Кристофер Чикконе при участии Венди Ли Жизнь с моей сестрой Мадонной

Кристофер Чикконе - при участии Венди Ли

CHRISTOPHER CICCONE

Любому, кто общался с Мадонной, чтобы узнать ее по-настоящему,

«Красные ковровые дорожки

Кое-кто может сказать, что написать эту книгу меня заста­вило мое тщеславие, другим покажется, что это была идея сест­ры. Кто-то решит, что увидеть Мадонну моими глазами значит понять ее по-настоящему. Те же, кто считает, что она может ходить по воде, с ними не согласятся.

Ему, наверное, казалось,

Отель «Лейнсборо», Лондон, Англия, 8.30, 25 сентября 1993 г.

Мы. Королевское мы. Мы с Мадонной. Я и моя сестра, та женщина, которая все еще спит в огромной, роскошной постели красного дерева в соседнем номере. Королевское мы, местоиме­ние, идеально подходящее той, которая порой становится для меня настоящей занозой в заднице. Хотя Букингемский дворец, резиденция королевы Англии, находится всего через дорогу, по моей оценке и мнению миллионов фанатов, истинная Королева Вселенной здесь. Это Мадонна Луиза Вероника Чикконе, моя сестра, которая старше меня на двадцать семь месяцев. Всего через одиннадцать лет после выпуска своего первого диска она смогла стать одной из самых знаменитых женщин мира.

Я съедаю апельсин. Большой английский завтрак не для ме­ня, как бы мне ни хотелось. Иначе не справиться с нашей тра­диционной шестимильной пробежкой в одиннадцать. Так было вчера и так будет завтра — и каждый день во время турне.
Расписание — таким могло бы стать второе имя моей сест­ры. Подъем в девять утра, отход ко сну в одиннадцать. Каж­дый час в промежутке расписан четко, словно план военной кампании. У Мадонны настоящая мания составлять списки. Ее жизнь течет строго по расписанию. В другой жизни Мадонна с легкостью могла бы управлять тюрьмой, составлять графики полетов самолетов или стать «пятизвездным» генералом. К сожалению, ночи Мадонны невозможно спланировать и разыграть по строгому расписанию. Она страдает бессонницей, и ей редко удается поспать более трех часов.

О бессоннице Мадонны я узнал, когда мы стали жить вме­сте в центре Манхэттена на заре ее карьеры. Когда бы я ни проснулся, она всегда сидела в гостиной, устроившись на белом диване-футоне, который, сколько бы мы ни мыли полы, всегда был грязным. На ней обычно была большая белая мужская футболка и мешковатые белые треники с ковбойскими рисун­ками. Она вечно сосала свои любимые леденцы со вкусом кори­цы. По ночам Мадонна любила читать стихи — чаще всего Анну Секстон. В стихах она черпала вдохновение для своих пе­сен. Иногда она бралась за дневники Анаис Нин. Анаис Нин и Жанна д'Арк всегда были ее героинями. Конфеты и книги — вот что помогало ей коротать долгие, жаркие, душные манхэттенские ночи, когда ум ее не переставал работать ни на минуту, и в мозгу роились фантастические, сладкие мечты о будущем. Вы же понимаете, что неукротимое желание славы и богатства несовместимо со сном.

В это лондонское утро я уверен, что моя сестра крепко спит. Ее энергия безгранична, но все же во время турне она иногда принимает снотворное. И кто может ее в этом упрекнуть? Она — суперзвезда, легенда, одна из самых знаменитых жен­щин в мире. Всего через одиннадцать с половиной часов семь­десят пять тысяч поклонников будут кричать и бросаться к ее ногам. Она — икона, ей поклоняются, ее обожают. Ей нужно выступать, петь, играть и просто быть Мадонной. Это тяжкий груз. Даже я, самый близкий Королеве мира человек, не могу в полной мере представить, каково это — оправдывать столько ожиданий, выносить такое обожание, быть постоянно окружен­ной теми, кто тебя любит и ненавидит, теми, кто только и ждет, чтобы ты наконец споткнулся и разбил свое знаменитое лицо.

