ГЛАВА ШЕСТАЯ
Всего превыше: верен будь себе.
Тогда, как утро следует за ночью,
Не будешь вероломным ты ни с кем.
В. Шекспир. «Гамлет»
(пер. Б. Пастернака)
Мы с Дэнни, как обычно, готовились к Рождеству. Его родственники узнали, что он гей, и сразу же приняли меня, как родного. Мы всегда отмечали Рождество все вместе. В сочельник мы все садились в мой старый, подержанный зеленый «Рейнджровер» (к нам присоединялись двое его братьев, которые тоже жили на Манхэттене) и отправлялись в Квинс, к его родителям. Там мы и проводили праздничную ночь. Родители Дэнни всегда украшали свой дом в традиционном американском стиле — всего было очень много. Мне у них очень нравилось. Я никогда не делал никаких замечаний. Меня радовало то, что я могу почувствовать себя членом семьи.
Каждый год я привозил бабушке Элси мясной пирог. Я готовил его сам, и всем он очень нравился. В Рождество я улетал в Мичиган и проводил праздник с семьей. Хотя родные Дэнни были настоящими ньюйоркцами, а мои родители происходили со Среднего Запада, они были очень похожи. Разница заключалась лишь в том, что родители Дэнни смирились с его сексуальной ориентацией, а мои о ней и не знали. О том, что я гей, знали лишь Марти, Мелани и Мадонна.
В Рождество 1987 года отец решил поговорить со мной серьезно. Он попросил сходить с ним в гараж и помочь поменять масло в его старом «Форде-150». Обычное дело для детройтского мальчишки.
Мы остались наедине.
Я залез под машину, чтобы слить масло. Отец помолчал, а потом спросил:
— Ты гомосексуалист?
Я уронил ключ и стукнулся головой о бампер.
— Что?
Повисла пауза.
— У тебя нет подружки. Ты никогда не говоришь о девушках... Я хочу знать, ты что... гей?
Я задумался. Мне было двадцать семь лет, и у меня были давние и теплые отношения с мужчиной. Неужели так страшно признать правду?
Но перед моими глазами снова вставал разъяренный Марти. Я сжал зубы и постарался забыть о нем.
— Да, — ответил я. — Я гей.
Я затаил дыхание, думая, что мой отец, консервативный католик, взорвется от ярости.
Но, к моему глубокому облегчению, он рассмеялся.
— Я давно должен был догадаться, но только сейчас об
этом подумал.
Доброжелательная реакция отца меня удивила и показалась довольно странной. Но я был рад, что мне больше не нужно скрываться.
Мы вернулись к работе.
Я полагал, что теперь все будет в порядке. Отец знает о моей гомосексуальности и принимает меня таким, каков я есть.
Я вернулся в Нью-Йорк. Прошел месяц. А потом от отца пришло письмо, в котором он писал: «Кристофер, после нашего разговора я долго думал. Не думаю, что ты прав. Полагаю, ты должен обратиться к психиатру, который поможет тебе решить эту проблему. Я готов оплатить все расходы».
Я был шокирован. Я был готов к негативной реакции отца сразу после того, как рассказал ему о том, что я гей. Но не теперь, не через месяц после нашего разговора! Тогда он пытался казаться толерантным либералом, но теперь проявились его истинные чувства. Я был глубоко разочарован. Я впервые понял его отношение к гомосексуальности. Меня глубоко оскорбило то, что он считает меня и Дэнни душевнобольными людьми. Моя любовь к Дэнни казалась ему всего лишь симптомом нашего общего психического заболевания.
Я написал ответ: «Дорогой отец, а не пошел бы ты... Я не психически больной. Я не собираюсь «обращаться за помощью», чтобы излечить то, чего не существует. Я самый нормальный из всех твоих детей. Только мне удалось сохранить личные отношения дольше двух лет. Ты никогда не видел меня голым в «Плейбое», и у меня нет внебрачных детей. Если ты хочешь читать мне проповеди, то посмотри сначала на остальных своих детей. Пока ты не примиришься с моим выбором, можешь мне больше не звонить и не писать. Прощай. Наши отношения закончены».
Отчасти я понимал точку зрения отца, но не мог принять ее. Мне было больно из-за того, что кто-то считал извращенными наши отношения с Дэнни. И я выбрал своего партнера, а не отца.
Мы с отцом не разговаривали целый год. Я был удивлен и тронут тем, что мне несколько раз звонила Джоан. Она сказала, что знает о том, что произошло между мной и отцом. Она на моей стороне, но я должен попытаться понять отца, то есть католическую точку зрения. Я слушал, но не воспринимал.
Через год, к моему глубокому удивлению, мне позвонил отец.
— Я не хотел, чтобы между нами все осталось так, — сказал он. — Ты нам нужен. Я могу принять тебя таким, каков ты есть. Я люблю тебя.
Я был невероятно тронут и рад тому, что отец понял меня. Я сказал, что тоже люблю его, извинился за то письмо. Потом отец пригласил нас с Дэнни приехать к ним на уик-энд.
Мы с Дэнни вылетели в Мичиган. Приближалось лето, и погода стояла чудесная. Все было в цвету. Я с радостью увидел шесть больших тополей возле нашего дома. Родители вышли поздороваться. К моему разочарованию, оказалось, что они пригласили только нас.
