Гамма: ilanal
жүктеу/скачать 0.82 Mb.
|
Западный БерлинЗа окном тянулась ощетинившаяся ветками полоса. Тут и там зелень рвали белые и светло-желтые вышки, перекрученная проволока проводов. Пожилая пара напротив вовсю предавалась ностальгии, видно, они давно не были в Берлине. Прочувствованные воспоминания раздражали неимоверно. Ничего, увидите, как хозяйничают в городе коммунисты, поубавится восторгов. Эрик поправил на коленях чемодан, с тоской покосился на табличку «Не курить» – до Берлина еще час. Проще всего решить, что испорченный мальчишка нес сущую муть. Понахватался идеек от приятелей, в компаниях, почитающих Элвиса и подобных ему кумиров бисексуальность в ходу. На здоровье, только пусть Ральф проказничает не в своей семье, не лезет, куда не просили. В Бруклине Ральф терпеть не мог американку Рут, угрюмо зыркал на девушку, когда она к ним заходила, раз намеренно выплеснул ей на юбку лимонад. И не расстроился, когда роман тихо скончался, как всем надоевший престарелый родственник. После объяснения с Рут Эрик долго бродил по никогда не спящим улицам, стараясь вызвать в себе толику сожалений. Вспоминалась гладкая тонкая шея, круглая коленка под летящей юбкой, завиток, выбившийся из фальшивого «хвостика». Терпеливое ожидание. Рут надеялась на свадьбу, глупо отрицать, в первый месяц знакомства с ней флердоранж, черный костюм и розовый невкусный торт не пугали. Новый континент, новый город, работа, колледж для него и Софьи, школа для Ральфа, невеста… Рут не чета прежним интрижкам, пыхтенью в темноте, торопливым объятьям; и случайная подружка не удивится сброшенной вместе со штанами кобуре, не рассердится, если гость исчезнет перед рассветом. Невеста – это серьезно, так учили в еврейской общине Лодзи. Да мало ли, чему там учили. Еще не началась зима, а Эрик уже сменил три конторы, необдуманно принявшие служащего без специальности, и изучил все бары в окрестностях их крошечной квартирки. В витринах, в толстых стаканах дешевого стекла ему виделся белый халат, небрежно наброшенный поверх форменного кителя. Франц Хелленген иногда заходил в экспериментальный блок, хотя, в общем-то, результаты опытов ему доставляли в отгороженные от лагеря апартаменты. Входил, брезгливо стряхивая пепел прямо на пол, крепко сжимал сигарету губами. Досадная инспекция для лаборантов, для узников… штандартенфюрер не любил промедлений, незавершенность его оскорбляла. Изредка его подчиненные отворачивались, Лоша как-то вывернуло на очередной протокол наблюдений, но Хеллинген оставался бесстрастен. Подопытные не теряли сознания, так полагалось по регламенту. Люди кричали, и, даже когда специальным раствором им замазывали рот, бетонные стены гулко дробили стоны. Хеллинген барабанил пальцами по железному столу, приказывал ввести очередную дозу, увеличить уровень излучения. На скулах вздувались желваки: «Быстрее, господа, быстрее и аккуратней!» Что-то желтое, нестерпимо обыденное и почти без запаха течет в желоб, капает на металлическое покрытие. Кровь – привычней, кровь – не так дико, кровь – рваным стуком в висках, из-под ногтей, ночью на стене барака, и разбитый кулак почти не болит. Вывернутая серо-белая рука ловит воздух, тянется к кителю, Хеллинген отступает. Санитар Крамер лупит дубинкой по скрюченной кисти. Все, желтое перестало течь, эксперимент окончен. Эрик Леншер… нет, бессловесный лагерный номер, которого когда-то так звали, должен подать чистый бланк протокола, где его почерком указаны место, дата и время. Хеллинген очень высокого роста, из-за плеча не видно, умер ли тот, на столе. «Мистер, вам уже достаточно. Мы закрываемся», – усатый американский бармен склоняется над ним, осуждающе глядит на осколки стекла. Виски катастрофически не хватало, что поделаешь. Всего виски Нью-Йорка не хватит. Будь Рут польской еврейкой, она б никогда его не бросила. Пожалуй, проглотила и драку на танцах, испортившую ей настроение. Косой взгляд, или ему показалось, что рыжий здоровенный детина нарывался, или он себе придумал… изуродовать небритую харю, вложить в удары все воскресные вечера в барах этой благословенной страны – и после с наслаждением закурить. К избитому неслись полицейские, а Эрик праздновал минутное избавление от призраков. К счастью, Рут выросла на идеях о равенстве и достоинстве, потому инициатива принадлежала ей, иначе пришлось бы самому сообщать, что свадьба не состоится. Жених возвращается в Европу, вот так. Серый купол вокзала вынырнул из белесых облаков. Цоо стеклянно-стальной громадой навис над суетящимися людьми, и Эрик пожалел, что назначил Нейтану встречу в этой сутолоке. Рядом