Ж. А. Зайончковская Миграция как фактор экономического развития. Краткое изложение

Краткое изложение.

До недавнего времени процесс депопуляции не затрагивал трудоспособные возрастные контингенты. Напротив, на фоне нисходящей тенденции общей динамики населения численность его трудоспособной части росла, причем весьма заметно; но в 2006 г. этот рост закончился. С 2007 г. началась стремительная естественная убыль трудоспособного населения, сравнительно небольшая – около 300 тыс. человек в начале в 2007 г., но уже в следующем году – вдвое большая, а в 2010-2018 гг. сокращение превысит по 1 млн человек в год (рис. 1). С 2009 г. до 2026 гг. естественная убыль трудоспособного населения достигнет более 17 млн человек. Если сравнить полученную величину с численностью занятых в экономике России, составляющей 70,8 млн человек, чрезвычайная серьезность ситуации становится очевидной. Это дает основание утверждать, что в ближайшей перспективе труд будет одним из самых дефицитных, если не самым дефицитным ресурсом в России.

При этом прогноз трудоспособной части населения на такую сравнительно короткую перспективу, как 2025 г., гораздо более точен по сравнению с прогнозом его общей численности, так как он свободен от упований на повышение рождаемости – ведь почти все дети, которые вступят в рабочий возраст, уже родились.

Складывающаяся ситуация беспрецедентна для России и ставит перед ней серьезнейшие вызовы:

- может ли экономика страны наращивать свой потенциал в условиях сокращающейся занятости?

Ответ на этот вопрос влечет за собой другие вопросы:

- должен ли быть компенсирован демографический трудоресурсный провал полностью или частично?

- если частично, то в какой пропорции?

Крайне важна и проблема дополнительных источников труда:

- какая часть его дефицита может быть восполнена за счет мобилизации внутренних источников?

- сколько необходимо привлечь иммигрантов?

и, наконец,

- есть ли альтернативы у иммиграции?

Таким образом, очевидно, что если мы говорим об иммиграции, дискуссия должна быть перенесена из плоскости «хотим ли мы принимать иммигрантов или не хотим?» в плоскость «можем ли мы объективно обойтись без иммигрантов или нет?»

Заметим, что подобная демографическая ситуация складывается не только в России, но и в большинстве стран Западной Европы и в Японии.

В настоящее время не существует точных методов, опираясь на которые, можно было бы провести соответствующие расчеты и получить ответы на поставленные выше вопросы. Не выручает и моделирование. Оно, как правило, опирается на долговременный экономический прогноз, который отличается большой неточностью и сильно завышенными ожиданиями. Кроме того, неясны и зависимости между переменными.

У России есть одно важное преимущество перед развитыми странами. Она -тот лыжник, который бежит сзади, видит лыжни, проложенные вперед, и может воспользоваться опытом авангардистов. Несмотря на то, что каждая из стран прокладывает свою лыжню, тем не менее, веер траекторий не слишком большой, показывая тем самым, что развитие идет в одном направлении. Поэтому нет никаких оснований предполагать, что Россия пойдет принципиально иным путем. Следовательно, размышляя о том, сколько нашей экономике потребуется работников в будущем (а именно этот вопрос лежит в основе определения необходимых размеров иммиграции), полезно пристальнее вглядеться в опыт стран, опережающих нас в экономическом развитии. Собственно, этому и посвящен доклад. Россия в нем сравнивается главным образом с наиболее развитыми странами Евросоюза, на базе статистики Евростата и Росстата. Проведенное сопоставление приводит к следующим выводам.
Возрастная структура населения России с позиций экономики более благоприятна по сравнению с развитыми странами ЕС.

К этому заключения можно придти, сравнив данные слайда 2. Сравнение стран в данном отношении свидетельствует в определенной степени о тяжести будущей ситуации на рынке труда и об экономической нагрузке, которую должно будет нести трудоспособное население.