Девять часов. Пора будить сестру. Я открываю дверь, со­единяющую наши номера. Слишком поздно. Громкое сморка­ние — не самый приятный звук — раздается из ее роскошной, отделанной мрамором ванной. Она уже приступила к обычной утренней процедуре: большой глоток теплой соленой воды, по­лоскание горла, промывание носа, а потом вода отправляется в раковину. Сурово и неприятно. Но, как ей кажется, это необхо­димо для сохранения голоса.

Я беру тост, потом целую сестру в щеку. «Все в порядке, Мадонна?»

Мы во всем похожи на нашего молчуна отца. Мы не видим смысла в пустых разговорах. Мы безошибочно понимаем друг друга по взглядам и жестам. Когда сестра кладет руки на бед­ра, словно торговка рыбой, я понимаю, что начались неприятно­сти. Когда начинает красить ногти, как правило, красным лаком, я знаю, что она нервничает. А когда зажимает в кулаке большой палец — это моя детская привычка, но Мадонна пере­няла ее, потому что ей всегда казалось, что у нее слишком тол­стые пальцы, и она вечно пыталась их спрятать — я понимаю, что ее нужно поддержать. Последние десять лет я был счастлив поддерживать ее всегда и во всем.

Описание моих занятий может показаться не слишком при­влекательным. Порой я исполнял обязанности Дживса при Берти Вустере, то есть при родной сестре. Но моя способность поддержать ее в минуты трудностей или сомнений является ос­новной причиной, по которой я в отличие от множества менее удачливых людей, которых она впустила в свой мир, а потом безжалостно изгнала оттуда, до сих пор рядом с ней. Я был и ее «скромным слугой» (когда мне хотелось подколоть ее, я всегда именно так и подписывал свои письма), и помощником, и кос­тюмером, и плечом, на котором она могла выплакаться вволю. Я — ее единственный родственник, с кем она все еще сохрани­ла близкие отношения.
Ровно в одиннадцать мы выбегаем в Гайд-парк. Нас, как всегда, сопровождает группа потрепанных папарацци. Все меч­тают сделать снимок Материальной Девушки без грима. Мадон­на опускает козырек бейсболки пониже, чтобы спрятать лицо. Мы просто бежим.

В час дня Мадонна садится в черный лимузин «Мерседес», а я — в седан с шофером, и мы направляемся на северо-запад Лондона, на стадион «Уэмбли». Дорога занимает час. Мы нико­гда не ездим на концерты и домой вместе. Каждый хочет само­стоятельно распоряжаться своим временем, приезжать и уез­жать, когда заблагорассудится.

К счастью, на улице прохладно, и в гримерной не душно. Даже в жарких странах, какой бы зной ни стоял на улице, Ма­донна категорически отказывается пользоваться кондиционе­ром. Она утверждает, что никогда не может согреться, что ей всегда холодно, что кондиционированный воздух вреден для ее голоса. В разгар лета в удушающей жаре Майами, Нью-Йорка или Лос-Анджелеса окна ее комнаты всегда широко распахну­ты, а кондиционер выключен.

Мадонна проводит в гримерной целый час. Она занимается вокальными упражнениями — поет гаммы, тренирует дыха­ние. Кроме того, она выполняет упражнения на растяжку, гото­вясь к выступлению. В такие минуты она напоминает мне нечто среднее между Анной Павловой и Мухаммедом Али в его луч­шие годы.

Та же нервозность снова проявилась в 1994 году, когда Мадонна участвовала в «Позднем шоу с Дэвидом Леттерманом». Она тринадцать раз произнесла с экрана слово «fuck», по­тому что была в полной растерянности и не знала, что говорить. Когда я заговорил с ней об этом, она категорически отказалась признавать свой страх перед телевидением. «Просто я себя так чувствовала», — ответила она. Ну прямо четырехлетняя девоч­ка, которую застали с ложкой, запущенной в банку с вареньем! Такова она вся: неуверенность нужно скрывать и маскировать любыми способами. Всегда нужно идти в наступление.

Счастливчика всегда выбирали во время просмотров. Ма­донна инспектировала ряд танцовщиков, почти как Екатерина Великая, выбиравшая себе любовников. Майкла выбрали на просмотрах в Нью-Йорке и Западном Голливуде. Мы сфотогра­фировали десятку фаворитов и засняли их танец на видео. А по­том мы с Мадонной дома изучали фотографии и видеозаписи.

С половины пятого Мадонна два часа посвящает себе. Хи­ропрактик проводит сеанс, потом приходит массажист. После его сеанса Мадонна остается на массажном столе и пытается заснуть, но безуспешно.

В семь тридцать приходит новый костюмер, Даниэль Юбер, чтобы одеть ее. Хотя Мадонна повысила меня до режиссера, она все же пыталась упросить меня остаться ее костюмером, но я отказался. Сначала она разозлилась, но потом отступила. Так что теперь ей приходится представать обнаженной перед Дани­элем Юбером. Я знаю, что она чувствует себя очень уязвимой, и это чувство нарастает по ходу шоу. Хотя Мадонна славится полным отсутствием каких бы то ни было комплексов — она позировала обнаженной для студентов-художников, позировала топлес для Готье, — но в действительности она невероятно за­стенчива и стыдлива. Ей безумно тяжело оставаться раздетой в присутствии посторонних. Я знаю, это совершенно не вяжется с ее имиджем богини секса, и тем не менее это так.

Я заранее рассказал Даниэлю, что значит быть костюмером Мадонны и как справиться с этой работой и не лишиться рас­судка. Он отлично понимает, что лучше всего — хранить мол­чание, что бы ни говорила Мадонна и какими бы оскорбления­ми она его ни осыпала. Отвечать следует только на один сакра­ментальный вопрос: «Как я выгляжу?» И ответ здесь только один: «Великолепно, Мадонна, великолепно!»

Вооруженный моими советами Даниэль помогает Мадонне справиться с последними деталями сценического костюма — высокими лаковыми сапогами на шнуровке и маской, — а по­том вручает ей хлыст для верховой езды, с которым она должна исполнять первую песню шоу «Erotica».

Без десяти восемь Мадонна, танцовщики, музыканты и я становимся в круг и берем друг друга за руки. Мадонна произ­носит молитву: «Дорогой Боженька, сегодня премьера моего шоу в Лондоне. Пожалуйста, присмотри за моими танцовщиками и музыкантами. Я знаю, что все нервничают, мне и самой неспо­койно. Мы долго и напряженно работали, чтобы сегодня выйти на сцену. Пожалуйста, помоги нам сделать это шоу отличным. Я люблю вас всех. А теперь идите, и ни пуха вам, ни пера. За­дайте им жару. Аминь».

И вот концерт начинается.

Я целую ее в щеку и говорю:

Вспыхивают софиты, захлестывают восторженные крики и аплодисменты. На стадионе собралось семьдесят пять тысяч че­ловек, от них исходит колоссальная энергия, мощная и возбуж­дающая. Она заряжает всех.

Я нахожусь в яме, в пространстве шириной пять футов, от­деляющем первые ряды от сцены. Кэрри Энн заводит публику, а потом опускается вниз, и на сцене, окутанной клубами дыма, появляется Мадонна. Она поет свою первую песню, «Erotica». Ее короткие светлые волосы сверкают в свете софитов. Она щелкает хлыстом.

Именно дух победительницы и сделал мою сестру такой, ка­кая она есть. Стремление к победе, острый ум, готовность учить­ся, потрясающая память, несравненное обаяние и талант певицы и актрисы, от которого захватывает дух, — вот что делает ее Мадонной. Меня поражало ее умение общаться со зрителями, энергия и абсолютная точность движений, грациозность жестов, идеально просчитанные повороты головы. На сцене она делает в точности то, что мы отрепетировали заранее.

Мадонне до сих пор не удалось воплотить свою заветную мечту. Она страстно хочет стать великой киноактрисой. Я же­лаю ей только добра, но в глубине души считаю, что единствен­ная роль, которую она действительно способна сыграть, это роль Мадонны. Она создала и взлелеяла этот образ. В нем воплоти­лись черты Ширли Темпл и Бетти Пейдж, Елизаветы I и Люсиль Болл, Бетт Дэвис и Дорис Дэй, и, конечно же, уникаль­ные, неповторимые черты самой Мадонны.

В «The Girlie Show» наступает небольшой перерыв между песнями, и Мадонна уходит за сцену. Я бегу в ее гримерную. Если перед началом концерта Мадонна была абсолютно спокой­на, в перерыве она явно нервничает. Она поправляет макияж, снова наносит любимые духи — «Gardenia Passion» от Annick Goutal. Я провожу стандартную подбадривающую беседу:
— Ты выглядишь фантастически. У тебя прекрасный голос. А движешься ты просто безукоризненно.
Она перестает дрожать и выпивает немного воды «Evian».
И снова возвращается на сцену.

В основном так оно и есть, но все же я немного лукавлю. Да, она действительно безукоризненно движется. А вот с голо­сом сложнее. Нежелание сестры регулярно заниматься вокалом связано с ее врожденной потрясающей самоуверенностью. Эта самоуверенность скрывает все недостатки подготовки. Она по­трясающая певица. Может быть, другие обладают лучшими го­лосами, но Мадонна — живое воплощение того, что дисциплина, дальновидность, честолюбие, настойчивость, драйв и, конечно же, уверенность в себе способны превратить человека в супер­звезду. Легендарная уверенность Мадонны — это фамильная черта, которую унаследовал и я. Мне нравится испытывать себя, и я всегда принимаю вызов. Я стал дизайнером, художником и режиссером, хотя у меня нет никакой профессиональной подго­товки. Более того, как и сестра, я редко прислушиваюсь к авто­ритетным мнениям и предпочитаю строить карьеру и учиться, как сам считаю нужным.

У Ники голос лучше, чем у Мадонны. Она прошла велико­лепную подготовку, и Мадонне приходится держать ее на корот­ком поводке, потому что Ники способна заглушить звезду, что часто и происходит. Когда такое случается, Мадонна приказы­вает просто отключить ее микрофон.

Мадонна поет «Holiday». На ней светлый парик в африкан­ском стиле и костюм, расшитый блестками. Она — королева дискотеки 70-х. Она носится по сцене в состоянии полной эй­фории. Мадонна совершенно расслаблена и счастлива. В первый раз за сегодняшний вечер я ловлю ее взгляд и подмигиваю. Она подмигивает мне в ответ. Через несколько секунд она посылает мне легкую, триумфальную улыбку. Я понимаю, что наши уси­лия не прошли даром. Шоу проходит с потрясающим успехом. Я улыбаюсь, чувствуя, как тяжкий груз сваливается с моих плеч. Мадонна заканчивает шоу песней «Everybody» — своим пер­вым хитом, первой песней, в написании которой она принимала участие. Зрители буквально сходят с ума. Поле стадиона за­полняется танцующими.

Мадонна уходит со сцены. Через несколько минут появля­ется клоун в синем атласном костюме и печальной маске. На этот раз, хотя публика об этом и не догадывается, пока маска не снята, роль клоуна исполняет сама Мадонна.
В детстве мы редко бывали в цирке. Но, став взрослыми, мы с Мадонной полюбили представления цирка Дю Солей в Бэт-тери-парк на Манхэттене. Этот цирк нравился нам обоим. Их представления были очень оригинальными, свежими, даже сек­суальными. Цирк во многом повлиял на нашу совместную рабо­ту и, в частности, на работу над «The Girlie Show». Забавно, что сестра надела костюм клоуна. В мире нет человека, который умел бы шутить хуже, чем она. Когда она пытается рассказать анекдот, в частной жизни или на публике, я испытываю настоя­щий ужас, потому что моя сестра способна испортить даже са­мый лучший из них.
Я понимаю, что неспособность Мадонны быть по-настоя­щему смешной связана с тем, что мы очень рано потеряли мать. Даже в разгар успешного шоу, в окружении восторженных по­клонников, глаза печального клоуна выдают подлинную суть се­стры. Мама умерла, когда мы были еще маленькими. И каких бы высот Мадонна ни достигла, насколько знаменитой, богатой и любимой ни стала бы, в ее душе, как и моей, всегда будет жить тайная печаль. Послушайте песни, которые она написала за свою двадцатипятилетнюю карьеру... Достаточно вспомнить хотя бы «Oh Father» или «Live to Tell»...

Клоуна на сцене больше нет. Мадонна снимает свою маску, низко кланяется и уходит. Я жду ее за кулисами. Мне прихо­дится приложить немало усилий, чтобы она услышала меня за оглушительными аплодисментами. Мадонна подбегает ко мне, я набрасываю ей на плечи большое белое полотенце, обнимаю и увожу в гримерную. Лицо Мадонны блестит от пота, она тяжело дышит. Взглянув на нее, я понимаю: она знает, что шоу прошло успешно. Через мгновение она уже в лимузине вместе со своей помощницей Лиз и менеджером и рекламщиком Фредди. Она вспоминает только что состоявшийся концерт, а на стадионе изо всех колонок несется ее песня «Be a Clown», и зрители требуют все новых и новых песен.

В номере Мадонну ждут новые букеты белых цветов. Она снимает макияж, принимает душ. Мы спускаемся и присоеди­няемся к остальным участникам шоу. У нас небольшая частная вечеринка с шампанским.

В вечер лондонской премьеры Мадонна вполне могла бы отметить свой успех в кругу английского бомонда. Эти люди с радостью отдали бы ей дань уважения, но Мадонна редко идет на такое. Выступаем ли мы в Детройте или Лос-Анджелесе, она всегда покидает стадион сразу же после окончания второго от­деления и проводит вечер вместе со своей командой — с тан­цовщиками и музыкантами, которые сыграли важную роль в ее успехе.

Хотя любимая фраза Мадонны: «Это недемократично», и хотя она абсолютно не умеет смеяться над собой, ее поведение в день премьеры всегда производит на меня глубокое впечатле­ние. Она всегда предпочитает провести этот вечер со своей командой, а не в кругу знаменитостей. И в то же время я слы­шу свой внутренний голос, который всю жизнь пытаюсь заглу­шить. И этот голос нашептывает мне, что сестра поступает так по одной простой причине. Если она проведет этот вечер в кру­гу знаменитостей, то она не будет там единственной крупной рыбой в маленьком пруду, не будет царицей и звездой. Боль­шинство знаменитостей, равных ей, не станут смеяться над ее несмешными шутками и подстраиваться под ее настроение, для них она не центр вселенной, а среди своей команды Мадонна может чувствовать себя настоящей богиней.
Впрочем, на вечеринке она не задерживается. Не проходит и получаса, как она просит меня проводить ее в номер.
В лифте меня внезапно охватывает чувство эйфории. Я всег­да считал свою сестру выдающейся певицей и актрисой. Моя братская любовь к ней никогда не ослабевала. Мы никогда еще не были так близки.
— Ты прекрасно выступила сегодня, Мадонна, — говорю я. — Действительно, отлично!
Мы обнимаемся.

Я люблю тебя, Кристофер, — говорит она. — Очень люблю. И очень горжусь тобой. Я тоже тобой горжусь, — отвечаю я. — Спасибо тебе за это. Я люблю тебя.

Я проверяю, достаточно ли лимонного чая в ее номере и ра­ботает ли увлажнитель воздуха. После чего возвращаюсь к себе.
Сегодня мы, моя сестра и я, на вершине мира. Никто и ничто нас не задевает, даже наши человеческие слабости. Мы живем ради представления, ради шоу. Ради любви, близости и творче­ства.

Сегодня я без тени сомнения могу сказать, что мы настроены на одну волну, мы живем в унисон. Мы как Джуди Гарланд и Микки Руни. Мы вместе против всего мира. Сегодня и навсегда. Я вижу наше блестящее будущее — личное и профессиональное. Оно мерцает передо мной — безупречное и бесконечное.

Говорят, когда боги хотят кого-то уничтожить, то насылают на человека гордыню. Говорят, что боги всегда могут забрать то, что подарили. Сегодня — лучший день в моей жизни, но в будущем я пойму, как справедливы обе поговорки. Вот только речь пойдет об одной богине — о моей сестре Мадонне.