Henry rollins “Smile, You’re Traveling” 1998 part II 20. 10. 1998, Колумбус, Огайо

Здорово провёл время у пирамид. Не знал, что их тут так много. Пирамиды Гизы ошеломляют, но более всех очаровал Сфинкс. Как и пирамиды, он выглядел сюрреалистичным. Экскурсовод сказала, что переднюю его часть испортили солдаты Наполеона. Хочу узнать об этом побольше. Невероятно было стоять там и знать, что когда-то там же был Наполеон. Что за сцена разыгрывалась вокруг этих монументов тогда!

Что меня поразило, так это громадные размеры всего здесь. Каждый блок и балка, увиденные мною в Гизе и Мемфисе, весили по нескольку тонн. Как, ё моё, вы будете ходить на работу каждый день, зная, что ваша работа – толкать в гору шестнадцатитонные блоки, чтобы соорудить первую часть здания для того лишь, чтобы подготовить останки монарха к жизни после смерти? И чего ты, толкающий камни трудяга, можешь ожидать в своей загробной жизни? Тебе приходится продолжать служить фараону. Какая хрень. В услужении даже после смерти. Что ж, по меньшей мере, тебе есть чего ожидать в будущем.

Спускаюсь в шахту одной из пирамид с «гидом». Очень располагающе одет, рукопожатие как тиски. «Привет, Американец. Счастливого Рождества. Парень, пошли». Он взял меня и двоих британцев вниз на дно пирамиды. Мы идём вниз, и один из британцев смотрит на меня и говорит: «Ты Генри Роллинз». Мы в недрах земли, а он меня узнал. Мир стал слишком маленьким. Гид крикнул пару слов о пирамиде, и вот, время подниматься на поверхность. Он оборачивается и сверкает кучей смятых однодолларовых купюр. «Американец. Мой друг. Счастливого Рождества. С Новым Годом!» Денег у меня не было, я это ему сказал и стал подниматься вверх по крутой доске, а он всё звал меня. «Американец. Пожалуйста, что-нибудь. С Рождеством, Американец».

Поездка к другим достопримечательностям была восхитительна. Уличная жизнь в Египте впечатляет. Лица мужчин выглядят жёсткими и агрессивными. Глаза горят на лицах, словно у Майлса Дэвиса.

Мужчины тащат буйволов у канала. Двое мужчин целуются в щёки. Старик сидит в одиночестве на камнях. Вот человек расстилает свой молельный коврик. Бельё висит у древнего здания. Пронизывающие голубые небеса, посевы, коричневая вода, куры и собаки возле дворов. Люди, сидящие в грязи, глядящие в никуда. Женщины в одежде, позволяющей видеть только их глаза. Люди кажутся вечными, словно явившимися из сна. Жестокость их взгляда пугает. Вот люди сидят за столом и пьют чай. Мужчины и женщины несут поклажу на головах. Маленький мальчишка с запоминающимся выговором: «Привет, как дела?»

06:26: в аэропорту. Ожидаю вылета в Асуан. Задолбали меня эти монетки. Люди стараются обуть тебя тут и там, и после всего этого вы ещё к чему-то годны.

09:43: теперь я в лодке. Снаружи – Нил. Волшебно. Всё ещё отхожу от переезда сюда. Хренов парень встречает меня в аэропорту и говорит, что до того, как мы отправимся на лодке, мы сходим в музей алебастра. И чё это за херь? Это сраный магазин его товарища. «Познакомься с моим другом. Он друг всем американцам». Думаю, что это, наверное, очень стрёмная работа. Я никогда бы не смог быть другом всем американцам. Парень заводит какую-то никчемную болтовню про алебастр, и по сигналу двое рабочих начинают делать какой-то номер. Меня притащили в магазин, и парень старается продать мне хрень. Я спрашиваю, магазин ли это, он говорит: нет, это фабрика. Ох. Я просто уставился на него. Его плечи поникли. «Вы не хотите что-нибудь купить?» Я выхожу. Мы прошли в лодку, и я от него отмежевался. Иду на посадку, и он старается руководить процессом. Чувствую ещё одну аферу, поэтому всё делаю сам.