с деловыми берлинцами двое никуда не спешащих мужчин привлекут лишнее внимание. Эрик двинул локтем какого-то немца с кожаным чемоданом, копающегося в проходе, и спрыгнул на платформу. Пахло мазутом и дымом, и сердце сменило ритм. Ральф со своими бреднями может катиться куда подальше. Не нравятся женщины? Ему не нужны ни женщины, ни мужчины, пусть только Лош приведет к Хелленгену. Секс одноразовая чушь, годная для разрядки – не все ли равно, с кем и где? В возрасте Ральфа слишком носятся с гормонами, надо было сразу сообразить, не пережевывать воспоминания. И к черту. Нейтан законопослушно читал газету под перекрестьем балок. Невысокий, полноватый – типичный горожанин среднего класса. Главное, не поворачиваться к копам лицом – на фасаде Нейтана крупными буквами светилась история берлинских облав тридцатых годов и месяцы, проведенные в Дахау. После прихода к власти Гитлера Нейтан удачно замазал происхождение, благо, еврейство за ним числилось весьма отдаленное. В концлагерь он угодил за спекуляции на черном рынке, и в Дахау Нейтана вдруг осенило, что наци мешают его бизнесу. Торговлю консервами и отрезами ситца следовало сохранить любой ценой, потому Сопротивление радостно приняло в объятия отпетого мошенника. Друзья-коммунисты считали его немцем, и Нейтан переквалифицировался – на убийствах тоже можно делать деньги. Бесценный человек. Они кивнули друг другу с пяти шагов. Нейтан не стал сворачивать газету: на раскрытой странице чье-то бойкое перо несло по кочкам красных за помощь арабам в Суэцком канале. Привет борову и парням с востока. Эрик не вникал, чем боров помешал израильской разведке в их шашнях с Англией и Штатами, в сущности, слабость парней с востока оказалась кстати. Израильтяне не могли повязать борова сами, силенок не хватало, вломиться в гостиничный люкс в Берлине – это вам не почту в Египте взрывать2. Высушенные солнцем типы вышли на Нейтана, а через него на Эрика, давили на долг крови, а после прижимисто шуршали марками. Пришлось намекнуть, что сионистский долг ничего не значит для трех французов и одного немца в его группе, и для четырех евреев война с арабами – тоже звон далекий. Парни с востока удвоили плату, видно, боров им слишком насолил. Холодной зимней ночью отчаянно отбивающийся «груз» усыпили, вытащили из номера и, аккуратно упаковав, привезли по указанному адресу. Принимая благодарности, Эрик подавлял желание спросить о Шимоне Маргалите. Не все ли равно, сажает ли черноглазый живчик апельсины или подкладывает мины? Маргалит научил его играть на тех струнах, что заставляют дрожать каждую жилку, прочее не так уж важно. – Выписка с твоего счета, – Нейтан протянул ему конверт, глубокие морщины на лице собрались в замысловатый иероглиф, – не обманули кибуцники. Знают, что мы им еще понадобимся. Ребята ждут на квартире в Веддинге, хотят обсудить с тобой операцию. Есть мнение об отсрочке. Если Нейтан говорит «есть мнение», значит, это мнение его собственное. Старый прохиндей. Жаль, что придется спорить. Хорошо, что всякие возражения он выбьет из группы загодя. – За Лошем следят, Эрик, – мошенник понизил голос, уткнулся носом в газету, – наши заметили каких-то ублюдков. Ходят за Лошем по всему маршруту, меняются раз в полсуток. По виду немцы. Бывший унтерштурмфюрер СС, лаборант блока номер четырнадцать Йозеф Лош отменно прятался. Слинял от русских в сорок пятом, пересидел Нюрнберг, втер очки западной полиции, коль скоро она не слишком разыскивала наци, и занялся благочинной торговлей химикатами для фармакологии. Поднатаскался в Аушвице по всяким снадобьям. Сдал Лоша закадычный приятель Зееман, после того как Эрик прижал его щекой к трубе отопления в том подвале. Зееман орал, будто Лош живет в Западном Берлине, вполне обустроенный, и знается с бывшим боссом Хеллингеном. Шлет ему письма, и тот отвечает. Где искать Хеллингена обмочившийся поганец не знал, или страх перед штандартенфюрером оказался сильнее боли. Эрик из Веймара готов был ехать в столицу, но полиция помешала. Ему припаяли всего лишь соучастие в зверском убийстве – так немецкие газеты писали о задохнувшемся Зеемане. Смешно, палач очень быстро отправился в мир иной, не в пример тем, кого он потрошил в медицинском блоке. Врачи в Аушвице обожали чудо воскрешения из мертвых, вторичный «продукт» вновь укладывали на железный стол. – Ерунда. Кто б ни пас Лоша, мы возьмем его раньше. Подумай, он наверняка хранит в сейфе выручку от своей торговли, куда с таким прошлым соваться в банк. Ты же хочешь добраться до его денег? – А ублюдки? – Нейтан прятался за испещренный типографскими значками лист. – Что если это Штази? – Штази ловит наци для виду и не полезет за каким-то младшим офицером в Западный Берлин. Ну же, Натан, я ведь могу обойтись и без тебя. Мошенник помалкивал, поджимал в гузку морщинистый рот. Легко сгибать тех, кто гнется, кто не решил до донышка, до судорог в сведенном горле… если не с нами, то против – принцип Шимона Маргалита отлично работал в сороковых; в пятидесятых бесконечно приходится напоминать, что значит воля. Иногда Эрик думал, что из-за этого они с Шимоном и разбежались по разные стороны океана. Ни один не смог подчинить другого. ****
