Жизнь мага введение

В 1914 году Кроули было тридцать девять лет, и он уже приближался к границе среднего возраста. Его будущее выглядело отнюдь не радужным. Денежное своё состоя­ние он уже растратил, а его имущество состояло главным образом из нераспроданных, да и не могущих быть про­данными, штабелей книг, которые он издал когда-то на свои же деньги. Средств ему в это время хватало практи­чески только на повседневные нужды. Крепкие мускулы, которыми он обладал во времена занятий альпинизмом, сделались дряблыми, и даже его литературные силы на­чали ослабевать. Попросту говоря, он уже миновал пик своей жизни, и теперь ему до конца предстояло вести не­надёжное существование в постоянных поисках очеред­ного фунта (или доллара).

Поскольку Кроули никогда не состоял на службе, ко­торая приносила бы ему доход, он вынужден был как-то изворачиваться, будучи неспособным, даже при всём желании, заняться поисками работы. Искать работу ему мешала гордость, впрочем, неизвестно, посещала ли его когда-нибудь в принципе идея устроиться на службу.

Великие религиозные лидеры, подобные ему, никогда не превращались в банковских клерков, школьных учителей или владельцев магазинов. Они проповедовали толпам и полу­чали подаяние. Неудивительно, что подарки, денежные по­жертвования и членские взносы членов А.-. А.-., а позднее ОТО стали теперь главным источником его доходов.

Когда Кроули понял, что ему грозит нищета, его охва­тило невероятное беспокойство: страх отсутствия денег будет преследовать его отныне всю оставшуюся жизнь, хотя признаваться в этом он будет неохотно. Ведь ему необходимо было поддерживать имидж мага. А подобно тому как религиозные лидеры никогда не работают, они так же никогда не дают выхода своим эмоциям.

Один из способов, которым Кроули воспользовался для решения своих финансовых проблем, был мучителен для него. 5 мая 1914 года он официально передал право собственности на Болескин обществу Mysteria Mystica Maxima, чтобы у «Национального Гроссмейстера имелась летняя резиденция в Шотландских горах». Само собой разумеется, что Гроссмейстером был сам Кроули, но это всё же означало, что он перестал быть собственником Болескина, дома, которому, по его словам, он отдал осо­бую частицу своей души. Однако он был освобождён от долговых обязательств размером в 900 фунтов, которые I прилагались к поместью.

Весь июль Кроули в одиночку занимался скалолаза­нием в Альпах. Он пытался укрепить свои дряблые муску­лы, а также физически и морально подготовить себя к очередному гималайскому восхождению, которое пла­нировал на альпинистский сезон 1915 года. Его волновал также вопрос о том, кто смог бы оплатить эту экспеди­цию. Однако все планы рухнули сами собой, когда 4 авгу­ста Британия и Германия объявили друг другу войну.

Кроули немедленно вернулся в Британию через Париж. Его обуревали мысли и надежды, что он может понадобиться Британии в трудный для неё час. Он знал, что для военной службы он слишком стар и нездоров, поскольку недавно пережил приступ флебита, поразившего его ле­вую ногу, однако он верил, что стране понадобится его ум. То, что на первый взгляд кажется самонадеянностью, на самом деле имело под собой основания. Кроули об­ладал острым умом и был, в конце концов, выпускником Кембриджского университета. Кроме того, он свободно говорил по-французски и хорошо знал немецкий, много путешествовал по Европе, а благодаря своим магиче­ским занятиям разбирался в кодах и шифрах. С другой стороны, он был известным оригиналом, поэтому к нему могли относиться как к переменчивой натуре, а следова­тельно, считать слишком ненадёжным для участия в сек­ретных военных делах.

В течение нескольких месяцев он пытался предлагать свои услуги государству. Не сохранилось никаких офици­альных документов — или они всё ещё недоступны ввиду действия британского Закона о строгой секретности, — подтверждающих заявления Кроули о том, что он искал тогда государственную службу, но нет никаких оснований сомневаться в правдивости его слов. У него были для это­го соответствующие связи. Будучи в Москве со своей жен­ской музыкальной труппой, Кроули познакомился и подружился с Михаилом Ликиардопулосом, более известным под своим прозвищем Лики, который был греком и секретарём московского Художественного театра. Тот пред­ставил Кроули Р.-Х. Брюсу Локкарту, главному британ­скому секретному агенту, который впоследствии во вре­мя Первой мировой войны использовал Лики в качестве лавы отдела британской пропаганды в Москве. Весьма вероятно, что Кроули приводил Локкарта на одно из представлений «The Ragged Ragtime Girls»: шпион был стен как частый посетитель «Аквариума». Следует за­метить, что Брюс Локкарт и сам очень интересовался оккультизмом. Кроме того, Эверард Филдинг, который работал в Управлении цензуры, имел возможность посо­действовать Кроули. Тем не менее попытки Кроули ни­чем не увенчались, хотя на этот раз, возможно, и не по причине его сомнительной репутации, а просто потому, что блестящих умов, желающих служить британскому пра-вительству, было в избытке, и Кроули оказался одним из последних в списке претендентов.

Он был раздосадован отказом. Привыкший критико­вать Британию с её средним классом, лицемерием, шо­винизмом и ограниченностью, Кроули вдруг обнаружил себя отвергнутым и самой страной, и всем, что за ней стояло. Ему необходимо было уехать. Здесь он начинал задыхаться, как это всегда с ним и происходило. 24 ок­тября 1914 года он сел на пароход «Лузитания», направ­лявшийся в Нью-Йорк. С собой он прихватил пятьдесят фунтов наличными, несколько магических книг и масон­ских хартий, несколько рекомендательных писем, одежду и высокие надежды. Он собирался провести там две не­дели и положить начало возрождению оккультизма в Но­вом Свете. На самом деле он остался в Соединённых Шта­тах на пять лет.

С каким бы презрением Кроули ни относился к Брита-, нии, но Америку он тоже не жаловал. «Я открыто признаюсь — писал он, — что все мои убеждения и практически все мои личные предрассудки побуждают меня осуждать Соединённые Штаты, относиться к ним с полным презре­нием и отвращением... Если хочешь увидеть по-настоя­щему правдивую картину ада, нужно пожить в Соединён­ных Штатах и хорошенько узнать жителей этой страны». При всём этом он считал, что Европа приходит в упадок под грузом прошедших веков и что будущее — за Амери­кой. В качестве прощального жеста он опубликовал в English Review переработанный вариант своего стихотво­рения, написанного в 1898 году, под названием «Призыв к Американской Республике». В стихотворении предла­галось создать англо-американский союз, причём слова «изменник русский» были заменены на «изменник пруский».

Кроули снял комнату в отеле на 36-й Западной улице, О, в Нью-Йорке. Это было, безусловно, не самое лучшее место в городе. Затем, в надежде привлечь людей в свой орден», Кроули начал рекламировать себя как писателя и мудреца, но на его обращения никто не отозвался. Сла­ва о нём, благодаря Гарри Кэмпу, опередила его. 13 декабря World Magazine напечатал интервью с Кроули, кото­рый пытался скорректировать сложившееся о нём мне­ние, отрицая свою причастность к чёрной магии. Однако же это публичное выступление не подняло Кроули в глазах общественности. Люди просто не интересовались ни им самим, ни его идеями, ни философией. На него смот­рели как на чудака или оригинала и не придавали ему зна­чения. В лучшем случае его избегали, в худшем — игно­рировали. Какую бы ненависть Кроули ни испытывал к британской нетерпимости, но он определённо недооценил американский консерватизм. В придачу ко всему его рекомендательные письма оказались бесполезными. Он остался не только без друзей, но даже без женщин.

В какой-то момент небольшое везение всё же выпало на его долю. При помощи одного из рекомендательных исем он познакомился с Джоном Квинном, американским юристом и знаменитым библиофилом, который со­бирал документы, имеющие отношение к современной литературе, а также книги: он уже был владельцем руко­писи «Улисса» Джеймса Джойса. Кроули продал ему не­сколько своих поэтических сборников и рукописей, в об­ей сложности шестьдесят семь наименований, но полу­чил за них отнюдь не так много, как надеялся. Волчий оскал нищеты по-прежнему маячил передним, поэтому, когда Квинн пригласил его на рождественский ужин, Кроули с удовольствием согласился. Во время ужина Кроули по­знакомился с Фредериком Джеймсом Греггом, извест­ным нью-йоркским журналистом, и Джоном Батлером Йейтсом, отцом Уильяма Батлера Йейтса, старого врага Кроули. Когда весть о положении Кроули достигла этого ирландского поэта, она не вызвала в нём никакого сочув­ствия. Однако приглашение Квинна всё же стало неболь­шой передышкой в потоке переживаний Кроули.

Затем, уже на грани абсолютной бедности, удача при­шла к нему снова в лице Фрэнка Крауниншильда, редакто­ра журнала Vanity Fair, который предложил Кроули стать сотрудником этого журнала. Первая статья Кроули пред­ставляла собой описание бейсбольной игры, увиденной глазами некоего Квау Ли Йа, известного китайского по­эта и профессора Пекинского университета. Вымышлен­ное китайское имя, разумеется, представляло собой соб­ственное имя Кроули на пиджин-инглиш. После этого Кроули продолжил писать для Крауниншильда, который не только принимал работу Кроули для печати, но и кон­структивно её критиковал, помогая Кроули превращать его нестандартные статьи в тексты, пригодные для печа­ти. Произведения Кроули впервые подверглись профес­сиональному редактированию. Кроме этого, Кроули вы­полнял кое-какую работу для Евангелины Адаме, извест-. ного нью-йоркского астролога, хотя через некоторое время они поссорились (чего, впрочем, и следовало ожи­дать). При помощи этих источников дохода Кроули уда­валось в той или иной степени сводить концы с концами.

