Мармута, Штепа и Сезоненко, узнавъ, что жалобы о не- малыхъ бояхъ, имъ причиненныхъ, отложены въ
жүктеу/скачать 482.21 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- А. ПолницвШ. (Продолжение
86 но скоро она скрылась, спустившись въ глубокую балку. Два лихихъ скакуна помчались, и едва кибитка взобралась на вы- сокій бугоръ, какъ уже была настигнута двумя гонцами. Гонцы, остановивъ кибитку, спросили, кто ѣдетъ. Жидъ растерялся и возжи опустилъ; панъ Людвикъ тоже было обомлѣлъ, увидивъ гусаръ; но сейчасъ-же воспрянулъ духомъ, выскочилъ моментально изъ будки, дуломъ пистолета хватилъ одного гусарина ьъ грудь—и тотъ грохнулся на землю, какъ бревно; а другаго гусарина двинулъ кулачищемъ по головѣ, этогъ закрутился на мѣстѣ и тоже повалился на землю. Управившись съ гонцами, Людвикъ мигомъ взлетѣлъ на своего скакуна и пустился впе- редъ во всѣ лопатки. Промчавшись съ версту, Людвигъ оглянулся назадъ,—погопя была далеко: онъ повеселѣлъ и сталъ внутренно торжествовать; но въ минуту ликованія со всего размаху шлепнулся на землю: сѣдло сорвалось съ лошади, а вмѣ- стѣ съ нимъ—и сѣдокъ, Разгоряченный конь помчался впередъ, Людвикъ пустился вслѣдъ за нимъ; но скоро былъ настигнутъ и окруженъ. Послѣ долговременной обороны онъ былъ сбитъ съ ногъ и взятъ. Онъ теперь сталъ просить пощады, говорилъ, что онъ шляхтичъ Людвикъ Гудзиньскій, а въ кибиткѣ то его жена, сбѣжавшая отъ него; но разсвирѣпѣвшіе гусары, не обращая вниманія на эти рѣчи, связали пана Людвика, повлекли его къ кибиткѣ, положили его рядомъ съ Ганною и пустились въ обратный путь прямо къ командиру. Всю дорогу плѣнникъ надоѣдалъ командѣ: требовалъ, чтобы его урожоннаю польскаго шляхтича отпустили; угрожалъ, что они жестоко отвѣтсгвовать будутъ за арештованіе его; онъ приходилъ въ ярость, силясь приподняться и судорожно сжимая кулаки; онъ скрежеталъ зубами, окидывая взоромъ не- навистныхъ спутниковъ, глаза его искрились и метали молніи. Ганна, объявившая, кто она и кто онъ, только подсмѣивалась вадъ этимъ связаннымъ титаномъ, зазирая ему въ глаза, и все приговаривала: „катюзи по заслузи, ходила стара по малину та у лихую годину!" А Юхимъ Кладько, коему панъ повредилъ ногу во время взятія, подсказывалъ: „вовкъ геля полизавъ та «елепивъ піймавъ!11 У пана Людвика вся внутренность пере ворачивалась при этихъ досадительныхъ словахъ; но въ безси- ліи онъ испусвалъ лишь дикіе стоны, посылалъ ругательства и похвалялся: „Постойте, постойте, я вамъ покажу ту малину та вовка! Будѣтѣ ви повѣкъ помнить малину та вовка! “ Ганна, слушая эти нахвалки, реготаласъ да повторяла надъ самыми ушами узника: „ходила стара по малину..." Гусары представили ПГевичу тройцѵ цѣликомъ: жида, бабу и ляха. Забѣгали глаза командира, когда онъ узрѣлъ эту бабу. Предлагая ей разные вопросы о похйтителѣ, онъ нѣжно прикасался къ ея плечамъ, заглядывался на ея алыя губки и лебединую шею. Долгонько-таки онъ выпрашивалъ черноокую красавицу и никакъ не могъ ею налюбоваться. Пойманный сто- ялъ на своемъ: выдавалъ себя за польскаго шляхтича Людвива Гудзиньскаго, во удостовѣреніе чего и подалъ свой паспортъ. Шевичъ нана Гудзиньскаго посадалъ подъ стражу, а маложонкѣ его отвелъ удобное помѣгценіе. Явился Николай Требинскій, и ревультаты очной ставки были таковы, что дали возможность Шевичу задерживать у себя черноокую сирену. На очной став- кѣ Иванъ Требинскій, прямо глядя въ очи и Николаю, и Шевичу, и Ганнѣ, рѣшительно отрекался отъ родства съ этимъ Николаемъ, говорилъ, что первый разъ видитъ его. изумлялся и не понималъ, зачѣмъ это признаютъ его за нѣякоюсь Ивана Требѣнъскаго. Николай Тр—скій, щадя своего брата и до сихъ поръ не видѣвши его обстриженнымъ и въ польскомъ нарядѣ— йаходился въ недоумѣніи; онъ но угверждалъ, что это навѣр- ное его братъ Иванъ; только Ганна утверждала это. А нѣ- якійсь панъ отвѣтствовалъ, что тое маложонка его невѣр- ная говоритъ для тою, чтобы освободиться отъ него: потому что 8а невѣрность ей предстоитъ жестокая судебная кара. Шевичъ тоже изумленъ былъ той сценой, которая происходила прецъ нимъ; онъ говорилъ, что такое загадочное и непонятное видитъ и слышитъ первый разъ въ жизни своей; и объявилъ Николаю Тр—скому, что эту женщину выдастъ ему лишь по наведеніи надобныхъ справокъ. Но справовъ Шевичъ не наво- дилъ, а Ганзю держалъ у себя для пріятнаго препровожденія времени. Тольво когда уже жена надѣлала ему кучу непріятяо- КІВВСЕАЯ СТАРИНА. 88 стей, а подначальный вицекапралъ сталъ неотступно надоѣдать просьбами, отпустилъ Ганзю восвояси; Людвика же Гудзиньскаго подъ сильнымъ карауломъ отправилъ въ Хорвату. ХУ. Хорватъ пришелъ въ азартъ, вогда увидѣлъ ту образину, которая выдавала себя за шляхтича Гудзиньсваго; онъ велѣлъ заклепать своего голомоваго гусара въ желѣза и посадить въ тюрьму. Новосербскій командиръ не думалъ посылать своего гусарина въ войсковой генеральный судъ: ибо своими худыми дѣ- лами, которыя расвроются на судѣ, онъ обезчестилъ бы всю Новую Сербію; а обезчеститъ ее—дѣло врайне неудобное: вѣдь она то, сербская команда, и водворена на окраинѣ россійсвой для исворененія воровъ и разбойнивовъ. Мармута, не вѣдая такихъ соображеній, надѣялся, что Иванъ Требинскій вотъ-вотъ появится въ генеральномъ судѣ; но тщетны были эти ожиданія. Заарестованіе имущества, принадлежащая этому Требин- скому, тоже не осуществилось какъ думалъ и гадалъ Мармута. Жовнинскій атаманъ Булюбашъ и козакъ сотни лукомсвой И. Афанасіевъ, по приказу полковой лубенсв^й канцеляріи, въ первыхъ числахъ августа 1755 г явились въ Чутовку, учинили опись имѣнія Ивана Тр—го и поручили это имѣніе въ до- смотръ оржицкимь козавамъ Артему Боровку и И. Москаленву. Боровво и Москаленко, принявши иржавсвое имущество за роспискамщ прилагали къ смотрѣнію его много труда; но недолго имъ пришлось присматривать. Въ Чутовку явился Данило Требинскій и сталъ непріятности причинять Бровку и Мос- каленку, не допускалъ ихъ собиранію порученной имъ части корысти, да еще похвалялся смертно бить ихъ, возавовъ, если будутъ препятствовать ему, употреблять въ работу онисанныхъ людей". Боровво и Мосваленко письменно донесли сотенной горо- шинской ванцеляріи, что „чрезъ тѣ похвалви и угрозы они, оп- редѣленіе, будучи опасна, а наипаче, даби имъ за то