Из стихотворения

Вот за что тебя глубоко

Я люблю, родная Русь.
Н.А. Некрасов.

Из стихотворения «Школьник»

Считаю своим долгом выразить благодарность выпускнице и профессору механико-математического факультета (мехмат) Московского государственного университета им. М.В.Ломоносова (МГУ) и Московского государственного университета леса (МГУЛ) Маргарите Романовне Короткиной, попросившей и убедившей меня написать статью к 250-летию университета.

Вначале я собирался ограничиться описанием студенческого периода, времени учебы в заочной аспирантуре МГУ и времени преподавательской работы на мехмате после защиты кандидатской диссертации. Однако, по мере продумывания текста мне отчетливо представилось, что и вся моя дальнейшая деятельность – работа в ЦНИИМАШе и МГУЛ, научное творчество неразрывно связана с Alma Mater. К тому же в последнее десятилетие я работаю председателем ГАК мехмата по специальности «механика» и профессором-совместителем родной кафедры газовой и волновой динамики. Так появилась эта книга, законченная лишь к 300-летию рождения М.В. Ломоносова.

Благодарю мою супругу Наяду Александровну Демьянову, выпускницу одной со мной группы мехмата, которая помогла уточнить ряд фактов нашей студенческой жизни.

Статья не вышла бы в свет без помощи сотрудницы кафедры математического моделирования МГУЛ Надежды Васильевны Салагаевой, её детей – выпускников МГУЛ Марии и Александра, Алексея Быкова и профессора этой кафедры выпускника физфака МГУ Алексея Анатольевича Малашина.

Сердечно благодарю выпускников МГУ, доцентов Ирину Александровну Тюлину, Людмилу Сергеевну Штеменко, сотрудников Анну Чайку (Симоненко), Елену Александровну Баринову, Людмилу Николаевну Андрееву, а также Ивана Олеговича Резниченко за предоставленные фотографии и дополнительную информацию.

Благодарю также выпускников МГУ, речь о которых идет в статье, предоставивших свои фотографии и фотографии своих коллег.

Моя глубокая благодарность Татьяне Исааковне Джапаридзе за строгую, но конструктивную, доброжелательную критику предварительных вариантов.

Выражаю искреннюю признательность Редакционно-издательскому совету мехмата МГУ во главе с председателем, профессором Владимиром Георгиевичем Вильке, рекомендовавшего опубликовать эту книгу и заместителю декана мехмата, профессору кафедры газовой и волновой динамики Николаю Николаевичу Смирнову за помощь в ее издании.

1. 
   Кому я обязан выбором специальности
   

Трём людям я обязан этим выбором: своей матери Нине Ивановне, школьному учителю математики Ростиславу Семеновичу Черкасову, привившим мне интерес к математике, и профессору физики Московского областного педагогического института, выпускнику МГУ Николаю Полуевктовичу Суворову, подсказавшему мне этот выбор.

По дороге в эвакуацию (мы с мамой, как и другие, ехали в товарном вагоне) я заболел ангиной, а по прибытии в город Бузулук (тогдашней Чкаловской области) вынужден был идти порядка 20 км пешком до села Лабазы Курманаевского района. Там были выделены места для размещения семей членов Союза архитекторов СССР (в который входил мой отец Андрей Андреевич). В результате я получил осложнение на сердце, и врачи запретили мне ходить в 3-й класс школы, которая располагалась довольно далеко от дома. Отец, окончивший архитектурный факультет МВТУ им. Баумана, в это время проходил ускоренные 9-месячные курсы для получения офицерского звания при Военно-инженерной академии им. Куйбышева и очень переживал, что я не учусь в школе. Сельская школа в это время осталась практически без учителей, и моя мама, по специальности инженер-строитель, стала вести в ней математику и ряд других предметов. Она стала меня готовить дома практически по всем дисциплинам, но, в основном, по математике. Её методика была проста: мне задавалось с вечера от 20 до 30 задач из учебника математики и предлагалось их решить. Похожие задачи мне разрешалось не решать, а только отметить, что они практически совпадают с какой-то решенной ранее. Те задачи, с которыми я не справлялся, оставались до прихода матери. Просмотрев, она часто предлагала мне подумать ещё над какой-либо из них, объясняя лишь те, которые я не мог решить из-за отсутствия нужных знаний. В результате она приучила меня к самостоятельной работе. Это оказалось столь увлекательным делом, что с учетом помощи матери и по другим дисциплинам, я написал отцу на фронт, что обязуюсь не только не отстать, но пройти за этот год два класса школы. Обещание свое выполнил и в пятом классе, в который мне уже разрешили ходить врачи, даже получил похвальную грамоту.

После возвращения в Москву мне Бог помог со школьным учителем математики Ростиславом Семеновичем Черкасовым.

Стиль его занятий был своеобразным. Он приходил на урок и предлагал нам решить такую-то задачу. Как правило, её решение находилось совместными усилиями, но первоначальные предложения о пути решения он всегда умудрялся получить от учеников. В конце он часто говорил: «Ребята, мы с вами доказали такую-то теорему (или освоили такой-то путь решения задачи), но обязательно посмотрите её доказательство в учебнике». Мы с нетерпением ждали его уроков. Несколько позднее он нам предложил пойти на математическую олимпиаду в Московский педагогический институт (где он учился в аспирантуре), заверив, что, кто её пройдет, получит пятерку в четверти. Потом последовало такое же предложение по поводу математической олимпиады, проводимой в МГУ, с гарантией её победителю отличной оценки за год. Для подготовки к олимпиаде он советовал пользоваться задачами из журнала «Математика в школе».