В феврале 1915 года из Британии к нему приехала Лейла Уаддел. Несмотря на то что отношения их близи­лись к разрыву, она по-прежнему готова была участвовать в магических занятиях Кроули, и в течение ещё несколь­ких лет они встречались более или менее регулярно. 6 ав­густа 1916 года Кроули сделал в своём дневнике такую трогательную запись: «М. Н. О. [Mother of Heaven (Мать Небес, то есть Лейла)] — единственная ценность, кото­рой я обладаю; я чувствую себя несчастным. Она не писа­ла мне уже неделю; и я знаю, что у неё какие-то пробле­мы». Через четыре года он записал в своём магическом дневнике: «...Роуз, которую я идеализировал и которую любил ради неё самой, единственный человек, кроме Лей­лы Уаддел, о котором я могу сказать подобное... они обе были способны воспламенить меня такой любовью, кото­рая заставляет меня петь». Точно не известно, когда Лей­ла Уаддел окончательно покинула Кроули, но она остава­лась в Нью-Йорке до начала 1920-х годов, после чего вер­нулась в свою родную Австралию. По иронии судьбы она стала учителем музыки в Сиднее, в школе при монастыре. Умерла она в 1932 году от рака матки. Ей был пятьдесят один год.

Кроули не забросил магические занятия, несмотря на свои крайне затруднительные обстоятельства, и продол­жал свои эксперименты в области сексуальной магии, фиксируя их результаты в специальном дневнике. Каждый акт сексуальной магии имел своё специальное назначе­ние, свою цель, заключавшуюся в исполнении некоторого желания, зачастую это было получение денег или пробуж­дение литературной музы Кроули. Нередко для поддер­жания процесса Кроули принимал кокаин, опиум или мор­фий. Затем он подробно описывал все детали, включая консистенцию и вкус «эликсира», а также результат цере­монии, если таковой был. Кроули считал себя знатоком сексуальных субстанций, для которых у него была своя градация вкуса и запаха (он мог быть резким или прият­ным), твёрдости и тягучести, подобно тому, как дегуста­торы оценивают вина.

Используя Лейлу в качестве партнёра л ишь время от времени, Кроули гораздо чаще прибегал к услугам про­ституток, которые абсолютно не осознавали своей роли в магических делах. Тем не менее он в подробностях описывал свои встречи с ними: «Эльзи Эдварде. Жирная ирландская проститутка материнского типа, похоже, Те­лец по знаку Зодиака. 3 доллара... Непривлекательность ассистентки затрудняла операцию. Но необходимо было как-то начинать, а до этого времени Нью-Йорк ещё не по­казал мне своих сексуальных сторон». Среди прочих были «Элен Маршалл, ирландская проститутка. Восходящий Телец. Красивая ленивая особь. Не очень страстная и не очень развратная. Неунывающая спокойная девица... Вио­ла. Омерзительная, накачанная таурином проститутка». Анна Грей, которую Кроули навещал несколько раз, была «крупной толстой негритянкой, очень страстной». Неве­жество этих женщин шло на пользу Кроули и его магии, и он был убеждён, что чем менее умён и чем более прими­тивен его партнёр, тем лучше он может способствовать достижению целей сексуальной магии, поскольку не при­мешивает к сексу эмоции.

При выборе партнёров для гомосексуальной магии Кроули был ещё более неразборчив. Это доказывает его дневниковая запись за 22 мая 1915 года. Он отмечает, что в 2:14,3:34 и 3:54 пополудни в турецкой бане вступил в сексуальные отношения с тремя разными мужчинами. Двое из них совершили над ним акт мужеложства, а тре-. тьему он сделал минет. Насколько эти события оказались плодотворными в отношении магии — вопрос спорный. В дневнике Кроули признавался, что эти действия «были предприняты внезапно и неожиданно», причём, разуме­ется, всё произошло не в стенах храма и безо всякой ма­гической подготовки. Короче говоря, Кроули не плани­ровал этого события и получил от него удовольствие, ни­как не связанное с магией.

За месяц или за два до этого, когда Кроули ехал на автобусе по Пятой авеню, он случайно вступил в разго­вор с одним из пассажиров. В процессе беседы Кроули проговорился, что настроен не вполне пробритански в отношении войны, и его собеседник дал ему свою ви­зитную карточку, на которой значился адрес редакции журнала The Fatherland. Этот журнал, как утверждал позднее Кроули, оказался главным печатным органом не­мецкой пропаганды в Америке, функционирующим под руководством Хьюго Мюнстерберга, преподавателя фи­зики из Гарвардского университета, с которым Кроули однажды довелось скрестить шпаги по философским во­просам.

Придя в редакцию, Кроули увидел Джорджа Сильвест­ра Фирека, немецко-американского писателя с «вытара­щенными глазами и таким ртом, который природа, каза­лось, сотворила в последний момент, впопыхах». Кроули уже встречался с этим человеком в Лондоне в 1911 году при содействии Остина Харрисона, главного редактора English Review. Кроули, как утверждает он сам, выразил сочувствие интересам Германии и был нанят The Father­land, главным редактором которого являлся Фирек, что­бы писать прогерманские статьи.

Почему Кроули решил работать на врага, до сих пор повергает исследователей в недоумение. Его недобро­желатели утверждают, что он — предатель, вымещавший такими поступками свой гнев на Британию. Его сторон­ники предпочитают говорить, что он использовал своё служебное положение, чтобы подрывать немецкую про­паганду изнутри, и старался писать так, чтобы хоть в ка­кой-то степени нейтрализовать усилия, затрачиваемые врагом на пропаганду. Сам Кроули утверждал, что рабо­тал в качестве тайного агента британской разведки. Это не исключено: как указал Ричард Дикон в своей подроб­нейшей истории британской контрразведки, многие пи­сатели были задействованы в качестве секретных агентов. На такую службу были приглашены даже некоторые из зна­комых Кроули: Сомерсет Моэм, Арнольд Беннет и Дже­ральд Келли. Тем не менее пока не появилось никаких словам Кроули, он пытался вступить в контакт с британ­ской военной миссией в Вашингтоне, чтобы предложить свои услуги в качестве шпиона в немецкой общине Нью-Йорка, но снова получил категорический отказ.

Никем не удерживаемый, Кроули продолжил писать прогерманские статьи. В конце 1916 года он выступил с одобрением казни подозреваемой в шпионаже медсе­стры Эдит Кейвелл, в 1917 году он обсуждал вопрос о возможности для Британии стать немецкой колонией, поддерживал использование подводных лодок (в те вре­мена считалось, что их использование противоречит пра­вилам ведения войны) и заявлял, что «Лузитанию» следу­ет считать военным кораблем. Это не могло снискать ему благосклонность со стороны американских властей: по пути в Британию в мае 1915 года «Лузитания» была торпедирована немецкой субмариной со стороны Ирлан­дии. При этом погибло 1198 человек, среди которых было 128 американцев. С другой стороны, утверждение Кроу­ли о том, что этот корабль используется в военных целях, было справедливым, хотя, вероятно, он не знал этого на­верняка. В нарушение статей закона о ведении войны сре­ди корабельного груза находилось военное снаряжение для союзников.

С каждой статьей его язык становился всё более жестким. Игра, в которую он играл, называлась гиперболиза­цией. В августе 1915 года он напечатал особенно злоб­ную, но оригинальную статью в чикагском журнале The Open Court. В ней говорилось о «грязных карликах, по­добных Георгу V», о «пузатых буржуа, подобных Пуанкаре» (французскому президенту), о Вильгельме II, «гении сво­его народа» и «воплощении Лоэнгрина, Зигфрида и Парсифаля», кайзере, «стольже значительном, сколь значи­тельны были для Рима Кастор и Поллукс», «всеведущем, всемогущем, вездесущем и прекрасном, посланном, что­бы спасти Отечество от свирепых врагов». Текст заканчивался словами: «Аве, Гильельм, царь, император!» Кроу­ли дошёл даже до того, что сожалел о неэффективности немецких бомбардировок Британии. Он писал: «Большие разрушения были произведены в Кройдоне, особенно в его пригороде Эддискомб, где живёт моя тётушка. К со­жалению, её дом не пострадал. Покорнейше прошу графа Цеппелина сделать ещё одну попытку. Сообщаю точный адрес: Итон-Лодж, Аутрэм-роуд».

Позднее Кроули заявлял, что, занимаясь написанием прогерманских статей, он преследовал ещё одну, скры­тую цель. Он хотел побудить Америку вступить в войну на стороне союзных сил. Однако британцы не оценили его намерений, и на этот раз гораздо большее внимание ему уделила Европа. 30 июня 1916 года Чарлз Тауэр, коррес­пондент Daily Mail в Нидерландах, связался с британским генеральным консулом в Роттердаме, чтобы сообщить о германской пропаганде в нейтральной Голландии. Имя Кроули всплыло на поверхность. К этой истории подклю­чились министерства иностранных и внутренних дел, и было решено заняться расследованием деятельности Кроули. Предполагалось информацию, касающуюся Кро­ули, передать капитану Гаю Гонту, британскому морскому атташе в Вашингтоне, с намерением дискредитировать Кроули перед властями Соединённых Штатов. В то же са­мое время министр иностранных дел дал полиции зада­ние расследовать деятельность Кроули и выяснить прав­ду относительно слуха, появившегося в немецкой пропа­ганде, о том, что Кроули приезжал в Британию в 1916 году, чтобы оценить моральные силы страны. В конце августа агент сыскной полиции инспектор Герберт Финч доложил, что нет никаких доказательств, позволяющих предполагать, что Кроули действительно приезжал в Британию. Полный отчёт о жизни Кроули до 1916 года был составлен старшим полицейским офицером Квинном. В этом отчёте было мало ценной информации, однако содержалось определённое количество общепризнанных, хотя и кле­ветнических утверждений, касающихся характера Кроули.

Результаты этих расследований были переданы в ми­нистерство иностранных дел, которое, в свою очередь, направило их Гонту и в паспортные службы: уничтожение паспорта считалось уголовным преступлением. Тот факт, что Кроули якобы уничтожил свой собственный, отнюдь не мог быть расценен как патриотический поступок.

