Госпожа Грац обращала ко мне умные вопросы о российских делах. Мы разговорились, и я обронил, что готовлю перевод книжки Кристофера Дэя "Места, где обитает душа"

Simon and Schuster. N.Y. Перевод с английского В.Л.Глазычева

В этой обволакивающей среде работалось, как ни странно, недурно. Роберта, крепкая некрупная женщина, с короткой стрижкой и упрямой посадкой головы, вела одну из рабочих групп уверенно и спокойно, но за смягченными интонациями очень правильной для американки английской речи проступала глубокая включенность в городские проблемы, если не сдержанная страстность.

Госпожа Грац обращала ко мне умные вопросы о российских делах. Мы разговорились, и я обронил, что готовлю перевод книжки Кристофера Дэя "Места, где обитает душа".

Уже в Москву пришла бандероль с книгой и записка, в которой автор передавала мне право перевода и публикации, ежели таковые мне покажутся резонными. Показались летом того же года, воспользовавшись любезностью Института имени Кеннана в Вашингтоне, пригласившего меня для работы в качестве "гостящего ученого", мы с женой провели и десять дней в Нью Йорке. Я бывал там неднократно, но только теперь, благодаря Роберте и ее друзьям, мог увидеть и понять то, что никак невозможно заметить досужему туристу, даже и с профессиональным взглядом. Мы жили дома у Роберты. Они с мужем обитают в обширной квартире на втором этаже добротного жилого небоскреба в стиле Ар Деко 20-х годов: внимательная охрана в подъезде, сохранившиеся инкрустации деревянных панелей вестибюля и лифтов, листы проекта этого здания на стенах холлов. Дом - на Сентрал Парк Вест Сайд, в ста шагах от Коламбус Серкл, где перед входом в Центральный Парк пересекаются Бродвей и Восьмая Авеню. Не случайно в обсуждении ситуации со строительством Линкольн-Центра или проектами реконструкции Коламбус Серкл Роберта столь пристрастна - она там живет.

Дональд Грац - дизайнер и мебельный фабрикант (его небольшая фабрика на 30 рабочих мест работает по индивидуальным заказам), блестящий знаток работ со стеклом и метал­лом. Квартира, остекленная веранда которой открыта на Парк, а с торца - на статую Колумба и световое табло высоко в небе, где указывается и точное время, и температура, что весьма удобно, набита всевозможным хламом. Авторский фарфор и вывески мороженого 20-х годов, добротная живопись и старые кукольные дома с полным оборудованием, игрушки и поделки провинциальных умельцев Новой Англии конца прошлого века, газосветные буквы 50-х годов... За окном - величайший город мира, Багдад-над-подземкой, как его называл О'Генри, самый центр этого центра урбанистической цивилизации. В квартире -тени города, который был давно и совсем еще недавно. На книжных полках (книг для американского дома вне университетского круга довольно много) - тоже царит город. Американский город прежде всего.

Упреждать читательское впечатление от этой книги нецелесообразно. Она говорит сама за себя. Считающая себя ученицей другой умной дамы, Джейн Джекобс, книга которой "Жизнь и смерть великого американского города" наделала немало шума в начале 60-х годов, Роберта Грац продолжает ее дело. Она - не архитектор, не искусствовед и не историк. Она - газетный публицист, всю свою профессиональную жизнь, всю страстность натуры вложившая в тему города как города людей. Во многом совпадая с автором по принципиальным установкам на "градоводство", как она называет свою главную тему, я далек от категоричности Роберты Грац в ряде оценок. Понимая резоны автора, мне не дано понять всю меру ненависти Роберты к кондиционированным торговым центрам, особенно учитывая, что на этот раз мы были в Америке в июле-августе, когда выжить на городской улице сложновато. Мне не дано разделить неприязнь автора к остекленным переходам, связывающим высотные здания даунтауна в Миннеаполисе, - я был там в феврале и вполне мог оценить защиту от пронизывающего до костей ветра, которую дают эти переходы. Мне, честно говоря, трудновато в пол­ноте воспринять ненависть автора к отелю Портмана на Таймс Скуэр, хотя следует признать, что я уже не застал снесенных под его сооружение театров, не был на их спектаклях, я сам не переживал судьбу кварталов Нью Йорка и других американских городов как свою судьбу. К сожалению, из всех городов, которые являются героями этой книги, я был лишь в немногих, так что по большинству свидетельств Роберты у меня нет собственного мнения. Есть явное совпадение восприятия Балтимора, Филадельфии и Торонто. Нет совпадения для Чикаго. Вашингтон же, который я знаю лучше всего, ненавидим Робертой Грац столь страстно и столь пристрастно (окрашено ЕЕ счетом к ЕЕ власти в ЕЕ стране), что о нем почти ни слова и нет.

Но вот, что мне показалось, может, интереснее всего, что я мог сам выяснить при анализе того, как функционирует Вашингтон (не как столица, как живой город), и что с множеством деталей изложено Робертой Грац, - это неожиданная, удивительная легкость, с которой в таких чужих, таких иных американских ситуациях опознаются наши ситуации в наших городах. Трудно поверить тем, кто всегда был уверен в том, что "там" все по-другому, что "там" такая же бюрократия и такие же бюрократические игры, так же проталкиваются решения и также случается надругательство над здравым смыслом, так же не слышат рауз-мных доводов и предпочитают готовые привычные решения новому интеллектуальному усилию, новому риску, вообще новому.

У такого рода книг, как "Living City", нет обязанности быть полезными неким непосредственным образом. Вполне достаточно, когда можно узнать о том, как живут города Америки, воспринимаемые в логике снизу-вверх: от дома, от двора, от "соседства", представляющего собой нечто среднее между обжитым кварталом и обжитым микрорайоном (насколько последнее возможно), к городу.

Беря на себя обязательство сделать перевод, начав эту работу, я не мог предположить того, что эта книга обладает ко всему прочим достоинствами почти учебника "градоводства", да к тому же настолько универсального, что три четверти его содержания, лишь косвенно соотносимы с опытом городов Западной Европы, но прямо и недвусмысленно приложимы к городу России сегодня.

Мне пришлось, скрепя сердце, отказаться от буквального воспроизведения оригинального названия, потому что "Живой город" по-русски звучит глуповато. Избранное после некоторых колебаний название книги во всяком случае точно по смыслу.

В мае 1995 года мы вновь встретились с Робертой в том же Зальцбурге, где обсуждалась тема "бедность в городе", животрепещущая отнюдь не только в наших палестинах. Госпожа Грац, чешский перевод книги которой готовится с некоторым запозданием относительно русского, а японский уже вышел, официально "продала" мне копирайт за 1 доллар, что - для американца во всяком случае - снимает несимпатичный оттенок "дарености", т.е. снятия ценности. На этом семинаре Рон Шиф-ман, неоднократно упомянутый в книге директор Института Пратта в Нью Йорке, ответил принципиальным согласием на мое предложение провести двухлетнее параллельное исследо­вание квартала в центре Москвы, где-нибудь на периферии Замоскворечья и ньюйоркского, не менее запущенного квартала.

Там же Грац и Шифман представили Иоланду Гарсиа, возглавляющую новую и очень сильную организацию самоуправления в Южном Бронксе. Эта организация именует себя Nos Quedamos т.е., "мы победим!". Ей уже удалось добиться не только отказа городских властей от "градостроительной" программы рекон-струкции в пользу "градоводческой", но и до­биться одобрения альтернативной программы развития территории. Эта новая история стала отличным подтверждением то­му, что книга Роберты Грац не устарела, что опыт продолжается. И в самом деле, не прошло и двух месяцев, и вот уже в Москве мы обсуждали с Роном детали дальнейшей совместной работы Института Пратта и Академии городской среды, которая становится тем интереснее, что к Москве и Нью Йорку добавля­ется еще и немецкий Дортмунд с когда-то промышленным, а ныне полутрущобным кварталом у реки.