не подпасть отвѣту, либо въ нихъ тое взятое Даниломъ Тр—мъ имущество не вэискано било, тѣмъ доношеніемъ просятъ—куда надлежитъ о томъ представить11. Не успѣли Боровко и Москаленко получить сатисфавцію насчетъ Данила, какъ на Иржавсвій хуторъ нагрянулъ братецъ его Николай. Этотъ еще болѣе страху нагналъ на смотрителей: „едногосъ нихъ, Боровки, намѣревался связать, а другаго— побить, и выгналъ изъ слободки того и друі*аго; и уже оныхъ вовсе не допуская въ слободку, похвалви произносилъ смертно бить; людей же нѣкоторыхъ въ свой хуторъ выслалъ, а нѣво- торые же люди чрезъ многіе чинимые отъ него. Ник. Тр—го, озлобленія въ побѣгъ удалилися“. Въ побѣгъ удалилися Боровко и Москаленко; они рады были, что головы свои цѣлыми унесли изъ Чутовки; и по при- бытіи домой они снова доношеніями представили о столь пла- чевныхъ результатахъ смотренія. Мармута узнавъ объ изгнаніи Оржинскихъ ваваковъ изъ Чутовки, и носа не показывалъ сюда—опасно было. Въ тоже время онъ увѣдомился о другой непріятности,—что Хорватъ не присылаетъ въ Глуховъ Ивана Тр—го, и чрезъ то дѣло его, Мармуты, остается безъ разсмотрѣнія. Получивъ такую вѣсть Мармута отправился къ Хорвату.
Новосербскій командиръ довольно ласково принялъ кане- вецваго козака и даже сдѣлалъ ему удовольствіе: показалъ ему узника своего. На очной ставкѣ Иванъ Тр—скій удивлялся всему тому, что говорилъ Мармута; а Мармута говорилъ то, что слыхаилъ изъ устъ Литвиненва. Требинскій отвѣтствовалъ, что никакого Литвиненва онъ не знаетъ и никакого Литви- ненка у него небыло въ услуженіи. Мармута выпучилъ глаза и только вздвигивалъ плечами, взирая на генералъ-маіора, который прехладнокровно слушалъ рѣчи своего гусара, пуская клубы дыма.
Такъ кончилась эта очная ставка. Мармута отправился домой, вполнѣ увѣренвый въ томъ, что сказалъ ему Хорватъ; а Хорватъ пообѣщалъ прислать Ивана Тр—го въ Генеральный Судъ черезъ три недѣли—когда окончится надъ нимъ слѣдствіе по очень важному дѣлу. Когда Мармута вошелъ въ хату, жена спросила: „А що, якъ? бачывъ Требиньскаго?“
Буде!... ІІеремелитьця—мука буде! лаконически отвѣтилъ Михайло. XVI. Домаха правду сказала: мельница Мармутова пяло вертѣ- лась, а мука уже и совсѣмъ не мололась. Хорватъ обѣщанія своего не выполнилъ: Ивана Требинскаго онъ держалъ у себя подъ строжайшимъ арестомъ и ежене- дѣльно продѣлывалъ надъ нимъ одно и тоже. Зачастую, въ часы досуга или скуки, приводили узника И. Требинскаго предъ лице Хорвата, и генералъ-маіоръ, сидя съ трубкою въ зубахъ у камина, вопрошалъ завзятаго гусарина: зачѣмъ онъ совер- шилъ разбой у Мармуты, какъ онъ смѣлъ перевязать и перебить конвойныхъ, ведшихъ его въ Лубны ко очищенію, какъ онъ смѣлъ дезертирству предаться, зачѣмъ выкралъ бабу, учи- нилъ немалые бои и пораненіе командѣ Шевича? Требинскій на всѣ эти выспрашиванья отвѣчалъ, не запинаясь: въ грабительствѣ Мармуты онъ не принималъ участія и даже въ то время не былъ дома, ѣздилъ въ Глуховъ до Кочубея съ письмомъ отъ него—генералъ-маіора, которое письмо оные Мармута и рубанъ изорвали; отъ конвойныхъ онъ вырвался потому, что тѣ конвойные въ дорогѣ мучили его—не давали