Разумеется, Кроули ничего не знал о том интересе, который проявляли к нему власти, до тех пор, пока вес­ной 1917 года полиция не нагрянула с обыском в лондон­ский офис ОТО на Риджент-стрит, 93. Кроме того, обыс­кам подверглись некоторые из знакомых Кроули; торго­вец книгами, у которого обнаружился экземпляр книги «Открытый суд», был на три месяца посажен в тюрьму. Кро­ули был в ярости. «Эти глупцы, — писал он в дневнике, — неверно истолковали мою позицию и подняли шум. Сей­час я отправлюсь прямо в Вашингтон, чтобы исправить положение. Если на этот раз мне не удастся заставить их прислушаться к голосу разума, я смогу, по крайней мере, поехать в Канаду, чтобы заставить их арестовать меня». Однако он не сделал этого: он знал, что это бесполезно. Затем 6 апреля осуществилось то, на что втайне надеялся Кроули: Америка вступила в войну.

Период везения, начавшийся для Кроули весной 1915 года, продолжился. И это везение состояло уже не только в виде работы в качестве оплачиваемого, якобы прогерманского пропагандиста. Он, судя по всему, снова нашёл путь к женским сердцам, то есть стал встречаться не только с проститутками. Вечно находясь в состоянии поиска очередной Алой Женщины, которая помогла бы ему в его магических делах, Кроули познакомился с дву­мя претендентками на это место во время одной из вече­ринок, устроенных журналистским сообществом. Это были Джин Фостер и Хелен Холлис, которых он именовал соответственно Кошкой и Змеёй. Хелен Холлис «блистала очаровательной страстностью, но казалась изнуренной не­удовлетворённым и ненасытным желанием», тогда как Джин Фостер представляла собой «идеальное воплоще­ние его желаний». Из двух этих женщин Хелен Холлис пред­стояло отойти на задний план, но прежде, чем это про­изошло, Кроули запечатлел на её теле свой «змеиный по­целуй», как он его называл. Это действие заключалось в том, что Кроули взял женщину за руку и зажал кожу её запястья между своими зубами, которые были довольно остры. Одной рукой отмеряя время, он внезапно сжимал и разжимал челюсти, оставляя на коже отпечаток двух зу­бов, что по виду отдалённо напоминало укус змеи. (О Кро­ули ходили слухи, что он специально затачивал свои зубы, однако это выдумка, часть мифа, который окутывал имя Кроули в более поздние годы. К подобного рода небыли­цам относилась и история о том, что Кроули якобы не­редко испражнялся на ковры в тех домах, в которых гос­тил, утверждая, что его кал священен, подобно калу да­лай-ламы или китайских императоров.)

Вскоре Джин Фостер стала третьей в жизни Кроули Алой Женщиной и получила имя сестры Хиларион. Вместе они занимались сексуальной магией, причём Джин пробуж­дала поэтическое вдохновение Кроули, о чём свидетель­ствует большое количество стихотворений, написанных во время их связи. Однако их связывала не только магия. Кроули признался ей в любви и сказал, что хотел бы, что­бы Джин родила от него ребёнка. В какой-то момент он был близок к тому, чтобы жениться на ней. Как бы то ни было, результатом их связи стало появление «магическо­го» сына.

Чарлз Стэнсфелд Джоунс работал бухгалтером в Лон­доне. Он жил неподалёку от Ванкувера, куда эмигрировал в 1913 году. Ему было около тридцати, и он уже несколько лет был членом А.-. А.-., ведя довольно активную переписку с Кроули и занимаясь учреждением ложи ОТО в Британ­ской Колумбии. Известный под именем Frater Omnibus in Vnus (OIV) и Frater Achad или Arctaeon, Джоунс, кроме того, время от времени высылал Кроули некоторые денежные суммы в качестве пожертвований или членских взносов. В «Книге Закона» было написано, что «некто придёт после него, откуда — я не скажу, который найдёт ключ ко Всему». Кроули считал себя пророком, после которого должен будет прийти другой пророк, который объяснит тайны книги. Он верил, что этим человеком станет его сын, если не в физическом, то в метафизическом смысле. В день осеннего равноденствия в 1915 году Кроули и Джин Фос-тер провели несколько церемоний сексуальной магии, ре­зультатом которых стало появление магического сына в день летнего солнцестояния в 1916 году. Это и был Джо­унс, который, будучи в Ванкувере, получил от Тайных Учи­телей сообщение о том, что стал Мастером. Когда он теле­графировал об этом в Нью-Йорк, Кроули заволновался и пришёл кубеждению, что Джоунс является его метафи­зическим сыном. К несчастью для Кроули, Джоунс оказал­ся не совсем тем, на кого Кроули, возможно, надеялся. Хотя он и проделал некоторую работу над «Книгой Закона», она была незначительной. По словам Кроули, который исключил Джоунса из ОТО в середине 1920-х, тот в конце кон­цов принял католицизм, с тем чтобы очистить его и пре­вратить в кроулианство, но сошёл с ума и кончил тем, что стал практиковать эксгибиционизм на улицах Ванкувера. Это заявление — пример злословия Кроули: Джоунс умер в феврале 1950 года, в несколько эксцентричном состоя­нии, однако в здравом уме, приняв католицизм отчасти для того, чтобы освободиться от оккультизма. Именно он во время Второй мировой войны показал труды Кроули романисту Малкольму Лаури, который, в свою очередь, был очарован оккультизмом и, прочитав об Абрамелине, вдох­новился на свой знаменитый роман «У подножия вулкана».

Как всегда неутомимый, Кроули решил совершить пу­тешествие по США, и 6 октября 1915 года отправился в путь вместе с Джин Фостер и её пожилым мужем. Где Кроули добыл деньги на это путешествие, остаётся не­известным: наиболее вероятно, поездку оплатили Фостеры, В Детройте Кроули получил несколько особенно чистых порций ангалониума от Парка Дэвиса, фармацев­тического магната. В Чикаго (который Кроули охаракте­ризовал как «заброшенный аванпост цивилизованного че­ловечества. И каждая миля на пути к нему отмечает всё более низкую ступень эволюционной лестницы... Никто не пересечёт горы, не утратив надежды на возрождение») он познакомился с Полом Карусом, известным философом и специалистом по буддизму. В Ванкувере он встретился с Джоунсом. Затем трое путешественников направились в Сиэтл и Сан-Франциско, значительно изменившийся со времени последнего визита Кроули в результате земле­трясения, произошедшего в 1906 году.

В Сан-Франциско к Кроули обратились с просьбой прочесть публичную лекцию. Он начал словами «Делай что желаешь, таков весь закон» в качестве главного тези­са своего учения. Впервые Кроули провозгласил свою док­трину вне круга учеников и единомышленников. Кроули осознал, что теперь он — маг, чьей задачей является про­поведь его собственного евангелия. Тем не менее в Аме­рике он приобрёл мало последователей: христианство было здесь слишком глубоко укоренено.

Покинув Сан-Франциско, Кроули и Фостеры поехали в Санта-Крус, а затем дальше, в Лос-Анджелес, где Кроули предусмотрительно держался подальше «от толпы за­всегдатаев кинотеатров, помешанных на сексе и одурма­ненных кокаином, и целой стаи чудаков, увлекающихся ок­культизмом». Они, возможно, приняли бы его с распро­стёртыми объятиями, раздвинутыми ногами и открытыми кошельками, но Кроули необходимо было поддерживать должный уровень, и к тому же у него не было времени на дилетантов. Следующую остановку путешественники сде­лали в Сан-Диего, где Кроули собирался навестить Кэт­рин Тенгл и, главу американского отделения Теософского общества, в её доме в Пойнт-Лома, однако она отказа­лась с ним встретиться. Несколько обиженный таким об­хождением, Кроули предпринял короткую поездку через границу США и Мексики вТихуану, населённую «теми, кто бежал от добродетели. Весь город состоит исключитель­но из борделей, питейных заведений и игорных домов. Меня не волнуют такого рода вещи, но, по крайней мере, это было гораздо лучше, чем всё, что расположено к се­веру от границы». Отсюда путешественники ездили к Боль­шому каньону (который, по словам Кроули, оказался не таким большим, как Гималаи) и останавливались в отеле «Светлый Ангел» на южном краю каньона, недалеко от ко­торого Кроули спускался в каньон к реке Колорадо.

К тому времени, когда компания вернуласьв Нью-Йорк, завершив своё путешествие, Джин Фостер была уже по горло сыта общением с Кроули, и они расстались. Тогда Кроули возобновил отношения с Анандой и Элис Этель Кумарасвами: первый был евразийцем, историком ис­кусств и критиком, вторая — женщиной из Йоркшира, ко-' торую Кроули находил не только сексуально привлекатель­ной, но и обладающей прекрасными певческими данны­ми. Прозвав её Обезьянкой (или Обезьяной-секретарём), он предложил показать ей город и моментально влюбился в неё. В ночь с 15 на 16 апреля 1916 года они с Кроули провели долгий сеанс сексуальной магии, о котором Кро­ули писал: «Эта церемония была самой потрясающей из всех, какие я помню. Оргазм был таков, что практически полностью заглушил мысли о цели происходящего...» Ананда Кумарасвами не жаловался: более того, он попро­сил Кроули найти ему любовницу. Кроули обещал испол­нить просьбу. Он одновременно имел связи с несколькими женщинами — в том числе с некой женщиной, кото­рую он называл Совой, — поэтому раздобыть одну или две для мужа своей любовницы не составляло для него труда. Вскоре Элис обнаружила, что забеременела от Кро­ули, и решила поехать в Англию, где у неё были другие дети, чтобы приготовить их к переезду в Америку, а также устроить свои домашние дела. Однако, пока она пересе­кала Атлантику, у неё случился выкидыш. Когда весть об этом дошла до Кроули, он обвинил её в убийстве ребёнка, и отношения их прекратились.

