Научная тетрадь

Т.В Маркелова, М.К. Дементьева

актуализация слова «мент» в современном российском политическом дискурсе: оценочный аспект

В статье выявлена оценочная природа политического дискурса, воздейст­вующего на читателя с целью изменить его ценностную «картину мира». Проанализировано, каким образом прецедентная ситуация может актуа­лизировать пейоративную лексему. Ключевые слова: политический дискурс, оценочность, пейоративная

лексема.

The acticle is devoted to evaluative nature of political discourse. The object field of investigation is the way the precedent situation can foreground a pejorative unit.

Key words: political discourse, evaluation, pejorative unit.

Современная наука о языке, в том числе о языке СМИ, развивается на основе междисциплинарных исследований. Анализ политического дис­курса возник на стыке лингвистики с политологией и имеет своим предме­том отношения между мышлением, языком, коммуникацией и их отраже­нием в сознании субъектов политики и их действиях. Специфика полити­ки определяется ее речевым характером: многие политические действия по своей природе являются речевыми действиями. Воздействующий на читателя потенциал политики обусловлен ее интенциональным характе­ром — борьбой за власть.

текст рассматривается во взаимосвязи с политической ситуацией, контекстом, другими текстами, участвующими в данный момент в дискур­се. В анализе текста учитываются целевые установки, взгляды, личность субъекта (в том числе языковая), его роль в политической жизни.

Политический дискурс есть совокупность «политических дискурсий (социально дифференцированных речевых практик) социума: дискурсии власти, контрдискурсии, публичной риторики, закрепляющих сложив­шуюся систему общественных отношений либо дестабилизирующих ее» [Методология исследований политического дискурса, 1998: 12].

Оценка как выражение одобрения //неодобрения в процессе комму­никации характерна для социального взаимодействия вообще, но в поли­тической коммуникации она играет особую, структурообразующую роль. Без оценки невозможна экспансия политических взглядов. Оценочность в политическом дискурсе служит зеркалом, в котором можно увидеть взаи­моотношения между властью и обществом и шире — между действитель­ностью и человеком. В основе политического дискурса в основном лежат утилитарные и морально-этические ценности: полезно — бесполезно, пра­вильно — неправильно, истинно — ложно и т.д.

динамика оценок в политическом дискурсе отражается в употребле­нии значительного числа неологизмов; существенная часть их — лекси­ка с отрицательным оценочным значением (пейоративная). Связанные с ней эмоции политика — презрение, уничижение, пренебрежение и т.п. — отражают , несомненно, языковую картину автора текста. Л.Ю. Касьянова выделяет два типа неологизмов — эмоционально-оценочные и идеоло­гически-оценочные: например, стенодрама ( о падении Берлинской сте­ны); распил (незаконное присвоение денег); тельцекратия; телеоракул и т.п., — подчеркивая преобладание последних [Касьянова, 2008: 49]. Это связано с экстралингвистическими факторами: в условиях социально-по­литических преобразований в оценках наблюдается асимметрия, направ­ленная в сторону «пессимизма» [wierzbicka, 1979: 357]. Кроме того, «пей­оративная лексика, имеющая место обычно в ситуациях публичного дис­курса, является не чем иным, как публичным преодолением этого страха» [Мирошниченко, 1995: 95].

Политический дискурс реализуется в первую очередь в текстах СМИ как в посредниках между индивидуально-коллективным субъектом речи (автором) и массовым читателем; эти тексты-посредники отражают самые актуальные, сложные, спорные общественно-политические вопро­сы. язык «качественной» прессы — один из наиболее ярких показателей состояния общества и государства. Особенностью СМИ является дистант­ное взаимодействие с массовым читателем. Коммуникация в СМИ, с од­ной стороны, обусловлена социокультурной ситуацией, а с другой сторо­ны, способна на нее воздействовать.

Проникновение отрицательной оценочной лексики в язык «качест­венной» прессы — тенденция, причина которой не сводится к изменению редакционных требований к материалам. Это явление отражает усиление негативного ценностного отношения к объектам высказывания в совре­менной общественной ситуации, частую смену оценок от позитивного по­люса к негативному. Если тексты, в которых встречаются пейоративные единицы, посвящены социально значимым событиям, их следует относить к политическому дискурсу.

Проанализируем дискурс трагических событий 27 апреля 2009 г. и ак­туализированную в связи с ними жаргонную единицу с негативным значе­нием мент. На сайте Гувд Москвы³⁶ официального пресс-релиза об этих событиях найти не удалось.

