Лингвокультурная динамика концептов в дискурсе Гюнтера Грасса Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук по

Сочинский государственный университет

ИВАНОВ Павел Филиппович

Диссертация на соискание ученой степени

кандидата филологических наук

по специальности 10.02.19 – теория языка

научный руководитель –

доктор филологических наук

профессор В.Г. Борботько

Майкоп – 2015

1.1. Дискурс и текст в современных лингвистических исследованиях . . . . . 10

1.2. Прецедентные тексты как компоненты дискурса. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .26

1.3. Концепт как смысловая единица в языке и дискурсе . . . . . . . . . . . . . . . .35

1.4. Полиморфизм языковых концептоносителей. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 51

1.5. Идиоконцепты и топические концепты . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .59

Выводы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .61

Глава 2. Интерактивное начало в построении дискурса Г. Грасса . . . . 64

2.1. Лингвокультурное взаимодействие дискурса и его прототипического контекста . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . 64

2.2. Внутренняя диалогичность дискурса . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .77

2.3. Дискурсивное взаимодействие субъектов повествования . . . . . . . . . . . .88

Выводы................... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .99

Глава 3. Особенности концептуальной идиосистемы дискурса Г. Грасса «Луковица памяти». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .101

3.1. Топические концепты в дискурсе Г. Грасса . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .101

3.2. Прецедентные лексические элементы в дискурсе Г. Грасса . . . . . . . . .119

3.3. Прецедентные высказывания и их дискурсивные переосмысления . . . 127

3.4. Лингвокультурная динамика концептов в оригинале и переводе . . . . . 137

Выводы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .154

Данная диссертация посвящена исследованию способов вербализации концептуальных основ современного немецкоязычного литературно-художественного дискурса, представленного такой жанровой разновидностью как автобиографическая проза.

В современной отечественной лингвистике наблюдается все более заметная тенденция к интенсивному формированию нового направления – лингвокультурологии. Так как каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия мира, то и все элементы человеческого мира – мира восприятий, представлений, понятий – отражаются в каждом языке как в особой лингвистической культуре, приобретая в ней характер концептов. Лингвокультурология дает множество доказательств в пользу того, что языки либо фиксируют в своих формах наиболее существенные концепты для культуры соответствующего народа, либо значимо их игнорируют.

Понятие «концепт» в отечественной филологии и лингвистике лингвистической обязано своим появлением работам С.А. Аскольдова, а также Д.С. Лихачева, а его разработка как «концепта культуры» связана с именем и трудами академика Ю.С. Степанова. В последние годы термин «концепт» по частоте употребления значительно превзошел все прочие терминологические образования [Ольшанский 2000]. С позиций лингвокультурологии каждый национальный язык образует особую концептосферу (Д.С. Лихачев), которая приобретает индивидуально-специфические черты в творчестве каждого писателя.

Новый подход открывает возможности для исследования специфической системы концептов, присущей дискурсу того или иного автора, что является пока еще недостаточно разработанным для современной лингвистической науки и, соответственно, для данной работы.

Актуальность работы обусловлена необходимостью углубленного исследования лингвокультурных концептов, и уточнения их функциональной специфики в художественном дискурсе, обладающем конкретными индивидуально-авторскими особенностями. Актуальным следует считать разработку и применение новых положений лингвокультурологии в исследовании дискурса недавно изданных произведений, важных для мировой литературы, к которым относятся и романы немецкого писателя Гюнтера Грасса. Автобиографический роман как один из жанров литературно-художественного дискурса представляет с точки зрения лингвокультурологии богатый материал для изучения национальной концептосферы, преломленной в творчестве данного автора. На данный момент защищены несколько диссертаций по изучению творчества Г. Грасса, но все исследователи его произведений концентрировали свое внимание, главным образом, на литературоведческих вопросах, среди них следует отметить работы А.В. Добряшкиной [2005], К.С. Застелы [2012], С.Н. Сатовской [2015].

Объектом нашего исследования является художественный дискурс современного немецкого языка, предметом исследования – система идиоконцептов, образованная понятийными и ценностными составляющими индивидуально-авторского дискурса Г. Грасса.

В качестве исходной гипотезы работы мы приняли положение, согласно которому в художественном дискурсе создается особая система идиоконцептов, присущая именно этому автору и данному произведению.

Для достижения поставленной цели были выдвинуты следующие задачи:

1) определить структурные параметры дискурса, существенные для раскрытия его концептуального плана;

2) уточнить понятие прецедентного текста как исходного элемента в построении концептуальной идиосистемы автора;

3) выделить и проанализировать прецедентные элементы в дискурсе Г. Грасса с учетом их авторского преломления;

4) выявить характерные особенности лингвокультурной динамики концептуальной идиосистемы Г. Грасса в плане интерпретации концептов в оригинале и переводе.