Я приезжаю в зал ожидания и жду комнаты. Он подходит и говорит, что его работа сделана, он уходит, и – не нужен ли мне водитель? Это было последним. Я посмотрел ему в глаза и начал говорить очень медленно. Ты притащил меня в долбанный магазин, и теперь хочешь, чтобы я платил деньги за что-то, что мною уже оплачено? Парень обламывается и начинает быстро лепетать. Хорош. До свидания. Я не особо поспал, и вообще сегодня спать много не буду. Иногда я не в настроении для всего этого дерьма. Ненавижу вот так не знать место и узнавать его через такие приколы. Но иногда это того стоит. Я просто вспоминаю, что я не дома. Это всё, что мне нужно помнить, и вскоре дела идут на поправку.

Что было клёвым во время поездки сюда, так это созерцание неба и людей. Чёрные тощие женщины, облачённые в чёрное с головы до пят. Такие красивые и незабываемые. Нубийки. Я снова на африканском континенте. Одежда на людях очаровательна. Мужчины в куске ткани и с голыми черепами. Женщины в самых разных нарядах, всегда великолепные. Я говорю как ведущий MTV. Привет, пожалуйста, нужны мозги. Не откладывайте мой заказ. Очень вам благодарен спасибо пожалуйста будьте счастливы.

К чему я принадлежу? Американец. Когда я с Иэном, у меня мелькают короткие вспышки ощущения дома. Он скажет что-нибудь, или же мы будем где-нибудь в наших старых местах, и на секунду всё выстроится. Это момент. А затем я возвращаюсь к своей рутине. Считаю минуты, сверяюсь с расписанием, чтобы увидеть, где мен надо быть. У меня есть чувство дома в основном когда я наедине. Место не имеет значения. Я в Египте, и мне хорошо. У меня маленькая сумка и рюкзак. Погода ясная. Только что спал на свежем воздухе.

Смотрю в окно на мужчин в их классных одеждах. Деревья бросают на них тень. Мимо нашей лодки плывут другие, плывут среди красных песчаных дюн и голубого неба. Воды Нила бурлят. Маленькие белые лодки стоят на берегу. Нил! Сегодняшний вечер – это будет нечто. Вечер, о котором я думал годы.

Десять лет минуло, и одиночество мой компаньон в путешествиях, мой друг. Думаю, одиночество придаёт вещам больше значения. В Америке очень много одиночества. Это одно из самых одиноких мест, встречавшихся мне. Американцы – это всегда кучка одиночек. Многие выглядят так, словно они только что сошли со сцены, отыграв, и не знают, что делать дальше. Американцы играют сами собой. Продаются своим правительством. Созданы, чтобы смотреть, как Президент решает проблемы по всему миру, но, кажется, ничего не происходит в Америке. Бедные люди по-прежнему бедны. Очень многие неграмотны или псевдограмотны. Гетто ревут и стонут, и, кажется, ничто не переменится. Неважно, кто избран – всегда всё одно и то же. Это может у кого-то вызвать мысль о том, что некоторые проблемы не имеют разрешения, но – думайте так, и ничего и не случится. Это обескураживает. Посмотрите на этот мир. Он стремится выбить из вас бесстрашие. А оно необходимо, чтобы жить в Америке. Вам нужно иметь силы, чтобы справиться с жизнью здесь. Но это может стать труднее, когда кажется, что тебя непрерывно окружает дерьмовая музыка, глупейшие масс-медиа и политиканы, которые ведут себя трусливо и просто позволяют всему этому претворяться в жизнь. Каждый год всё та же ненависть, тот же страх, то же равнодушие, и сколько отличных людей пропадают посреди всего этого. Американец рождается дисфункциональным и должен биться только за то, чтобы быть нормальным. Его выстреливают из пушки, чтобы он попал или не попал в цель. Получилось, не получилось – коронеру все равно. Я никогда не встречал таких мест, как это. Иногда я думаю о семье – моей семье. Я думаю о них в это время года. Люди спрашивают меня, что я делаю в праздники, и я просто смотрю на них. Когда они упоминают членов семьи, с которыми они собираются быть, и время, которое они хотят провести, они дают понять, что не очень-то они и хотят это делать. Так если вы не хотите, почему же, чёрт побери, вы это делаете? Удивительно, как много людей предпочли бы в выходные просто сидеть на заднице и ничего не делать. Похоже на сцену из “Cool Hand Luke”, когда Люк подбивает всех протестовать против того, что дорога слишком быстрая. И когда они садятся, кто-то спрашивает Люка, что они собираются делать, и тот смеется и отвечает: «Ничего». Ритуализация человеческой доброты очень жалка. Вам нужно выбрать день, чтобы примириться и быть милым с людьми, до которых вам нет дела? Это дерьмо.

