Комендантский час Пьеса Действующие лица: Первый Второй
жүктеу/скачать 267.5 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Шестая Мужик из телевизора
| Алексей ПРОСЕКИН
Комендантский час Пьеса Действующие лица: Первый Второй Третий Четвертая Пятый Шестая Мужик из телевизора Полумрак подвала, в который ведет лестница, упирающаяся в дверь. В одной из стен – окно, из которого видны два солдатских сапога и больше ничего. Где-то здесь же, на сцене, находится местный сортир. В подвале живут люди. Мы рассказываем о нескольких из них, но на самом деле чувствуется, что их гораздо больше. Первая сцена На сцене Первый. Так, что у нас? (Смотрит на часы). О, девятнадцать десять: пора уже зарядку делать, без физических упражнений тут никак. (Делает различные физические упражнения, спотыкается, куда-то падает, снова встает). Темновато. Оно и понятно, подвал все-таки. Нет, ну, не так, чтобы совсем подвал, цокольное помещение. Хотя и цокольное помещение – не лучшее место, где можно переждать комендантский час. (Говорит, продолжая делать упражнения). Лично я его обычно дома пережидаю. Но на этот раз пошел в магазин за продуктами, и пока выбирал, не заметил, как комендантский час начался. Я – домой. Добежал уже до подъезда, но в самый последний момент черт меня попутал. Не в подъезд заскочил, а в этот подвал. Самое обидное, что моя квартира вот тут, прямо надо мной, находится. Здесь по улице пройти полметра. Расстояние плевое, но – нельзя. Приходится сидеть. Плохо, конечно, еще, что, кроме этих сапог, из нашего окна ничего не видно. Это солдатик тут сторожит нас. Но я не драматизирую. Тем более что у нас здесь есть все удобства (показывает на туалет). В удобстве, правда, имеется видеокамера (говорит громко, в камеру), но, например, мне она совсем не мешает. Да, разрешите представиться: я – Первый. Просто первый, по порядку. Нас тут много: есть и Второй, и Третий, и Четвертый… Тысячи… И каждый ждет. Я просто спокойно сижу, но есть у нас несколько буйных. О, легки на помине. Вторая сцена Первый уходит, появляются Второй и Третий. Второй: Долой! Долой! Третий: Смерть режиму! Даешь отмену комендантского часа! Второй и Третий выносят лестницу, приставляют ее к стене с окошком, оборачивают лица клетчатыми платками-арафатками. Взбираются на лестницу. Второй: Эй, баран! Стреляй в меня! Третий: И в меня, отрыжка режима! Второй: Давай, жандармерия! Наклонись к окошку, я хочу взглянуть в твои глаза! Третий: Подожди, дай-ка. (Третий немного высовывается в окно). Глянь на меня, тупой солдафон! Я тут, осел! (Третий возвращается в исходную позицию). Сапоги солдатика приходят в движение. Третий: Ой… Смотри, он, кажется, зашевелился. Второй: Сапоги готовятся нас растоптать. Третий: У режима сдают нервы! Он готов нанести удар.
Третий: Один раз живем – так уйдем достойно! Второй: Я не сомневался, что ты так скажешь.
Второй: Агонизирующий режим испугался. Третий: Обмочился, как энуретик в темноте. И это только начало. Второй: Эх, как бы я хотел глянуть этому солдатику в глаза. Третий: Боюсь, ничего бы ты там особенного не увидел. Второй: А страх? А ненависть к собственному народу? Третий: Смотрел я их в глаза. Это ведь мое любимое занятие с детства – дразнить солдатиков. У нас рядом с домом воинская часть была, так там склады были, которые охраняли солдатики. Каждый день мы с пацанами взбирались на забор и начинали обзывать очередного охранника. Второй: Красавцы! Третий: Материли последними словами. А солдатик только стоял, уставившись в одну точку, и даже глазом не моргал. Приказ у них такой. Второй: Да уж, приказ. Третий: Только я вот что думаю: а может, этот солдатик ни в чем не виноват? Второй: Как это не виноват, он же идет воевать за деньги против собственного народа. Третий: Какие там деньги, это же срочник. Второй: Тем более, ты же срочник, часть этого народа, так чего не бросишь свой автомат и не перейдешь на нашу сторону? Третий: Твоя правда.