Все то время, что мы провели в родительском доме, отец был чрезвычайно предупредителен, шутил и вел себя точно так же, как с приятелями моих сестер. Он старался изо всех сил.
— Папа, — сказал я, — ты меня смущаешь.
Да, он старался изо всех сил. Я был глубоко тронут, что он любит меня настолько, что готов забыть о своих впитанных с молоком матери убеждениях и предубеждениях. Ему пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы продемонстрировать полное приятие меня и моей сексуальной ориентации. Ведь если бы я приехал на этот уик-энд с девушкой, он ни за что не разрешил бы нам спать в одной комнате. Ведь впоследствии он не обратит никакого внимания на особое положение Мадонны в мире и нашей семье и категорически запретит ей спать в одной комнате с Карлосом Леоном, потому что они не будут женаты.
Но со мной он сумел преодолеть все психологические барьеры. Отец даже велел Джоан приготовить нам с Дэнни спальню рядом со своей. Я знал, что стены в нашем доме сделаны буквально из картона. Родители слышали каждое наше движение. Я предложил Дэнни заняться сексом, но мы не смогли — нас просто душил смех. Вместо этого мы просто прыгали на постели, изо всех сил стараясь произвести как можно больше шума. Несмотря на наши шалости, уик-энд прошел великолепно. После этого мы стали постоянно общаться с отцом, и вопрос моей гомосексуальности больше не вставал.
Чуть позже мы с Дэнни получили от Мелани приглашение на свадьбу. Я знал, что там будут все наши родственники. Мы согласились. Через неделю мне позвонил отец и спросил, собираюсь ли я взять с собой Дэнни. Я ответил, что это даже не подлежит обсуждению. Отец сказал, что лучше бы я этого не делал, потому что наши дальние родственники не знают о моей ориентации.
— Папа, — сказал я, — ты знаешь, что я приеду с Дэнни. Мелани пригласила нас обоих.
Я понял, что отцу нужно больше времени, чтобы окончательно смириться. На свадьбе я представил Дэнни как своего друга. Отец с нами не разговаривал. Впрочем, мы не целовались на глазах у всех и не держались за руки. Я все понял. Просто нужно было дать отцу больше времени.
Наступил 1988 год. Шон снимался в тяжелом, серьезном фильме «Жертвы войны» («Список потерь», Casualties of War). Он практически забыл о Мадонне, о ее жизни, ее искусстве и, конечно же, о ее друзьях. Его совершенно не удивили ее отношения с лесбиянкой, комической актрисой Сандрой Бернхард. Когда я видел Сандру и Мадонну вместе, Сандра всегда казалась очарованной своей спутницей. Она ей почти что поклонялась, тогда как, по моей оценке, Мадонна просто играла с ней. Они с Сандрой появлялись в разных клубах, иногда в сопровождении Дженнифер Грей, которая только что рассталась с Мэттью Бродериком. Втроем они отмечали день рождения Сандры в клубе «The World». Мадонна и Сандра с удовольствием позировали фотографам. Отлично понимая, что папарацци не дремлют, Сандра положила голову на плечо Мадонны, а Мадонна ласкала ее волосы.
1 июля 1988 года Мадонна совершенно неожиданно появилась в телевизионном шоу Дэвида Леттермана. Была приглашена и Сандра. Причина крылась, конечно же, в саморекламе. Только что была выпущена видеозапись «Ciao Italia: Live from Italy».
Спустя несколько недель после беседы с Леттерманом продажи этой записи резко возросли, она заняла первое место. Мадонна всегда была мастером саморекламы — в этом ей не откажешь. По предварительной договоренности с продюсерами Мадонна появилась примерно на середине интервью Дейва с Сандрой. Она появилась на площадке и сразу же заявила:
— Давайте поговорим о нас с Сандрой.
Леттерман спросил, как они с Сандрой проводят свободное время и нельзя ли ему к ним присоединиться.
— Если вам хочется сексуального разнообразия, пожалуйста, — парировала Мадонна.
Уверен, что она казалась себе остроумной.
Дальше было еще хуже.
Сандра сказала Леттерману, что они с Мадонной любят бывать в «Cubby Hole». Этот бар для лесбиянок пользовался в городе ужасной репутацией.
— Думаю, настало время все прояснить, — сказала Мадонна. — Ей и дела нет до меня... Она любит Шона. Она использует меня, чтобы заполучить Шона.
Если не считать этого чудовищного заявления, Мадонна изо всех сил старалась создать у слушателей впечатление, что между ней и Сандрой существуют гомосексуальные отношения. Я думаю, что это неправда. Я чувствовал, что Мадонна пиарит себя.
В июне 1989 году они с Сандрой даже выступили вместе, исполнив песню Сонни и Шер «I Got You Babe» на благотворительном концерте ради спасения тропических лесов. Я был на этом концерте. Их выступление не показалось мне забавным, хотя они явно на это рассчитывали.
В конце 1988 года Мадонна подписала двухлетний контракт со студией «Коламбиа Пикчерз». Ее включили в мировую Книгу рекордов Гиннесса — ее альбом «True Blue» был издан тиражом 11 миллионов экземпляров и занял первое место в двадцати восьми странах мира.