Июнь 1995г.

Москва

Мне потребовался опыт пятнадцатилетней работы в роли репортера Нью Йорк Пост, потребовалось отмерять шагами больше миль по улицам, чем многим удается за всю жизнь, чтобы как следует постичь тот динамизм, что дает городу жизненную энергию. В газету я писала репортажи о жилище, о путях обновления города и о битве "соседств" за выживание, о скромных успехах и крупных провалах, о сохранении следов истории и возрождении кварталов. Я видела, как городские политики повторяют прошлые ошибки из-за неточности в определении интересов и ложной ориентации анализа, что вставали на пути приемлемых перемен. И я видела, как иные "соседства" возрождались вопреки затруднениям, выставляемым на их пути чиновниками. Тому, что я знаю теперь о реконструкции городов, я научилась в первую очередь в "соседствах" Нью Йорка, у людей, которые боролись за сохранение куска своей земли. Отслеживая усилия жителей одного только квартала выжить и сохранить его, можно узнать гораздо больше, чем из кропотливого изучения правительственных отчетов и аналитических штудий о городской политике на полках Библиотеки Конгресса. Убеждаешься в том, что от самих жителей соседского сообщества можно узнать больше полезного, чем от всех планировщиков и теоретиков вместе взятых.

В начале семидесятых я стала изучать движение в защиту памятников и писать о нем - сначала в Нью Йорке, затем по всей стране. В значительной степени именно это движение помогло мне да и многим другим уяснить, почему такое множество наших городов словно были приговорены судьбой к саморазрушению. Люди видели, как в пятидесятые и шестидесятые годы бульдозеристы отрабатывали сверхурочно, снося "соседства", стирая в порошок архитектурные сокровища, что были частью их собственной жизни, истребляя ту социальную ткань, что связывает бесчисленными нитями человечности материальную основу бытия. Те, кто любил город, улицы, по которым они ходили, и кварталы, в которых они воспитали детей, видели, сколь многое исчезло без нужды, и подняли голос протеста, чтобы сберечь хотя бы то, что еще осталось. Они были свидетелями разрушения построек памятных, красивых, просто практичных, и они наблюдали за тем, как эти ценности оказались замещены монументами посредственности вкуса и чистогану, которые куда больше разрушали город, чем способствовали его развитию.

Эта книга - производное от этого двойного опыта: опыта городов и моего личного. Это книга о городах, их открытии наново, их возрождении, их стойкости. Мой собственный опыт не несет в себе ничего уникального и во множестве своих черт лишь повторяет опыт миллионов горожан. Пригороды продолжают разрастаться, но мы явственно вступили в период ренессанса города. Люди возвращаются в города или воздерживаются от бегства из городов, не доверяя преждевременному приговору со стороны экспертов, уверявших нас, что город умер лишь потому, что сами они не могли понять, что делает его живым. Мы уже вступили в период пересмотра и переоценки собственных действий в отношении наших городов, и я надеюсь, что эта книга внесет свой вклад в дело утверждения нового понимания.

Я затратила несколько лет на подготовку книги, преодолев тысячи миль в машине, поездом, самолетом, автобусом и прежде всего пешком. Наверное, я отправилась в путь с какими-то заданными суждениями, но я уже не могу припомнить, что они были такое. Наблюдения действительности упорно разрушали старые мифы и легенды, и я просто отслеживала успехи и неудачи в неустанном поиске уроков для самой себя. Эта книга - как раз о таких уроках.

Опыт масштабный и камерный, из мест близких и отдаленных, в одинаковой мере рождает уроки, с которыми можно соотнести тактику развития едва ли не в любом городском сообществе этой страны. Хорошо это или плохо, но и принципы и структура действий не очень-то варьируют от места к месту, и я уверена, что к любому примеру, вошедшему в книгу, читатель может сам подобрать иллюстрацию.

Я отнюдь не собиралась писать книгу об охране памятников. Она и не об этом.

Это книга об охране и сохранении, об обновлении и реконструкции, о новой жизни городов. Это и книга про обновление соседств и малых городов и коммерческих районов в даунтаунах. И еще это книга о переменах - уместных, благотворных и долговременных.

Чисто случайно это и книга об охране памятников, в чем начинают признавать одно из средств экономического возрождения города, и примеры, собранные в книгу, сыграли роль авангарда в становлении нового образа градоформирования.

Совсем не случайно это книга о людях, которые любят город и не пытаются переделать его под стерильный и пустой стандарт. О людях, которые не сочувствуют тем городам, где культивируются планы преобразования их в нечто, чем они не являются, стирая тот местный дух, что делает их подлинными Местами. Это книга о людях, которые признают различия между Местами, будь то крупный город, городок или соседство, и понимают энергетический заряд, дающий им жизненную силу.

Многие провозглашают целью спасение наших городов. Мало кто из них думает об этом всерьез, тяготея к превращению их в квазипригороды, полностью зависимые от автомобиля, что никак не может помочь справиться с их реальными трудностями. Тем, кто действительно хочет "спасти и сохранить" город, надлежит в первую очередь начать с того, что он есть, усиливая это, достраивать это нечто так, чтобы не подавить сохранившееся, способствовать инновациям и новым открытиям природы процесса, что по­зволяет расти городам. Те, кто понимает город, признают первостепенную важность спонтанного, разнообразного и инновативного. Люди, которые принимают город близко к сердцу, знают, что крупное и новое сами по себе отнюдь еще не означают перемены к лучшему. Здоровые города содержат в себе богатую смесь старых и новых построек и услуг, высокого стиля с обыденностью, крупных и скромных, всего того, что как-то держится вместе, благодаря историческому наслоению следов экономических и соци­альных сил, вовлекающих людей и учреждения во взаимодействия, длящиеся десятилетиями и даже веками. И еще здоровые города признают принципиальную необходимость поддерживать и выращивать систему общественного транспорта. Города становящиеся пригородами, не могут исполнять реальные функции города, если автомобили подавляют и вытесняют общественный транспорт. Тогда они становятся чем-то, вроде групп офисов над торговыми центрами и автостоянками.

Сохранение исторического наследия есть уважение к традиции и эволюционный рост Места, сохраняющие его самоопределенность и основу контроля за переменами и дальнейшим ростом. Оно встает на пути сноса полезных и ценных в архитектурном отношении построек, ради расчистки места для крупных, пышных" программ реконструкции, достоинства которых более чем сомнительны. Оно включает строительство нового, чтобы ответить реальной новой потребности, тогда как строительство как таковое в лучшем случае играет роль иллюзорного экономического стимула. Очень часто с ним приходит вред. Конструктивный подход к метаморфозам - вот то, что я называю "градоводством," иллюстрациями к которому наполнена эта книга.

Сегодняшняя "готовальня" реконструкции городов нас не устраивает. Ее привычные инструменты-понятия: экономическое развитие, генеральный план, модернизация градостроительной структуры, возрождение сообществ, контекстуальное развитие и даже соучаствующее развитие - все эти слова слишком часто используют ошибочно. Все эти слова используются для рекламы того типа проектов "сверху-вниз", что порождаются из взаимодействия правительственных планировщиков, менеджеров по развитию экономики, мощных девелоперов-застройщиков и мэров или ответственных служащих мэрий. Труднее переиначить смысл слов "сохранение наследия", означающее, что постройки могут быть старыми, но старой полезности не бывает. Во всех городах, которыми я занималась в ходе подготовки этой книги, везде, где сохранение наследия оказывалось стартовой позицией для создания условий перемен, складывались и широкое вовлечение общественности и действительно прогрессивные трансформации.

