III. ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ РОДИТЕЛЯМИ И ДЕТЬМИ

Первое, что относится к порядкам любви между родителями и детьми, — это то, что родители дают, а дети берут. Но речь здесь не просто о «давать» и «брать», а о «давать жизнь» и «принимать жизнь». Давая детям жизнь, родители дают им не что-то такое, что им принадлежит. Они дают то, чем являются сами, и к этому они не могут ничего прибавить и ничего выпустить или оставить для себя. Вместе с жизнью они дают детям себя — такими, какие они есть, ничего не прибавляя и ничего не убавляя. Соответственно дети, получая от родителей жизнь, могут принять родителей только такими, какие они есть, и не могут к этому ничего прибавить, ничего выпустить или от чего-то из этого отказаться. Таким образом, это обладает совсем иным качеством, чем если я кому-то что-то дарю, потому что дети не просто имеют родителей — это их родители. Родители дают детям то, что в свое время сами взяли от своих родителей, а также часть того, что раньше, еще будучи парой, они приняли один от другого. Кроме того, что родители дают детям жизнь, они еще заботятся о детях. В силу этого у родителей и детей возникает огромный разрыв между «давать» и «брать», ликвидировать который дети не могут, даже если бы и хотели.

Маленький пример на эту тему:

Среди участников курса был один предприниматель, которого мать в свое время отдала, так как вела легкомысленный образ жизни. Он вырос в приемной семье и познакомился с матерью, только когда ему было уже двадцать лет. Сейчас это был мужчина около сорока лет, и свою мать он видел всего три или четыре раза в жизни. И вот он вспомнил, что она жила неподалеку. Вечером он поехал к ней и на следующее утро вернулся и рассказал, что просто вошел и сказал своей маме: «Я рад, что ты меня родила». И старая женщина была счастлива.

2. Чтить дары и дающих

Во-вторых, к порядкам любви между родителями и детьми, а также между братьями и сестрами относится то, что каждый, кто принимает, уважает тот дар, который получил, и дающего, от которого он его принял. Тот, кто так принимает, держит принятый дар на свету, пока тот не засияет, и, хотя из его рук он тоже в свою очередь потечет дальше вниз, блеск его будет отражаться на дающем.

В-третьих, к порядкам любви в семье относится ранговый порядок, который так же, как и «давать» и «брать», идет сверху вниз, от более ранних к более поздним. Поэтому родители обладают приоритетом перед детьми, а первый ребенок — перед вторым.

Этот порядок относится и к «давать» и «брать» между братьями и сестрами. Появившийся раньше должен давать появившемуся позже, а более поздний должен принимать у более раннего. Тот, кто сейчас дает, раньше брал, а тот, кто принимает, тоже должен будет потом давать. Поэтому первый ребенок дает второму и третьему, второй берет у первого и дает третьему, а третий берет у первого и у второго. Старший ребенок больше дает, а младший больше берет. За это самый младший часто ухаживает за родителями в старости.

Поток «давать» и «брать», текущий сверху вниз, и течение времени от более раннего к более позднему нельзя ни остановить, ни повернуть вспять, ни изменить его направление, ни направить его снизу вверх или от более позднего к более раннему. Поэтому дети всегда стоят ниже родителей и поэтому более поздний всегда идет после более раннего. Поток «давать» и «брать», как и время, течет все дальше и дальше, но никогда — назад.

Между родителями существует еще и собственная иерархия, которая не зависит от принадлежности. Так как отношения между родителями начинаются одновременно, то в смысле изначального порядка они всегда равны. Их ранговый порядок вытекает из их функции, например, он зависит от того, кто отвечает за безопасность.

4. Нарушения порядка между родителями и детьми

а) Инверсия порядка «давать» и «брать»

Порядок процесса «давать» и «брать» в семье переворачивается с ног на голову, когда более поздний, вместо того чтобы принимать у более раннего и его за это уважать, стремится ему давать, как будто он ему равен или даже его превосходит. Когда родители, к примеру, хотят брать у своих детей, а дети хотят давать родителям то, что те не приняли от своих родителей или от своего партнера, тогда родители хотят брать как дети, а дети хотят давать как партнеры и родители. В этом случае поток «давать» и «брать» вместо того, чтобы течь сверху вниз, вопреки силе тяжести должен потечь снизу вверх. Но, как ручей, который хочет течь не вниз, а вверх, он не доберется ни туда, куда хочет, ни туда, куда должен.

