Гораздо счастливее, чем при сотворении первого человека

Именно в такое смешное положение и попадают наши картезианцы, когда воображают и утверждают, что животные совершенно не способны познавать и чувствовать; они ссылаются на то, что познание или чувство не могут быть только модификациями материи, при этом они воображают, что все модификации материи необходимо имеют протяжение, необходимо являются круглыми или четырехугольными и доступными делению или разрезанию на части и куски... Можно ли, говорят они, представить себе дух, обладающий протяжением и делимостью? Можно, продолжают они, разрезать четырехугольник при помощи прямой линии на два треугольника, на два параллелограмма, на две трапеции, но по какой линии, спрашивают они, можно представить себе разрезанными удовольствие, боль, желание и т. п.? Какая фигура получится от этого деления? Если можно себе представить, продолжают они, что материя в виде круг- /672/ лых, четырехугольных, овальных фигур и т. п. есть боль, удовольствие, тепло, запах и т. п., и если можно себе представить, что материя, движимая сверху вниз, снизу вверх, по окружности, спирали, параболе или эллипсису, есть любовь, ненависть, печаль, радость и т. п., то можно также утверждать, что животные способны познавать и чувствовать, а если этого представить себе нельзя, то нельзя утверждать это, если не желаешь говорить о том, чего не представляешь себе.

То же самое следует сказать и о жизни телесной, будь то жизнь людей или жизнь животных и растений; их жизнь есть лишь своего рода модификация или состояние непрерывного брожения их существа, т. е. той материи, из которой они состоят, и все их познания, мысли и ощущения суть лишь различные меняющиеся, особые и преходящие изменения этого основного изменения или этого непрерывного брожения, которое образует собой их жизнь. Картезианцы не могут отрицать, что это брожение есть изменение материи; они не могут отрицать также, что именно оно составляет жизнь тел. Однако они не могут сказать, что это брожение имеет круглую или четырехугольную форму или необходимо должно иметь какую-нибудь другую форму; они не могут также сказать, по какой линии можно его расколоть или разрезать; они выставили бы себя на посмешище, если б стали утверждать, что оно должно быть круглым или четырехугольным или представлять собой какую-то другую фигуру и что оно должно быть способно к раскалыванию и разделению на части и куски на том основании, что оно есть изменение материи. Итак ясно и очевидно, что все эти изменения материи не являются обязательно в виде предметов круглой, четырехугольной или вообще какой-нибудь формы, как настаивают наши картезианцы. Следовательно смешно с их стороны отказывать животным в способности познавать и чувствовать, отказывать на том основании, что познание и чувство не могут быть изменениями материи, причем не могут быть ими только потому, что не могут иметь круглую, четырехугольную или другую форму.

Впрочем, если они согласятся с нами, что мысль и чувство на самом деле суть лишь модификации (изменения) материи, это не означает, что мыслит и чувствует материя, а то, что человек или животное, состоящие из материи, думают, познают и чувствуют одинаковым образом. Хотя здоровье и болезнь суть лишь изменения материи, это вовсе /675/ не означает, что материя чувствует себя хорошо или хворает, она к этому неспособна. Чувствуют себя хорошо или хворают человек или животное, состоящие из материи. Точно так же не материя видит или слышит, испытывает голод или жажду, а человек и животное видят, слышат, испытывают голод или жажду. Хотя огонь например и вино — лишь материя, однако не материя собственно жжет и не материя опьяняет, — жжет огонь и опьяняет вино. Ибо, согласно правилу философов, действия и определения вещей приписываются собственно только этим вещам (suppôts), а не той материи, из которой они состоят (actiones et denominationes sunt suppositorum).

Итак смешно отрицать, что жизнь и брожение в телах суть изменения материи, отрицать это потому, что они нe круглы или квадратны. Точно так же смешно отрицать, что мысль и чувство лишь изменения материи в живых телах, отрицать только из-за того, что эти мысли и чувства не представляют собой круглых или четырехугольных фигур. Смешно отрицать, что животные живут, и ссылаться при этом на то, что их жизнь не кругла или квадратна. В такой же мере смешно утверждать, что у них нет познания и чувства, на том основании, что их познание и чувство не могут быть круглыми, или четырехугольными фигурами. Поэтому картезианцы выставляют себя на посмешище, когда они на таком пустом основании и под таким пустым предлогом решаются утверждать, что животные едят, не испытывая удовольствия, кричат, не испытывая боли, что они ничего не познают, ничего не желают и ничего не боятся. В действительности во всех случаях сказывается явно обратное. Мы видим, что природа дала им ноги, чтобы ходить, и они ходят, что она дала им глаза, чтобы управлять своими движениями, и они управляют ими. Неужели она дала им эти глаза для того, чтобы управлять своими движениями и ничего не видеть? Неужели она дала им уши для того, чтобы слушать и ничего не слышать? Неужели она дала им рот, чтобы есть и не ощущать никакого вкуса? Неужели она дала им мозг с волокнами и животными духами, чтобы ничего не думать и ничего не познавать? Какой самообман! И неужели наконец живая плоть дана, чтобы ничего не чувствовать? Какая фантазия! Какой самообман! Какое безумие уверять себя в чем угодно на столь пустых основаниях!