Получается, что охрана наследия не случайно заняла в книге так много места. Но "охрана" или "сохранение" - слишком ограниченные по смыслу понятия, и гораздо лучше говорить об "урбанистике", органическим элементом которой является "охрана истории". Урбанистика это искусство понимать город. Это не наука. Урбанисты понимают природу этого искусства и практикуют его. "Охранители" - только одна фракция урбанистов. Ис­тинные практики экономического развития городских сообществ -тоже урбанисты и, по крайней мере, частично они же "охранители" наследия.

Урбанисты узнают, как функционирует город через тесное общение с ним. Опыт, наблюдательность, здравый смысл и нормальные человеческие ценности имеют для урбаниста значение первооснов его образа города. Урбанисты сосредоточивают внимание на малом - даже на микромасштабе, прежде чем рисковать работать с макропроцессами, так как знают, что в действительности макрообъемы изменяются к лучшему только посредством микрошагов. Когда соседство и сохранено и обновлено, его функциональное богатство оживает и пополняется. Упорство при встрече сонма негативистов, решимость перед лицом препятствий относятся к числу профессиональных доблестей урбаниста. Шаг за шагом развертывается сущностный и естественный по характеру рост, распространяясь окрест до тех пор, пока процветание не вернется и в соседние кварталы или районы.

Достижения "охранителей" не только наиболее наглядны, но и наиболее привлекают в эстетическом отношении. Однако урбанисты скрываются и под другими масками. Адвокаты общественных жилищных движений, средовые аналитики, борцы с авто­страдами и торговыми супер-центрами, городские "садовники", защитники городских улиц, реформаторы школ и пр. - все они практикуют осознанный или неосознанный тип урбанистики. Думать о малом крупномасштабно - вот объединяющий девиз для всей книги и вместе с тем характерная черта вошедших в нее историй успешной ревитализации. Многие успешные попытки с ходом времени разрослись в достаточно крупные предприятия, однако стартовым пунктом, стержневой идеей, первым шагом было, как правило, нечто весьма небольшое. В этой книге нет готовых рецептов, но уроки успешных усилий могут быть безусловно полезны, потому что охватывают доказанный временем опыт продуктивного подхода к постановке и решению задачи.

Одно из лучших объяснений тому, что сохранение наследия столь важно для городов любого масштаба, было предложено До-нованом Рипкема, консультантом по экономике и недвижимости. Рипкема перечисляет высказывания теоретиков - социолога, психолога, прозаика, юриста и журналиста, ни один из которых не претендует на то, чтобы выражать интересы "охранителей", но каждый, независимо от других, открыл для себя значение Места и ключевую роль городского сообщества. "То, чего никто из них не признал, - говорит Рипкема, - это нерасторжимость концепций Места и Сообщества. "Место" это сосуд, в котором хранится дух сообщества. "Сообщество" это катализатор, который придает оп­ределенной локализации "чувство" места. Оторвать одно от другого невозможно. Нет сообщества без определенного места, а место без сообщества тут же падает до уровня простой локализации. Группа людей, разделяющих одну озабоченность, но не одно место, представляет собой лишь группу по общему интересу, но не сообщество.

В поиске значения места и сообщества, участники нашей дискуссии не могли не обнаружить, что сформированная историей среда является ключевым условием существования и сообщества и места.

Я готов доказывать, что рукотворная среда в целом, но историческая среда в особенности являет собой "ось", вдоль которой пересекаются концепции сообщества и места." (Из доклада на конференции Национального Треста Охраны Наследия, 29 сентября 1993г., Сент-Луис).

Рон Шифман, планировщик-адвокат, нередко возникающий на страницах этой книги, добавляет еще одно измерение к этому взгляду. То, что Рипкема именует "группой по интересу, а не сообществом", Шифман определяет как сообщество по интересу: "Сообщество по интересу в пределах города определяет себя через взгляд, но не через место, тогда как сообщество по интересу, совместно использующее место, уже представляет собой истинное соседство".

Это легко объясняет, почему в битвах за спасение "мест" легче всего формируются широкие общественные ассоциации. С первой публикации этой книги пять лет назад движение в защиту исторического наследия еще расширило свою социальную базу. Если раньше "охранители" сосредоточивали внимание на одних только постройках, то теперь они все чаще адресуются к более широкому кругу взаимосвязанных "низовых" проблем. В этом одна из наиболее интересных перемен, осуществившихся в последние годы.

Заново обнаруженные и реставрированные старые кварталы по всей стране стали подлинно живыми и привлекательными местами - чаще всего они самые красивые и самые экономически эффективные части городов. Не менее часто новое освоение этих районов послужило катализатором для возрождения объемлющей части города. Вновь Дон Рипкема: "В наше время, по множеству причин, экономическое развитие с высоким шансом на устойчивость происходит только там, где отмечено высокое качество жизни; а ведь гарантии для высокого качества жизни - истинная цель движения в пользу исторического наследия."

Ривер Уок в Сан-Антонио, Вье Карре в Новом Орлеане, Со-хо в Нью Йорке... список подобных мест очень долог. Везде в них устойчивость перемен сочетается с рациональным ростом, привлекающим новые капиталы и новые инвестиции. В эти места стремятся, потому что они попросту интересны. Есть угроза сверхконцентрации напора на них и сверхтесноты в их пределах, если ослабить контроль. Уже сейчас многие из подобных мест уже страдают от чрезмерной оживленности, чрезмерной коммерческой ак­тивности, даже от чрезмерной своей успешности, и не потому, что там осуществлена работа по сохранению исторического наследия, а потому, что здесь слишком много туристов. А их так много в частности потому, что в больших городах недостаточно столь же привлекательных мест, где могут угнездиться и укорениться новые функции.

Обычно старые кварталы городов разрушают и сносят, потому что нет условий для того, чтобы иной образ их использования и регенерации мог выйти на ведущую позицию. Чиновники очень любят находить в сегодняшнем недоиспользовании и запущенности таких кварталов оправдание для того, чтобы вынести им смертный приговор. Совсем недавно, в 1989г., в Омахе совершенно бессмысленно снесли семь кварталов исторического района Джоб-берс Кэньон, чтобы расчистить площадку для штаб-квартиры гиганта агробизнеса корпорации КонАгра. КонАгра настаивала на свободностоящей композиции штаб-квартиры и потребовала снести постройки на гораздо большей площади, чем занято ее комплексом.

Район Джобберс Кэньон, застроенный великолепными кирпичными складскими зданиями первых годов столетия, был уничтожен полностью, поставив своего рода рекорд, так как ,это крупнейший район в Национальном Своде Исторических Мест. Эта зона примыкает к историческому району Старого Рынка, одному из наиболее привлекательных для туристов мест в штате Небраска. К моменту сноса в районе было более 500 рабочих мест в множестве предприятий. Вместо них появилось 430 рабочих мест в КонАгре. 170.000 кв.м полезной площади исчезло, чтобы освободить место для 20.000 кв.м первой очереди комплекса Кон Агры.

Несколько более субтильная версия того, что Джейн Джекобе именует "экономическим самокалечением", развертывается сейчас в Нью Йорке. Департамент планирования выдвинул новую общегородскую политику, согласно которой всячески поощряется кон­версия старых промышленных районов под строительство крупных жилых комплексов. Позиция департамента опирается на убежденность в том, что крупные здания с их мансардами безнадежно устарели, не пригодны для современного производства, недоступны для современных средств перевозки и потому не могут быть включены в национальные сети перераспределения.