Ночь медленно накрывала небо, пятная густо-синим монотонный ряд заборов. В макушку лета в Берлине прохладней, чем в провонявшем бензином Нью-Йорке, но Эрику было жарко, словно в цеху той конторки, откуда он уволился, даже не получив расчет. За длинным логом, где так удобно прятаться, что-то ритмично лязгало, усиливая сходство. Фабричный Сименсштадт, слепленный из послевоенных руин, клепал свои болты и гайки и в сумерках. Еще одна удача – шум их прикроет. Эрик беззвучно хлопнул себя по шее, отгоняя щекотное прикосновение. Комары тоже не торопились на ночлег, а тонкий свитер – плохая защита. – Жрут, гады, – Роже приподнялся на локтях в траве, стряхивая кровопийц. Рановато они оцепили склад Лоша, обычно тот приезжал часам к десяти. Можно подождать в оставленном у дороги «фольксвагене» Нейтана, но Эрик хотел видеть, как наци явится в свое хранилище. Ребята четко отследили ежедневный маршрут дорогого Йозефа. Утром тот целовал жену и детишек – в коттедже, на одной из застроенных модернистскими кошмарами улиц, – садился в бежевый «БМВ» и катил в свой офис на Курфюрстендамм. Там Лош торчал до шести-семи часов, после чего отправлялся на склады – проверять наличие заказа. Отмеченные им химикаты по утрам вывозили рабочие, и Лош приглядывал. Распорядок нарушался только по воскресеньям, когда утомившийся от трудов праведных бывший лаборант позволял себе партию в карты и несколько кружек пива в неприметном заведении «Соломенная шляпа». Бизнесмен средней руки, заботящийся о престиже, но не высовывающийся вперед. Женушка Лоша посещала церковь и клуб вышивальщиц, дети – хорошую гимназию, а по выходным папаша возил их на карусели или в зоосад. Пастораль, мечта тысяч и тысяч. Пусть перед смертью сука узнает, как, баюкая черную культю, говорил о своей семье совершенно седой старик в блоке номер четырнадцать. Старику стукнуло тридцать и поседел он, когда Лош и Зееман по приказу Хелленгена облучали его своими аппаратами, после ампутируя пораженные конечности. Как назло, Эрик забыл имя того человека, но вот лицо и искалеченное тело не стирались. Брать Лоша у дома или на забитой народом Кудамм – абсурд; оставались склады. Широкий овраг, небольшие, но густые перелески, лабиринты заборов, глухие стены складских контор, трава по колено… идеально. – А, черт! – Роже всегда был болтлив, точно ученик начальной школы. Лежать на брюхе в траве, щелкая комаров, и держать рот на замке – для него непосильный подвиг. Роже – это заплеванный перрон, стылый ветер, разделенная на двоих папироса. И общее понимание: им некуда возвращаться. Глупо не использовать такое сходство. – Заразы! Садануть трепача по спине, чтоб заткнулся, но Эрика опередили – цепочка замерших в траве людей зашевелилась, послышались смешки, а Роже сдавлено икнул. – Искусаю так, что комары покажутся ангелами! – ну да, Аарон способен и укусить почище подзаборной шавки. Он из старой группы, еще с Лодзи. Один из тех, кого Эрик и Маргалит делили, как делят имущество разводящиеся супруги. Дурацкое сравнение, Ральф бы оценил. Но Аарон принимал самостоятельные решения только в драке и по-прежнему бегал к Эрику за всяким пустяком: советоваться. Крайне полезное качество. – Ууу, курвы пропитые! Кончай пихаться, не то обласкаю стволом. Между ног или в сопелку, уж как сложится… – Андреас по кличке Штырь – пронырливый берлинец, умеющий подобрать отмычку к любому замку. Мать Штыря – странно представлять, что такие родятся от женщин, а не вырастают из отходов на свалках – гестаповцы увели прямо из очереди за продуктами. Домой она не вернулась, и голод выгнал мальчишку беспризорничать. На груди у Штыря профиль бандита Гладова3, так отвратительно наколотый, что по необходимости обладатель татуировки выдает морду то за Тельмана, то за Гитлера. Штырь и вывел их на Зеемана, втерся в доверие. Рвал на груди рубаху, доказывая, что скупка краденого на пару с бывшим эсэсовцем – суть идеалов национал-социализма в кризисные годы. – Monsieur, votre expression ne chassera pas les moustiqus, mais elle attirera