Как, господа картезианцы, на том основании, что жи- /676/ вотные не умеют говорить так, как вы, не умеют изъясняться на вашем языке, чтобы передать вам свои мысли, свое чувство боли и неудовольствия и свои страдания, равно как и свои удовольствия и радости, вы смотрите на них как на чисто бездушные машины, лишенные способности познания и чувств. На таком же основании вы столь же легко могли бы нас уверить, что ирокезы и японцы — тоже чисто бездушные машины, лишенные способности познания и чувства, поскольку их язык будет для нас совершенно непонятен, а они не будут владеть нашим языком. О чем думаете вы, господа картезианцы? Разве вы не видите достаточно ясно, что животные имеют свой естественный язык, что животные одной и той же породы отлично понимают друг друга, что они зовут друг друга и друг другу отвечают? Разве вы не видите вполне ясно, что они образуют между собой общество? Что они друг друга знают и переговариваются друг с другом? Разве вы не видите, что они относятся с любовью друг к другу, ласкают друг друга, играют вместе, а иногда и ненавидят друг друга, дерутся друг с другом и не переносят друг друга? Разве вы не видите совершенно ясно, что они рады, когда их ласкают? Что они веселы и игривы, когда хорошо себя чувствуют и когда довольны всем? Что они едят, когда голодны, с таким же аппетитом, как люди, особенно когда эта пища соответствует их природе и породе? И наоборот, разве вы не видите совершенно ясно, что они печальны и унылы, издают жалобные и жалостные вздохи, когда больны или ранены? Разве вы не видите также, что они кричат, когда их бьют? Что они убегают изо всех сил, когда их пугнут или побьют слишком больно? Ведь все это своего рода естественный язык, которым они достаточно ясно обнаруживают, что обладают способностью познавать и чувствовать; этот язык не представляет собой ничего сомнительного или двусмысленного, он ясен и определенен и в меньшей мере вызывает сомнения, чем обычный язык людей.

Видано ли вами, чтобы бездушные машины естественным образом рождали друг друга? Видели ли вы, чтобы они по собственному почину собирались, чтобы проводить время вместе, как это делают животные? Видели ли вы, чтобы они звали друг друга и отвечали друг другу, как это делают животные? Видели ли вы, чтобы они играли вместе, ласкали друг друга или дрались друг с другом, как это /677/ делают животные? Представляется ли нам, что они знают друг друга и признают своих хозяев, как это делают животные? Видели ли вы, чтобы они приходили на зов своих хозяев или убегали, когда те грозят им или бьют их? И наконец видели ли вы, чтобы они повиновались своим хозяевам и делали то, что им приказывают их хозяева, как это повседневно делают животные, которые повинуются своим хозяевам, приходят по их зову и исполняют их приказания? Нет, вы не видели, чтобы настоящие машины, чтобы бездушные машины делали это, и вы никогда ничего подобного и не увидите. И все-таки вы думаете, что животные способны все это делать, не обладая способностью познавать и чувствовать? Вы думаете, что они производят себе подобных без удовольствия? Что они пьют и едят без аппетита, не ощущая голода и жажды? Что они ласкаются к своим хозяевам, не любя и не признавая их? Что они исполняют их приказания, не слыша их голоса и не зная, что они им говорят? Что они бегут, не чувствуя боязни, визжат, не чувствуя боли, когда их бьют? Вы воображаете все это и уверяете себя во всем этом только на том основании, что мысль, познание, чувство, радость, удовольствие, боль, печаль, желание, боязнь, аппетит, голод, жажда и т. п. — вещи не круглые или четырехугольные и потому якобы не могут быть модификациями материи или материального существа? Да вы просто сумасшедшие в данном случае, господа картезианцы, уж позвольте мне вас так аттестовать; хотя вы бываете очень рассудительны в других случаях, в данном случае вы скорее заслуживаете насмешек, нежели серьезного опровержения. Все модификации материи или материального бытия вовсе не должны, как вы думаете, непременно иметь все свойства материи или материального существа. Поэтому хотя материи или материальному бытию и свойственны протяженность в длину, ширину и глубину, способность принимать круглую или квадратную форму и делиться на несколько частей, из этого отнюдь не следует, что все модификации материи или материального бытия должны быть протяженными в длину, ширину и глубину или что они непременно должны быть круглыми или квадратными и делимыми на несколько частей, как вы себе ложно представляете.

Это мнение заслуживает полнейшего осуждения не только потому, что оно ложно и в то же время смешно, но также потому, что оно само-по-себе возмутительно и отвратительно, так как явно направлено к заглушению в сердцах людей всякого чувства кротости и благожелательства к животным и даже способно внушить людям лишь чувство суровости и жестокости к животным. Ибо что ка-

Но вернемся к мнимой духовности и бессмертию нашей души. Все, что я об этом только-что сказал, ясно показывает, что она не духовна и бессмертна в том смысле, как это понимают наши христопоклонники, но что она в действительности материальна и смертна, как душа животных. Поэтому в их мнимом священном писании сказано, что душа всякой живой плоти заключается в крови, поэтому в мнимо божественном законе Моисея определенно запрещается вкушать кровь, причем единственно по той причине, что душа всякой плоти живой заключается в крови¹. «Ибо душа всякого тела есть кровь его, она душа его; потому я сказал сынам израилевым: не ешьте крови ни из какого тела, потому что душа всякой плоти есть кровь ее, всякий, кто будет есть ее, истребится». Это было запрещено под страхом смерти. В тех же книгах закона о человеке говорится так же, как о живых животных². «И стал человек душой живой». «И сказал бог, да произведет земля душу живую, по роду ее, скотов и гадов и зверей земных; и стало так»³. И сказано о всех животных, вошедших в ковчег Ноя, что они имеют дух жизни⁴. «И вошли к Ною, в ковчег по паре от всякой плоти, в которой есть дух жизни». Этот дух жизни, как сказано в тех книгах, был не чем иным, как дыханием уст бога⁵. «И вдохнул в лицо ему дыхание жизни... Дух божий создал меня, и дыхание всемогущего оживило меня». Сказано в частности о человеке не только о теле его, но о всем человеке, что он будет жить, в поте лица своего добывая хлеб свой насущный, пока не вернется в землю, от которой взят был, потому что он, говорят эти мнимо святые книги, есть лишь прах