Основным материалом исследования послужил оригинальный текст романа Г. Грасса „Beim Häuten der Zwiebel“ (в ссылках: BHZ) и его официальный перевод на русский язык «Луковица памяти» (в ссылках: ЛП). Привлекались также тексты других произведений Грасса, в частности, „Grimms Wörter: eine Liebeserklärung“, материалы архивов Гюнтера Грасса, хранящиеся в г. Бремене [www.grass-medienarchiv.de/ggrass], критические статьи о Г. Грассе, среди которых в первую очередь следует назвать монографию Клауса фон Шиллинга „Schuldmotoren. Artistisches Erzählen in Günter Grass ̉ Danziger Trilogie“ [Schilling Klaus von: 2002]. Все текстовые примеры из произведений Г. Грасса снабжены порядковой нумерацией (их более 100) и параллельными текстами на русском языке.

Теоретическую базу исследования составили труды отечественных и зарубежных ученых в области поэтики и стилистики текста (М.М. Бахтин, В.В. Виноградов, Т.Г. Винокур, Д.С. Лихачев, Ю.М. Лотман, Т.И. Сильман, У. Эко и др.); теории дискурса (Э. Бенвенист, В.Г. Борботько, А.А. Ворожбитова, А.Ж. Греймас, И.Р. Гальперин, Т.А. ван Дейк, В.З. Демьянков, Ю. Кристева и др.) лингвокультурологии и лингвоконцептологии (Н.Д. Арутюнова, А. Вежбицкая, С.Г. Воркачев, Е.С. Кубрякова, Ю.Н. Караулов, В.И. Карасик, В.В. Красных, Ю.С. Степанов, Г.Г. Слышкин, Г.Г. Хазагеров и др.).

С позиций дискурсивных исследований выделяются такие крупнейшие фигуры в истории культуры ХХ века, как М.М. Бахтин и А.Ф. Лосев, с которыми сегодня в одном ряду стоят Д.С. Лихачев и Ю.М. Лотман. Они рассматривают литературу, любое творчество не просто в контексте культуры, но еще и как способ постижения истины [Плеханова 2011: 101].

Теоретической основой работы послужили следующие положения, получившие обоснование в лингвистических исследованиях:

1) художественный дискурс строится на основе диалогического взаимодействия авторских позиций, преломленных в слове, высказывании, персонажах, воплощающих различные авторские «лики» (М.М. Бахтин);

2) дискретной единицей переживаемого знания, реализующегося в языковой системе, языковом сознании и коммуникативном процессе, является лингвокультурный концепт (Ю.С. Степанов);

3) в построении художественного дискурса участвуют элементы прецедентных текстов, которые допускают множественное измерение в зависимости от авторской позиции и от применяемых исследовательских методов (Г.Г. Слышкин);

4) лингвокультурные концепты, образующие авторскую концептосферу, способны приобретать статус идиоконцептов – ментальных образований индивидуально преломленных автором (В.Г. Борботько).

В качестве методов исследования использовались метод системных оппозиций, семантико-стилистический, компонентный анализ, контекстный и концептуальный анализ дискурса, производимый, в частности, на основе выявления прецедентных элементов, и сопоставительно-контрастивный метод анализа. Важным для описания оказался метод интерактивной интерпретации смысловой динамики дискурса, заявивший о себе при выявлении взаимодействий между различными инстанциями дискурса. В качестве логико-философской основы данного метода могут быть приняты общенаучные принципы диалектики.

Проведенный анализ позволил выдвинуть понятие топического концепта, представляющего собой некое «общее место» (мотив, ценность), и находящегося в противопоставлении системному предметно-понятийному концепту, отражающему некоторую реалию, входящую в лингвокультурную картину мира, общую для всего языкового коллектива.

В работе описана лингвокультурная динамика оригинала в сопоставлении с переводным вариантом и связанные с ней смысловые преобразования и деформации в исходной концептуальной системе. Выявлены характерные примеры лингвокультурных несовпадений концептов в разных языках.

Теоретическая значимость исследования состоит в развитии лингвокультурной концептологии применительно к лингвистическому анализу дискурса произведения художественной литературы, в применении метода интерактивной интерпретации построения смысла в дискурсе, в установлении взаимосвязи понятийных, образных и ценностных параметров концептуальной авторской идиосистемы.

Прецедентные феномены являются национально-маркированными феноменами, что позволяет всем представителям лингвокультурного сообщества опознавать их в качестве прецедентных. Важным результатом работы стало уточнение способов образования идиоконцепта – либо как результата авторского преобразования системных концептов, либо как продукта авторской инновации.

1. В художественном дискурсе Г. Грасса, прототипом которых является автобиография, происходит воссоздание не только концептуальной системы, но и ее представление уникальным образом в результате творческой энергии вспоминающего «Я». Автор и его «лики» вступают в диалог друг с другом и с читателем. Ценностно-ориентированные позиции дискурсивного субъекта получают отстраненное бытие от рефлектирующей инстанции и становятся объектом авторского управления, одновременно исполняя функцию дискурсивного представителя автора, как бы порождающего дискурс от своего лица.