Как только возникает такое отклонение, как только родители захотят брать, а дети захотят или должны будут давать, — налицо фальсификация порядка.

Пример:

На одном из курсов присутствовала семейная пара. Полгода назад они разошлись на какое-то время, а теперь снова были вместе. В свое время они удочерили девочку, а потом у них появились собственные дети — дочь и сын. Шестилетний сын считался очень трудным ребенком. Под руководством Иринвд Прекоп, терапевта, занимавшейся удерживающей терапией, отец удерживал мальчика. Это шло довольно долго и довольно драматично. Одним из указаний было, чтобы отец говорил ребенку, как он себя чувствует. И тогда он говорил так, будто сам был ребенком и будто ребенок должен обращаться к нему как отец к сыну. То есть все было совершенно наоборот, и решения не было.

Когда родителям что-то нужно, они обращаются к партнеру или к своим родителям. Если же родители обращаются со своими притязаниями, которые не соответствуют отношениям, к детям (например, с тем, что дети должны родителей утешать), тогда это переворачивание, перверсия отношений, парентификация. Но дети не могут защитить себя от этого. В этом случае их во что-то впутывают, и они начинают считать себя вправе на что-то, что им не подобает, за что потом себя наказывают. Однако позже, когда ребенок станет понимать, это можно исправить. И тогда это называется терапией!

Вопрос: Ты не мог бы еще раз сказать, что такое парентификация?

Б.Х.: Это когда дети для своих родителей входят в роль их родителей.

Вопрос: То есть когда дочь должна быть мамой мамы или мамой папы?

Б.Х.: Я сказал это точнее: когда ребенок входит в роль. Здесь больше пластов. Когда, например, мама отвергает собственную мать, то она не принимает одного своего ребенка так же, как отвергает мать. Это парентификация. Те чувства, которые каждый из родителей испытывал по отношению к своим родителям, он испытывает потом по отношению к одному из своих детей, и ребенок не может тогда быть ребенком, он попадает в роль одного из родителей. Так что ты должен смотреть на это шире. В расстановках это видно сразу. Часто бывает так, что ребенок в расстановке выказывает беспокойство, и тогда я спрашиваю родителей, что с их родителями, и в расстановку вводится отсутствующий или отвергнутый родитель. Тут ребенок сразу успокаивается. В этом случае это знак того, что этот ребенок был парентифицирован. Часто бывает и так, что человек в свое время не принял чего-то от своих родителей и хочет теперь получить это от своего ребенка.

б) Отвержение одного из родителей

На одном из семинаров участник предъявляет на супервизию следующий случай.

Арндт: У меня вопрос по поводу признания детьми отца. Я уже несколько лет интенсивно работаю с одной семьей. Родители сейчас в разводе, и дети с неописуемой ненавистью отвергают своего отца, который сейчас ушел. Причина в том, что отец постоянно избивал и терроризировал мать на глазах у детей. Теперь дети знают, что он имел гомосексуальные контакты с мальчиками школьного возраста. И сейчас дети вообще ничего не хотят больше знать об отце, хотя тот очень старается, пишет им и присылает подарки. Но они рвут фотоальбомы и уничтожают фотографии отца.

Б.Х.: Сколько лет детям?

Арндт: От десяти до восемнадцати, живут пока с мамой. Они ненавидят отца и заявляют, что не хотят его никогда больше видеть.

Б.Х.: Итак, первое: дети выражают ненависть матери. Здесь можно было бы использовать такую стратегическую интервенцию: ты говоришь детям, что они должны сказать маме: «Мы ненавидим отца, и все это мы делаем для тебя», и не давать никаких объяснений. Это был бы первый шаг, чтобы все начали думать.