Однажды я показал Ростиславу Семеновичу решение придуманной мной задачи – выражения для формулы простого числа, если известно m простых чисел Pm. Трудно передать моё состояние, когда он сказал, что если бы ранее этот результат не был бы получен Ферма, он был бы назван моим именем. С этого момента моё намерение заниматься математикой стало окончательным.

Когда мы учились в 10-м классе, он успешно защитил диссертацию и ему была предложена работа где-то далеко от Москвы. Узнав об этом, заволновались и мы и наши родители, так как предстояло завершить программу по математике и подготовиться к выпускным экзаменам. К тому же в нашем классе Ростислав Семенович был классным руководителем. Отец моего закадычного друга с 7-го класса Олега Резниченко Николай Полуевктович Суворов посоветовал пойти активистам 10-х классов в Министерство просвещения СССР с ходатайством отложить распределение Ростислава Семеновича до завершения экзаменов на аттестат зрелости. Среди отправившихся был и я, как староста класса. Когда принимавший начальник стал пояснять нам, что закончившие аспирантуру должны быть распределены в соответствии с поступившей на них заявкой, мы ответили, что согласны с этим, но просим (и будем просить до тех пор, пока нас не услышат) отложить это распределение до завершения выпускных экзаменов. Наш поход возымел действие. На очередном уроке Ростислав Семенович сначала поругал нас за то, что мы проявили подобную самодеятельность, за которую ему попало от работников министерства, думавших, что мы ходили туда по наущению учителя. Когда же он пояснил, что понятия не имел о нашей инициативе, те, по-видимому, оценили наше отношение к учителю и учли нашу просьбу. «Спасибо вам, ребята» – в конце сказал он. В результате подавляющее большинство ребят нашего класса, благодаря Ростиславу Семеновичу, поступили в такие ВУЗы, как МГУ (мехмат и физфак), Механический институт, МВТУ им. Баумана, МИСИ, военно-инженерные академии.

А далее, как часто бывает в России и хорошо описано Л.Н. Толстым в романе «Война и мир» – как о батарее Тушина, так и о Ростиславе Семеновиче начальство забыло. Он начал преподавать в Московском педагогическом институте, стал профессором (в частности, с академиком А.Н. Колмогоровым позже выпустил школьный учебник по математике). Мы с моим другом одноклассником Олегом Резниченко, который после окончания школы поступил на биофак МГУ, в дальнейшем всегда докладывали ему о значительных событиях нашей жизни.

В отношении же выбора вуза я обязан исключительно Николаю Полуевктовичу Суворову, который, как будет видно из дальнейшего, был моим мудрым наставником вплоть до своей кончины. Так как он никогда не рекламировал себя, приведу несколько фактов о том, как я узнавал этого необыкновенного человека. В нашей 401-й школе Москвы (что вблизи Яузы около Сыромятников) учителем физики был Николай Алексеевич Склянкин, создавший прекрасный физический кабинет, но человек своеобразный, которого я, как и многие другие ученики, побаивался. Как-то на уроке он вызвал Олега Резниченко и предложил ему доказать закон Бойля-Мариотта и Гей-Люссака. Олег стал излагать вопрос, но не успел, так как раздался звонок. «Выучи как следует, ты доказываешь неправильно» – сказал Николай Алексеевич. На очередном уроке он вновь вызвал Олега и предложил изложить тот же вопрос. Олег не спеша проводил доказательство, начало которого мы уже слышали ранее. «Неправильно, двойка» – сказал учитель, когда Олег закончил. На следующем занятии Николай Алексеевич снова задал тот же вопрос и в ответ услышал то же доказательство из уст моего друга. «Двойка в четверти» – заорал учитель. Когда я после урока подошел к Олегу и спросил, почему он не изложил вывод по школьному учебнику, я услышал: «Юра, мой отец – профессор физики и методист по ее преподаванию в школах. И этим доказательством он мне посоветовал воспользоваться как самым лучшим». Так я узнал, кто по специальности был его отец, а после его кончины мне Олег передал его книги по физике, среди которых была и трехтомная «Физика» немецкого ученого Поля, редактором русского перевода которой был Николай Полуевктович. Много позднее я узнал, что некоторые статьи по физике Н.П. Суворов, по-видимому по рекомендации Поля, печатал в журнале «Zeitschrift fur Physic». Неожиданно для себя ссылки на него я увидел в курсе «Химическая термодинамика» Карапетянца. Позднее я узнал, что он был связан с ядерной тематикой, а его кандидатская диссертация была посвящена термодинамике тяжелой воды. В свое время он работал в филиале ЦАГИ около станции Обираловка (ныне Железнодорожная), располагавшемся в бывшем имении Рябушинского. На некоторое время был исключен из партии и, видимо, лишь благодаря своей мудрости избежал репрессии.

Когда в Москву приехала труппа французского театра «Комеди Франсез» с постановками мольеровских пьес, которые шли на экранах только что появившихся в СССР черно-белых телевизоров, Николай Полуевктович с супругой пригласили жену и меня к себе на этот просмотр. «Единственно жалко – сказал я Николаю Полуевктовичу, принимая с радостью приглашение, так как у нас не было телевизора,– что не сможем понимать французскую речь». «Как-нибудь разберемся» – ответил тот. Когда началась постановка, Н.П. Суворов свободно переводил слова всех героев «Тартюфа». Тогда я узнал, что он знает большинство европейских языков (более десяти). С молодых лет он в совершенстве освоил латынь и греческий. В частности, он как-то опубликовал статью, что означают на греческом языке даваемые нам имена. Когда он уставал от научной работы, то переключался на литературно-публицистическую. Так, например, в «Литературной газете» была опубликована его статья «Маяковский – поэт революции». Так вот он как-то незаметно разобрался в моих наклонностях и посоветовал идти только на мехмат, причем выбирать не математику, а механику, которая будет мне подсказывать направление математических исследований. Он порекомендовал связаться с учеными, работающими с новой техникой и знающими проблемы, которыми стоило бы заниматься. Из перечисленных им фамилий мне запомнились Ильюшин и Рахматулин.