des passants. Veuillez vous taire, s’il vous plaît4, – изыскано вежливый Мишель преступает правила этикета лишь в малом: он не заговорит по-немецки даже перед расстрельной командой. Как-то раз Мишель показал Эрику, что сотворили с ним в парижской охранке. Толстые рубцы на месте мошонки убедили: этот не отступит никогда. – Хватит щипаться! Я ведь уже заткнулся! – А чего мы тебя слышим, а, Роже? Штырь, погладь его своим «вальтером»! Его ребята, собственная группа, собранная после того, как Эрик уверился: на поиски Хеллингена в одиночку ему не хватит целой жизни. Жизнь, к слову, обещала стать весьма короткой, ибо наци не беспомощные младенцы. Каждая выслеженная тварь огрызалась с яростью зверя, защищавшего уютную берлогу, без команды их не возьмешь. А теперь шутливая перебранка шепотом звучит для него, словно голоса марсиан в радиошоу, песенки Элвиса или уговоры Зоси. Почему? Черт побери, почему? Война прокатилась по ним равно, они близки, будто братья, так должно быть… и каждого из ребят Эрик обменяет на сведения Лоша. Без колебаний. Зашуршала смятая трава, кто-то полз к нему из хвоста цепочки. Ночь уже хозяйничала в Сименсштадте, в спину тускло светили фонари заводика, лязганье стало громче. Перед складом Лоша тоже зажегся фонарь – его они вырубят, когда начнут. – Тихо, придурки! Шеф, послушай… – Беньямин Кальман годился Эрику в отцы и единственный из группы сохранил незапятнанное перед законом имя. Если Нейтан отвечал за финансы, то Беня – за оружие и технику. Перед операцией он всучил Эрику «кольт», что сейчас приятно холодил бедро. – Давай переиграем, – Беня вечно лез с изменениями в последний момент. Может быть, потому, что в сороковом замешкался и не вывез семью из Варшавы. С женой и сыновьями он так и не простился, последнее, что помнил: как их заталкивали прикладами в вагон. Эрик не рассказывал Кальману о схожести биографий – с той разницей, что сам он четко знал, в каком крематории сожгли его мать. Похоже, Беня считал шефа полупомешанным авантюристом. – Отвезем Лоша за город, допросим без спешки. Не надо нам таких эксцессов, как с Зееманом. Все твое нетерпение, Эрик… Амплуа заботливого дядюшки неизменно бесило, но грызню придется отложить. Лош вот-вот появится – и так задержался минут на двадцать, будто чувствует засаду. Зеемана они прикончили в людном районе, любопытные заметили чужаков, донесли в полицию. Когда Эрика арестовали на трамвайной остановке, у него под курткой цвели бурые пятна – бывший лаборант постарался, измазал, как на бойне. – Не суетись, Беня, – если кто-то еще следит за Лошем, промедление загонит их в ловушку, – не ты же получил срок за всех. Притащим гада к машине, отвезем в ближайший перелесок и потолкуем. Он хотел добавить «и труп зароем под елями», но оборвал себя. В вязкой, звенящей комариной охотой тишине внятно скрипнул замок, хлопнула стальная дверь. Эрик припал к земле, вжавшись грудью в прелую мягкость. Человек на узкой площадке возле склада возился с ключами, сейчас выйдет на тропинку… Выследив Лоша, Эрик едва узнал свою цель. В лагере лаборант казался молодым, теперь это был грузный, лысоватый бочонок с пивом. Но в прошлом Лош отменно стрелял, нечего расслабляться. Все, запер склад – пора. Иглы впились в подушечки пальцев, больным восторгом перехватило глотку. Эрик оттолкнулся от края оврага и побежал. Следом вскочил Мишель, секундой позже Аарон и Штырь. Лош обернулся резко, взмахнул руками, но заорать ему не дали. Эрик еще успел заметить, как Штырь влез на плечи товарища, вмазал булыжником в фонарь и уже в полной темноте навалился на обтянутую жесткой тканью спину. Тяжелый, сука, не свалишь! Лош двинул ему локтем по ребрам, захрипел и стал падать – на ногах у наци висел Мишель. Вдвоем они повалили тушу на хрустящий гравий дорожки, и Эрик потянулся в карман за «кольтом». Врезать слегка по темечку, уймется! Что-то грохнуло над головой, завизжало, ударившись в столб. Пся крев, стрельба… еще и еще! Лош заворочался, как зажатый льдинами корабль, выдернул руку, в тусклых огнях заводика блеснул металл. Горячий вихрь хлестнул по щеке. Лош промазал. – Парни, уходим! Роже? Выстрелы гуще, чаще, звонче, а в упор в него целится Йозеф Лош. Вслепую, мразь, целится, потому что не видно ни черта, и Эрик ударил наугад рукояткой «кольта» – туда, где должна быть рожа наци. Несколько человек скачками неслись к дорожке, а они тут разлеглись, как на пляже – лупи не хочу. Палить, лежа навзничь, тот еще цирк, но Эрик сделал три выстрела – через лог, где они прятались, в неясные движущиеся тени. Один из бегущих схватился за живот и рухнул в траву. Есть! Не