17:52: сегодня тусовался с некоторыми людьми с корабля. Проплыли кружок на парусном судне. Плыли мимо каменистых островов, именуемых катарактами. Пальмы на берегу, древние рушащиеся строения выше по берегу, позади них – заходящее солнце. Я думал, что это восхитительно, но не так, как мне это виделось. Остальные туристы в основном по парам. Как и в Кении, я – молчаливый одиночка на последнем сиденье, в солнечных очках. Никогда раньше их не использовал. Люди в эти дни слишком часто на меня глазеют. Тени дают мне немного успокоения.

Год начинает добивать меня. В это же время в прошлом году я был на Мадагаскаре, сидел один в бунгало на берегу Индийского океана. Я чувствовал себя истощённым, побеждённым и опустошённым. В этом году всё не так плохо. Размышления о 1999 годе подбрасывают топлива в мою кровь. Ещё одна вещь, случающаяся со мной в это время года: я избавляюсь от достижений прошедшего года и смотрю вперёд в следующий год, хочу всё сделать. Я всегда стартую у подножия горы, поэтому остаюсь раздражённым и готовым действовать. Хочу преодолеть. Надрать всем задницу и снова и снова обломать всяких говнюков. И так до самого истощения – дерзайте, пока не провалитесь, если, конечно, у вас есть на это силы. Дерзайте, пока разум и тело не опрокинутся, и вы выучите свой урок. Как я говорил несколько лет назад, придёт время, когда энергия, полученная мной, истощится. Потом всё будет крутиться вокруг ваших сил, вокруг поединка, вокруг умения не сдать в ответственные моменты. Это становится чертой вашего характера. Таков был самурай по имени Макото.
17.12.1998, Эдфу, Египет: 02:58. Корабль причалил. Вы отплыли несколько часов назад, не помню точно, когда. Будто бы смотришь в окно гастрольного автобуса. Флуоресцентный свет, содовая машина. Тьма.

День провёл, осматривая достопримечательности. Громадные храмы. Ни одного камня весом менее нескольких тонн. Если бы вы стояли посреди всех этих колонн на закате и смотрели на Нил, находясь при этом в каком-нибудь году до Р.Х., вы знали бы, что живёте в волшебную эпоху. Во время заката мы были в одном храме. Я отделился от группы, чтобы побыть одному среди этих необъятных руин и посмотреть на профиль Хора, и утонул в ужасающем великолепии того времени.

Это путешествие было хорошим, но несколько разочаровывающим. Не могу понять, как кто-то может говорить, бродя по этим местам. Я всегда молчалив и проникнут благоговением. Если вы однажды закроете рот и прекратите нести всю эту бесполезную убивающую время чушь, мы сможете погрузиться в стоящую перед вами вечность. Вместо этого я каждый день получаю группы людей с их гидами, топчущиеся вокруг с идиотским непрерывным щебетанием.

Вот ты, гид – что ты делаешь? Постарайся быть повеселее, когда ты изрыгаешь всякие факты и важности, которые ты заучил. Ты повторяешь информацию, прочитанную тобой в книге, а затем вечером ты пихаешь в свой рот вилку. Ты не Бог весть что. Люди, построившие эти города, верили в нечто большее, чем платёжный чек. Знали ли они, что строят нечто такое, что простоит тысячи лет? О да. Они, возможно, мечтали о море времени, неисчислимом для тебя. Так что вместо твоего тупого юмора, только лишь скрывающего твою тоску, ступай почтительными легкими шагами.

Я не заметил никого, кто бы этим интересовался, но от чего я не мог оторвать глаз, так это от надписей, оставленных людьми, бывшими здесь раньше. Мы были в одном храме, и в некоторых местах выше уровня глаз были поблёкшие надписи, в основном итальянские и германские, 1850-х гг. Одну видел от 11 февраля 1861 г. Охренительно близко к столетию до дня моего рождения.

По поводу этих надписей – впечатляло то, что они втягивают строения в некий контекст. Непросто видеть вокруг себя всплывающие даты и имена. Столько лет, столько тонн. Когда я вижу что-либо, сделанное человеком четыре тысячи лет назад, часть меня просто отключается. Каково было тем путешественникам приходить сюда безо всех этих туристов вокруг, когда всё это были лишь тишина и тайна? Это не могло быть также, как там несколько часов назад был я, среди обутых в Nike и завернутых в Gore-Tex толп, тыкающих пальцами, щелкающих фотоаппаратами, воющих и болтающих повсюду. Возможно, путешественники наняли лодку, в которой гребли люди – не моторную вроде той, в которой приплыл я, за которой следовала ещё и лодка с вооружённой охраной. Их внуки, наверное, увидели первую мировую войну. Возможно, древние голоса говорили с ними. Где бы я ни ходил по этим местам, я старался представить, каково это – столкнуться с такими безмолвными монументами. Уставиться на громадные высеченные иероглифы и застыть в потрясённом молчании.

Итак, сейчас я отстаю от группы или же обгоняю её, чтобы побыть одному несколько минут с этими стенами, колоннами, с этим временем.

Я живу во временных рамках американца. Вот почему мне стоит видеть это «Карл Биелманн, Берлин, 02-11-1867», начертанное на стене, насчитывающее тысячи лет. Мои часы насчитывают четыре сотни лет. Видел рельеф Антония и Клеопатры. Вау. Однако также непросто стоять в гримёрке Парадизо в Амстердаме, осознавая, что Иэн Кёртис и Д. Бун тоже были здесь.

Единственное, что сейчас привязывает меня к времени – это факт, что я скоро буду с ней неделю. Они приедет. Чтобы остаться со мной в Лос-Анджелесе. Она не знает, что для меня это место – просто несколько комнат, в которых все собранные мною предметы большую часть года стоят в темноте и в выключенном состоянии. Что я вхожу туда в основном как гость, как войдёт и она. Она не знает, что у меня нет дома. Неважно, куда я иду – мне нужно движение. Когда я живу в гостинице, всё оплачено на 24 часа, а потом приходит время платить снова или убираться оттуда. Она не знает, что я хожу по своим комнатам так же, как по вестибюлю гостиницы или по аэропорту. Что когда я лежу рядом с ней в тёмном номере отеля, я чувствую, как брат-ужас бегло отступает в тень. Она не знает, что я не имею ни толики веры в идею дома, и поэтому знаю, что она никогда не попытается ранить меня – я ожидаю, что она меня покинет, или же обнаружит во мне что-то нестерпимое, какой-то неисправимый аспект моей природы оттолкнёт её, и она уйдёт. Она не знает и никогда не узнает, что я всегда буду искать проклятые, замёрзшие следы в самом приветливом сердце. Боль и необходимость самоутверждения скрывают мой потенциал – кажется, что его и быть-то не может. Дорога – единственный хозяин, которого я признаю, единственный, кто даёт мне указания.

Если отвлечься, то – я на корабле в Египте. Стоял прошлым вечером на носу, уставившись в ветер, смотрел вниз на молчаливый Нил и вверх на усыпанное звёздами небо. Два часа я созерцал ветер и тьму. Этот отрезок времени был совершенен. Призраки выходили наружу, берега Нила говорили, пальмы шептали, маленькие лодки по сторонам повествовали о бесчисленных веках этой реки. Река течёт и всегда всё забывает. Река сильнее времени.

Американец в Египте. Американец в Огайо. Везде один и тот же. Везде бездомен. Всегда вбивает гвозди в руки и ступни времени, пока ещё одна жизнь разносится как пепел по свету стремительным ветром. Частицы даже не касаются воды – они только лишь исчезают в круговороте ветров этого мира. Для американца Америка всегда потеряна в нём, а он – в ней. Он обходится с миром как Америка, потому что и мир обходится с ним самим как с американцем. Полагаю, что причина того, что многие ветераны Вьетнама говорят о времени, проведённом ими в джунглях, как о самом определяющем в их жизни, в том, что они обнаружили себя заброшенными далеко в джунгли, в страну, о которой они ничего не знали, с целью убивать неизвестных им людей за дело, которое не было им понятно – возможно, посреди всего этого отчуждения и явного равнодушия правительства к их жизням, они обрели свой дом. Кровь их предков-уничтожителей говорила с ними, и в какой-то момент они ей принадлежали. Возможно, это стало более очевидным, когда выжившие вернулись на родину, чтобы увидеть, что никто не может говорить их языком ужаса, который недавно стал им необходим, что многие ненавидели и боялись их, а многие едва замечали их отсутствие. Возможно, поэтому некоторые из них вернулись обратно.
18.12.1998, Люксор, Египет: 00:47. Мы причалили в Люксоре. Отбываем рано утром. В голове не так уж много. 19.12.1998 будет семь лет с того дня, как убит Джо Коул. Это больно бьёт меня в эти дни. Возможно, даже больнее, чем в прошлом году. Каждое 19 декабря это проходит тяжело. Мне не хватает тебя, мужик. Интересно, что с этими парнями, поймавшими нас тем вечером, случается каждое 19 декабря. Интересно, думают ли они вообще о Джо. И если думают, то что именно? Буду смотреть на часы, чтобы точно не пропустить лос-анджелесское время.

