Изложение духовной науке рудольфа штайнера том Второй част третья a n t h r o p o s

Платон и Аристотель

228. 
     «Ученик Платона - Аристотель (род. в 384 г. до Р.X. в Стагире во Фракии, ум. в 321 г.) отмечает вместе со своим учителем высшую точку греческого мышле- ния. В нем уже совершилось и пришло к успокоению вживание мысли в миро- воззрение, мысль вступает в свое правомерное владение, чтобы из себя понять существ и процессы мира. Платон еще применяет свои представ­ления к тому, чтобы привести к господству мысль и по­вести ее к миру людей. У Аристотеля это господство стало само собой разумеющимся. Далее вопрос идет о том, чтобы
     

укрепить ее во всех областях познания. Арис­тотель умеет пользоваться мышлением как орудием, про­никающим в сущность вещей. У Платона речь идет о том, чтобы преодолеть вещь или сущность внешнего мира. Когда это преодолено, душа несет в себе идею, которая лишь отбрасывает тень на внешнее существо, которое ей чуждо, и витает над ним в духовном мире истины. Ари­стотель хочет погрузиться в существа и процессы, и то, что душа находит при этом погружении, является для него существом самой вещи. Душа чувствует, что она толь­ко вынула из вещи это существо и привела его для себя в форму мысли с тем, чтобы нести это в себе в виде памя­ти о вещи. Таким образом, для Аристотеля идеи пребы­вают в вещах и про- цессах, они являются одной стороной вещей, той, которую душа своими средствами может из них вынуть; другая сторона, которую душа не может вынуть из вещей, благодаря которой они имеют свою построенную в самих себе жизнь, есть вещество, материя.

У Платона его воззрение на душу проливает свет на все мировоззрения; то же самое видим мы и у Аристоте­ля. Основную сущность всего мировоззрения обоих мыслителей можно охарактеризовать, характеризуя их воззрение на душу.

Для Платона важно то, что живет в душе и что, как таковое, участвует в мире духа; для Аристотеля важно, как предстает душа перед его собственным позна- нием. Душа должна погрузиться в себя самое, в другие вещи, дабы разобраться в том, что составляет ее сущность. Идея, которую в смысле Аристотеля человек находит во вне-душевной вещи, и есть эта сущность вещи, но душа ввела сущность в форму идеи, дабы овладеть этой сущностью. Действительность присуща идее не в познающей душе, но во внешней вещи совместно с веществом (Хиле). Однако, если душа погружается в себя, то она находит и идею как таковую в действитель- ности. В этом смысле душа есть идея, но действенная идея, действенная сущ­ность. И она проявляет себя в жизни человека как такая действенная сущность. В зародышевой жизни человека она охватывает телесное. Между тем как во внеду- шевной вещи идея и вещество образуют нераздельное един­ство, относительно человеческой души и ее тела этого сказать нельзя. Здесь самостоятельная челове- ческая ду­ша охватывает телесное, лишает силы действующую уже в теле идею и сама занимает ее место. В смысле Аристо­теля, в телесном, о которым соединяется человеческая душа, уже живет душевное. Ибо и в теле растений, и в животном теле он видит действие подчиненного, душев­ного. Тело, несущее в себе душевное растения и животно­го, как бы оплодотворяется человеческой душой, и таким образом для земного человека телесно-душевное соеди­няется с духовно-душевным. Это последнее прекращает самостоятельную деятельность телесно-душевного во вре- мя человеческой земной жизни и само действует при посредстве телесно-душев- ного как при помощи инстру­мента. Благодаря этому возникает пять проявлений души, которые у Аристотеля являются подобно пяти душев­ным членам: растите- льная душа (Трептикон), ощущаю­щая душа (эстетикон), душа, развивающая вож- деления (Оретикон), душа, развивающая волю (кинетикон), и ду­ховная душа (Диа- ноэтикон).