К этому времени Мадонна большую часть времени проводила на Манхэттене, в своей квартире возле Центрального парка. Сначала я был ужасно разочарован тем, что она купила эту квартиру. Мне страшно не нравился сам дом — кирпичное здание 1915 года, построенное в стиле «искусств и ремесел».
Мадонна с Шоном пытались переехать в Сан-Ремо и Дакоту, но безуспешно. А в Нью-Йорке ей понравилось именно это место. Кроме того, она всегда хотела жить возле парка. Квартира с видом на парк находилась на шестом этаже. Хотя со временем деревья стали выше и полностью закрыли прекрасный вид,
Мадонну это не волновало. Она всегда предпочитала Нью-Йорк Лос-Анджелесу. До переезда в Лондон эта квартира была ее любимой.
Поскольку сама она была занята разводом с Шоном (о чем мы в семейных традициях никогда не говорили), Мадонна попросила меня заняться дизайном нью-йоркской квартиры, чтобы она могла жить там постоянно. Мадонна уже убедилась в моих талантах и полностью мне доверяла. Она выдала мне кредитную карту с моим именем, разрешила пользоваться своим счетом и даже не определила бюджет.
Я занялся покупкой мебели — купил пару простых диванов, несколько кресел в разных стилях, стол и стулья для столовой. В то время я еще не понимал, что становлюсь дизайнером интерьеров. Сестра снова определила мою судьбу.
Для начала я оформил вход в квартиру в приглушенных серых тонах. На стене над позолоченным русским креслом конца XIX века я повесил сделанный в 30-е годы отпечаток фотографии французского фотографа Лауры Альбен-Гийо «Обнаженная».
Первую приобретенную мной для Мадонны картину, «Двух велосипедисток» Фернана Леже, я повесил над камином. Моя сестра любит камины. В ее спальне, напротив театральной постели из кленового капа с медной отделкой, тоже есть камин.
А под потолком висит овальный медный светильник, который я смастерил специально для нее.
Я спроектировал также сводчатый холл, где повесил несколько фотографий с изображением обнаженных, в том числе «Обнаженную 1929» Джорджа Платта Лайнса и ряд снимков Андре Кертеша. Я придумал для Мадонны палисандровый стол и кухню из нержавейки. На кухне я установил микроволновку, в которой она любила готовить попкорн. Кроме попкорна, она умела готовить воздушный рис, на этом ее кулинарные таланты исчерпывались. Когда Мадонна устраивала вечеринки, то готовил или я, или приглашенный повар. В последние годы она стала отдавать предпочтение французскому специалисту по макробиотике. В такие вечера комнаты освещались любимыми свечами Мадонны Diptyque с ароматом гардении.
Когда я проектировал кухню, Мадонна попросила меня сделать для нее уголок, напоминающий стойку кафетерия в стиле 50-х годов. Здесь она могла спокойно общаться с близкими.
В январе 1989 года мне позвонила Лиз и попросила прилететь в Лос-Анджелес. За день до этого между Мадонной и Шоном произошла серьезная ссора, и я был нужен сестре. Я перезвонил Мадонне и спросил, как она себя чувствует. Она ответила, что все в порядке, но по ее голосу я понял, что что-то не так. Не вдаваясь в детали, она сказала, что Шон снова поднял на нее руку.
— Хочешь, я его убью? — предложил я. — Я могу.
Мадонна слабо рассмеялась, сказала, что сейчас находится в
квартире своего менеджера Фредди на Беверли-Хиллс и чувствует себя в относительной безопасности.
— Ты не собираешься возвращаться домой? — спросил я.
Она ответила, что нет, потому что не хочет видеть Шона.
Ей нужно было срочно найти новый дом. Мадонна спросила, не могу ли я ей помочь, и я с радостью согласился.
На следующий день я прилетел в Лос-Анджелес и поселился в отеле «Бель Эйдж». Мадонна прислала за мной свой черный «Мерседес 560SL» 1988 года. Она всегда любила этот кабриолет, но поскольку всегда ревностно следила за кожей лица, то за все десять лет так ни разу и не открыла верх.
При встрече я заметил, что она выглядит бледной и болезненной. Уверен, что она не спала несколько дней. Мадонна казалась подавленной, но, когда я спросил ее, готова ли она поговорить, сестра расправила плечи и сказала, что все в порядке.
— Давай сосредоточимся на доме, — сказала она.
За несколько дней я пересмотрел больше двадцати пяти домов. Последний был на Ориол-Вей. Хотя это была самая окраина Голливуд-Хиллс, дом обладал атмосферой пентхауса на Манхэттене. Я почувствовал, что сестре это подойдет. Переехать можно было немедленно, нужно было только заняться обстановкой.
Я все рассказал Мадонне, показал ей дом. Она сразу же подписала необходимые бумаги, и я занялся интерьером нового дома.
Мадонна полностью доверяла моему вкусу. Она сказала, что я могу покупать все, что мне захочется, не думая о деньгах. И я отправился в центр дизайна, уверенный в том, что они никогда еще ничего не продавали немедленно. Однако стоило сказать, что я покупаю мебель для Мадонны, как они сразу же согласились забыть о своих правилах и продали мне все необходимое.
Потом я отправился на Мелроуз-Плейс за антиквариатом. Я выбирал итальянские вещи. Особенно хороши были кресла XVIII века и пара канделябров. А после этого дошла очередь и до постельного белья, полотенец, посуды, мыла, ножа для чистки картошки — словом, до всего остального. Через две недели Мадонна въехала в новый дом. Ей понравилось все, что я сумел сделать для нее за такое короткое время.
25 января 1989 года Мадонна подписала контракт на двухминутную рекламу «Пепси». За это она получила пять миллионов долларов, и, кроме того, компания стала спонсором ее нового турне. В рекламе появилась не только сама Мадонна, но еще и ее новый сингл «Like a Prayer». Сделка была отличной. Лучшую рекламу для новой песни было трудно и желать. Раньше аналогичный контракт с «Пепси» заключил Майкл Джексон, так что, думаю, Фредди сыграл в этом не последнюю роль.
22 февраля 1989 года во время телевизионной трансляции церемонии вручения премий «Грэмми» «Пепси» предприняла беспрецедентный шаг — была запущена телевизионная реклама рекламного ролика. 2 марта около 250 миллионов человек во всем мире с нетерпением ждали появления Мадонны в этом ролике. Думаю, что руководство компании было довольно. Потраченные деньги себя окупили.
Очень скоро клип Мадонны «Like a Prayer» обошел весь мир. Мадонна танцевала в окружении пылающих крестов, изображала стигматы, плакала кровью и целовалась с черным святым. То, что произошло дальше, меня не удивило.
5 апреля 1989 года «Пепси» объявила, что снимает ролик с участием Мадонны. Песне «Like a Prayer» стали угрожать бойкотом из-за использования религиозной символики.
Я приехал на Ориол-Вей, и она показала мне клип.
Представляешь? — сказала она. — Они запретили мой клип! Ну, — я постарался говорить как можно более деликатно, — ты использовала горящие кресты, изображала стигматы и целовалась с черным святым. Ты не думала, что из-за этого могут быть проблемы? Но почему?
Она действительно не понимала, что ее клип может шокировать. Она не хотела никого шокировать. Снятие рекламного ролика ее не волновало — в конце концов, «Пепси» уже выплатила ей пять миллионов долларов. Их возмущение ее искренне удивило.
Вскоре я снова приехал к Мадонне. Когда я ее увидел, то даже отступил на шаг от изумления. У нее были чудовищно распухшие губы.
Что с тобой случилось? — спросил я. Я просто повредила губы.
Я недоуменно спросил, как же это произошло.
— Не знаю, — пожала плечами сестра. — Наверное, у меня аллергия.
Конечно же, она врала, но я об этом не догадался. Я еще не слышал о коллагене. Если бы я знал, то сразу бы понял причину. Мадонна захотела иметь полные, чувственные губы, потому что только что познакомилась с одним из самых соблазнительных мужчин в мире — с Уорреном Битти.
Мадонна была преисполнена решимости заполучить роль певички Махоуни в «Дике Трейси». Продюсером и режиссером нового фильма, основанного на классических комиксах, был Уоррен Битти. Мадонна хотела сыграть роль роковой женщины, пытающейся увести Дика от его верной подружки Тесс Трухарт. Эта роль ей идеально подходила, и она это отлично понимала.
Первоначально на роль пригласили Шон Янг, но она отклонила предложение, заявив, что Уоррен ее сексуально домогался. Битти не испугался и стал подумывать о Ким Бейсинджер или Кэтлин Тернер. И тут свою шляпу на ринг бросила Мадонна. Впрочем, на Уоррена это не произвело впечатления. Он распространил слух о том, что теперь хочет пригласить в свой фильм Мишель Пфайфер. Мадонна предложила сыграть роль Махоуни по профсоюзной ставке, всего за 21 360 долларов плюс процент со сборов.
Уоррен все еще медлил. Затем они с Мадонной встретились в «Айви» за ужином, и сделка была заключена, — я полагаю, что Уоррен к этому и стремился. По словам режиссера фильма «В отчаянии ищу Сьюзен» Сьюзен Сайделман, Уоррен Битти еще в 1984 году захотел познакомиться с отснятым материалом и был явно заинтригован Мадонной. Мадонна тоже всегда имела виды на Уоррена. Я вспоминаю наше детство в Мичигане. Когда мы были подростками, над моей кроватью висели географические карты, у Мадонны же красовался постер с изображением Уоррена Битти. Когда в 1981 году вышел его исторический фильм «Красные», посвященный судьбе автора книги «Десять дней, которые потрясли мир» Джона Рида, Мадонна даже заставила меня пойти вместе с ней в кинотеатр.
Впервые они встретились в 1985 году, когда Шон представил Мадонну Уоррену на вечеринке.
Мадонна сообщила мне, что получила роль Махоуни и что встречается с Уорреном. Меня это не удивило, поскольку Битти был печально известен романами со своими партнершами, среди которых были Джули Кристи, Диана Китон и Натали Вуд. Мадонна была заинтригована призраками прошлого. Ей льстило то, что она идет по стопам Бриджит Бардо, Вивьен Ли, Джоан Коллинз, Карли Саймон, Барбры Стрейзанд, Сьюзен Страсберг, Бритт Экланд и других легендарных и не столь легендарных красоток, которые любили Уоррена и которых любил он. Это казалось ей невероятно эротичным.
К этому времени Мадонна уже была всемирно известной звездой, куда более знаменитой, чем сам Уоррен. Она была абсолютно уверена в своем статусе, но ей было любопытно, каково это — завоевать такого человека. В конце концов, моя сестра всегда оставалась самой собой. Она точно знала, что статус подружки Уоррена Битти пойдет на пользу ее мифу, упрочит ее положение в Голливуде, а кроме того, окажет благотворное влияние на окончательный вариант фильма.
Уоррену Битти было уже пятьдесят два года. Роман с самой знаменитой женщиной вселенной, более чем на двадцать лет его моложе, мог пойти на пользу его карьере.
Впрочем, Мадонна не собиралась ради романа с плейбоем Уорреном Битти жертвовать самым главным для себя — собственной карьерой. Съемки «Дика Трейси» начались 28 февраля 1989 года. Примерно в то же время она выпустила клип «Express Yourself». Бюджет клипа составил пять миллионов долларов. Это был самый дорогой клип в истории. После этого она полностью сосредоточилась на участии в благотворительном концерте в пользу Фонда по борьбе со СПИДом.
В разгар своего романа с Уорреном Мадонна сообщила мне, что он хочет со мной познакомиться. Я был польщен таким вниманием. Мне очень хотелось увидеть знаменитого актера. Я принял его приглашение на ужин в его доме на Малхолланд-Драйв, откуда открывался прекрасный вид на долину Сан-Фернандо. Я приехал по нижней дороге. Охранника у ворот не было. Я позвонил. Помощник Уоррена открыл дверь и провел меня в просторный зал между столовой и застекленной верандой. Над головой я видел небо.
Длинный стол, накрытый на двадцать человек, был застелен простой скатертью, без всяких украшений. Фарфор тоже был самым обыкновенным. Я бы не назвал этот дом уютным. В доме не было комнатных растений, картин, фотографий. Все было просто и сурово. Звучала песня Синатры — большого любителя страстных женщин и сексуальных подвигов. Ничто не напоминало о том, что это дом легендарного любовника, завоевавшего сердца самых желанных женщин мира, в том числе и сердце моей сестры. Безликий дом Уоррена не давал ключа к секрету его обаяния и способности очаровать любого, кто окажется на его пути.
Я пожал ему руку и буквально через несколько секунд почувствовал на себе всю силу его потрясающей харизмы.
У него была большая ладонь. Он медленно вложил свою ладонь в мою. Последовало легко пожатие. Он удерживал мою руку на долю секунды дольше, чем следовало. Обычное рукопожатие превратилось в нечто сексуальное.
Уоррен посмотрел мне прямо в глаза и поздоровался. Я поздоровался с ним.
— Кристофер, — сказал он своим глубоким, поставленным актерским голосом. — Могу я вас кое о чем спросить?
Я кивнул, полностью очарованный этим человеком.
— Каково это — быть геем? — спросил он так, словно полжизни мечтал встретить меня и задать мне этот вопрос. — Как вы думаете, у вас был выбор или вы родились геем?
Уоррен подвел меня к дивану. Мы сели рядом. Через минуту я уже рассказывал ему всю историю моей сексуальности.
— Это трудно для вас — быть геем? — продолжал рас спрашивать меня Уоррен, глядя мне прямо в глаза.
К этому времени уже приехали Деби Мазур, Дженнифер Грей и несколько танцовщиков из шоу. Все они стояли рядом, но Уоррен сумел сделать так, что я почувствовал себя с ним наедине.
Я был полностью покорен. Меня затянуло в омут этой харизматичной личности. Я не мог противиться его нечеловеческому обаянию, хотя был знаком с ним всего десять минут.
Впрочем, это впечатление моментально ослабело, когда во время нашей второй встречи он снова задал мне те же самые вопросы о моей сексуальной ориентации. И в третий. И в четвертый раз. У меня сложилось впечатление, что Уоррен либо страстно интересуется гомосексуализмом, либо, задавая так много вопросов на эту тему, пытается помочь мне расслабиться. Возможно, он пытался очаровать меня еще и потому, что хотел привлечь на свою сторону будущего зятя.
Но вернемся к нашей первой встрече. За ужином велись обычные светские разговоры. Уоррен пил мало. Его повар подавал нам блюда самой обычной калифорнийской кухни. Мадонна в черной короткой юбке и черном топике сидела рядом с Уорреном. Она совершенно не кокетничала и не липла к нему.
— Уо-о-орен Бэтти, — лениво протянула она примерно в середине ужина. — Мне скучно.
Конечно, ей было скучно. Уоррен обсуждал шансы своего друга, сенатора Гэри Харта, на президентских выборах, а моей сестре всегда становилось скучно, когда разговор шел не о ней, не о ее следующем турне или альбоме.
Однако Уоррен не обиделся. Он спокойно улыбнулся. Уверен, что Мадонна его развлекала, но их отношения более напоминали отношения отца и дочери, чем страстный роман. Во время ужина они даже не прикоснулись друг к другу. И впоследствии я никогда не видел, чтобы Уоррен и Мадонна целовались, ласкали друг друга или хотя бы держались за руки.
Подали шоколадный мусс. Моя сестра отодвинула тарелку, встала и объявила:
— Я ухожу.
И она вышла из столовой.
Я снова вернулся в свое детство. Мне девять лет, ей одиннадцать. Мы играем в «Монополию». Я сумел купить Парк-Плейс, но, поскольку я еще не осознаю систему ценностей своего маленького мира, я отказываюсь продать улицу ей. Я выигрываю, и это меня радует.
— Я ухожу, — объявляет сестра, бросает фишки на стол и уходит из комнаты. Ей всегда доставался цилиндр, а мне — утюг.
Игра заканчивается.
Прошло столько лет, а ничего не изменилось. Впрочем, на Уоррена это не производит впечатления.
Он не пытается контролировать Мадонну. И она слишком умна, чтобы контролировать его. Она очень хорошо понимает, что бесчисленное множество женщин уже делало такие попытки и не преуспело в этом. Она не собирается совершать ту же ошибку.
Но какова бы ни была ее политика, успеха она добилась, причем весьма значительного. Как-то утром, когда мы пили кофе на кухне, Мадонна сообщила мне, что Уоррен сделал ей предложение.
Я отставил чашку в сторону. Это известие меня поразило.
— Как ты думаешь, Кристофер, мне следует его принять?
А ты его любишь? Думаю, да. А что думаешь ты?
Я медлил. К Шону она относилась с гораздо большей страстью. В будущем намного больше страсти будет в ее отношении к Джону Эносу и Карлосу Леону, отцу ее дочери.
И я сказал, что Уоррен мне нравится, что из него выйдет отличный отец. Но о многом я промолчал, потому что, несмотря на его потрясающее обаяние, политические связи и огромное влияние в Голливуде, я чувствовал, что моя сестра не влюблена в него по-настоящему. Он ей нравился, она им восхищалась, им было весело вместе, но в этом уравнении не было места любви.
В конце концов она перестала говорить о браке, и веселье продолжалось.
Мы втроем отправились на концерт в Лос-Анджелес. Уоррен отвез нас туда и обратно на своем золотистом «Мерседесе 560 SEL». Я был в восторге. Тогда я поклялся, что когда-нибудь куплю себе такую же машину, только черную, и сделал это.
Сидя в машине после концерта, Уоррен спросил:
— Почему женщины с исключительно сильными голосами всегда сумасшедшие?
Интересный вопрос! И весьма двусмысленный комплимент моей сестре.
Меня очень интересовали отношения Уоррена с его сестрой, актрисой Ширли Маклейн, которая была на три года его старше, но он никогда об этом не говорил. Когда я все же спросил его, встречаются ли они, повисла тяжелая пауза.
— Мы живем в разных мирах, — наконец ответил он.
Тем летом мы с Дэнни, как всегда, сняли небольшой домик на Файр-Айленде — коттедж 50-х годов с тремя спальнями, Файр-Айленд имеет 26 миль в длину и четверть мили в ширину. Этот остров находится у южного побережья Лонг-Айленда. Он весь покрыт маленькими, отдельными домиками. Чем дальше забираешься от Нью-Йорка на восток, тем более гомосексуальным становится общество — в Черри-Гроув и Пайнс живут одни только геи.
Машины на острове запрещены, поэтому всем приходится пользоваться небольшими фургонами для перевозки багажа и доставки продуктов по узким дорожкам. Файр-Айленд — чудесное место, единственное в мире, где я как гей чувствовал себя совершенно свободно. Я пригласил Уоррена и Мадонну на обед, и, к моему удивлению, они согласились. Я объяснил, что они могут доехать до Сэйвилла, а оттуда на пароме добраться до Пайнс или полететь на гидроплане с Восточной 23-й улицы на Манхэттене. Они предпочли лететь.
Я встречал их у причала. Они вышли из гидроплана, зеленые от морской болезни.
— Никогда в жизни мы не сделаем ничего подобного, — сказали оба, — почему ты нас не предупредил.
В гидроплане было мало места, и он летел так низко, что всю дорогу от Манхэттена до Пайнс их ужасно трясло.
Когда они пришли в себя, мы пообедали, а потом пошли купаться.
День близился к вечеру. Остров буквально кишел людьми.
Известие о том, что в город приехали Уоррен и Мадонна, разнесся по острову со скоростью лесного пожара. Они были самыми знаменитыми людьми, посетившими Файр-Айленд за последние пятьдесят лет. После этого мой статус на острове значительно возрос.
Вечером я проводил Уоррена и Мадонну к парому, на котором они уплыли в Сэйвилл, а оттуда добрались до Манхэттена с полным комфортом. Мы с Дэнни вернулись домой, довольные тем, что все вокруг знают, что Мадонна и Уоррен Битти приезжали к нам обедать.
Мадонна так заботилась об Уоррене, что захотела купить ему подарок на день рождения. Она показала мне картину 30-х годов в стиле Лемпики. На ней был изображен человек, сидящий в кабине самолета. Картина называлась «Авиатор». Мадонна спросила меня, понравится ли картина Уоррену. Я знал, что Уоррен увлечен историей Говарда Хьюза, и сказал сестре об этом. Она купила картину. Уоррен повесил ее в доме, и она стала его единственным произведением искусства.
Во время съемок «Дика Трейси» я навестил Мадонну на площадке. Она снималась в первой сцене. Действие происходило в гримерке Махоуни. Она впервые встречает Дика и спрашивает, не собирается ли он ее арестовать. Мадонна выглядела прекрасно. На ней был черный длинный халат, создававший иллюзию, что под ним ничего нет, кроме маленьких черных трусиков. Грим был безукоризнен: сияющая кожа, ярко-красные губы, платиновые локоны.
Пока мы разговаривали, парикмахер заканчивал укладку. Я спросил у Мадонны, как ей работается.
— Тяжело. Нервы на пределе, честное слово. Я чувствую себя, как ребенок в манеже.
Я выразил свое сочувствие.
— Я играю плохую девчонку.
Я попытался изобразить удивление.
Ну и каково это, работать с Уорреном? Поразительно! Он такой терпеливый и много мне помогает. Совсем не то, что работать с Шоном.
После ужина мы с Мадонной и Уорреном частенько отправлялись по клубам. Мадонна всегда стремилась побывать чуть ли не во всех клубах — особенно в черных, где зарождаются все танцевальные тенденции. Это помогало ей всегда идти в ногу со временем.
Так она открыла для себя вогинг. Поддерживая контакт с клубным миром и отслеживая новые тенденции, Мадонна всегда двигалась «впереди планеты всей». Конечно, после того, как она открыла для себя каббалу, походы по клубам закончились. Но во время романа с Уорреном она частенько бывала в клубах, следила за танцующими, а потом включала новые движения в свои альбомы и клипы.
Мы часто ходили в «Catch One», черный клуб с залом трансвеститов. Клуб находился в таком районе Лос-Анджелеса, где машину можно было оставить на улице, только если вы заплатили кому-нибудь, чтобы за ней присмотрели. Иначе, собираясь домой, машины у входа можно было и не найти.
Любили мы и «Club Louis» на Пико. Этим крохотным клубом управляет актер Стив Энтин. Бар здесь напоминает гостиную в обычной квартире. Украшением служат постеры 70-х годов с изображением черных парней с африканскими прическами. Очень стильно. Нам с Мадонной здесь очень нравилось, как, впрочем, и другим знаменитостям.
Вечер мы проводили на танцплощадке, повторяя движения из старых программ, а попутно разучивая новые. Сестра танцевала со мной, а если приходил кто-то из наших танцовщиков, то мы танцевали все вместе. На танцплощадке Мадонна не эгоистична. Ей не нравится танцевать одной. Она любит танцевать со мной и с нашими друзьями. В конце концов мы все вместе делаем одни и те же движения.
Уоррен спокойно сидел за столиком, иногда улыбался, порой хмурился. Он всегда наблюдал, изучал и рассматривал. Соседство с геями его совершенно не волновало.
— Пошли, Уоррен, — сказал я. — Потанцуй с нами.
Он усмехнулся и ответил:
— Нет, спасибо, у вас получается лучше, чем у меня. Танцуйте без меня.
Он был единственным мужчиной-натуралом в зале. Думаю, ему это нравилось. Геи, танцующие друг с другом, его не смущали. Он был вполне уверен в своей мужественности.
Он никогда не пытался унизить меня и не считал, что сексуальная ориентация лишает меня мужского начала. Уоррен всегда относился ко мне с полным уважением, никогда не смотрел на меня сверху вниз и никогда не вставал между мной и Мадонной. Уоррен мне всегда нравился. Я им искренне восхищался. А сестра ему изменяла.
О другом мужчине я знал очень мало. Только то, что он латиноамериканец.
Мадонна говорила мне, что не доверяет Уоррену. Она была убеждена, что он ей изменяет, но у нее не было никаких доказательств, которые могли бы подтвердить эти подозрения.
По тому, что я о нем знал, полагаю, что она ошибалась. Уоррен ей не изменял.
В то же время он был достаточно чутким человеком, чтобы почувствовать, что Мадонна решила наставить ему рога. Ему было ясно, что он у нее не единственный.
В этот период мы готовились к следующему турне, «Blond Ambition». Мадонна повысила меня до художественного директора, хотя обязанности ее костюмера остались на мне. Я более активно участвовал в планировании турне. Четыре месяца репетиций я жил у нее на Ориол-Вей, где у меня была своя комната.
Каждый день мы работали вместе по четырнадцать часов, а когда не работали, то вместе отдыхали.
Уоррен редко приходил на репетиции. Когда мы вечером собирались на кухне, обсуждая шоу, Мадонна говорила, что Уоррен приедет позже. Когда он появлялся, я уже был в постели. На следующее утро мы с Мадонной отправлялись на пробежку. К нашему возвращению он уже уезжал.
Как-то ночью мне захотелось пить, и я спустился на кухню за водой. В доме было темно. Известняковый пол приятно холодил ноги. Дом был построен в форме буквы U. Главная спальня была на одном конце, а моя — на другом. Между ними располагались кабинет, библиотека, гостиная и кухня. Чтобы попасть на кухню, нужно было пройти мимо кабинета. Я шел по длинному коридору и вдруг краем глаза увидел в кабинете Уоррена. Мне показалось, что он роется в мусорной корзине сестры.
Я быстро прошел на кухню и налил себе стакан воды, стараясь произвести как можно больше шума. Когда я возвращался, Уоррена в кабинете уже не было.
На следующее утро я попытался объяснить себе произошедшее. В глубине души я понимал, что Уоррен, делец от природы, почувствовал в Мадонне человека, равного себе. Опытный волокита, он встретил себе пару и отлично понял это. Ему осталось только искать доказательства. Только этим можно объяснить копание в мусоре. Он искал доказательства ее неверности, потому что хотел знать правду.
Нашел ли он их — вопрос спорный. Неопровержимо только то, что стоило Мадонне начать сниматься в фильме «В постели с Мадонной», их отношения стали угасать. Уоррену совершенно не нравился этот проект. Он согласился принять участие только в одной короткой сцене. Такой поступок вызвал мое искреннее восхищение.
Каждое утро перед репетициями мы с Мадонной отправлялись на традиционную шестимильную пробежку. Возвращаясь на Ориол-Вей, нам нужно было преодолеть очень крутой подъем. Как-то утром на вершине холма я почувствовал головокружение. Я ничего не сказал Мадонне и поехал с ней на репетицию. Все утро я забывал разные вещи и чувствовал себя очень странно. Мне было трудно дышать.
К обеду я был в полной растерянности. Я подошел к нашему директору Дэвиду Маллету, сказал, что плохо себя чувствую и собираюсь поехать в больницу. Естественно, я попросил его ничего не говорить Мадонне, чтобы не злить ее.
Я поехал в медицинский центр «Провиденс-Сент-Джозеф», что возле студии «Уорнер». Мне сделали кардиограмму и выяснили, что у меня приступ аритмии. Сердце билось беспорядочно, и кровь не могла нормально поступать к мозгу. Я лежал на столе и думал о том, что репетиция проходит без меня.
Тут из-за шторки появилась веснушчатая медсестра. С удивлением и любопытством она сказала:
— Вам звонит Мадонна. Это та самая Мадонна?
Я сказал, что та самая, и попросил принести мне телефон.
Мадонна спросила, что происходит.
Я сказал, что у меня проблемы с сердцем и нужно пройти обследование.
Мадонна велела не беспокоиться о репетициях и обещала позвонить позднее, чтобы узнать, как мои дела.
Она повесила трубку.
Через пятнадцать минут ко мне подошла та же медсестра и недоверчиво объявила:
Вам звонит Уоррен Битти. Вы чертовски популярны! Я слабо улыбнулся и взял трубку. Кристофер, расскажи подробно, что случилось. Я все рассказал, и Уоррен, не раздумывая, сказал:
— Я свяжусь со своим кардиологом. Он перезвонит тебе через пять минут.
Он выполнил свое обещание.
На следующее утро я встретился с кардиологом, и он обнаружил у меня пролапс митрального клапана. Что бы ни происходило между Уорреном и моей сестрой, он пришел мне на помощь. Я подумал, что он еще более хороший человек, чем мне казалось раньше. (Через шесть лет со мной произойдет то же самое, и врачи решат, что это связано со стрессом — в тот период моей жизни это было неудивительно.)
В последний раз я видел сестру с Уорреном на премьере «Дика Трейси» в Вашингтоне. После просмотра мы все вернулись в отель. Я спустился вниз, чтобы выпить, а Уоррен и Мадонна вместе поднялись в номер. После этого их отношения просто прекратились. Они были вместе пятнадцать месяцев. Никаких ссор и взаимных упреков. Просто медленное, спокойное угасание.
Последний раз я видел Уоррена примерно четыре года назад. Мы вместе обедали в маленьком японском ресторанчике над Беверли-Хиллс, недалеко от его дома на Малхолланд. Он дал мне несколько советов по сценарию, над которым я работал. Я посоветовал ему, как переделать дом. А потом он спросил меня про Мадонну.
Мы немного поговорили о ней. За все время Уоррен и словом не обмолвился о моем новом зяте — Гае Ричи. И все это время я думал о том, как было бы хорошо, если бы Мадонна вышла замуж за него.
Место Уоррена в жизни моей сестры занял не влиятельный голливудский магнат, а двадцатисемилетний актер Тони Уорд. Он снимался в рекламе «Пепси», а также в гомосексуальных и обычных порнофильмах. Не могу сказать, что Мадонна когда-нибудь хоть отдаленно интересовалась порнографией. Образ, который она так активно создает в своей книге «Секс», не что иное, как выдумка, образ, созданный в чисто коммерческих целях. Ни в одном доме Мадонны вы не найдете порнографии. Впрочем, подобно Уоррену, Тони был невероятно сексуален. Я отлично понимал сестру, хотя и не разделял ее чувств.
В конце 80-х Мадонну превозносили до небес. Зрители MTV выбрали ее артисткой десятилетия, журнал «Пипл» включил ее в список «20 человек, которые определили характер десятилетия». В списке лучших синглов всех времен она опередила «Битлз» (туда вошли шестнадцать ее песен). Ее назвали самой богатой женщиной шоу-бизнеса. Легенда Мадонны продлилась и в следующем десятилетии.
Достарыңызбен бөлісу: |