День осмотра местных красот удался. Не мог объять взглядом величие этих храмов, о, как же здорово они построены. Видел, как человек ремонтировал что-то на колонне. Стучал молотом, а колонна держала удар без проблем. Ей всего лишь пара тысяч лет, может, ещё плюс пара веков. Я говорил с двумя людьми из группы о том, как люди восхищаются Рашмором; 19-я династия своей силой могла сделать его за весну. Американцы все охренели от Рашмора – интересно, что бы с ними было, если б они увидели всё то, что видел я. Хер с ними. Это не имеет значения, не так ли? Идите. Не идите. Осиливайте. Не осиливайте. Это просто. Всё в моей жизни просто. Делай это или не делай. К этому всё сводится.

В 08:00 мы отправляемся в Долину Царей и Цариц. Через несколько часов я полечу самолётом в Каир. Будет несколько часов сна, а потом – три долгих перелёта в Лос-Анджелес. Думаю, всего у меня где-то двадцать пять часов полётов и прочих путешествий. Хорошо, что я взял книгу.

Мне нравится эта маленькая комната с окном, выходящим на Нил и берег реки. Я сделал своё дело. Зависал под звёздами и плыл по течению Нила, как мне всегда хотелось. Это было здорово? Да, будьте уверены. Жизнь – это круто, и неважно, что происходит.

19:44: в аэропорту Люксора, ожидаю вылета в Каир. Следующие полтора дня будут непростыми – четыре длинных перелёта. Мне по фигу. На сегодня я наегиптился вдоволь. С нетерпением жду дальнейшего.

На корабле показывали фильм “Heat”, и меня опознали несколько человек из команды и пассажиров корабля. Самое время убираться отсюда. Парочка британцев рядом со мной проводит время с музыкой, громко стуча руками и стаканами по столу. Их время никчемно, и мне хочется, чтобы они истекли кровью.

«Некоторые дни длинее, чем просто дни – они суть вечности» (Дэйво). Одна из любимых цитат Джо.

Я устал от здешнего постоянного попрошайничества. Вы выходите из такси в аэропорту, и к вам подбегают парни, говорят, что вам понадобятся паспорт и билет, чтобы попасть на самолёт, а затем пытаются донести ваш багаж. Даже если вы сами берёте свой багаж и говорите им отвалить, как поступил я, они упорствуют вплоть до входа, где коп говорит им отстать. В каждом сортире бесцельно стоит человек в ожидании чаевых. Я уже почти ожидал увидеть его в своём гостиничном номере прошлым вечером. Как это сильно – встречать повсюду сортирного человека, а? Иметь в своём доме парня, которому придётся давать чаевые всегда, когда и что бы вы ни делали. Это место мне очень нравится, но очень хочется убраться от всех этих парней, пытающихся вам что-то продать. В основном они меня оставляют в покое. Мне нужно освободиться от этих ублюдочных вибраций. На рынках, куда мы ходили, продавцы называли меня «Рэмбо» – прелестно, правда? Эти парни здесь как мухи вокруг. В остальном всё замечательно, и я надеюсь, что смогу однажды вернуться сюда.