К основным оценивающим субъектам (тем, кто выражает свое отно­шение к ситуации; критикам; обличителям и т.д.) относятся представите­ли МВд, сам денис Евсюков, журналисты. Оцениваемая ситуация — рас­стрел людей в супермаркете; объект оценки — майор д. Евсюков; осно­вания оценки — причины происшедшего, комментарии представителей МВд, настоящее состояние МВд и законодательства как мотивы взглядов и идеологических установок оценивающих субъектов. Анализ языка тек­стов СМИ дает особенную полифонию оценок, отражающую оценочную шкалу (очень плохо — довольно плохо — плохо — нормально — хорошо — довольно хорошо — очень хорошо) в ее градации. Соответствующие эле­ментам шкалы параметры коммуникации и эмоции также многообразны. Оправдание, осуждение, презрение, уничижение, оскорбление, упрек и другие разновидности коммуникативных оценок в их тонком переплете­нии реализуются с помощью специальных лексических, синтаксических, интонационных средств в контекстуальном окружении.

Проследим, как менялась оценка, которая давалась основному объ­екту. Изначально сотрудники милиции положительно оценивали своего коллегу д. Евсюкова: «Очень перспективный («перспективный: такой, ко­торый имеет перспективы, может успешно развиваться в будущем» [Оже­гов, 2007: 360]) был милиционер, у него могла бы сложиться отличная (слово категории оценки) карьера («карьера: положение в обществе, дос­тигнутое деятельностью в какой-нибудь области» [Ожегов, 2007: 189])», — сказал «ГазетеЯш один из сотрудников ОВД, пожелавший сохранить ано­нимность»'. Затем круг опрошенных коллег расширился, появились диа­метрально противоположные оценки. так, старший оперуполномоченный Андрей Романов говорит о д. Евсюкове: «как оперативник он был совер­шенно нулевой («ноль: перен. о ничтожном, незначительном человеке» [Ожегов, 2007: 292]). Зато стукачом (разг. доносчик) оказался отменным («отменный: очень хороший» [Ожегов, 2007: 332])»³⁷.

Рассмотрим параллельно отношение оценивающих субъектов к при­чинам событий. Сотрудники милиции называют в ряду таковых расстрой­ство психики д. Евсюкова, ставшее следствием личных проблем: «Как вы­яснилось в ходе беседы с ним, причиной его поступка стало сильное пси­хическое расстройство. Судя по всему, это следствие каких-то личных неурядиц. Евсюкову назначена психологическая экспертиза. Он сейчас ужас­но выглядит и ужасно себя чувствует. У него жутко подавленное состоя­ние», — сказал сотрудник пресс-службы»³⁸. В этом комментарии не соблю­дено требование уместности высказывания: основанием оценки, которую дают сотрудники милиции, является «корпоративная этика» — стремле­ние защитить своего коллегу, вызвав у общества сострадание к нему, со­став преступления при этом «забывается». Сотрудники милиции уточняют содержание объекта, обращаясь к теории З. Фрейда: «По его словам, ни­что в Евсюкове не говорило о том, что у него имеется психическое рас­стройство. «Хотя, кто же может знать, что у него творилось в голове. Вполне возможно, что это какие-то его детские переживания вырвались наружу», — сказал собеседник «ГазетыЛшК

Иную причину событий выдвигает следствие по делу д. евсюкова: «По версии следствия, пьяный майор расстрелял девять человек из хулиган­ских побуждений. Иного объяснения его поступку пока найти не удалось»³⁹. Обратимся к определению термина «хулиганство». «Хулиганство: поведе­ние, обнаруживающее явное неуважение к обществу, к достоинству чело­века, крайнее бесчинство» [Ожегов, 2007: 609]).Согласно статье 213 уК рФ ,«хулиганство <...> грубое нарушение общественного порядка, выражаю­щее явное неуважение к обществу, сопровождающееся применением на­силия к гражданам либо угрозой его применения, а равно уничтожением или повреждением чужого имущества». то есть, согласно следствию (по данным от 6 мая 2009 г.), стрельба в людей — это антиобщественное, на­сильственное поведение.