Лето 1916 года Кроули провёл за «магическими заня­тиями», живя в хижине на берегу озера Паскуани (ныне име­нуемого озером Ньюфаунд) неподалёку от Бристоля, что в Нью-Гэмпшире, на земле, принадлежавшей Евангелине Адаме. Здесь Кроули наслаждался жизнью на природе, а также, время от времени, компанией некоторых из его тогдашних женщин и одного-двух друзей мужского пола. Он валил лес, сам садился на вёсла, отправляясь на каноэ к острову в середине озера, работал над «эликсиром жиз­ни» (препаратом, который он изготовил и семь порций которого принял перед отъездом из Нью-Йорка), а также при помощи ритуала своего собственного изобретения, включавшего поимку живой лягушки, поклонение ей, а за­тем её поедание, стал наконец Магом Великого Белого Братства Света (или Ал Ал), назвав себя Мастер Терион.

Наняв в близлежащем городе молодую женщину в ка­честве секретарши, Кроули начал писать эссе о пьесе Джорджа Бернарда Шоу «Андрокл и лев». Сначала он наме­ревался написать лишь небольшую критическую статью, но увлёкся, и в результате получился критический трактат длиной в 45 тысяч слов, озаглавленный «Евангелие от Бер­нарда Шоу». Закончив этот труд, Кроули написал несколь­ко рассказов, основанных на книге Дж.-Дж. Фрэзера «Зо­лотая ветвь» — знаменитом исследовании истоков про­исхождения религии.

В отсутствие секретарши Кроули продолжил свои ма­гические эксперименты под воздействием разнообраз­ных наркотиков. При этом однажды у него было особен­ное видение, которое в своём магическом дневнике он называл «Звёздной Губкой» и во время которого Вселен­ная предстала перед ним полной звёзд, которые являли собой метафору взаимосвязанных идей и душ. Это по­могло Кроули осознать единство и взаимосвязь всего сотворенного, и мысль эта стала впоследствии одной из основ его учения.

Наркотиком, вызвавшим это видение, был эфир, ко­торый Кроули вдыхал, практически также, как юные нар­команы нюхают клей. Одно из описаний воздействия эфи­ра на его сознание содержится в дневниковой записи за 23 августа:

В течение нескольких секунд я вдыхал пары эфира, и вот самые обыкновенные вещи стали прекрасными. То же самое происходит под воздействием опиума и кокаина: появляется спокойствие, умиротворение, счастье безо всякой видимой причины всего через несколько минут после приёма этих наркотиков. Мож­но ли найти более очевидное доказательство тому, что , всё зависит от состояния сознания, что изменять вне­шние обстоятельства — глупо? Даже если бы я потра­тил миллион на приобретение предметов искусства, они не сделали бы мою комнату столь прекрасной, как сейчас. А между тем в ней нет ничего красивого за исключением меня самого. Человек лишь ненамного ниже ангелов; один шаг — и вся слава наша!

Помимо эфира, Кроули употреблял ангалониум, сме­шанный с шоколадом, а также то, что он называл пилюля­ми Мириам Дероукс. Последние представляли собой смесь из морфия, опиума и спартеина, и он назвал их в честь одной знакомой. Существует предположение, что в это время он употреблял и героин. Используемые им наркотики Кроули обозначает в своих дневниках их хими­ческими формулами, но они не всегда правильны. Так, он даёт точную формулу эфира (С2Н5)2О, но иногда исполь­зует для него и другую формулу С2Н6О, которую лица, редактировавшие его труды, ошибочно принимали за эта­нол (этиловый спирт), формула которого выглядит на са­мом деле как СН3СН2ОН. В одной из дневниковых записей 7 сентября 1916 года упоминается об использовании Eth2O2, что, по предположениям некоторых, означает ге­роин. Но это невозможно: формула героина (или диаце-тилморфина) выглядит как C12H17NO(C2H3O2)2, а формула Кроули относится либо к эфиру, либо к тому, для чего Кро­ули использовал слово «этил» (этиловый спирт) и что ино­гда нежно называл именем Этель. Во время пребывания на озере Паскуани Кроули принимал кокаин, что тоже могло найти отражение в его научной стенографии собственно­го изобретения: но можно с уверенностью сказать, что он не употреблял героина.

По окончании своих летних магических каникул Кроу­ли в октябре вернулся в Нью-Йорк и в следующем месяце напечатал в Vanity Fair эссе «Путь к счастью», в котором касался темы употребления наркотиков в целях развле­чения или расширения горизонтов сознания:

Вы можете ласкаться к бабочке, похожей на маковый бутон. Вы можете, подобно бабочке, летать в волшебных воздушных струях. Стоит вдохнуть немного гид­рохлорида кокаина — и вы наполняетесь огромной смелостью и энергией, для вас больше не существует преград. Стоит выкурить несколько трубок опиума — и вы приобретаете ясное и невозмутимое сознание философа. Стоит проглотить немного гашиша — и вы становитесь свидетелем тысячекратно умноженных сказочных красот и чудес; а если вы вдохнёте флакон эфира, вам покажется, что вы проникаете в самую душу своей возлюбленной, вы станете ощущать дыхание красоты в любой самой обыкновенной и давно знако­мой вещи.

Примерно в это же время Кроули выступил в поддерж­ку легализации продажи наркотиков. В 1914 году прави­тельство Соединённых Штатов приняло Закон Харрисона, налагающий запрет на торговлю наркотиками. Кроули про­тестовал против этого законопроекта, объясняя свою по­зицию тем, что запрет легальной торговли наркотиками сделает эту торговлю подпольной и превратит её в при­быльную статью для деятелей криминального мира. При­знавая опасность появления физической и психологиче­ской зависимости, Кроули выступал всё же за умеренное употребление наркотиков, а в очерке о кокаине подчёрки­вал способность этого наркотика придавать бодрость. Он утверждал, что кокаин способен расширять границы со­знания и позволяет человеку полностью реализовать свои возможности, приводя при этом примеры из жизни зна­менитых деятелей искусства. Однако он делал оговорку, что лишь по-настоящему владеющий собой человек может употреблять кокаин в том режиме, который сам себе уста­новит, и избежать привыкания. Во всяком случае, — с гордостью утверждал Кроули, —ему это удавалось.

Опыты, которые Кроули проводил с разнообразными наркотиками и которые, вероятно, были самыми актив­ными из всех, какие проводились вплоть до наступления свингующих шестидесятых, не ограничивались лишь экс­периментами на самом себе. Он устраивал тесты над дру­гими людьми или совместно с ними, что делает его по меньшей мере равным писателю Олдосу Хаксли, летопис­цу исследований визионерского наркотического опыта. Если бы Кроули не приобрёл столь дурную славу, к нему со временем стали бы относиться так же серьёзно, как к Хаксли после выхода в свет его книг «Двери восприя­тия» и «Небеса и Ад». К несчастью, записи об американ­ских экспериментах Кроули утрачены, хотя документы, свидетельствующие о его визитах на квартиры торговцев наркотиками в Бруклине в поисках «дюжины пакетиков [с кокаином] за 15 долларов», по-прежнему существуют.

Как всегда не в состоянии усидеть на месте, 9 декабря Кроули прибыл в Новый Орлеан с намерением в очеред­ной раз уединиться для магических занятий. Несмотря на то что он ненавидел большинство американских городов за их «стандартизированные отели и стандартизирован­ную торговлю», подавляющие любую индивидуальность, Новый Орлеан он любил. «Старый французско-испанский квартал этого города, — писал он, — это единственный приличный заселённый район, который мне удалось об­наружить в Америке. Начиная от архитектуры и заканчи­вая манерой поведения людей, их одеждой, традициями, блюдами, которые здесь готовили, всё было очарователь­ным». Сняв жильё неподалёку от Олд-Абсент-Хауса, где всё ещё делали абсент, Кроули начал лихорадочно писать, не смущаясь даже тем фактом, что у него «не было для этого ни подходящей бумаги, ни денег, чтобы её купить. 70 цен­тов — вот всё, что осталось в кармане». Менее чем за три недели он написал ряд стихотворений, эссе, рассказов, изобрёл нового литературного героя, детектива по име­ни Саймон Ифф, и начал писать роман под названием «Ловушка для бабочек» (или просто «Ловушка»). Это была первая попытка Кроули написать полноценный роман, базирующийся на событиях его собственной жизни, боль­шинство героев которого составляли его знакомые, при­чём сам он присутствовал там как персонаж второго пла­на. Этому произведению предстояло перерасти в знаме­нитый роман Кроули «Лунный ребёнок».

Сюжет строится вокруг сотворения гомункулуса, ко­торый и представляет собой лунное дитя из заглавия романа. Это некое внеземное создание, зарождающееся в результате применения магических средств и предна­значенное для мессианских целей. У романа множество недостатков, местами его трудно читать, и, подобно мно­гим литературным трудам Кроули, он страдает от остро­го недостатка редакторского участия. Однако в своих ис­ходных литературных предпосылках это произведение значительно опередило своё время. Кроме того, оно было пророческим с научной точки зрения. Кроули удалось предвидеть возможность оплодотворения в пробирке за несколько десятилетий до его изобретения. Действитель­но, в 1921 году он писал: «Не может быть, чтобы зарожде­ние жизни невозможно было осуществить научными ме­тодами, и Мастер Терион убеждён, что всего через не­сколько лет это будет сделано в лабораторных условиях».

Ещё одним литературным трудом, который Кроули начал в Новом Орлеане, но так никогда и не завершил, стал рассказ «Не жизнь и не приключения сэра Роджера Блоксхэма». Включая в себя автобиографический и сек­суальный материал, это произведение по крайней мере отчасти было вдохновлено частыми визитами Кроули в бордели Нового Орлеана. Неподалёку от испанского квартала находился «большой и живописный район публичных домов; одно из интереснейших мест подобного w. рода, что мне доводилось видеть. В сущности, если не считать Каира, этому месту практически нет равных».