понять, что это за люди, но первый точно есть. Эрик привстал на коленях, вцепился в куртку Лоша, попробовал потянуть. Неподъемная свинья! – Линяем, твою мать! – это уже Штырь, длинноногий, тощий, сигает прочь по кустам. Тени все ближе, пули ложатся рядом. – Ha-a-a!.. Monsieur, je suis tué, pardonnez-moi5... – Мишель! Стонет беззвучно, но и в этом грохоте разберешь. Парни удрали, и правильно, теперь он как призовая мишень для неведомой своры. Бросить Лоша и ходу!.. Но Эрик не может бросить, да и драпать ему уже некуда. Впереди огонь и сзади… со складов, точно! Яркий свет шрапнелью слепит глаза. – Прекратить стрельбу! Я сказал: прекратить! – по-немецки, с рокочущим акцентом, раз услышав, не забудешь. В сорок пятом они кишели тут, как черви в могиле. Американцы. Две стаи сходятся вплотную, размазывают друг друга через неподвижные тела Мишеля и Лоша. Эрик перевернул обмякшего нациста на бок, пристроил «кольт» и с осатанелой ненавистью разрядил обойму в пылающие фонари. Какого хрена америкашкам и этим, другим, понадобился мелкий мучитель? Мне он нужен, мне! – Суки! Редж, проверь Томми, кажется, он того… эй, немчура, раскатаю, как в Нормандии! Сложить оружие! Шорохи, щелчки, замирающий в траве топот. Мощные лучи шарят по кустам, отскакивают от беленых известью складских стен. Кажется те, первые, смотали удочки. На дорожке чья-то белобрысая башка тонет в темной луже. Смысл прикидываться падалью?.. Подойдут, проверят и все равно прикончат. Эрик, стараясь двигаться незаметней, потянулся к мертвому Мишелю, осторожно взял аккуратный «вальтер». Безалаберные французы всегда следили за оружием, а теперь Мишель лежит с оскаленными в небо зубами. – Вроде убрались… Редж, посмотри тех, на дороге. Беннет, Ренли, вы – в овраг! И чтоб каждый фут обыскали. Редж – здоровяк, и этот, с командирским басом, тоже. Прут с упорством и беспечностью танков. Не ждут, что ускользнувший от расплаты нацист дорого им обойдется. Эрик извернулся разозленной кошкой, вскочил, «вальтер» не дрогнул в вытянутой руке. Отлично. Передний америкашка крутнулся на месте, взвыл. Так вам, не суйтесь, куда не звали! Тот, что командовал, ринулся навстречу, подняв оружие… Софья выкарабкается сама, она сильная, она сможет… – Нет, Майк! – кто-то невысокий, в вязаном свитере, и шустрый, пся крев. Повис на здоровяке, не давая прицелиться. – Ты начнешь отчет с описания того, как перестрелял всех свидетелей? Мы же не знаем, кто напал на Лоша! Майк, ну, прекрати! Директору такое не понравится. – Что тут знать?! – Майк бодался, стараясь стряхнуть невысокого. – Это драный в жопу коммунист, и он зацепил моего парня! Пусти, Чарльз, твою мать! Чертов миротворец в свитере прыгнул к Эрику, встал прямо перед ним, задрав вверх растопыренные ладони. Просто ночь кретинов. Влепить ему пулю легко, как чихнуть, и «вальтер» жадно заходил ходуном. – Значит, мы зря сутки кисли в самолете? – говорит размеренно и спокойно, будто не заметил ствола между лопаток. – Я не уеду из Берлина, не выяснив, есть ли за всеми россказнями правда. Прости меня за сомнения в твоей компетентности, Майк, но до сих пор я слушал чистейший бред. Этот человек зачем-то хотел убить Лоша, и я намерен дознаться… и он не коммунист, штази появились позже. Штази, директор, америкашки… они вляпались в операцию двух разведок. Йозеф Лош… теперь уже дохлый Йозеф Лош – живые не валяются неподвижно и с открытыми зенками – был бы польщен. Разменная монета, нацистская шушера, ценная только почтовым адресом штандартенфюрера Хеллингена, невероятно. Невысокий обернулся к Эрику, поймал его взгляд, моргнул, будто ожегшись. – Мистер, отдайте мне пистолет. Все кончено. Разговаривать станем в другом месте, вы согласны? – Чарльз, ты б занимался своими пробирками! – командир по имени Майк еще кипятился, но уверенность типа в свитере действовала, как охлаждающий душ. – Навязали мне ботаника, вот же!.. – Биолога, – поправил невысокий и медленно протянул руку к «вальтеру». – Не сомневаюсь, документы Лош прятал где-то на складе. Мистер, если вы хоть немного в своем уме, то отдадите мне оружие. Вдруг еще успеем проверить?.. вы попадете под юрисдикцию ЦРУ, мы сличим наши данные. Йозеф Лош – серьезный преступник. В своем уме? Да кто здесь сумасшедший? Не идиот ли, лезущий под дуло и не принимающий в расчет, что нападавшие могут оказаться банальными грабителями? Еще недавно банда Вернера Гладова держала в страхе берлинских толстосумов и частенько орудовала в этом районе. – Не успели! – америкашка, которого звали Редж, метнулся к уходящей на шоссе тропинке. Остальные напряглись – в звездной свежести высоко и весело ревели сирены. Оказаться в полицейском участке, гхм, под юрисдикцией ЦРУ, куда как приятней, чем там же, но в качестве уличного громилы. Эрик пожал плечами и вложил нагретую рукоять в чужую ладонь. ****