2. Концептуальное пространство романов Г. Грасса определено многочленными смысловыми оппозициями топического плана: Война (Krieg) – Вина (Schuld) – долг, долги (Schulden) – преступление (Verbrechen) – стыд (Scham) – искупление вины (Sühne); Вера (Glaube) – неверие, святотатство (Glaubensverlust, Frevel); Луковица памяти (Zwiebel der Erinnerung) – забвение (Vergessen); Ностальгия (Heimweh) – утраченная родина (Heimatsverlust, Vertreibung) и др.

3. В процессе дискурса происходит переключение между позитивной («вера») и негативной («неверие») модальностями концепта. Такое переключение отражает эволюцию концептуальной сферы в мировосприятии автора и его двойника – главного персонажа произведения. Ключевые топические концепты как доминанты дискурса сопровождаются сопутствующими концептами, логически связанными с ключевыми.

4. Автор использует в своем дискурсе множество прецедентных элементов, значительная часть среди которых не относится к общеизвестным, или же представляет собой отсылки к предшествующим произведениям автора. При этом многие из прецедентных элементов получают у Грасса оригинальную концептуализацию, превращаясь в идиоконцепты.

Апробация диссертационного исследования. Основные положения и выводы диссертационного исследования были представлены на различных международных, региональных, межвузовских научных, научно-практических, научно-методических конференциях: на седьмом съезде Российского союза германистов (Тамбов, октябрь 2009), на десятом съезде Российского союза германистов (Москва, ноябрь 2012), 43-я международная научная конференция филологического факультета в Санкт-Петербургском госуниверситете (март 2014), на аспирантских семинарах кафедры романских и германских языков Сочинского государственного университета (Лингвофевраль-2009, 2011, 2013). По теме диссертации опубликовано 18 статей, в том числе 4 статьи в научных изданиях, рекомендованных ВАК.

Структура работы: диссертация включает Введение, три главы, Заключение, Список использованной литературы и Приложение, содержащее перечень прецедентных элементов и идиоконцептов, выявленных в романе Г. Грасса «Луковица памяти».

Глава 1. Теоретические основы исследования дискурса и его лингвокультурных компонентов
1.1. Дискурс и текст в современных лингвистических исследованиях

Приступая к исследованию дискурса, принадлежащего Гюнтеру Грассу, необходимо уточнить ряд положений, относящихся к описанию текста связной речи, называемого в современной лингвистке термином «дискурс».

До середины ХХ в. высшей структурной единицей в языке считалось предложение (фраза). Речевые образования за пределами предложения считались просто текстом. Терминологическое выделение дискурса наметилось сначала в зарубежной лингвистике: Э. Бенвенист противопоставлял дискурс как процесс статичной языковой системе:  

«С предложением мы покидаем область языка как системы знаков и вступаем в другой мир, в мир языка как средства общения, выражением которого является речь (le discours)» [Бенвенист 1974: 139].

Термин «дискурс» вошел в терминологию отечественной лингвистики лишь в 70-е годы прошлого века, когда был осознан факт наличия в речи смысловых единств (сверхфразовых единств, текстовых единств), превышающих по объему предложение. Отсюда и определение дискурса как речемыслительного процесса, образующего комплексные лингвистические структуры, компонентами которых являются высказывания (предложения) и группы высказываний [Борботько 2006: 277].

Термин «текст» продолжал употребляться как синоним для дискурса – связанной по смыслу последовательности предложений, хотя для него наметилось и другое, более общее и адекватное определение: текст – графическая фиксация дискурса или любого высказывания, которые, как известно, имеют также устную, звуковую форму существования.

«Следует отличать понятие дискурса как процесса речемыслительной деятельности от понятия текста как ее результата, зафиксированного в письменной форме. Текст традиционно служит языковым материалом для лингвиста. Он может быть построен и по законам не языка, а некоторой другой деятельности человека [Борботько 2006: 32].

Новая дисциплина, изучающая строение текстовых единств получила название «лингвистика текста», что способствовало сохранению термина текст, который с давних времен утвердил себя в филологии – в языкознании, стилистике, литературоведении, текстологии.

С позиций лингвистики текста началось интенсивное исследование языковых единиц, участвующих в построении текста (дискурса). «Предложение, изъятое из текста, составной частью которого оно является, характеризуется лишь потенциальной (виртуальной) отнесенностью к действительности. Наличие в нем категорий лица, времени, модальности, выраженных, прежде всего, морфологическим способом в сказуемом, создает возможность выражения в нем отнесенности к действительности. Эта возможность реализуется (актуализируется) при включении предложения в текст, т.е. в условиях реального высказывания» [Москальская 1981: 98].

Именно на «уровне текста сливаются все единицы с их подчиненными функциями и раскрываются в единой функции, а следовательно, и в самой сущности языка – коммуникации. Текст по существу репрезентирует язык как средство общения и поэтому в нем органически объединяются гносеологические и коммуникативные характеристики языка» [Колшанский 2007: 45].