В начале февраля 1917 года Кроули из Нового Орле­ана отправился в Титусвилль, расположенный неподалё­ку от мыса Канаверал во Флориде, где у Лоуренса Бишо­па, сына набожного дядюшки Кроули, была цитрусовая ферма. Кроули испытывал сильную неприязнь к своему кузену, чья семья являла собой свидетельство «неопису­емой деградации человечества, постоянно усугубляемой христианством и коммерцией», он жаловался наеду, ко­торой его потчевали в доме Бишопа, и считал его жену ведьмой, у которой нет никакого представления о чём-либо, кроме страха перед загробным миром. Воспитан­ный по образцу своего отца, Лоуренс верил, что Бог по­местил айсберг на пути парохода «Титаник» в качестве наказания за веру людей в непотопляемость корабля. Тем не менее Кроули, кажется, оказал Бишопу некоторую по­мощь: 6 марта Кроули записал в дневнике, что при по­мощи усилия воли ему удалось предотвратить жестокий мороз, который мог бы уничтожить все цитрусовые рощи кузена.

К моменту возвращения в Нью-Йорк Кроули был исто­щён как физически, так и духовно. То, что с начала нового года, как отмечено в его дневнике, он лишь пять раз зани­мался сексом, свидетельствует о его состоянии. Неделя­ми он пребывал в апатии. Тайные Учителя, казалось, по­кинули его, он перестал вести свой магический дневник, а его финансовое положение ухудшалось день ото дня. Он возобновил отношения с портретистом Леоном Эн-гарсом Кеннеди, с которым недолгое время общался в Европе. Кеннеди получал от своей семьи содержание, которое немедленно проматывал. Вместе им с Кроули удавалось кое-как прожить, причём Кроули побуждал ху­дожника работать. Они жили в ветхом доме без удобств, который стоял на задворках Пятой авеню, — однако, по крайней мере, у них была крыша над головой.

Шестого мая Кроули получил известие о смерти сво­ей матери. «За две ночи до этого, — писал он, — мне при­снилось, что она мертва, и во сне я ощутил острое душев­ное страдание. То же самоё случилось за две ночи до того, как я получил весть о смерти моего отца. Мне и раньше часто снилось, что мать умерла, но это никогда не сопро­вождалось ощущением такой беспомощности и такого одиночества». Со стороны Кроули это значимое высказы­вание: при всей той враждебности, которую он ощущал по отношению к матери, к её христианским убеждениям, к её пуританскому, скучному существованию состоятель­ной женщины, он, тем не менее, по-прежнему питал к ней глубокие чувства. Их связывала некая любовь-ненависть, склонявшаяся, однако, в сторону любви, хотя бунтарский характер Кроули и не позволял ему этого признать. Кроу­ли как будто бы не имел корней, он выбрал жизнь ориги­нала и вечного странника, он сам выгнал себя на улицу, и всё же, несмотря на всю его напыщенность и высокоме­рие, антихристианский настрой и самоуверенную пози­цию мага, он всё же сохранил, если не в действительно­сти, то хотя бы в своём сознании, нечто, связывающее его с безмятежным временем раннего детства. Даже если он и производил впечатление в высшей степени самоуве­ренного человека, в его сердце всё же был уголок, кото­рый стремился к спокойной и устойчивой жизни. Теперь, когда Эмили Кроули больше не было на земле, он дей­ствительно остался один в бушующем океане жизни.

Когда в Нью-Йорке потеплело, Кроули вновь ощутил себя здоровым. В мае он провёл несколько магических церемоний с чувством, что его недавний упадок сил был лишь проверкой перед началом дальнейшей деятельно­сти в качестве провозвестника Закона Телемы. Он начал ощущать себя миссионером, чья задача — показать людям, что они имеют право на самоопределение в духовных вопросах. Тот факт, что из этого логически следова­ло их право быть христианами (или «плимутскими бра­тьями», если уж на то пошло), был, судя по всему, упущен из виду.

Один из его ритуалов, без сомнения нацеленный на то, чтобы раздобыть немного денег, сработал. Летом 1917 года Кроули получил место помощника главного ре­дактора журнала The Internationalс окладом двадцать дол­ларов в неделю. Журнал представлял собой литературно-политический ежемесячник с очень маленьким тиражом, в котором Кроули в своё время напечатал несколько своих статей, в том числе очерк под названием «Сердце Святой Руси». Впоследствии Кроули утверждал, что взял­ся за эту работу не только потому, что за неё платили, но и для того, чтобы следить за немецкими спонсорами жур­нала по поручению Министерства юстиции США, поскольку теперь Америка тоже участвовалав войне. Неизвестно, насколько правдивым является это заявление. Однако то, что Кроули был осведомителем правительства США, пред­ставляется маловероятным.

Очень скоро Кроули начал использовать журнал для пропаганды своего магического учения. Помимо сочи­няемых им время от времени антибританских текстов, он писал статьи на оккультные темы, подписываясь в чис­ле прочих именами: Алистер Кроули, Мастер Терион, Бафомет, Эдвард Келли, лорд Болескин и Адам Д'Ас. Кажется очень вероятным, что он был автором всех ма­териалов в тех номерах, которые выходили под его ре­дакцией. Кроме того, он не упускал случая в очередной раз провозгласить и пояснить Закон Телемы, распро­страняя своё учение и повышая тираж журнала. Даже его политические взгляды излагались с точки зрения Зако­на Телемы.

Во время пребывания Кроули на озере Паскуани ему нанёс визит некто Л индсей М. Кисби, профессор истории из Техасского университета в Остине. Прекрасно обра­зованный и обаятельный Кисби был оригиналом с на­клонностями к социализму — причём его взгляды недав­но стоили ему университетской кафедры — и почи­тателем Кроули. Они строили планы о том, что Кроули отправится в Остин, чтобы организовать там отделение ОТО, но планы эти не осуществились. Кисби, поселив­шийся затем в Нью-Йорке, способствовал назначению Кроули на должность редактора. Не сказав Кроули ни сло­ва, Фирек, терпящий убытки теперь, когда Америка всту­пила в войну, продал журнал Кисби, который обещал не увольнять Кроули, однако на самом деле наложил вето на все его статьи, после чего предприятие развалилось. Кроули не замедлил заявить, что «как только люди пере­стали видеть его имя на страницах журнала, они пере­стали покупать журнал. Внезапный крах этого периоди­ческого издания является лучшим из всех когда-либо полученных мной комплиментов». Может быть, это и было комплиментом, но Кроули вновь остался без работы, а в Лондоне им снова заинтересовалось министерство иностранных дел.

Работа Кроули в журнале The International внесла но­вое направление в его творческую жизнь. В течение мно­гих лет, особенно в Париже, Кроули общался с художни­ками, такими как Джеральд Келли и Огюст Роден, но сам никогда не пытался заниматься изобразительным искус­ством. Он считал, что ему больше пристало быть крити­ком, искусствоведом, нежели практикующим художни­ком. Тем не менее, когда он взялся работать в журнале The International, ему понадобились художники для раз­работки журнальных обложек. Однако найти он никого не смог и принялся рисовать обложки сам. В итоге ни одна из обложек не была исполнена от начала до конца им самим, но все они были изготовлены на основании его , идей, а в некоторых случаях — по его эскизам. Таким образом, когда в нём пробудился этот ещё не вполне развитый талант, Кроули начал свою карьеру художника. Поначалу он ставил на каждом рисунке стилизованный вариант своей полной подписи, причём заглавная буква «А» изображала фаллос:

Позднее, однако, он стал подписываться только этой весьма характерной буквой, которая стала его логотипом.

В полном виде подпись Кроули представляет инте­рес для специалистов по изучению почерков. Патрисия Марн в своей богатой интересными идеями книге «Пре­ступление и секс, их выражение в почерке» пишет: «Под­пись [Кроули] с нижними элементами её букв, значитель­но опущенными по отношению к основной строке (обра­тите внимание на его заглавную „А"), свидетельствует о его зависимости от элементарных инстинктивных побуж­дений, а также о склонности к сексуальным фантазиям и извращениям. Острые концы прописной «С» и строчной „у" говорят о садистских наклонностях, а твёрдый нажим — об энергии и чувственности. Вся подпись свидетельст­вует о гипертрофированных сексуальных потребностях и склонности к излишествам в этой сфере». Разумеется, Патрисия писала это, зная о дурной репутации Кроули.

Занятия изобразительным искусством вдохновили Кроули на новые литературные труды. Помимо написа­ния очередной серии рассказов с участием Саймона Иффа, которые Кроули напечатал под псевдонимом Эд­вард Келли (в честь мага эпохи Елизаветы), он создал два магических труда: De Lege Libellum («Сандаловое де­рево») и Liber Aleph («Книга о мудрости и глупости»), где говорилось о множестве разных вещей: от наркотиков и секса до «Книги Закона», которая была написана в фор­ме развёрнутого письма, адресованного Чарлзу Стэнс-фелду Джоунсу. В то же самое время Кроули занимался систематизацией ритуалов ОТО, тексты которых он опуб­ликовал в мартовском номере журнала The International за 1918 год.