Как видим, по доле молодежи, выходящей на рынок труда в период до 2026 г., Россия опережает западноевропейские страны. Особенно это характерно для возрастной группы 15-24-летних, которая будет пополнять ряды работников в период до 2015 года. Молодых людей в данном возрасте в России в 1.3-1,6 раз относительно больше, чем в сравниваемых странах ЕС. За пределами 2015 г. эти преимущества утрачиваются: доля детей до 14 лет в России примерно такая же, как в ЕС-27 в целом, но несколько выше, чем в Германии, Испании и Италии, но заметно ниже, чем во Франции и Англии. Аналогично выглядят и сравнительные соотношения дорабочего и рабочего возрастов (0-19/20-59): в России соотношение гораздо более благоприятное по сравнению с Германией и особенно с Испанией и Италией, но хуже по сравнению с Францией и Англией. Обращает на себя внимание гораздо более низкая в России доля пожилого населения, что снижает экономическую нагрузку на работников.

В качестве решающего способа выхода из тяжелой ситуации на рынке труда и главной альтернативы иммиграции чаще всего рассматривается рост производительности труда. Поскольку Россия по этому показателю отстает в разы от развитых стран, расчетная экономия труда получается очень большая. Но, не говоря уже о том, что нельзя начать новую жизнь «с понедельника», необходимо разобраться, возможно ли в принципе избавиться от дефицита труда только за счет роста его производительности.

Хотя производительность труда росла очень быстро, Россия, чей душевой ВВП составляет только 39% по отношению к ЕС-27, не может сократить свое отставание только за счет роста производительности труда. Внес свою лепту и кризис. Так, за 2 года перед кризисом, 2007-2008, производительность труда в экономике в целом возросла на 12,6%, но в 2009 этот эффект был значительно смазан падением производительности до 94%. Таким образом, рост занятости по-прежнему необходим для обеспечения развития экономики.

Прирост рабочих мест считается общепризнанным всеми странами главным индикатором выхода из современной глобальной рецессии. Безусловно, это не случайно и над этим стоит задуматься, чтобы не преувеличивать возможности влияния производительности труда на экономический рост.

Возможности сокращения занятости в промышленности ограничены.

Очевидно, что когда предполагается экономия труда за счет повышения его производительности, имеется в виду прежде всего индустриальный сектор экономики. Действительно, наша промышленность, как об этом сейчас много пишут, обременена морально устаревшими и выработавшими свой ресурс предприятиями, от которых хорошо бы избавиться, и чем быстрее, тем лучше. Но значит ли это, что наша промышленность может развиваться, освобождаясь от изживших себя предприятий, но не создавая новых? Да и возможно ли сбросить старое в одночасье? Иначе говоря, можно ли надеяться на существенное сокращение количества занятых в промышленности? Анализ слайда 4 показывает, что едва ли. Процент занятых в индустриальном секторе в России на фоне Западной Европы отнюдь не выглядит гипертрофированным. Он ниже, чем в Германии. Много ниже сравнительно с Испанией и чуть выше, чем во Франции. Если учесть, что большой относительно других стран российский сельскохозяйственный сектор будет сокращаться (в 2009 г. он уже опустился до 7%), можно ожидать увеличения доли промышленности. Сравнивая Россию с другими странами, надо принять во внимание, что западноевропейские страны вынесли в страны с дешевой рабочей силой значительно больше производства, чем Россия, и при благоприятной конъюнктуре делают это гораздо быстрее, чем мы.

Все это приводит к выводу, что промышленность России нуждается в переструктуризации и «достройке», но в итоге значительное сокращение численности занятых в промышленности едва ли возможно даже при ускорении и модернизации. Этот процесс, как и переструктуризация, скорее всего, будет сопровождаться созданием новых предприятий, необходимых для упрочения экономического фундамента страны.
Динамика численности работников в решающей степени зависит от потребности в них обслуживающего сектора.

Как показано на слайде 4, в нем сосредоточена подавляющая часть занятых (от 2/3 до 3/4). Обслуживающий сектор понимается здесь широко.

Второй вывод, который напрашивается при анализе структуры занятости, заключается в том, что промышленность не является ключевой отраслью, определяющей динамику занятости в экономике в целом, независимо от темпов роста производительности труда и технического прогресса в этой отрасли. Для этого доля промышленности в структуре занятых недостаточно высока.

Развитие обслуживающих отраслей сопряжено с быстрым увеличением числа работников.

В России всего за 7 лет (2001-2007) занятость в торговле прибавилась на 33%, в строительстве – на 22%, на транспорте – на 8, собственно в сфере услуг – на 10% (слайд 5). Экономия труда, полученная в обрабатывающей промышленности и сельском хозяйстве, была недостаточна, чтобы компенсировать увеличение занятости в обслуживающем секторе.