Итак, если душа человека точно так же, как душа животных, заключается лишь в крови и в тех жизненных и животных духах, которые находятся в крови, если дух человека есть лишь земля и прах и необходимо должен вновь обратиться в землю и прах, как сказано в только-что приведенном мною тексте, то это еще одно ясное и очевидное доказательство, что наша душа не духовна и не бессмертна, как это утверждают наши картезианцы. Это подтверждается также тем, что во всех мнимо священных книгах, которые они называют ветхим заветом и которые наши христопоклонники считают подлинно божественным законом, нет и намека на эту мнимую духовность и бессмертие души, ни намека на мнимые великие и чудесные вечные награды на небе, равно как на мнимые великие, ужасные и вечные муки в загробной жизни. Целый ряд мнимых великих и святых пророков, появляющихся, как нам говорят, на протяжении всего существования древнего, якобы божественного, закона, ничего об этом не знает. Сам Моисей, этот великий Моисей, этот великий законодатель евреев, который, если верить этому, так часто и запросто беседовал с богом, ничего об этом не знал и ничего, об этом не поведал в своем законе. Он говорит в последнем только о земной жизни, массам своего народа он сулил лишь преходящие награды в этой жизни и грозил им тоже лишь преходящими наказаниями в этой жизни³. Потому-то эти народные массы и даже самые развитые и одаренные личности среди них помышляли лишь о земной жизни и не думали, что надо чаять каких-то иных благ или бояться каких-то зол кроме возможных в этом мире; они далеки были от того, чтобы воображать, что душа их бессмертна; напротив, они были глубоко убеждены, что она смертна и

Ветка дерева, — говорит Иов, — хотя бы и обрезанная и начинающая уже увядать, тем не менее не исключает еще надежды на то, что она сможет вновь зазеленеть, и действительно, если посадить ее на берегу вод, она зазеленеет вновь и будет растить новые ветки, как вновь посаженное дерево; но человек, — говорит Иов, — по смертном своем успении не восстанет; скорее небо обрушится, чем он пробудится, и никогда он не освободится от своего сна. Думаете ли вы, — говорил он также — что мертвый человек может еще ожить?¹

Этот же Иов говорил также, что жизнь его есть всего лишь ветер и как бы облако, которое рассеивается в воздухе². Среди благ, которые Иов называет уделом злодеев и нечестивцев и из-за которых повидимому в нем возникло чувство зависти к ним, он называет следующие: они проводят свою жизнь в удовольствиях, радости и в изобилии всяких благ, а потом в один миг сходят в преисподнюю, т. е. умирают мгновенно, не томясь в болезнях, не отведав огорчения жизни и даже как бы не имея времени ощутить какое-нибудь зло³. «Проводят дни свои в счастьи и мгновенно нисходят в преисподнюю».

Но ведь бесспорно, что если бы душа была бессмертна и если бы существовали, как утверждают наши христопоклонники, вечные мучения в аду на страх злодеям после их смерти, то для них вовсе не было бы благом, как говорит Иов, сойти мгновенно в преисподнюю; напротив, это было бы величайшим несчастием, какое только могло с ними случиться. Итак раз этот Иов считает одним из их благ, что они мгновенно нисходят в преисподнюю, т. е. мгновенно сходят в могилу и умирают, не имея времени испытать томления и острых болей, то очевидно это доказывает, что он вовсе не считал их душу бессмертной и не думал, что ей предстоят муки после их смерти.

Царь пророк Давид вполнe разделял этот взгляд; это с очевидностью явствует из многих мест в его псалмах. Господи, — говорит он, как бы беседуя со своим богом, —
¹ Иов., 14 : 14.

² Там же, 7 : 7, 9.

³ Там же, 21 : 13. /684/
прийди на помощь мне, помоги мне и спаси меня своим милосердием. Ибо нет никого, кто¹ бы памятовал о тебе по смерти или мог бы славить тебя в могиле. Господи, — говорит он, — я призываю тебя весь день... Не мертвецам ли явишь ты чудеса своего могущества? Разве врачи возвратят когда-либо к жизни, чтобы славить тебя? Поведает ли кто-нибудь в могиле о твоем милосердии? И познаются ли чудеса твои во мраке и правда судов твоих в земле забвения? Этим он хочет сказать, что после смерти нет сознания и нет никакой возможности познавать чудеса и величие бога².

В другом месте он говорит, что небо — для господа бога, а земля — для сынов человеческих. Мертвые, — говорит он, — не будут славить тебя, господи, и никто из тех, кто сходит в могилу; а мы, живые, благословим господа ныне и до конца дней наших. Это распевают наши римские христопоклонники каждое воскресенье за своей вечерней³.

Царь Иезекия, как рассказывает пророк Исайя, говорил приблизительно то же самое. Господи, — говорил он, — ты спас мне жизнь, дабы не погиб я, ибо ад не знает тебя и смерть не прославит тебя; никто из тех, кто сходит в могилу, не познает истины твоей, но живой, только живой поведает хвалу твою, как это я делаю сегодня, и отец поведает своим детям правду и истину судов твоих⁴.

Мудрый и безумный, — говорил Екклезиаст, — имеют один конец. Поэтому он полагает, что мало толку в том, чтобы особенно отдаваться мудрости, потому что мудрец и безумец все-равно имеют один конец⁵. «У мудрого глаза его в голове его, а глупый ходит во тьме. Но узнал я, что одна участь постигает их всех, и сказал я в сердце своем: если меня постигает та же участь, как и глупого, к чему же я старался сделаться очень мудрым?.. В грядущие дни все будет одинаково забыто». Бог, — говорит тот же Екклезиаст, — сотворил людей подобными животным; поэтому участь тех и других одинакова: тех и других постигает один конец; одни умирают, как другие, и одно дыхание у всех. У человека нет никакого преимущества пред животными, и все есть только суета. Кто знает, — продол-

