ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Старшие сестры — это сорняки на газоне жизни.
Чарльз М. Шульц
Я не мог объяснить несправедливое отношение к себе. Но когда в ноябре 1995 года она сказала мне, что глубоко несчастлива с Карлосом, я подумал, что, возможно, жестокостью ко мне она пыталась компенсировать собственное несчастье.
Мадонне казалось, что Карлос относится к ней неправильно. Она сказала, что больше не намерена терпеть неуважения к себе. Она не коврик у двери. Ей казалось, что Карлос ведет себя, как капризный ребенок. Ей было больно, она страдала. Я знал, что ее мучает обида — никогда раньше она так сильно не любила. Однако несмотря на всю любовь она сменила замки в нью-йоркской квартире, где жила вместе с Карлосом, упаковала его вещи и отправила их ему.
Я понимал, что к Карлосу, который в счастливые времена ласково называл ее «цыпленочком», она относится не просто как к племенному жеребцу, случайно угодившему в Папочкино Кресло. Она действительно была влюблена в него и пыталась сохранить отношения. Были ли ее слова попыткой извиниться передо мной за случай с картинами? Возможно. Я всегда искал оправдания сестре. И на этот раз я простил ее, но ничего не забыл.
В ноябре 1995 года я был в Майами. Свой день рождения я отмечал на открытии нового клуба Ингрид «Liquid». Здесь я познакомился с британской супермоделью Кейт Мосс. Слава пришла к ней в четырнадцать лет, когда она стала музой Кэлвина Клайна. Подобно многим из тех, к кому слава пришла преждевременно, Кейт была очень хрупкой. Создавалось впечатление, что она может поддаться на любую, малейшую провокацию. Однако за хрупким фасадом скрывалась абсолютно уверенная в себе женщина. Я сразу же подружился с ней и ее лучшей подругой, супермоделью Наоми Кэмпбелл. Нам было хорошо втроем. Мы часто встречались и вместе развлекались. Мадонна знала о нашем знакомстве и ругала меня за то, что я общаюсь с теми, кто употребляет наркотики.
Впрочем, эти обвинения были несправедливы. Кейт и Наоми были стильными, элегантными, умными и веселыми женщинами. У Кейт была квартира на Вашингтон-сквер, где мы часто и собирались. Наоми жила в большом лофте на Трайбека. Ее квартира была буквально завалена одеждой, оставшейся после съемок. Открытая кухня. Большая гостиная и две спальни. Одежда валялась везде, где только можно. Наоми собирала книги по искусству, но не произведения искусства. В ее квартире висели только подаренные мной три мои картины, которые я написал для выставки в галерее «Уэссел и О'Коннор».
Как-то вечером к Наоми пришел фокусник Дэвид Блейн. Он был молод, неизвестен и полон энтузиазма.
Мы сидели на кухне и разговаривали. Дэвид спросил, можно ли показать мне фокус.
Я и не подозревал, что будет. Когда Дэвид оторвался от пола на полных пять дюймов, я позвал Наоми. Он повторил свой фокус для нее. Мы были поражены. Очень скоро он завоюет этим фокусом весь мир.
Наоми сказала мне, что всю жизнь мечтала быть певицей. Она включила мне свою запись, сделанную с Квинси Джонсом.
Запись была неважной, но я придержал свой едкий язык, сказав, что все замечательно и что ей нужно продолжать работать. Я не был абсолютно неискренен. Я уважал Наоми за попытки выразить себя в искусстве и действительно хотел, чтобы она продолжала творить.
Я видел полную версию документального фильма о поездке Наоми и Кейт в Африку. В фильме они выглядели ужасно. Там была сцена в самолете. Пассажиры пытались фотографировать Наоми, а она не хотела сниматься, и завязалась забавная, но совершенно абсурдная перепалка.
В Южной Африке Наоми и Кейт начали соперничать друг с другом, кто из них получит лучший подарок от богатого парня, который флиртовал с обеими. Наоми он подарил действительно дорогое яйцо, инкрустированное драгоценными камнями, подделка под Фаберже. И Кейт ужасно расстроилась. В конце концов ей тоже достался подарок, дорогой, по словам ухажера. Кейт вернула подарок в магазин, и выяснилось, что он вовсе не дорогой. Она бросилась к парню и стала жаловаться на то, что он не сделал ей такого же дорогого подарка, как Наоми.