В современной лингвистике дискурс стал трактоваться как речевое взаимодействие, в процессе которого смыкаются социально-ролевые, социокультурные, психологические, когнитивные и коммуникативные моменты, хотя в некоторых исследованиях сохранилась тенденция к радикальному противопоставлению дискурса и текста по ряду оппозитивных критериев: функциональность – структурность, процесс – продукт, динамичность – статичность и актуальность – виртуальность. Соответственно различаются структурный текст как продукт и функциональный дискурс как процесс [Макаров 2003].

В учебном словаре Т.В. Матвеевой текст определяется автором с учетом как «результат целенаправленного речевого творчества, целостное речевое произведение, коммуникативно обусловленная речевая реализация авторского замысла» [Матвеева 2003: 352].

Главной особенностью всего дискурсивного направления, по мнению Е.С. Кубряковой, является убежденность в том, что ни синтаксис, ни грамматика языка не могут изучаться вне обращения к его использованию. «Не менее существенным нам представляется то обстоятельство, что непременной чертой динамических моделей языка оказалась необходимость описать развертывание речи. Понадобился термин, который отражал бы это новое понимание порождения речи его зависимости не только от внутренних способностей говорящего и даже его индивидуальных интенций и целей, но и от разнообразных ситуаций речи с ее участниками и их реакциями на те или иные особенности общения» [Кубрякова 2005: 23-33]. Согласно Е.С. Кубряковой, под дискурсом следует иметь в виду именно «процесс, связанный с реальным речепроизводством, созданием речевого произведения, текст же является конечным результатом процесса речевой деятельности, выливающимся в определенную законченную (и зафиксированную) форму» [Там же]. В становлении термина «дискурс» важную роль сыграло обращение лингвистики к динамическому аспекту языка, «то обстоятельство, что непременной чертой динамических моделей языка оказалась необходимость описать развертывание речи. Понадобился термин, который отражал бы это новое понимание порождения речи – его зависимости не только от внутренних способностей говорящего и даже его индивидуальных интенций и целей, но и от разнообразных ситуаций речи с ее участниками и их реакциями на те или иные особенности общения» [Там же].

Дискурсивное пространство находится в тесном взаимодействии с системой языка: язык перетекает в дискурс, дискурс – обратно в язык. При этом, как отмечают А.Ж. Греймас и Ж. Курте, «для фразовой лингвистики базовой единицей высказывания является фраза, а дискурс рассматривается как результат (или операция) связывания (конкатенации фраз). Дискурсивная лингвистика, как мы ее понимаем, напротив, принимает за исходную единицу дискурс, рассматриваемый как значимое целое: в таком случае фразы будут только сегментами (или фрагментами) дискурса-высказывания [Греймас, Курте 1983: 489].

«Дискурс, – в исследованиях Ю.С. Степанова, – это новая черта в облике языка, каким он предстал перед нами в конце двадцатого века» [Степанов 1995: 38]. Ю.С. Степанов, разъясняя смысл этого высказывания, указывает также на особое использование языка для выражения особой ментальности, а также особой идеологии.

По определению Н.Д. Арутюновой, дискурс – это «связный текст в совокупности с экстралингвистическими – прагматическими, социокультурными, психологическими и др. факторами; текст, взятый в событийном аспекте... Дискурс – это речь, «погруженная в жизнь» [Арутюнова 2002: 136-137].

Согласно Ю.С. Степанову, термин «дискурс» может употребляться в следующих значениях: 1) связный текст; 2) устно-разговорная форма текста; 3) диалог; 4) группа высказываний, связанных между собой по смыслу; 5) речевое произведение как данность – письменная или устная [Степанов 1995: 36]. Ю.С. Степанов определяет дискурс как «язык в языке»: «Дискурс существует, прежде всего, и главным образом, в текстах, но таких, за которыми встает особая грамматика, особый лексикон, особые правила словоупотребления и синтаксиса, особая семантика, в конечном счете,– особый мир. Это возможный (альтернативный мир) в полном смысле этого логико-философского термина» [Там же: 38].

Если оставить за рамками анализа принятое в публицистике последних десятилетий понимание дискурса как социального явления («феминистский дискурс», «дискурс власти», «дискурс насилия»), восходящее к идеям французских постструктуралистов, отметим двойственность собственно лингвистического толкования термина. Дискурс – это и «речь, погруженная в жизнь» (Н.Д. Арутюнова), и движение информационного потока между участниками коммуникации.

В рамках коммуникативной стилистики текста речь идет о категориях субъектности и адресованности [Бабенко 2004]. Диалог с текстом становится ключевой проблемой в теории текста, учитывающей сопряженность первичной и вторичной коммуникативной деятельности автора и адресата: текст в «снятом виде отражает первичную коммуникативную деятельность и является объектом вторичной коммуникативной деятельности» [Кожина 2003: 130-132].