Я расскажу тебе по этому поводу одну историю, которую ты можешь потом пересказать им в качестве устрашающего примера.

Однажды я, будучи вместе с моей женой в Гейдельберге, в ответ на приглашение главврача предложил первичную терапию для больных с психосоматическими расстройствами. В течение четырнадцати дней с ними проводилась сессия психотерапии. В первый день моя жена пошла к одной пациентке, страдавшей тяжелой депрессией. Она поработала с ней, и вдруг та громко закричала, обращаясь к своему отцу: «Уж лучше б ты сдох на войне!» — и все это с холодной яростью. На следующий день с ней работал я. Тогда я спросил ее, что же было с ее отцом. На войне он получил ранение в голову Когда он вернулся, у него часто случались приступы бешенства, а мать и обе дочери очень от этого страдали.

На следующий день я спросил ее, есть ли у нее Дети. Она ответила, что у нее два сына. Я сказал ей: «Один из твоих сыновей будет подражать твоему отцу». Она промолчала. Тогда я спросил ее: «Что с твоим браком?». На что она ответила: «Плохо, но муж хорошо обо мне заботится, и поэтому я остаюсь с ним, хотя и не люблю его».

Пару дней спустя она была очень подавлена и взволнована, и я спросил ее, что случилось. Она сказала, что получила письмо из учреждения для детей с нарушениями развития, где находился ее младший сын. Он там что-то натворил. И она промолвила: «Я ведь так его люблю». Тогда я попросил ее встать лицом к стене, посмотреть на своего сына и сказать ему: «Я ведь так тебя люблю». Она послушалась, но прозвучало это абсолютно фальшиво. Я заметил, что это было неискренне. Она страшно на меня разозлилась.

На следующий день я снова пошел к ней. Она удивилась, что я пришел. Я попросил ее еще раз встать лицом к стене, представить себе сына и сказать ему: «Твоего отца я не принимаю, а тебя я люблю». Она повторила. Я спросил: «Как бы отреагировал твой сын, если бы это услышал?» Она ответила: «Я не знаю». На что я спросил; «А он имел бы право реагировать, мог бы он вообще себе это позволить?» И она сказала: «Нет». Я: «Поэтому он и сходит с ума».

В той же комнате был человек, которого мать оставила в больнице, а сама исчезла. Он потом перебывал во многих приемных семьях и по-настоящему страдал. Тогда я сказал ей: «Смотри, хотя этому человеку по-яастоящему плохо, он никогда не сойдет с ума, потому что знает свою проблему».

Эту устрашающую историю ты, Арндт, мог бы сообщить семье, чтобы динамика стала явной. Детская ярость имеет очень плохие последствия. Как же с этим быть?

Первое: стать отцом и быть отцом никак не связано с моралью. Он не потому отец детей, что он плохой или хороший, становиться отцом и становиться матерью — это процесс, находящийся по ту сторону моральных оценок. Свое достоинство этот процесс извлекает не из какого-то морального свойства.

Пример:

Однажды здесь был врач, чей отец служил рейхсврачом в СС. Он участвовал во многих экспериментах в концентрационных лагерях. После войны он был приговорен к смерти, но каким-то образом оказался на свободе. Вопрос его сына звучал так: «Что мне делать с моим отцом?» На что я ему сказал: «Когда твой отец тебя зачал, он не был эсэсовцем. Это вещи никак не связанные. Их можно разделять, и их нужно разделять. Ребенок может признавать своего отца, не считая себя ответственным за его поступки и их последствия, или из-за его поступков отвергать его как отца. Он может сказать: «Это плохо, я не имею с этим ничего общего, но ты — мой отец и как отца я тебя уважаю». А что еще может сделать ребенок?!