Туристы меня вырубают. Я не чувствовал такого с тех пор, как был маленьким и путешествовал с матерью. В основном встречавшиеся мне люди были заправскими опытными туристами, но была одна семья из Новой Зеландии – как говорится, классическая. Там был развязный отец с кучей вопросов гиду. Он намеревался оправдать полную стоимость потраченных денег, каждый новозеландский доллар. Не пытайтесь его надуть, потому что он – власть у себя дома, и он вам может кое-что сказать. Кроме него была сердитая, очень скучающая дочь, сын в футболке Pink Floyd, которая никогда не снималась, и жена. Сколько раз неустрашимый отец отрезал людей, чтобы попасть в храм первым. Он был нечто. Постоянно смотрел на гида с неким презрением, возможно зная чуть больше, чем гид – не намного, но достаточно, чтобы презирать. Жёнушка, зная местных, относилась к ним, как к животному, мошенническому племени дворняг, но не боялась их, и никто её не трогал. Приятель, я предоставил этой семье широкое поле для деятельности. Где бы они ни были, я уходил с их пути. Быть в пределах слышимости их отца – значит находиться слишком близко к скуке, учитывая мой новый, опробованный, запатентованный порог, за которым не приходится скучать.

Я благодарю мои счастливые звёзды за то, что я обошёлся без этого необыкновенного многоступенчатого ада, коим является семейный отпуск. Сын и дочь, пойманные этим ежедневным скучным пребыванием с мамой и папой, не способны нажраться до безрассудства, курить гашиш и бить окна, грабить, бунтовать, жечь! Бегать с воплями по древним храмам, осквернять тысячелетние иероглифы, портить и уничтожать колонны и барельефы только затем, чтобы быть раскрошенными на куски охраной, облачённой в одноцветную одежду, вооруженную «узи», бродящей по округе со стреляющими глазами, с хитростью ниндзя. Это твой шанс, твой единственный мимолётный момент, твоё свидание с опасностью и роком!

С другой стороны, это Новая Зеландия! Слава Новой Зеландии! Вы, новозеландцы, знаете, как весь остальной мир вас воспринимает. Вы – это тот остров, следующий за Австралией. По правде говоря, когда вы выезжаете за рубеж, никто вас не спрашивает: «Эй, ты с таким акцентом, должно быть, из Новой Зеландии!» Уверен, вы устали от людей, вопрошающих, не из Австралии ли вы, и от их смущённого вида, показывающего, что они утратили к вам всякий интерес, когда вы говорите им, откуда вы. Большинству нечего сказать. Может, поэтому вас иногда можно было видеть представляющимися людям, категорически приветствующими их хватанием за одежду или за руку с восклицанием: «Я из Новой Зеландии, и меня зовут Бен! Новая Зеландия – это не район Австралии. Мы отдельная страна! Мы не «почти Австралия», и это не смешно. Приезжайте и навещайте нас время от времени, у нас есть горячая и холодная вода и фотографии нашего путешествия в Египет!»

Позже: несколько часов в полёте. Некоторые фильмы страдают, когда их подгоняют для показа в самолётах. Сегодня на борту сраный критик смотрит и комментирует дьявольский, позорный и попросту никакой фильм «Смертельное оружие 4». Как и большинство пустых болтунов-критиков, я – задница, получающая плату за слово. Кроме того, я смотрю фильм не сначала, но не по фигу ли? Я начал смотреть с того момента, когда дом Дэнни Гловера сжигают плохие азиатские парни. Думаю, было бы хорошей идеей снять там Роджера Гловера из Deep Purple, этот парень силён. Если у вас плохой сценарий и талантливые актёры, как в этом случае, и вы попались в эту бессюжетную попытку оправдать обязательные погони на машинах и взрывы, громадные разрушения, которые, кажется, никого не трогают, вам стоит вернуть свои деньги, используя название успешного фильма и прибавляя к нему номер. Отправьте его в столько кинотеатров, в сколько сумеете, посмотрите, сможете ли вы окупить ваши затраты в первый же уикэнд, а затем отправляйте его в видеомагазины как можно скорее. Именно так работают все фильмы Сталлоне. Однажды я спросил одного маститого голливудского агента, думает ли кто-нибудь из обитателей этих небоскрёбов, вкладывающих деньги в фильмы Сталлоне, насколько вообще этот парень чего-то стоит. Он сказал «нет», но студии знают, что отобьют деньги в продажах видео и в прокате, и поэтому этот парень по-прежнему имеет работу. Я так себе и представлял. Видел некоторые из его последних фильмов, вроде того, с Шэрон Стоун. Они ужасны.