Такой всплеск творческой энергии был неизбежно со­пряжён с сексуальной активностью. Множество женщин (некоторые в качестве Алых Женщин, некоторые — нет) про­шли в это время через жизнь, магическую деятельность и постель Кроули. Некоторые из них были проститутками. Многие пробыли рядом с ним недолго, относясь без пони­мания к сексуальным склонностям Кроули, которые теперь были основаны на том, что он называл сношениями «per vas nefandum», или «посредством ужасного сосуда», дру­гими словами, анальным сексом. Этот вид сношений, как он искренне верил, был более эффективным с магической точки зрения, чем обычное совокупление. Кроме того, он по-прежнему находился в постоянном поиске женщин для секса, как бы они ни выглядели и какое бы общественное положение ни занимали. Кроули утверждал, что за свою жизнь он вступил в сексуальные отношения с женщинами восьмидесяти или девяноста различных национальностей и благодаря этому пришёл к выводу, что на любой нрав­ственный принцип всегда найдётся кто-то, кто его поддер­живает, поэтому любые оценочные суждения, касающиеся нравственности, бессмысленны. Он считал, что «знания о сексе должны базироваться по самым грубым подсчё­там на опыте половых отношений, скажем, с 1000 женщин, принадлежащих в общей сложности к 80— 100 различным национальностям. Остальными направлениями этой науки овладеть легко. Исключение представляют лишь лесбийские сношения, при которых редко удаётся даже просто поприсутствовать, только если состоишь в очень довери­тельных отношениях с одной из девушек. Если же обе де­вушки — настоящие лесбиянки, свидетелем их отношений стать невозможно, пока не займёшь позицию человека, изучающего секс или получающего от него эстетическое наслаждение». Смеясь, Кроули добавляет: «В прошлом ноябре я перенёс ужасный удар, когда девушка спросила меня: "Тебя когда-нибудь кололи иголками в темноте?" — и оказалось, что у меня не было подобного опыта. Жгучая краска стыда и по сей день пылает на моём лице».

В числе женщин, с которыми он общался в течение 1917 и 1918 годов, была Анна Кэтрин Миллер. Они познакомились в ресторане на Восьмой авеню, а затем сняли на двоих квартиру в западной части Центрального пар­ка, неподалёку от 110-й улицы. Кроули звал её Собакой (а иногда Анубисом, по имени египетского божества с го­ловой шакала), поскольку, как он утверждал, она напоми­нала собаку как в физическом, так и в нравственном отно­шении. Она была уступчивой в сексе, однако их отно­шения продлились не более нескольких месяцев. В ней, по словам Кроули, было нечто сумасшедшее, и в какой-то момент она начала заглядывать в бутылку, как когда-то Роуз. Справедливости ради надо отметить, что она вы­несла столько секса «per vas nefandum», что утомление дало о себе знать. Сексуальные пристрастия Кроули, а также его мощная харизма нередко разрушали психи­ческое и физическое здоровье тех, кто был с ним рядом, хотя он никогда не замечал своей причастности к их гибе­ли и не признавал своей вины. Он видел в происходящем лишь истощение магических сил партнёра, который вслед­ствие этого лишался способности лицом к лицу встре­чать суровые магические испытания и больше не мог ему соответствовать. Что касается его отношения к женщи­нам, то оно мало изменилось за последние годы. В сен­тябре 1916 года он записал в своём дневнике: «Нет ника­кой трагедии в ситуации, когда муж бросает жену, потому что женщин не следует принимать в расчёт. Они существу­ют лишь постольку, поскольку способны покорять или разрушать мужчин. Покинутая женщина может выглядеть смешно или жалко, но никогда — трагично». Несколькими месяцами позже он добавил: «Заметьте, что мы, как пра­вило и неизбежно, делим женщин на целомудренных и порочных, тем самым подсознательно утверждая, что влагалище — это единственное, что имеет значение, из всех связанных с ними вещей».

Когда отношения с Анной Миллер прекратились, Кроу­ли переехал в мастерскую на 9-й Западной улице, которую делил с подругой Анны по имени Родди Майнор. Анна, Род­ди и Кроули некоторое время составляли нечто вроде ма­гического трио. Родди была разведена со своим мужем, и Кроули называл её Верблюдом или сестрой Ачитой. В проводимых с ней сеансах сексуальной магии (разуме­ется, «per vasnefandum») участвовали также Вальтер Грей, которого Кроули называет «музыкальным негром», и ми­ловидная русская женщина по имени Мария Лаврова. Май-нор была крепкой, хорошо сложенной женщиной, она пред­ставляла собой «физически совершенное животное, име­ла по-мужски устроенный ум с большим запасом общих научных знаний и особенно хорошо разбиралась в химии и фармакологии». И это неудивительно, поскольку она была профессиональным фармацевтом и работала в патолого-анатомической лаборатории. Таким образом, она была очень полезна Кроули. Во-первых, у неё был постоянный заработок, а во-вторых, она имела доступ к шкафу, где хра­нились самые разнообразные наркотики. Она и в самом деле доказала, что достойна прозвища, которым награ­дил её Кроули. Он называл её Верблюдом потому, что она помогла ему преодолеть пустыню его тогдашней жизни. Должно быть, Кроули был глубоко ей признателен, посколь­ку иногда использовал по отношению к ней имя Ева.

Родди Майнор, интересовавшаяся оккультизмом ещё до знакомства с Кроули, имела и другое преимущество. Она не возражала против экспериментов с наркотиками. Вместе они принимали опиум, эфир, ангалониум и кока­ин. Их отношения развивались по проторенной дорожке, начавшись с сексуального влечения, за которым после­довало осознание способности Родди к ясновидению, результатом чего стали достижения в области магии. В январе 1918 года у Родди было видение яйца под паль­мовым деревом. Кроули пришёл в волнение. Ему и Мэри д'Эсте Стеджес когда-то было приказано искать имен­но такой предмет именно в таком месте. Получив столь явное свидетельство возвращения уже встречавшегося ему образа, Кроули начал думать, уж не Аб-ул-Диз ли это пытается говорить с Родди и управляет её видениями. Когда он задал этот вопрос Родди Майнор, она упомяну­ла о некоем человеке, которого назвала Волшебником и который якобы пытался вступить в контакт с Кроули. Задав этому человеку несколько вопросов, Кроули убе­дился в истинности его существования, а также обнару­жил, что это существо из астрального мира по имени Амалантра.

В течение весны и лета 1918 года Кроули и Родди Май­нор много раз вступали в контакт с Амалантрой. Каждый раз всё начиналось с акта сексуальной магии, затем, при­няв опиум, ангалониум или гашиш (а иногда какое-нибудь их сочетание), они задавали Амалантре вопросы, в резуль­тате чего Кроули как маг приобрёл много мудрости. Но не всегда всё проходило гладко. Однажды, по недосмот­ру Кроули, у Родди случилась передозировка ангалониума. Несколько часов она металась в агонии. Кроули объяс­нил этот случай как результат влияния бога Меркурия (ан­галониум считался веществом Меркурия), который якобы оказался «слишком чист для её порочных души и тела».

Родди Майнор стала для Кроули очередной Алой Жен­щиной, но, несмотря на все её достоинства, они вскоре расстались. Кроули утверждал, что она утратила интерес к Делу: возможно, ей просто стало скучно. Кроме того, Кроули бывал особенно напряжён, когда занимался маги­ей, она же, возможно, хотела нормальной сексуальной жизни, не отягощенной магическими смыслами. Конеч­но, они продолжали встречаться ещё несколько месяцев, занимаясь уже не магическим сексом. Однако Родди со­служила свою службу, познакомив Кроули с Амалантрой.

За Верблюдом последовала целая вереница женщин, не доставивших Кроули ничего, кроме разочарования. Среди них были Мари Рёлинг, которая обманула ожидания Кроули, оказавшись слишком нерешительной, и Берта Альмира Прикрил, которая, кажется, не имела даже поня­тия о том, во что ввязывается, и при первой же возмож­ности сбежала.

Когда эти женщины покинули его, Кроули снова остал­ся без жилья, пропитания и заработка. Чтобы справиться с этим положением, он в очередной раз решил уединить­ся для магических занятий и, следуя этому решению, ле­том 1918 года отправился вверх по Гудзону на пароходе, идущем в Олбани. С собой он прихватил каноэ, палатку и небольшое количество съестных припасов, получив всё это от Вильяма Сибрука, который организовал складчину среди знакомых Кроули. Подобно Христу, Кроули должен был провести сорок дней в пустыне.

Сибрук, которого с Кроули познакомил Фрэнк Харрис однажды за ланчем, описывал Кроули в этот период его жизни как

странного и внушающего волнение человека с важны­ми, священническими манерами, разбавленными, тем не менее, доброй порцией лукавого, кривляющегося, а временами злого чувства юмора. На указательном пальце правой руки он носил громадную звезду из сапфира, а голова его была обрита в духе Эриха фон Штрогейма. Позднее он отпустил прядь волос на манер боевой причёски американских индейцев. Эта прядь слегка вилась и делала его несколько похожим (с его круглым, гладко выбритым лицом и большими, круг­лыми глазами) на ребёнка-сорванца, переодевшего­ся Мефистофелем. Разговор за обедом заставил меня раскрыть рот от удивления. Фрэнк Харрис был одним из самых блестящих собеседников своего, а может, и любого другого времени.

Сибрук, который впоследствии написал труд о ма­гии и колдовстве, не просто снабдил Кроули походным оборудованием и припасами. Он сделал много больше, поделившись с Кроули своей женой Кейт.

Кроули разбил лагерь на острове Эзоп на реке Гудзон, где-то между Эзопом и Стаатсбургом, примерно в девя­носта милях вверх по реке от Манхэттена. Этот остров, имевший около полумили в длину и 500 футов в ширину, был необитаем и порос лесом. Кроули нравилось делать вид, что он находится в дикой местности и живёт подоб­но Торо, хотя это было и не так: земля по обеим сторонам реки была возделана сельскими жителями, то там, то сям виднелись загородные дома богатых людей: лагерь Кроу­ли находился всего в нескольких милях вверх по реке от поместья Вандербильтов. Родди Майнор то и дело при­возила ему какую-нибудь еду и, без сомнения, занима­лась с ним сексом. Вероятно, много времени он провёл, плавая по окрестностям острова на своём каноэ, а также медитируя на берегу в позе лотоса, к ужасу местных жите­лей, которые, решив, что он нищий, время от времени давали ему свежие яйца, овощи и молоко. Кроме того, Кроули начал работу над переводом книги Лао-цзы «Дао дэ цзин» и занимался магией, особенно активно приме­няя её для защиты от комаров: к несчастью, он основа­тельно подзабыл, как это делается. Не сумев защитить себя ни магией, ни средствами от насекомых, ни москит­ной сеткой, он был жестоко искусан.