Причины событий пытаются выявить в своих расследованиях журна­листы: «И что «спустило курок» в тот вечер в нем самом: пьянство, ссо­ра с женой, неурядицы на работе, кризис?»⁴⁰, обозначая негативными лексе­мами (прагмемами) объективную ситуацию в собственном субъективном восприятии, в авторской модальности. Последовательно обращаясь к воз­можным следствиям преступления, журналист «Известий» останавливает­ся на таком варианте: «Евсюков в одночасье лишился своих покровителей [с увольнением начальника увд Южного округа и его заместителя]. Прак­тически рухнула (рухнуть: перен. исчезнуть) система, в которой он припе­ваючи жил (жить припеваючи: жить весело и хорошо). Без покровителей ему конец. С такими профессиональными способностями (ирон. оценка) прямая дорога ему — обратно в оперы (профессионализм)...»⁴¹. В подтвер­ждение своей версии «Известия» сообщают о реакции д. евсюкова на со­бытия: «Когда через три часа после происшествия к Евсюкову в камеру во­шел следователь и спросил: «Чего же ты натворил?» — Евсюков спокойно ответил: «А я нисколько не раскаиваюсь. Вслед за мной паровозиком пой­дут мои начальники — Барышниковы и Агеевы»⁴².

Журналисты выделяют позицию, которую заняли коллеги д. Евсюко- ва, как отдельный объект оценки: «В конце прошлой недели хоронили уби­тых Евсюковым людей. По сообщениям газет, ни одного представителя власти на похоронах не было. Как никто перед близкими жертв майора не извинился: ни от московских властей, ни от Министерства внутрен­них дел — так никто не пришел и отдать последний долг погибшим. Ну, естественно: это же вам не ленточки перерезать на открытии какого- нибудь развлекательного центра — тут можно что-нибудь неприятное увидеть или услышать, расстроить какой-нибудь особый начальнический нерв»\ дана отрицательная оценка нарушению моральных норм: высту­пая в прессе после трагедии, официальные лица обязаны были принести соболезнования родственникам погибших. Вместо этого они в своих вы­ступлениях акцентировали внимание на психическом расстройстве стре­лявшего и его подавленном состоянии.

также журналисты подчеркивают абсурдность положительной оцен­ки, которую дают д. Евсюкову сотрудники милиции: «Комментируя массо­вый расстрел в супермаркете, он [начальник ГУВд Москвы Владимир Про­нин] почему-то не осудил («осудить: выразить неодобрение кому-чему-ни- будь, признать дурным» [Ожегов, 2007: 325]) впрямую действия майора Евсюкова. По мнению генерала, причиной происшедшего стало психиче­ское расстройство офицера, связанное с неурядицами в личной жизни, и напряженная работа. При этом он назвал убийцу еще и «перспективным сотрудником», отметив, что «до этого происшествия майор Евсюков ха­рактеризовался только с положительной стороны», и добавил, что тот «хороший профессионал, а в воскресенье весь день дежурил в связи с празд­нованием Красной Горки»⁴³. Обосновывая собственное неодобрение-недо­умение, автор статьи подчеркивает контраст оценок, которые дают майо­ру Евсюкову («хороший профессионал», «только с положительной сторо­ны» — прямая оценочная лексика; «офицер», «перспективный сотрудник», «весь день дежурил» — имплицитная оценка, формируемая контекстом) официальные лица и общество, от лица которого он выступает («убийца», указательное местоимение «тот»). Журналист «Известий» утверждает, что д. Евсюков «за пять лет работы оперуполномоченным не раскрыл ни одного дела»⁴⁴, — тем самым отрицательно оценивая профессиональные качества милиционера. Субъективное и объективное в ценностном отно­шении журналиста тесно переплетены и связаны .

При оценке реакции представителей МВд журналисты обращаются к прецедентным текстам, используя прием контраста: «из трех высоких милицейских чинов, высказавшихся о происшествии, все трое говорили о том, как трудно было Евсюкову, как трудно было задерживавшим Евсюко- ва, как трудно вообще всем милиционерам. Другими словами — оправды­вали и защищали себя и свою систему. Получается, что фраза «моя ми­лиция меня бережет» больше не актуальна. Теперь актуальна фраза «моя милиция себя бережет»\

Градация оценок, данных разными оценивающими субъектами майо­ру Евсюкову, крайне широка; они занимают практически всю шкалу оце- ночности. (очень хорошо) Евсюков — «один из самых перспективных опе­ративников» (МВд)⁴⁵; (хорошо) Евсюков «характеризовался только с поло­жительной стороны» (начальник Гувд Москвы В. Пронин); (нейтрально) «начальник ОВД «Царицыно» Денис Евсюков», «майор Денис Евсюков»; (пло­хо) «Майор Евсюков — «пьяный мачо» со связями»(аллюзия на песню Зем- фиры «Мачо») (росбалт)⁴⁶; (очень плохо) «Майор-убийца оказался хулига­ном»⁴⁷ («КоммерсантЪ»);( очень плохо) Евсюков — «мент-убийца» («Ар- сеньевские вести»)⁴⁸; («Известия»: очень плохо) Евсюков — «монстр, псих, алкоголик» («Известия»)⁴⁹; (очень плохо) Евсюков — «За деньги закрывал дела, отпускал убийц»; «обезумевший мент» (А.Привалов)⁵⁰; «не раскрыл ни одного дела» (бывший подчиненный д.Евсюкова)).