Еще кое-что по поводу твоей семьи, Арндт. Та ненависть, которую дети выказывают по отношению к отцу, является, таким образом, ненавистью матери к мужу. Но это не избавляет их от последствий. Это очень важно. Что бы человек ни делал, происходит это по причине впутанности во что-то или нет, последствия для него, а может быть, и для его детей будут те же. Он не может отговариваться и думать, что только потому, что он жертва обстоятельств, то последствия могут измениться. Но у этой ненависти есть и другое следствие. Хотя дети сейчас и испытывают чувства матери, но позже они будут копировать в своем поведении отца. Они будут становиться такими, как он. Единственным решением здесь было бы, если бы мать сказала: «Я вышла замуж за вашего отца, потому что любила его, и если вы станете такими, как ваш отец, я с этим соглашусь». Тогда дети были бы свободны. (Обращаясь к Арндту) Но ты на это не отважишься.

Арндт: Верно.

Б.Х.: Это была бы стратегическая интервенция с большой дальностью действия. Но тогда ты сам должен быть в этом уверен.

Арндт: Трагизм этой ситуации еще и в том, что. суд должен решить, будет ли отец иметь право общаться с детьми. То есть мать будет опротестовывать его право на посещения.

Б.Х.: Я бы тоже выступал за отказ в праве на контакты. Я бы сказал отцу, что лучше ему отказаться. Таким образом он ответит за последствия своего поведения, и это скорее даст детям возможность его уважать. В судах решения выносят не по психологическим критериям, а по чисто правовым, а в результате часто выходит то же самое. Я не стал бы выстраивать здесь противоречий.

(На одном из следующих кругов, обращаясь к Арндту): Я хотел бы сказать еще кое-что по поводу той семьи, которую ты представил. Ты должен исходить из того, что у этой женщины имеет место динамика двойного смещения (см. стр. 137) и что ненависть заимствована из системы. Если она находится внутри такого переплетения, трудно найти с ней прямой контакт. Тогда тут не остается ничего другого, кроме как смотреть и искать, что происходило в ее родной системе. Это могло бы помочь.

в) Когда ребенок становится доверенным лицом

Когда на одном из семинаров речь шла о том, чтобы отдавать родителям должное, один из участников высказал следующее замечание:

Людвиг: Моя мама однажды сказала мне, что она осталась с моим отцом из-за меня, и я думаю, что я недостаточно это ценил.

Б.Х.: А ты и не должен, во всяком случае, не в этом смысле. Если мать говорит, что она осталась с отцом из-за тебя, то это неправда. Это не так. Она осталась с отцом, потому что признавала свою ответственность за последствия своих действий. А это совсем другое. Ты тут не партнер по договору и ты можешь ценить то, что она признает свою ответственность за последствия своих поступков, но не то, что она сделала это ради тебя. Иначе это будет фальсификация. Различать это — значит отдавать матери должное. Иначе ты будешь слишком много о себе воображать. Потому что вместо того, чтобы это создавало близость между ней и твоим отцом, это создаст близость с тобой.

То же самое относится и к браку по необходимости. Родители женятся не из-за ребенка, а потому, что отвечают за последствия своих поступков. Ребенок не принимает участия в контракте между родителями, но в случае вынужденного брака скоро начинает чувствовать себя виноватым, особенно если брак оказывается неудачным. Но он абсолютно не виноват, и ему не нужно брать за это на себя ответственность. Но он делает это и чувствует себя тогда слишком важным.

(Обращаясь к Людвигу): Каким был брак твоих родителей?

Людвиг: Отчасти отношения были очень сердечными, я часто видел, что моя мать сидела у отца на коленях. Но в плане сексуальных отношений у них, по-видимому, были сложности. Она когда-то один раз ему отказала, а позже жаловалась мне, что отец больше ее не хочет.

Б.Х.: Я хочу тебе кое-что сказать по поводу «быть-втянутым-в-доверие» и о детях как доверенных лицах отца или матери. То, что было между родителями, тебя не касается. Терапевтическая мера здесь — чтобы ты все это полностью забыл, так, чтобы твоя душа снова стала чистой.

Людвиг (сразу кивает): Да.

Б.Х.: Это происходит слишком быстро, это подмена исполнения.

(Группе): Еще вопросы по этому поводу?

Альфред: Это в любом возрасте так?