В числе магических достижений, ставших результа­том пребывания на острове, было приобретение маги­ческой памяти. Тренируя этот вид памяти, с тем чтобы проникнуть глубоко в своё подсознание, Кроули удава­лось входить в состояния медитативного транса и узнать о некоторых своих предыдущих воплощениях. Оказалось, что в прошлых жизнях он был Ко Сюэнем, учеником Лао-цзы, тамплиером, папой Александром VI, графом Калиостро (оккультистом и шарлатаном XVIII века) и Элифасом Леви.

В середине своего пребывания на острове Кроули на один день вернулся в Нью-Йорк, где выразил перед од­ним из своих друзей сожаление об отсутствии на острове женской компании. Оказалось, что друг знал как раз та­кую девушку, которая могла бы исправить ситуацию: её звали Мадлен Джордж. Кроули послал ей записку, и она согласилась встретиться с ним. Между тем 21 августа он вернулся к своей островной жизни, запасшись некоторым количеством хорошего вина, бренди, абсента, консервов и прихватив с собой много красной краски, несколько больших кистей и верёвку. При помощи последней он подвешивал себя на склонах прибрежных скал, расписы­вая их лозунгами, гласившими: «Каждый мужчина и каж­дая женщина — это звезда» и «Делай что желаешь — та­ков весь закон». Эти лозунги должны были привлекать вни­мание пассажиров проплывающих по реке судов.

Через несколько дней, в ответ на телеграмму, кото­рая пришла в его лагерь, Кроули спустился на каноэ вниз по реке, к городу Гайд-Парк, где и встретил Мадлен на железнодорожной станции. (Вероятно, на станции к нему обратился также местный представитель управления шерифа графства Датчесс с вопросом о том, что Кроули делает на острове.) Из поезда вышла миловидная ры­женькая девушка. У неё были вьющиеся волосы и огром­ный чемодан. С некоторыми затруднениями им удалось погрузить чемодан в каноэ и довезти его до лагеря, хотя под тяжестью груза судёнышко стало заливать водой, так что к ним на помощь поспешили двое молодых пар­ней, рыбачивших с берега. Вид лагеря отнюдь не привёл Мадлен в восторг, но после некоторых уговоров она на несколько дней составила компанию Кроули, после чего вернулась в город.

Девятого сентября сорокадневное пребывание Кроу­ли в «пустыне» завершилось. Он вернулся на Манхэттен в хорошей физической и в отличной магической форме, что и доказал Сибруку на следующий день. После совмест­ного ланча в ресторане гостиницы «Плаза» Кроули проде­монстрировал свои вновь приобретённые магические силы, заставив упасть какого-то человека, проходившего по Пятой авеню.

Следующим местом жительства Кроули стала студия, которая находилась по адресу Юнивёрсити-плейс, 1, на углу Вашингтон-сквер в Гринич-Виллидж. Этот район считался в Нью-Йорке кварталом интеллектуальной боге­мы. Неподалёку жили Фрэнк Харрис, Сибруки, Юджин О'Нил, Теодор Драйзер, Синклер Льюис, Луис Уилкинсон и даже Эдна Сент-Винсент Миллей. В таком окружении Кроули чувствовал себя как дома. Здесь его своеобраз­ные поступки принимались, хотя любили его не все. Жена Луиса Уилкинсона, Фрэнсис, поэтесса и подруга Эзры Паунда, не выносила самого вида Кроули и всеми силами пыталась свести до минимума общение с ним своего мужа.

Однажды зимой 1917—1918 годов Кроули читал пуб­личную лекцию по магии, во время которой его познако­мили с женщиной швейцарско-германского происхожде­ния из Берна по имени Альма Хирсиг. Впоследствии она стала участницей любовного культа, основанного Пьером Бернардом. Через несколько недель она привела в сту­дию Кроули свою младшую сестру Лию. И в очередной раз Кроули был сражён в одно мгновение. Она была «вы­сокой и странно тонкой, со светящимися глазами и ост­рым подбородком, в ней была какая-то щемящая грусть и возвышенная простота», она «источала необъяснимую сладость». Она показалась ему настолько изумительной, что «не теряя времени на слова, я начал целовать её. Это был чистой воды инстинкт. Она ответила на поцелуи с не меньшей страстью. Мы продолжали целоваться с интер­валами, которых требовала вежливость, чтобы отвечать её сестре, и в тех редких случаях, когда Лия начинала за­дыхаться». Тридцати пяти лет от роду, Лия происходила из семьи, где было восемь детей и отец-алкоголик, чья жена со всем потомством отправилась в Америку, чтобы спастись от него.

Отношения между Лией Хирсиг и Кроули начались не сразу после случая с безумными поцелуями. Прошёл год, прежде чем они встретились снова. В начале 1919 года Лия записалась на вечерние юридические курсы в Нью-Йоркский университет, располагавшийся на Вашингтон-сквер. Она хотела повысить квалификацию, чтобы иметь возможность оставить свою работу школьной учительни­цы в средней школе № 40 в Бронксе. Сестры снова обра­тились к Кроули, потому что Лия хотела поселиться по­близости от университета, отчасти для того, чтобы жить ближе к месту учёбы, отчасти же, чтобы быть подальше от школы, поскольку Лия родила внебрачного сына Ханси, чей отец покинул её. Рождение незаконного ребёнка мог­ло стоить ей учительской должности, вот почему это со­бытие следовало держать в тайне.

Существует слух, пущенный много лет назад привер­женцами Кроули, что Ханси был его сыном, хотя и Лия, и Кроули называют в качестве отца ребёнка человека по имени Эдвард Картер. Однако время от времени Лия упо­минала о ребёнке как о Ханси Кроули, подразумевая тем самым, что Кроули был его отцом. В ноябре 1919 года она написала в письме к Кроули: «Я ничего не прошу — я ниче­го не жду от тебя, важно только то, что будет помогать тебе в твоей работе. Твой ребёнок постоянно напоминает мне о Звере, и я буду как следует заботиться о нём...» Однако правда заключается в следующем. Это письмо, которое некоторые неверно истолковывали как относящееся к Хан­си, на самом деле относится к ещё не родившемуся ре­бёнку Кроули, которым Лия была беременна в тот момент. Разумеется, они надеялись, что это будет мальчик.

Разговаривая с сестрами в своей квартире на Юни-вёрсити-Плейс, Кроули постепенно раздевал Лию. Альма, которая при этом присутствовала, не возражала. Обе сестры отличались несколько богемным поведением и считали себя людьми передовых взглядов. Когда Лия ока­залась полностью раздетой, Кроули осмотрел её с ног до головы и спросил, не откажется ли она позировать ему, сказав, что он — художник. Лия согласилась. 11 января она пришла в его студию, и Кроули начал делать с неё на­броски, однако обнаружил, что у него ничего не получает­ся. Не имея достаточной практики в рисовании, он почув­ствовал элементарный недостаток технических умений. Но вдруг его озарило. Если он пытался изобразить женскую фигуру вертикально, а не горизонтально, ему удавалось это сделать. Вдохновлённый своим открытием, Кроули на следующий же день принялся за работу, причём его твор­ческая активность умножилась благодаря сексу, которым они с Лией, без сомнения, занимались предыдущей но­чью. Когда подготовительные наброски были сделаны, Кроули решил написать маслом триптих с изображением Лии. Картина называлась «Мёртвые души». На ней Лия

Роберт Уинтроп Ченлер, американский художник, хо­рошо известный в обществе, которому Кроули заказал свой портрет, отнёсся к триптиху с восхищением и привёл мно­жество людей посмотреть на работу. В февральском но­мере New York Evening World Кроули как художнику была даже посвящена основная статья, в которой, в числе про­чего, описывалась его мастерская. К этому времени он уже переехал на Вашингтон-сквер, 63, в большую студию, окна которой выходили на парк напротив Пятой авеню. Студия была богато обставлена, отчасти благодаря Лии Хирсиг, которая наконец решила свои жилищные проблемы, пере­ехав жить к Кроули, а отчасти — ученикам Кроули и членам ОТО, которые, основав небольшие отделения этой органи­зации по всей Америке, присылали Кроули деньги.

Чтобы несколько приукрасить статью, Кроули сказал журналисту, что во время войны тайно работал на британ­ское правительство, был ранен выстрелом в ногу (если . помните, его лёгкая хромота была вызвана флебитом, а никак не огнестрельным ранением) и послан в США со специальной миссией. Когда его просили высказаться о собственном искусстве, Кроули отвечал: «Я не знаю, как вы назвали бы моё искусство. Но пожалуйста, не назы­вайте меня кубистом или футуристом или ещё каким-нибудь странным словом вроде этого. Я полагаю, меня можно назвать подсознательным импрессионистом или кем-то подобным. Моё искусство действительно подсо­знательно и непроизвольно». Он признавался, что нико­гда не обучался искусству, и предполагал, что относится к старым мастерам, поскольку изображает мёртвые души.

Завоевав себе репутацию многообещающего члена нью-йоркского художественного сообщества, Кроули при­нялся искать натурщиков. В искусстве он вёл себя также, как и в жизни, где его привлекали всевозможные странно­сти. Для позирования Кроули нужны были карлики, горбу­ны, татуированные женщины и вообще любые уродцы, каких он мог найти: чем более странной была их форма, тем лучше. Под стать изображаемым объектам были и картины Кроули, грубые, веские, написанные с исполь­зованием преимущественно ярких цветов (зачастую под воздействием наркотиков) и без всякого намёка на какие-либо художнические навыки. Сюжеты его картин часто были магическими или символическими, стилистически же это было наивное, даже примитивное искусство. Это всегда были в высшей степени фантастические полотна, напол­ненные искажёнными лицами и страшными пейзажами. Создавалось впечатление, что Кроули, почувствовав, как ослабевают его литературные способности, нашёл новое место приложения творческой энергии.