На слайде 6 структура занятости России в сравнении с западными странами рассмотрена более детально. Еще раз обратим внимание на промышленность. Мы видим, что по доле занятых в обрабатывающей промышленности мы сильно уступаем Германии, почти вровень с Францией, но сильно впереди Англии и США. Конечно, хорошо бы разобраться, насколько велик вклад выноса предприятий в показатели двух последних стран. Но и без этого ясно: предположение, что Россия способна создать индустриальную базу для роста своей экономики при доле занятых в обрабатывающих производствах, равновеликой США, выглядит слишком амбициозным.

Более детальное сравнение сферы услуг обнаруживает завышенную занятость в российской торговле и очень низкую в здравоохранении. Учитывая российские просторы, разреженность заселенности и бездорожье, показатель по здравоохранению выглядит особенно удручающим.

Рассмотренные сравнения, проведенные даже на основе самых общих показателей, по моему мнению, убеждают в том, что экономический рост России, по крайней мере в ближайшие полтора десятилетия, невозможен без увеличения численности рабочей силы, а, значит, демографический трудоресурсный провал должен быть, по крайней мере, заполнен.

Прежде, чем отвечать на этот вопрос, вспомним, что еще в то время, когда численность населения в трудоспособном возрасте увеличивалась, в экономике России явственно ощущался дефицит труда. Так, общая численность мигрантов по состоянию на 2006 г. оценивалась в 5-6 млн человек, включая незаконных. Сейчас эти оценки поднялись до 7-8 млн, и даже кризис не очень сильно повлиял на численность мигрантов, снизив ее по разным оценкам всего на 15-25 процентов.

Население в трудоспособном возрасте составляет более 70% миграционного потока. Исходя из этой пропорции для полного возмещения естественных потерь трудоресурсного потенциала России в предстоящие почти два десятилетия потребовалось бы около 25 млн иммигрантов. Подчеркнем, что речь идет о чистой миграции, то есть о миграционном приросте, разнице между количеством прибывших и выбывших, входящий же поток должен быть еще больше. Такая огромная иммиграция едва ли может быть обеспечена даже при самой активной и либеральной миграционной политике, не говоря уже о том, что она чревата дестабилизацией социальной обстановки. Вместе с тем, приведенный расчет хорошо иллюстрирует масштаб и остроту проблемы.

Экономический спад влечет за собой падение уровня жизни – доходов и зарплаты, замораживание, а, возможно, и сокращение пенсий, съеживание социальных программ. Для возмещения убыли трудоспособного населения пришлось бы прибегнуть и к таким непопулярным мерам, как резкое повышение пенсионного возраста, удлинение рабочего дня, относительное сокращение очного образования и др. Сокращаются как людские, так и экономические возможности поддержки институтов, обеспечивающих безопасность страны – армии и милиции, всей системы государственного управления.

Чем чревато скачкообразное сокращение трудовых ресурсов, можно представить не только теоретически, но и зримо, оглянувшись на опыт СССР первой половины 1960-х годов, когда в СССР естественный прирост трудоспособного населения уменьшился в два раза против 50-х годов. Хотя до естественной убыли дело тогда не дошло, все равно потребовались чрезвычайные меры, чтобы экономика могла «проскочить» демографический провал. Среди них сокращение службы в армии с трех до двух лет и ликвидация 11-го класса школы, сокращение очного профессионального образования в пользу вечернего, вследствие чего рынок труда получил удвоенное пополнение молодежью. Многие виды деятельности (например, уборка служебных помещений) были переведены в значительной части на самообслуживание. За счет этого были резко сокращены охрана и обслуживающий персонал. Но самыми болезненными были меры по ограничению личного подсобного хозяйства: запрет на содержание коров в крупных городах, увеличение налогов. Рассчитывали на привлечение на работу женщин, занятых в личном хозяйстве, но эффект оказался незначительным. В малых городах, где занятость в личном подсобном и домашнем хозяйстве была высока, не было достаточного количества рабочих мест, чтобы занять высвободившихся женщин, в больших же городах ресурсы были невелики. Зато получили эффект, которого совсем не ожидали. Ограничения на содержание скота в личной собственности привели к тому, что население вырезало скот, и страна сразу же оказалась без мяса. С тех пор мясной голод в СССР стал перманентным вплоть до гайдаровских реформ. Падение прироста трудовых ресурсов стало основной мотивацией закона, разрешающего работающим пенсионерам получать и пенсию, и зарплату. Занятость пенсионеров, естественно, возросла. Правда, как часто у нас бывает, введен этот закон был тогда, когда особой нужды в нем уже не было: страна начала выходить из ложбины на гребень трудоресурсной демографической волны. Гребень потребовал своих специфических мер: была сокращена рабочая неделя, введено два выходных дня, удлинены декретные отпуска и отпуска по уходу за ребенком; расширен прием студентов на очные отделение, вновь увеличен срок службы в армии. Вероятно, были и другие меры, но и из этого перечня ясно, что сокращение прироста трудоспособных чревато серьезными последствиями для экономики и для населения, непосредственно затрагивая его интересы. В силу существовавших в СССР цензурных ограничений общество не было информировано должным образом об изменениях конъюнктуры на рынке труда и не соотносило соответствующие меры с демографической ситуацией. Поэтому населению и сейчас трудно согласиться с неизбежностью перемен.