2. 
   Вступительные экзамены
   

В 1948 г. я подал заявление с просьбой допустить меня до вступительных экзаменов на механико-математический факультет МГУ, находившийся в старом здании на Моховой напротив памятника М.В. Ломоносову. Прием составлял, по-моему, около 120 человек с учетом мест, отведенных для медалистов, участников Отечественной войны и представителей союзных республик СССР. На общих основаниях принималось около 80 человек, поэтому конкурс был большим, порядка 12 человек на место. Нужно было сдавать 8 экзаменов – письменную алгебру, письменную геометрию с тригонометрией, устную математику, сочинение, устную литературу, физику, химию, немецкий язык.

Мои волнения начались с первого экзамена по письменной алгебре. Мне попался вариант (5а – помню до сих пор), где сформулированная задача приводила к уравнению пятой степени. Зная, что в школьной программе методов решения таких уравнений не было, я перепроверял вывод уравнения, опасаясь где-то допустить ошибку. Представилась возможность задать вопрос писавшей этот вариант девочке. Она сообщает, что у нее получилось биквадратное уравнение. Показываю ей свой путь составления уравнения. Она перепроверяет свой, находит у себя ошибку, после чего уравнения у нас совпали. Минут за 30–40 до окончания нам сообщают, что пишущие вариант 5а могут только составить уравнение, решение его, хотя и можно найти, не входит в школьную программу. Волнение кончается, это уравнение привожу к симметричному виду, успевая выполнить основные промежуточные этапы. Не хватает времени только на то, чтобы выписать окончательные ответы. На устной математике экзаменатор поднимает мои письменные работы: за алгебру у меня 5+, по геометрии с тригонометрией 5. Оценки создали фон устного экзамена. Единственный вопрос, который потребовал некоторой сообразительности, был следующим: сложили одинаковые квадраты так, что в результате кроме квадрата получились прямоугольники с отношением сторон 1:2, 1:3, 1:4. Чему равна сумма углов диагоналей этих прямоугольников с их длинными сторонами.

Больше всего я боялся экзамена по литературе. Дело в том, что, начиная с шестого класса, у меня по всем предметам были отличные оценки, кроме письменной литературы и русского языка. Причём чем больше я начинал думать, как правильно спрягать или склонять какое-либо слово, тем больше я делал в нём ошибок. Например, за годовую письменную работу по русскому языку в шестом классе я получил тройку, о которой со смехом рассказывала учительница при подведении итогов, из-за неправильного склонения своей фамилии и ошибки в ней (Дельяногого).

На вступительном письменном экзамене по литературе была выбрана «Тема патриотизма в поэзии А.С. Пушкина». Написал минимально допустимый объём страниц, проверяя каждую фразу по несколько раз как по ходу чтения, так и снизу вверх, чтобы не отвлекаться на содержание текста, сосредоточившись только на грамматике. На устном экзамене по литературе мне достались 3 вопроса: 1. Поэма А.С. Пушкина («Полтава» или «Медный всадник» – не помню, какая именно); 2. «Фауст» Гёте; 3. Биография Салтыкова-Щедрина. Третий вопрос я не знал полностью. Как быть? Решил так ответить на два первых вопроса, чтобы ослабить впечатление от незнания третьего. Большинство четверостиший из поэм А.С. Пушкина я знал наизусть. Когда экзаменатор предложила мне переходить ко второму вопросу, я попросил её разрешить стихи «Фауста» читать на немецком языке (на котором они звучат очень красиво), переводя потом на русский. С «Фаустом» мне снова помог Бог. Дело в том, что, готовясь к экзамену по немецкому языку, я попросил свою тётку, преподававшую этот язык, дать мне какую-нибудь книгу, которую я бы попереводил. Этой книгой оказался «Фауст». Переводить её было сложно, и в ходе этого перевода я запомнил много стихов. Я ещё не успел закончить ответ на второй вопрос, как последовало: «Хватит. Отлично. Третий вопрос Вы, конечно, знаете». Я не стал её разубеждать. Письменная работа была оценена на 4 за нечеткое написание мною заглавной буквы «В». Согласившись с моими доводами, что так я пишу заглавную «В», экзаменатор исправила четвёрку на пятёрку.

По физике я получил четвёрку, так как неправильно ответил на следующий дополнительный вопрос. Две лодки одинаковой массы тянут с одинаковыми силами, одну – с берега, другую – с другой лодки. Как лодки будут перемещаться относительно первоначального положения? Я ответил, что, естественно, лодка, которую тянут с лодки, будет отставать от лодки, которую тянут с берега, на что мне было сказано, что я не понимаю физики.

На экзамене по химии мне экзаменатор кроме теоретических вопросов дал задачу о воздействии металла на гидрат окиси алюминия. Я знал, что это вещество может проявлять свойства как щелочи, так и кислоты, и быстро написал ответ. Заглянув в мой лист, экзаменатор кидает мне: «Неверно». Смотрю и не нахожу ошибки. Экзаменатор бегло смотрит и бросает мне вновь: «Неверно. Если Вы не напишите правильно, больше тройки я Вам не поставлю». Когда он подходит ко мне в третий раз, я говорю ему, что не вижу у себя ошибки. «Как так? – взрывается он. – Вы не понимаете, что эта реакция происходит бурно с выделением водорода?» «Но вот же у меня в ответе водород» – отвечаю я. – «А где же стрелка?» – «Какая стрелка?» – спрашиваю я. «Стрелка вверх над водородом». «Нас в школе этому не учили» – отвечаю я. «А кто учитель химии в вашей школе?» Называю фамилию прекрасного педагога (если не путаю, Верешкину), создавшую в нашей школе хорошую химическую лабораторию. При упоминании фамилии педагога экзаменатор меняет тон. Оказывается, он знает этого учителя, высоко его ценит. В результате получаю пятёрку.