Очевидно, что к 1919 году литературные занятия Кроу­ли быстро сходят на нет. Его поэзия, которая была когда-то пусть эксцентричной, но всё же столь многообещаю­щей, стала теперь слабой и подражательной, зачастую создавая впечатление пародии на саму себя, неудачной по форме, а по содержанию — поверхностной и пустой. Его прозаические сочинения были всё ещё хороши, но и на них лежал отпечаток упадка. Что оставалось в Кроу­ли сильным, как прежде, так это его злое чувство юмо­ра. Лётом того же года он разослал приглашения сле­дующего содержания: «1 ИЮЛЯ. ВЕСЁЛЫЙ ПРАЗДНИК. Великий Мастер приглашает представителей прессы, сторонников Запретительного Акта, Проповедников, Поэтов и Полицию принять участие в первом фестива­ле БЕНЗИНОВАЯ ПОПОЙКА. 21:00. 1 июля. Вашингтон-сквер, 63. Любовь — это закон, любовь по желанию».

В духе вечеринок с гашишем, которые начали проводиться в шестидесятых годах, Кроули устроил гулянку с бензи­ном. Чтобы испытать опьянение (или почувствовать воз­действие наркотиков), Кроули советовал делать следую­щее: «Купите обыкновенную канистру бензина, возьмите пипетку, возьмите капсулы, накапайте подвести капель бензина в каждую капсулу, а затем глотайте их, как пилю­ли». Вдобавок ко всему Кроули проводил вечеринки с ангалониумом.

К этому времени Лия Хирсиг уже стала любовницей Кроули и его очередной Алой Женщиной. Она принимала участие в его ритуалах сексуальной магии, для которых была помечена специальным Знаком Зверя, крестом в круге, изображённым у неё на груди. Она получила ма­гическое имя Алостраэль и титул Обезьяны Тота. Дома, в студии Кроули, она нередко расхаживала совершенно обнажённой, не делая никаких попыток прикрыться даже тогда, когда приходили посетители. Как она распоряди­лась судьбой своего сына Ханси, когда переехала жить к Кроули, неизвестно.

Сексуальная жизнь Кроули в середине его жизни до сих пор остаётся загадкой. Несмотря на то что он лишил­ся внешней привлекательности, был женоненавистником,, имел склонность к сексуальным извращениям, встречал­ся с проститутками, вступал в гомосексуальные связи, жил бедно и был неприятен с физической точки зрения (в том числе нередко страдал от венерических заболеваний, яв­лявшихся побочным продуктом его сексуального пове­дения), Кроули по-прежнему окружала толпа женщин. Они жили с ним, потакали ему, предлагали ему себя, зачина­ли от него детей, соглашались на любые виды секса, под­держивали его и давали ему деньги. Однако те женщи­ны, которые находили его привлекательным, относились к определённому типу. Это зачастую были женщины с не­устроенной жизнью, принадлежащие к богемному, артистическому миру, рядом с которым существовал Кроули. Нередко это были женщины, которые искали чего-то боль­шего, чем обычное мирское существование, и были не­равнодушны к Кроули так же, как к священникам, которые казались отличными от других людей. В Кроули и подоб­ных ему людях было что-то, наводящее на мысль о байро­ническом безумии, о чём-то порочном и опасном, и это нравилось женщинам. Иными словами, Кроули и подоб­ные ему люди представляли собой нечто исключительное и захватывающее.

Кроме того, у Кроули была харизма. Он был остро­умен, начитан, образован, мог быть подкупающе ориги­нальным и имел не такую уж плохую репутацию. Возмож­но, он и являлся человеком с сексуальными отклонениями, но когда-то был очень богат, слыл талантливым альпини­стом, пытался покорить Гималаи и много путешествовал по миру в те годы, когда подобные путешествия были ред­костью. Что бы он ни рассказывал о своей жизни, его рас­сказы редко оказывались ложью, хотя он был весьма рас­положен приукрашивать собственную персону и преуве­личивать свои достижения. К тому же Кроули внушал доверие. И наконец, ещё одно обстоятельство, которое привлекало к нему женщин, заключалось в том, что он понимал их. Он знал, чего они хотят и как дать им желаемое, как польстить их тщеславию, как оправдать их надежды, как заставить их испытать восторг. Нечего и говорить о том, что с его обширным любовным опытом он был по­трясающе умелым сексуальным партнёром.

В течение зимы 1918 года, вдохновляемый своей но­вой Алой Женщиной, а также успехами в изобразитель­ном искусстве, Кроули написал много магических тек­стов и начал строить планы издания новых номеров жур­нала «Равноденствие», куда эти тексты могли бы войти. Однако осуществление этих планов застопорилось, и они не вылились ни во что, если не считать одного всё-таки вышедшего номера, который книготорговцы называют «Голубым номером». Он был выпущен издательством Universal Publishing Company of Detroit. В нём был напеча­тан цветной портрет МастераТериона, репродукция с кар­тины Леона Кеннеди. Кроме того, в этот выпуск были вклю­чены «Гимн Пану», который Кроули написал в Москве в 1913 году, и открытое письмо, приглашающее людей стать членами ОТО.

Частично это издательство принадлежало группе ма­сонов, обратившейся к Кроули с просьбой переработать устройство их ложи и переделать ритуалы. С этого, судя по всему, и начались их отношения, однако вскоре Кроу­ли рассорился с издательством из-за публикации «Рав­ноденствия». Во-первых, журнал был напечатан не так хорошо, как Кроули того хотел, а во-вторых, они поспо­рили по поводу затрат на его издание. Вся эта ситуация, как заявлял Кроули, была типичной для Америки и амери­канцев, неспособных освободиться от предвзятых взгля­дов и мнений и отказывающихся признать правду, если она не соответствовала их интересам. Американцы в боль­шинстве своём, как считал Кроули, были карьеристами и невеждами.

Летом 1919 года Кроули снова отправился в поход, который планировал совместить с магическими занятия-. ми. На этот раз его путь лежал в места неподалёку от Мон-таука, на восточную оконечность Лонг-Айленда. Он чув­ствовал себя измождённым и несколько подавленным. Живя в палатке, он обдумал последние пять лет своей жизни. Они были трудными и, если не считать того факта, что он стал Магом, в высшей степени непродуктивными. Ему не удалось покорить Америку наскоком, так что весь этот период, как он теперь думал, оказался подготовкой к чему-то будущему. Теперь, когда с ним была Лия, наста­ло время изменить свою жизнь, собрать все внутренние силы и двинуться вперёд.

После того как поход был окончен, Кроули навестил Сибруков, которые проводили лето в Декатуре, ныне яв­ляющемся пригородом Атланты, штат Джорджия. В мест­ной газете появилась статья о Кроули под заголовком «Поэт-художник, который изучал магию под руководством индусских мудрецов». Затем он отправился в Детройт, после чего вернулся в Нью-Йорк, чтобы уладить какие-то дела, которые, если верить Фрэнку Харрису, заключались в распространении нескольких фальшивых чеков.

Кроули вернулся в Британию перед самым Рожде­ством 1919 года. В страну он въехал без всякого труда. Даже он сам был удивлён той лёгкостью, с которой ему удалось пройти таможенные формальности. Ведь он от­крыто и во весь голос поддерживал Германию во время войны, вращался во вражеских кругах, живя в Нью-Йорке, выступал в поддержку ирландских сепаратистов (что уже само по себе являлось преступлением), привлёк к себе внимание министерств внутренних и иностранных дел, а также был известен как человек, уничтоживший свой пас­порт. Однако по его возвращении ему даже не было за­дано ни одного вопроса.

Этому существует несколько возможных объяснений. Первое состоит в том, что Кроули действительно мог быть тайным агентом Британии в США, однако в этом объяснении слишком много странностей. Если бы это было на самом деле так, это значило бы, что он проявил невероятные интеллектуальные способности, полностью одурачив немцев, которые не легко давали себя обмануть даже известный прогермански настроенный аме­риканский журналист X.-Л. Менкен был убеждён, что Кро­ули действительно сочувствует Германии, а этот человек обладал потрясающей проницательностью. Второе объ­яснение заключается в том, что хотя Кроули моги не быть настоящим шпионом, он всё же передавал какую-то инфор­мацию американским властям, которые, в благодарность за это, могли сгладить его разногласия с британскими официальными лицами: считается, хотя тому и не суще­ствует никаких убедительных доказательств, что Кроули донёс американцам на Теодора Рейсса как на герман­ского агента, которым тот почти наверняка и являлся. И в-третьих, работа миграционных служб могла быть слишком плохо организована.

Однако истинная причина, судя по всему, более обы­денна. Британское правительство попросту не принима­ло Кроули всерьёз. Он был известным оригиналом, не принёс стране практически никакого вреда (а возможно даже, ненароком сделал что-то полезное), он просто не стоил того, чтобы его преследовать. Он был лишь кро­шечной деталью большой картины. Это обстоятельство прояснилось благодаря разговору Джона Симондса с Гаем Гонтом, состоявшемуся уже после смерти Кроули. Оглядываясь на прошлое, Гонт охарактеризовал Кроули как «мелкого предателя», помешанного на саморекламе. Официоз оставил Кроули в покое, позволив ему продол­жать его магическую деятельность.

Что касается самого Кроули, его совесть была чиста. Он сыграл свою роль в политике прошедшей войны и впол­не лояльно относился к собственной стране.

Остаётся сделать одно важное замечание по поводу, шпионских игр Кроули. В его дневнике есть зашифро­ванная запись за 2 февраля 1917 года. Она сделана енохианским письмом и в грубом переводе выглядит так: «США > Германия — успех». На следующий день США разорвали дипломатические отношения с Германией. Вероятно, Кроули употреблял свою волю, чтобы заста­вить Америку вступить в Первую мировую войну, — и до­бился своего.