Б.Х.: Да, это опасно в любом возрасте, например, когда мать рассказывает подрастающей дочери, что у нее с отцом в постели. Еще хуже, если мать рассказывает это сыну. Детей это вообще не касается. Детей нельзя втягивать в то, что касается только их родителей. Дети не могут против этого защищаться, но они могут это потом забыть. Тогда это не принесет вреда. Если заключить союз с хорошей внутренней инстанцией, она позаботится о том, чтобы это действительно забылось.

Альберт: Однажды отец привел домой свою подругу, а мать была слишком слаба, чтобы ее прогнать. Могут ли в этом случае действовать сыновья и сказать, что отцу следует оставлять своих женщин за дверью?

Б.Х.: Нет, они должны исходить из того, что мать с этим согласна. Но сыновья могут как можно быстрее покинуть дом — это будет наиболее благоприятный вариант.

Эрнст: Моя первая жена постоянно отрицательно оценивает меня в присутствии моих дочерей. То, что я ничего не могу поделать с моей первой женой, мне ясно. Могу ли я как-то повлиять на моих дочерей?

Б.Х.: Нет. Но ты, наверное, можешь рассказать им историю о том, как кто-то что-то забывает. Это, конечно, очень плохо, когда один из партнеров говорит с детьми что-то о другом партнере. В этой позиции любой человек наиболее уязвим. Если это не уважается между партнерами, то это конец.

Эдда: Я хотела спросить, как быть, если моя мама рассказывает мне интимные вещи о своих отношениях с ее первым мужем?

Б.Х.: Ты можешь ей сказать: «Для меня имеет значение только папа, а то, что было между тобой и твоим первым мужем, я знать не хочу».

Ларе: А если человек в новых отношениях рассказывает что-то о предыдущих?

Б.Х.: Этого делать нельзя. Это должно оберегаться точно так же, как тайна, иначе это разрушит доверие и во второй связи.

(На одном из следующих кругов)

Бригитта: Если у родителей есть внебрачные связи, это тоже детей не касается?

Б.Х.: Да, детей это не касается.

Бригитта: А если появляются сводные братья или сестры?

Б.Х.: В этом случае это их несколько касается.

Альберт: Бывают родители, которые дают читать любовные письма другого родителя детям.

Б.Х.: Я бы не стал их читать. Тайны надо хранить, а не раскрывать.

5. Принятие отца и матери

Широко распространено такое мнение, будто родителям нужно сначала заслужить, чтобы дети их принимали и признавали. Это выгладит так, будто они стоят перед трибуналом, а ребенок на них смотрит и говорит: «Это мне в тебе не нравится, поэтому ты мне не отец», или: «Ты не заслуживаешь быть моей матерью». Таким образом, они обосновывают свой отказ принимать родителей упреком, что они получили не то, что хотели, или получили слишком мало. Свое неприятие они оправдывают ошибками дающего; а вправе ли их родители быть родителями, они решают в зависимости от их определенных качеств, то есть принятие они заменяют требованием, а уважение — упреком. Да это еще поддерживается и психотерапией, например, а-ля Элис Миллер. Это полное сумасшествие и совершенное искажение действительности. А результат всегда один: дети остаются пассивными и чувствуют себя опустошенными.

Об Аристотеле говорят, что уже через несколько дней он отправил одного своего нового ученика домой с такими словами: «Я не могу его ничему научить, он меня не любит».

Когда у человека есть отец, то он такой, какой именно и нужен. Когда у человека есть мать, то она такая, какая именно и нужна. Ей не надо быть другой. Потому что отцом и матерью становятся, как уже сказано, не благодаря каким-то моральным качествам, а путем особого исполнения, а оно нам предначертано. Кто готов принять вызов этого исполнения, тот вплетен в великий порядок, которому он служит, независимо от своих моральных качеств. Родители заслуживают признания себя родителями благодаря этому исполнению и только благодаря ему. То, что родители делают вначале, содержит в себе больше, чем то, что они делают потом. Главное, что достается нам от родителей, приходит через зачатие и рождение. Все, что следует потом, идет в придачу и может быть получено от кого-то другого.