Тяжело смотреть, как Мэл Гибсон брыкается, играя эту роль. Боль на его лице, показывающая, сколько сотен калорий он сжигает, как он пытается вдохнуть жизнь в эту банальную историю – на это тяжко смотреть. Даже могучий Мэл не может её спасти. В финале дочь Гловера даёт жизнь ребенку, которого сделала с Крисом Роком. Крис Рок способен заниматься сексом? В то же время Рене отталкивает своим бракосочетанием с Мэлом. Наш парень идёт на могилу жены просить разрешения продолжить свою жизнь. Он в эмоциональном тупике, и из мрака его выводит Джо Песке, который рассказывает ему о своём лучшем друге, который у него когда-либо был – лягушонке Фрогги. Я был тронут. Не, не был тронут. Говоря словами двух кинокритиков, которые чего-то стоят (парни из шоу «Вламываясь в фильмы» в фильме “Hollywood Shuffle”), «мы дали этому дерьму палец». Увидимся на кинопоказах.

Уау, это весело. Если я внезапно потеряю честь, я смогу писать для колонки “Entertainment Weekly” журнала “Spin”.

Позже: в самолёте, летящем в международный аэропорт Даллеса. Я нажал на секундомер, выходя из гостиницы в Каире, начиная путешествие домой. Итак, 15 часов 15 минут. Чуть более половины пути. Особо не спал, что подтверждает вышеизложенный обзор. Однажды, когда я был на корабле, я посмотрел около десяти минут ужасающего фильма «Эйс Вентура». Это смешно? Джим Кэрри смешон? Этот парень вызывает желание изрыгнуть обратно мою долбаную еду. Смотрел где-то полчаса фильмы «Тупой и ещё тупее», «Кабельщик», страдал во время «Лжец, лжец» и «Шоу Трумана» множество раз, когда мне не везло в самолётах, и все они – хрень. Говенные фильмы, сраная музыка, шли бы вы все. Смотрел “Fugee All-stars” по телеку в Тель-Авиве. Посмотрите в глаза правде – они дерьмо. Идите срать.

Сейчас идёт киноверсия «Мстителей». В наушниках Sabbath. Насекомые, нарисованные компьютером, атакуют Уму Турман и этого, как его там зовут. Головорезы, что за ними гонятся – это идиот из Black Grape и Эдди Иззард. Человек с большим талантом, чем большинство в фильме. Полагаю, ему нужна была работа. Парень из Black Grape – ходячая агитация против наркотиков.

Читал отзыв о фильме, в котором я снялся – “Frost” в “USA Today”. Они дали этому дерьму палец. Ура! Я опять попал.

Через несколько часов я буду в своей комнате. Всегда интересно вернуться туда. Странно входить туда после того, как долго там отсутствовал. Я возвращаюсь туда примерно в это же время каждый год. Это подводит черту под работой, проделанной за год. Итак, был ли этот год хорош? Думаю, да. Я проделал долгий путь. Когда я думаю, что Джо умер ни за что, это отбирает у меня всё чувство выполненной работы. Знаю: он не хотел бы, чтобы я так думал, но иногда я думаю. Он был одним из людей с талантом. У него был талант, но он его не раскрыл, хотя и был на пути. Думаю, ещё пара лет, и он бы раскрылся по полной. Мог писать музыку, был отличным фотографом, прекрасным писателем, корреспондентом, и т.д. Мог бы быть фактически Мэном Рэем. И – парень, убивший его? Что он нам дал? Всё, чем он примечателен – он загубил одного из лучших, и после этого его жизнь не значила ничего.

Я нормально иду дальше, потому что я маньяк, который слишком много работает. Я тренируюсь, поэтому моё тело может вынести то, через что я его тащу. У меня очень насыщенное расписание, поэтому я не промахиваюсь. Я знаю себя. Я человек, хрупкий и склонный ко всякому смертному дерьму. Имея железную трудовую этику, человек может вытащить себя вверх на несколько ступеней. Этот как выходить на пробежку,: если ты вышел за дверь, ты справишься. Тебя убьёт кровать. Если бы я не выбирался всякий раз в путь, я бы не мог быть в одной комнате дома. Сейчас я могу быть в комнате 12 – 16 часов кряду, не говоря ни слова, вообще не интересуясь происходящим снаружи.