Третий: Сиди-сиди, не открывай глаза. Четвертая: Это то, о чем я подумала? Третий: Может быть. Ты главное сиди. Четвертая не выдерживает, вскакивает, открывает глаза. Четвертая: Цветок! Цветок! Он дарит ей цветок, они обнимаются. Четвертая: Как же я тебя люблю! Где ты это достал? Третий: Просто наслаждайся и не спрашивай. Четвертая: А ну, говори, где достал – все равно ведь узнаю. Третий: Нет-нет. Четвертая: Ну, Третий, ну, любимый, ты ведь мой Третий… Третий. Хорошо. Сегодня, когда мы в очередной раз дразнили охранника, я пролез у него между ног, протянул руку и сорвал этот цветок. Четвертая: Я так и знала! Ты не имел права этого делать! Ты рисковал жизнью! Третий: Начинается… Четвертая: А что начинается? Что я буду делать, если тебя убьют? Третий: Почему ты все время сразу думаешь о худшем? Четвертая: А о чем я еще должна думать? Поклянись, что больше не будешь этого делать. Третий: Ну, я же ради тебя. Четвертая: Вот ради меня и поклянись. Третий: Ладно, больше не буду. Четвертая: А цветочек красивый. Забыла, правда, уже, как такие называются. Наполеончик… нет… надуванчик…. Нееет, одуванчик. Точно, одуванчик. Не помнишь, почему одуванчик? Третий: Да дуть там что-то куда-то надо. Четвертая: Вспомнила! Он сейчас желтенький. Потом созреет, станет седым. На нем появятся крохотные парашютики. Если на них подуть, они разлетятся, а потом на их месте вырастят другие одуванчики. Я посажу этот цветочек в горшок. Мы его вырастим, а когда комендантский час закончится, обдуем его. Семена одуванчика взойдут на свободе. Третий: Я тебя люблю. Четвертая: Кстати, не припомнишь, почему одуванчик называют божьим. Третий: Были там какие-то божьи коровки. А одуванчики… не знаю, нет, это, кажется, из другой оперы. Четвертая: Оперы? Какой еще оперы? Третий: Да так просто говорили. А почему – не помню уже. Ладно, выйдем отсюда – вспомним все. Четвертая и Третий засыпают в обнимку. Пятая сцена. Первый: Не спится что-то, хоть и полдень. Вообще, если честно, пафоса тут много. Вроде как там свобода, здесь подвал. Да не подвал это, - цокольный этаж. А эти: режим, подвал, концлагерь! Ну, в каком, скажите, концлагере дают такую вкусную кашу? Стук ложки по металлической рельсе. Все бегут со своими тарелками к специальной трубе – кашепроводу, из которого валится каша. Каждый накладывает себе в тарелку и отходит. Первый (он с тарелкой каши): Кашепровод, опять же, работает как часы. Слышны крики: Тюремная баланда! Сами жрите такое! Первый (он с аппетитом ест): Ну, какая же это баланда! Ты бы хотя бы спасибо повару сказал. Да и не ешь, если баланда. А каша – гостовская, сваренная по государственным стандартам, а не по техническим условиям, как повадились в последнее время. Качество! Хотя эти нытики всем будут недовольны. Здесь в человеке дело. Я вот, например, Бога за все благодарю: за этот день, за то, что мы все здесь собрались, за каждый миг бытия. Впрочем, о миге бытия лучше всего Пятый скажет. Крики: Пробило! Пробило! Пятого пробило! Первый: Когда Пятому приходят откровения, мы говорим, что его пробило. Три дня он молчал, и сейчас снова заговорит, зачитает новую главу из своей книги. Думаете, он пророк?.. Выходит Пятый. Все рассаживаются, чтобы его слушать. Некоторые сидят с ручками и блокнотами. Пятый: Друзья мои, меня пробило. Второй: Да поняли уже. Третий: Ну, наконец-то, а то я уже заждался. Второй: Посмотрим, что нам приготовил книжник на этот раз. Пятый: В раздел «Душа, тело и бессмертие». Меня сегодня пробило: бессмертным может быть не только душа, но и тело, ее содержащее. Второй: Приехали. Пятый: И если душа бессмертна сама по себе, то для бессмертия тела существует одно условие: надо, чтобы душа, в нем заключенная, верила это в это бессмертие. Шестая: Но как же можно верить в тело? Пятый: Очень просто. Вера души в материю может быть такой же, как вера души в саму себя. Второй: Вот ведь какой неадекват! Пятый: Но как все происходит в обычной жизни? Если душа находится в противоречии с телом, то она воспринимает его, как тюрьму, и постоянно пытается вырваться на волю. Первый: А по-моему, все наоборот, она цепляется за тело. Пятый: Нет-нет. Несвободная душа разрушает тело. Она толкает человека на различные поступки, ведущие к самоуничтожению, заставляет его вести нездоровый образ жизни. Первый: Это не про меня. Пятый: Словом, не чувствуя гармонии, больная душа пытается сбросить с себя больное тело. И обладатель такой души намыливает лыжи в мир иной. Потому что другого пути освобождения из своей тюрьмы тела он не видит. Четвертая: А точно это делает душа, а не дух? Пятый: Дух – совсем другое, он не участвует в этих играх, он лишь поглядывает на них свысока и немного с иронией. Второй: Прямо как ты. Но когда наша коллективная душа разрушит это тело, этот подвал? Пятый: Как ты уже знаешь, меня не интересуют аспекты внешней свободы. Ведь по-настоящему свободный человек может быть свободен везде. Второй: Ты говоришь, как те, кто нас сюда загнал. Пятый: Нет, дорогой, это ты говоришь, как те, кто нас сюда загнал. Они придумали комендантский час и заставили тебя бороться за его отмену, навязав этим свои правила. Второй: Каким же образом? Пятый: Ты идешь к внешней свободе, забывая о настоящей цели - свободе внутренней. Им же того и надо. Второй: Хорошо над тобой режим поработал, если ты действительно так думаешь. А что касается внутренней свободы, то я к ней стремлюсь, но это мое интимное дело. О котором я лишний раз не кричу. Первый: А что такое внутренняя свобода? Пятый: Внутренняя свобода – цветок со многими лепестками, поэтому на данный вопрос имеется множество ответов. И чем сложнее человек, тем больше у него этих лепестков – ответов на этот вопрос. Возьмите одуванчик. Неказистый цветочек, правда? А посчитайте, сколько у него лепестков! Третий (Четвертой): Одуванчик. Прошу заметить. Четвертая: Я тебя люблю! Пятый: Его лепесточки одного цвета со светилом. А потом он седеет – это значит, пора сеять свободу. Самые свободные земные стихии – дети и ветер, обдувают этот цветок. И семена свободы разлетаются по миру. Второй: Господин Пятый, вы бы без лирики, поконкретней: что лично для вас свобода? Пятый: Это состояние здесь и сейчас, когда ты ощущаешь, что тебе хорошо оттого, что ты просто есть у самого себя. Ты не стремишься ни в прошлое, когда ты еще не был в этом подвале, ни в будущее, когда комендантский час закончится. Второй: Благодаря таким, как ты, он никогда не закончится. Пятый: Ты просто радуешься вот именно в этой секунде, и дважды кайфуешь оттого, что знаешь: вот-вот у тебя будет еще одна такая же секунда счастья и покоя. Первый: Надо же, я так и живу. Пятый: Трижды ты радуешься оттого, что знаешь: будет третья секунда, потом четвертая и так до бесконечности. И ты наполняешься энергией свободы и счастья. Я желаю вам всем этого, вместо того чтобы заморачиваться по всякой фигне. Пятый медленно