Иван васильевич киреевский и старец макарий оптинский: путь от западничества к славянофильству

В начале XIX века на закате эпохи Просвещения в Европе наблюдается возвращение к духовным основам и национальным корням, что проявилось в расцвете идеализма в философии, романтизма в искусстве и национализма в общественной мысли. В России стремление к национальным корням было связано с движением славянофилов. И хотя В.О. Ключевский скептически заметил, что «славянофильство – история двух-трех гостиных в Москве и двух - [трех] дел в московской полиции»¹, движение это имело много последователей из числа наиболее образованных представителей дворянства. Одним из основателей «московского направления», как называли себя славянофилы, был Иван Васильевич Киреевский, в молодые годы, по словам А.И. Кошелева, перебывавший локкистом, спинозистом, кантистом, шелленгистом, даже гегельянцем, и впоследствии пришедший к славянофильству во многом благодаря Оптиной пустыни. Общение с оптинским старцем иеросхимонахом Макарием (Ивановым) способствовало тому, что И.В. Киреевский, став славянофилом, «сделался не только православным, но даже приверженцем “Добротолюбия”»².

Тема взаимоотношений И.В. Киреевского со старцем Макарием, закрытая в советское время, ныне освещается во многих научных исследованиях, в том числе в работах доктора филологических наук В.А. Котельникова, монаха Лазаря (Афанасьева)³, а также в монографии проф. А.Д. Каплина⁴, который отмечает, что период «обращения» И.В. Киреевского, приходящийся на 30-е – 40-е годы, содержит мало подробностей⁵. Изданные за последнее десятилетие полное собрания сочинений братьев Киреевских в 4 томах с материалами к их биографиям⁶, где опубликованы воспоминания и работы дореволюционных исследователей об И.В. Киреевском, а также переписка его со старцем Макарием⁷ и письма старца к супругам Киреевским⁸, позволяют заново рассмотреть некоторые аспекты этой темы.

Общественная деятельность И.В. Киреевского начинается в 1831 году с издания журнала «Европеец». Само название говорит об убеждениях и симпатиях его редактора, который недавно вернулся из-за границы, где лично общался со столпами немецкой философии Гегелем и Шеллингом. Его статья «Девятнадцатый век» в первом номере журнала была написана под влиянием «Философических писем» П.Я. Чаадаева, который сетовал, что предки наши были чужды европейской культуре, где все «было одушевлено животворным началом единства», а «обратились за нравственным учением, которое должно было нас воспитать, к растленной Византии»⁹ И.В. Киреевский также отмечал, что России недоставало наследия «древнего классического мира», на котором была построена европейская цивилизация, и «влияние нашей Церкви во времена необразованные не было ни так решительно, ни так всемогуще, как влияние Церкви Римской»¹⁰, поэтому «у нас искать национального значит искать необразованного, <…> не имея достаточных элементов для внутреннего развития образованности, откуда возьмем мы ее, если не из Европы»¹¹.

Поскольку направление журнала не соответствовало идеологии официальной народности, реакция последовала сразу. В феврале 1832 года граф А.Х. Бенкендорф писал министру народного просвещения, что, по мнению императора, статья «Девятнадцатый век» содержит «рассуждение о высшей политике», хотя автор уверяет читателя, что говорит о литературе. Вывод царя – «издатель г. Киреевский обнаружил себя человеком неблагомыслящим и неблагонадежным»¹². Как пишет П.И. Бартенев, «несмотря на все хлопоты Жуковского, “Европеец” был запрещен <…> молодой, высокодаровитый издатель ушел в самого себя и в печать явился уже много лет спустя, с совершенно новым умонастроением»¹³.

Откуда взялось и каким было это «новое умонастроение»?

В период творческого молчания с 1832 по 1839 годы в жизни И.В. Киреевского происходят глубокие изменения как личного, так и духовного порядка, связанные с событиями, происходившими в начале XIX века в Русской Церкви. Вместе с пробуждением русской общественной мысли наблюдается возрождение старчества в русском монашестве. Старчество основано на учении древних святых отцов-аскетов об «умной молитве», в которой старцы черпали духовные силы для своего служения. Старчество отличается от духовничества, связанного в Церкви с таинством исповеди: духовник – свидетель покаяния, старец – мудрый советник и наставник¹⁴.

На Руси старчество являлось там, где данная святоотеческая традиция имела воплощение: в обителях преподобных Антония и Феодосия Киево-Печерских, Сергия Радонежского и его учеников, Нила Сорского и Заволжских старцев¹⁵. Церковные реформы XVIII века ослабили русское монашество, а вместе с ним и старчество. Возрождение его связано с преподобным Паисием (Величковским), выходцем из России, жившим в 40-е – 90-е годы XVIII века на Афоне и в молдовлахийских монастырях. Желая стать верным наставником в «умной молитве» своим ученикам, он занимался разысканием и переводом творений древних святых отцов-аскетов на славянский язык. Перевод греческой «Филокалии» (Добротолюбия), сделанный преподобным Паисием, стараниями митрополита Новгородского и Санкт-Петербургского Гавриила (Петрова) был издан в Синодальной типографии в 1793 году, за год до смерти старца¹⁶. В начале XIX века некоторые его ученики вернулись в Россию, привезя с собой рукописи его переводов. Поселившись в русских монастырях и скитах, они способствовали возрождению старчества паисиевой школы.

В Москве очагом духовного возрождения являлся Новоспасский монастырь, где жили старцы Филарет и Александр, которые в свое время вели переписку со старцем Паисием. Ближайшей к Москве обителью, где процветало старчество, была Козельская Оптина пустынь Калужской губернии и находящийся при ней Иоанно-Предтеченский скит. В 1829 году там поселился иеромонах Леонид, в схиме Лев (Наголкин), первый из оптинских старцев, а спустя пять лет в 1834 году – его преемник в старческом служении иеромонах Макарий (Иванов), ученик одного из сподвижников преподобного Паисия – старца Афанасия (Захарова), а затем и старца Льва¹⁷. Старец Макарий был из дворян, «обладал мягким и кротким характером, эстетическими наклонностями, в молодости даже играл на скрипке, знал и любил церковное пение, любил цветы, был очень начитан в церковной литературе, имел склонность к ученым кабинетным занятиям»¹⁸. Деятельность оптинских старцев носила не только наставнический, но и просветительский характер. В оптинском скиту переписывались рукописи святоотеческих творений и передавались нуждающимся в аскетической литературе.

Со старчеством как явлением общественной жизни И.В. Киреевский познакомился благодаря Н.П. Арбеневой, с которой венчался в 1834 году. Наталья Петровна была воспитана в православной традиции, с детства бывала в Саровской пустыни у старца Серафима. Живя в Москве, она стала духовной дочерью иеромонаха Филарета (Пуляшкина) из Новоспасского монастыря¹⁹. Сохранились воспоминания, записанные с ее слов А.И. Кошелевым, под названием «История обращения Ивана Васильевича», где говорится о том, как, пытаясь просветить жену по части европейской философии, Киреевский сам проникся учением святых отцов, рукописи которых, переписанные Натальей Петровной или подаренные ей старцем Филаретом, хранились у них в доме. «Он не любил в этом сознаваться, – пишет А.И. Кошелев, – но тайком брал у жены книги и читал их с увлечением»²⁰. Версию эту оспаривает проф. М.А. Маслин, опирающийся на воспоминания П.И. Бартенева, который приводит явно предвзятое мнение о Н.П. Киреевской Д.Н. Свербеева²¹.

Наталья Петровна не претендовала на роль духовной наставницы мужа, таковым был в Новоспасском монастыре иеромонах Филарет, которого супруги Киреевские посещали до самой его кончины в 1842 году²². Как признавался сам И.В. Киреевский, в 1836 году он в первый раз прочитал книгу Исаака Сирина²³, серьезное аскетическое сочинение, предназначенное монахам-отшельникам. Позднее он писал своему другу А.И. Кошелеву: «…прежде чем я усвоил себе основное и общее, я хватался за высшее, приличное только совершенным и опытным мужам»²⁴. Но штудируя творения святых отцов, Иван Васильевич в начале 1840-х годов все еще проявлял живой интерес к новинкам западной мысли; в письме к сводному брату В.А. Елагину он делает приписку: «Пожалуйста, не скупись известиями о Шеллинге»²⁵.

В 1836 году И.В. Киреевский с семьей переселяется в свое родовое имение Долбино Лихвинского уезда Калужской губернии, только на зиму возвращаясь в Москву. Долбино находилось в сорока верстах от Оптиной пустыни. Именно туда, к иеромонаху Макарию (Иванову), своему единомышленнику в монашеской жизни, и посоветовал молодым супругам обращаться за духовными советами старец Филарет. Сближение И.В. Киреевского со старцем Макарием было теперь делом времени, так как и тот, и другой чаяли, прежде всего, нравственного просвещения России.

О внутренних духовных переменах в И.В. Киреевском можно судить по его работам 1839 года. Одна из них – «Записка о направлении и метóдах первоначального образования народа в России», где он, в частности, предлагал в уездных училищах «догматическое обучение религии, делающее из веры одну из наук», заменить объяснением богослужения, чтобы учащийся «каждую истину веры узнавал бы не памятью, но молитвою, просвещая вместе и разум, и сердце»²⁶. Другая работа – «Ответ А.С. Хомякову», написавшему статью «О старом и новом» и призывавшему к воскресению в русском народе общественных форм Древней Руси²⁷. И.В. Киреевский отвечает, что особенность русского быта исходила из чистого христианства, то есть Православия, «форма этого быта упала вместе с ослаблением духа <…> Возвращать ее насильственно было бы смешно, когда бы не было вредно. Но истреблять оставшиеся формы может только тот, кто не верит, что когда-нибудь Россия возвратится к тому живительному духу, которым дышит ее Церковь»²⁸.

Из этой полемики, как отмечают исследователи, возникает славянофильство как движение²⁹. И хотя между основателями его имелись разногласия³⁰, именно приверженность православной традиции, что было редкостью в тогдашнем «свете», объединяла первых славянофилов.

В жизнеописании старца Макария, составленном архимандритом Агапитом (Беловидовым), сообщается, что Наталья Петровна стала духовной дочерью старца Макария в 1838 году³¹. Однако этому утверждению, противоречит тот факт, что в это время был еще жив ее духовник старец Филарет. В письме отца Макария к Н.П. Киреевской от 6 июня 1841 года духовные темы не затрагиваются. Второе письмо старца от 5 ноября 1843 года уже содержит краткое душеполезное наставление и совет о воспитании детей³². Несомненно, что Наталья Петровна с конца 1830-х годов бывала в Оптиной пустыни, но о личных встречах И.В. Киреевского с оптинскими насельниками упоминается лишь в «Истории обращения…». В ней сказано, что «после кончины отца Филарета Иван Васильевич, живя поблизости Оптиной пустыни, в частых беседах с отцами Леонидом, Макарием и другими старцами все более и более укреплялся в благочестии»³³. Но старец Леонид умер ранее отца Филарета, в 1841 году. Можно предположить, что знакомство И.В. Киреевского с оптинским старцем Макарием состоялось немного раньше, чем обычно считается, во всяком случае совершенно исключить этот факт нельзя. Чтение духовной аскетической литературы, которое, как мы видим из письма А.С. Хомякову от 15 июля 1840 года, продолжалось и в сельской обстановке³⁴, должно было вызывать у Ивана Васильевича многие вопросы, с которыми он мог обращаться к старцу Макарию, бывшему с 1836 года духовником обители.

В 1844 году у И.В. Киреевского появляется возможность редактировать журнал «Москвитянин», принадлежавший М.П. Погодину. Посылая В.А. Жуковскому первый номер журнала, он сообщает о причинах, побудивших его вновь «испытать журнальную деятельность»: «…пришло то время, – пишет он, – когда выражение моих задушевных убеждений будет и небесполезно, и возможно <…> пришел час, когда наше православное начало духовной и умственной жизни может найти сочувствие в нашей так называемой образованной публике, жившей до сих пор на веру в Западные системы»³⁵. Став редактором «Москвитянина», И.В. Киреевский старается создать в нем православную рубрику. Он предлагает М.П. Погодину напечатать в журнале проповедь на Великую Пятницу митрополита Филарета (Дроздова), сторонника возрождения аскетики в монашестве. Желая дать изданию направление своих духовных исканий, Иван Васильевич отвергает сочинение известного церковного оратора архиепископа Иннокентия (Борисова) как «холодные пустяки»³⁶. Через Наталью Петровну он обращается к старцу Макарию с предложением помещать в журнале статьи духовного содержания. Опубликование в 12-й книге «Москвитянина» за апрель 1845 года «Жития схиархимандрита Паисия Величковского» было их первым совместным проектом, который нашел продолжение в оптинских изданиях творений святых отцов с участием И.В. Киреевского³⁷.

Первое свидетельство о посещении И.В. Киреевским Оптиной пустыни содержится в Летописи скита и относится к августу 1845 года. В нем говорится, что от И.В. Киреевского были получены 100 экземпляров «Жития старца Паисия» и что «в последних числах июля г-н Киреевский со всем семейством проездом из Москвы посетил обитель и скит»³⁸. После этого Иван Васильевич непосредственно начинает общаться со старцем Макарием и становится его духовным сыном. Как пишет в воспоминаниях Н.П. Киреевская, «В марте 1846 года отец Макарий был у нас в Долбине, и Иван Васильевич в первый раз исповедовался у него»³⁹.

С сентября 1846 года начинается регулярная переписка И.В. Киреевского со старцем Макарием. В настоящий момент опубликовано 100 писем обоих адресатов⁴⁰, значительная часть переписки посвящена вопросам перевода и редактирования святоотеческих изданий. Из писем видно, как Иван Васильевич, человек высокообразованный, полагаясь на мудрость старца, проявляет смирение там, где другой бы не преминул показать свои знания. Из личного опыта он советует А.И. Кошелеву: «…для тебя существеннее всяких книг и всякого мышления – найти святого православного старца, который бы мог быть твоим руководителем, которому ты мог бы сообщать каждую мысль свою и услышать о ней не его мнение, более или менее умное, но суждение Святых Отцов»⁴¹.

В марте 1852 года И.В. Киреевский просит старца быть рецензентом его работы «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России». Он пишет: «Благодарю Вас также, милостивый батюшка, от всего сердца за участие, которое Вы изволите принимать в пишущейся мною статье для “Московского сборника”. Я желал сообщить Вам ее прежде печати.… Благословите ее быть на пользу. Если что сказано мною противно истине или неверно, или излишне, прошу Вас вычеркнуть или изменить»⁴². Из-за болезни И.В. Киреевского работа оказалась не закончена и в таком виде была напечатана в «Московском сборнике», который, так же как и «Европеец», был запрещен, но уже по причине излишней «народности». В докладной записке на высочайшее имя министр народного просвещения князь П.А. Ширинский-Шихматов сообщал: «Осмеливаюсь думать, что хотя народность и составляет одну из главных основ нашего государственного быта, но развитие понятия о ней не должно быть односторонне и безусловное; иначе безотчетное стремление к народности может перейти в крайность и вместо пользы принести существенный вред»⁴³. В своей статье И.В. Киреевский писал: «Одного только желаю я, чтобы те начала жизни, которые хранятся в учении Святой Православной Церкви, вполне проникнули убеждения всех ступеней и сословий наших, чтобы эти высшие начала, господствуя над просвещением европейским и не вытесняя его, но, напротив, обнимая его своею полнотою, дали ему высший смысл и последнее развитие и чтобы та цельность бытия, которую мы замечаем в древней, была навсегда уделом настоящей и будущей нашей православной России…»⁴⁴.

В исследовании проф. А.Д. Каплина о славянофилах отмечается, что к 1840-м годам еще не завершился период полного «обращения» И.В. Киреевского, и изменение его взглядов очевидно и в 1845-м, и в 1852 году⁴⁵. Проанализировав некоторые моменты творческой биографии философа и его духовного общения с оптинским старцем Макарием, можно сделать вывод, что «обращение», по всей вероятности, происходило с середины 30-х до середины 40-х, когда Иван Васильевич как человек светский знакомится с таким явлением, как старчество, и как ученый-философ изучает православную святоотеческую традицию. А с 1846 года, вверившись духовному руководству старца Макария, он как его духовный сын старается жить согласно этой традиции. Видимо, неслучайно именно в этот период наблюдается подъем творческой активности И.В. Киреевского, его философский взгляд приобретает глубину и ясность, и он находит в себе силы приступить к разработке новой философской концепции, пригодной для просвещения России.