Чувствовалось, замотанный офицер не знал, что делать с задержанными. После короткого разбирательства полиция согласилась опечатать и оцепить склад Лоша и отправить наряд к нему в дом и в контору. И теперь старший смены поглядывал на американцев и Эрика так, словно мечтал, чтоб улов сегодняшней ночи без затей испарился. Впрочем, он внимательно записал телефоны, продиктованные багровым от злости Майком, – утром за цээрушниками явится консул или еще какая-нибудь шишка. Все это ни грамма не касалось Эрика Леншера. Он выспится в камере, и будь все… ему светит новый срок, а Лош убит, и Хеллингена не достать! – Имя? – Чарльз Фрэнсис Ксавье. – Год рождения? – Тысяча девятьсот двадцать восьмой. Седьмого июня. Смотри-ка, они с психом в свитере почти полные ровесники, только Эрик родился в апреле. В конце войны им обоим было по семнадцать, интересно, чем занимался тогда Чарльз Фрэнсис Ксавье? Наверняка, менял воротнички на школьной форме и гонял в этот их непонятный американский футбол. – Место постоянного проживания? – Округ Колумбия. США. Офицер закашлялся, очевидно, прикидывая, не выкинут ли его со службы за арест парней из ЦРУ, а Ксавье беспокойно оглянулся на Эрика. Будто боялся, что трофей провалится сквозь стену вместе со скамьей, на которой сидит. – Цель приезда в Германию? Ксавье улыбнулся с любезностью конферансье: – Об этом вам лучше поинтересоваться у моего руководства. Полицейского делишки заокеанской разведки столь очевидно смущали, что он поспешил перевернуть страницу в увесистой книге учета и кивком велел психу освободить стул. – Следующий… имя, год рождения?.. Эрик опустился на еще теплое сидение и только тут заметил повисший лохмотьями рукав. Синтетическая дешевка не вынесла передряг – рядом с приличными пиджаками Майка и его парней, роскошным свитером Ксавье даже одежда выдает в нем чужака. Он неспешно закатал рукава до локтя и с удовольствием сообщил: – Эрик Роуз, тысяча девятьсот двадцать восьмой, место рождения – город Кале. Американское гражданство с тысяча… – Ну и скунс! – верзила Майк сплюнул на пол. – Возись с ним!.. Ксавье не обратил внимания на возмущенный вопль, он явно чему-то радовался. После взрыва в лодзинском лагере немецких военнопленных рожи группы Маргалита украшали двери комендатуры, и оборотистый Шимон сменил своим людям документы. Эрик, Софья и Ральф стали детьми погибшего при бомбежке Кале английского коммерсанта, и потом при выдаче «грин-карты» возникло куда меньше вопросов. – Так вы, э… с этими господами? – полицейский скептически потер кончик носа. – Мы тщательно все проверим… – О, да, – Ксавье как-то умудрялся выглядеть одновременно воодушевленным и слегка скучающим, – он, несомненно, с нами. Офицер, вы уж позаботьтесь, чтобы мистер Роуз никуда не делся до утра, договорились? – Цель приезда в Германию?.. – дежурный захлопнул книгу, раздраженно ткнул пальцем в обитые зеленым дерматином створки. – Вызовите там… капрал, в камеры их! ****
Чтобы разместить важных гостей по двое, младшие чины сноровисто согнали вместе юнцов с остекленевшими от выпивки глазами и пожилых тертых карманников. Кому-то предстоит насыщенная ночь, а если Ксавье не накроется своей вязаной дрянью и не заснет в углу, Эрику тоже будет не до отдыха. Капрал в мятой пилотке захлопнул зарешеченную дверь, все затихло, только в конце коридора о края стакана казенно позвякивала ложка. К рассвету им притащат жиденький кофе с ломтем хлеба, какой-нибудь джем… Он наизусть знал порядки подобных заведений, ничего другого за все свои двадцать восемь лет не выучил. Сейчас бы они уже зарыли выпотрошенного Лоша, заказали билеты туда, где скрывается Хеллинген, пусть хоть в Бразилию, хоть в Африку – денег достаточно, спасибо борову и израильтянам… Эрик вцепился в собственное запястье, выкрутил кожу посильней. Не помогло. Ни черта не помогает! Ксавье поерзал на жесткой скамье, разгладил брюки на коленях. Сытый америкашка, не разобравший, куда вломился! – Эрик, вы позволите?.. Пока у нас есть время, быть может, вы расскажете… – Да пошел ты!.. Что ты знаешь, кретин? Жаль, не пристрелил! Цээрушник развернулся всем телом, подался вперед. Не заорал, но губы его дрожали. – Я знаю. Поверь, я понял! Ну поверь мне, пожалуйста! Снова моргает так, будто ему самому больно, до костей продирает. Натуральный псих. – Чего? Не смей меня обрабатывать!.. Всем плевать… Холодные пальцы