ГЕРБЕРТ СПЕНСЕР РАЗВИТИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ УЧРЕЖДЕНИЙ

ГЕРБЕРТ СПЕНСЕР

РАЗВИТИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ УЧРЕЖДЕНИЙ

————————————

VIII. Совещательные учреждения
IX. Представительные организации
Х. Воинственный тип общества
XI. Промышленный тип общества

————————————

VIII. Совещательные учреждения

Две части первичной тройственной политической структуры были нами взяты отдельно в двух предыдущих главах; говоря точнее, первую мы рассматривали, как независящую от второй, а вторую как независящую от первой, отмечая при случае лишь их отношения к третьей части. Теперь мы исследуем две первые в их взаимном сочетании. Мы займемся не тем, как из главы, немного возвысившегося над другими, образовался абсолютный правитель, всецело подчинивший и большинство, и немногих избранных; мы обойдем и то, при каких условиях немногие избранные стали олигархией, не терпящей единоличного возвышения и подчинившей большинство, – мы рассмотрим теперь лишь такие случаи, в которых установилось сотрудничество (кооперация) между первым и вторым началом.

После того, как главенство установилось, глава продолжает иметь различные основания – действовать в согласии со своими вождями. Необходимо заискивать в них, необходимо добиваться их добровольной и гласной поддержки; а в важных делах полезно разделять с ними ответственность. Отсюда – влияние совещательного собрания. В Самоа «глава деревни и главы родов образовывали и образуют еще теперь законодательную организацию данного места». У Фулахов «перед объявлением войны или какого-нибудь важного решения король обязан собрать совет Малламов и важных людей». О государстве Мандинго мы читаем, что «во всех важных делах король собирает ассмаблею из главных людей или благородных, советами которых он руководится». Такие примеры можно умножить до бесконечности.

Чтобы вполне понять сущность этих учреждений и видеть, почему, по мере своего развития, они приняли тот отличительный характер, какой у них имеется, мы должны сперва вернуться к началу.

Очевидные факты, происходившие во все времена и у всех народов, показывают, что совещательные организации в начале суть ни что иное, как военные советы. В собраниях вооруженных людей, под открытым небом, мы видим первоначальное совершение той совещательной функции относительно военных мероприятий, которая впоследствии распространяется и на другие меры. Следы их происхождения переживают значительно долгое время, когда такие совещания делаются гораздо более общими по своим предметам.

В Риме, где король был, сверх всего прочего, еще и военачальник, и где сенаторы, как главы племен (clans), были сперва военными главами, к гражданам, когда они собирались вместе, обращались, как к «копьеносцам»: тут мы видим переживание названия, которое естественно давалось тем, которые присутствовали в качестве слушателей на военных советах. Так было позднее в Италии, когда развились маленькие республики. Описав собрание «граждан, созванных звоном большого колокола для обсуждения средств защиты», Сисмонди говорит: «Это сборище всех людей государства, способных носить оружие, называлось парламентом». Относительно собраний поляков в древние времена мы читаем: «Такие сборища, до учреждения сената и в то время как власть короля была ограничена, случались часто… и составлялись из всех лиц, носящих оружие»; в позднейшие же времена “comitia paludata, собиравшиеся в течение междуцарствия, состояли из всего сословия дворян, которые сходились на открытом месте, вооруженные и одетые так, как для битвы». В Венгрии, точно также, в начале XVI века «господа, на лошадях и вооруженные с ног до головы, как будто отправлявшиеся на войну, сбирались на скаковом поле Ракоса, близ Пешта, и обсуждали тут на открытом воздухе общественные дела». Точно также Стеббс говорит о первобытных Германцах, что их «верховный политический совет есть вооруженная нация; и хотя, в период Меровингов, народная власть упала, однако, при Клодвиге и его ближайших наследниках, народ, собравшийся во всеоружии, имел действительное участие в решениях короля». Даже до сих пор сохранился обычай ходить вооруженными там, где сохранились первобытные политические формы. «До настоящего времени», пишет Лавелэ: «обитатели Ауссер-Родена, в кантоне Аппенцель, собираются на общие сходки, один год в Хундвилле, а другой – в Трогене, неся каждый в руках свой старый меч или древнюю средневековую рапиру». Фриман был свидетелем подобного же ежегодного собрания в Ури, где жители собираются с оружием для избрания своего главного судьи и для совещаний.