С одной стороны, дискурс понимается как речевая практика, с другой, дискурс предстает как «сложное коммуникативное явление, не только включающее акт создания определенного текста, но и отражающее зависимость создаваемого речевого произведения от значительного количества экстралингвистических обстоятельств – знаний о мире, мнений, установок и конкретных целей говорящего» [Дейк 1989: 69].

В.Е. Чернявская подчеркивает значимость ситуативного контекста в определении дискурса: «Под дискурсом следует понимать текст(ы) в неразрывной связи с ситуативным контекстом: в совокупности с социальными, культурно-историческими, идеологическими, психологическими и др. факторами, с системой коммуникативно-прагматических и когнитивных целеустановок автора, взаимодействующего с адресатом… Дискурс характеризует коммуникативный процесс, приводящий к образованию определенной формальной структуры – текста» [Чернявская 2009: 147].

П. Рикёр в «Конфликте интерпретаций» подчеркивает событийную природу дискурса: «Для дискурса способом присутствия является акт, инстанция, которая как таковая имеет природу события. Изречение есть актуальное событие, акт перехода, акт исчезновения. Дискурс представляет собой последовательность выбора, посредством которого выделяются одни значения и отвергаются другие; этот выбор является противоположностью одного из свойств системы – ее принудительного характера. Этот выбор производит новые комбинации: высказывание еще не высказанных фраз, понимание таких фраз. Только в инстанции дискурса язык обладает референцией» [Рикёр2008:145-146].Современный лингвокультурологический подход к тексту рассматривает интерпретацию как условие вхождения текста в культуру: текст при своем создании не является еще фактом культуры, чтобы стать таким, он (текст) должен быть присвоен социумом. Форма присвоения текста – его интерпретация.

Текст должен обладать высоким энергетическим потенциалом. Высокая языковая компетенция – обязательное условие понимания художественного текста, поскольку он основан на эстетически оправданном нарушении литературной нормы. Наконец, именно «культурный компонент обеспечивает восприятие имплицитных смыслов текста, его глубины» [Кухаренко 1988, Чернухина 1993].

Организации художественного литературного текста присуща особая сложность и полифункциональность, в нем активно используются те аспекты и ярусы структуры, которые в других видах речевой коммуникации остаются ненагруженными, иррелевантными. В результате структура художественного текста приобретает многослойность со специфическими неиерархическими соотношениями между слоями. Единство текста конституируется прежде всего автором текста. Границы текста могут при этом задаваться как изменением коммуникативной ситуации, так и внутритекстовыми элементами (заглавия, особые формулы начала и конца Т.).

Существуют определения текста, в которых авторы указывают на комплекс присущих ему признаков, но перечисляют их как равнозначные. Например, Л.М. Лосева понятие текст определяет таким образом: Текст – это сообщение в письменной форме; текст характеризуется содержательной и структурной завершенностью; в тексте выражается отношение автора к сообщаемому (авторская установка). На основе приведенных признаков текст можно определить как «сообщение в письменной форме, характеризующееся смысловой и структурной завершенностью и определенным отношением автора к сообщаемому» [Лосева 1980: 4].

Обсуждая вопросы теоретической поэтики, Ю.М. Лотман в начале 1970 годов утверждал: «Следует отказаться от представления о том, что текст и художественное произведение – одно и то же. Текст – один из компонентов художественного произведения, художественный эффект в целом возникает из сопоставлений текста со сложным комплексом жизненных и идейно-эстетических представлений». Ю.М. Лотман пишет о контексте, т.е. о тех внетекстовых элементах художественного произведения, которые обусловливают структуру смысла. Данный исследователь отмечал, что внетекстовые связи имеют много субъективного, вплоть до индивидуально-личного, он указывает, что они имеют и свое закономерное, исторически и социально обусловленное содержание и вполне могут быть предметом рассмотрения [Лотман 2000: 162]. Текст, «вдвинутый» в более сложные общие структуры, приобретает особую внетекстовую часть, о которой

Ю.М. Лотман писал, что она составляет вполне реальный (иногда очень значительный) компонент художественного целого, отличающийся большей зыбкостью, чем текстовая часть.

Существует «внетекстовый контекст» художественного произведения, т.е. те внетекстовые элементы, которые помимо текста обусловливают структуру смысла» [Алефиренко 2012: 56-57]. С.И. Гиндин отмечает, что «включение во «внетекстовые структуры» (термин Ю.М. Лотмана) влияет и на объективный смысл, приобретаемый текстом в конкретных условиях его восприятия (и в рамках данной культуры в целом)» [Гиндин 2001: 533].

Современные работы, посвященные исследованию художественных текстов как в плане их стилистики и интерпретации, так и в плане их перевода на другой язык, распространяют на данный тип текста схемы, описывающие естественную вербальную коммуникацию. Поскольку текст является продуктом литературного дискурса, коммуникативная схема литературного процесса включает в себя те же элементы, которые Р. Якобсон положил в основу своей схемы языковой коммуникации [Якобсон 1975]. При этом контакт с читателем устанавливается не ради самого контакта, а ради того, чтобы вызвать встречное движение читателя, направленное на понимание информации, содержащейся в тексте, и оказать на читателя эмоциональное воздействие. Это воздействие реализуется через функцию, которую Р. Якобсон назвал «конативной», суть которой – впечатление, производимое сообщением на адресата. Конативная функция текста призвана не только вызвать эмоциональные реакции читателя (жалость, участие, презрение, радость и т.д.), но и дать толчок интерпретационной деятельности, направленной на построение читательского концепта текста. Она, по мнению Н.Н. Михайлова, «может считаться самой главной из текстово-дискурсивных функций, сливаясь с оценочно-интерпретационной функцией литературно-критического дискурса» [Михайлов 2006: 38].

Среди определений, ориентированных на перечисление основных, типичных свойств текста, предпочтение отдается таким характеристикам, как связность, завершенность и функциональная направленность. В концепции Р.-А. Богранда и У. Дресслера упоминаются семь критериев текстуальности. Эти авторы понимают под текстом коммуникативное событие, удовлетворяющее семи критериям текстуальности. В качестве первых типичных текстовых признаков они рассматривают когезию (сцепление, Kohäsion) и когерентность (связность, Kohärenz), причем прямо указывают на то, что именно эти параметры прямо выводятся из самого текста, в то время как остальные признаки (Intentionalität, Akzeptabilität, Informativität, Situationalität, Intertextualität) ориентированы на участников акта коммуникации (они называются Verwender-zentriert) [Beaugrande, Dressler 1981:8]. Универсальное свойство текста (рассматриваемого в ракурсе лингвистическом, семиотическом, культурологическом) ˗ это стабильность, неизменяемость, равенство самому себе [Хализев 2002: 278, 279].

Исследователь лингвистической организации текста И.Р.Гальперин разработал систему текстообразующих категорий, выделив в их составе категории содержательные и формально-структурные, при этом он подчеркнул их взаимообусловленность. В работе И.Р. Гальперина в качестве текстообразующих категорий были рассмотрены следующие параметры текста: «информативность, членимость, когезия (внутритекстовые связи), континуум, автосемантия отрезков текста, ретроспекция и проспекция, модальность, интеграция и завершенность текста» [Гальперин 2007: 73-86].

Текстовые категории, несмотря на формально-смысловую и функциональную нерасторжимость текста, обычно рассматриваются поаспектно, и среди них выделяются содержательные, формальные и функциональные категории. Основу универсальных категорий текста составляют целостность (план содержания) и связность (план выражения), вступающие друг с другом в отношения дополнительности [Болотнова 2009].

Традиционный подход к синтаксису текста не обладал достаточной объяснительной силой по отношению к таким ведущим характеристикам текста, как его цельность и связность. В лингвистике текста связность представляется как основное текстообразующее свойство текста. Объясняется это тем, что в лингвистике установился взгляд на текст как на информационное и структурное единство, как функционально завершенное речевое целое. Понятие связности в самом общем плане можно определить как повтор: последовательность знаков расценивается как связная, так как имеет место повторяемость различных знаков, их форм, а также смыслов. Различают локальную и глобальную связность. Локальная связность – это связность линейных последовательностей. Глобальная связность – это то, что обеспечивает единство текста как смыслового целого. И.Р. Гальперин считает, что «связность текста реализуется через различные формы когезии», т.е. особые виды связи, обеспечивающие континуум, т.е. логическую, темпоральную и пространственную последовательность и взаимосвязь сообщений в тексте. Когезия подразделяется на виды в зависимости от ряда оснований. На основании характера повторяющейся языковой единицы выделяют фонетическую, морфемную, морфологическую (или грамматическую), лексическую, синтаксическую когезию. В обеспечении данного вида связности особую роль играют фигуры повтора, такие как анафора, эпифора, эпанафора, синтаксический параллелизм, хиазм и другие. Повторы как композиционный прием служат выделению наиболее значимых звеньев предметно-речевой ткани произведения. Р. Якобсон полагал, что «существо поэтической ткани состоит в периодических возвратах» [Якобсон 1987: 124-125].

Как полагает Ю.Н. Земская, «повторяемость не всегда обеспечивается только за счет формального тождества, она может быть обеспечена смысловым тождеством элементов. К этому виду когезии можно отнести синонимический, антонимический, гипонимический, омонимический и паронимический повторы, перифраз, ассоциативный повтор» [Земская 2010: 99]. Для художественного текста характерен и еще один тип когезии, выделенный И.Р. Гальпериным, – это образная когезия. Под образной когезией исследователь предлагает понимать такие виды связи, которые «перекликаясь с ассоциативными, возбуждают представления о чувственно воспринимаемых объектах действительности» [Гальперин, 2007:80]. Наиболее ярким примером образной когезии может служить развернутая метафора. В этом виде когезии говорящий связывает не предметы и явления действительности, а образы, при помощи которых эти явления и предметы представлены, что приводит к движению характеристик объекта при относительной статичности самого объекта.