сомкнулись вокруг исцарапанного запястья. Быстрый, сволочь! Ксавье вывернул ему руку, потянул к свету. Тусклая лампочка под потолком мигнула, вдруг ей стыдно смотреть на синие цифры… да, лампочке бывшей гестаповской камеры! Эрик вырвался, недоуменно уставился на шестизначный номер. Он слишком к нему привык. Ксавье задышал почти над ухом. – Я сразу заметил, еще там, у складов. Ты был в… Освенциме, да? В отделе штандартенфюрера СС Франца Хеллингена? Он проводил опыты над заключенными: радиация, химическое оружие, вирусы… – Ксавье запнулся, с усилием сглотнул. Ему мерзко говорить о таком, физически отвратительно, будто это его уложили на стол, прикрутили ремнями, будто это он никуда не сбежал от серых башен. – Эрик, наши цели схожи. Я могу помочь. – Чем ты поможешь? И на кой черт вам Хеллинген? Вам и штази? – Эрик взъерошил взмокшую челку, со злостью удержал нервозный жест. Его редко вот так срывало, почти никогда… – Думаю, штази явились за тем же, что и мы. Документация Хеллингена, описание опытов, хронология, таблицы и формулы. И показания Йозефа Лоша. Ты и твои товарищи хотели казнить палача, так? Того, кто использовал вас в Освенциме, как расходный материал… ни один человек не имеет права творить такое… я читал кое-что, беседовал с жертвами, Эрик, я… Эрик слушал, как во сне. Чушь! Какая несусветная чушь, чтоб ему вечно в камере торчать. Заключенные умирали после опытов, вот так! Все, за исключением таких счастливчиков, как Эрик Леншер, которого не заморозили, не поджарили, не кастрировали, не заразили этими сраными сыворотками и не держали под облучением. Потому что он совсем немного разбирал химию, треклятые формулы, писал на пяти языках, а у эсэсовцев не хватало помощников. Ему лишь в первую неделю делали надрезы на бедре и что-то впрыскивали в раны, позже он узнал: так немцы тестировали действие стафилококков при глубоких травмах. Потом лаборанты подняли сопроводительные книги из гетто Лодзи и выяснили, что он сын врача. По завершении каждого эксперимента из блока номер четырнадцать вытаскивали тела, а на следующем новая партия подыхала в мучениях. И теперь две разведки желают получить результаты? – Ты и твои товарищи… я не сужу, но нельзя допустить, чтобы отчеты Хеллингена и его отдела попали к коммунистам. Вообще попали во враждебные руки! – Мои товарищи здесь ни при чем. Сдвинутый цээрушник верит, что коммунистам или западникам – да хоть дьяволу лысому! – будет какая-то польза от садистского маразма штандартенфюрера? Разве кто-то решит наштамповать еще треблинок, дахау и равенсбрюков. – Аушвиц прошел только я. – Хорошо, – невпопад улыбнулся Ксавье, – я не требую, чтобы ты назвал их имена. Завтра выйдешь вместе с нами, мы все обсудим. Если дашь слово сотрудничать. – А ты мне поверишь? – Эрик потер виски. Стоп-стоп. Как знать, вдруг ЦРУ требуются более совершенные методы допроса всяких корейцев?.. Бред, настоящий бред! И сидя в участке, загадку не расколоть. – Конечно, – вроде искренне, – ты разумный человек. Кстати, у тебя прекрасное произношение, для континентальных англичан редкость. Нужно было сразу обращаться к Майку по-английски, он бы убрал пушку. Майк отличный оперативник, просто немцев до сих пор ненавидит. Его отец погиб при Эль-Аламейне, брат – в Арденнах. Он принял тебя за… – За ганса? Я еврей. Сейчас Ксавье начнет мяться. Тот и не подумал, лишь кивнул. До чего странный тип. – А… Ладно, потом! – раскрытая пятерня повисла в воздухе. На узкой ладони непонятная отчетливая вмятина. Кажется, Майк обмолвился, что Ксавье ботаник… то есть, биолог. Черт, башка разболелась – до радужных мушек в глазах. – Меня зовут Чарльз. – Ну, я же не глухой, – Эрик с запозданием пожал предложенную руку, – ты отвечал полицейскому… – Тебе плохо? – вот настырный! Мысли он, что ли, читает? – Попрошу воды. – Лучше б сигарету… – Да. Я мигом, – невысокие часто проворны, но этот прямо порхал. – Не дадут. Удавятся. – Что за негативизм? Герр капрал, на секунду! – Не суетись, Чарльз. Пустяки. – Мне же не трудно, – и летящая улыбка на кончиках губ. Давешний нижний чин после недолгих препирательств и уверений в благодарности полиции «свободного Берлина» принес им пачку дешевых папирос, таких же изжеванных, как его форма. Спички он дать в камеру отказался – ну, если ему не лень вскакивать по каждой просьбе прикурить… чин и вскакивал, стоило подойти к решетке. Люди с охотой подчинялись Чарльзу Ксавье – забавно будет понаблюдать, как утром тот станет уламывать свое начальство. – Так что вам от меня требуется? – Помощь в расследовании. Прежде всего расскажешь все, что помнишь об опытах