Таким образом, согласно свидетельствам всех этих великих и якобы святых мужей ветхого завета, после смерти нет сознания, после смерти нет возможности познавать и славить бога, ибо люди подобны животным, и у всех, у тех и у других, один и тот же конец, небо предназначено только для господа бога, а земля для людей; мертвецы неспособны уже славить бога, только живые могут его познавать и славить, пока живы; мало толку от тщательных поисков мудрости, ибо у мудреца и у безумца одна и та же участь; гораздо лучше видеть перед глазами и держать в руках то, что любишь, чем ждать того, чего нет и что неведомо; не приходится ожидать наград после смерти, и наконец наилучший удел, который можно избрать в жизни, это радостно и мирно наслаждаться в этом мире удоволь-

Они считали ее действительно смертной. Это было общее верование всего еврейского народа, который был якобы избранным народом божиим, они не знали другой жизни кроме этой, не воображали, что существуют награды и наказания после смерти. И каким образом могли бы они чаять наград или опасаться наказаний после смерти, раз их закон, почитаемый ими за божественный, ничего не говорил им об этом? Невероятно, чтобы бог преблагой и премудрый пожелал утаить такие великие вещи и такие важные и великие истины, как эти, от народа, для которого он желал быть предметом любви и поклонения и которому он заповедал верно служить ему, оказывал особое покровительство, дарил свои милости и благодеяния. Если бы бог дал этому народу ясное познание бессмертия их душ и полную уверенность в вечной блаженной жизни для добрых и в вечной несчастной жизни для злых, эта уверенность была бы гораздо более могущественным стимулом бояться бога и верно служить ему, чем обещания лишь временных наград и временных наказаний. Об одном древнем ораторе рассказывают, что он так живо описывал бессмертие души, что пришлось запретить ему продолжать говорить на эту тему, так как некоторые его слушатели, плененные его речами, кончали жизнь самоубийством, чтобы скорее насладиться этим мнимым бессмертием, которым он морочил их¹. Итак если бы бог дал своему народу ясное сознание бессмертия души и крепкую уверенность в том, что люди получат в другой жизни вечные награды или вечные мучения, смотря по тому, чего они заслужили, это было бы для них гораздо более могучим побуждением, способным подвигнуть их любить его от всего сердца и верно соблюдать его заповеди и законы. Но так как он не дал им никакого познания и никакой надежды и боязни другой жизни, то это есть верное и несомненное доказательство, что не существует ни бессмертия души, ни воображаемых наград или вечных наказаний в другой жизни; следовательно все утверждения наших христопо-

XCV
Знаменитый натуралист Плиний, человек очень рассудительный, смеется над этим мнимым бессмертием души: «0 душе умершего человека говорят различное, обычно держатся того мнения, что люди после своей кончины возвращаются к тому бытию, в котором они находились до дня своего рождения, что после смерти у тела и души нет больше ощущений, чем было до появления их на свет. Ибо суета и безумие человеческое, — говорит Плиний, — наводят человека на мысль, что он будет еще чем-то после смерти, так что даже в объятиях смерти он льстит себя надеждой на другую жизнь. Одни, — говорит он, — приписывают душе бессмертие; другие говорят, что она преображается, а третьи думают, что люди в преисподней обладают чувством, и поэтому почитают их, они делают богом¹ того, кто оказался не в силах остаться человеком, словно дыхание человека, которое дает ему жизнь, отлично от дыхания животных и словно на этом свете нет вещей, гораздо более долговечных, чем человек, которым однако нисколько не приписывается бессмертие. Но покажите мне, — говорит он, — тело, которое следует материи души, где его мысль? Где его жизнь? Где его слух? Что оно делает? Чем оно занимается? А если у него нет всего этого, что хорошего может иметь душа? Способность видеть? Но куда итти ей? Какая масса душ получилась бы с тех пор, как мир есть мир! Это была бы целая туча теней. Итак, — продолжает он, — все это — грезы малых детей и измышление людей, которым хотелось бы никогда не расставаться с жизнью. А поэтому великая глупость сохранять тела в надежде на их воскресение, как это обещает Демокрит, который впрочем и сам еще не воскрес. Но какое безумие думать, что через смерть можно вступить во вторую жизнь!

Boт как этот автор говорит о пустом и безумном убеждении некоторых людей о бессмертии своей души.

Мнение о бессмертии души, по словам Цицерона, впервые пущено было в обиход Ферекидом сирийским¹, жившим во времена римского царя Туллия². Другие приписывают это Фалесу, а третьи — еще другим. Эту область человеческого знания, — говорит де-Монтэнь, — трактуют с особой осторожностью и сомнениями. Самые твердые догматики, — говорит он, — принуждены здесь искать убежища под сенью Академии. Никто не знает, что установил по этому вопросу Аристотель и вообще все древние философы, которые трактуют его под влиянием колеблющихся верований. Он скрывается за туманом слов и трудных, неудобопонятных толкований и предоставил своим последователям спорить как по поводу своего мнения, так по поводу самого вопроса. Но удивительно, — говорит Монтэнь³, — как самые упрямые и убежденные сторонники бессмертия наших душ оказываются совершенно несостоятельными и бессильными установить его своими человеческими силами. Это грезы, — говорил один древний автор, — грезы человека гадающего, а не человека поучающего. Весьма приятную вещь, — говорит Сенека⁴, — обещают нам, но не доказывают ее. Было бы слишком долго и, быть может, даже бесполезно приводить здесь в отдельности все мнения древних философов по этому вопросу. Того, что я вам до сих пор сказал, вполне достаточно, чтобы ясно показать вам, что наша душа не духовна и не бессмертна в том смысле,
¹ Один из мудрецов Греции.

² Третий царь римлян.

³ Ess., р. 521.