Только тогда ребенок может быть в ладу с самим собой и найти свою идентичность, когда он в ладу со своими родителями. Это значит, что он принимает их обоих такими, какие они есть, и признаёт их такими, какие они есть. Если один из родителей «исключен из системы», то ребенок ополовинен и пуст, он ощущает эту нехватку, а это основа депрессии. Исцеление депрессии состоит в том, чтобы принять исключенного родителя, чтобы он получил свое место и свое достоинство. Когда человека подводят к принятию одного из родителей, он нередко боится, что может стать таким, как этот родитель, и что он может перенять определенные черты, которые ему приписывает. Такой страх — это позор, который он навлекает на своих родителей. Ему, напротив, следует сказать: «Да, вы мои родители, и я такой же, как вы, и я хочу быть таким. Я согласен с тем, что вы мои родители, со всеми теми последствиями, которые это для меня имеет».

Принятие отца и матери — это процесс, который не зависит от их качеств*, и это целительный процесс. Невозможно, чтобы человек разделял: это я взять хочу, а вот это не возьму. Родителей принимают такими, какие они есть. Мы часто называем хорошим то, что удобно для нас, и плохим, что для нас неудобно. Но это дешевое различение.

Иногда Берт Хеллингер проводит одно упражнение, в котором человек заново переживает свое рождение. Тогда Хеллингер, крепко держа, его принимает, и когда тот чувствует себя совершенно принятым, повторяет произносимую для него утреннюю молитву. Это согласие на своих родителей и на свою жизнь. И тогда оно проявляет свою очень глубокую силу.

Молитва на заре жизни

Дорогая мама/милая мамочка,

я принимаю от тебя все, что ты даешь мне, все целиком

и все, что с этим связано.

Я принимаю это за ту полную цену, которой это стоило тебе

и которой это стоит мне.

Это поможет мне чего-то добиться, тебе на радость

(и в память о тебе).

Это не должно было быть напрасно.

Я крепко это держу и дорожу этим,

И если можно, я передам это дальше, так же, как ты.

Ты моя мама, я принимаю тебя такой, какая ты есть,

а я твой ребенок (твой сын, твоя дочь), и я принадлежу тебе.

Ты для меня самая лучшая, а я лучше всех у тебя.

Ты большая, а я маленький (маленькая).

Ты даешь, я беру.

Милая мама!

Я рад, что ты приняла папу.

Вы оба для меня самые лучшие. Только вы!

(То же самое следует в отношении отца.)

Из семинаров:

Альберт: Мне хорошо, признание родителей моей матери приводит меня к признанию матери, и я чувствую себя так, будто до сих пор я ехал на трех цилиндрах, а теперь вижу, что тут есть еще три цилиндра.

Б.Х.: Очень хорошо, прекрасный образ! Так и мотор работает намного спокойнее.

Рюдигер: Я все больше считаю, что это здорово, что мои родители произвели меня на свет.

Б.Х.: Да, глядя на тебя, они были вовсе не так плохи. Еще я считаю • очень важной и третью сторону: есть сторона матери, есть сторона отца и есть что-то новое, свое собственное.

Стефен Ланктон, американский гипнотерапевт, проделал однажды с группой одно замечательное упражнение. Каждый должен был себе представить, что у него самые худшие родители, какие только могут быть, и подумать, как бы он тогда поступал. Затем нужно было себе представить, что у него самые лучшие родители, какие только существуют на свете, и что бы он делал тогда. И в заключение нужно было представить себе своих родителей такими, какие они есть, и как они поступают, и не было вообще никакой разницы!

Существует два основных образа, как дети представляют себе родителей и как родители представляют себе детей. Когда человек представляет себе родителей и видит их перед собой, значит, нужно еще что-то с родителями уладить. А тот, кто принял своих родителей, кто с ними в ладу, может увидеть их позади себя. Если родители у человека все еще перед ним, то следствие таково, что человек не может идти. Он тогда упирается в родителей. Если же они позади него, он может идти, все свободно. И если он идет вперед, родители стоят и доброжелательно смотрят ему вслед.