При всем разнообразии аспектов и подходов в порождении текста выделяется общая особенность: язык предшествует тексту, текст порождается языком. Даже в тех случаях, когда подчеркивается, что именно текст составляет данную лингвисту реальность и что любое изучение языка отправляется от текста, речь идет об эвристической, а не онтологической последовательности, поскольку в само понятие текста включена осмысленность. Текст по своей природе подразумевает определенную закодированность. Следовательно, наличие кода полагается как нечто предшествующее. С этой особенностью текста связано представление о языке как о замкнутой системе, которая способна порождать бесконечно умножающееся открытое множество текстов. Такое определение текста есть, например, у Л. Ельмслева [1999: 144], когда текст определяется как все, что было, есть и будет сказано на данном языке. Из этого вытекает, что язык мыслится как панхронная и замкнутая система, а текст – как постоянно наращиваемая по временной оси. Второй подход наиболее употребителен в литературоведческих работах, посвященных общей типологии текстов. С точки зрения этого второго подхода, текст мыслится как отграниченное, замкнутое в себе конечное образование. Одним из основных его признаков является наличие специфической имманентной структуры, что влечет за собой «высокую значимость категории границы (начала, конца, рампы, рамы, пьедестала, кулис и т.п.)» [Гальперин 2007: 19]. Если в первом случае существенный признак текста – его протяженность в естественном времени, то во втором текст или тяготеет к панхронности (например, иконические тексты живописи или скульптуры) или образует свое особое внутреннее время, отношение которого к естественному способно порождать разнообразные смысловые эффекты. Меняется соотношение текста и кода (языка).

В общей системе культуры тексты выполняют две основные функции: адекватную передачу значений и порождение новых смыслов. Первая функция выполняется наилучшим образом при наиболее полном совпадении кодов говорящего и слушающего и при максимальной однозначности текста. Идеальным предельным механизмом для такой операции будет искусственный язык или текст на искусственном языке. Тяготение к стандартизации, порождающее искусственные языки, стремление к самоописанию, создающее метаязыковые конструкции, не являются внешними по отношению к языковому и культурному механизму. Вторая функция текста – порождение новых смыслов. В этом аспекте текст перестает быть пассивным звеном передачи некоторой константной информации между входом (отправитель) и выходом (получатель). Если в первом случае разница между сообщением на входе и выходе информационной цепи возможна лишь в результате помех в канале связи и должна быть отнесена за счет технических несовершенств системы, то во втором она составляет самое сущность работы текста как «мыслящего устройства». По мнению Ю.М. Лотмана, тексты – это не просто зафиксированные, но и подлежащие сохранению речевые образования, которые «вносятся в коллективную память культуры»: «...не всякое сообщение достойно быть записанным. Все записанное получает особую культурную значимость, превращаясь в текст» [Лотман 2010:162]. Ю.М. Лотман, опираясь преимущественно на художественные тексты и отталкиваясь от трех функций текста (средство упаковки сообщения, генератор новых смыслов, конденсатор культурной памяти), рассматривает текст как смыслопорождающее устройство. В данном случае большая роль отводится риторике как механизму смыслопорождения. «Фактически тексты, достигшие по сложности своей организации уровня искусства, вообще не могут быть пассивными хранилищами константной информации, поскольку являются не складами, а генераторами. Смыслы в памяти культуры не «хранятся», а растут. Тексты, образующие общую память культурного коллектива, не только служат средством дешифровки текстов, циркулирующих в современно-синхронном срезе культуры, но и генерируют новые» [Лотман 1992: 200-202]. Ю.М. Лотман видит суть взаимоотношений текста и адресата в том, что текст деформируется в процессе его дешифровки адресатом, и одновременно любой текст содержит в себе образ аудитории, который «активно воздействует на реальную аудиторию, становясь для нее некоторым нормирующим кодом» [Там же].

Преимущество дискурса как единицы лингвистического анализа заключается в том, что он позволяет от текста как относительно законченной, формально ограниченной сущности, построенной по своим законам, идти к другим уже существующим или потенциально возможным текстам. «Дискурс – принципиально открытое множество текстов / высказываний. Дискурс не может быть приравнен к одному тексту и не конституируется отдельным текстом. В свою очередь текст, – как считает Е.В. Чернявская, – есть фрагмент дискурса и должен рассматриваться именно в этой связи» [Чернявская 2013: 116].

Рассуждения такого рода лишь подкрепляют возможность употреблять термин «текст» как синоним для дискурса [Греймас, Курте 1983: 488], если под текстом понимать именно фиксированную в письменной форме последовательность связанных по смыслу фраз.