Ни Кейт, ни Наоми фильм не понравился. Обе выглядели в нем глупо. Я сочувствовал им, но втайне от них не раз хохотал с друзьями то над одной кошмарной сценой, то над другой.
Кейт встречалась с Джонни Деппом. Депп жил в бывшем особняке Белы Лугози на бульваре Сансет. Я приехал к ним в гости, и первое, что я увидел, войдя в дом, был электрический стул. Джонни сидел в библиотеке. Широта его литературных пристрастий меня поразила. У него было все — от «Моби Дика» до биографии Эйнштейна. Я заметил, что все тома в обширной библиотеке Джонни подобраны сознательно. Он не демонстрировал свои книги в декоративных целях или чтобы произвести впечатление на более эрудированных звезд Голливуда. Джонни — интеллектуал в полном смысле этого слова.
Мы немного поболтали о фильме, в котором он как раз снимался, а потом присоединились к Лайэму и Ноэлю Галлахерам из «Оазиса». Мы сидели в отделанной темным деревом комнате. Кресла были обтянуты темно-коричневой кожей. Рядом стоял бар, тоже из темного дерева. Отсюда открывался прекрасный вид на Западный Голливуд. Джонни предложил мне бурбон. Я отказался и поднялся на чудесный чердак, где Кейт как раз развлекала Наоми. Мы втроем расположились на синих бархатных диванах, пили шампанское и прекрасно проводили время. Чуть позже я подумал, что нужно бы спуститься и пообщаться с хозяином дома, но Джонни и парни из «Оазиса» глушили бурбон. В воздухе стоял едкий запах спиртного. Весь вечер я курсировал между супермоделями на чердаке и мужчинами в гостиной.
Надо сказать, что Джонни и Кейт редко развлекались вместе. Они не целовались, не держались за руки, даже не касались друг друга. Мне казалось, что, несмотря на их потрясающую красоту и сексуальность, они скорее приятели, чем страстные любовники. Тот вечер напомнил мне вечеринку старшеклассников: мальчики внизу курят и пьют, а девочки наверху хихикают и сплетничают.
Примерно в то же время я сменил квартиру и переехал в многоэтажный жилой дом в Голливуде. Как-то в пятницу ко мне пришла Ингрид с друзьями. Мы посидели, а потом она вытащила бутылочку с кокаином и попросила у меня зеркало. Я нашел карманное зеркальце. Ингрид сделала три или четыре дорожки и предложила одну мне. Я не люблю принимать наркотики в присутствии посторонних и никогда не делаю дорожек.
— Это для меня слишком, — сказал я.
Я всегда предпочитал пользоваться ключами — клал немного кокаина на кончик ключа и вдыхал его. Мне, конечно, нравилось создаваемое кокаином настроение, но я всегда стремился не терять над собой контроля. Этому меня давным-давно научил Мартин Бургойн. Я всегда очень осторожно обращался с кокаином — наркотики мне нравились, но в зависимость от них я не впадал. Я отказался от дорожки, но воспользовался ключом.
Через несколько дней Мадонна прислала мне встревоженное электронное письмо. Ингрид сказала ей, что у меня проблемы с наркотиками или алкоголем. Все это было неправдой.
Мадонна отчитывала меня совсем по-матерински: «Я просто хочу, чтобы ты знал: я понимаю, что ты несчастлив, и всегда готова помочь, если тебе потребуется поддержка». Она писала: «Меня сводит с ума то, что мой любимый брат так ужасно относится к самому себе. Ты так талантлив и так много можешь дать миру». Но в то же время она была тверда как камень. Мадонна написала, что если я буду продолжать саморазрушение, то она не будет иметь со мной ничего общего и в ее домах я могу больше не появляться. Впрочем, письмо заканчивалось очень мило: «Я очень тебя люблю и хочу, чтобы ты позаботился о себе».
Я был тронут ее заботой, но ужасно злился на Ингрид. У нее самой были проблемы с наркотиками, и она решила обвинить в том же меня. А сестра поверила ей. С этого момента, что бы я ни говорил и ни делал, Мадонна не изменяла своего мнения.
Джон Энос стал совладельцем ресторана «Атлантик» на углу Беверли и Свитцер. Он попросил меня оформить интерьер. Я никогда прежде не оформлял рестораны, но с радостью согласился испытать себя в новой сфере.
Когда об этом узнала Мадонна, то сразу же позвонила мне.
— Ты не должен связываться с Джоном, Кристофер.