⁴ Epist. 102. /689/
как это разумеют наши картезианцы. И хотя трудно вполне отчетливо понять ее природу и ее действия по отмеченной уже мною выше причине, — мы однако совершенно определенно чувствуем на нас самих внутренне и извне, что мы являемся лишь материей и что самые духовные и тонкие наши мысли находятся лишь в материи нашего мозга и возникают лишь в зависимости от материального строения нашего мозга. Следовательно то, что мы называем нашей душой, не может быть чем-либо иным, как частью самой легкой, самой тонкой и самой нежной материи; эта материя, будучи примешана и известным образом изменена в другой части материи, более грубой, с которой вместе она образует органическое тело, сообщает ему своей непрерывной подвижностью жизнь, движение и чувство.

Все эти положения с очевидностью следуют одно из другого, следовательно ясно и очевидно, что душа не духовна и не бессмертна, а материальна и смертна, как и тело. Если она смертна, как и тело, значит нельзя надеяться на награды и бояться наказаний по окончании этой жизни. Значит, тысяча и тысяча тысяч праведных, непорочных людей никогда не получат награды за свои добродетели; с другой стороны, тысяча и тысяча тысяч злых и отвратительных извергов никогда не будут наказаны за свои злодеяния и омерзительные преступления; ибо изо дня в день тысячи и тысячи злодеев умирают, не получив возмездия за свои преступления, и тысячи и тысячи праведных и непорочных людей умирают, не получив награды за свои добродетели и за свои добрые дела; столько праведных и непорочных людей живут, не получая награды, и столько злых нечестивцев живут, не получая возмездия и наказания. Значит, нет высшей благости для награждения всех праведных и непорочных, и нет высшего правосудия для наказания людей злых. А если нет высшей справедливости и высшей благости, то нет и высшей мудрости и всемогущества. А если нет высшей благости, высшей справедливости, высшей мудрости и высшего могущества, то, значит, нет существа, бесконечно совершенного, и следовательно нет бога, что и требовалось мне доказать и показать. Все эти выводы с очевидностью следуют один из другого, таким образом наглядно доказано в опровержение суеверных богопоклонников, что бога не существует. /690/

Но невероятно и даже невозможно, чтобы существо всемогущее, бесконечно благое, бесконечно достолюбезное и бесконечно мудрое пожелало, создавая мир, устроить такое путанное смешение добра и зла. Существо, бесконечно благое и бесконечно мудрое, не может изменить себе или действовать наперекор самой природе своей бесконечной благости и мудрости; следовательно оно не могло пожелать творить зло, если всегда могло творить добро без примеси малейшего зла. Итак раз мир, как мы видим, необходимо является путанным смешением добра и зла, то отсюда с очевидностью следует, что он не был создан существом, бесконечно совершенным, и следовательно бога не существует. Это умозаключение — убедительное.

Не так дело обстоит с учением наших богопоклонников о мнимом существовании их бога. Они неспособны дать никакого ясного и достоверного доказательства; то, что они говорят о его природе и его действиях, полно противоречий и несуразностей. То, что говорят на этот счет наши христопоклонники, не менее смешно и нелепо; ибо они /692/

Эти заблуждения, обман и шарлатанство являются источником и причиной неисчислимого множества злоупотреблений и злодеяний в мире, и сама тирания, которая заставляет стенать столько народов на земле, дерзает прикрываться этим благовидным, но ложным и возмутительным предлогом религии. Поэтому я имею полное право сказать, что вся куча религий и политических законов представляет лишь тайные системы несправедливости. Так, мои дорогие друзья, это действительно тайные системы несправедливости и даже возмутительные системы. Все вы, сколько вас есть, и все подобные вам не должны видеть в них что-либо другое кроме тайных систем несправедливости. Ибо с помощью этого средства наши церковники вас уловляют и вас держат все время в жалком плену, под ненавистным и нестерпимым игом своих пустых и бессмысленных суеверий, прикрываясь предлогом наставить вас на блаженный путь к богу. С по- /694/ мощью этого средства князья и сильные земли грабят вас, попирают, притесняют, разоряют и тиранят вас под предлогом управления вами и поддержания общественного блага.

Я хотел бы иметь силу сделать мой голос слышным от одного края королевства до другого или даже от одного конца земли до другого; я готов кричать изо всех сил: люди, вы — безумцы, с вашей стороны безумие давать себя таким образом в обман и слепо верить стольким нелепостям! Я показал бы людям, что они находятся в заблуждении и что те, кто ими правит, обманывают, одурманивают их. Я открыл бы им эту тайную систему несправедливости, которая делает их повсюду такими жалкими и несчастными и неизбежно в грядущих веках будет стыдом и позором для наших детей. Я упрекнул бы их в неразумии и безрассудстве, заставляющем их плыть по течению и слепо придавать веру стольким заблуждениям и иллюзиям и столь смешному и грубому шарлатанству. Я их упрекнул бы в том, что они малодушно оставляют так долго тиранов в живых и не стряхнут с себя раз-навсегда ненавистное иго их тиранической власти.

Один древний автор говорил некогда, что реже всего тиран доживает до старости, и причина этого та, что люди не имели еще слабости и подлости оставлять так долго тиранов в живых и позволять им так долго царствовать. У них хватало духа и мужества отделаться от тиранов, когда тираны злоупотребляли своей властью; но в настоящее время уже более не редкость видеть, что тираны долго остаются в живых и подолгу царствуют. Люди незаметно привыкали к рабству, и теперь так сжились с ним, что даже почти не думают, чтобы вернуть себе свободу; им кажется, что рабство есть естественное состояние. Поэтому гордыня тиранов все растет, и они изо дня в день все более и более усиливают нестерпимый гнет своего тиранического правления¹. «Гордыня их заносится все выше». Вы скажете, что их неправды и злодеяния проистекают от преизобилия в них жира и от чрезмерного их благополучия². Они дошли до того, что довольны своими пороками и своими злодеяниями³. Поэтому народные массы находятся в таком жалком и несчастном состоянии под их тираническим господством.