Интересные выводы о лингвистическом статусе дискурса содержатся в работе В.Г. Борботько «Принципы формирования дискурса: От психолингвистики к лингвосинергетике». Дискурс, во-первых, «отличается от низших единиц языка тем, что он, как правило, не воспроизводится подобно фонемам и морфемам, но создается в речи. Эмпирически очевидны факты самостоятельности дискурса как языковой единицы: языковое сознание оперирует достаточно обширным набором целых дискурсов, в том числе произведений фольклора, которые обладают свойством регулярной воспроизводимости в речи. Во-вторых, дискурс обладает способностью функционировать как целое. В-третьих, дискурс одного языка переводится на другой язык как целая единица. В-четвертых, дискурс обладает структурной спецификой в данном языке как модель некоторой ситуации и в системе ему может соответствовать некая языковая «стемма» с комплексной структурой, обладающая матричной системной значимостью» [Борботько 2006: 31].

Парадигматические и синтагматические отношения, складывающиеся в структуре художественного дискурса, характеризуются определенными особенностями. Синтагматика художественного текста – в повествовании это отношения между эпизодами и сюжетным пространством – задана навсегда, выражена эксплицитно и конечна, как конечен сам текст. Считается, что парадигматика художественного текста (ассоциативные отношения, в которые он вступает) слабо задана, но практически бесконечна. В определениях текста можно выделить несколько дефиниционных аспектов, важных для идентификации текста. В частности, Е.А. Гончарова и  И.П. Шишкина придерживаются следующего мнения: «Текст представляет собой завершенную с точки зрения его создателя, но в смысловом и интенциональном плане открытую для множественных интерпретаций линейную последовательность языковых знаков, выражаемых графическим или звуковым способом, семантико-смысловое взаимодействие которых создает некое композиционное единство, поддерживаемое лексико-грамматическими отношениями между отдельными элементами возникшей таким образом структуры. Текст реализует определенное коммуникативное действие своего автора (своих авторов); в его основе лежит некая коммуникативно-прагматическая стратегия, проявляющаяся с помощью системы языковых и контекстуальных сигналов, которые в силу их формальной выраженности предполагают адекватную реакцию адресата» [Гончарова, Шишкина 2005: 8].

Проявление авторского присутствия в тексте осуществляется при помощи метазнаков (цитат, текстовых ссылок, самоотсылок, средств авторизации, авторских оценок, модусных показателей), которые составляют авторский узор [Шмелева 1998] и создают «текст о тексте», метатекст.

Метатекст ориентируется на конкретную речевую ситуацию создания и / или восприятия текста. В.А. Шаймиев выделяет два типа метатекстовых знаков – иннективные (вплетенные) и сепаративные (отдельные) [Шаймиев 1996]. Первые создают переплетение метатекста и основного текста, а вторые включают в основной текст композиционно отдельные разновидности метатекстовых образований (предисловие, послесловие, высказывание автора о своих текстах, записки, заметки и т.д.). В целом ряде работ отмечалось, что метаязыковые оценки могут быть как эксплицитными, так и имплицитными [Шаймиев 1996, Золотова 1998].

У З.Я. Тураевой разграничиваются формально-субъектная и содержательно-субъектная организация произведения. Соотнесенность всех отрывков текста, образующих в совокупности данное произведение, с субъектами речи есть формально-субъектная организация произведения. Соотнесённость всех отрывков текста, образующих в совокупности данное произведение, с субъектами сознания есть содержательно-субъектная организация произведения. Эти особенности художественного текста и порождают семантическую многоплановость. З.Я. Тураева предлагает разграничить план содержания (ПС) и смысл текста. «Под ПС текста будем понимать результат взаимодействия значений языковых единиц, входящих в текст. Смысл текста – явление более высокого уровня. Он складывается из взаимодействия ПС текста с контекстуальной, ситуативной и энциклопедической информацией» [Тураева, 2009: 14].

Исследователь литературного нарратива В.А. Андреева констатирует тот факт, что «на настоящем этапе научного знания наибольшим эвристическим потенциалом обладает модель текста, опирающаяся на понятие дискурс, которому принадлежит особое место в современном гуманитарном знании. Активная разработка понятия «дискурс» в лингвистике последних десятилетий свидетельствует о смене ее приоритетов, в частности, о все более явственном переходе от «внутренней» к «внешней» лингвистике и связанном с этим росте интереса к исследованию функционирования языка в разных областях жизни языкового сообщества, взаимодействия языковой и социальных практик, роли языка в развитии и становлении языковой личности» [Андреева 2012: 32].

Таким образом, коммуникация в объеме текста придает контексту значение многозначности какой-либо языковой единицы, но и одновременно выполняет функцию завершающего звена в определении смысла относительно законченного этапа коммуникации. Любое высказывание обращено к отображаемым фактам и одновременно к смыслам других высказываний. Переплетение метатекста и текста создает дискурсивный внутритекстовой диалог. Под связностью текста мы понимаем межзнаковое взаимодействие элементов текста, определяющее целостность речевого сообщения, обусловленное авторским замыслом и особенностями языковой системы, «стоящей» за текстом.