Следующий объект оценки — нынешнее состояние МВд и законо­дательства, при котором стала возможной подобная ситуация. Именно на этом уровне актуализирована пейоративная единица мент (жарг., от польск. menta — полицейский, солдат). Косвенным признаком актуализа­ции неодобрительно-презрительного отношения в лексическом значении внешне безоценочного слова милиционер в аналоге профессионального жаргона является то, что в связи с постоянными негативными ситуация­ми, связанными с милицией, возникла потребность в уточнении опреде­ления, и появилось много дефиниций: «Слово «мент» идет из блатно­го лексикона. Блатной язык тесно связан с «понятиями», а они гораздо в большей степени, чем законы, обуславливают и объясняют российскую действительность»,⁵¹ — автор делает акцент на криминализации страны. Слова, относящиеся к тюремному жаргону, употребляются в других кон­текстах: «Если в зоне «мент» в самом широком смысле означал врага «му­жика» (работающего и не нарушающего режим зэка), то в большой жиз­ни это приобретает значение врага человека (новая сема) вообще. Зэки (жарг.) еще употребляли термин «правильный мент», что означало со­трудника администрации, который честно придерживается собствен­ных правил. Среди обычных ментов сегодня «правильных» почти не оста­лось, так как законы они интерпретируют всегда так, как им выгодно»⁵².

Составляя «классификацию ментов», журналисты выявляют их харак­терные признаки: «Персональная неразличимость и отнесенность лишь к смутно понимаемым, перетекающим друг в друга «силовым («силовой: использующий силу, энергию чего-нибудь» [Ожегов, 2007: 505]) структу­рам» — это и есть их обязательный признак»⁵³. Причиной тому, по мне­нию Л.Никитинского, является коррупция, именно с ней он связывает расширение значения пейоративной единицы: «На коммерческую осно­ву поставлены возбуждение уголовных дел и отказ в их возбуждении, фи­нансовые проверки и проверки на предмет пожаротушения, не говоря уж о таможне. И это все — менты»⁵⁴.

Журналисты признают, что пейоративной единице присущи свойства ярлыка: «Каждый сохраняет свое право на раскаяние, «мент» — характе­ристика не человека, а явления, которое никогда не захватывает челове­ка целиком: какая-то часть остается человеческой, она растит детей, любит жену, приходит на выручку друзьям и даже способна разговаривать с врагами на их человеческом языке, хотя перейти на него трудно»⁵⁵.

События 27 апреля 2009 года существенно расширили сочетаемость пейоративной единицы: «ментовское государство»⁵⁶, «диктатура мен­та»⁵⁷, «карта ментовского произвола (произвол: своеволие, самовластие; необоснованность, отсутствие логичности [Ожегов, 2007: 430]) в России»⁵⁸. Регулярность употребления пейоративной лексемы мент активизирова­ла процесс ее метафоризации, позволяющий слову «подняться» на верши­ну оценочной шкалы в ее отрицательной зоне (очень плохо) [Маркелова, 1999: 26], стать ядром скрытой оценочности.