Вот, дорогие друзья, вот как ваши правители с помощью силы и могущества устанавливают над вами и над всеми подобными вам отвратительную тайную систему несправедливости. С помощью всех тех заблуждений и злоупотреблений, о которых я говорил, они сообща устанавливают свою власть так прочно, чтобы вечно держать вас в плену под своими тираническими законами; вы будете оставаться жалкими и несчастными, вы и ваши потомки, пока будете терпеть господство князей и царей; вы вечно /697/ будете жалкими и несчастными, пока будете следовать заблуждениям религии и оставаться в порабощении у ее суеверий. Отбросьте же полностью все эти пустые и суеверные обряды религии, изгоните из вашего ума эту безумную и слепую веру в мнимые тайны! Не придавайте им никакой веры, смейтесь над всем, что вам говорят ваши корыстные церковники. Они сами — по крайней мере громадное большинство их — не верят всему этому. Неужели вы хотите верить больше, чем они сами? Дайте отдохнуть от этого своему уму и сердцу, отмените также в своей среде все эти ненужные суеверные должности священников и жрецов, пусть эти люди живут, трудятся, как вы. Но этого мало, постарайтесь объединиться, сколько вас есть, вы и вам подобные, чтобы окончательно стряхнуть с себя иго тиранического господства ваших князей и ваших царей; опрокиньте повсюду все эти троны несправедливости и нечестия, размозжите все эти коронованные головы, сбейте гордость и спесь со всех ваших тиранов и не допускайте, чтоб они когда-либо царствовали над вами.

Более умные должны yправлять другими, установить добрые законы и издавать распоряжения, направленные всегда, — во всяком случае, согласно условиям времени и места и обстоятельствам, — к преуспеянию и соблюдению общественного блага. «Горе тем, — говорит один из мнимо святых пророков, — горе тем, которые издают неправедные законы»¹. Но горе также тем, которые из подлого малодушия подчиняются неправым законам; горе народам, которые трусливо становятся рабами тирана и в слепотe делают себя рабами заблуждений и суеверий религии... Только естественный разум способен напутствовать людей к усовершенствованию в знаниях, в мудрости человеческой и в искусствах, он способен привести их к достижению не только всех нравственных достоинств, но также ко всем самым прекрасным и возвышенным деяниям в жизни. Свидетельством тому — совершенные некогда подвиги всех этих великих людей древности, отличавшихся всеми доблестями; об этих людях² один автор говорит, что они были гораздо добродетельнее, чем самые набожные святоши его века... «Герои с великой душой рождались в лучшие времена». Действительно, вовсе не религиозное ханжество со-
¹ Ис., 10 : 11.

² Такие, как Катон, Агезилай, Эпаминонд, Фабий, Сципион, Регул и др. /698/
вершенствует людей в науках и искусствах, не святошество ведет к открытию тайн природы, не оно внушает великие замыслы людям; создают великих людей ум, мудрость, честность, величие души, они побуждают их к великим делам; поэтому людям не нужны святошества и суеверия религии, чтобы совершенствоваться в науках и добрых нравах.

Точно так же не нуждаются они для хорошего управления в непомерном чванстве и напыщенной спеси князей и царей. Добросовестные управители могут установить хорошие законы и издать хорошие правила. Мудрость, — говорит Иов¹, — обретается у людей пожилых, и предусмотрительность приобретается лишь по истечении долгого времени. Если это так, а есть полное основание с этим согласиться, то, значит, в древних мудрецах надо искать этой мудрости, этой предусмотрительности, которая так необходима для хорошего управления; и, стало быть, надо ставить для мудрого управления народами пожилых лиц, преисполненных мудрости и предусмотрительности, а не безумных юнцов, безрассудных молокососов и гордецов, и не людей порочных и злых, а также не малых детей, как их посылает на трон случайность рождения. Из-за безумия и злодейства людей на земле столько князей и тиранов. Один из мудрецов святой древности изрек²: «За грехи земли много князей у нее». Одним из этих самых мудрецов сказано: «горе стране, у которой царем еще дитя и где князья — сластолюбцы и рабы своих страстей»³.

А так как все князья — сластолюбцы и рабы своих страстей, то быть под их управлением есть сущее несчастье для народа.

Поймите же, дорогие народы, что заблуждения и суеверие вашей религии и тирания ваших царей и всех тех, кто управляет вами под сенью их власти, являются роковой и проклятой причиной всех зол, тягостей, беспокойств и невзгод. Вы будете счастливее, если вы избавитесь от того и другого нестерпимого ярма — от гнета суеверия и от гнета тирании, и будете управляться только добросовестными и мудрыми управителями. А поэтому, если у вас мужественное сердце и если вы желаете освободиться от ваших зол, то стрях-

Объединись же, народ, если есть у тебя здравый ум; объединитесь все, если у вас есть мужество освободиться от своих общих страданий! Поощряйте все друг друга к такому благородному, великодушному и важному делу! Начните с тайного сообщения друг другу своих мыслей и желаний! Распространяйте повсюду с наивозможной ловкостью писания, вроде например этого, которые всем показывают пустоту, заблуждения и суеверия религии и которые всюду вселяют ненависть к тираническому управлению князей и царей. Поддерживайте все друг друга в этом справедливом и необходимом деле, которое касается общего интереса всего народа! /700/