ѣсть и пить, смѣялись надъ нимъ и поносили его, Рубанъ и Мармута нападали на его хуторъ по нлобѣ, что онъ и братья его сербской націи люди, и хотѣли убить его, и это случилось бы, какъ бы не убѣжалъ онъ къ брату; и какъ въ такомъ своемъ зломъ умыслѣ они не успѣли, то и подали доносъ въ генеральный судъ на его, Ивана, якобы вора и разбойника; но они сами воры и разбойники: ибо днемъ грабили хуторъ, принадлежащій ему и братьямъ его, такой гвалтъ сдѣ- лали въ томъ хуторѣ, что многія женщины съ перепугу мерт- выхъ дѣтей порождали, а многихъ женщинъ и дѣвокъ поизна- силовали, людей изъ хутора разогнали, имущество въ домѣ его и братьевъ его забрали; въ судахъ же своихъ малороссійскихъ оные Мармута и Рубанъ имѣютъ свойствен ни ко ьъ и родствен- никовъ, и его всененремѣнно засудили бы понапрасну; и какъ онъ на пути узналъ, что возави по той сторонѣ Днѣпра собрались въ немаломъ количествѣ, дабы убить его, то просился онъ у конвойныхъ везти его обратно къ нему—генералъ-маіору на объясненіе и великое справедливое его усмотрѣніе; но какъ вонвойвые на такіе просьбы не обращали ни и малѣйшаго вни- манія, то онъ въ сердцахъ, яко человѣкъ поступилъ съ ниии нехорошо, а потомъ уже ббялся явиться и въ его милости— генералъ-маіору. Ганна тоже обидѣла его Ивана: она выкрала у него все серебро и золото, много другого добра забрала; и какъ до этой злохитростной бабы его не допускали, то онъ, плачась о такомъ своемъ несчастіи, и принужденъ былъ насильно взять ту бабу, дабы вывѣдать, гдѣ она то добро подѣ- вала; команда же его нагнала и хотѣла въ смерть забить, поэтому онъ, защищая свой животъ, отбивался отъ той команды. Такъ выправлялся Иванъ Требинскій предъ своимъ коман- диромъ. Предъ Хорватомъ стояла невинная жертва, несчастный страдалецъ, котораго всѣ обижаютъ, начиная съ Мармуты и кончая бабою. Командиръ только покачивалъ головою да посту- вивалъ чубукомъ, выслушивая оправдательныя рѣчи гусара своего; онъ зналъ, что это за птица, и не довѣрялъ такимъ рѣчамъ; пбдолгу онъ его выпрашивалъ, усовѣщевалъ, приври- кивалъ и угрожалъ, но слышалъ одно и тоже—гусаръ не винился. Тогда его уводили восвояси—въ тюрьму, причемъ приказывалось ему обдуматься и сказать всю правду. Спустя нѣсволько дней снова приводили въ Хорвату того- же узнива. Командиръ съ тою же неразлучною трубкою и у того же камина выслушивалъ тѣже рѣчи; узникъ не поступался ни единымъ словомъ, сказаннымъ въ первый разъ; напротивъ, съ важдымъ новммъ появленіемъ предъ лицо командира И. Тр —скій становился рѣчистѣе, говорилъ съ болыпимъ аплом- бомъ; онъ призывалъ во свидѣтели Бога, „Матку Божу“, всѣхъ святыхъ, клялся, взывалъ къ человѣволюбію. Иногда Хорватъ добывалъ кой-вакія улики: опровергалось, напр., воровство Ганною вещей; дурное обхожденіе конвойныхъ съ Ив. Тр—скимъ оказывалось ложью. Но Требипскій, и глазомъ не моргая, ла- дилъ одно и тоже, говорилъ, что всѣ сговорились противъ него ііо злобѣ и хотятъ отомстить ему: конвойные за то, что онъ не отдалъ имъ своихъ лошадей, Ганна за то, что онъ не женился на ней. И опять Требинскаго уводили для дальнѣйшаго думанья. Такъ-таки Хорватъ ничего и не добился отъ своего узника; зато узникъ вынесъ большую пользу отъ этихъ допросовъ: эти допросы были для него, такъ сказать, репетиціей для будущихъ показаній въ Генеральномъ Судѣ; у Хорвата онъ свои рѣчи оформилъ, округлилъ и затвердилъ,—надлежаще приготовился къ ораторству въ Генеральномъ Судѣ. На доношенія Боровка и Москаленка объ обидахъ и из- гнаніи ихъ изъ Иржавскаго хутора не обратили надлежащего вниманія: лишь по иетеченіи трехъ мѣсяцевъ эти доношенія отправлены были изъ полковой Лубенской канцеляріи въ Генеральный Судъ; о прописанномъ въ нихъ испрашивали резолюции—какъ о томъ повелѣно будетъ. Генеральный судъ, поло- живъ доношенія подъ сукно, ничего не повелѣвалъ. Узнавъ объ этомъ, Мармута съ товарищами—Штепою, Сезоненкомъ, Боровкомъ и Москаленкомъ—поѣхалъ въ Глуховъ послѣ „Різд- вянихъ святокъ“ 1756 года. Компанія—Мармута съ товарищи—далась знать и суду и генеральной канцеляріи: ни свѣтъ, ни заря—какъ козаки уже стояли у входа въ судилище, затѣмъ проникали въ самую глубь храма Ѳемиды и тутъ, что называется, наступали на горло крю- камъ. Эти сь судейскимъ терпѣніемъ и хладнокровіемъ отделывались отъ козаковъ: посылали ихъ въ генеральную канделярію, а генеральная канцелярія отправляла просителей въ генеральный судъ. Съ замѣчательнымъ терпѣніемъ ходили козаки взадь и впередъ—изъ одного мѣста въ другое.
Его желаніе одобрили и оно съ той поры выполнялось. Мармута и его товарищи доходились таки: изъ генер. суда послали доношеяіе вь генер. канцелярію: „понеже суду генеральному небезизвѣстно, яко Николай Требинскій при сербской командѣ обрѣтается, и чтобъ его за прописанную противность арештонать—судъ генеральный дати дозволенія полковой Лу- бенской канцеляріи не можетъ; якожъ жалобливая сторона— козакъ Мармута съ товарищи иросятъ въ обидахъ своихъ отъ суда генеральнаго неотступно сатисфакціи,—того ради судъ генеральный опредѣляетъ: Боровку и Москаленку продолжать смотреніе Иржавскаго хутора; будеже воспослѣдуютъ отъ Тре- бинскихъ какія препятія къ тому смотренію, то сотенная Го- рошинская канцелярія въ помощь имъ имѣетъ нарядить команду козаковъ." Мармута пріѣхалъ домой невеселымъ: ибо въ Глуховѣ по- истратилъ немало серебряныхъ рублей; а еще такая же трата предстояла въ Лубнахъ и Горошинѣ. Въ Лубны онъ ѣздилъ два раза, въ Горошинѣ же обрѣтался до тѣхъ поръ, когда, наконецъ, вырядили Боровка и Москаленка въ Иржавскій хуторъ. Сюда явились они въ концѣ марта 1756 г. съ приличною командою—въ сопровожденіи ста козаковъ надлежаще воору- жевныхъ. Въ части, принадлежащей Ив. Требинскому, козачья команда нашла полное запустѣніе: во дворѣ, въ домѣ, въ амба- рахъ и сараяхъ, хоть шаромъ покати; хаты людскія—пусты, иныя безъ оконъ и дверей; мельница—безъ колесъ и поставовъ, гребелька разрушена, камышъ дочиста вырѣзанъ; только вороны да воробьи нѣсколько оживляли этотъ жалкій пустырь. Боровко и Москаленко водворились на этомъ пустырѣ и стали рачительно присматривать ва нимъ. А. ПолницвШ. (Продолжение слѣдуетъ)*) См. „Кіевск Стар.* 2896 г., № 6. жүктеу/скачать 482.21 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|