Конечно, можно предположить, что в древние, беспокойные времена ношение оружия каждым свободным человеком требовалось для личной самозащиты, особенно если место собраний было очень далеко от его дома. Но очевидно, что, хотя это могло быть в числе причин вооруженных собраний, но само по себе не составляло достаточной причины. Между тем, как мы читаем о древних Скандинавах, что «все свободные люди, способные носить оружие, были приняты» в народное собрание, и что после избрания государя из числа «отпрысков священного ствола», «новый государь подымался среди стука оружия и криков массы», мы читаем также, что «никому, ни даже самому королю и его сподвижникам, не дозволялось войти в заседание суда вооруженным».

Но даже помимо такой очевидности есть достаточное основание заключать, что именно военный совет породил совещательную организацию и дал ее структуре внешние черты. Защита против врагов была повсюду той нуждой, которая первоначально потребовала совокупного обсуждения. Для иных целей было достаточно и личного действия или действия небольшой партией; но для обеспечения общей безопасности было необходимо соединенное действие целой среды; и вот, обеспечение такой общности действия должно было служить первым мотивом политических собраний. Кроме того, некоторые черты устройства древних собраний у цивилизованных народов указывают, что военные советы были их началом. Если мы спросим, что должно происходить, когда в племени преобладающее меньшинство обсуждает военные мероприятия в присутствии толпы, то придется ответить, что при отсутствии развитой политической организации нужно добиться согласия толпы, прежде чем может быть приведено в исполнение какое-либо решение; то же самое должно происходить и тогда, когда многие трибы соединяются вместе. Гиббон говорит о собраниях Татар, образуемых из глав племен и их военных сподвижников: «монарх, видевший мощь вооруженного народа, должен был согласоваться с его наклонностями». Если бы даже, при таких условиях, преобладающее меньшинство могло свою волю поставить выше воли большинства вооруженного подобно ему, – это было бы вовсе не политично, если бы военному успеху могло угрожать несогласие. Отсюда мог возникнуть обычай предлагать окружающим массам вопрос, присоединяются ли они к тому движению, которое решено советом предводителей. Здесь должна была возникнуть та форма, которая потом установилась для правительственных дел, в широком смысле этого слова, у древних Римлян, король или предводитель которых спрашивал собравшихся граждан или «копьеносцев», одобряют ли они предположенное дело; подобное же явление описывает Тацит у древних Германцев, которые то ворчаньем, то стуком копий отвергали или принимали предложения своих вождей. Кроме того, здесь естественно должно было возникнуть то ограниченное выражение народного мнения, о котором мы говорили. Римским гражданам было дозволено отвечать только «Да» или «Нет» на предложенный вопросNo это был тот чрезвычайно простой ответ, который требовался главами или военными предводителями от остальных воинов, когда война или мир должны были быть решены ими. Подобные же ограничения существовали и у Спартанцев. В дополнение к сенату и равноправным королям, существовала «Экклезия, или публичное собрание граждан, сходившихся с целью одобрения или отвержения предложений, сообщенных им, без свободы их обсуждения или с незначительной свободой – обычай легко объяснимый, если мы вспомним, что в Гомеровской Агоре, которой наследовала спартанская конституция, собравшиеся главы искали согласия у окружающих, прежде чем решалось какое-нибудь важное действие.

Заключая отсюда, что война породила политические обсуждения и что выборное собрание, которое теперь специально ведет эти обсуждения, первоначально имело место лишь в случаях, когда дело шло об общественной безопасности, мы будем подготовлены к лучшему пониманию тех черт, которые характеризуют совещательные организации в позднейших стадиях их развития.

Мы уже видели, что вначале военный класс был в то же время необходимо и классом земледельческим. У дикого племени не было собственников на занимаемую область, исключая воинов, которые пользовались ею сообща для охоты. В течение пастушеской жизни, области, удобные для скотоводства, защищались соединенным оружием против посторонних вторжений. А когда была достигнута земледельческая стадия, общее владение, семейное владение и личное владение время от времени требовали защиты мечом. Отсюда, как было показано, произошел тот факт, что в древние времена ношение оружия и владение землей обыкновенно шли совместно.

Так как у охотничьих народов земля продолжала находиться в общем владении, то контраст, который мог возникнуть между меньшинством и большинством, не должен был иметь иных причин, кроме разве каких-нибудь действительных или предполагаемых личных преимуществ того или иного рода. Это правда, что, как указано и ранее, – разница в богатстве, в обладании движимостью, лодками, рабами и т. д. Производит некоторое разделение на классы, и, таким образом, – даже до возникновения частного землевладения, – величина имущества помогает разделению управляющих от управляемых. Когда возникло пастушеское состояние и установился патриархальный тип, такая собственность сосредоточивается у старшего сына самого старейшего; или, как говорит Генри Мэн, – если он считается хранителем группы, то тем более такое попечительство должно связываться с военным главенством, дающим ему верховную власть. В более поздней стадии, когда земли начинают заниматься оседлыми семьями и общинами, и землевладение приобретает определенность, соединение этих черт в каждом главе становится более ясным; и, как уже было сказано, когда говорилось о дифференцировании дворян от свободных людей, – различные влияния содействуют тому, что старшему сыну старшего дается преимущество в размере земельного владения, точно также, как и в степени власти. Эти основные отношения не изменяются, когда аристократизм заслуг замещается аристократизмом рождения, и когда, как это следует и теперь, сподвижники завоевателя наделяются частями завоеванной земли, под условием продолжения военной службы. Во все это время продолжается та же тенденция, ибо класс военных глав тождествен с классом крупных земельных собственников.

Отсюда следует, что дело начинается с общих собраний вооруженных свободных людей, из которых каждый лично или в составе группы владеет землей; здесь совет вождей, рассуждающих в присутствии остальных, отличался только тем, что состоял из самых способных воинов; затем это состояние путем частных войн и постепенного уплотнения произвело дальнейшее состояние, в котором совет вождей стал все более и более отличаться от остальных обширными владениями и, следовательно, большим могуществом своих членов. Становясь в большую и большую противоположность с общей массой вооруженных свободных людей, совещательная организация стремится постепенно подчинить эту массу и, выделившись окончательно сама, становится независимой.

Мы видим, в различных частях света, примеры развития этого временного военного совета, в котором король, действующий как военачальник, собирает вождей для того, чтобы советоваться о своих военных силах, – и переходы этого совета в постоянный совещательный орган, в котором король, в качестве правителя, первенствует при обсуждении общественных дел в широком смысле. Совещательный орган всюду составлен из младших предводителей или глав кланов, или феодальных лордов, в которых военная и гражданская власть над местными группами соединяется обыкновенно с обширными владениями; мы часто видим примеры такого соединения и в большом, и в малом размере, местном и общем. Грубая и древняя форма этого органа представляется Африкой. У Каффов «каждый глава избирается из среды своих богатых подданных пять или шесть, которые служат ему советниками… Великий совет короля состоит из глав отдельных краалей». Племя Бечуанов «в общем состоит из нескольких городов или деревень, имеющих своего особого главу, с известным числом подчиненных ему глав», которые «все признают верховность одного главного. Его власть, хотя очень большая и в некоторых случаях деспотическая, тем не менее контролируется младшими главами, которые в своих пичо или питчо, т.е. в их парламентах или публичных митингах, выражают в самых искренних речах, что они считают вредным или слабым в его управлении». О Ваньямвези Бертон говорит, что султан «окружен советом, изменяющимся в числе от двух до двадцати глав или старейшин… Его авторитет ограничен этим грубым уравновешением власти; окружающие его вожди могут, вероятно, предводительствовать на войне, как и он». Подобное же мы находим у Ашантиев: «кабоциры и атаманы… требуют, чтобы им было известно о всех вопросах, относящихся к войне и иностранной политике. Такие предметы рассматриваются в общем собрании, и король находит иногда благоразумным уступать воззрениям и настоятельным представлениям большинства». Примеры могут быть почерпнуты также из древних американских государств. В Мексике «общие собрания бывали каждый восемнадцать дней под председательством короля. Но эти собрания сходились их всех частей страны»; и мы читаем далее, что высший класс дворянства, Тевктли, «первенствовал перед всеми другими в сенате, в порядке сиденья и голосования». Откуда видно, каков был состав сената. Также было и у центральных американцев Вера Пац: «хотя верховная власть принадлежала королю, но были низшие властители, как его сотрудники, которые по большей части назывались господами (lords) и вассалами; они образовывали королевский совет… и собирались в палатах короля так часто, как он призывал их».