Изабел Хилл, планировщик, привлеченная департаментом к предпроектным исследованиям, обнаружила прямо противоположное. Один из участков на берегу Бруклина, который департамент собирается отвести под строительство высотных жилых до­мов, используется сейчас крупным дистрибьютором древесины, деятельность которого напрямую зависима от близости к воде. На другом участке обнаружилось 3.000 рабочих мест и ни одного неиспользуемого сооружения. Еще интереснее, как она обнаружила, то, что многие из этих сооружений были весьма творческим образом переоборудованы под свои нужды крупными и средними предприятиями, часть которых была на месте давно, но ряд - совершенно новые, производящие все что угодно - от мебели до сахара и пластмассовых декоративных украшений. Только в одном таком здании обнаружилось 50 арендаторов, включая целый ряд деревообрабатывающих производств, связанных в функциональную цепочку. Владельцы уверяют, что эти здания не только превосходно отвечают их потребностям, но что найти лучшие было бы чрезвычайно сложно. Более двух десятков лет город владел многими из этих зданий, не следя за ними совершенно. Хуже того, городские власти всячески тормозили попытки частным образом привести в порядок и сдать их в аренду. "Производство отнюдь не умерло, - сказал один из предпринимателей, - нужно только иметь творческий подход."

Хилл собрала все эти сведения, "попросту топчась в соседствах" и, когда она доложила о своих изысканиях по начальству в департаменте, то получила выговор. Ей объяснили, что ее "эмпирические данные" "противоречат статистической картине департамента" и потому они фальшивы, как "всякое чисто философское рассуждение". Хилл ушла из конторы, стала работать как независимый консультант по планированию и создала часовой фильм под названием Made in Brooklyn, который демонстрирует энергию производственного мира Бруклина и ярким образом противоречит общепринятому мнению, будто промышленность в Нью-Йорке умерла, а здания с высокими чердаками устарели.

Фактически можно рискнуть суждением, что утерю индустриальной базы страны можно частью приписать потере множества промышленных районов городов, где имелось достаточно промышленных зданий, дающих первый приют новонарождающимся производствам. Мало кто из ньюйоркцев помнит, что Сохо был приговорен к сносу, чтобы проложить новую автостраду, пока "охранители" и художники не составили сильную оппозицию мэру Роберту Мозесу. Трудно себе представить, что было бы сегодня с экономикой города, если бы не произошло интенсивное хозяйственное оживление этой территории и соседних зон Нижнего Манхэттена, на которые распространилось начавшееся в Сохо возрождение.

Слишком часто власти не умеют оставить в покое районы, способные к регенерации, особенно когда речь идет об известных исторических зонах. К несчастью, Новый Орлеан дает тому яркий пример. Одна из наиболее известных историй успеха возрождения исторического района, спасение от сноса Вье Карре, была одной из первых битв за сохранение наследия, инициированной преданными делу горожанками, и одной из наиболее крупных, так как речь шла о 85 кварталах города. Самый размер района усиливает его выносливость, и он остается настоящим Местом, несмотря на его популярность у туристов. Возрождение достаточно давно перешло в соседний Гарден Дистрикт, одно из немногих соседств, обслуживаемых троллейбусом, некогда столь популярным в США. Совсем недавно этот процесс перекинулся в Складской Квартал, популярность которого быстро нарастала. Однако город не сумел отказаться от соблазна в виде новомодного супер­проекта, и в 80-е годы здесь были сооружены неуместный здесь Аквариум, чрезмерно большой отель и торговый центр с названием Канал Плейс, но с обликом в жанре "где угодно в США". Оба последних были несколько сокращены в габаритах после яростного сопротивления со стороны жителей, но все же добавили слиш­ком многих к толпам визитеров в Новый Орлеан, жаждущих прикоснуться к его истории, архитектуре и шарму уличной жизни. Давление туризма оказалось чрезмерным, и теперь новомодные затеи, ориентированные на скорое получение прибыли, все заметнее теснят все подлинное и подлинно артистичное.

Теперь, когда старый зал собраний или клуб сменяются казино, уплощение, выравнивание города происходит худшим из возможных путей, поднимая цену услуг во всем городе, подрывая элементы местного хозяйства, обслуживающие постоянных жителей или служащих, и нарушая то хрупкое равновесие между визитерами и местными жителями, без которого нет здорового города. В результате всего этого Новый Орлеан занял "почетное" одиннадцатое место в "Списке наиболее угрожаемых исторических городов Америки", изданном Национальным Трестом Охран» Наследия в 1993 году*.

*В обосновании указывалось: "Пережив войны, ураганы и спазмы экономики. Новый Орлеан оказался теперь перед угрозой сооружения крупнейшего в стране казино, которое планируется построить в начале Канал Стрит. Два особо ценных исторических района фланкируют участок предполагаемого строительства, что неминуемо вызовет транспортные пробки, потребует огромных автостоянок и вызовет нежелательные вторичные формы изменений окрест. Жители исторического Складского Района, переживающего подлинное возрождение как место, заполняющееся отреставрированными жилыми домами, ресторанами и магазинами, считают, что жить рядом с таким соседом будет невозможно. Знаменитый Французский Квартал испытает двойной удар: само новое казино и временный «игорный зал» и зона развлечений. В отсутствие тщательного планирования и сдвоенного усилия по сохранению исторической застройки и качества жизни в жилых кварталах городского центра, модное казино может стать подлинным несчастьем для одного из наиболее индивидуальных городов мира."

Подлинные урбанисты начинают с того, что есть, и ведут восстановление города кусочек за кусочком, практикуя творческий подход к проблемам, рискуя, избегая схематизма и стремясь опробовать еще неиспытанные средства. Все это - прямая антитеза обычной практике крупных девелоперов-застройщиков, которые применяют только стандартные схемы финансирования, не желают идти на риск и избегают неопробованных путей, как чумы. Понимание того, как функционирует здание, как живет улица, как существует живое соседство, а тем самым и того, как работает весь город, - вот основа этики сохранения. Урбанисты любят Место. Они в нем живут, работают, покупают или его посе­щают. Их стремление сохранить сущее ясно и недвусмысленно, и никакие абстрактные концепции не грозят разрушить опытное знание. Не мрачная обреченность, а оптимизм характерны для подлинных урбанистов, верящих в город. Их практицизм не оставляет места для того взгляда с птичьего полета, который приводит к порождению генеральных планов, устаревающих раньше, чем они выносятся на суд — или потому, что они опираются на данные, которые успели устареть, или потому, что успели устареть идеи, легшие в их основу. Предпроектные изыскания и множество генеральных планов опираются на реально существующие, но меняющиеся условия, в образе которых не учитываются следу-ющие фазы изменений или тем более вторичные их последствия. Солидное урбанистическое мышление купается в поступательности изменений, многие из которых непредсказуемы и неизмеримы заранее. Внедрение уже самых первых изменений перестраивает большинство исходных оснований и допущений, на которых базируются обычные планы.

Многие городские сообщества испытывают в наши дни сходные трудности, понимают, что большинство перемен произошло к худшему, и испытывают нечто близкое отчаянию от отсутствия простых и очевидных выходов из проблемной ситуации. Общим рефреном в моих поездках по городам звучит потребность в "планировании", хотя в это слово теперь вкладывается иной смысл, чем принято в обыденном профессиональном употреблении. Слишком часто обнаруживается, что ранее совершенные ошибки планирования привели к тем самым ошибкам, которые теперь надеются устранить через новое планирование. И слишком еще часто им оказывается все то же старое и бессмысленное планирование сверху-вниз "научным образом", то есть против нормальных инстинктов нормальных жителей, образом прямо противоположным тому, что нужно горожанам. Среди планировщиков встречаются творческие люди, поименно названные в этой книге, но большинство в этой профессии слишком опутаны верой в "данные" и не допускают, чтобы живое впечатление отклонило их от веры в статистику.

Не искать выхода в "гранд-прожектах". Не заказывать дорогостоящие исследования рынка, в результате которых имеешь дело только с воспроизведением прошлого опыта и сталкиваешься с отрицанием всего новаторского. Этого рода изыскания служат как правило лишь тому, чтобы отодвинуть момент начала действия и привести к полумерам со стороны властей. Не верить в то, что потребности арендаторов в местах парковки машин могут быть четко ограничены. Не охотиться непременно на арендаторов с большими именами, когда новые, малые, но местные предприятия могут составить им добротную альтернативу. Понимать, что крупные торговые фирмы, наравне с крупными девелоперами, с которыми они охотно вступают в партнерские отношения, всегда пред­почитают схематичные, крупные и, главное, уже апробированные решения. Не оказываться в чрезмерной зависимости от поддержки властей. В равной степени принимать ординарное и творческие решения. Все это элементы этики "охранительства", приняв которую, люди начинают с реставрации одного здания, а завершают спасением от разрухи целых городских районов. Их образ города, их образ планирования охватывает и мелкий ремонт и новое использование старого, и перепроектирование и перестройку. Почти всегда дело делается без того, чтобы на него обратил внимание "истеблишмент" или вопреки ему и при минимуме поддержки властей и профессиональных планировщиков.

Во всех успешно восстановленных зонах, обсуждению которых посвящена книга в первую очередь, возрождение было уже далеко продвинуто задолго до того, как они были официально признаны и обрели покровительство властей. Когда это наконец происходит, за этим нередко наступает очередь традиционных девелоперев, а власти склонны приписать себе заслуги движения, успешно развивавшегося до их появления на сцене. Не склонные рисковать девелоперы идут по пятам "охранителей" просто потому, что те уже, как правило, успели устранить прежний риск на территории. Для властей вполне резонно следовать движению общественного мнения, и чем раньше они это делают, тем выше их реальное участие в творческом процессе. Весь процесс возрождения ньюйоркского Сохо начался с того, что власти сумели творчески отозваться на ведущую роль, которую взяли на себя художники. Художники незаконно занимали пустовавшие цеха и чердаки промышленных зданий. Жить там было незаконно, поскольку совмещение места работы и проживания было запрещено. Тогда город внес изменение в свое законодательство, легализовав обиталища художников, и буквы AIR* стали сообщать городу и миру о новых обитателях старых построек.

Для оценки возрождения можно использовать разные критерии: размеры налоговой базы города, объем продаж в розничной торговле, площадь новых офисов или доля "среднего класса" в городском населении. Однако восстановленные части городов, наряду с обычными показателями, следует оценивать и в терминах человеческой пользы и творческой энергии, что только усиливает первый план оценки. "Даже в одних только экономических категориях, учитывая общественную отдачу затраченных обществен­ных средств, восстановленные районы опережают все прочее", -отмечает Рипкема.

Понимание этого дает ключ к успеху программ возрождения города, инициированных "охранителями". Понимание этого дает также ключ и к уразумению того, что этот модус поведения не стал ведущим, и того, почему всегда так сложно аккумулировать средства, чтобы такие программы заработали. К сожалению, это не тот подход, который хотят поддерживать финансовые учреждения и крупные инвесторы. Они не хотят даже им всерьез заинтересоваться. Дело в том, что этот подход невозможно втиснуть в готовые, всегда легко распознаваемые схемы. Они никак не сводятся к клише. Инновация - главная его особенность.

Люди обучаются тому, как растягивать узкие рамки системы, но именно поэтому программы такого рода требуют столь долгого времени для реализации. "Охранителям" и низовым группам развития приходится собирать крошка к крошке, чтобы собрать хотя бы долю тех средств, которые легко получает любой из ведущих девелоперов. Множество фрагментов программы возрождения осуществляются медленно и с невероятным трудом. Огромное число программ вообще не могло бы осуществиться, если бы не исторический закон 1981 года о налоговых льготах. За пятнадцать лет с начала действия закона 16.5 миллиардов долларов были инвестированы в 25.000 проектов реконструкции. 130.419 жилищ было восстановлено и еще 62.859 новых создано. Но и до того, и теперь, после того, как закон был урезан в 1986г., "охранителям" приходится изыскивать другие источники финансирования.

*AIR - Artists-ln-Residence - означает "здесь живут художники", аббревиатура звучит как Эй-Ай-Эр и никак не соотносится с написанием слова "air" или воздух". - Прим.пер.

Программы "охранителей" должны отражать экономические реалии не в меньшей степени, чем любые другие проекты. Использование старых построек может оказаться провалом, если они или вступают в противоречие с фундаментальными основами эко­номики города, или отражают неспособность понять постепенность процесса всякого возрождения. Два ньюйоркских события иллюстрируют различные аспекты такого непонимания, причем оба были инициированы не "охранителями", а инвесторами в недвижимость и банкирами, оперирующими с недвижимостью.

В здании "Пук", постройки 1886 года, редкостно красивой кирпичной постройке на краю района Сохо, внесенной в свод памятников Нью Йорка, раньше размещался известный юмористический журнал. В 1987г., когда трансформация Сохо обрела всеамериканскую известность, девелопер осуществил великолепную реставрацию здания, вложив в это 14 миллионов долларов. Но после этого, желая заработать на эффектах возрождения Сохо, но при полном непонимании существа этого процесса, девелопер решил, что все помещения "Пук" должны быть сданы в аренду архитекторам и художникам. Однако архитекторы и художники толпами раскупали мансарды Сохо за малые деньги задолго до того, как за ними устремились ведущие девелоперы. Эти художники и архитекторы недорого приобретали "сырые" помещения и реконструировали их сами, демонстрируя при этом собственные творческие возможности. Неужели же девелопер "Пук" искренне верил в то, что артистическая и вместе с тем скромная в средствах публика захочет платить большие деньги за чужую работу по реконструкции? Безусловно, Сохо возродился благодаря творческим людям, въезжавшим в дешевые мансарды. Обширные помещения и низкие цены - в этом природа первичного успеха Сохо. Эти люди никогда не смогли бы достичь желаемого и позволить себе те же помещения, если бы те были реконструированы девелопера-ми. Не удивительно, что первые инвесторы "Пук" потерпели полную неудачу. Им пришлось продать здание другим, а те уже занялись сдачей помещений в аренду в опоре на обычные требования рынка.

Подобное непонимание было продемонстрировано в другом проекте - Ньюйоркском Международном дизайн-центре. Крупный, с большими претензиями, судя по именам архитекторов (включая Йо Минг Пея) и ведущего девелопера (Братья Лазар), проект являет собой тотальный провал инвестирования бюджетных средств. Этот центр был организован за счет объединения двух очень крупных, типично американских промышленных зданий в Лонг Айленд Сити, той части Куинса, что ближе всего к Манхэттену и остается промышленным ядром Нью Йорка.

При полном отсутствии понимания успешной организации дизайн-центров в Атланте, Далласе, Лос Анжелесе и в районе старых складов Сан-Франциско, лоббисты проекта доказывали, что Нью Йорк также нуждается в дизайн-центре. Но ни в одном из названных городов не было успешно существующего района дизайнеров. В этих городах создание дизайн-центра заполнило вакуум, которого не было в Нью Йорке. Такого рода агломерации по общности занятия невозможно создать искусственно. Они складываются сами собой, и как раз в Нью Йорке есть прекрасный, естественным образом сложившийся район дизайнеров на Верхней Ист Сайд Манхэттена. Здесь, среди шикарных универма­гов, дорогих ресторанов и жилых башен с дорогими квартирами, дизайнеры всех жанров имеют под рукой любой тип и масштаб выставочного пространства, в котором может возникнуть потребность. С какой стати владельцам выставочных залов бросать это выгодное место ради, быть может, не слишком удаленной, но явно деклассированной части города, добраться куда можно только на машине или в метро? Кто будет рисковать потерей клиентов, которым явно импонирует Верхняя Ист Сайд?

Это была одна из тех пустых затей, что требуют огромной финансовой поддержки из бюджета - в данном случае это были 23 миллиона долларов федерального гранта плюс отсрочка выплаты налогов и прочие льготы, - и всякий, кто понимает природу города, мог заранее предсказать ее крах. Пожалуй, следовало бы принять простое правило: все, что требует таких бюджетных вливаний, явно лишено внутренней устойчивости.

