновь пытается осуществлять свои замыслы, смелые не только в техническом отношении, но и по тематике. «Право на жизнь», «Зона смерти», «Матерь скорбящая» — фильмы, относящиеся к 1917 году, и даже «Десятая симфония» (1918) ныне сохранили только историческую ценность. Тем не менее они уже содержат то, чем будет характеризоваться творчество этого режиссера и сценариста (Ганс почти во всех случаях сам пишет сценарии для своих картин), то есть те достоинства и недостатки, которые он так и не сумел уравновесить в художественном единстве. Напротив, и те и другие будут возрастать по мере роста мастерства Ганса и развития его таланта. Будучи самоучкой, Ганс в юности бессистемно знакомился с идеологическими и философскими концепциями, литературными теориями и романтическими идеями и в таком эклектическом источнике черпал темы для своих картин. Это было тем более опасно, что форма, в которую он хотел их облечь, была еще далеко не выработана. Как и всем кинорежиссерам того времени (как Гриффиту* и Чаплину в Америке), Гансу придется ковать технику выразительности кино при помощи орудия, предоставленного ему наукой. По размаху своих дерзаний эти творцы стоят на уровне эпохи Возрождения, но их искусство — еще на уровне каменного века. Вот почему в наши дни не приходится сетовать на характер этих первых фильмов — на их склонность к мелодраме, напыщенность, наивную символику. Важно, что при всем их несовершенстве и недочетах постепенно вырабатывался язык, который послужит средством не только для передачи действия (как в первые двадцать лет существования кино), но также и для выражения чувств и мыслей. 14 Именно это окажется главным вкладом Ганса в киноискусство. Ряд движущихся изображений он попытается использовать для достижения новой драматической выразительности, для создания искусства, способного вызывать эмоции с помощью средств, которые присущи лишь ему одному. Именно благодаря этому фильмы, созданные Гансом с 1920 по 1926 год, во времена первой французской школы немого кино*, навсегда останутся в числе важнейших фильмов той эпохи, и даже сейчас они поражают своей удивительно богатой изобретательностью. Недаром Луи Деллюк*, самый проницательный критик того времени и тоже режиссер-новатор, готов был простить выспренний стиль «Десятой симфонии» ради пластической выразительности некоторых ее эпизодов. В том же году в фильме «Я обвиняю» (1919), в этой пламенной защитительной речи, не лишенной, впрочем, мелодраматизма, стиль Абеля Ганса раскрывается уже полностью — тут и отсутствие чувства меры, и выспренность, но в то же время и лиризм и еще не виданная сила воздействия. А с фильмом «Колесо», поставленным в 1920—1923 годы, кинематографический гений Ганса утверждает себя окончательно. Наряду с «Наполеоном» «Колесо»— самое значительное произведение Абеля Ганса. Лучшие кадры этих фильмов не потеряют ценности при всех эволюциях кино, так как в них — сама суть кинематографии. «Колесо» входит в программу киноклубов. Правда, вряд ли можно судить об этом фильме по тем жалким обрывкам, которые демонстрируют любознательной молодежи (чаще всего с измененной скоростью проекции, что нарушает первоначальный ритм произведения)1.
15 В оригинальном варианте «Колесо» состояло из четырех серий, каждая из которых была рассчитана примерно на два часа экранного времени. В сокращенном варианте сюжет фильма может показаться неубедительным, но в полной копии он вполне оправдан. Несмотря на недостаток вкуса, заметный в некоторых частях (сцены, сделанные в цвете, — еще не самое худшее), и навязчивые повторы, фильм в его первоначальном виде давал возможность оценить всю значительность этого незаурядного произведения. Известно почти достоверно, что ни полной копии фильма, ни даже негатива авторского монтажа не сохранилось. Однако не лучше ли было бы все-таки показывать не сокращенный вариант картины, а ее фрагменты по возможности полностью? Сюжет «Колеса» — Ганс назвал его «трагедией современности» — история машиниста Сизифа, полюбившего девушку, которую он подобрал еще ребенком во время несчастного случая на железной дороге. Сизиф становится соперником собственного сына: оба любят Норму. Подобный сюжет давал Гансу возможность воспроизвести «атмосферу», обусловленную профессией Сизифа: паровозы, рельсы, клубы дыма. Трагедия стала зрительной поэмой, позволив автору проявить свое творческое воображение в области «техники». Таким образом, с точки зрения выразительных средств «Колесо»—одно из важнейших произведений немого кино. Мастерски применив все находки своих предшественников, от Мельеса* до Гриффита, Ганс доводит до предела силу воздействия кинокадра. «Мы уже видели поезда, мчавшиеся по рельсам с безумной скоростью, которая достигается благодаря хитрости киносъемки, — писал в ту пору Рене Клер, — но никогда еще мы не были так захвачены: кресла партера, оркестр, зал — все, словно пропасть, втянул в себя экран»1. 1Рене Клер, Размышления о киноискусстве, М., 1958, стр. 48. 16 «Создавать впечатление через ощущение» призывала в те же времена Жермен Дюлак. К этому и стремится Ганс, впервые применяя «ускоренный монтаж» в знаменитом эпизоде «бешеного поезда». Здесь впечатление нарастающей скорости достигается не в самом кадре, а посредством монтажа планов, становящихся все более короткими по мере развития действия, то есть посредством ритма изображений. Это постепенное сокращение длины планов дает зрителю ощущение неуклонно нарастающей скорости поезда и ужаса перед неминуемой катастрофой. Другой пример «ускоренного монтажа» в том же фильме: падение Эли в овраг. Ощущение головокружительного падения усиливается психологическим моментом. Это падение показано не со стороны, а через картины прошлого, проносящиеся в последних мыслях жертвы. Здесь кинематографическая техника служит для передачи внутреннего состояния героя. Следует подчеркнуть важность этих сейчас уже почти не используемых находок, дававших киноискусству возможность двигаться вперед. Они не утратили своей ценности и для будущего. Такого рода изменения ритма, производившие сильное зрительное впечатление, которое можно сравнить с эмоциональным воздействием музыки, применялись не как самоигральные эффекты. Они выявляли драматизм ситуаций или психологию персонажей и, следовательно, составляли элементы стиля. В фильме «Колесо» каждый эпизод тесно связан с предыдущим или последующим, подобно тому как в живописи один цвет оживает только в сочетании с другими. Ярко бросается в глаза и симфоническая композиция этого монументального произведения, в котором используется разный «счет». Первые части фильма своим быстрым, отрывистым темпом передавали ритм жизни Сизифа среди машин, увлекавших его к трагической развязке. В последних частях темп снижается, становясь размеренным, замедленным и во внешнем действии, и в развитии 17 трагедии персонажей, и, наконец, замирает на склонах Монблана, завершаясь на фоне вершин своего рода lamento finale — танцем Нормы, как бы заслоняющим смерть Сизифа в его одинокой хижине, подобно тому как танец Терри в фильме «Огни рампы»1 скрывает смерть Кальверо. жүктеу/скачать 3.81 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|