Выступая как мощное средство воздействия на общественное мне­ние, политическая метафора избирает сферой своего бытования актуаль­ную общественную ситуацию. Поэтому самыми популярными метафори­ческими моделями, условно говоря, «ментовского дискурса» в настоящее время являются модели бизнеса и медицины. Особенно актуальна мета­форическая модель менты — это бизнес: «Но все время гнобить (пейо­ративная единица) людей и иметь это своей профессией трудно, надо как-то оправдывать себя в собственных глазах. Поэтому менты рацио­нализируют мотивы расизмом («расизм: исходящая из антинаучного ут­верждения о неравноценности рас реакционная теория о якобы исто­рической необходимости господства «высших», «полноценных» рас над «низшими», «неполноценными» [Ожегов, 2007: 463]) в виде «здорового на­ционализма, в основе которого — медицинская метафора: «здоровый: пе- рен. полезный, правильный» [Ожегов, 2007: 161]; «национализм — идео­логия и политика, направленная на разжигание национальной вражды и принижение других наций» [Ожегов, 2007: 277]), культом силы, который оправдывается необходимостью борьбы с преступностью, а на самых вы­соких этажах это может приобретать вид рассуждений об особом пути России, опять же патриотизме или государственности, про которую ни­кто даже не может объяснить, что это такое (автор подчеркивает, что «скрытая» оценка прагмем патриотизм и государственность позволяет наполнять их содержанием, выгодным говорящему). Вот на это не надо вестись (в значении: верить, разг.), поскольку за этим приличным или уже неприличным флером скрывается (в том числе от себя самих) только мо­тив корысти и больше ничего. Это бизнес, и он жесток, потому что это так устроено»\ В модели менты — это бизнес выделяются отдельные слоты — ее части: «Целью ОМОНа во всей ментовской конструкции («мен­ты» представлены как стройная бизнес-система с распределенными функ­циями между экономической и «силовой» составляющими, в отличие от милиции как госструктуры на службе обществу) является не жестокость как таковая, а только страх («страх: очень сильный испуг, сильная бо­язнь»; как средство эффективного («эффективный: дающий эффект, дейст­венный»); бизнеса. Бюрократия периодически кошмарит, как сказал наш президент, бизнес из послания президента д.А.Медведева к Федерально­му собранию 2008 г.), но и не только, а всех, с кого можно что-нибудь со­драть (расширение сочетаемости лексемы кошмарить (жарг.): «не толь­ко бизнес, а всех, с кого можно что-нибудь содрать» (сниженная лексика)). В этот же момент «экономическая часть» (ОБЭП, налоговые органы и др.) с другой стороны уже подставляет ладошку (фразеологизм, олицетворе­ние), куда сами собой падают отступные (деньги в перен. знач.)»⁵⁹.

Характерной чертой процесса метафоризации в «ментовском дис­курсе» является пересечение метафорических моделей, их наслаивание друг на друга: «учитывая «происхождение вида» (отсылка к теории Ч. дар­вина, то есть менты представлены как результат эволюции) с присущей ему жадностью, жестокостью, обычной безграмотностью и отсутстви­ем перспектив, ментов можно уподобить саранче (природоморфная ме­тафора), которая сжирает все на своем пути, и, как известно, в конце кон­цов сама гибнет от голода. Но нам от этого не легче, потому что все уже сожрано до того. В частности, путем запугивания и заражения «бациллой ментовства» (метафорическая модель болезни) выведен из строя суд как тончайший и важнейший институт цивилизации»⁶⁰.

Актуализируются связанные сочетания: «презумпция правоты мен- та»⁶¹; стертые метафоры: «Вероятно, сатирическое клише (автор подчер­кивает частотность фразеологизма) про «оборотней в погонах» (отсылка к прецедентной ситуации: так назвали обвиняемых по делу о коррупции в МВд) было придумано еще при социализме, но у того, кто это придумал, в голове бы не уместились такие масштабы перерождения, при котором возникают целые министерства и ведомства «оборотней» в погонах и без погон (расширение сочетаемости). Раковые клетки (метафорическая модель болезни), как известно, тоже когда-то были обычными, но, пере­родившись, начинают работать только на себя, уничтожая организм путем заражения других клеток по цепочке. Успех лечения зависит тут главным образом от своевременности и степени вмешательства»⁶².

таким образом, политический дискурс обладает оценочной приро­дой, стремится воздействовать на читателя всей совокупностью оценоч­ных средств. В языке СМИ, реализующем отражение авторской оценки сиюминутных ситуаций в сочетании с ситуациями «вечными», «культур­но-историческими», такие средства динамичны. Их изменение диктует динамику стилистического облика газетного текста, в частности, появле­ние в нем отрицательной оценочной лексики жаргонного происхождения в функции оценочного предиката самых серьезных явлений, самых жиз­ненно важных объектов оценки, в том числе — угрожающих безопасно­сти государства. Субъективизация и «полифоничность» содержания, де­мократизация текстов и их метафоризация в критической для государст­ва ситуации актуализируют пейоративные единицы, как это произошло с лексемой мент в российском политическом дискурсе, актуализирован­ной в связи с трагическими событиями, произошедшими 27 апреля 2009 г. в Москве. Характер и частотность употребления пейоративной единицы мент свидетельствуют о расширении ее значения и сочетаемости, о появ­лении новых сем: теперь это не только милиционер, но и государство; на первый план выходит сема «безнаказанность», реализуемая в гипертексте газетных статей, посвященных одной внеязыковой ситуации. Самыми по­пулярными метафорическими моделями оказываются темы бизнеса и ме­дицины как отражающие, соответственно, нынешнее состояние общест­ва и надежду на выход из него, «исцеление». Актуализация пейоративных единиц в языке качественной прессы свидетельствует о кризисе диалога между участниками политического дискурса.