Удивительно, как много происходит глупостей из-за непонимания города и или отсутствия чувствительности к его природе. Целью официальных планов, как правило, считаются постройки или комплексы построек, а не подлинный органичный процесс регенерации города. Подавляющая часть деятельности "развития" начинается с установления или изменения норм планирования или зонирования, как правило, куда менее соотносимых с Местом, чем чиновники готовы признать. Политика зонирования может поощрять такой пренебрежительный к Месту стиль организации пере­мен и закреплять процесс таких перемен, если он уже идет.

Хьюстон - интересный пример в этом отношении. Когда я была в Хьюстоне несколько лет назад, местные активисты были возбуждены перспективой победы в своих усилиях по внедрению в их городе схемы зонирования. Они надеялись на то, что с помощью этого инструмента удастся наладить контроль за характером застройки и улучшить формы ее осуществления. Однако характер развития в том или ином месте отражает в себе образ го­родского сообщества, независимо от того, есть зонирование или нет. Само по себе зонирование ничего не меняет. Образ необходимых перемен - сам по себе или будучи отражен в принципах зонирования или иных принципах - вот, что меняет природу вещей.

Если именно отсутствие зонирования привело к тому, что Хьюстон рос так, как он рос; если отсутствие зонирования ответственно и за ошибки, подчеркиваемые критиками города, и за Успехи, отмечаемые противниками зонирования, то почему Хьюстон и его лучшие жилые районы выглядят так похоже на Атланту, Лос Анжелес, Денвер и другие города, перестроенные после Второй Мировой войны по принципам зонирования? Хьюстон рос именно таким образом благодаря сверх почитанию автомобиля, а не из-за отсутствия зонирования. Если Хьюстон и дальше будет расти на самообразе места, целиком зависимого от автомобиля, похожего на расползающийся пригород настолько, что пешеход кажется там пришельцем из чужого мира, внедрение зонирования только формализует этот образ, а не изменит его.

Девелопер обеспечивает себе солидную финансовую поддержку потому, что движимый им проект соответствует клише, а у него самого хорошая деловая репутация, а не потому, что проект, не дай бог, отличается творческим напряжением или новатор­ством, (я называю это Голливудским синдромом, так как продюсеры всегда предпочтут снять "Сына." или " Два" или ". Три" чему-то, что не ставили раньше.) Инвестор и финансист тяготеет к тому, что только что продавалось хорошо, а не к тому, что ново, даже если последнее имеет значительный шанс на перспективном рынке. Планы кажутся экономически надежными, если их опорой служат недавние успешные постройки, и именно поэтому базовая схема не меняется десятилетиями, за исключением отделки и упаковки, - до тех пор, пока не случится крах.

Финансовые скандалы 80-х годов потянули за собой множество программ развития, щедро финансировавшихся только потому, что в них воспроизводились рецепты успеха прошлых лет. Рынок был перегрет, но все стремились сесть в тот же состав. Все эти проекты строились из расчета, что всегда можно будет рассчитывать на правительственную помощь, будь то через введение особого зонирования или через налоговые льготы и прочие инструменты, выработанные за годы стараний запустить работы, независимо от поведения на реальном рынке.

Ведущие девелоперы, планировщики и финансисты до сих пор испытывают аллергию от старых зданий, от маломасштабных программ, уместных в давно существующих соседствах, от действий девелоперов скромного пошиба. Но именно все это складывается в процесс реального возрождения городов. Его не удается ввести в схему, формализовать, репродуцировать без изменений, свести к "основам планирования". Власти не умеют создавать рынок на пустом месте, хотя рынок можно культивировать и укреплять. Всегда найдется, кому строить, если стимулы для деятельности окажутся достаточными. Если есть ведомство для перекачки средств налогоплательщиков в крупные программы, будь то сверхкрупный жилой или смешанный комплекс, многоэтажный паркинг или торговый центр, девелоперы слетаются как мухи на мед, как и случалось постоянно в 70-е и 80-е годы к вящему разорению подлинных мест во множестве даунтаунов.

Очень часто власти приветствуют дурные схемы, форсируемые финансистами и девелоперами, делают из них политику развития и дальше субсидируют один провал за другим. И все же система устойчиво продолжает работать в логике привычных связей, с таким же упорством отказываясь учиться на уроках успеха маломасштабных удач на низовом уровне. Урбанисты со своей стороны чаще всего столь же не умеют обращаться к финансистам и экспертам по недвижимости с подходом, характерным для умелых менеджеров, сколь банкиры не в состоянии уразуметь рациональные основания, лежащие в основе усилий "охранителей". Неспособность установить коммуникацию с обеих сторон, в результате чего теряется множество шансов на успешное партнерство. "Охранители" не слишком жалуют финансовый истеблишмент, а банкиры редко догадываются, что адвокаты сохранения среды представляют собой готовых девелоперов, достойных финансирования. Впрочем, вполне возможно, что банкиры и не слишком стремятся понять "охранителей", так как спекуляции с новым строительством обещают прибыль в более короткие сроки.

Крупные достижения Питсбурга были осуществлены при умелом лидерстве Стенли Лоу, гражданского активиста, который стал теперь помощником мэра Тома Мерфи в области жилищной политики и реконструкции соседств. Лоу в течение десяти лет руководил Питсбургским Фондом Охраны Наследия и остается председателем коалиции 30 соседских групп. В этих 30 соседствах было собрано 600.000.000 долларов банковских средств в виде ссуд на восстановление исторических мест, на льготные ссуды начинающим малым предприятиям. Лоу не только изучил тонкости банковского дела, но детально исследовал финансовую политику каждого банка, прежде чем вступить с ним в контакт, воспользовавшись Community Reinvestment Act* в качестве средства убеждения. Когда Лоу обращается к банкиру, он говорит с ним на его языке, понимает потребности банка и предлагает такие варианты инвестирования, от которых непросто легко отмахнуться. "Мы никогда не предлагали им плохой сделки", - говорит Лоу. Банки не только вкладывают ссудные средства в те самые соседства Питсбурга, которые раньше очерчивали красным как безнадежные, но ссужают средства владельцам недвижимости, дающей малые доходы, с более низким процентом, чем более состоятельным своим клиентам. Благодаря этому субсидировались в размере до 20.000 долларов каждая покупка домов в собственность и до 200.000 долларов выделялось на квартал для поддержки квартирной платы на низком уровне.

И тем не менее от предложений "охранителей" все еще часто отмахиваются, даже если у них есть солидное финансовое основание и даже, если они обещают даунтауну возможности привлечь людей, каких нет в других городах.

*Закон о реинвестициях в соседства - важнейший федеральный акт, требующий от финансовых учреждений размещения части прибыли в поддержку территорий, на которых они расположены.

Проблема и в том, что очень часто исторические районы и даунтауны городов населены одними представителями этнических меньшинств и иммигрантами. Большинство в правительственных, финансовых и деловых кругах считают это признаком "упадка" города. Обыденное сознание не допускает возможности признать за местом ценность, если оно не населено белым "средним классом". Так, к примеру, большинство не подозревает, что в Лос Анжелесе есть настоящий даунтаун, за сохранение и возрождение которого десятками лет боролись "охранители". Если для того, чтобы определить Место достаточно назвать многообразие, одухотворенность, спонтанность опыта, изобретательность, то даунта-ун Лос Анжелеса - наиболее настоящее из мест. Однако поскольку местное население состоит почти целиком из испаноязычного и афроамериканского бедного и среднего по доходам люда, отцы города не ценят этот центр торговли и развлечений так же высоко, как если бы это был "белый" анклав.

Под очевидной доказанной ценностью исторической застройки в качестве ресурса доступного по ценам жилья и стартующих предприятий, есть и более тонкие вопросы процесса возрождения города. Именно здесь скрыта наибольшая трудность для развития "охранительного" движения: признание непредметной реальности недоинвестированных районов. Это, скажем, вопрос о малых квартальных барах, которые потенциально являются ценнейшими местами общения, но слишком часто превращаются в центры распространения наркотиков и прочей нелегальной деятельности.