От величины прироста трудоспособного населения зависят также возможности миграции населения в восточные регионы России.

Устойчивыми тенденциями в современной миграции населения России являются доминирование западного вектора движения и ярко выраженная центростремительность миграций, магнитом которых является Московская агломерация.

Западный миграционный дрейф обозначился уже в 1960-е годы. Вначале он коснулся только городского населения и только южных районов Сибири и отчасти Дальнего Востока. Динамические колебания миграционного прироста по восточным регионам обнаружили тесную связь с динамикой естественного прироста трудоспособных контингентов по стране в целом. Чем хуже трудоресурсная ситуация в стране и чем, соответственно, лучше конъюнктура на рынке труда в самых привлекательных регионах, тем интенсивнее переток населения в востока на запад и, наоборот, - высокая трудоресурсная волна создавала хорошие предпосылки для миграции на восток. Так, отток населения из восточных районов, явившийся тогда полной неожиданностью, пришелся на 1960-е годы, когда естественный прирост трудоспособного населения в России сокращался более, чем вдвое. Трудоресурсная ситуация в 1970-х, напротив, была благоприятной, и миграционный вектор повернулся на восток. Миграции приобрели то направление и масштабы, которых так добивалось государство, но в этот раз без всяких усилий с его стороны, словно по мановению волшебной палочки, что, однако, не помешало КПСС зачислить эту перемену в копилку своих успехов. В 1980-е годы поток на восток вновь приостановился, но стремление на запад в какой-то степени камуфлировалось наращиванием воинских контингентов на Дальнем Востоке.

Описанный процесс иллюстрируется слайдом 6.
Таким образом, в условиях голода на рабочую силу люди перемещаются в поисках более комфортных условий жизни, когда же предложение труда превышает спрос, на первое место в миграциях выходит поиск работы. Этим, кстати, объясняются разные результаты факторных моделей миграции, которые выводят на первое место то уровень жизни, то потребность в работниках. Просто они строились на разном демографическом фоне.

В 60-е годы в СССР был разработан ряд корреляционных моделей миграции, нацеленных на выявление ее главных факторов.¹ Все они, несмотря на разноречивость выводов относительно весов и иерархии факторов, подтвердили наиболее тесную связь результатов миграции с уровнем жизни. Ограниченность миграционных моделей, ставящих во главу угла уровень жизни, со всей очевидностью обозначилась в 70-х годах, когда векторы миграции без видимых причин радикально изменились, обнаружив самую тесную связь с коньюнктурой на рынке труда. Введение в модель индекса возможностей трудоустройства сразу вывело этот фактор в число важнейших.

Традиционно наиболее трудодефицитным регионом России считается Дальний Восток. Но это представление ошибочно, сколь бы очевидным оно ни казалось. Более тяжелая демографическая ситуация как раз в староосвоенной части страны, а самая тяжелая - в Центральном федеральном округе. Здесь естественная убыль населения относительно самая высокая (5,75 чел. на 1000 жителей против 1,0 на Дальнем Востоке в 2008 г.), население самое старое (в пенсионном возрасте 23,9% населения против 17,1%, соответственно), а сокращение трудоспособного населения принимает здесь тоже относительно самые значительные размеры (слайд 8). Именно Центр, наиболее развитый регион страны, соперничает с Дальним Востоком, и не только с ним, за трудовые ресурсы. Центр представляет собой мощный демографический насос, нуждающийся в постоянной подпитке, главным образом, для возмещения естественной убыли своего трудоспособного населения.