«Образумьтесь, бессмысленные люди! Станьте умны, не-

Вы будете счастливы, если будете следовать правилам, основам и заповедям этой единственно мудрой и единственно истинной религии, но я беру на себя смелость сказать, хотя я не пророк, что вы вечно будете оставаться жалкими и несчастными, вы и ваши потомки, если будете следовать какой-либо другой религии, кроме этой; вы будете вечно жалкими и несчастными, вы и ваши потомки, пока будете терпеть господство над вами тиранов и будете терпеть злоупотребления заблуждения и пустые суеверия, культы богов и их идолов; вы будете оставаться жалкими и несчастными, вы сами и ваши потомки, пока среди вас не будет правильных взаимоотношений и пока среди вас будет такое огромное несоответствие общественных состояний и положений; вы будете жалкими и несчастными, вы и ваши потомки, пока вы в ущерб общему благу будете склонны присваивать каждый себе в отдельности все то, чем следует владеть сообща, и пока вы не пожелаете обратить все в общее достояние в каждом приходе, /703/ чтобы всем на общих основаниях пользоваться благами земли и плодами трудов ваших; вы будете жалкими и несчастными, вы и ваши потомки, пока блага и тяготы жизни будут так неправильно распределены между вами или вообще между людьми. Ибо нет справедливости в том, чтобы одни несли все тяжести труда и неудобства жизни, а другие, не зная заботы и труда, наслаждались одни всеми благами и удобствами жизни. Наконец вы будете оставаться жалкими и несчастными, вы и ваши потомки, пока не объединитесь все вместе или, по крайней мере, пока не достигнете полного единодушия и не будете благородно выступать за избавление от рабства, в котором вы все пребываете и до которого вы все доведены нестерпимым игом тиранического господства князей и возмутительным гнетом пустых и суеверных обрядов ложной религии; ведь она заставляет вас служить и поклоняться лишь ложному воображаемому божеству, которое не может следовательно доставить вам никакого блага, как и никакого зла, согласно тому, что я выше с очевидностью доказал.

Я умоляю всех умных и здравомыслящих людей, всех честных людей повременить несколько с своим суждением по этому вопросу, отрешиться несколько от предрассудков своего рождения и воспитания и от своих особых привычек. Я умоляю их обратить особое внимание на все, что я сказал. Я умоляю их серьезно вникнуть в мои взгляды и мысли, в мои доводы и доказательства, чтобы заметить и вскрыть все сильные и слабые стороны их. Ибо я твердо убежден, что, следуя своему естественному разуму, они легко склонятся в пользу всех выдвинутых мною истин и будут даже сами удивлены тем, как это столько пустых, смешных и грубых заблуждений и возмутительных и пагубных злоупотреблений могли проникнуть и так крепко и повседневно установиться среди людей, так долго держаться среди них, несмотря на такое множество людей умных, проницательных и просвещенных; казалось бы, что умные люди должны были бы восставать против установления, роста и продолжения стольких возмутительных злоупотреблений и заблуждений. Кажется, что в этом отношении люди поражены какой-то слепотой, делающей их неспособными видеть те заблуждения, в которых они находятся. Вопрос важный. Каждый в нем заинтересован; дело идет о благе, спокойствии, свободе общества; дело идет об избавлении почти всех людей от жестокого и бедственного /704/ порабощения тиранам, равно как и об избавлении от подлого и ненавистного порабощения всяческим идолопоклонническим суевериям религии. Если люди умные и здравомыслящие, если люди честные найдут, что я был прав в своем порицании и осуждении пороков и заблуждений, злоупотреблений и беспорядков, если они найдут, что я сказал правду и что мои доводы и рассуждения доказательны, как я на этом настаиваю, в таком случае их дело — отстаивать истину; дело их самих — порицать и осуждать пороки, заблуждения и злоупотребления, которые я порицаю и осуждаю; ибо недостойно умных людей и людей честных своим молчанием вечно потворствовать такой массе возмутительных заблуждений и злоупотреблений. Если они, как и я, не решаются выступить с порицанием и осуждением их при жизни, пусть сделают это в таком случае хотя бы один единственный раз к концу дней своих. Пусть же они отдадут этим своим свидетельством дань истине по крайней мере единственный раз к концу дней своих и пусть хоть единственный раз доставят перед смертью радость своей родине, своим родным, своим друзьям и своим собственным потомкам, внося по крайней мере таким образом свою долю в дело их освобождения.

Но если, напротив, они найдут, что и моих словах нет истины и что с моей стороны преступно так думать и писать; если их страстность увлечет их даже до того, что они будут после моей смерти недостойным образом поносить меня как нечестивца и богохульника, как несомненно поступит большинство или, быть может, даже поголовно все святоши, все невежды и суеверные ханжи, все лицемерные церковники и вообще все, кто заинтересован и получает известную долю в столь обильной жатве тиранического управления и суеверного культа богов и их идолов, в таком случае на них ляжет обязанность показать с очевидностью ложность моих утверждений; их обязанность — показать ложность или слабость моих доказательств и рассуждений; и, наконец, их обязанность — установить и доказать предполагаемую истинность их веры и религии и предполагаемую правоту их политического управления, доказать это более сильными, ясными и убедительными доводами или, по крайней мере, доводами, столь же сильными, ясными и убедительными и столь же доказательными, как те, которыми я побивал их. Я не думаю, что они в состоянии сделать это, ибо естественный /705/ разум не может с очевидностью доказать то, что исключает одно другое, внутренно противоречиво и непостижимо. А пока они этого не сделают, пусть считаются уличенными в заблуждении и злоупотреблениях своего учения и своей системы правления и пусть будут посрамлены в бессмысленности своих заблуждений, измышлений и шарлатанств, и да будут они посрамлены в вопиющей несправедливости своих тиранических управлений¹. «Да постыдятся все беззаконствующие втуне». «Да постыдятся все служащие истуканам, хвалящиеся идолами»². «Да станут подобны им поступающие так и уповающие на них»³. «Тогда покроются великим стыдом надеющиеся на идолов и говорящие истуканам: вы наши боги»⁴. И нужно им сказать словами другого пророка: «Краснейте и стыдитесь беззаконий ваших»⁵.

А так как все эти истины не всегда удобно высказывать, то мнимо мудрые политики века не преминут также найти, что с моей стороны нехорошо было вскрывать так много столь великих и важных истин, которые, по их словам, лучше держать всегда под спудом, чем так ярко выставлять напоказ; они заявят, что это значит потворствовать злодеям и доставить им лишь удовольствие, избавляя их от страха перед богом и вечными муками; многие воспользуются этим и дадут полную волю своим необузданным вожделениям и станут от этого еще более плохими людьми, будут смелее совершать всякие злодейства на том основании, что нечего бояться наказания по окончании этой жизни. На этом основании, скажут нам, мудрые политики считают необходимым, чтобы народ оставался в неведении относительно многих истин и верил многим ложным вещам.

На это я отвечаю в двух словах: во-первых, я высказал здесь всю правду вовсе не для того, чтоб потакать злодеям и доставить им удовольствие; я очень далек от этого и, напротив, хочу посрамить всех их. Именно с целью посрамления всех шарлатанов и всех лицемеров я вскрыл здесь их заблуждения, их самообман и шарлатанство; именно с целью посрамления тиранов, злых богачей

Во-вторых, я утверждаю, что не истина и не познание естественных истин склоняет людей ко злу и делает народные массы порочными и злостными; их делают такими невежество и невоспитанность, отсутствие хороших законов и хороших правительств. Ибо бесспорно, что, если бы они получили лучшее образование и воспитание и лучше управлялись, чем теперь, они не были бы такими порочными и злыми, как теперь. Причина в том, что сами дурные законы и дурное управление порождают, так сказать, часть людей порочной и злой, потому что дают им рождаться среди роскоши и суетности, знатности и богатства, которые эти люди желают навсегда удержать за собой так же несправедливо, как несправедливо они в них родились и воспитались; что касается остальных, то те же законы и порядки их, так сказать, толкают их к порочной и дурной жизни, потому что заставляют их рождаться в бедности и нужде, от которых эти люди затем всячески стараются избавиться хорошими или дурными путями, не будучи в силах всегда выпутываться из них справедливыми и законными путями. Итак не наука и не познание естественных истин увлекает людей ко злу, как это утверждают; как я уже сказал, людей влекут ко злу скорее дурные законы и дурные обычаи, потому что они, повторяю, заставляют их рождаться порочными и злыми или становиться такими благодаря дурному управлению. Пусть связывают честь и славу, блага и приятности жизни и даже правительственную власть единственно с мудростью, добротой, справедливостью, честностью, добропорядочностью и т. п. вместо того, чтобы связывать их с протекцией, с происхождением и с материальной обеспеченностью. Равным образом пусть связывают стыд, позор, тягость и нужду и даже нужные /707/ порою весьма строгие наказания с пороками, несправедливостью, обманом, недобросовестностью, злобой и т. п., а не с незнатным происхождением или с недостаточной материальной обеспеченностью. Вы увидите тогда, что каждый как бы сам собой почувствует влечение творить добро и будет стараться быть добрым, честным и добродетельным. Но, пока честь и слава, приятности и удобства жизни будут связаны лишь с определенным происхождением и с определенными условиями жизни, а не с добродетелью и личной заслугой, люди всегда будут порочными и злыми, а поэтому также всегда несчастными.

хранении могущества и тиранического правления богачей и сильных мира сего.

Я ни разу не совершил никакого преступления и никакого злого или дурного поступка; я уверен, что в настоящее время никто из власть имущих не мог бы по праву бросить мне упрек в этом. А поэтому, если я стану предметом оскорбительных и недостойных выходок, поруганий и клеветы после моей смерти, то исключительно потому, что я чистосердечно высказал истину с целью дать вам возможность рассеять окутывающий вас туман и дать вам возможность, если вы готовы войти в соглашение друг с другом, достигнуть избавления и освобождения от всех этих возмутительных заблуждений, от всех проклятых суеверий и от всех пагубных злоупотреблений, жалкой жертвой которых вы теперь являетесь. Сила самой истины заставляет меня высказывать ее, и только ненависть к несправедливости, шарлатанству, тирании и всякому другому беззаконию вынуждает меня так говорить. Ибо я действительно не могу терпеть и ненавижу всякую несправедливость и всякое беззаконие¹. «Возненавидел я всякий путь беззакония»². «Возненавидел я беззаконие и почувствовал отвращение к нему»³. Я крайне ненавижу всех, кто любит творить зло и находит удовольствие в этом⁴. Возненавидел я их крайней ненавистью, и они стали мне врагами⁵. Разумные люди, влиятельные ученые, писатели и красноречивые ораторы должны достойным образом представить этот вопрос и отстаивать здесь должным образом справедливость и истину. Они сделают это несравненно лучше меня. Ревность к справедливости и истине, равно как и ревность к общественному благу и всеобщему освобождению изнывающего народа должны побудить их к этому; они должны беспрестанно порицать, осуждать, преследовать и разбивать все возмутительные заблуждения и все возмутительные тирании, о которых я говорил, пока не сметут и не уничтожат полностью их все; они должны поступать в этом случае, как тот, кто сказал: «Буду преследовать врагов своих и не остановлюсь, пока они не
¹ Пс., 118.

² Там же, 104.

³ Там же. 163.

⁴ Там же, 113.

⁵ Там же, 138 : 20. /710/
будут в изнеможении»¹. Пусть погибнут все злодеи, пусть погибнут все тираны и «будут посрамлены в своей гордыне»².

После всего сказанного пусть думают обо мне, пусть судят, говорят обо мне и делают все, что угодно; я нисколько об этом не беспокоюсь. Пусть люди приспособляются и управляют собой, как им угодно; пусть они будут мудры или безумствуют, пусть будут или добрыми, или злыми, пусть говорят обо мне после моей смерти или делают со мной все, что хотят, я об этом совсем мало забочусь. Я уже почти не принимаю участия в том, что происходит в мире. Мертвых, с которыми я собираюсь итти одной дорогой, не тревожит уже ничто, их уже ничто не заботит.

Этим ничто я тут и кончу. Я и сам уже сейчас не более как ничто и вскоре и в полном смысле слова буду ничто и т д.



¹ Пс., 58 : 12.

² Там же, 17 : 41. /711/
Стр. 712 – пустая