— Но он теперь один из владельцев ресторана. Я должен ему помочь, — предельно терпеливо объяснил я.
— Мне нет до этого дела. Ты должен держаться подальше от него.
— Прости, крошка. Я договорился с Джоном.
И я оформил этот ресторан.
В то время я очень много рисовал. Больше, чем когда бы то ни было. По выходным я был неофициальным хозяином ресторана «Атлантик». Я начал чувствовать себя независимым. Мне удалось выбраться из тени Мадонны. В клубе часто бывали знаменитости, в том числе Брэд Питт и Дензел Вашингтон. Как-то вечером, когда у нас был Дензел, в клуб вошли двое трансвеститов.
Что за дерьмо! — выругался актер. Это дерьмо заставляет мир вращаться и делает его интересным, так что уж потерпи, — спокойно ответил я.
Дензел сразу же извинился.
Готовясь к съемкам «Эвиты» Мадонна стала брать уроки вокала. Она всегда скептически относилась к формальному обучению, но эти уроки ей понравились. К тому же голос ее по-настоящему окреп. Однако предстоящие съемки беспокоили Мадонну. Признав все совершенные ранее дурные поступки, она решила сделать хоть что-то хорошее. Я говорил, что эта роль идеально ей подходит, что она сыграет ее прекрасно. Во время съемок она говорила мне, что все идет нормально, но просматривать материал все же боялась. Режиссер Алан Паркер держал ее и ее эго в ежовых рукавицах, и я втайне аплодировал ему.
Вскоре Мадонна обнаружила, что беременна от Карлоса. При крещении дочери дали имя Лурдес, но Мадонна звала ее Лолой. Мадонна решила, что для беременной женщины Касти-льо-дель-Лаго — дом слишком неудобный, а для маленького ребенка даже опасный. Она купила новый дом на Кокерхэм в Лос-Фелис и попросила меня его отделать.
Мы встретились прямо в доме и вместе обсудили, что нужно сделать. Мадонна снова заговорила о якобы имеющейся у меня наркотической зависимости. Она беспокоилась, что наркотики будут отвлекать меня от оформления дома. Меня страшно разозлило то, что слова Ингрид мешают моим отношениям с сестрой. Ведь нам и так было очень сложно вести себя как брат и сестра. На наши отношения всегда влияли богатство и слава Мадонны и мое положение в ее профессиональной жизни.
Я обрушил на Мадонну весь свой гнев на Ингрид. Я сказал, что она ошибается насчет наркотиков. Если у нее есть какие-то сомнения в моем профессионализме, ей нужно пригласить другого дизайнера, который справится с этой задачей лучше. Мадонна решила, что не будет приглашать никого другого, и мы будем работать вместе.
Хотя я был очень зол на Ингрид, обида на то, как Мадонна поступила со мной после покупки пейзажей на «Сотбис», все еще не прошла. Возможно, я и простил сестру, но ничего не забыл. На этот раз я решил защитить себя, чтобы вновь не оказаться в таком же положении. С этого момента я перестал тратить по поручению Мадонны свои деньги. И тогда я составил наш первый дизайнерский контракт. Чтобы смягчить официальность документа, я назвал его «Соглашением». Документ гласил:
Соглашение между Мадонной Чикконе (Клиент) и «C.G.C. Art+Design» (Дизайнер).
Об оформлении интерьеров по [адрес Мадонны], Лос-Анджелес, Калифорния.
Услуги, оказываемые в рамках первого этапа работы, оплачиваются в размере 50 000 (пятидесяти тысяч) долларов, как было условлено на совещании, состоявшемся в четверг 11 июля 1996 года в вышеозначенном доме. Половина данной суммы выплачивается по подписании этого соглашения. Вторая половина выплачивается в течение недели после того, как Мадонна Чикконе вселяется в дом. Если данное соглашение аннулируется Клиентом до окончательного платежа, первая часть суммы удерживается в виде штрафа. Если данное соглашение аннулируется Дизайнером, то общая сумма делится на количество дней с даты подписания соглашения до 15 сентября, и полученная сумма умножается на количество дней с даты подписания соглашения до даты аннуляции. Оставшаяся часть суммы подлежит возврату.
Все предметы, приобретаемые Дизайнером, должны быть оплачены заранее и полностью с тем, чтобы быть задействованы в оформлении. Все покупки Дизайнера являются окончательными. Любые предметы, приобретаемые Клиентом непосредственно у оптовых или розничных продавцов, не подпадают под ответственность Дизайнера.