Хеллингена, – Чарльз держал папиросу двумя пальцами, точно змею, надувал щеки после каждой затяжки, боясь закашляться. Явно привык к более дорогому табаку. – До сих пор мы не находили живых свидетелей, хотя разрабатываем это дело около года… Бывшего помощника штандартенфюрера – некоего Клауса Зеемана – убили в Веймаре, где он скрывался. Данные, если они и были, кто-то уничтожил. С Лошем, в сущности, та же история, хотя я надеюсь на складской тайник. – Меня судили за пособничество в убийстве Зеемана, – Эрик пустил кольцо дыма в потолок. Цээрушники все равно докопаются, а он выяснит пробелы в сведениях разведки. – Приговорили к году тюрьмы. В ФРГ не любят слишком ворошить дела пособников Гитлера, знаешь ли. Не ровен час, мировое сообщество догадается, что здесь покрывают наци. Ксавье все-таки поперхнулся, осторожно положил папиросу на край скамьи. Наверное, он хорошо разглядел посмертные фото Зеемана. – И вы… – Никаких документов у лаборанта не оказалось. Зееман служил у Хеллингена лаборантом, он и Лош… конечно, в Аушвице и в блоке номер четырнадцать их болталось куда больше, но настоящих фамилий прочих скотов я не выяснил. Признаю ошибку: поиски нужно было начинать сразу, не тянуть… – Ты себя обвиняешь? – цээрушник поднялся, встал перед Эриком, сунув руки в задние карманы брюк. – В конце войны ты был подростком, разве не так? Что ты мог сделать? – Много чего, – лучше всего было б плюнуть наци в морду, еще когда ему приказали сменить барак, перейти из категории смертников в штат обслуги. Плюнуть и мечтать о мгновенном и чистом расстреле. – Но ты не ответил: зачем Хеллинген и его эксперименты понадобились ЦРУ? – Неужели не ясно? – Ксавье раскачивался на носках, в такт движениям на скулах катались желваки. – Военные технологии, Эрик. Ты вообще интересуешься политикой? Это чертовски опасно – упустить такой материал. Ого, в голосе золотого заокеанского мальчика может греметь свинец. Отчего в правительстве Штатов сидят идиоты – вот что ему не ясно! Но Чарльзу Ксавье незачем знать, что думает о паранойе разведок человек, над которым висит обвинение в вооруженном нападении. Подбросить дровишек, и пусть наслаждаются. – М-да, ты прав, – врать он никогда особо не умел, а придется. Иначе развеселая компания из ЦРУ уберется отсюда без него. – Штази наверняка идут след в след, раз явились за Лошем. – Именно, – Ксавье вновь плюхнулся рядом. – Ты подпишешь поручительство… соглашение… – забыл, как это называется – и уедешь с нами. У нас база в районе Шпандау. – А твой Майк не захочет оторвать мне голову за подстреленного подчиненного? – в сущности, он вывел из строя двух цээрушников, но об этом тоже стоит помалкивать. – Уверен, что захочет, – смеется так, словно не замечает тюремных стен, – но Майкл Стрейт прежде всего профессионал. Решетка распахнулась с лязгом, пропустив мятого чина. Чин втянул ноздрями воздух, будто не сам подносил спички, потряс ключами и выдал со всей возможной вежливостью: – Герр Ксавье, там это… за вами пришли. Из консульства. На нескольких машинах прикатили. Собирайтесь. – Иду, – Ксавье одернул пижонский свитер, валиком собравшийся на бедрах, и отрывисто приказал: – Жди меня! Ну-ну. Чин повернул ключ, ушаркал к тумбочке в коридоре – пить свой чай и облегченно вздыхать. Не плачь, не клянчи?.. Штырь бы подсказал, как там дальше, но Эрик давно затвердил немудрящие правила. Не загадывай. Первый ужас заключенного: несбывшиеся надежды – от этого срывает резьбу. Перед прошлым судом Эрик успокаивал себя тупой бравадой – огромное преимущество того, кого выпустил Аушвиц: ничего страшнее ему уже не покажут. Вранье. В Аушвице он был щенком, хотел жить, удрать, настроить преград и жить. Убить свою память. Теперь надежды куда приземленней: дайте всего лишь полчаса наедине с Хеллингеном, и чтоб никто не мешал. Шустрый американец или поможет приблизить цель, или… не загадывай. Потому он просто сидел с закрытыми глазами, плотно вдавив затылок в бетонную стену. И вздрогнул, услышав знакомый лязг. Консульские, видно, принесли Ксавье сменную одежду, и в серо-стальном плаще тот уже не тянул на вечного студента. – Эрик! – как он не устал так залихватски улыбаться? – Пойдем, поставишь свою закорючку под примирительным соглашением. У нас тут «опель», вначале на базу, умоемся, позавтракаем, а после – на склад Лоша. Там идет обыск. Уже рассвело, в немытые окна бил утренний свет, и по лицу Чарльза прыгали кобальтовые блики. Откуда столько синевы? Эрик с хрустом потянулся, поправил закатанные рукава. – А без завтрака нельзя? жүктеу/скачать 0.82 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|