Например, в 1961-65 гг. центральные регионы России (которые территориально почти идентичны современному Центральному федеральному округу, исключая европейский север), обеспечили третью часть перераспределенного миграциями населения внутри СССР, но в следующем пятилетии уже только 6%, а начиная с 1976-1980 гг. они стали устойчиво поглощать около 40% внутренней нетто-миграции. С тех пор Центр стал самым мощным миграционным магнитом, который работает тем сильнее, чем хуже трудоресурсная ситуация в стране и в регионе. Возможности же наращивания населения в Сибири и на Дальнем Востоке самым непосредственным образом зависят от масштабов иммиграции в Россию.

При условии пролонгирования современных тенденций в перспективе ни один из округов, кроме Центрального, не будет иметь шансов получить миграционный прирост населения. Только для компенсации естественных потерь трудоспособного населения, которые здесь относительно самые большие, округу необходимо около 6 млн. мигрантов в период до 2025 г. При нынешних тенденциях для возмещения этих потерь потребуется мобилизация миграционного потенциала всей России. В таких условиях Сибирь и Дальний Восток рискуют и в последующем остаться главными донорами Центрального округа, как, впрочем, и при подъеме иммиграции до 400 тыс. человек/год, как в прогнозе Госкомстата.

Данный сценарий катастрофический для страны, его с полным основанием можно назвать предостерегающим прогнозом. Иммиграция, способная заместить лишь малую толику потерь собственного трудового потенциала, не может обеспечить развитие всех регионов России, при том, что и регион, обладающий наибольшим потенциалом, тоже будет обречен развиваться в условиях острого дефицита труда.
Есть ли у России внутренние резервы труда?

Прежде всего, посмотрим на уровень занятости экономики активного населения. Уровень полной занятости в нашей стране на фоне Западной Европы весьма высок, а вот неполной (частичной) занятости много ниже: 6% в России против 9%-24% в сравниваемых странах (слайд 9). Сомнительно, чтобы это действительно было так. Скорее всего, в России бóльшая часть неполной занятости находится в тени. Однако справедливо и то, что у нас здесь есть определенные резервы.

Далее, необходимо принять во внимание возрастающие возможности привлечения на работу лиц пенсионного возраста, связанные с увеличением численности этого контингента. Возможно также повышение уровня занятости пенсионеров, студентов, инвалидов, молодых матерей. Ослаблению напряжения на рынке труда может также способствовать улучшение баланса спроса и предложения в разрезе образования, улучшение здоровья населения и другие меры. Теоретически полная мобилизация названных источников, вероятно, могла бы почти заполнить ожидаемый провал в трудовом потенциале при низком уровне миграции, который заложен в прогнозе Росстата. В печати называется величина внутренних резервов, эквивалентная 13 млн работников. Однако ясно, что создание условий для использования этого потенциала требует большой работы, средств и не может быть осуществлено в одночасье. Например, повышение возраста выхода на пенсию у мужчин до 65 лет при современной очень низкой средней продолжительности из жизни в России означало бы, что большинство мужчин должны были бы работать почти до смерти. Принимая во внимание возможности страны, авторы оценки определяют реальный внутренний потенциал в 5,2-6,3 млн человек до 2020 года, что в верхнем значении может компенсировать почти половину потери трудовозрастных когорт, определяемых по прогнозу Росстата. Принимая во внимание краткость прогнозного периода, и эти оценки выглядят преувеличенными, тем не менее, их стоит взять на заметку. Они свидетельствуют о том, что как минимум половина демографического провала должна быть заполнена иммиграцией.

Какая иммиграция необходима при 50-процентном замещении демографического провала в численности трудоспособного населения? При удельном весе трудоспособных в миграционном приросте, взятом на уровне 70%, миграционный прирост за период 2009-2025 гг. достигает 12 примерно млн человек. Но и такой прирост не позволяет обеспечить сдвиг населения на восток, но лишь замедлить отток населения из Сибири и Дальнего Востока в западную часть страны.

Таким образом, приходится еще раз подчеркнуть, что без иммиграции не может быть обеспечен экономический рост России.