В Европе прежде всего следует упомянуть о древней Польше. Она первоначально состояла из независимых племен (tribes), «управлявшихся каждое своим князем (kniaz), или верховным судьей, возраст которого или известная мудрость привели к этому достоинству»; на войне каждое племя предводительствовалось временным воеводой или атаманом; такие роды, в течение того усложнения и переусложнения, какое производит война, дифференцировались в классы благородных и крепостных, над которыми возвышался избранный король. Об организации, которая существовала, прежде чем король потерял свою власть, нам рассказывают следующее:

Хотя каждый из этих палатинов⁰⁰¹ , епископов и баронов, мог таким образом являться советником своему государю, образование правильного сената замедлялось и завершилось только тогда, когда опыт доказал его пользу. Сперва только предметы, относящиеся к войне, обсуждались монархом с его баронами; то, что он в начале дозволял им из вежливости, или недоверия к самому себе, или в виду того, чтобы разделить с ними ответственность в случае неуспеха, они обыкновенно требовали как права.

Точно также, в течение внутренних войн и войн против Рима, первобытные германские племена, первоначально полукочевые и слабо организованные, прошли через стадию, в которой вооруженные вожди и свободные люди собирались периодически для обсуждения вопроса о войне и других предметах, стадию, влекущую родственное строение. Во время Карла Великого, на большом ежегодном собрании

Герцоги, графы, епископы, скабины⁰⁰² , центенарии, т.е. все соприкасавшиеся с правительством или администрацией – присутствовали официально; большие и малые собственники, бароны и дворянство, присутствовали также, благодаря своим поместьям; свободные люди – в силу их воинственного характера, хотя, несомненно, было мало свободных людей, обязанных носить оружие и не обладающих каким-либо куском земельной собственности.

О позднейшем периоде Галлам пишет:

Во всех германских княжествах преобладает форма ограниченной монархии, отражающая, в уменьшенном масштабе, общую конституцию империи. Как императоры разделяют свое законодательное господство с сеймом, так точно все принцы, принадлежащие к этому собранию, имеют свои собственные советы (states), состоящие из их феодальных вассалов и находящихся между ними городов с их территорией.

Отсюда ясно, что обыкновенное участие духовенства в совещательных организациях не противоречит положению, по которому эти организации, начавшись советами, развились в постоянные ассамблеи меньших военных предводителей.

Здесь под разными формами отчасти повторяется то, что мы уже видели, говоря об олигархии: разница только в том, что здесь включается и король, как деятель кооперации; тем не менее то, что было сказано ранее относительно влияния войны на сужение олигархии, применяется и к тому сужению первичных совещательных собраний, благодаря которым из них происходит организация землевладельческого военного дворянства. Однако образование больших обществ из малых, обусловленное войной, приносит и другие влияния, способствующие возникновению этого результата.