На экзамене по немецкому языку надо было перевести текст из романа Анны Зегерс. Не помню, что означает на русском языке слово «жалюзи». Подхожу к экзаменатору, прошу извинить меня за то, что я забыл смысл этого слова на русском. Он, улыбаясь, напоминает мне смысл, перевожу отрывок и получаю седьмую пятёрку. Таким образом, при проходном балле в 38 я набрал 39 баллов и был зачислен на мехмат.

3. 
   Учёба на механико-математическом факультете
   

Из общего числа принятых на первый курс была выделена лишь группа астрономов. Математики и механики находились в общих группах. Конкурс оказал существенное влияние на контингент. Среди моих однокурсников много докторов наук, профессоров (Ф.А. Березин, В.С. Наместников, В.Д. Андреев, А.С. Солодовников, А.А. Молодежников, Н.А. Павлов, Г.И. Кручкович, А.Л. Гонор, Г.К. Пожарицкий, К.А. Багриновский, А.А. Дезин, В.А. Сарычев, С.Л. Каменомостская, Г.М. Островский, С.С. Рыжков, Ю.И. Медведев, Д.В. Беклемишев, Л.А. Мальцева, Р.И. Подловченко, В.П. Карликов, Д.Д. Ивлев, В.П. Михайлов, М.И. Шабунин, Г.А. Ососков, В.А. Ломакин, А.А. Юшкевич, С.А. Судаков и другие), академик РАН С.С. Григорян.

Запомнил слова, сказанные профессором аэродинамики Аркадием Александровичем Космодемьянским при поздравлении первокурсников, звучавшие приблизительно так: «Вот вы поступили на мехмат и думаете, что будете крупными учеными, докторами наук, профессорами. Но едва ли кто-то из вас представляет, что ему придется быть преподавателем в техникуме, школе, институте. Но если собственного университета нет, – и он выразительно показал на свой лоб, – то и ломоносовский не поможет».

На первых курсах основное внимание уделялось математическим дисциплинам: математическому анализу, алгебре и аналитической геометрии. Лекции по математическому анализу спокойно и обстоятельно читал профессор Александр Яковлевич Хинчин^*, делая упор на объяснение принципиальных вопросов курса, таких как понятие последовательностей, бесконечно малых величин, пределов и т.д. В большой степени эти вопросы были отражены в его небольшой, но глубокой по смыслу книге «Восемь лекций по математическому анализу». Поясняя, например, понятие бесконечно малой величины, он приводил пример, что расстояние, проходимое предметом, падающим с самолета, является такой величиной, ибо какое бы ни было выбрано расстояние до земли, проходимое расстояние станет меньше выбранного.

Естественно, подобные примеры западали в память и способствовали уяснению вопроса. Упражнения по математическому анализу
высококвалифицированно и темпераментно вели Наталья Давыдовна Айзенштадт (в нашей группе) и Зоя Михайловна Кишкина. Объём и разнообразие предлагавшихся ими примеров были огромными, поэтому мы с легкостью дифференцировали, находили пределы, интегрировали, находили экстремумы функций.

Лекции по алгебре великолепно читал профессор Александр Геннадиевич Курош^*, держа нас в постоянном напряжении возможностью обращения к какому-либо студенту с просьбой пояснения изложенного им. Упражнения по алгебре вел доцент Дицман, в чьём семинаре я начал работать, изучая вопросы теории групп (по учебнику Ван-дер-Вардена).

Аналитическую геометрию читал профессор Сергей Владимирович Бахвалов^*, который, поздравляя нас с поступлением на мехмат, доверительно сказал, что ему это удалось не с первого раза, но он добился поставленной цели.

Упражнения по аналитической геометрии вёл талантливый доцент, уже подготовивший докторскую диссертацию, Виктор Михайлович Астафьев. Однако туберкулез свел его в могилу еще при нашем обучении на мехмате. Ему я обязан знакомству с чл.-корр. АН СССР Леонидом Николаевичем Сретенским при следующих обстоятельствах. В конце одного из семинаров Виктор Михайлович сказал нам, что Л.Н. Сретенский просил его дать ответ на вопрос, может ли луч света, войдя в отверстие эллипса, имеющего изнутри зеркальную поверхность, выйти наружу. Ввиду большой загрузки он сейчас не может заняться этой задачей (сейчас я думаю, что это, возможно, было сказано лишь для того, чтобы заинтересовать нас), но наши знания позволяют дать ответ на этот вопрос. На следующем занятии Астафьев спросил, не решил ли кто эту задачу. Решение было получено двоими: отличником нашей группы Борисом Бронштейном, однако достаточно длинное, и мною. Мне удалось, используя свойства нормали к эллипсу, доказать вспомогательную лемму, из которой сразу следовало, что луч не может выйти наружу, если его первоначальное направление не совпадало с направлением главных осей.

На одном из следующих семинаров Астафьев передал мне просьбу Сретенского переговорить с ним. При встрече Леонид Николаевич сказал, что ему понравилось моё решение, и пожелал мне дальнейших успехов.

На старших курсах нам были прочитаны следующие математические дисциплины: теория функций комплексной переменной (блестяще читал профессор Алексей Иванович Маркушевич^*), дифференциальная геометрия (для нашего потока чётко и доходчиво читал профессор Петр Константинович Рашевский¹), вариационное исчисление (профессор Лазарь Аронович Люстерник^*), теория вероятности (академик Андрей Николаевич Колмогоров^*), обыкновенные дифференциальные уравнения (профессор Владимир Васильевич Немыцкий^*), уравнения в частных производных (ректор МГУ академик Иван Георгиевич Петровский^* и академик Сергей Львович Соболев^* – лектор нашего потока).

Семинарские занятия по дифференциальным уравнениям обстоятельно проводил доцент Николай Петрович Жидков, который задавал на дом большое количество задач из трехтомника Гюнтера и Кузьмина, из книги Кошлякова.

Е
му я, в первую очередь, обязан своей подготовкой в этой области, ибо умение решать задачи характеризует степень усвоения теоретического материала.

Теоретическую механику нам читал блестящий педагог, профессор, Андрей Петрович Минаков. Его мы слушали, затаив дыхание. Мой однокурсник Володар Лишевский в своей книге^** сохранил для потомков уникальную информацию об А.П. Минакове и, в частности, как он начинал свою первую лекцию по теоретической механике.

«Вы ждете от меня вводной лекции? …Но лучше будет, если я объясню вам, как я понимаю, как я чувствую, зачем я пришел к вам.

...Я пришел к вам, чтобы развернуть перед вами перспективы огромной радости, внутреннего света и тепла творческого научного труда, чтобы воспитать из вас настоящих людей, патриотов – строителей честной трудовой жизни человечества.

… Я хочу раскачать вас на огненный размах и оградить вас от болота низменных тревог, забот и разъедающей плесени. … Я хочу ориентировать вас на интересы и тревоги – волнения высшего ранга, на великие идеи коммунизма, честности и труда.

… Я пришел и буду ходить к вам, чтобы отдать вам все, что есть самого лучшего, самого прекрасного в моей науке, и все, что есть самого хорошего, самого честного и святого во мне самом».

Часто новый вопрос (например, правило сложения сил) Андрей Петрович начинал с рассказа о тех исторических причинах, которые привели к его возникновению, потом мог увлекательно рассказать о поведении корифеев науки, принимавших участие в его решении, после чего уже следовало изложение полученных результатов или теоремы механики. Андрей Петрович увлек меня своим рассказом об алгебраических интегралах уравнений движения твердого тела, и я в течение последующих зимних и летних каникул безуспешно пытался найти подобный интеграл.

Не могу не привести два четверостишья из стихотворения, помещенного в юбилейной газете мехмата в связи с 200-летием МГУ, написанного двумя студентами (в дальнейшем крупными учеными) А. Дерибасом и В. Кузнецовым, и выражающие всеобщую любовь к этому ученому.
Как живой, он здесь сегодня с нами,

Верный друг – то ласков, то суров,

Он актер, учитель и механик,

Наш Андрей Петрович Минаков.

Так читать лишь он один умел,

Многие ученые светили,

Минаков всегда светил и грел.^*

Кроме Г.И. Двухшерстова семинарские занятия обстоятельно вел доцент Вячеслав Витальевич Петкевич. В это время я стал слушать спецкурс по теории Ньютонова потенциала, который читал уже упомянутый мной Л. Н. Сретенский, демонстрировавший на лекциях великолепную математическую культуру, строгость и элегантность выполняемых выкладок.

занятия по этой дисциплине, уже упоми­нав­шегося А.А. Космодемьянского (аэромеханика), профессора Леонида Ивановича Седова

Проф. С.Н. Никифоров в окружении студентов нашей группы. (фамилии на общем фото курса)

Доходчивый курс по астрономии нам прочитал профессор Константин Алексеевич Куликов, а по физике профессор Анатолий Брониславович Млодзиевский.

Кроме специальных дисциплин мы изучали марксизм, диалектический материализм, политэкономию капитализма и социализма. Политэкономию капитализма нам читала профессор Александра Васильевна Санина, на чьи лекции приходили студенты других курсов и факультетов. Она мне напоминала актрису Марию Николаевну Ермолову с картины И.Е. Репина. Внешность, манера говорить, убеждать – всё располагало не только слушать её, но и влюбляться в неё.

Позднее, после выхода работы И.В. Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР», где он, в частности, подверг критике письмо А.В. Саниной и В.Г. Венжера (её супруга), я узнал, что её уволили из Университета.

Запомнилась мне сдача экзамена по диалектическому материализму. Основой предмета являлась соответствующая глава книги «Краткий курс истории ВКПб», написанной под редакцией И.В. Сталина; кроме этого было много дополнительной литературы по этой тематике. Начав подготовку курса, я почувствовал, что расплываюсь из-за обилия материалов и не могу выделить главного. Свои сомнения и волнения поведал уже упоминавшемуся мной Н.П. Суворову. «Когда я поступал в Университет, – сказал он – получил пятёрки по математике, физике и другим предметам, но догадывался, что меня за ставшее известным начальству участие в марксистских кружках попробуют провалить на богословии, включавшем «Закон Божий». Тогда я выучил весь «Закон Божий» наизусть и когда начал отвечать, чётко излагал заученное. Входивший в комиссию экзаменаторов священник сиял от радости, и я заметил, что он выводит мне пятёрку. Тогда кто-то пояснил батюшке, в чем я замешан, он смутился, но всё-таки поставил оценку «хорошо», позволившую мне поступить в Университет. Можешь ли ты, Юрочка, – обратился он ко мне, – выучить эту главу «Краткого курса истории ВКПб» наизусть, не пропуская ни одного слова, не спутав, где надо говорить «в противоположность», где «в отличие от» (этими словами начинались изложения отдельных вопросов диалектики и материализма)?» Я сказал, что могу. «Тогда, придя на экзамен и получив вопрос, просто отвечай выученный тобой текст. Большее, что могут предложить тебе, прокомментировать изложенный тобой текст примерами». На экзамене все произошло так, как предвидел Н.П. Суворов. По результатам сдачи этого экзамена мой ответ был отмечен среди лучших.

Благодаря наличию военной кафедры, по окончании МГУ мы получали звание лейтенантов-зенитчиков. Все педагоги военной кафедры имели звания от майора до полковника и обстоятельно излагали свои предметы. Мне запомнился полковник Григорий Георгиевич Марков, обучавший нас уверенно работать с приборами управления артиллерийским и зенитным огнём (ПУАЗО), майор Певак, преподававший теорию стрельбы, полковник (по-моему, Алексеев), читавший тактику. Не забуду, как на первой лекции, по-моему, майор Певак вызвал всеобщее оживление такими словами: «В основе этой дисциплины лежит использование закона Ньютона f=ma. Чтобы эту формулу можно было запомнить, мы в Академии говорили (и вы можете), эф-ма».

На первом военном сборе в районе станции Петушки Московской области мы вскоре на себе ощутили, что такое дисциплина и кто такой начальник. В первый день пребывания на сборах, подходя строем к столовой, нам старшина предложил запеть песню и спросил, кто хорошо поёт. Один шутник прокричал «Лемешев хорошо поёт». «Лемешев, запевай» скомандовал старшина. Услышав хохот и поняв, что над ним недобро подшутили, он до захода в столовую заставил нас (порядком уставших от хождения в форме и в сапогах в жаркую погоду) совершить много кругов вокруг столовой. Желание шутить подобным образом больше ни у кого не возникало. После обеда мы с В. Карликовым решили побыстрее выйти из-за столов, дойти до реки, искупаться и прийти в палатку, где остальные, пришедшие строем, уже отдыхали. На вечернем построении нас вызвали из строя и за самодеятельность дали наряд вне очереди на работу в столовой.

Один из студентов нашего курса (по-моему А. Юшкевич), будучи поставленным охранять дорогу, по которой посторонние могли въехать на территорию, где шла стрельба, заснул и пропустил велосипедистов. Ведущий стрельбу, побелев, успел дать команду «Отбой», но потом, разбудив сапогами заснувшего, строго его наказал (по-моему, до конца пребывания в лагере).

Когда начались учебные стрельбы по самолетам, мы, имея хорошую подготовку и не чувствуя волнения, прекрасно справились с заданием, получив благодарность (вместе с нашими педагогами) от генерала, отвечавшего за учения. Он нас поставил в пример кадровым военным, также участвовавшим в стрельбах. За это мы получили дополнительное время отдыха.

П
рекрасно была поставлена у нас физическая подготовка, причем подавляющее большинство студентов занимались в секциях, которые вели первоклассные педагоги. Много ребят занималось в секциях: гимнастики, легкой атлетики, лыж, волейбола, самбо, бокса, баскетбола, шахмат и других, добившись высоких спортивных результатов. Высокие результаты показывали пловцы МГУ, легкоатлеты, шахматисты, лыжники, волейболисты, баскетболисты. Большинство из нас выполнили нормы ГТО, многие имели спортивные разряды.

Мой рассказ был бы неполным, если не сказать несколько слов о том, как мы жили, отдыхали, участвовали в общественной работе. Наша стипендия на первых курсах составляла, по-моему, около 250 рублей. Это было немного, но с учетом того, что в университетской столовой хлеб, квашеная капуста, овощи были бесплатными, хватало не только на питание, но и на кино и театр (верхние ярусы, «галёрка»), так как билеты туда были дешевыми. Естественно, на костюмы денег не хватало, поэтому некоторые демобилизованные ходили в военных гимнастёрках, в галифе, сапогах, многие из нас на первых курсах не вылезали из лыжных костюмов, сапог, т.е. ходили во всем, что имели.

Распространенной формой отдыха были выезды и походы в Подмосковье с песнями, разведением костров, играми.

Кроме того, что наши учителя были первоклассными учеными, большинство из них были исключительно воспитанными, культурными, образованными людьми, державшими себя просто, доступно по отношению к студентам. Мы не представляли, что скромный, иногда опаздывающий на занятия доцент Г.И. Двухшерстов был ответственным работником Министерства просвещения СССР, что профессор А.И. Маркушевич был вице-президентом Академии педагогических наук СССР, что декан нашего факультета В.В. Голубев был заведующим кафедрой высшей математики Военно-воздушной академии им. Н.Е. Жуковского, что многие учёные-механики занимали руководящие посты в ведущих научно-исследовательских институтах страны. Лишь позднее мы узнавали, что многие из них были академиками и член-корреспондентами АН СССР.



Многие из педагогов хорошо играли на музыкальных инструментах, занимались живописью, спортом. Не забуду, как на факультетском вечере выступил профессор А.П. Минаков с чтением «Черного человека». Есенина. После гробового молчания раздался грохот аплодисментов, причем на сцену выскочили участники вечера - артисты, по-моему, Малого театра, стали благодарить Андрея Петровича за блестящее выступление. Тогда-то я узнал, что А.П. Минаков и К.С. Станиславский были знакомы (по одной версии К.С. Станиславский уговаривал А.П. Минакова поступать в МХАТ, по другой – Константин Сергеевич отказал Андрею Петровичу в приеме, заявив, что его мастерство требует создания собственного театра, а не следования традициям МХАТа).

На курсе и факультете кипела общественная работа, проходили оживленные комсомольские и общие собрания, коллективные походы на концерты, в театры.

Каждый комсомолец (а ими, по-моему, были почти все) имел общественное поручение. Например, В. Карликов был комсоргом нашей группы, я – её старостой. Позднее я был назначен сменным редактором факультетской газеты «За передовой факультет». Газета выпускалась, как правило, к праздникам (8 марта, 1 мая, 9 мая, 7 ноября, Новый год), содержала большое число статей о разных сторонах жизни страны и факультета. Передовица всегда посвящалась событию, к которому выпускалась газета. Были разделы, посвященные учебной, научной, спортивной, комсомольской работе, культуре, отдыху и т.д. В ней выступали педагоги факультета, естественно, руководители факультета, его партийной, профсоюзной, комсомольской организации.

Размер газеты производил впечатление – она занимала весь проем между выступами стен 3-го этажа, думаю порядка 6–8 метров.

На подготовку и выпуск газеты выделялось достаточное время – на сбор статей, их печатание, размещение, подготовку рисунков и т.д. И, тем не менее, как и всегда у студентов, времени на выпуск не хватало, поэтому накануне выпуска редакция, как правило, работала всю ночь. Наряду со сменным редактором газету прочитывал и главный редактор (им при мне был Игорь Кеппен, ныне доцент кафедры теории упругости), выделенные на эту работу члены комсомольского, партийного и профсоюзного бюро.

Не забуду выпуск внеочередной газеты, посвященной кончине И.В. Сталина, когда пришлось работать круглосуточно, и где проверка каждой строчки, каждой буквы, каждой запятой проводилась руководителями партийной, комсомольской и профсоюзной организаций в первых лицах.

По мере того, как идут годы, всё более пророческой становится одна фраза из присланного Черчилем соболезнования, в котором он, отметив роль И.В. Сталина в создании могущественного государства с высоким уровнем науки, культуры и техники, пророчески написал о том, как будет нелегко последующим руководителям СССР, ибо в ближайшие 100 лет едва ли найдётся из них кто-либо, по масштабам равный умершему.

На комсомольских собраниях иногда обсуждались и персональные дела отдельных студентов.

Не могу не вспомнить случай, произошедший при обсуждении студента нашего курса Ю. Пашкова. Его обвинили в индивидуализме, приводя в качестве доводов два: неучастие в общественных мероприятиях (типа коллективных выездов) и надменное отношение к женскому полу. Пришедший и задававший тон парторг спрашивает: «Как, по-твоему, Юра, создается тесный коллектив?» Юра отвечает: «В труде». «Нет, Юра, он как раз создается в совместных походах, выездах». «А у Энгельса написано,– защищается Юра, – что в труде». Парторг стоит смущенный, потом продолжает: «Отмечают, что ты неправильно относишься к девушкам, как надо относится к ним, Юра?» – «Я думаю, как написано у Бальзака». «Что? Что? А что написано у Бальзака?» – оживляется парторг, думая, что теперь-то уж студент проявит свою безыдейность «У Бальзака сказано (пишу по памяти) – женщина друг мужчины и колыбель человечества». Общий хохот. Намеченное обсуждение персонального дела не получилось.

По-моему, с середины четвертого курса я неожиданно^* оказался в спецгруппе, созданной для подготовки специалистов в области ракетно-космической техники.

В период обучения в спецгруппе мне особенно запомнились лекции Х.А. Рахматулина. Несмотря на то, что он порой путал падежи и склонения, его было слушать интересно. Новый вопрос он излагал так, как будто и сам впервые разбирается с ним. Он не спешил, когда проводил длинные выкладки, мог, чтобы заполнить свободные минуты, сказать какие-то слова, которые не отвлекали нас, но, тем не менее, оживляли обстановку.

Особенно много времени он уделял методу характеристик (который излагал самобытно), его применению к решению задач газовой динамики. Каждого из нас он заставил освоить графоаналитический метод характеристик, причем одну лекцию предоставил сотруднику, работавшему в НИИ-88 Алексею Васильевичу Потапову, который в своей кандидатской диссертации предложил простые расчетно-инженерные ухищрения для расчета этим методом течений с большими скоростями (ведь ЭВМ тогда еще не было). Х.А. Рахматулин же нам изложил только что появившиеся результаты С.А. Красильщиковой и К.И. Бабенко по теории крыла конечного размаха при сверхзвуковых скоростях.

Запомнился также доцент Игорь Николаевич Зверев, читавший нам спецкурсы по термодинамике газов, а также по течениям в каналах (методы обращения воздействий, изложенные тогда в только что вышедшей книге Вулиса).

Читались нам также курсы по теории пограничного слоя (доцент Н.Н. Никитин), по устойчивости движения летательных аппаратов (доцент Толстоусов). Большое впечатление произвела летняя практика в руководимом Х.А. Рахматулиным отделе 11 НИИ-88, куда нас приняли на работу техниками в аэродинамическую лабораторию и дали возможность ознакомиться с применявшимися оптико-физическими, дренажными и весовыми методами измерения, участвовать в проведении и обработке проводимых в это время экспериментов с моделями изделий. Качеству нашей практики способствовало то, что нам перед этим был прочитан доцентом (в дальнейшем профессором) Иваном Александровичем Паничкиным спецкурс по принципам работы аэродинамических труб и применявшимся на них методам подобия.

В качестве дипломной работы я выбрал вначале теоретическое исследование обтекания осесимметрических тел, составленных конусом, переходящим в цилиндр. Мне показалось, что я доказал следующее утверждение: характеристики положительного направления в области центрированной волны разрежения, возникающей на изломе поверхности конуса с цилиндром, суть соответствующие характеристики течений около конусов уменьшающихся углов раствора, обтекаемых тем же исходным потоком. Когда я об этом результате сказал Халилу Ахмедовичу, он тут же без пояснения заявил мне, что этого не может быть. Я продолжал думать над этим вопросом, но не находил у себя ошибки. Решил посоветоваться с Л.Н. Сретенским. Тот приболел и пригласил меня к себе домой. Он обещал посмотреть мои выкладки к определенному дню, но сразу предупредил меня, что в этой области он не работает. С нетерпением я ждал этого дня (который совпал с объявлением траура по поводу кончины И.В. Сталина). Леонид Николаевич еще раз предупредил меня, что вопросы моей работы далеки от него, и он может ошибиться, но ошибки у меня не заметил. Окрыленный второй частью фразы я решил, что дипломная у меня готова и начал писать ее текст. Как-то стою в очереди в буфете на первом этаже нашего здания на Моховой, чувствую, что меня кто-то толкает. Поворачиваюсь – Халил Ахмедович. «Как дела?» – спрашивает. Отвечаю, что пишу дипломную, так как ошибки не вижу, не нашел ее и Леонид Николаевич. «Пошли в аудиторию» – рассерженным голосом говорит Халил Ахмедович. Заходим в свободную аудиторию. «Смотри, – говорит он и выписывает соотношение на характеристиках для осесимметричного случая. – В окрестности угла приращения расстояния малы, поэтому они совпадают с соотношениями для плоско-параллельного случая. Теперь пойми сам, где у тебя ошибка». Аргументация Рахматулина была неотразимой. Вскоре я понял свою ошибку, приводившую к неизэнтропичности потока в центрированной волне разрежения. На дворе вторая половина марта, а у меня нет и основы диплома.

В момент больших неприятностей особенно остро работает ум. Как-то неожиданно пришла мысль рассмотреть обтекание тел, близких к коническим. Провел линеаризацию уравнения потенциала, увидел, что можно использовать метод разделения переменных. Успел провести и трудоемкий расчет соответствующих обыкновенных дифференциальных уравнений (коэффициенты одного из них зависели от параметров конического течения, которое, в свою очередь, было затабулировано в таблицах). В результате на защиту дипломной работы я вышел в числе последних. Первые уже защитились и некоторые из них были рекомендованы в очную аспирантуру. Моя работа понравилась Халилу Ахмедовичу, было принято решение о ее публикации. Услышав, что мест в дневную аспирантуру нет, Рахматулин предложил рекомендовать меня в заочную аспирантуру, мне же предложил подумать о работе в НИИ-88, «у нас в провинции», как он шутя называл г. Калининград (теперешний г. Королёв). Позднее я узнал, что эти слова он услышал от тогдашнего министра вооружения Д.Ф. Устинова, который пригласил Халила Ахмедовича к себе, узнав, что президиум Академии наук Узбекской ССР хочет рекомендовать его на должность президента этой Академии, и уговорил остаться в г. Калининграде, чтобы создать, как он выразился, «Академию наук в нашей провинции». Так как НИИ-88 я знал по работе на практике, то вскоре дал согласие.

Будучи в последние годы председателем Государственной комиссии мехмата МГУ по приему дипломных работ и экзамена у групп механического профиля, я могу сопоставить объём данных, выносимых на гос. экзамен теперь и в наше время, и сказать, что ранее он был значительно больше, в первую очередь, за счет математических дисциплин (математический анализ, алгебра, обыкновенные дифференциальные уравнения, уравнения в частных производных, теория функций комплексной переменной и т.д.). По существу мы должны были восстановить в памяти все курсы, которые сдавали ранее. Поэтому было большое разнообразие задач, которые задавались на госэкзамене. На госэкзамене я попал в группу экзаменаторов, среди которых был Леонид Николаевич Сретенский. После ответа на основной вопрос, он начал задавать вопросы и задачи из разных математических и механических дисциплин. Я отвечал, пока он не предложил мне записать уравнение Ван-дер-Ваальса, которого не было в программе. Я ему ответил, что могу ошибиться с видом уравнения, однако пояснил, какие факторы учитываются (в отличие от совершенного газа) при выводе этого уравнения. Последовало «достаточно» и отличная оценка.

На госэкзамене по марксизму я чуть не провалился. Готовясь, я решил прибегнуть к совету, данному мне ранее Н.П. Суворовым, и обстоятельно проштудировал «Краткий Курс истории ВКП(б)», а также повторил по конспектам работы Ленина и Сталина. Экзаменатором у меня оказался Кретов (инициалы не помню). Услышав знакомые слова, он почти сразу перешёл к вопросам. «Что является показателем развитых экономических отношений в России?» – задает вопрос. Я начинаю говорить описательно, он прерывает и говорит: «Вы плохо изучили «Развитие капитализма в России». В этой работе Ленин дает точную характеристику этому показателю». Говорю, что не помню. «Плохо – говорит он – это более-менее одинаковые цены во всех регионах страны». Действительно, характеристика точная, которую я не только помню и теперь, но и применяю к действительности (сопоставляя цены на хлеб, зерно, мясо, рыбу в разных регионах).

Когда я начал отвечать на вопрос о возникновении наций, Кретов предложил мне рассказать о возникновении болгарской нации. Естественно, говорю, что не знаю. Немного «выручил» меня Лаврентий Павлович Берия, который незадолго до госэкзамена опубликовал статью о возникновении социалистических наций, и эту часть моего ответа экзаменатор почему-то не перебивал. Когда кончил отвечать, понял, что за этот экзамен могу получить тройку. То ли эту, то ли вообще неудовлетворительную оценку поставил мне Кретов, но за меня, по-видимому, начали просить другие члены комиссии, в том числе представители комсомольской организации. Возможно, они приводили доводы, что многое из того, что спрашивал экзаменатор, было вне программы. Похоже, что дискуссия была горячей, ибо я вдруг увидел, как из аудитории вышел Кретов, по-моему, он был чем-то недоволен и ушел с экзамена. Когда стали объявлять оценки, я услышал против своей фамилии «хорошо».

4. 
   
   жүктеу/скачать 12.13 Mb.
   
   Достарыңызбен бөлісу: