Н. П. Огарева лингвистические и экстралингвистические проблемы коммуникации теоретические и прикладные аспекты Межвузовский сборник



бет15/17
Дата08.07.2016
өлшемі1.77 Mb.
#184964
түріСборник
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   17

Список указанной литературы:


  1. Законодательство Петра I. М.: Изд-во «Юридическая литература, 1997. 878 с.

  2. Ключевский В.О. Сочинения. Т.5. М.: Изд-во «Соц.-экон. лит-ры», 1958.

  3. Русский архив, 1869. С.844.

  4. Шафиров П.П. Разсуждения какие законные причины его величество Петр Великий император … к начатию войны короля Карлоса XII, СПб., 1722. 380 с.


Трофимова Ю.М.
Поэтический портрет и интрасемиотические

основы его комментирования
Литературный портрет в последнее время все чаще привлекает внмание лингвистов, работающих на базе художественного текста. Этот интерес вполне объясним, поскольку анторопоцентрическая направленность современной лингвистики стимулирует изучение самых различных проявлений человека в текстовом построении. Что касается портрета, то он в художественном произведении является одним из главных антропоцентрических нервов, сообщающих как автору, так и читателю зримые импульсы о воплощенном в нем человеке. При всем своем значении для художественного текстопостроения в поэтическом тексте портрет, тем не менее, представляет собой достаточно редкое явление. Этот факт может быть истолкован весьма своеобразно, либо как то, что поэтический текст в целом изначально не благоприятствует портретному изображению человека, и, следовательно, в поэтической номинации внешность человека не является участком первоспенной важности, либо как то, что антропоцентрическая доминанта этого текста ощутимо перемещается на другие сферы изображенного в нем человека.

Современная филология, ориентированная на сближение самых различных сфер гуманитарного знания, заявила о целесообразности проведения так называемых интрасемиотических исследований, учитывающих пути кодирования информации средствами разных семиотических систем. Двигаясь в этом направлении, можно сопоставлять портрет литературный и, к примеру, портрет живописный, а также осуществлять сравнительные исследования с привлечением гораздо менее сближаемых информативных кодов, таких, как, например, литература и музыка (Азначеева, 1996). В исследовании литературного портрета обращение к его живописному аналогу представляется наиболее естественным, и в этом плане допустимы соположения самого разного характера. Небезынтересно, например, учесть такое обстоятельство: портрет в живописи является вполне автономным жанром, а в такой семиотической системе, как язык (на уровне текста), существует почти исключительно в виде текстовых фрагментов, зависимых от целого построения. Но, с другой стороны, если в прозе трудно представить себе отдельное текстовое построение, озаглавленное как портрет, то в поэзии такое явление (при всей нехарактерности портрета для поэзии), тем не менее, встречается. В качестве иллюстрации можно привести, в частности, такое стихотворение: Proletarian portrait (W.C. Williams) A big young bareheaded woman / in an apron / Her hair slicked back standing / on the street / one stockinged foot toeing / the sidewalk / Her shoe in her hand. Looking intently into it / She pulls out the pare insole / to find the nail / that has been hurting her.

Рассуждая в интрасемиотическом ключе, нельзя не отметить и такого обстоятельства. Было время, когда в живописи, прежде чем обрести статус самостоятельного жанра, портрет переживал этап становления (например, западноевропейское средневековье). Возможно, в поэзии портрету также суждено похожее будущее, но если сконцентрировать внимание на специфике явления, то закономерным окажется заключение о том, что на уровне поэтического текста должно доминировать поэтическое осмысление внешнего образа человека. Такого рода портрет мы находим, в частности, в стихотворении Blue girls (J C. Ransom): Twirling your blue skirts, travelling the sward / Under the towers of your seminary, / Go listen to your teachers old and contrary / without believing a word …. Practise your beauty, blue girls… . В данной зарисовке образ голубых девушек так значителен, что фактически исключает перечисление отдельных деталей и черт внешности. В какой форме проявит себя в поэтическом портрете образно-поэтическое осмысление человека и проявит ли вообще, сказать очень трудно, тем более, что, с другой стороны, встречаются поэтические портреты, по структуре и характеру практически идентичные прозаическим (тем, которые, изображая человека в действии, приближаются к динамическому портрету), а в интрасемиотическом ключе допускающие сближение с сюжетами станковой живописи: (W. Whitman) The negro holds firmly the reins of his four horses ... His blue shirt exposes his ample neck and breast and loosens over his hip-band, / His glance is calm an commanding, he tosses the slouch of his hat / away from his forehead, / The sun falls on his crispy hair and mustache, falls on the black / of his polish’d and perfect limbs (фрагмент). Аналогичный случай представлен и в следующей зарисовке: The slave’s dream (Y.W. Longfellow) Beside the ungathered rice he lay / His sickle in his hand; / His breast was bare, his mattered hair / Was buried in the sun (фрагмент).

Характерной особенностью некоторых поэтических портретов является избирательность отдельных черт внешности, подлежащих языковой фиксации. Именно такого рода избирательность, составляя главный инструментарий поэтического портрета как явления особой семиотической системы – языка, оказывается самым выразительным местом в портретируемом персонаже: Cassandra (R. Jeffers) The mad girl with the staring eyes and long white fingers / Hooked in the stones of the wall. / The storm-wrack hair and the screeching mouth: does it matter, / Cassandra, / Whether the people believe / Your bitter fountain? (фрагмент). Приходится отметить, однако, что избирательность в поэтическом портрете имеет в отдельных текстах тенденцию к снижению, реализуясь в виде портретных вкраплений, например: The slaves dream (Y.W. Longfellow) He saw once more his dark-eyed queen / Among her children stand (фрагмент); Anecdote of hemlock for two Athenians (C. Sandburg) The grizzled Athenian ordered to hemlock, / Ordered to a drink and lights out (фрагмент). Выделенные курсивом части передают только один из признаков внешности портретируемого, который в остальной своей части сокрыт от наблюдателя, а потому и не существен. Иногда внешний образ человека в поэтическом портрете еще менее осязаем: Barbara Frietchie (J.G. Whittier) Up rose old Barbara Frietchie then, / Bowed with her fourscore years and ten (фрагмент). В этом случае из всех внешних данных выделяются, но не перечисляются, только возрастные характеристики внешности героини. Что касается живописного портрета, то он, при любых обстоятельствах передавая внешний образ человека в большем объеме, нежели литературный портрет, должен будет отразить какие-то другие способы фиксации отдельных черт внешности, в то время как язык позволяет это сделать только за счет их особой избирательности.

В заключение следует заметить, что интрасемиотические основы изучения литературного портрета могут служить хорошим фоном для его более глубинного познания, позволяя сконцентрировать внимание как на общих, так и на специфических свойствах портрета, созданного при помощи разных семиотических систем.

Список указанной литературы:

1. Азначеева Е.Н. Интрасемиотические связи между литературно-художественным и музыкальным текстами (на материале немецкоязычной художественной прозы). Автореф. … д-ра филол. наук. СПб. 1996. 37 с.


  1. ТЕОРИЯ ГРАММАТИКИ


Прохорова О.В., Гаваева Н.Н.
Тенденции развития современного английского

синтаксиса в области словопорядка

(на материале современной английской прозы)
Вопрос о порядке слов любого языка – это кардинальный вопрос синтаксиса этого языка. Очевидно, что порядок слов определяется целым рядом факторов, но в первую очередь, строем данного языка, его типологией, его грамматическими правилами и традициями, соображениями лингвистики текста, стиля, ритма, а также структурой актуального членения предложения. Так, английский язык – язык аналитического типа, и английский порядок слов определяется, в первую очередь, именно этим фактором. Как правило, английский словопорядок фиксирован: за каждым членом предложения закреплено определенное место.

Однако, по нашему мнению, на современном этапе развития все чаще отмечается отход от так называемого фиксированного словопорядка в английском языке. В языке современной художественной литературы все чаще употребляются различные типы инвертированных структур, а именно: инверсия подлежащего в конечную позицию в предложениях с экзистенциальным значением без предваряющего there; инверсия в начальную позицию дополнений и обстоятельств.

Особый интерес представляют случаи, когда в предложении имеет место не инверсия в начальную или конечную позицию, но перестановка двух позиционно контактных компонентов.

В рамках одного предложения – это перестановка подлежащего и сказуемого; прямого и косвенного дополнений; группы инфинитива без частицы to с косвенным предложным дополнением и прямого дополнения в составе конструкции Complex Direct Object; прямого дополнения и именной части составного именного сказуемого; прямого дополнения и обстоятельства. В рамках нескольких предложений, представляющих собой сложное синтаксическое целое – это перестановка распространенной группы, в состав которой входят часть сложного прямого дополнения (Complex Object) и однородные предложные дополнения, и части обстоятельственной группы образа действия; распространенного определения и нескольких самостоятельных предложений.

Обратимся к материалу исследования.
(1) In front of the house a rough lawn dotted with paraphernalia of children’s amusements…stretched down to the lane and was separated from it by a post- and rail-fence, patchy with brilliant moulds. Behind the house, and beside it, was a semicircle of beech trees, through which could be glimpsed the fields of plough and pasture rising to the modest skyline. (J.Tr., p.122)

В примере (1) имеют место два вида инверсии. Во-первых, это инверсия подлежащего в конечную позицию. Назначение инверсии в данном случае – не рематизация подлежащего a semicircle of beech trees, through which… (которое являлось бы ремой и в начальной позиции), но постановка обстоятельств места behind the house, beside it в начало предложения. Такое расположение второстепенных членов предложения (в первом предложении отрывка обстоятельство места in front of the house также фразоначально) способствует улучшению стиля – созданию синтаксического параллелизма, равновесия.

Пример (1) интересен нам наличием ещё одного вида инверсии: в атрибутивном придаточном предложении (в составе второго предложения отрывка) можно наблюдать перемену мест компонентов – подлежащего the fields of plough and pasture rising to the modest skyline и сказуемого could be glimpsed . Отличие этой инверсии от простой инверсии без there состоит в том, что начальное положение предлога through и союза which не является отклонением от грамматической нормы – оно совершенно обычно. Функции данной инверсии, по-видимому, совпадают с функциями инверсии без предваряющего there: выделение подлежащего-носителя ремы и избежание интонационной неритмичности (это функция улучшения стиля, имеющая второстепенное значение в случае инверсии без there, но, вероятно, выходящая на первый план во втором виде инверсии – перестановке лишь подлежащего и сказуемого в придаточном предложении).
(2) It was a wooden-framed hut, gloomily creosoted, with metal window frames painted municipal-green. It consisted of one oblong room from whose ceiling hung, alternately, ineffective electric heating bars and unenthusiastic lighting strips, and, at one end, a grim little kitchen and a pair of institutional lavatories. (J.Tr., p.82)

В примере (2) также имеет место перестановка лишь подлежащего и сказуемого в атрибутивном придаточном предложении (положение предлога from и союза which грамматически нормативно), целью которой является не столько выделение подлежащего, сколько, аналогично примеру (1), сохранение интонационной ритмичности. При прямом словопорядке односложное сказуемое hung, следующее за распространенной группой подлежащего ineffective electric heating bars and unenthusiastic lighting strips приобрело бы дополнительное логическое ударение, что нарушило бы интонационный рисунок. Таким образом, перемена мест компонентов предложения (подлежащего и сказуемого) способствует улучшению стиля.


(3) The darkness gradually resolved itself into greater and lesser densities, trees and bushes, and through them the lights of far houses, and the bungalow next door where the Pinkneys crouched in terror of being involved. (J.Tr., p.135)
В примере (3) имеет место перестановка двух дополнений – прямого the lights of far houses, and the bungalow… и предложного through them. Предложное дополнение разделяет высказывание на две части, как бы вклиниваясь в группу однородных прямых дополнений densities, trees, bushes, the lights of far houses, the bungalow, и, таким образом, создает синтаксически симметричный рисунок. При таком расположении дополнение through them позиционно контактирует с дополнениями trees и bushes , с которыми оно связано по смыслу.
(4) Thomas snuffled a bit against Liza’s shoulder and felt descend upon him the terrible weariness that followed the bouts of weeping. (J.Tr., p.158)

Пример (4) интересен нам тем, что представляет собой единичный случай инверсии компонентов сложного прямого дополнения (Complex Direct Object). Здесь имеет место перестановка группы инфинитива (без частицы to) descend и связанного с ним косвенного предложного дополнения upon him и распространенного прямого дополнения the terrible weariness that followed the bouts of weeping. Обычно прямое дополнение в составе данной конструкции ставится после глагола чувственного восприятия to feel. Такое отклонение от нормативного порядка следования членов предложения, вероятно, объясняется распространенностью (не характерной для данной конструкции) дополнения-ремы the terrible weariness that…, стремлением логически выделить этот элемент ремы.


(5) Was seeing Bernadette better than not seeing her? She sat in the car biting her lip and wondering. Possibly better. It meant that now there was no more imagining. It had cleared that area of speculation from her mind. It didn’t make it any more bearable that she was so young. Or forgivable. (M.Bin., p.305)

Именная часть составного именного сказуемого – прилагательное forgivable инвертировано в конец предложения (см. последнее предложение отрывка). При обычном словопорядке forgivable должно было бы следовать за однородным членом предложения, также частью составного именного сказуемого – прилагательным bearable, тогда дополнительное придаточное предложение that she was so young занимало бы конечную позицию. Благодаря инверсии, forgivable становится акцентным ядром ремы, на него падает логическое ударение, все высказывание получает некоторую степень эмфазы.


(6) Archie remembered that other day when he had come in to William Rufus, bringing with him the snackles of his longing and confusion.

They were still with him, but they no longer manacled him. He could still feel with real pain, feel all those past sensations; he could roll before his spiritual and sensual memories the death of his father, Marina’s lovemaking, and the dying of Granny Mossop which now seemed to him no les than some kind of gift. (J.Tr., p.283)

В примере (6) можно наблюдать перемену мест следующих членов предложения: распространенной группы прямого дополнения the death of his father, Marina’s lovemaking, and the dying of Granny Mossop which… и обстоятельства before his spiritual and sensual memories. Вероятно, такая перестановка имеет целью разграничение темы и ремы высказывания, препятствует их смешению. Конечная позиция группы дополнения служит ремовыделению и сохраняет смысловую связь между сказуемым could roll и обстоятельством before his spiritual and sensual memories.
(7) Danny had heard Barney so often talking to clients like this. Or speaking to accountants, lawyers, politicians, bank managers. Anyone who had to be kept at bay. Simple, homespun, cheerful, even a little bewildered. It had always worked in the past. But then he had never talked like that to Danny before. (M.Bin., p. 442)

В примере (7) обращает на себя внимание расчлененность и перемена мест нескольких компонентов, относящихся к первому предложению. Во-первых, это, входящая в состав первого предложения часть сложного дополнения talking (to clients), и вторая часть сложного дополнения speaking (to accountants,… anyone who had to be kept at bay), представляющая собой присоединительную конструкцию. Во-вторых, это обстоятельство образа действия like this, отделенное дополнительной присоединительной конструкцией Or speaking to… от относящихся к нему однородных прилагательных Simple, homespun, cheerful, even a little bewildered. Благодаря перестановке сложного дополнения speaking to accountants, lawyers, politicians, bank managers, anyone who had to be kept at bay, (которое должно было бы стоять перед обстоятельством like this), вторая часть обстоятельственной группы simple, homespun, cheerful, even a little bewildered становится логически и формально более выделенной. Она представляет собой акцентное ядро ремы, наиболее релевантную информацию в данном контексте, элемент, связующий в единое целое и придающий эмфазу всему отрывку.


(8) And she took the pictures of the house too. So that they would all remember the changes, so that Annie would not grow up thinking things had always been luxurious. Ria wanted her to see how she and the house had in a way grown together.

The day before the carpet arrived and then the day it was in place; the day they finally got the Japanese vase Danny had always known would be right; the huge velvet curtains that Danny had spotted on the windows of a house that was being sold at an executor’s sale… (M.Bin., p.77)

В примере (8) привлекает внимание расчлененная на две части группа прямого дополнения pictures (of the house) и определения к нему the day before the carpet arrived and then the day it was in place; the day they finally got the Japanese vase…; the huge velvet curtains… . Это определение даже выделено в отдельный абзац и отделено от дополнения двумя самостоятельными предложениями. Такое изменение словопорядка выделяет наиболее коммуникативно-значимую информацию в данном высказывании, акцентируя содержание второго абзаца, и способствует контактному расположению, связанных по смыслу и формально предложений первого абзаца.


Подобные изменения прямого порядка слов, по нашему наблюдению, обусловлены, с одной стороны, стремлением сохранить смысловую связь компонентов внутри высказывания (т.е. не нарушить процесс понимания текста), с другой стороны, синтаксической распространенностью одного или обоих компонентов (состоящих из нескольких однородных членов), и, отчасти, типом предложения (как в случае перестановки подлежащего и сказуемого).

Итак, в свете вышесказанного можно сделать вывод, что порядок слов современного английского языка обладает достаточной гибкостью и способностью к изменениям не только в рамках определенных грамматических конструкций и фиксированной грамматической нормы.


Список указанной литературы:

1. Шевякова В. Е. Современный английский язык : порядок слов, актуальное членение, интонация. – М.: Наука, 1980. 380с.

2. Binchy M. Tara Road / Dell Publishing, New-York, 1998. 648p.

3. Trollope J. A Passionate Man / A Black Swan Book, Great Britain, 1991. 184p.




Сергеев А.И., Чирчимова Н.Ю.
К вопросу о структуре и наполнении поля

качественности в немецком языке
Понятие поля в грамматике разрабатывается с 60-70-х гг. ΧΧ в. такими ведущими языковедами как В. Г. Адмони, М. М. Гухман, Е. В. Гулыга, Е. И. Шендельс и многими другими.

Грамматический принцип в сочетании с семантическим лежит в основе членения частей речи в работах В.Г. Адмони (Адмони, 1972: 146). К грамматическим явлениям в качестве одного из их важнейших признаков он относит многомерность. Это означает, что одному и тому же грамматическому явлению, как правило, свойственны такие признаки, которые относятся к разным измерениям.

Установление многомерности грамматических явлений позволяет сделать некоторые общие выводы относительно их структуры, - в частности, относительно структуры такого важного явления грамматического строя, как части речи. Но так или иначе сходная структура заметна и в самых различных областях, в различнейших явлениях грамматического строя, когда они выступают как явления парадигматические.

Структура поля, согласно Адмони В.Г., имеет такое построение, при котором соответствующее явление парадигматического строя (грамматическая единица) обладает центром (сердцевиной) и периферией. Центр (сердцевина) образуется при этом оптимальной концентрацией всех совмещающихся в данной единице признаков. Периферия состоит из большего или меньшего числа образований разной емкости с некомплектным числом этих признаков, то есть с отсутствием одного или нескольких из них, или при их измененной интенсивности, и с факультативным наличием других признаков.

Коммуникативно-функциональное направление в лингвистике также использует термин «поле», а именно понятие функционально- семантического поля (ФСП). Так, согласно А. В. Бондарко, ФСП - это двухстороннее (содержательно-формальное) единство, формируемое грамматическими (морфологическими и синтаксическими) средствами данного языка вместе с взаимодействующими с ними лексическими и словообразовательными элементами, относящимися к той же семантической зоне (Бондарко, 2003: 40).

В. Н. Ярцева и Н. Д. Арутюнова дают следующее определение: «ФСП - система разноуровневых средств данного языка (морфологических, синтаксических, словообразовательных, лексических, а также комбинированных - лексико-синтаксических и тому подобных), взаимодействующих на основе общности их функций, базирующихся на определенной семантической категории» (Лингвистический энциклопедический словарь, 1990:566).

Понятие ФСП связано с представлением о некотором пространстве. В условном пространстве функций и средств устанавливается конфигурация центральных и периферийных компонентов поля, выделяются зоны пересечения с другими полями.

Понятие ФСП необходимо для построения функциональной грамматики, но его нельзя признать достаточным. ФСП связано с парадигматическими отношениями в системе языка, однако анализ должен иметь выход в речь, где парадигматические отношения сочетаются с синтагматическими. Понятитем, которое отражает реализацию средств ФСП, является категориальная ситуация (КС).

Согласно А. В. Бондарко, КС- это выражаемая различными средствами высказывания типовая содержательная структура, а) базирующаяся на определенной семантической категории и образуемая ею в данном языке ФСП;б) представляющая собой один из аспектов общей ситуации, передаваемой высказыванием, одну из его категориальных характеристик (аспектуальную, темпоральную, модальную) (Теория функциональной грамматики, 1987: 23).

Понятие КС, как и ФСП, отражает двусторонний характер изучаемых языковых явлений. Речь идет о содержательных структурах, рассматриваемых в единстве с их формальным выражением в высказывании. Анализируются содержательные структуры, не прикрепленные лишь к какой- то одной грамматической форме, а связанные с различными средствами высказывания.

Между семантической категорией и образуемым ею в данном языке ФСП, с одной стороны и КС – с другой, существуют сложные отношения взаимообусловленности.

КС - более конкретное явление, потому что оно репрезентируется фактами отдельных высказываний. Именно эти факты образуют конкретную основу для того сложного парадигматического обобщения, каким является ФСП. В этом смысле ФСП производны от КС. С другой стороны, существующие в том или ином языке ФСП с их содержательной основой - определенной семантической категорией и определенным составом языковых средств, служащих для выражения вариантов этой категории, - в известном смысле являются базой для всех частных репрезентаций данного поля в конкретных высказываниях

Если понятие ФСП отнесено к определенным группировкам языковых средств в языковой системе, то понятие КС связывает языковую систему (как систему единиц и закономерностей их функционирования) с речью и системой речи. Как типовая, содержательная структура, соотнесенная с определенными типами языковых средств, КС относится к языковой системе (в ее динамическом аспекте).

Вместе с тем как структура, выступающая в том или ином варианте в высказывании, КС относится к речи.

Под квалитативной ситуацией А. В. Бондарко имеет в виду категориальную ситуацию, представляющую собой тот аспект содержания высказывания, который базируется на категории качественности и выступает как ее репрезентация в высказывании (Теория функциональной грамматики, 1987: 24). Квалитативная ситуация может быть описана как содержательная структура, включающая определенный комплекс элементов и связей между ними (типовая структура с инвариантным признаком качественной характеристики представляется в системе ее содержательной вариативности, соотнесенной с вариативностью средств формального выражения).

Говоря о качественности, мы имеем в виду, с одной стороны, семантическую категорию, представляющую собой языковую интерпретацию мыслительной категории качества как «видового отличия сущности» (Аристотель, 1998: 1140), а с другой - базирующееся на данной семантической категории ФСП, представляющее собой группировку разноуровневых средств данного языка, взаимодействующих на основе общности квалитативных функций.

Одним из средств выражения качественности являются причастия, которые обладают как глагольными, так и адъективными признаками, поэтому в качестве предикатива в предложении выступают те причастия, которые стали прилагательными (их семантическая свЀзь с другими глагольными формами ослабла), например:

Das Buch ist spannend. Das Kind ist reizend. Wer ist heute abwesend (anwesend)? Der Junge ist im Basteln geschickt. Er ist auf diesem Gebiet bewandert. (Шендельс, 1988: 115); так и другие причастия І, у которых отчетливо заметна связь с глаголом, например: Seine Meinung ist entscheidend. Die Arbeit ist nicht anstrengend. Das Metall ist glühend. Die Krankheit ist ansteckend. Das Schweigen war drückend. Der Empfang war befremdend. [Шендельс, 1988: 115].

Одной из важнейших разновидностей предложений со значением свойства и состояния являются предложения, у которых в качестве именного члена сказуемого выступает второе причастие, используемое как в составе пассива (Vorgangspassiv, Zustandspassiv), и перфектных формах с вспомогательным глаголом sein, рассматриваемых теперь лишь как разновидность именного сказуемого.

Эти формы выражают именно состояние подлежащего, однако, вследствие семантики второго причастия, выражаемое им состояние особым образом окрашено - оно является состоянием, появившимся у подлежащего в результате какого - то действия, и притом действия, совершаемого как им самим, так и другим лицом. Особенность страдательной формы, как таковой, в отличие от формы состояния, состоит в том, что страдательная форма выражает самый процесс приобретения подлежащим данного свойства, то есть самый процесс активного воздейстия на предмет, выраженный в подлежащем, например: …der Saft wurde sterilisiert… (W.Koeppen); …das Pferd wird zum Morgenritt vorgeführt…(W.Koeppen).

Поэтому страдательная форма, выражая процесс воздействия на предмет, в большей мере, чем форма состояния (а также Perfekt’а и Plusquamperfekt’а) может быть соотнесена с активной формой - одно и то же действие представлено в них с разных точек зрения: как исходящее от действующего субъекта (активная форма) и как приобретаемое объектом действия свойство или состояние (пассивная форма). Но это не значит, отмечает В.Г.Адмони, что такая соотнесенность всегда должна ощущаться при употреблении страдательной формы. В ряде случаев самый процесс приобретения подлежащим какого-то свойства, состояния, вообще признака имеет решающее значение для предложения, так что соотнесенность с активной формой, в частности, с подлинным производителем действия, отсутствует здесь полностью. Сравним предложение: Vielleicht sind in unserem Land noch nie so merkwürdige Bäume gefällt worden wie die sieben Platanen auf der Längstseite der Baracke ΙΙΙ. (Адмони В. Г., 1955: 131).

Вместе с тем в предложениях с содержанием состояния, в которых состояние подлежащего является результатом чужого действия, часто становится необходимым указывать производителя этого действия. В этих случаях подлинный деятель вводится в немецкое предложение обычно в форме предложной группы с предлогами von, durch, mit, а в самом сказуемом усиливается значение процессуальности, состояние приближается по своему характеру к действию, но не к действию, исходящему от подлежащего, а к действию, направленному на него.

Введение подлинного (в широком смысле слова) деятеля, создающего то состояние, в котором находится подлежащее, возможно при разных формах выражения состояния в сказуемом, например: ... was dort blieb, wurde mit dem Hitlerjugendheim von Bomben zerrissen…(W. Koeppen).

Возникает вопрос о соотношении категории качественности и компаративности. Представляется возможным включение компаративности в сферу качественности. В связи с этим необходимо интерпретировать качественность не как простое поле, а как поле сложное. Речь может идти о функционально-семантической сфере, объединяющей «собственно качественность», или «основную качественность» (без категориального признака степени качества), и компаративность, то есть качественность с указанным категориальным признаком.

Компаративность устанавливает более высокую или более низкую степень качества по сравнению с исходной формой. Сравнение заключается в уподоблении одного предмета (явления, действия) другому, у которого предполагается наличие признака, общего с первым. Наличие какого-то общего признака так же обязательно, как и несовпадение какого- то другого признака, в противном случае это будет не сравнение, а тождество. Чем менее заметным является общий признак - база для сравнения, тем сильнее оказывается эффект. Однако не все причастия-определения в состоянии образовывать степени сравнения.

Список указанной литературы:

1. Адмони, В. Г. Строй современного немецкого языка. Л., 1972. 172 c.

2. Бондарко, А. В. Принципы функциональной грамматики и вопросы аспектологии / А. В. Бондарко. 3-е изд., стер. М.: УРСС, 2003. 207 с.

3. Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В. Н. Ярцевой. М.: Сов. энцикл., 1990. 685 с.

4. Теория функциональной грамматики / А. В. Бондарко, М. А. Шелякин, В. С. Храковский, В. П. Недялков и др.; редкол.: А. В. Бондарко (отв. ред.) и др. Л.: Наука, 1987. 347 с.

5. Аристотель. Категории// Аристотель. Этика. Политика. Риторика. Поэтика. Категории. - Минск: Литература, 1998. С. 1140-1166.

6. Шендельс, Е. И. Практическая грамматика немецкого языка. М.: Высш. школа, 1988. 415 с.

7 Адмони, В. Г. Введение в синтаксис современного немецкого языка. М.: Наука, 1955. 348. с.


  1. ЛИНГВОПРАГМАТИКА И КОММУНИКАТИВНАЯ ЛИНГВИСТИКА


Анашкина И.А.

Компоненты речевой ситуации и их влияние

на вариативность речи

Понятие речевой ситуации и ее компонентов является принципиально важным для целого ряда областей научного знания. В частности для методики преподавания, лингвистики , психолингвистики, стилистики, фоностилистики. Наиболее тесное соприкосновение проблема речевой ситуации и ее компонентов имеет с такой проблемой лингвистики, как поиск источников вариативности языковых средств в речи, проблемой соотношения факторов внутреннего и внешнего порядка в процессе детерминирования выбора тех или иных языковых средств выражения. Данная проблема не есть нечто новое. Ее можно назвать традиционной, имеющей почтенный возраст. На разных этапах развития лингвистики она решалась по-разному. Фактически в наиболее общем виде она может быть сведена к вопросу о соотношении лингвистических и экстралингвистических факторов в процессе порождения и восприятия речи.

Наиболее результативный в рамках указанной проблематики оказался фоностилистический подход, оформившийся как таковой в отечественной лингвистике к концу 60-х годов. Фоностилистика возникла как реакция на излишний редукционизм при изучении языка и речи и в связи с необходимостью сопряжения экстралингвистических факторов с фонетическим и стилистическим аспектами порождения и восприятия высказывания. Фоностилистика изучает фонетические процессы и явления с точки зрения их стилистической специфики с учетом факторов, дающих общую экстралингвистическую картину самого акта коммуникации и рассматривая влияние данных факторов на распределение и функционирование фонетических единиц в речи. Несомненно, что фоностилистический подход внес определенный вклад в разработку теории фонетической вариативности. Были выделены как обозримая совокупность факторы нелингвистического порядка, оказывающие непосредственное или опосредованное воздействие на вариативность физической манифестации языка.

Настоящий момент развития лингвистики характеризуется более пристальным вниманием к социальным и психологическим аспектам языка, как впрочем к функциональной стороне в целом, что является, по словам Е.Ф.Тарасова, своего рода реакцией на чрезмерное увлечение изучением формальной стороны языка (Тарасов, 1969: 73-84). Объяснение того факта, который обусловил повышенный интерес к языку как средству общения, может, на наш взгляд, служить интенсивное развитие социологии, психологии, теории культуры и других наук, в центре изучения которых находится человек.

Понятие речевой ситуации является своего рода «мостиком», который соединяет лингвистическое и экстралингвистическое в единую структуру коммуникативного акта. Какие же компоненты речевой ситуации являются наиболее существенными в диалогическом или монологическом высказывании?

Любое высказывание произносится в конкретном месте и конкретный момент времени. Но высказывание связано не только с конкретной пространственно-временной ситуацией, но также с конкретным лицом – говорящим и тем, кому адресовано данное высказывание – слушающим; с его целью и формой. К понятию ситуации обращаются представители многих дисциплин: методисты, лингвисты, психологи, специалисты в области теории речевой деятельности, лингвострановедения.

В специальной литературе существует много определений понятия «ситуация», что свидетельствует о том, что ученые еще не пришли к однозначной трактовке данного термина, особенно в определении ее компонентов.

Целью данной статью не является анализ разнообразных трактовок, определений понятия речевой ситуации (РС далее) и ее составляющих. Речь пойдет о тех компонентах РС, которые наименее изучены как факторы фонетической вариативности, это - социальные роли говорящих, социальный статус, обстановка общения, сфера жизнедеятельности и степень адаптации участников речевого взаимодействия к ситуации общения.

В диалогическом общении, как ни в какой другой форме речи, особое значение имеют социально-ролевые, статусные характеристики говорящих, в начале диалога идут поиски общего языка. Как существо социальное человек неразрывно связан с другими членами общества и в процессе жизнедеятельности вступает с ними в определенные отношения, характер которых определяется многими факторами, в том числе и тем, какую роль, в качестве кого выступает данный индивид в своем речевом взаимодействии с другими. В разные периоды своей жизни человек выступает в различных ролях. Роль в социологии определяется как «... относительно постоянная и внутренне связанная система поступков (действий), являющимися реакциями на поведение других лиц, протекающими в соответствии с более или менее четко установленным образом поступков, которых группа ждет от своих членов» (Щепаньский, 1969: 71). Роли, которые приходится исполнять человеку в течение жизни в больших и малых общественных группах, самые разнообразные: ребенок, член семьи, ученик, студент, однокурсник, муж, отец, друг, служащий, подчиненный, начальник, покупатель, продавец, посетитель и прочие. Следует отметить, что в одних ролях индивид выступает в течение относительно продолжительного периода времени. Данные роли обусловлены постоянными социальными характеристиками исполнителей: социальным положением ( статусом) и профессией, возрастом, полом, положением в семье, семейным положением вообще. В других ролях – ситуативных – индивид выступает время от времени. Таковы, например, роли покупателя, пациента, посетителя и некоторые другие. Постоянные социальные характеристики оказывают влияние на исполнение человеком временных ситуативных ролей, хотя, несомненно, что в сознании индивида сформирован и существует стереотип исполнения роли, своего рода инвариант относительно свободный от индивидуальной трактовки роли. «Представление о типичном исполнении той или иной роли складываются в стереотипы: они составляют неотъемлемую часть ролевого поведения. Стереотипы формируются на основании опыта, частой повторяемости ролевых признаков, характеризующих поведение, манеру одеваться, двигаться, говорить ( Крысин, 1973: 44). Стереотипные представления о содержании роли и различных сторон ее исполнения, речевого, например, включает экспектации ( ожидания ): «то, что ожидают окружающие от поведения индивида в той или иной конкретной социальной ситуации, они вправе требовать от него, он же обязан в своем поведении соответствовать этим ожиданиям. » (Крысин , 1973: 42).

В зависимости от социальных признаков говорящих речевых ситуации в социологии подразделяются на симметричные и асимметричные . Симметричны такие ситуации, взаимодействующие участники которых имеют одинаковые социальные признаки: равное социальное положение, примерно одинаковый возраст, один и тот же пол (...). ... . Напротив, асимметричны ситуации, участники которых различаются хотя бы одним из этих признаков» (Крысин, 1973: 49). Например, по социальному статусу один из говорящих - вышестоящий, другой – нижестоящий, по возрасту: старший – младший, по полу: мужчина – женщина. Возраст несомненно влияет на построение речи, особенно, на ее сегментный состав, просодию, отбор лексических единиц, соблюдение правил речевого этикета.

Проигрывание социальных ролей, их речевое исполнение зависит от обстановки общения. Обстановка общения является еще одним объективным параметром речевой ситуации, который отражается на выборе языковых средств, включая средства речевого контактирования.

Когда речь идет об обстановке общения, как правило, выделяются официальная обстановка общения и неофициальная. При этом иногда даются, а иногда и не даются, характеристики указанных сфер применения языка. В существующей литературе по данному вопросу выделяются такие характеристики, как степень знакомства коммуникантов, торжественность, формальность, обязательность соответствия литературному стандарту и целый ряд других. Но все данные характеристики определяют не саму обстановку, а лишь следствия речевой деятельности в конкретной обстановке общения. Так, например, степень знакомства коммуникантов. Это не есть фактор определяющий официальность \ неофициальность обстановки общения. Независимо от степени знакомства, официальность \ неофициальность обстановки общения оказывает влияние на выбор языковых средств диалогической речи как хорошо знакомых партнеров, так и едва знакомых собеседников. Естетственно, степень знакомства является важным фактором, определяющим выбор языковых средств, но официальность обстановки общения может привести к нейтрализации этого фактора, т.е. он уйдет на задний план, в тень фактора « официальность \ неофициальность».

Степень официальности \ неофициальности обстановки общения зависит, по мнению Т.В.Пономаревой, рассматривающей единицы речевого этикета в современном немецком языке от степени императивности, облиготорности соблюдения правил поведения и правил речи в той или иной обстановке общения (Пономарева, 1982: 6)

С точки зрения автора данной статьи, существенным фактором формирования степени официальности обстановки является сфера жизнедеятельности человека. Все сферы жизнедеятельности человека подразделяются на происходящие в семейном, домашнем кругу и за пределами этой сферы. Все аспекты жизнедеятельности человека, имеющие место вне его семьи, дома, несут отпечаток разной степени офоициальности, облигаторности соблюдения правил поведения. Человек, находящийся вне дома, обязан выполнять целый свод правил. Пешеход – правила уличного движения, покупатель – правила поведения покупателя, и, соответственно, речевое оформление речи. Следует отметить, что вышесказанное не означает, что сфера личной жизни индивида не подлежит социальному контролю и разного рода регламентациям. Речь идет о степени осуществляемого контроля и степени его необходимости, уместности, целесобразности в системе регуляции общественных процессов. Таким образом, исходя из вышесказанного, отметим, что речевое общение индивида, происходящее в обстановке профессиональной, служебной деятельности, должно соответствовать определенным правилам поведения, в том числе и речевого, независимо от того, насколько непринужденными являются взаимоотношения собеседников. Общение служебно-деловое регулируется служебным этикетом: придерживаться установленных правил вежливого общения, уважать интересы коллег, соблюдать дистанцию в отношениях между начальником и подчиненным.

Другим критерием, который, с точки зрения автора, важно включать в число составляющих речевой ситуации, является уровень речевой и поведенческой адаптации, приспособленности, к условиям обстановки общения. Непривычная для коммуникантов обстановка общения приводит к повышенному самоконтролю за собственной речью и речью партнера. Привычная обстановка способствует непринужденности, располагает к меньшему самоконтролю в поведении и речи. Соответственно, лексика, грамматика, просодия, техника ведения диалога также реагируют на меньшую официальность обстановки общения.

Таким образом, говоря о ситуации общения, следует, наряду с традиционно выделяемыми компонентами, а именно, участники разговора, их характеристики и отношения, эмоциональное состояние, тема, речевые установки, время, место, число коммуникантов, наличие\отсутствие слушателей, численность аудитории, обстановка общения, социальные роли и позиции, причислить такие компоненты, которые тесно связаны с обстановкой общения – сфера жизнедеятельности и степень приспособленности, адаптированности участников коммуникативного акта к обстановке общения.

Список указанной литературы:
1. Крысин Л.П. Речевое общение и социальные роли говорящих //Социально – лингвистические исследования. Сб. научных трудов АН СССР. Ин-т русского языка. М., 1973. С.42-52.

2. Пономарева Т.В. Единицы речевого этикета в современном немецком языке ГДР. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Л., 1982. 17с.

3. Тарасов Е.Ф. Социалогические аспекты речевого общения // Роль и место страноведения в практике преподавания русского языка как иностранного / Е.М.Верещагин. М.: Изд-во МГУ, 1969. С.73-84.

4. Щепаньский Я. Элементарные понятия социологии / Перев. с польск. Новосибирск: «Наука», 1967. - 247 с.


Макарова Н.П., Дмитриева Н.А.
Английские речевые стереотипы

как прагматические фигуры воздействия

Слова, представляющие собой сложную структуру морфем и фонем, образуют словосочетания, фразеологические единицы, устойчивые выражения или речевые стереотипы. Под речевыми стереотипами в лингвистической теории понимают речевые единицы, служащие для обозначения стереотипных форм поведения. Термин «стереотип» обозначает фиксированное стандартное представление об определенных шаблонах коммуникативных ситуаций, т.е. включает в себя знание коммуникативной ситуации и правил коммуникативного сотрудничества.

Устойчивые речевые произведения являются элементами идиоматики грамматического уровня. «Закрепление за предложением определенных структурно-семантических моделей акторечевых контекстов употребления, находящихся в противоречии с их формально-семантической структурой, указывает на прагматическую специализацию таких предложений, проявляющуюся в подавлении одних прагматических сем предложения, ориентированных на его структурно-семантическую модель, и актуализацию других вторичных, косвенных с точки зрения формальных особенностей высказывания прагматических сем, отражающих его интенциональный характер» (Медведева,1990: 140). Эти процессы создают особые прагматические идиомы – конструкции или структуры, за которыми закрепились коммуникативные значения.

Поиск языкового статуса речевых стереотипов нередко приводил исследователей к мысли, что их функциональная значимость имеет непосредственное отношение к выражению интенций говорящего и, следовательно, принадлежит к области прагматики или «интенциональной семантики». Сами речевые стереотипы называют «прагматическими высказываниями», «стереотипными иллокутивными выражениями», «коммуникативно-речевыми клише» (Шуголь, 1985: 57), подчеркивая тем самым их принадлежность к прагматике, которая изучает деятельностный аспект речи.

Контекстная прагматика, прежде всего, акцентирует внимание на процессах общения, т. е. на изучении возможностей употребления тех или иных речевых актов/высказываний в конкретных речевых контекстах. При этом исследование речевых стереотипов происходит в двух направлениях — изучаются, во-первых, проблемы, связанные с употреблением речевых стереотипов, а во-вторых, с интерпретацией и пониманием. Первое направление посвящено изучению роли, которую играют речевые стереотипы в организации диалогического дискурса, в частности определение речевых стереотипов как регулятивных элементов общения, оформляющих речевое взаимодействие. В этом случае речевые стереотипы рассматри­ваются в ряду регулятивных средств, многие из них квалифицируются как элементы фатической коммуникации (Чхетиани, 1987:35), обеспечивающие связность речевого общения и способствующие его этикетизации. Особое внимание придается общему принципу кооперации, разработанному X. Грайсом, и его стереотипам общения (Грайс, 1985: 55).

Стереотипные фразы рассматриваются как сигнализаторы регуляции дискурса: а) в направлении собеседника: захватывание речевой инициативы (turn-taking), поддержание речевой инициативы (turn-keeping), уступка речевой инициативы (turn-yielding) (Чхетиани, 1987: 35); б) в саморегуляции (self-monitoring): способы заполнения пауз (hesitation phenomena), коннекторы, усиливающие и смягчающие коммуникативное намерение. Определение текстообразующей роли стереотипных высказываний способствовало выявлению составных речевых актов, в которых речевые стереотипы выполняют метаречевую функцию и вступают в особые «дискурсивные отношения» с последующими речевыми актами (Карабан, 1989:81) для развития речевого взаимодействия, например употребления извинений с запросами. При этом извинение рассматривается как индикатор изменения темы разговора:



"What are you thinking of?" ''I beg your pardon", said Alice very humbly; "You had got to the fifth bend, I think" (J.N.Smith.).

Извинение же употребляется часто с другими типами директивов, особенно со значением возражения:



"Excuse me, sir", said Mr. Brandon; "as the challenge party, I demand pistols" (J.N.Smith.).

Второе направление связано с проблемами моделирования коммуникативного процесса, в частности с проблемами понимания и вербализации. Эти аспекты, прежде всего, рассматриваются в рамках когнитивной лингвистики, которая главным образом изучает проблемы коммуникативно-речевого взаимодействия, в частности, ведет поиск процессов, обеспечивающих производство, понимание, запоминание и репродуцирование высказываний, а также поиск моделей, по которым происходят планирование, производство и понимание речевых актов. Прагматическая теория этого направления формулирует правила прагматической интерпретации, т. е. такие правила, которые приписывают с учетом особенностей прагматического контекста каждому высказыванию статус определенного речевого акта (Дейк, 1989: 14). Под прагматическим контекстом понимается определенным образом структурированная абстракция, включающая такие элементы, как исходный контекст коммуникации, социальный контекст, схемы конвенциональных установлений (там же: 19—30). Таким образом, это направление аккумулировало концептуальный аппарат таких дисциплин, как коммуникативная лингвистика, теория речевых актов, когнитивная психология и социолингвистика.

Главная проблема, которую ставят перед собой исследователи,— это проблема определения прагматического понимания, представляющего собой «последовательность процессов, содержанием которых является приписывание высказываниям участниками коммуникации особых конвенциональных сущностей — иллокутивных сил. Проблема, следовательно, состоит в том, каким образом слушающий на самом деле узнает, что когда говорящий произносит то или иное предложение, он тем самым обещает или угрожает» (там же: 15). Поскольку всякое социальное поведение, в том числе и речевое, регламентируется правилами, то определение этих правил, определение видов их языкового обеспечения является также одним из основных направлений прагматики общения — например, стереотипы Грайса, основанные на общем принципе кооперации (Грайс, 1985: 15).

В отличие от теории речевых актов, которая в основном направлена на поиск объяснительных характеристик появлений речевых единиц, контекстная прагматика прежде всего направлена на поиск стратегий понимания.

Важным является введение понимания коммуникативного речевого акта, который рассматривается как часть языкового взаимодействия в составе некоторого акта совместной деятельности. Основными компонентами коммуникативного акта являются коммуниканты, коммуникативный текст, процессы вербализации и понимания и обстоятельства определенного коммуникативного акта.

К настоящему времени стало оформляться третье направление контекстной прагматики, которое связано с изучением речевого воздействия, как, например, это делается в неориторике, которая все сильнее сближается с прагматикой. Дж. Лич, напри­мер, в прагматическом изучении языка предлагает выделять отдельный риторический подход, который ставил своей целью изучение эффективности использования языка в повседневном общении и в социально-значимых ситуациях. Автор предлагает создание риторики межличностного общения и риторики текста: первая основывается на таких принципах сотрудничества и вежливости, к которым примыкают ирония, сарказм, а вторая следует принципам ясности, экономии и выразительности (Leech,1983:25). При таком подходе стереотипные фразы относятся к первому типу риторики, а именно к межличностному общению, к той ее области, которая занимается эффективностью речевого взаимодействия.

Итак, если считать стереотипные фразы речевыми фигурами, которые получают свое фигуральное значение в процессе речевой коммуникации, то функциональное значение стереотипа каждый раз будет представляться, с одной стороны, как фигуральное, а с другой — как дискурсивное. Переносный смысл, создающий троп, — результат определенной модификации прямого смысла, как, например, в иронических (I should worry!) My part — в значении «Стану я беспокоиться» «Я не стану беспокоиться»; Thank you very much! — в значении вежливого отказа «Вот уж спасибо!» Мне не за что вас благодарить) или саркастических высказываниях (For your information— в значении ответа на слишком настойчивый запрос). Фактически не все речевые стереотипы имеют тропный характер, в том числе и единицы речевого этикета и высказывания типа No problem или No comment, в которых, несмотря на легкую выводимость значения из составляющих элементов, фигуральность проявляется в строгой закрепленности за стереотипной коммуникативной ситуацией.

В таком представлении речевые стереотипы являются некими «минидискурсами», речевыми жанрами, которые соотносятся с участниками коммуникативного акта, с коммуникативным намерением говорящего (пишущего) каким-либо образом воздействовать на слушателя (читателя). Целеустановка на достижение запланированного эффекта раскрывается в тех конфигурационно-метафорических образованиях, которые традиционно изучались в стилистических исследованиях — гиперболе, литоте, оксюмороне, метонимии и т. д. Главной и всеобъемлющей фигурой остается метафора. Для прагматического же изучения эти фигуры важны не как стилеобразующие элементы, а как детерминанты внутреннего и внешнего речевого поведения. Интеракциональный характер речевых стереотипов как элементов речевого воздействия связан как с языковым сознанием (способностью построения коммуникативно-метафорических схем), так и с деятельностным речевым сознанием (способностью выполнения коммуникативных задач).

Список указанной литературы


  1. Медведева Л.М. Английская грамматика в поговорках, идиомах, изречениях: Учеб. пособие./ Ред. Д.В.Перемская. Киев, Киев. ун-т. 1990. 240с.

  2. Шуголь Т.Н. Диспозиционные речевые акты и способы их выражения. Л., 1985. 105с.

  3. Чхетиани Т.Д. Метакоммуникативные сигналы слушающего в фазе поддержания речевого контакта //Языковое общение: единицы и регулятивы. /Отв. ред. И.П.Сусов. Калинин. 1987. С.32-43.

  4. Грайс Г.П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск 16:Лингвистическая прагматика. /Общ. Ред. Е.В.Падучева. М., 1985. С.13-65.

  5. Карабан В.И. Сложные речевые единицы: Прагматика англ. асиндетич. полипредикатив. образований. /В.И.Карабан. Киев: Выща шк. Изд-во при Киев. гос. ун-те, 1989. 130с.

  6. Дейк Т.А. Стратегия понимания связного текста//Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск 23: Когнитивные аспекты языка. /Отв. ред. В.В. Петров. М., 1989. С.10-35.

  7. Leech G.N. Principles of Pragmatics./G.N.Leech. London; New York, 1983. 223p.



  1. ЯЗЫКОВАЯ КАРТИНА МИРА



Денисова Г.И.
Концепт «сердце» в русских и немецких

фразеологических единицах
Вопросы концептуализации действительности и моделирования картины мира могут решаться по-разному в разных науках, но их объединяет ориентация на представление моделей (концептов) как субъективных образов объективного мира. Концептуальная система языка предполагает наличие в ней концептов как общечеловеческого, так и национального характера, поскольку каждый народ располагает своей системой предметных значений, социальных стереотипов, когнитивных схем. В языковой картине мира особое положение занимает концепт «сердце». Несомненно, также, что он относится к числу приоритетных концептов.

На основе лексикографического анализа всех значений слова «сердце» в русском языке можно сделать вывод, что ядром концепта является концептуальный признак «орган», к ядерным можно отнести концептуальные признаки «человек», «душа», «тело»; к периферии «переживания», «чувства», «страдания».

Концепт «сердце» многоуровневый, т.к. включает в себя следующие слои: орган кровообращения, состояние человека и т.д.

Сам факт существования в русском языке большого количества идиом со словом «сердце» говорит об особой их значимости для русского языкового сознания и их роли в описании жизни человека. Главная функция «сердца» в том, чтобы представлять внутренний, психический мир человека. При помощи ФЕ с компонентом «сердце» можно описать разнообразные психологические состояния: «страх, робость» сердце ушло в пятки, сердце кровью обливается, «волнение» сердце не на месте, сердце ноет, «тоска, печаль» сердце кровью обливается, на сердце кошки скребут, «радость» сердце прыгает в груди от радости и т.д.

Образ сердца присутствует чаще всего при характеристике чувств человека, связанных с морально-этической оценкой, интуицией, социальными отношениями, верой, совестью, долгом: сердце помнит, знает, надеется, желает, страдает, печалится, сердце (душа) грызет.

Доминирующей семой концепта «сердце» в немецком языке является «физический орган тела», во второй дефиниции «внутреннее состояние человека». Сегментом является «вместилище души, чувств».

В немецком языке с помощью фразеологизмов с компонентом «сердце» можно описать почти весь мир: 1) многочисленные оттенки чувств и состояний человека: sich (Dat.) das Herz aus dem Leibe ärgern, das Herz geht j-m in die Hose(n), es friert j-m das Herz im Leibe, das Herz hüpft j-m vor Freude (Begeisterung и т.п.), j-m schlägt das Herz im Halse, etw. greift ans Herz, j-m wird es leicht ums Herz, j-m fällt ein Stein vom Herzen; 2) отношение человека к объектам мира: leichten Herzens, schweren Herzens, mit Herz und Hand, von Herzen gern, mit dem Herzen nicht dabei sein; 3) черты характера человека: ein goldenes Herz haben, ein stolzes Herz haben, ein hartes Herz haben, ein warmes Herz haben; 4) охарактеризовать поведение человека в обществе: seinem Herzen Luft machen, j-m das Herz ausschütten, ein Herz und eine Seele sein, j-n auf Herz und Nieren prüfen.

Базовые слои концепта «сердце» в русском и немецком языках совпадают. В обоих языках «сердце» является «вместилищем эмоций», ему присуще сознание пришло на сердце (ум), j-d hat ein weites Herz «человек широкого ума», «вместилище души, сосредоточие жизненной силы» пронзить сердце, разбить сердце, an gebrochenem Herzen sterben «умереть от горя», «вместилище желаний» по сердцу, alles, was das Herz begehrt «все, что душе угодно», «центр интуиции» сердце чует, у сердца есть уши, beklommenen Herzens «с замиранием сердца (испытывая тревогу)», «центр совести и других моральных качеств» положа руку на сердце, золотое сердце, ein hartes Herz haben «у кого-л. каменное сердце», Hand aufs Herz, «гарант любовного благополучия» предлагать руку и сердце, j-m sein Herz schenken «отдавать свое сердце кому-то», «место, где чувства скрыты от посторонних глаз» читать в сердце, im Grunde seines Herzens «в глубине души».

Анализ ФЕ с компонентом «сердце» русского и немецкого языков позволяет выявить следующие тематические группы:

а) откровенное признание в чем-л.: раскрывать сердце, говорить то, что лежит на сердце (рус.), seinem Herzen Luft machen, j-m das Herz ausschütten, sein Herz erleichtern, sich (Dat.) alles vom Herzen (herunter)reden, aus dem Herzen keine Mördergrube machen.

б) характер личных отношений. Внутри данной группы можно выделить подгруппы со значениями: «проявление сочувствия, сострадания, сопричастности»: сердце болит, у кого-л. сердце кровью обливается, принимать близко к сердцу что-л. (рус); j-m blutet das Herz, sein Herz für j-n, etw. entdecken, sich etw. zu Herzen nehmen. Следующую подгруппу можно определить как «проявление симпатии – антипатии». ФЕ характеризуются различной степенью интенсивности чувств: войти в сердце, быть близким чьему-л. сердцу (рус.); j-s Herzen nahestehen, kein Herz (im Leibe) haben für j-n, отдать сердце кому-л., разбить кому-л. сердце, вырывать из сердца (рус.); j-m sein Herz schenken, sich etw. aus dem Herzen reissen. К данной подгруппе также относятся: сердцем привязан к кому-чему, жить душа в душу, покорить чье-л. сердце, прийтись по сердцу (душе), отдать сердце кому-л. (рус.); j-s Herz hängt an j-m, etw., ein Herz und eine Seele sein, j-s Herz gewinnen. В данной группе сердце выступает как символ душевной привязанности, и ФЕ отражают в своих значениях тематику любви. Между тем отношения между людьми не ограничиваются любовными. При контактах и общении люди вступают в различные типы отношений, которые находят отражение во фразеологии, например, срывать сердце (рус.); j-n auf Herz und Nieren prüfen.

в) доставление тревог, беспокойств, волнений – избавление от них. Данная группа тесно соприкасается с предыдущей, но поскольку она представлена в обоих языках достаточно широко, можно выделить ее отдельно. Были выделены следующие ФЕ: успокоить сердце, ранить сердце (рус.); j-m das Herz schwer machen, etw. greift ans Herz.

г) психофизиологическое состояние человека: сердце не на месте, у меня сердце ноет, сердце ушло в пятки, сердце прыгает в груди от радости (от восторга и т.д.) (рус.); sich (Dat.) das Herz aus dem Leibe ärgern, das Herz geht j-m in die Hose(n), es friert j-m das Herz im, das Herz hüpft j-m vor Freude (Begeisterung и т.п.), j-m schlägt das Herz im Halse.

д) черты характера человека: золотое сердце, каменное сердце, доброе сердце (рус.); ein goldenes Herz haben, ein hartes Herz haben, ein stolzes Herz haben, ein warmes Herz haben.

е) образ действия: с легким сердцем, с тяжелым сердцем, с дрогнувшим сердцем, с замиранием сердца, всем сердцем (рус.); beklommenen Herzens, leichten Herzens, schweren Herzens, mit Herz und Hand, von Herzen gern.

ж) решимость сделать что-л. – нерешительность: собрать сердце в кулак (рус.); seinem Herzen einen StoB geben, sich (Dat.) ein Herz fassen, sich (Dat.) das Herz nehmen.

и) отношение к делу, работе и т.д.: всем сердцем быть преданным делу (рус.); mit dem Herzen nicht dabei sein.

Таким образом, и в русском, и в немецком языках «сердце» есть центр не только сознания, но и бессознательного, не только души, но и тела, центр сосредоточия всех эмоций и чувств, центр мышления и воли; оно не только орган чувств и орган желаний, но и орган предчувствий (Маслова, 2001:140).

Вместе с тем интерпретационное поле концепта «сердце» в русском и немецком языках частично различаются. Это говорит о различиях в восприятии этих явлений, о различиях в мироощущении и миропредставлении разных народов, о национальной специфике восприятия языковой картины мира. По-разному переосмысляются и образы во фразеологических единицах в разных языках: душа уходит в пятки и das Herz faellt in die Hosen, ein hartes Herz haben и ледяное сердце, сбросить камень с души и sich (Dat) eine Last vom Herzen waelzen. Немецкие ФЕ с компонентом «сердце» часто выступают с другими соматизмами: ein Herz und eine Seele sein, j-n auf den Herz und Nieren pruefen, mit Herz und Hand, что в ФЕ русского языка встречается реже предлагать руку и сердце.

Наличие подобных различий во фразеобразовании свидетельствует о национально-культурной специфике фразеологизмов, которая проявляется в том, что фразеология каждого языка фиксирует свое внимание на различных аспектах одного и того же явления, в результате чего фразеологической концептуализации подвергаются в русском и немецком языках различные фрагменты действительности (Добровольский, 1990:14).


Список указанной литературы:

1. Добровольский Д.О., Малыгин В.Т. и др. Сопоставительная фразеология (на материале германских языков). Курс лекций. - Владимир: Моск. гос. пед. ун-т им. В.И. Ленина, 1990. – 79 с.

2. Маслова В.А. Лингвокультурология: учеб. пособ. для студентов вузов. -М.: Академия, 2001. - 208 с.

Долбунова Л.А.



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   17




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет