Неизвестный Фридмен: вклад великого монетариста в развал Бреттон-Вудса

директор Центра экономических исследований

Московского международного института эконометрики,

информатики, финансов и права (ММИЭИФП)

Доводы Фридмена сплотили экономистов-академиков в организованную группу давления, проникли в международную валютную бюрократию, а затем и в Белый дом при президенте Никсоне. Интеллектуальное восстание Фридмена против «папской» власти МВФ вернуло нам национальный экономический суверенитет. Роберт Лизон, профессор экономики Университета Мердока (Австралия), эссе «Упадок и конец Бреттон-Вудса»

Представляемый очерк посвящен роли личности в экономической истории - тому, как неустанные усилия одного человека способны привести к изменениям в глобальной экономике. Таким человеком, перевернувшим международную валютную систему в 1970-х гг., был Милтон Фридмен, профессор Чикагского университета. Широкой публике Фридмен известен, прежде всего, как основоположник монетаризма, разработчик теории потребления, идеологический противник государственного вмешательства в экономику. Однако мало кто наслышан о его реформаторской инициативе и активном участии в демонтаже Бреттон-Вудской системы. Наш очерк посвящает читателя в этот аспект деятельности великого монетариста, скрытый от нас завесой времени. Автор, прежде всего, старался пролить свет на ключевые вопросы малоизвестных дискуссий, а также передать дух Бреттон-Вудской эпохи.

Спустя годы после коллапса Бреттон-Вудса Фридмен написал введение в антологию для «Американской коалиции в поддержку гибких валютных курсов» (American Coalition for Flexible Exchange Rates), которая была сформирована, чтобы предотвратить возвращение к системе фиксированных курсов¹. По воспоминаниям современников, университетские экономисты середины XX столетия вели себя так, словно они были членами скоординированной коалиции, противостоящей гибким курсам. Фридмен в одиночестве бросил вызов Бреттон-Вудской «коалиции» и, несмотря на все трудности академической битвы, победил. Противостояние сторонников гибких и фиксированных курсов прошло несколько стадий развития. На первом этапе была разработана теоретическая концепция плавающих курсов. На втором малочисленные поборники плавания сформировали лоббистскую группу, чьи идеи проникли в академические круги, а также отчасти в международные финансовые организации и центральные банки. На третьей стадии либеральных дух Чикагской школы закрепился в Белом доме при Ричарде Никсоне², благодаря чему сторонники гибких курсов одержали политическую победу. Наконец, на последней стадии возник рынок срочных валютных контрактов. Первый и второй этапы во многом были инициированы Фрицем Махлупом. На остальных стадиях главные роли принадлежали секретарям Казначейства США Джорджу Шульцу и Уильяму Саймону, а также их заместителями, включая Пола Волкера, будущего главу ФРС США. Фридмен волею судьбы оказался задействован на всех стадиях валютной революции.
Гибкие курсы: рождение идеи

В годы Второй мировой войны будущий «отец» монетаризма работал в Казначействе США. В тот период Фридмен характеризовал себя как «молодой, наивный провинциальный американец». Хотя Казначейство принимало активное участие в разработке проекта международной валютной реформы совместно с командой Кейнса, Фридмен остался в стороне от строительства Бреттон-Вудской системы. Его главной заботой был сбор и обработка статистических данных по заказу министерства обороны. В сентябре 1946 г. Фридмен вернулся в Чикагский университет на должность ассистент-профессора по экономике. На политическую авансцену Фридмен вышел после своей поездки по послевоенной Европе в 1947 г. Став участником либерального политэкономического общества «Мон-Пелерин» (Mont Pelerin Society), организованного Фридрихом фон Хайеком³, Фридмен занялся активной пропагандой принципов свободного рынка. Больше всего экономиста впечатлило немецкое экономическое чудо. В 1948 г. министр экономики Людвиг Эрхард отменил административный контроль над ценами, временно ввел плавающую марку и добился впечатляющего экономического роста. Немецкий опыт резко контрастировал с происходящим в Великобритании, чья экономика стагнировала, обремененная обширным государственным контролем над ценами, зарплатой и валютными операциями.

Первая возможность заявить о своей либеральной позиции Фридмену представилась очень скоро. Канада, чтобы сохранить обменный курс национальной валюты на одном уровне, была вынуждена ввести ограничения на импорт, а также контроль над ценами. В результате предпринятых Банком Канады действий, инфляция на внутреннем рынке увеличилась. Для Фридмена это был знак – выходом из ситуации может быть либеральный валютный рынок и плавающий обменный курс. Свое мнение он озвучил на круглом столе с участием руководства Банка Канады, дискуссия с которым транслировалась по радио из Чикагского университета. Определенное влияние его аргументы возымели, и в Банке Канады под грифом «секретно» в 1948 г. был разработан проект гибкого курса в целях обретения «естественной нормы» канадского доллара. В сентябре 1950 г. канадский доллар отправился в свободное плавание, что было довольно нелицеприятный воспринято в МВФ. Одностороннее решение Канады выглядело ослаблением обязательств, скреплявших международную валютную систему, по этой причине руководство Фонда предпочло интерпретировать канадскую политику валютного курса как расширение коридора допустимых колебаний. Эксперимент Канады с гибким курсом продолжался до мая 1962 г. Канада также первой из промышленно развитых стран покинула систему фиксированных курсов 31 мая 1970 г.

Осенью 1950 г. Фридмен получил назначение специальным представителем в Европе по Плану Маршалла. Хотя формально в его задачу входил анализ последствий создания европейского Сообщества угля и стали, Фридмен одновременно заинтересовался проблемами немецкого платежного баланса. Размышления экономиста вылились в 1953 г. в меморандум «Гибкие обменные курсы как разрешение немецкого валютного кризиса». «В отсутствии политического объединения [в Европе], - писал Фридмен, - единственная альтернатива, позволяющая создать Общий рынок – это гибкие обменные курсы среди государств-членов Европейского Сообщества»⁴. Однако правящие круги Германии не проявили никакого интереса к рекомендациям Фридмена.

В 1953 г. профессор Фридмен написал знаменитый очерк «Доводы в пользу плавающих валютных курсов». Чикагский экономист рассматривал гибкие курсы как единственную надежную гарантию свободы внешней торговли. На его взгляд, в условиях плавания «международные картели исчезли бы», и США «смогут близко подойти к устранению опасности внутренних монополий»⁵. Идея свободной торговли служила главным доводом в пользу плавающих курсов. Правительства не имеют права навязывать торговые ограничения любого вида для защиты обменных курсов.

Фиксированные курсы затрудняют процесс макроэкономической адаптации. Внутренние цены могут обладать различной степенью гибкости или изменяться медленно, в результате чего при фиксации макроэкономическая адаптация принимает форму корректировки выпуска продукции. Последовательное снижение реального дохода является неэффективным методом приспособления к внешним шокам. Вместо этого целесообразнее позволить рынку изменять соотношение цен между странами через плавающий валютный курс. Кроме того, Фридмен отрицал антиинфляционные способности фиксации. Он полагал, что гибкие курсы препятствуют накоплению инфляционного дифференциала между валютами, возникающему в случае фиксации. Инфляционный дифференциал, в конечном счете, вызывает большую девальвацию, что болезненнее для экономики, нежели частая незначительная корректировка. Плавание, на взгляд Фридмена, позволит снова «стать владельцем собственного дома»: денежные власти смогут концентрироваться на внутренних задачах, ценах и занятости. «Гибкие обменные курсы служат средством объединения взаимозависимых стран через свободную торговлю при максимуме внутренней денежно-кредитной независимости», - заключал Фридмен⁶.

Фридмен был далеко не первый и не единственный экономист, размышлявший над возможностью плавания курсов. Его предшественником являлся Готфрид фон Хаберлер, один из лидеров Австрийской школы экономики⁷. Однако в 1930-х гг. австрийца в научных и деловых кругах никто не поддержал. Среди современников Фридмена идея гибких курсов интересовала Джеймса Мида, профессора Лондонской школы экономики⁸. В отличие от Фридмена, для Мида гибкие курсы были «академическим экзерсисом утопической формы»⁹. Согласно Миду плавание представляет собой реальную опасностью для экономики, - в виде инфляции, - поэтому власти Запада вряд ли примут неконтролируемую систему свободно плавающих обменных курсов. Фридмен оказался единственным экономистом, который безудержно верил в будущее гибких курсов и приложил все усилия, чтобы воплотить свой идеал в жизнь.

Преподаватели и коллеги по университету поддержали идеи Фридмена, которые укладывались в либеральную традицию Чикагской школы. Как писал президент Американской экономической ассоциации (American Economic Association, AEA) Джон Кеннет Гэлбрейт¹⁰, свободный рынок воспринимался чикагской школой как «мистика, сверхествественный надел, который вызывает к себе религиозное отношение»¹¹. Другой известный американский экономист, почетный профессор Массачусетского Технологического Института Чарльз Кайндлбергер замечал, что гибкие курсы были для чикагских экономистов «Богом», и Гарри Джонсон¹², а не Фридмен, выступал «архиепископом Кентерберийским»¹³ (глава англиканской Церкви – прим. авт.).

В целом плавающие курсы в академических кругах находили поддержку небольшого числа ученых. Сторонников гибких курсов рассматривали как абстрактных фантазеров и приверженцев «экономической ереси». В ходе телевизионных дебатов между Фридменом и Полом Самуэльсоном, ярким представителем кейнсианской школы (нобелевским лауреатом по экономике 1970 г.), последний парировал: «не знаю, должны ли мы как взрослые люди впустую тратить время для обсуждении этой утопии»¹⁴. Большинство экономистов, включая самого Самуэльсона, считало, что, если доллар окажется в неравновесном состоянии, скорее произойдет ужесточение прямого контроля над ценами и зарплатой, нежели переход на плавающий курс.
Фридмен и академики против центробанковского ареопага

Официальные круги, во власти которых находилось принятие жизненных для Бреттон-Вудса решений, относились к «экономической ереси» еще более радикально. Они оставались к ней полностью глухи вплоть до самой кончины Бреттон-Вудса, продемонстрировав свою неспособность конструктивно заглянуть в будущее.

Начало 1960-х гг. ознаменовалось вторым грандиозным периодом строительства международных институтов после Бреттон-Вудской конференции. Преобразования были направлены на защиту и поддержку системы фиксированных курсов. Ведущие страны сформировали Группу десяти, различные комитеты МВФ и Рабочую группу Комитета экономической политики ОЭСР. В ходе конфиденциальных встреч американских и европейских представителей центральных банков обсуждалось создание наднационального регулирующего органа последней инстанции. Обновление международных институтов и укрепление сотрудничества должны были привести к созданию мирового центрального банка. Составные части мирового центробанка уже существовали как МВФ, ОЭСР и Банк международных расчетов. Директору МВФ Перу Якобссону (глава Фонда в 1956-63 гг.) пророчили место будущего «мистера мировой центральный банк». В конечном счете, все международные институты и соглашения должны были лечь в основу одной системы, объединенной фиксированными курсами. Руководство ведущих центральных банков рассматривало себя как «пифагорейское духовенство, хранящее мистические тайны, сила которых уменьшится, если они будут вынесены напоказ перед вульгарной публикой»¹⁵. Высшие должностные лица казначейств и центральных банков регулярно проводили большие встречи, на которые «посторонние зрители» не допускались. По воспоминаниям Пола Волкера, главы ФРС США в 1979-87 гг., это «высокое духовенство или не имеющие гражданства принцы часто кулуарно встречались, иногда каждые шесть или восемь недель.. высокую степень понимания, достигнутую в то время, сегодня уже трудно восстановить»¹⁶.

Роберта Руза, видный член центробанковского клуба, описывал их действия в терминах «военной доктрины: кольца внешней и внутренней защиты доллара и системы фиксаций»¹⁷. Высшие должностные лица расценивали себя как воины, идущие в бой против любой недисциплинированной или корыстной национальной экономической политики, которая могла бы сделать цену иностранной валюты отличной от установленной международными официальными кругами.

Единение руководства денежных властей имело определенные плоды. В первые годы функционирования Бреттон-Вудской системы было проведено несколько девальваций, а в небольшой группе стран обнаружилась «измена» - переход на плавающие курсы валют. Однако после 1957 г. руководство МВФ не без удовольствия отчиталось о полном аннулировании подобных неординарных тенденций. Возвращение Италии, Греции и Канады в систему фиксированных курсов приветствовались со стороны международной элиты, поскольку оно укрепило предубеждение МВФ против плавающих курсов. В 1960-х гг. для сохранения системы фиксированных курсов, МВФ при поддержке ФРС США добился того, чтобы пересмотр уровня фиксации допускался только в исключительных условиях. К 1965 г. правление МВФ перестало обсуждать роль обменных курсов в механизме макроэкономической адаптации.

Администрация президента США Джона Кеннеди настаивала на том, чтобы цена доллара в золоте оставалась неизменной, и на заседаниях Казначейства США эта тема не поднималась. Известные академики, такие как Джеймс Тобин¹⁸ протестовали, негодуя, что международная финансовая политика фактически заброшена. Официальные круги были полностью поглощены отстаиванием Бреттон-Вудского «тотема» в ущерб эффективности американской экономики. Когда идеи преобразования международной валютной системы представлялись для обсуждения, Казначейство США регулярно и изящно их игнорировало. При принятии решений ответственные должностные лица прибегали к секретным обсуждениям, обходясь без академиков. В ответ трое известных экономистов, Фриц Махлуп, Роберт Триффин и Уильям Феллнер (участвовавшие в ежегодных встречах МВФ на правах гостей), решили сформировать международную исследовательскую группу в качестве организованной оппозиции.

К времени расцвета Бреттон-Вудса Фриц Махлуп (Fritz Machlup, 1902-83) был уже известен как крупный специалист по валютной системе. В 1960-71 гг. он занимал должность профессора, а также директора секции международных финансов Принстонского университета. Свой первый набросок реформы международной валютной системы экономист сделал в 1964 г. После проведения общественных дебатов Махлупа пригасили консультантом в Казначейство США, где тот проработал в 1965-77 гг. В годы международной валютной реформы Махлуп опубликовал несколько книг, получивших широкую известность¹⁹. После завершения бурных событий в 1971 г. Махлуп перешел на должность профессора экономики в Нью-йоркский университет, где проработал до конца жизни.

Уильям Феллнер (William J. Fellner, 1905-83), - как и Махлуп, - был классическим университетским теоретиком. Родившись в Венгрии, Феллнер получил довоенное образование в европейских учебных заведениях. Эмигрировав через океан, Феллнер стал штатным ученым Американского института предприятия (American Enterprise Institute, AEI). В сферу его профессиональных интересов входили теории монополистической конкуренции и экономического роста, прогнозирование и государственное регулирование денежного обращения. После проведения публичных дебатов Феллнера рекрутировали в советники президента США, в кругу которых он оставался в 1973-77 гг. После отставки с госслужбы Феллнер вернулся на прежнюю работу в AEI.

Третий оппозиционер, Роберт Триффин (Robert Triffin, 1911-93) отличался от своих коллег как экономист-практик. Базовое образование Триффин получил в Бельгии, а докторскую степень – в Гарвардском университете. В годы Второй мировой войны Триффин возглавил Латиноамериканскую секцию Совета управляющих ФРС США. Его научные интересы переключились с теории монополистической конкуренции на денежную систему и банковское дело. После войны Триффина назначают руководителем отдела валютного контроля только что созданного МВФ. Затем он надолго отбывает в Европу, где представляет интересы США при ЕЭС. В 1951 г. Триффин вернулся к педагогической деятельности в качестве профессора экономики Йельского университета. Триффин как и Махлуп был на редкость плодовит статьями и книгами, чем заслужил себе место в современных учебниках²⁰. Во многом его работы оказали определяющее влияние на политику США, поскольку они содержали практические предложения на каждом этапе валютной реформы. Более тридцати лет Триффин находился в центре дебатов о реформе. Его волновала не столько проблема фиксированных курсов, сколько адекватность денежного предложения: от достаточности долларовых резервов до пополнения активов МВФ новыми формами ликвидности для выполнения функции глобального кредитора последней инстанции. По завершении бурных 1970-х гг. Триффин ушел на пенсию, уехав на родину преподавать в бельгийском Лувэнском католическом университете.

Группе, собранной тремя экономистами, предстояло изучить роль валютного курса в макроэкономической адаптации. Исследовательскую команду возглавил шестидесятилетний Махлуп. Правительственные экономисты по определению были исключены из совместной работы. Фридмен первоначально тоже принял участие в группе, однако из-за большой занятости был не в состоянии активно работать, о чем впоследствии сожалел.

В 1963-64 гг. международная группа при Принстонском университете, куда вошло тридцать два известных экономиста, провела несколько конференций, а результаты работы переданы в руки прессы. Номинально согласие между экономистами-теоретиками было достигнуто, однако вскоре изобилие предложений выявило множество взглядов на будущее валютной системы. Группа Фрица Махлупа выпустила две версии «Планов реформы международной валютной системы»²¹, содержащих тридцать семь предложений о том, как исправить Бреттон-Вудскую систему. Университетские экзерсисы носили нескоординированный характер и часто противоречили друг другу. В стэнфордском издании «Мировые планы валютной реформы и проблемы» (1963 г.) Герберта Грубела содержалось двадцать четыре отдельных проекта и комментария. За несколько лет скопился целый «шведский стол» предложений реформы, за которым отметилось более десятка экономистов, включая У. Пула, Р. Харрода, Р. Триффина, не считая официальных разработок П. Якобссона, Р. Руза и др. С точки зрения денежных властей академические экономисты не просто «нарушали покой», их модели едва ли могли быть реализованы центральными банками без валютного кризиса. Тем не менее, расшатыванию общественного мнения, до того крепкого как скала, было положено начало. Трудности платёжного баланса США в середине 1960-х гг. позволили приверженцам гибких курсов привлечь дополнительных сторонников. «Экономическая ересь» распространилась за пределы университетов до официальных кругов, тема реформы поднялась ведущими газетами, начала озвучиваться политиками и общественными деятелями. МВФ до конца Бреттон-Вудской истории выдержал консервативную позицию, официально отстаивая старую систему курсов вплоть до августа 1970 г.
Дебаты, перевернувшие мир

Накал дискуссий в академических и правительственных кругах оказался столь велик, что в течение короткого времени было проведено несколько конференций, на которых за несколько лет до падения Бреттон-Вудской системы была решена ее участь. Первая конференция прошла в Принстоне в апреле 1966 г. На ней Уильям Феллнер с сожалением констатировал, что гибкий обменный курс «получил незначительное внимание со стороны официальных кругов». Готфрид фон Хаберлер потребовал перехода к изменяющему валютному курсу как к «единственной альтернативе всевозрастающему контролю». Его поддержало большинство университетских специалистов, включая тройку лидеров - Махлупа, Триффина и Феллнера. Как категорично выразился Махлуп, применение прямого контроля вместо плавающих курсов – это «беспечное извращение экономической мысли или лицемерное использование предлога для скрытия реальной цели навязываемых ограничений»²². В МВФ к конференции ученых отнеслись как к сугубо академическому собранию и вежливо проигнорировали.

В ответ Джордж Стиглер, яркий представитель чикагской школы (нобелевский лауреат по экономике 1982 г.) организовал в родном университете в апреле 1966 г. конференцию «Выбор политики в экономике с полной занятостью». Цель собрания состояла в том, чтобы показать, насколько критика гибких курсов невнятна и иррациональна. Конференцию открыл Фридмен, огласивший свой знаменитый лозунг «инфляция всегда и везде была денежным феноменом». Фиксированные курсы и связанные с ними ограничения приводят к возникновению подавленной инфляции и беспокойству за будущее. Подавление инфляции разрушает политическую свободу и создает коллективистскую экономику, – заключал Фридмен. В случае либерализации валютных и ценовых ограничений Фридмен предсказывал инфляцию в умеренном диапазоне 3-10%. Глава группы экономических советников президента США Линдона Джонсона Гардинер Экли (Gardiner Ackley) окрестил монетаристское объяснение инфляции как «доктринальное, имеющее небольшую актуальность для текущего обсуждения», поблагодарил за «ваше участие в помощи правительству» и не более того.

В мае 1966 г. немедленно после Чикагской конференции Роберт Солоу (нобелевский лауреат по экономике 1987 г.) собрал под крышей Принстона противников «экономической ереси», главным образом, кейнсианцев. На конференции Солоу заявил, что попытка преподнести денежно-кредитную политику как единственную причину и единственное решение инфляции примитивно и недостойно для изучения. Вторую чикагскую конференцию в сентябре 1966 г. открыл Валери Жискар д’Эстен²³. Француз полагал, что золотодевизный стандарт обречен, в чем безуспешно пытался убедить британского канцлера. В поиск единомышленников д’Эстен примкнул к чикагской школе. На конференции он заявил, что «валютные курсы зафиксированы слишком жестко» и с этим «фетишем нужно сразиться»²⁴. Француз первым нарушил негласный кодекс официальных международных кругов, которые оставались «дружественными» по отношению друг к другу, игнорировали реформаторские предложения и согласовывали позиции между собой. Д’Эстен ввел участников конференции в курс дел центробанковского ареопага. По завершении собрания чикагские монетаристы договорились о тактике «ведения боев» и активной пропаганде международной реформы.

В следующем году чикагские планы начали воплощаться в жизнь – состоялись открытые дебаты Милтона Фридмена и Роберта Руза (Robert Roosa). Отец монетаризма занимал пост президента AEA. Руза был ярким представителем закрытого международного клуба должностных лиц. Он возглавлял группу министров финансов и управляющих центральных банков Группы десяти, уполномоченную провести экспертизу работы международной валютной системы. Руза был также совладельцем Brown Brothers Harriman, ведущего банка на Wall Street, в прошлом вице-президентом Федерального резервного банка Нью-Йорка и заместителем секретаря Казначейства США. Кроме того, Руза был президентом Американской ассоциации финансов (American Finance Association). Кейнсианцы, Пол Самуэльсон и секретарь Дуглас Диллон²⁵ высоко ценили его, а директор МВФ Пер Якобссон наделил Руза титулом «второй человек после Мартина МакЧесни» (главы ФРС США).

Редактор журнала «Fortune» назвал дебаты между Фридменом и Руза о валютных курсах как «самые важные дебаты о деньгах», которые он когда-либо слышал. Это было уже далеко не умозрительное обсуждение академиков, речь шла о практических шагах в американской валютной политике. Банкир Руза отчетливо понимал угрозу со стороны платежного дисбаланса США, однако полагал, что ее можно решить, устранив дефицит ликвидности и увеличив денежное предложение. В работе «Доллар и мировая ликвидность» Руза предлагал создать «деньги, которые могут быть универсально приемлемы для центральных банков мира»²⁶. Фактически Руза придерживался монетаристкого рецепта оздоровления, который Фридмен проповедовал на внутреннем рынке. Однако банкир опасался плавающих курсов, поскольку они олицетворяли для него анархию «кровавых боев», в которых страны проводят систематические конкурентные девальвации, чтобы получить мгновенное торговое преимущество. Договор Бреттон-Вудса служил средством «вооруженного перемирия», «защитной стеной» перед «открытой экономической войной».

Фридман тщательно рассмотрел как сильные, так и слабые стороны позиции противника. Как всегда, анализ монетариста представлял собой смесь проницательных социологических наблюдений и конкретных рекомендаций для экономической политики. Фридмен справедливо отметил, что идея гибких курсов отклоняется «частично из-за сомнительной интерпретации ограниченного исторического опыта»²⁷. Политическое нежелание прибегнуть к валютным нововведениям для Фридмена отражало культурную задержку в развитии вследствие традиции и недостатка понимания. Аргументы Фридмена были просты: «позвольте фиксированной цене отличаться от цены, которая уравновесила бы рынок, и вам потребуются геркулесовы усилия для ее удержания... зафиксируйте цены - и проблемы умножатся; позвольте ценам самим найти собственный уровень на свободном рынке и проблемы исчезнут»²⁸. Контроль продолжит плодить все больше торговых квот и принудит к ужесточению ограничений. Фридмен нашел самое слабое место в защите противника - адаптационная асимметрия Бреттон-Вудской системы. Ее фундаментальным дефектом было то, что страны с дефицитом платежного баланса несли большее бремя адаптации, нежели страны с избытком баланса. Фиксация курсов, на взгляд Фридмена, вела к кризисам, которые обеспечивали «максимум спекулятивной дестабилизации, худшее из двух миров [инфляции и безработицы]».

Первоначально чикагский экономист серьезно опасался дестабилизирующих спекуляций при плавающих курсах. Однако, изучив послевоенный опыт, он назвал свои опасения «пугалом на приличных похоронах, не имеющим реального подтверждения». Спекуляции возвращали валютную систему в равновесие – ведь «рынок всегда прав». Напротив, Бреттон-Вудс обладал врожденной неустойчивостью, находящейся под контролем политического компромисса. Предложения Руза по расширению мировой ликвидности выглядели для Фридмена попыткой контроля роста внутренней зарплаты и цен, «стандартным ответом человека, который не может справиться со своими делами»²⁹. В итоге Руза признал, что рынок вполне сможет существовать без фиксированных курсов, и нет никаких технических или организационных препятствий для запуска системы Фридмена. Однако банкир видел будущее валютной системы в тумане неопределенности, он предполагал, что после отмены ограничений появятся блоки стран, в рамках которых смогут поддерживаться фиксированные курсы, но между блоками будет невозможна конвертируемость, то есть возникнет бартер. Руза проиграл дебаты с Фридменом с «большим уважением к его способности делать свои аргументы вероятными и убедительными.. что обязывает меня подробнее изучить его предложение»³⁰. Приверженцы «экономической ереси» торжествовали.

В 1945 г. около 90% экономистов AEA одобрили заключение Бреттон-Вудских соглашений. За пятнадцать лет от написания Фридменом очерка в пользу плавающих курсов до занятия им поста президента AEA, мнение экономистов развернулось на 180 градусов. По оценке отца монетаризма доля экономистов, одобряющих увеличение гибкости обменных курсов повысилась с менее чем 5% до более 75%³¹. По его собственному выражению, сторонники гибких курсов выросли «из худого взвода в армию». Некоторые из идейных противников плавания продолжали верить в жизнеспособность фиксации, но в течение короткого периода времени общество перестало их слушать.

В 1968 г. Фридмен был завербован Артуром Бёрнсом, директором Национального Бюро Экономических Исследований (США) в консультативную группу советников по экономике Ричарда Никсона. Так Фридмен оказался в составе Комитета по переизбранию президента Никсона (Committee to Re-elect the President, CREEP). Перед CREEP стояло двадцать целевых задач, в том числе определение международной экономической политики. Фридмен не входил в целевую группу по международной политике, однако подготовил свои предложения по валютной реформе. Никсон ждал от экономистов любые предложения, представляющие политическую ценность в течение предвыборной кампании. В октябре 1968 г. Фридмен под грифом «секретно» подготовил меморандум «Предложение по разрешению американских проблем платёжного баланса». Фридмен представил систему гибких курсов как единственное средство для устранения проблем платёжного баланса и избежания большого кризиса. Успех преобразования должен был обеспечить республиканской партии политическое господство на несколько десятилетий вперед. Фридмен предрекал, что на экономическом фронте от плавания доллара будут получены только выгоды и не возникнет никаких издержек. Фридмен даже заготовил для Никсона проект речи, объявляющей конец Бреттон-Вудской системы. Предполагалось, что Никсон произнесет спич через две-три недели после инаугурации. О международных последствиях никто не думал. Фридмен напутствовал: «Мы - великая нация. Доллар - ведущая валюта в мире. Мы должны вести себя как подобает великой нации, не унижать себя переговорами о том, чтобы другие страны согласились «позволить» обесценить нам свою валюту»³². Однако полет мысли Фридмена был прерван «близким другом и бывшим преподавателем» Артуром Бёрнсом. В феврале 1970 г. Никсон при поддержке Конгресса назначает Бёрнса главой ФРС США, и тот убедил президента в поспешности предложений Фридмена.

Вместо ожидавшейся реформы Администрация Никсона объявила о переходе страны к Новой экономической политике (New Economic Policy), которая должна была спасти Штаты от надвигающегося спада. Белый дом предполагал использовать политику регулирования доходов и негласного давления на профсоюзы, для того чтобы остановить растущую инфляцию. Запасным вариантом служил пакет драконовских мер, включающий замораживание цен и заработной платы, а также гибкий курс доллара. По прошествии нескольких дней после оглашения Новой экономической политики Фридмен повторно сформулировал свои предложения, касающиеся цены на золото и представил их Никсону. Фридмен указывал, что фиксированная цена золота дает конкурентные преимущества торговым партнерам США, и новая администрация Белого дома должна воздержаться от дальнейших сделок с золотом по неизменной цене. К тому времени стало понятно, что замораживание цен и зарплаты оказалось неэффективной идеей. После получения рекомендаций Фридмена Никсон, несмотря на настоятельные просьбы Бёрнса не делать этого, 15 августа 1971 г. закрыл золотое окно (gold window), через которые Казначейство США осуществляло интервенции на рынке золота.

Вопреки прогнозу Роберта Руза, валютный рынок, обслуживающий плавающие курсы, довольно быстро появился. Фридмен совместно с секретарями Казначейства США Джорджем Шульцем³³ и Уильямом Саймоном³⁴ сыграл главную роль в организации нового рынка. После объявления Никсоном Новой экономической политики Чикагская товарная биржа (Chicago Mercantile Exchange) уполномочила Фридмена подготовить Отчет «Потребность в валютных фьючерсных рынках». В Отчете Фридмен констатировал «смерть» Бреттон-Вудса в марте 1968 г., когда возник двухъярусный рынок золота и предсказал «большое расширение спроса на иностранную валюту». Отчет Фридмена получил одобрение и поддержку Казначейства США. Международный денежный рынок (International Monetary Market, IMM) впервые открылся 16 мая 1972 г. Согласие Казначейства США на запуск торговли срочными контрактами не поступало до тех пор, пока Фридмен лично не вмешался, связавшись с секретарем Саймоном.

В связи с нарастающей напряженностью в 1969-71 гг. были проведены ревальвации немецкой марки, швейцарского франка и австрийского шиллинга. Центробанковский ареопаг в 1971 г. организовал серию встреч, на которых были предприняты попытки достигнуть договоренности, стабилизирующей международный рынок. Директор МВФ Пьер-Поль Швейцер на ежегодной встрече Фонда призвал его членов восстановить систему фиксированных курсов. Глава ФРС Артур Бёрнс и госсекретарь США Генри Киссинджер убеждали Никсона в том, что возвращение к системе фиксированных курсов необходимо. В декабре 1971 г. было заключено Смитсоновское соглашение, по которому курс доллара снизился, а диапазон колебаний валютных курсов расширился с 1% до 2,25%. Официальная цена золота повысилась до $38 за унцию, причем свободная конвертируемость доллара не подлежала восстановлению. Одновременно с девальвацией доллара состоялась ревальвация основных западноевропейских валют, а также японской иены. Принципиальное значение имело то, что новые курсы устанавливались по отношению к неконвертируемому доллару.

К тому времени в Белом доме уже не находили никакого желания брать на себя обязательства по защите Смитсоновского соглашения. Бремя защиты новых валютных паритетов было переложено на плечи европейских стран. Никсон лицемерно приветствовал Смитсоновскую договоренность как «самое значимое валютное соглашение в мировой истории». Его экономические советники полагали, что соглашение продлится не более трех месяцев. Белый дом оттягивал время для разработки плана более фундаментальной реформы. Смитсоновское соглашение предполагалось как прелюдия к такой реформе. Еще в сентябре 1971 г. США предложили Группе десяти ввести общее чистое плавание ведущих валют. Чистое плавание ставилось одним из условий отмены американского налога на импорт. Стало ясно, что США откладывают на неопределенное время восстановление конвертируемости доллара в золото. Цель американских предложений заключалась в уменьшении роли золота в новообразующейся валютной системе.

В поиске решений МВФ провел ряд международных встреч, чтобы согласовать свой отчет «Реформа международной валютной системы» к сентябрю 1972 г., когда состоялось собрание членов Фонда. МВФ возлагал надежду на новую систему фиксированных курсов. США оказались единственной страной, которая не одобрила отчет МВФ. Секретарь Казначейства США Джордж Шульц (также выходец из Чикагского университета, экс-декан Высшей школы бизнеса при университете) не без участия Фридмена предложил систему полностью плавающих курсов. На годовой встрече представителей разных стран большинство высказалось за ограниченно гибкие валютные курсы. Первый опыт плавания в 1971 г. был назван «полным бедствием», а идея того, что гибкие курсы позволят странам достигнуть внутриэкономических целей – «ошибочной психологией». Рабочая группа Комитета экономической политики ОЭСР предупреждала, что по их вычислениям текущая фиксация по Смитсоновскому соглашению будет изменена в результате девальвации, однако центробанковский ареопаг проигнорировал опасения. На собрании был сформирован Комитет по реформе международной валютной системы. В него вошли представители двадцати стран мира. Позднее «Комитет двадцати» был преобразован во Временный комитет Совета управляющих МВФ, перед которым ставилась задача разработать новые принципы международной валютной системы, которая функционировала бы не менее 25 лет. На обсуждение реформы «Комитет двадцати» отводил два года. Однако Комитет опоздал - Бреттон-Вудская система окончательно рухнула в течение шести месяцев.

Все последующие событий оказались полной неожиданностью для экспертов МВФ. Великобритания усердно боролась в течение трех лет, чтобы избежать девальвации. В 1972 г. борьба завершилась - 23 июня фунт перешел в плавание, что было объявлено «временным периодом». Вслед итальянская лира попала под спекулятивное давление. С 1 по 9 февраля 1973 г. немецкий Бундесбанк потратил около $6 млрд. на интервенции для защиты фиксации по Смитсоновскому соглашению. Между Казначейством и ФРС США назрел раскол по поводу американской поддержки чужих курсов. ФРС США потратила $320 млн. для поддержки немецкой марки, одновременно секретарь Казначейства США заявил, что поддерживает идею плавающей марки, а ее защита является дорогим и бессмысленным занятием. Вскоре, 12 февраля Казначейство США объявило о 10%-ой девальвации доллара, отказе США от интервенций на валютном рынке и снятии ограничений на отток капитала из страны.

К марту 1973 г. японская иена, швейцарский франк и итальянская лира перешли на плавающий курс в дополнение к фунту стерлингу и канадскому доллару. Первого марта Бундесбанк купил $2,7 млрд. – рекорд интервенций центрального банка в мире за один день. Предыдущий рекорд был поставлен тем же Бундесбанком двумя годами ранее, когда он приобрел $500 млн., чтобы задержать плавание марки на две недели. В течение 1973 г. Милтон Фридмен совместно с Готфридом фон Хаберлером оказывали политическое давление на президента Бундесбанка с тем, чтобы Германия отказалась от фиксации марки. Банк Франции 2 марта после полутора часов торгов был вынужден закрыть парижский валютный рынок. В тот день Пол Волкер известил МВФ, что США полностью принимают плавающий курс доллара. МВФ и «Комитету двадцати» ничего не оставалось как 27 марта 1973 г. признать, что плавающие курсы могут представлять собой «полезную технику регулирования в специфических ситуациях».

Официально датой «смерти» Бреттон-Вудской системы считается 9 марта 1973 г., когда секретарь Казначейства США Джордж Шульц вежливо отказал министрам финансов ЕЭС в просьбе провести интервенции на валютном рынке. В ответ валюты шести стран ЕЭС начали совместное плавание при взаимной фиксации курсов. К концу 1974 г. только Германия, страны Бенилюкса, Дания, Норвегия и Швеция оставались в рамках системы взаимной фиксации. Секретарь Шульц торжественно огласил, что теперь «рынки, а не правительства ответственны за валютные курсы»³⁵.

Начиная со смерти Дж. М. Кейнса ни один экономист в мире не имел такого влияния как Милтон Фридмен. Великий монетарист работал одновременно на трех фронтах: академическом, политическом и популистском. Первым шагом к победе была разработка Фридменом методологии и изучение позитивной экономки, что устранило брешь между теоретическими моделями и реальным миром. Монетарист всегда избегал экономических шаблонов и искал оригинальные решения. Фридмен также сумел повлиять на общественное мнение пропагандой невмешательства государства в экономику. Его идеи, изложенные в книгах «Капитализм и свобода» (1962), «Свобода выбора» (1980), а также в колонке обозревателя в Newsweek, стали основополагающими принципами либеральной школы экономической мысли. С конца 1960-х гг. Фридмен активно действует на политической арене. Будучи экономическим советником президентов Ричарда Никсона и Рональда Рейгана, он имел возможность оказывать непосредственное влияние на принятие властных решений. Никсон публично отзывался о Фридмене с большим уважением. По свидетельству очевидцев Рейган «был не в состоянии противостоять зажигательному энтузиазму Фридмена, и глаза президента с восхищением искрились всякий раз, когда он имел с ним беседу»³⁶.

Фридмен имел глубокую веру в принципы, которые проповедовал на университетской кафедре и политических собраниях. Несмотря на многочисленные предостережения коллег-академиков не открывать «ящик Пандоры», - гибкие курсы, - Фридмен всегда безоговорочно полагался на свободный рынок. На практике многие предсказания Фридмена, тем не менее, не получили подтверждения. С течением времени стало ясно, что плавающие курсы не представляют собой ни панацею от международных кризисов, ни тем более «спасение» свободного рынка. На протяжении тринадцати лет, когда действовали фиксированные курсы (1960-72 гг.), реальные темпы экономического роста в семи ведущих промышленных стран были вдвое больше, чем в последующий период плавающих курсов. Более того, плавающие курсы во многом усугубили «вечные» экономические проблемы – инфляцию и безработицу, которые в период Бреттон-Вудса были ниже, чем в эпоху плавания. Хотя Фридмен предполагал, что гибкие курсы препятствуют накоплению инфляционного дифференциала между валютами, в действительности дифференциалы между странами стали даже больше и устойчивее. Фридмен надеялся на расцвет международной торговли при гибких курсах. Однако после 1973 г. волатильность экспорта, импорта и реального обменного курса только увеличилась. Лишь в 1990-х и 2000-х гг., когда общемировая инфляция снизилась, различия между двумя режимами валютного курса заметно сократились.

В то же время нельзя умолчать и о сбывшихся предсказаниях Фридмена. После краха системы фиксированных курсов, как и предполагал чикагский экономист, не произошло возврата к политике «разори соседа» (экспорта безработицы) через систематические конкурентные девальвации. Напротив, приятие центральными банками на вооружение монетаризма привело к распространению конкурентных ревальваций в результате повышения процентных ставок для борьбы с инфляцией. Фридмен утверждал, что гибкие курсы помогут свободному движению капитала. Действительно, мобильность международного капитала значительно возросла. Краткосрочная миграция «горячих денег», ищущих доходные дифференциалы, стала головной болью денежных властей. Фридмену удалось вывести международную валютную систему из тени в свет. Если ранее у ее руля стоял закрытый центробанковский ареопаг, то, как и надеялся Фридмен, при гибких курсах валютные соглашения стали открытыми для общества.