уплывает. Все остальные, кроме Второго и Третьего, растворяются. Шестая сцена. Второй: Я долго наблюдал за ним, тестировал. Нет, думаю, мы не имеем права доверять Пятому в этой ситуации. Третий: А по-моему, он нормальный мужик. Классно о свободе чешет. Второй: Он всех сдаст, а потом скажет, что ему откровение было. Мы не можем рисковать накануне таких глобальных событий. Третий: Но разве он не понимает, что если режим продлит комендантский час, то у него нет другого выхода, как пойти со всеми на эту акцию. Второй: Кто его знает, мутный он какой-то. Третий: Ладно, подождем. Может, все изменится, они ведь знают, чем может обернуться продление комендантского часа. А что касается акции, можешь на меня всегда рассчитывать. Второй: Спасибо. Третий: Не надо спасибо, по большому счету, это я ради себя делаю, ради своей свободы. Второй: Спасибо, что ты делаешь это ради своей свободы. Третий уходит. Второй: Проклятый режим… Появляется Шестая, она на цыпочках подходит ко Второму. Сцена седьмая. Шестая: Второй… Второй: Это ты, Шестая? Шестая: Почему ты грустишь? Второй: Странные у вас вопросы, девушка. Шестая: Вскормленный вне воли орел молодой жаждет свободы? Второй: О, да, иронично, - значит, умно. Шестая начинает гладить Второго, делает соблазняющие пассы. Шестая: А молодой орел не хочет полетать с орлицей? Второй: Сейчас ум орла занят земными заботами. Шестая: Давай решим их вместе и полетаем. Второй: Нет, понимаешь, мы больше не можем жить вот так. Завтра власти сделают очередное заявление, и если комендантский час продлится, то мы просто обязаны будем выступить. Шестая: Прекрасно. Второй: Это будет самая крупная акция протеста со времени объявления комендантского часа, ты понимаешь? Шестая: Супер! Второй: А людей-то у нас нет. У всех только оправдания, почему они ничего не делают. У одного семья, другой во всем разочаровался, третий – старый, больной сердечник. Да, каждый хочет свободы, окончания комендантского часа, счастья и шоколадных конфет. Но что-то сделать для этого… Шестая: Шоколадных конфет? Второй: Ах, да, вскормленная тюремной баландой орлица даже не знает, что это такое. Эх, если бы мы все хотя бы один раз собрались на этом месте, на десять минут. Вышли бы миллионы. И режим сам бы отпал, как кусок глины на солнце. Но у каждого тысячи объяснений, почему у него не нашлось этих десяти минут. Вот и живем… в полном подвале. Шестая: Я выйду завтра с тобой, даже если миллионы человек по привычке не сдвинутся с места. Второй: Правда? Спасибо. Целуются. Второй: Знаешь, вот именно сейчас мне кажется, что, может, плюнуть на все и зажить с тобой простой, мирной жизнью, никуда не стремясь. Шестая: Э, ну, ты загнул. Ты что, орел? Ну-ка, борись, а тебя во всем поддержу. Целуются. Сцена восьмая. Первый: Волнуюсь. Сегодня мужик из ящика скажет свое слово. И тут два варианта: а. комендантский час отменят, б. не отменят. Повторюсь: лично я как человек умеренных взглядов считаю этот подвал… м…м… цокольным помещением, на что нам ясно указывает наличие солдатских сапог на улице. Ведь из подвала мы бы их просто не увидели. Во-вторых, здесь действительно добрая каша. И скажите, гордые свободолюбцы, у кого из вас дома варят такую прекрасную перловку, а? В-третьих, опять-таки повторюсь: видеокамера в сортире мне совсем не мешает. Но домой уже очень хочется. Эх, смотрю я на этот потолок, а с той стороны – моя квартира. Здесь стояла кровать, тут стол, здесь – шкаф. Я первое время на коврике непосредственно под кроватью спал. А через двадцать лет сюда, ближе к стенке, перебрался… Интересно, кто-то из моих еще остался? Тут еще какой-то предмет, он перемещается по квартире, как будто свое место ищет… Сцена девятая. Шестая и Второй. Шестая: Второй, я хочу с тобой поговорить. Там, в третьем отсеке слева, есть яма. Если залезть в нее, а потом пройти метров пять, то можно оказаться на улице. Давай убежим – ты и я. Второй: Тоже мне, открыла велосипед в Америке. Да я про этот ход еще с первого дня пребывания знал. Шестая: А почему не убежал? Второй: Шестая, мы уже столько знакомы, а ты до сих пор меня не знаешь. Ну, скажи, как ты это видишь: я убегу, а тут останутся тысячи, миллионы людей? А что делать таким, как Третий, Четвертая или бедняга Первый, который уже несколько десятилетий смотрит на свою квартиру и не может в нее попасть? Шестая: Действительно, бедняга. Второй: Да даже Пятый, как бы мы к нему не относились. Что мне, оставить их в этом мраке? Может, это покажется немного пафосным, но я все время думаю, что меня послал к ним кто-то свыше, чтобы вести к свободе. Шестая: Так давай все выйдем через этот ход. Второй: Ты что, издеваешься? Шестая: Почему? Второй: Это ведь дезертирство. Нам не нужен побег, нам нужен триумфальный выход отсюда, понимаешь? И я надеюсь, что завтрашняя акция… Шестая: А вдруг они отменят комендантский час? Второй: Не может этого быть. Шестая: Откуда ты знаешь? Второй: Я борюсь с этой властью не первый и, боюсь, не последний день. Знаю, что если бы она могла отменить комендантский час, то давно бы это сделала. Но нет, не при нашем счастье. Да и Пятый заглядывал в будущее. Шестая: Что сказал? Второй: Сказал, что нас ждет долгая, упорная борьба. Шестая: Ясно. Второй: Ты расстроена? Шестая: Немного. Второй: Ладно, все будет хорошо. Только о тайном ходе никому не рассказывай. Шестая: Слушаюсь, мой господин! Десятая сцена. Крики: Объявление, объявление по ящику! Сейчас будет выступать мужик! Все с плакатами «Долой комендантский час!» «Нет кровавому режиму!» собираются вокруг телевизора. В телевизоре сначала звучит бравурная музыка, потом начинает выступать мужик. Уважаемые жильцы цокольного помещения! Совсем скоро в прошлое уйдет еще один исторический отрезок времени. Провожая его, мы вспоминаем радостные и грустные моменты. И надеемся, что следующий исторический отрезок будет удачным для каждого из нас. Конечно, не все из задуманного удалось достичь, но я уверен: путь, выбранный нами, - правильный. И только он приведет нас к успеху! У нас все для этого есть: наша великая история, колоссальные ресурсы, мужество, интеллектуальный потенциал наших людей. Через несколько мгновений наступит новый исторический отрезок. Так пусть все ваши мечты сбудутся! Звучит бравурная музыка. Кстати, чуть не забыл, (музыка прерывается) вы, конечно, будете считать меня не очень хорошим человеком. Но я отдал приказ о продлении комендантского часа на новый неопределенный срок! Желаю вам счастья и поздравляю с наступлением нового исторического отрезка! Бой часов, торжественная музыка. Слышны крики: «Проклятый режим!» Четвертая бросается на ящик: Сволочь! Урод! Тварь! Четвертая пытается сломать его, но ее оттаскивают, скручивают, валят на пол. Третий – Четвертой: «Тихо, тихо!» Четвертая лежит вся в слезах. Второй: Ну, что друзья, сенсации не произошло. Режим продлил комендантский час на неопределенное время. Потому я объявляю о начале самой крупной акции протеста за время всего комендантского часа. И называется она «Бросок к свободе». Прошу меня поддержать. Шестая? Шестая: Я готова! Второй: Третий, Четвертая? Третий: Да. Второй: Спасибо! Пятый, у тебя есть прекрасный шанс объединить стремления к внутренней и внешней свободе. Пятый: Что-то заумное. Но я готов выступить. Я приму участие в акции. Второй: Что ж, друзья, спасибо, мы собрали полный комплект. В полночь выступаем. Третий, Четвертая, вы проведете разведку. Третий: Есть! Второй: Шестая, ты -- в группе прикрытия, Пятый – на шухере. Основная часть операции на мне, Первый – мой главный помощник. Первый: А я своего согласия на участие не давал. Второй: Так тебя и не спрашивали. Первый: Я не буду ничего делать. Второй: Подожди, дорогой друг. Я что-то не понял, ты не хочешь выступить против режима, тебе не дорога свобода? Первый: Прошу, оставьте меня в покое. Я и так свободен, до некоторой степени, но больше мне и не надо. Второй: Простите, но это бунт. В случае отказа Первого принимать участие в акции «Бросок к свободе» я буду вынужден применить к нему самые суровые меры. Первый: А что вы со мной сделаете, что? Откажетесь со мной здороваться, заморите голодом? Или свяжете и поведете с собой на акцию насильно? Второй: Замечательно. Даже придумывать ничего не надо. Все, что ты перечислил, будет применено к тебе. Свяжите предателя. Все остальные надвигаются на Первого. Первый: Стоп-стоп-стоп! Не надо, я пойду по доброй воле. Второй: Ну, вот, все конфликты можно урегулировать мирно. Одиннадцатая сцена Только Первый Первый: Затащили на акцию. Теперь придется стать борцом за свободу. А за какую свободу-то? Я вот вспоминаю последний день на этой свободе. Поехал с утра на работу. Поставил свою машину за три квартала до своего офиса и пошел пешком. Потому что там столько людей, что уже и на бульдозере не проедешь. Долго шел, потому что в пробку попал. Не в пробку из машин, в пробку человеческую. Люди злятся, матерятся, особенно там, где через ряд киосков по одному протискиваться приходится. Все спешат, проклинают власть и тех, кто это все насадил. Особенно за то, что у них пуговицы от трения отрываются, за киоски цепляются. Зато я всегда держу себя в руках: во-первых, хозяев киосков тоже можно понять – каждый выживает как может. Во-вторых, чего грустить об оторванных пуговицах: их все равно уличные мальчишки в офис принесут и продадут по дешевке. Эх, а на свободе сейчас пятница. Впрочем, какая там свобода… Но и здесь…что будет? Крики: Молитва! Молитва! Первый: Ах, да, прежде чем отправиться на акцию, мы будем молиться солнцу свободы, чтобы оно взошло над нашим подвалом. Двенадцатая сцена Первый, Второй, Третий, Четвертая, Пятый, Шестая, взявшись за руки, молятся. В начале каждый говорит шепотом. В конце все хором: Взойди! Взойди! Взойди! Второй: Внимание! Сегодня мы, наконец-то по-настоящему выступим против тирании. Против того, кто с помощью одной только мысли загнал нас в этот подвал. Против того, кто благодаря своему блестящему сознанию вознесся над мелочными проблемами и, не побоявшись стать похожим на Бога, подчинил всех своей безмерной, космической воле. Мы выступаем против… Третий: Второй! Второй: Ах, да! Против этого гада мы сегодня и выступаем. Тринадцатая сцена Перед акцией. Все жители отсека в сборе. Их лица замотаны арафатками, люди общаются жестами, больше всего жестикулирует Второй. Возмущенный народ направляются к туалету. Все, кроме Первого и Второго, остаются на страже. Первый и Второй входят внутрь. Второй становится на унитаз, начинает откручивать видеокамеру, Первый ему помогает. Второй отдает видеокамеру Первому, он держит ее в руках. В это время открывается дверь в подвал, на пороге появляется Мужик из ящика. Мужик из ящика: Всех с добрым утром! Так, так, так. Порча государственного имущества, значит. Все в шоке: операция провалена. Больше всего растерян Первый. Он держит в руках злосчастную видеокамеру и не знает, что с ней делать. Участники акции обескуражены. Мужик из ящика: Что ж, придется вас в этом сортире и замочить. Первый: Пропало все! Третий: Мужик из ящика! Четвертая: Как он сюда попал? Пятый: Свершилось невероятное! Шестая: Я думала, он выше ростом. Второй: Режим пожаловал к нам в гости. Мужик из ящика (подходит к Первому, берет у него из рук видеокамеру): В свое время каждая такая видеокамера баксов пятьсот стоила, а тут кучка дармоедов взяла и вот так просто нанесла непоправимый ущерб родной стране. Третий: Не стране, а режиму. Второй: Послушайте, вы с нами что угодно можно делать, только оскорблять себя мы не дадим. Мужик из ящика: Это ты, Второй? Первый (Второму): Молчите, умоляю вас! Первый снимает с лица арафатку. Мужик из ящика: А что ты будешь делать, если я тебя, такого дармоеда, все же буду оскорблять? Второй: Буду протестовать, пока не добьюсь своего. Мужик из ящика: А, да, да, да. Крупнейшая акция протеста со времени объявления комендантского часа – сломали видеокамеру в сортире. Нет, дорогой друг, все участники акции будут осуждены за мелкое хулиганство. Второй: Почему мелкое хулиганство? Это мощная политическая акция против кровавого режима! Первый (Второму): Замолчите! Мужик из ящика: На то он и кровавый режим, чтобы самому определять его противникам статью. А уголовной она не будет, потому что эта видеокамера давно не работает. Второй: Ха-ха! У вас давно ничего не работает. Мужик из ящика: Да зачем нам это старье. Мы вообще-то модернизацию провели, и тут таких устройств понаставили, что наблюдаем за вами день и ночь без нее. Второй: А что ж к нам пожаловали, соскучились? Пересажали всех и соскучились по живым людям. Первый (Второму): Не надо!!! Мужик из ящика: Да пусть говорит. Я отвечу. И в целом Второй в чем-то прав. Захотелось мне непосредственного общения. Я ведь наблюдаю за вами, как за рыбками в аквариуме. Смотрю, кто куда плавает, как общаетесь тут, о стекло бьетесь, корм иногда подбрасываю, гостовский. Первый: Спасибо! Очень вкусно! Мужик: Я вот тут сегодня гулял по городу, а потом решил к вам заглянуть. Сбежал от своих охранников. И все потому, что хотел с некоторыми из вас по душам пообщаться. В частности, с вами, Первый. Первый: А я тут причем? Меня в эту акцию втянули насильно. Я вообще, можно сказать, проходил мимо. Второй: Отстаньте от человека, он действительно ни в чем не виноват. Мужик: Всех прошу оставаться на своих местах, а вы, Первый, пойдемте, со мной. Первый: Куда? Мужик: Из туалета. Здесь как-то не фен-шуй беседовать. Мужик выходит, Первый вслед за ним. Первый: Теперь они подумают, что я стукач. И убьют меня! Мужик (всем, кто в туалете): Он – не стукач. Первый: Ну, теперь мне точно конец. Второй: Не бойтесь. Сегодня я буду адвокатом Первого. Второй выходит из туалета за Мужиком и Первым. жүктеу/скачать 267.5 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|