Образ мира Аристотеля является исследователю сле­дующим образом: внизу живут вещи и процессы, пред­ставляя вещество и идею; чем выше поднимаем мы взор, тем

больше исчезает то, чему присущ характер вещества; чисто духовное – представляю- щееся человеку как идея - является как мировая сфера, в которой коренится су­щество Божественного как чистая духовность, которой все движется. Этой мировой сфере принадлежит духов­ная человеческая душа; она существует не как индиви- дуальное существо, а только как часть мирового Духа до тех пор, пока не соеди- нится с телесно-духовным. Благо­даря этому соединению она достигает своего индивиду­ального, отделенного от мирового Духа бытия.... Таким образом, индиви- дуальное душевное существо берет свое начало с человеческой земной жизнью и затем продол­жает жить бессмертным. Платон принимает предсуществование души до земной жизни, Аристотель его от­вергает. Для последнего, признающего суще- ство идеи в вещи, это так же естественно, как естественно для Плато­на противопо- ложное, ибо он представляет идею реющей над вещью. Аристотель находит идею в вещи; и то, чем душа должна быть в духовном мире как индивидуальность, дости- гается ею в теле». 18 (2)

235. 
     «Если современный человек с настоящим пра­вильным духовным ощуще- нием, на основе определен­ной медитации читает Платона, то через некоторое время он почувствует, как его голова как бы возвышается над физической головой, как если бы нечто выступило из его физической организации. Это обязательно проис- ходит со всяким, кто не совсем сухо читает Платона.... Но кто читает Аристотеля на основе определенной медитативной подготовки, у того возникает чувство: Ари- стотель работает прямо в физическом человеке. Физический человек через Аристо- теля движется вперед. Это не логика, которую просто рассматривают, но эта логика работает внутренне.... Аристотелеву логику правильно понимают в том случае, если развивают определенную медита­тивную практику». 233 (6)
     
236. 
     «Когда Платон, будучи уже очень старым, стоял в конце своего жизненного пути, между ним и Аристотелем произошла следующая сцена. Платон сказал – я должен облечь в слова то, что, естественно, разыгралось более сложным образом - Аристотелю нечто следую­щее.
     

Аристотель и Платон разделились, и Платон этим исполнил высокое духовное поручение через Аристоте­ля». Исторически это рассказывается так, будто Аристо- тель был строптивым учеником и подобно плохой ло­шади, которая бьет копытом своего хозяина, ссорился с Платоном и в конце концов не мог ходить в его Акаде­мию. «Так написано в книгах по истории. Я же вам рассказал, как это было в дей-

ствительности, и это несет в себе импульс для кое-чего весьма значительного. Ибо, видите ли, существует два рода сочинений Аристотеля. Один содержит в себе зна- чительное естествознание, то естествознание, что существовало в Элевзисе и кото- рое окольным путем, через Платона, пришло к Аристотелю; другой род сочинений содержит мысли, абстрактные мысли, которые по поручению Платона, вернее, по пору­чению того, что Платон осуществлял как задачу Элев­зинских Мистерий, на- длежало представлять Аристоте­лю.

И двояким путем пошло то, что должен был дать Аристотель. Одно стало логи- ческими сочинениями, теми логическими сочинениями, которые извлекли наиболее движущие мысли из древней элевзинской мудрости. Эти сочинения с небольшой долей естествознания Аристо­тель передал своему ученику Теофрасту. И околь- ным путем через Теофраста и другими окольными путями они из Греции пришли в Рим, а в течение средних веков составляли учебную мудрость для тех, кто дейст- вовал в цивилизации, - для учителей мировоззрений в Средней Европе».

«Теофраст дал своего Аристотеля церковному учению средневековья. Александр Великий принес в Азию другого Аристотеля (его естествознание, вошедшее затем в учения иудейских, арабских школ): ту элевзинскую мудрость, которая в страшно ослабленном виде через Африку пришла в Испанию и засветилась в средневеко- вье». 232 (10)