Дизайнер наблюдает за работами, но не несет ответственности за работы субподрядчиков, контракты с которыми заключены не через Дизайнера.
Дизайнер не несет ответственности за повреждение или уничтожение предметов при транспортировке или при перевозке из одной резиденции в другую.
Дизайнер не несет ответственности за задержки, связанные с невозможностью доступа в дом.
Дизайнер обязуется приложить все усилия к успешному завершению работы к 15 сентября, но не гарантирует завершение работ к данной дате.
Подписи...
Я не был уверен, что Мадонна позволит мне предъявить ей контракт, поэтому отправил его по факсу, приложив сопроводительное письмо:
Дорогая Мадонна!
Я понимаю, что это наш. первый контракт. На первый взгляд, он может показаться односторонним, но, уверяю тебя, он абсолютно стандартный. Именно такие договоры заключаются на все дизайнерские работы.
Я также понимаю, что тебя беспокоит моя предполагаемая незаинтересованность в данной работе. Подобное предположение крайне далеко от истины. Я буду рад выполнить эту работу для тебя, если ты этого захочешь. Я прекрасно понимаю твое «положение» и то, с чем оно
связано. Мне доставит огромную радость возможность создать для тебя дом, где вы с Лолой сможете почувствовать себя комфортно. Я уверен, что уже доказал тебе свои способности, и надеюсь, что теперь ты сможешь вздохнуть с облегчением.
Я не сомневаюсь, что дом будет готов к назначенному сроку. Гарантировать этого на 100 процентов я не могу, но постараюсь сделать все, что будет в моих силах.
Я чувствую себя обязанным сказать, что, если ты решишь пригласить другого дизайнера для этой работы, я не обижусь. Решение зависит только от тебя. Мы оба многого достигли и в личной, и профессиональной жизни. Я бы никогда не решился лишить тебя возможности попробовать что-то новое и необычное. Я видел слишком многих, кто упорно шел раз и навсегда выбранным путем. Но когда возникала потребность в переменах, эти люди терпели полный крах. Естественно, я сделан не из камня. Если ты выберешь другого дизайнера, я смогу немного отдохнуть. Помни, что я всего лишь человек.
Прочти соглашение и сообщи свое решение.
Искренне твой, Кристофер.
Я пошел по делам и вернулся домой только через час. Вернувшись, я увидел, что на автоответчике мигает красная лампочка. У меня нет определителя номера, поэтому я не знал, кто оставил сообщение. Я нажал на кнопку и услышал голос Мадонны.
Она страшно разозлилась, что я прислал ей контракт. Мадонна называла меня вонючим куском дерьма и твердила, что это ей я всем обязан. В конце концов она заявила, что не подпишет контракт и что я на нее больше не работаю. Она бросила трубку.
Я просто взбесился. Самая простая просьба, с которой к ней обратился бы любой дизайнер, превратила сестру в чудовище. С яростью и болью я смотрел на автоответчик. Во мне закипал гнев.
Я сел за стол, включил компьютер и написал новое письмо, в котором попытался воздействовать на все чувствительные нотки Мадонны.
Мадонна!
Было бы пустой тратой времени обсуждать, оказала ли ты мне ценные услуги и использовал я тебя или нет. Я знаю, что ты много сделала для меня, а ты знаешь, что сделал для тебя я.
Более того, я знаю, что никогда и никоим образом не пытался тебя использовать. Гораздо чаще происходило наоборот.
Теперь мне совершенно ясно, что ты предпочитаешь иметь дело с теми, кто лижет тебе задницу, а не с теми, кто говорит тебе правду. Полагаю, для стареющей поп-звезды такое поведение совершенно естественно. Но меня это не устраивает. Наши отношения всегда строились на правде, и я не приемлю другого пути.
Я не позволю разговаривать и обращаться с собой так, как ты обращаешься с теми подхалимами, что тебя окружают. Я не Ингрид.
Я не позволю обращаться ко мне в таком тоне, как твое сообщение на моем автоответчике. Никому не позволю. Твой сомнительный статус звезды не дает тебе такого права и никогда не даст.
Я жду от тебя извинений и объяснений твоей грубости. Только после этого мы сможем поговорить. Я хочу, чтобы ты знала: мне печально думать, что твой ребенок окажется в таком мире, какой ты пытаешься создать вокруг себя.
Удивительно, как легко любовь, которую ты испытываешь к человеку, превращается в ненависть. Мне нелегко, но, если ты продолжишь обращаться со мной так же, как с остальными, так оно и произойдет. А потом в один прекрасный день ненависть превратится в безразличие.
Кристофер.
Я знал уязвимые места Мадонны и ударил сразу по всем. Я был вне себя от ярости и не собирался отступать. Я поступил абсолютно инстинктивно.
Вскоре после того, как я послал этот факс, я узнал от Дар-лен, что Мадонна в ярости. Она была убеждена в том, что я законченный наркоман. Объяснить мое ядовитое письмо иначе она просто не могла. Я должен был быть наркоманом. Я был на взводе, когда писал это письмо. Мадонна не могла представить, что я написал письмо просто от злости, потому что она меня сильно обидела.
Я понимал, что сейчас она слышала только то, что хотела слышать. Ничто другое до нее не доходило. Но я наконец высказал ей все, что долгие годы копилось в моей душе. Я всегда чувствовал, что глубоко ей безразличен. Она никогда не относилась ко мне как к личности. Инциденты с лампами, картинами, оплатой переполнили чашу моего терпения. Для нее никогда не существовал Дэнни. А хуже всего, и теперь я это понял, было то, что для родной сестры я был всего лишь расходным материалом, как любой другой, от кого она всегда могла с легкостью избавиться.
Мадонна не ответила на мое письмо. Прошли месяцы. До меня доходили слухи о том, что она всем рассказывает о нашем разрыве. Я не звонил ей, но уже начал жалеть, что написал то письмо.
Разрыв с Мадонной повлиял на мою профессиональную деятельность и статус в Голливуде. Я чувствовал, что проклят. Мне нужен был кто-то, кто мог бы исправить положение. Дар-лен это подтвердила. Она сказала, что я могу ссориться с Мадонной, но иметь ее среди своих врагов сродни самоубийству.
Дарлен предложила мне поступиться гордостью, извиниться, признать свои ошибки и постараться сделать так, чтобы извинения прозвучали искренне.
Мне вспомнилось детство. Я был готов признать все, в чем бы меня ни обвиняли. Я написал Мадонне письмо с извинениями, хотя в душе не был согласен ни с единым своим словом.
Я писал: «Ты права, мне нужно лучше контролировать себя. Вся проблема в наркотиках. Мне нужно быть осторожнее. Я глубоко сожалею о том факсе, который так огорчил тебя. В тот момент я не понимал, что делаю. Пожалуйста, прости меня».
Мадонна мне поверила и приняла мои извинения. И тогда я понял, что она меня совершенно не знает. Впрочем, понимать людей на глубинном уровне — не ее стиль. С ее точки зрения, во всей вселенной есть только одна достойная внимания личность — она сама. Так зачем же тратить время на узнавание кого бы то ни было? Это всем остальным нужно узнавать ее. Тем не менее я все же верил в то, что сестра меня любит глубоко и искренне.
Мадонна ответила сразу же. В конце письма она даже нарисовала сердечко. Она писала, что была рада получить мои извинения. Отказ от общения со мной заставил ее почувствовать себя «странно и ужасно неуютно». Не извиняясь за сообщение, оставленное на автоответчике, Мадонна писала о том, как ей тяжело доверять людям, что она просто разрывается.
Она писала, что все понимает — мой гнев был направлен не на нее лично. Просто я устал от тяжкого груза — быть ее братом. Но потом она добавила, что хотя сочувствует мне, но не собирается ни за что извиняться, поскольку тот факт, что я являюсь ее братом, дает мне огромные возможности. И в этом она была абсолютно права.
И все же чуть ли не в половине письма Мадонна повторяла, что не уверена в самой себе и что ее ссора со мной, скорее всего, и была вызвана этой неуверенностью. Читая ее письмо, я понимал, что она пишет совершенно искренне.
А на тот случай, если даже после прочтения ее письма во мне все еще останутся боль и раздражение, Мадонна полностью обезоружила меня, закончив письмо словами: «Хочу еще раз сказать, что ты бесконечно талантлив. Твое счастье многое для меня значит. Я же очень тебя люблю».
Я тоже любил ее, но эта любовь подверглась жестокому испытанию. Я отправил сестре факс с вопросом относительно оформления интерьеров Кокерхэма. Она не стала вдаваться в объяснения, а ответила мне одной фразой: «Я решила пригласить другого дизайнера».
Мне было больно и неприятно, но злился я на самого себя. Я ненавидел себя за то, что послал тот факс. Внутренний голос снова и снова твердил, что, скорее всего, я сделал это умышленно, потому что чувствовал себя слишком зависимым от сестры и хотел освободиться от ее влияния. В то же время я не могу упрекать ее за то, что она отдалилась от меня после тех ужасных слов, которые я написал. Она простила меня. И все же я был зол на нее, но еще больше зол на самого себя.
14 октября 1996 года помощница Мадонны, Каресс, позвонила и сказала, что Мадонну увезли в больницу. Я вскочил в свой черный «Мерседес 560 SEL», который к тому времени успел купить, и помчался в больницу Добрых самаритян. Возле входа уже толпились журналисты. Они выкрикивали мое имя.
Охрана проверила мои документы. Мадонна разрешила навещать себя только Каресс, Мелани, Лиз, Карлосу и мне. Я поднялся в палату 808 на восьмом этаже. Это были настоящие апартаменты. Гостиная, спальня, пошлые обои в цветочек, коричневые и розовые тона совершенно не во вкусе Мадонны. Впрочем, это было неважно. Я был счастлив, что у нее наконец будет ребенок, о котором она так страстно мечтала. Я забыл о своей боли и гневе, забыл о том, как испортились в последнее время наши отношения.
Мадонна лежала в постели в белой фланелевой ночной рубашке. Чистые волосы были зачесаны назад, на лице никакого грима. Она была бледной и утомленной.
— Мне нравится этот интерьер, — сказал я.
Мадонна слабо улыбнулась.
Она еще не оправилась после схваток.
Мадонна сказала, что врачи собираются делать ей кесарево сечение.
— Ты этого хочешь? — спросил я.
— Они считают, что это лучший выход. Они хотят убедиться, что с ребенком все будет в порядке. Думаю, надо соглашаться.
Я сказал, что нужно делать то, что ей кажется правильным. Мадонна не выглядела испуганной. Ей хотелось, чтобы все поскорее закончилось.
Не могу дождаться, когда этот ребенок наконец родится. Потом ее настроение изменилось. Как бы мне хотелось, чтобы со мной была мама.
— Мне тоже этого хотелось бы, — кивнул я. — Она была бы счастлива, что у тебя родится ребенок. Она бы увидела свою внучку...
За дверями по коридору бродил Карлос. Лиз тоже приехала, а с ней Каресс и Мелани. Около полудня Мадонну увезли в операционную. Мелани предложила мне поехать домой и дожидаться новостей там.
В четыре Мелани позвонила и сказала, что Мадонна только что родила девочку, Лурдес, нашу Лолу. Врачи сделали кесарево сечение. Вес девочки был около трех килограммов. Меня охватило чувство облегчения и огромной радости.
На следующий день я приехал навестить Мадонну дома. Я привез ей гардении, а для Лолы — трехколесный велосипед, на котором она сможет кататься, когда подрастет.
Входя в дом, я испытывал двойственные чувства. Мне очень хотелось увидеть свою племянницу, но было не очень приятно приезжать в Кокерхэм — единственный дом Мадонны, который оформлял не я, а кто-то другой. Раньше мне нравились интерьеры домов Мадонны, но сейчас я чувствовал себя изгоем.
Одноэтажный дом был построен в испанском стиле. Мне достаточно было мельком взглянуть на интерьеры, и я сразу понял, что Мадонна просто перевезла сюда мебель, которую мы покупали для Кастильо. Кто-то другой отбирал эти вещи и расставлял по своему усмотрению. Впервые в жизни дом Мадонны показался мне совершенно чужим. Но я был рад тому, что в гостиной висит моя картина — портрет Евы. Я подумал, что это хороший знак. Значит, Мадонна все же хочет, чтобы я был частью ее жизни.
Я прошел в спальню Мадонны увидеть ее и познакомиться с Лолой.
Мадонна выглядела очень усталой. Она сразу же передала мне Лолу.
Познакомься, Лола, это твой дядя Кристофер. Привет, Лола, ты очень красивая, — пробормотал я. Думать я мог только о том, чтобы не уронить ребенка.
С чувством облегчения я передал девочку Мадонне и спросил, как она себя чувствует.
— Я совершенно без сил. У меня такое чувство, словно я родила арбуз.
Потом она показала мне разрез на животе. Он был таким маленьким, просто невероятно. Не больше пяти-шести дюймов. Я не мог себе представить, чтобы через такой крохотный разрез можно было достать ребенка.
Увидев, что Мадонна буквально засыпает, я потихоньку вышел.
По дороге домой я вспоминал, как радостно было видеть сестру, какой прелестный ребенок Лола. И в то же время я пони мал, что теперь наши отношения с Мадонной изменятся еще сильнее.
Расстояние между нами еще больше увеличилось. Я больше не чувствовал той близости, как раньше. Впервые в жизни я не имел отношения к дому сестры, и у меня не было в нем собственной комнаты. Мадонна всегда была для меня ближе остальных членов семьи, но я чувствовал, что наша связь ослабевает. Я был счастлив оттого, что у нее появилась собственная семья, как она всегда и хотела. И все же мне было грустно, потому что старое «мы» исчезло. Мне страшно недоставало Дэнни. Я постоянно о нем думал. Я чувствовал себя обездоленным и одиноким.
День благодарения 1996 года. Родители прилетели увидеть Лолу. Вся наша семья собралась в доме Мадонны. Приехали даже старшие братья. Мы с Мелани готовили еду. Мадонна поминутно забегала проверить, все ли в порядке. Хотя основные заботы мы взяли на себя, Мадонна все же нервничала.
Я накрыл стол. Мадонна крутилась возле меня. Я чувствовал, что с ней что-то происходит. Я пошел в кухню и принес масло в масленке. Мадонна посмотрела на масленку и скривилась:
— Какого черта ты принес на стол масло, Кристофер? — закричала она.
Меня изумил ее тон — именно этот тон я слышал на своем автоответчике несколько месяцев назад.
Но, Мадонна, — терпеливо объяснил я, — у нас же будет хлеб. Значит, на столе должно быть и масло. Но в пище и так достаточно масла. На столе маслу не место.
Мадонна схватила масленку. Я выхватил у нее масло.
Я хочу намазывать хлеб маслом. И все остальные тоже. А я не хочу!
Она вырвала у меня масло и выскочила из комнаты.
Пока она не видела, я поставил масло обратно на стол. Мне стало ясно, что Мадонна все еще не простила меня за тот факс. Мои извинения были фальшивыми, и таким же фальшивым было ее прощение. Я думал, что справился с ней, но понял, что на самом-то деле она очень искусно справилась со мной. Мы обманывали друг друга. Она все еще злилась на меня, и с того момента наши отношения изменились до неузнаваемости.
Тем не менее, не считая инцидента с маслом, День благодарения прошел совершенно спокойно. Я зашел в спальню Мадонны повидать Лолу в ее колыбельке. Спальня была очень женственной, гораздо более женственной, чем любая другая комната Мадонны: в розовых и кремовых тонах, с шелковыми шторами. Все было красиво и уютно. После ужина мы с Мелани немного посплетничали о Мадонне на кухне. А потом все разъехались по домам.
Несмотря на инцидент в День благодарения, Мадонна все же пригласила меня на Рождество. На этот раз мы не ссорились.
Конец 1996 года Мадонна посвятила рекламе «Эвиты». Я считал этот фильм вполне достойным и думал, что Мадонна получит премию. Но зрители не спешили в кинотеатры. 24 марта 1997 года состоялось вручение «Оскаров». Мадонна предложила мне стать ее спутником на церемонии. Она уже получила «Золотой глобус» как лучшая актриса, снявшаяся в художественном фильме, мюзикле или комедии. Но я был глубоко разочарован, узнав, что ее даже не номинировали на «Оскара».
На церемонии Мадонна спела песню «You Must Love Me», написанную Тимом Райсом и Эндрю Ллойдом Уэббером. Именно эта песня была признана лучшей. Мадонна была счастлива, и я радовался за нее.
Когда программа «Madonna: The Girlie Show — Live Down Under» вышла на DVD, я смог погрузиться в приятные воспоминания о нашей совместной работе. Но теперь моя жизнь из менилась. Я принимал наркотики пару раз в неделю, и Мадонна узнала об этом.
Она позвонила мне и сказала:
— Я слышала о тебе ужасные вещи. Ты что, подсел на кокаин?
Я так не думал, о чем честно и сказал.
Мадонна бросила трубку. Думаю, она мне не поверила.
Достарыңызбен бөлісу: |