Стенли Лоу выступает активным сторонником этой точки зрения: "Сохранение как таковое не является нашей первостепенной цели. Это однако наилучшее средство развития соседств. К сожалению, "охранители" слишком часто тяготеют к пуризму взглядов и заинтересованы только постройками. Но проблема не только в архитектуре, вопрос не только о кирпиче и растворе. "Охранители" должны озаботиться о том, чтобы содействовать соседствам в покупке местных баров". Это лишь один из примеров той нематериальной субстанции, с которой необходимо иметь дело, если речь идет о полноте реализации потенциала возрождения города.

В сообществе "охранителей" многие уже признают, что транспортные коммуникации составляют вопрос жизни и смерти большинства городов. С конца Второй Мировой войны гигантские программы строительства хайвеев были главной побудительной причиной перестройки и разрушения сущности и крупных и малых городов. Естественно, что "охранители" оказались во главе битв против прокладки "по живому" новых хайвеев, расширения улиц, сооружения крупных многоэтажных гаражей, закрытия автобусных парков и урезания бюджета на пригородное железно­дорожное и автобусное сообщение.

В последние годы "охранители" проявили накопленный ранее опыт раннего распознания негативных последствий скверно про­думанных проектов, присоединяясь к местным борцам со строительством или возглавляя его - Carter Library Highway в Атланте*, продолжение South Pasadena Freeway в Калифорнии**, предложения рассечь фермерские земли в Пенсильвании и Кентукки, проекты уширения улиц, угрожающие памятникам архитектуры и историческим центрам в малых городах, вроде Бей Вью в Мичигане, Хикори в Северной Каролине, Депер в Висконсине или Рус-селвиль в Арканзасе.

Каждая новая дорога, всякий новый хайвей, каждая закрытая железнодорожная ветка, всякая новая налоговая поблажка в пользу транзита трейлеров и против грузовых перевозок по железной дороге - все это затрудняет работу поддержки городской среды в стране и влечет за собой огромные финансовые потери.

Застройка торговыми центрами - "моллами" - или "мол-лизация Америки" продолжается с невероятной быстротой. Мы уже перешли к той следующей стадии катастрофы, когда скорее переезжаем в автомобиле между супермагазинами вместо того, чтобы приехать в магазин и ходить по нему. Внешние формы меняются, но главное остается неизменным: полная зависимость от автомобиля и все растущий масштаб. Торговые сети успели заново "открыть" для себя город, но теперь они пытаются втолкнуть в него привычный им "степной" масштаб и сопутствующие ему паркинги, чем рвут деликатную городскую ткань. У горизонта, вытеснив новые гектары ферм и болот, высятся уже совсем гранди­озные "мегамоллы", встроенные в "исторические парки" или непосредственно примыкающие к памятным местам и потому примеривающие на себя "историчность". Вот и Дисней поспешил вскочить на площадку коммерческого вагона, объявив в прошлом году о намерении построить тематический "парк" вплотную к Манас-сас, знаменитому полю битвы Гражданской войны. Все эти мегас-труктуры объединяет одно: гектары асфальтированных паркингов, подъезд только на автомобиле и огромные вложения публичных средств в создание инфраструктуры.

*750 домов были уже снесены в исторических кварталах города, чтобы расчистить место для Президентской дороги, пока судебные процессы не вынудили полностью пересмотреть проект, резко сократив его масштабы.

**Этот проект все еще жив и все еще угрожает 1.500 зданий, пяти истори­ческим кварталам и 7.000 деревьев - масштаб разрушений, сопоставимый с последним калифорнийским землетрясением.

После того, как начал действовать принятый в 1956 году закон о строительстве дорог Интерстейт, Льюис Мамфорд писал в эссе, опубликованном в журнале Architectural Forum, "Когда народ Америки, представленный своим Конгрессом, утвердил программу строительства Интерстейт за 26 миллиардов долларов, самой гуманной для него оценкой было бы сказать, что он не ведал, что творит. Нет сомнения, что спустя некоторое время, он это поймет, но тогда будет слишком поздно, чтобы выправить тот урон, что будет нанесен городам и ландшафту и в еще большей мере - организации производства и транспорта, программой, которая скверно продумана и лишена внутренней сбалансированности."

Джейн Джекобс предупреждала в книге о Жизни и смерти великого американского города: "Процесс эрозии, привносимый в город автомобилем, развертывается поначалу как серия укусов. Поначалу они неглубокие, хотя и болезненные. Здесь расширили улицу, тут спрямили другую, широкую авеню сделали дорогой с односторонним движением, добавили земли под автостоянки. Ни одни из этих шагов сам по себе не имеет решающего воздействия на город, но он не только вносит свою лепту в общий процесс пе­ремен, но и ускоряет его."

Все, о чем предупреждали Мамфорд и Джекобс и еще многие другие, сталось. Эрозия города под воздействием автомобиля не прекращается, хотя в наши дни несколько более субтильным образом, чем ранее. Уже не сносятся сразу целые районы, выталкивая за пределы города изрядную долю его населения, хотя это сплошь и рядом случалось совсем еще недавно. Однако дополнительная емкость автотранспорта привносится то дороге здесь, то хайвею там - все по той же формуле Джекобе. Бездумная уверенность в удачности низкой плотности застройки, постоянно увеличивающая нашу зависимость от автомобиля, не исчезла. Помимо открытых форм субсидирования, автомобильное движение получает косвенную поддержку. Так называемая бесплатная парковка редко привлекает внимание людей настолько, чтобы они задумались, во сколько же она обходится, если учесть и стоимость земли под стоянкой и стоимость одного места в многоэтажном гараже (в среднем это 15.000 долларов).

И вновь Мамфорд 1058 года: "Пожалуй, единственное, что может привести американцев в чувство, это недвусмысленная демонстрация того простого факта, что их программа хайвеев неизбежно уничтожит ту самую область личной свободы, которая им мерещится при покупке собственной автомашины." Миллионы американцев испытали это предсказание на собственной шкуре, и есть основания ожидать, что будет хуже, несмотря на все хитрости последнего времени, вроде Смарт кар (автомобиль с встроенной системой компьютерной ориентации), HOV* полос, электрокаров, IVHS**, которые могут ослабить и сутолоку на дороге и вредные выхлопы двигателей, но ни в коей мере не сокращают сам спрос на автомобиль.

*High Occupancy Vehicle - "автомобиль с повышенной заполняемостью" -при посадке более двух автомобиль имеет право проезда по полосе, закрытой для всех прочих машин. — Прим.пер.

**Intelligent Vehicle Highway System - программа автоматизированного движения при передаче команд по кабелю-световоду, проложенному под шоссе, или по УКВ частотам. - Прим.пер.

Уже сейчас американцы ежегодно теряют в дорожных "пробках" 1.5 миллиарда часов. По официальной оценке эта величина достигнет четырех миллиардов часов в начале XXI в. Сделать автомобиль "чище" недостаточно. Если на усовершенствованных машинах будет ездить еще больше людей, совершающих еще более дальние поездки, рассчитывать на серьезный выигрыш от чисто технологических приемов не приходится. Достойной целью может быть только уменьшение объема пользования автомобилем, что возможно только в случае появления ему достойной альтернативы и соблазнительных стимулов к смене стиля поведения. Наконец-то федеральное правительство сделало малый, но существенный по значению шаг в этом направлении, разрешив работодателям оплачивать 60 долларов в месяц каждому сотруднику, пользующемуся общественным транспортом, и вычитать эти затраты из суммы налогообложения, введя для компенсации незначительный налог на бесплатные автостоянки.

Транспортный инженер Уолтер Кулаш отмечает: "Необходимо понять, что производство услуг перевозки, каким является транспортное дело, не имеет морального оправдания продолжать старую песню. В целом наш профессиональный цех, оказывающий ни с кем более не сравнимое влияние на характер и направленность развития, заинтересован только в одном - перемещать как можно больше машин. Профессия буквально зациклилась на этой цели. Ее не интересует задача перемещать людей в комфортабельном стиле. Строго говоря, ее вообще не интересует задача перемещения людей." К счастью, уже дает о себе знать новое поколение транспортных инженеров и планировщиков-землеустроителей, которое испытало на себе влияние природоохранных движений.

Урбанистам приходится быть начеку, чтобы вовремя распознать антиурбанистический характер коммуникаций, что нередко куда сложнее, чем просто распознать скверный проект дорожного строительства. Так, скажем, система пешеходных путей по второму уровню, как в Майами, которая целиком собирает пешеходов на уровне, где сразу на втором этаже расположены входы в новые здания, несет в себе гарантию смертного приговора духу урбанизма. Это ничуть не лучше, чем система воздушных переходов в Миннеаполисе/Сент-Поле, которая сразу же разделила все постройки на два класса: связанные между собой и несвязанные. Несвязанные" испытали на себе немедленный отток посетителей, что особенно тяжко для торговых помещений, полностью зависевших от пешеходов на уровне земли.

Системы общественного транспорта не являют собой добро по определению, и их создание не означает автоматической наполненности пассажирами. Это надлежит иметь в виду в свете обсуждении соединения типа "пригород - пригород", что может привести к упрочению порочной практики движения "мимо" города, дальнейшему пренебрежительному отношению к доброй старой городской системе транспортных связей при игнорировании содержащегося в ней потенциала. Как говорила Джейн Джекобс в интервью Ныойоркскому общественному Радио в 1993г., "Есть виды общественного транспорта, которыми отмечены богатые города. Торонто - один из них. Здесь транспортная система есть неотъемлемая часть самого города. Она не подхватывает человека как игрушку, пронося его над городом, а соединяет между собой все виды Мест внутри города. Именно такую систему транспорта нам пора начать восстанавливать. Людям надо добираться на работу, надо ходить в школу и в госпиталь. В подлинно здоровом городе все эти отдельные необходимости связывают все в единое целое, что имеет огромное обратное воздействие и на экономическое здоровье городов. Соединенным Штатам понадобилось почти сто лет, чтобы дойти до нынешнего состояния тотальной зависимости от автомобиля, хотя это и началось с робких шажков и неуклюжих попыток рывка вперед. Теперь может понадобиться почти столько же времени, чтобы найти равновесие между автомобилем и общественным транспортом, но первые шажки можно начать уже сейчас."

"Обвиняется Автомобиль" - вот суть столь многого, что дурно в Америке. Ни одна страна в мире не переделала себя так, чтобы приспособиться к автомобилю. Другие старались приспособить автомобиль к стране, и ни одна не пошла на столь тотальное разрушение железнодорожной или троллейбусной сети, как это произошло в США. После четырех десятков лет интенсивного сооружения хайвеев и отказа от инвестиций в некогда блистательную железнодорожную систему зависимость от автомобиля оказывает разъедающее воздействие на каждого без исключений: на его и ее качество жизни. Исследования показывают, что американцы тратят на автомобильное передвижение больше денег, чем на еду и на здоровье*. Мы сделали все возможное и даже больше, чтобы дать автомашине центральное место в образе жизни и в нашей психике. Ни один ландшафт, ни один город невозможно эффективно реконструировать, если автомобиль господствует над жизнью того и другого. Если наша цель сберечь общественных затраты, уже вложенные в инфраструктуры водоснабжения, энергии и транспорта, если нашей целью остается добиться того, чтобы жилье и места работы были доступны для тех, кто в них нуждается, начать следует с автомобиля.

*По отчету Статистического Бюро в декабре 1993г. средний американец потратил на еду 4.273 доллара за год, тогда как на транспорт (в подавляю­щем объеме автомобильный) - 5.228 долларов.

Нью Йорк Февраль, 1994г.

ВВЕДЕНИЕ

Сегодняшняя блогопробретенная мудрость

все в большей степени узурпирована экспертами,

которые держатся за лицензию, и ни их никто

не спрашивает, ни тем более они сами не задаются

вопросом, имеется ли какое-то соответствие

между их квалификациями и непосредственным

переживанием общения с предметом.

Правительственные эксперты заявили однако, что просто отремонтировать мост означало бы продлить его жизнь всего на десять лет, а это сделало бы затраты неэффективными. Они утверждали, что только расширение моста двумя новыми полосами движения оправдало бы затраты с долговременным эффектом. Чтобы расширить мост на две полосы, понадобилось бы расширить и спрямить дорогу, что вела к мосту сочным изгибом, и пожертвовать немалой долей лесопарка. Эти дополнительные работы неизбежно должны были сказаться на хрупкой экосистеме болот и более чем значительно поднять стоимость работ.

Неправда ли, знакомая дилемма. Вполне скромная задача запускает в ход машину принятия решения в другой масштабной шкале, и такое решение осуществимо только путем резко возрастающих материальных и финансовых затрат. Местные жители, не чуждые экологическим и эстетическим материям, естественным образом протестуют против такого сверх-решения, и конечно же их обвиняют в сопротивлении прогрессу. Местные выборные чиновники, естественно, скорее предпримут все, чтобы оправдать потери, чем откажутся от федеральных средств, и заинтересованные "сторонники прогресса" будут горячо доказывать, что кое-какие потери неизбежный спутник движения вперед. Сама же федеральная бюрократия, негибкая, отягощенная несчетными правилами и процедурами, вообще не способна реагировать на оттенки местных проблемных ситуаций.

Вот уже несколько десятилетий крупные или малые американские городские сообщества сталкиваются с такого рода "Ловушкой 22", излишне часто делая ошибочный выбор при решении дилеммы. Укрупненные по масштабу, резко преувеличенные в финансовом отношении проектные решения навязываются там, где вполне можно было бы удовлетвориться меньшими, более дешевыми, столь же практически эффективными и куда более эстетически совершенными. При этом сооружения, которым положено стоять дольше, чем двадцатилетний срок выплаты по закладной, как правило разрушаются быстрее, чем прежние постройки, стоявшие на том же месте. Планируемое "старение", которое давно уже сокращает век автомобиля или тостера, серьезным образом угрожает всей материальной среде, не исключая "капитальной" ее составляющей.

Как-то мимоходом, не заметив этого, мы оказались в Эпохе Разбазаривания.

С концом Второй Мировой войны упадок городов начался совсем незаметно - он был надежно прикрыт от глаз послевоенным экономическим процветанием и правительственной политикой поддержки переселения из города в пригород. Мало кто отдавал себе отчет в том, куда заведут нас эти послевоенные тенденции. Только в рамках Федеральной Жилищной Программы и Программы Поддержки Ветеранов Войны, к примеру, было построено почти 14.000.000 семейных жилищ. Новое строительство шири­лось в пригородах, а Федеральная программа дорожного строительства обеспечила легкую транспортную доступность к новым и новым поселкам. В то же самое время Федеральная Программа Обновления Городов привела к тому, что за два послевоенных десятилетия в городах были снесены 404.000 квартир невысокой и средней стоимости, тогда как вместе них было построено только 41.580 квартир. Дополнительные миллионы долларов из федеральной казны влились в создание в пригородах современной ин­женерной инфраструктуры и инфраструктуры обслуживания, чтобы выманить средний класс из города. Миллионы вливались и в города, чтобы обеспечить жильем бедных, в то же самое время подталкивая сегрегацию, имущественную и расовую, и давая толчок формированию новых гетто. Гораздо в большей степени, чем этого хотели, градостроительные решения скорее усугубляли социальные проблемы, чем способствовали их решению.