В ранних собраниях людей, одинаково вооруженных, должно произойти то, что хотя низшее большинство и станет признавать власть высшего меньшинства, в силе его военного предводительствования и племенного главенства или предполагаемого божественного происхождения, однако высшее меньшинство, сознавая невозможность сравнять с низшим большинством в физической силе, будет вынуждено относиться к его мнениям с некоторым почтением и не будет способно вполне монополизировать власть. Но едва разделение на классы, описанное выше, начинает прогрессировать, едва высшее меньшинство приобретает лучшее оружие, чем низшее меньшинство, или, как у воинов древних народов, добудет военные колесницы, или, как в средневековой Европе, прикроется латами и кованным щитом и усядется на лошадей, – тогда оно, чувствуя свои преимущества, станет относиться уже с меньшим почтением к мнениям большинства. За привычкой же игнорировать мнения этиого последнего следует привычка смотреть на выражения этих мнений, как на дерзость.

Этот постепенный захват ускоряется возрастанием тех групп вооруженных подвластных людей, наемников и проч., которыми окружало себя высшее меньшинство и которые, не будучи связаны со свободными людьми простого народа, скреплялись верноподданством со своими нанимателями. Они точно также, будучи лучше вооружены и безопаснее одеты, чем масса, располагались к презрительному ее третированию и к содействию ее подчинению.

Не только в случае общих сборищ, но ежедневно в принадлежащих им местностях возраставшая власть глав, происшедшая таким образом, стремилась более и более перевести свободных людей в класс зависимых и в особенности там, где военная служба таких дворян своему королю облегчала злоупотребления, как это было в Дании около тринадцатого столетия.

Свободное крестьянство, которое сперва было классом независимых собственников земли и обладало равным голосом в высшим дворянством страны, было таким образом вынуждено добиваться покровительства этих могущественных господ и дойти до вассальных отношений к какому-нибудь соседнему геррманду, епископу или монастырю. Провинциальные собрания, или ландстинги, заменялись постепенно общими национальными парламентами Даннегофа, Адель-Тинга или Геррдага; последний был составлен исключительно из принцев, прелатов и других высоких особ королевства… Так как влияние крестьянства пало, а в то же время города не играли еще никакой роли в политической власти, – конституция, несмотря на свою раздробленность и расшатанность, скоро приблизилась к форме, которую и приняла окончательно, а именно – к форме феодальной и церковной олигархии.

Дальнейшее влияние, приведшее к потери власти вооруженными свободными людьми и к приобретению власти вооруженными главами, образовавшими совещательный орган, последовало за тем расширением занятой местности, которое идет совместно с осложнением и переосложнением обществ. Как замечает Рихтер и периоде Меровингов: «При Клодвиге и его непосредственных преемниках народ, собиравшийся в оружии, имел действительное участие в решениях короля. Но с увеличением объема государства собрания всего народа сделались невозможными». Только те, которые жили вблизи вышеуказанных мест, могли являться. Два факта, из которых один уже упоминался в другой главе, могут быть упомянуты здесь для иллюстрирования этих последствий: «Высший национальный совет на Мадагаскаре есть собрание населения столицы и глав провинций, областей, городов, деревень» и т. д.; а говоря об английском Уитнагемоте, Фриман рассказывает: «Иногда мы находим прямое упоминание о присутствии обширных народных классов населения, как граждан Лондона и Винчестера». Из этих обоих случаев следует заключение, что все свободные люди имели право присутствовать на нем, но только местные жители могли без затруднения воспользоваться своим правом. Эта ограничивающая причина, объясненная Фриманом, действовала различными путями. Современная стоимость поездки к месту, где назначено собрание, когда государство сделалось обширно, очень высока для того, чтобы ее мог нести человек, владеющий лишь несколькими арами земли. Далее, тут есть и другая плата, состоящая в потере времени, стоящего не дешево для того, кто живет личным трудом или надзирает за работами. Кроме того, к этому прибавляются опасности, которые в те беспокойные времена были значительны для всякого, кроме тех, кто отправлялся с толпой хорошо вооруженных проводников. И, очевидно, эти препятствующие причины должны были сказаться там, где по вышеупомянутым причинам, побуждение присутствовать в собрании сделалось слабым.