Нестор Махно

стратегические просчеты революционные вожди сполна
рассчитались со своими подчиненными…
Венчала этот список позорных дел еще одна газетная
кампания, развязанная в Москве в ведомственной газете
Троцкого – «Известиях народного комиссариата по воен-
ным делам», с целью соответственного поднесения сто-
личному общественному мнению боевых неудач Красной
армии. Здесь, в Москве, далекой от украинских проблем,
Махно было можно обвинять во всем, в чем угодно. 25
июня некий Иринарх Зюзя изобличал бывшего комдива
Махно не только в предательстве, но и в том, что он свои-
ми прежними успехами способствовал концентрации сил
противника.
В том же духе и в той же стилистике было выдержано
еще несколько публикаций: «Деникин был на краю гибели,
от которой его могли отделять всего несколько дней, но он
хорошо угадал кризис партизанщины и накипь кипения
кулаков и дезертиров…» (27 июня 1919 г.).
После этого стоит ли говорить, что Махно обвинялся в
прямом сговоре со Шкуро и в отказе сражаться?
7 июля прорезался, наконец, спокойный, уверенный го-
лос вдохновителя пропагандистской кампании, которому
нужно было спихнуть на партизан украинскую катастрофу,
масштабы которой с каждым днем внушали в столице все
больший ужас. Нарком по военным делам товарищ Троц-
кий в тоне, приличествующем не газетной шавке, но госу-
дарственному деятелю, взвешенно заключал: «Всесильные
на грабеж, махновцы оказались бессильными против ре-
гулярных частей…» В этой фразе, если вдуматься, задана
тема для всех последующих фальсификаций, всех истори-
ческих неправд о Махно.
Товарищ Троцкий не хотел брать на себя ответствен-
ность за разгром. Товарищ Троцкий оставался чист.
236
встанческое движение несовместимым с ее государствен-
ной деятельностью. Она полагает также, что это движение
связано лично со мной…
Это враждебное отношение – которое теперь становится
агрессивным – центральной власти к повстанческому дви-
жению неизбежно ведет к созданию внутреннего фронта,
по обе стороны которого будут трудящиеся массы, веря-
щие в революцию.
Я считаю это величайшим, непростительным преступ-
лением в отношении трудящихся и считаю своим долгом
сделать все, чтобы избежать этого.
Самое простое средство для центральных властей из-
бежать этого преступления заключается, на мой взгляд, в
следующем: нужно, чтобы я покинул свой пост…» (95, 573).
В другом месте он поясняет:
«…Несмотря на то, что я с повстанцами вел борьбу ис-
ключительно с белогвардейскими бандами Деникина, про-
поведуя народу лишь любовь к свободе, к самодеятельно-
сти – вся официальная советская пресса… распространяла
обо мне ложные сведения, недостойные революционера…
Троцкий в статье под названием „Махновщина“… дока-
зывает, что махновщина есть, в сущности, фронт против
советской власти, и ни слова не говорит о фактическом
белогвардейском фронте, растянувшемся более чем на сто
верст, на котором, в течение шести с лишним месяцев,
повстанчество несло и несет неисчислимые жертвы…
Я считаю неотъемлемым, революцией завоеванным пра-
вом рабочих и крестьян самим устраивать съезды для об-
суждения как общих, так и частных дел своих. Поэтому
запрещение таких съездов центральной властью есть пря-
мое наглое нарушение прав трудящихся» (2, 126).
Выговорившись, Махно опять просит освободить себя
от обязанностей командира дивизии и выражает надежду,
что «после этого центральная власть перестанет подозре-
233

вать меня, а также все революционное повстанчество в
противосоветском заговоре и – отнесется к повстанчеству
на Украине как к живому, активному действию массовой
социальной революции, а не как к враждебному стану, с
которым до сих пор вступали в двусмысленные подозри-
тельные отношения, торгуясь из-за каждого патрона…» (2,
127).
Получив, благодаря телеграмме, координаты Махно, Во-
рошилов приказал двинуть свой бронепоезд на станцию
Гайчур. Однако заманить Махно в бронепоезд Ворошилову
так и не удалось. Он выжидал. В результате выжидания
бронепоезд был окружен белыми. Как писал Махно в книж-
ке «Махновщина и ее вчерашние союзники – большевики»,
ему пришлось выручать своих «палачей» из западни, для
этого ударив в тыл белым небольшим конным отрядом
при четырех пулеметах. Ворошилов через ординарца Мах-
но рассыпался в изъявлениях благодарности и передал
батьке послание, в котором опять, как ни в чем не бывало,
просил навестить-таки его в бронепоезде и обсудить план
совместных действий. Махно ответил, что ему известен
приказ Троцкого и та роль, которая отведена в реализации
этого приказа Ворошилову. Поэтому от визита в бронепо-
езд он отказался, но сообщил о своих планах: с рейдовой
группой проникнуть в глубокий тыл Деникина и опусто-
шить его. Письмо было подписано: «Ваш старый друг в
борьбе за торжество революции».
Махно, конечно, хитрил, смиренной речью послушника
и скромнеца, добровольно устраняющегося от политики,
усыпляя бдительность тех, кто послан был уничтожить его.
Внезапно с отрядом всадников в несколько сот человек –
в основном старых повстанцев 1918 года – он появился в
Александровске и официально сдал дела дивизии. Пред-
седатель александровского исполкома Н. Гоппе попросил
было его прикрыть город, но Махно сказал, что на это у
234
него нет времени. Схватить его никто не решился, да и не
пытался.
Отряд ушел за Днепр, на правый берег, в тыл – но к
красным. Через несколько дней комдив Дыбенко получил
неожиданный и дикий приказ от своего бывшего подчи-
ненного: оставить Никополь. Это был вызов. Махно ни-
чего не забыл и не простил большевикам предательства.
15 июня, выступая перед повстанцами, ушедшими вместе
с ним, Махно договорил то, чего не сказал ни Троцкому,
ни Ленину: «…Вопреки желанию Троцкого – толкнуть нас
в объятия Деникина – мы выдержали экзамен блестяще.
Окруженные трибуналами, которые нас расстреливают,
не имея патронов и снарядов, мы… продвигались вперед.
Однако так продолжаться больше не должно… ибо немыс-
лимо умирать на фронте, когда в тылу расстреливают. Мы
вышли из подполья и посмей трибунал арестовать кого из
нас – мы закатим такую истерику, что задрожит и Киев.
Довольно сентиментальности: надо действовать, да так,
чтобы красный фронт разыграть в пользу повстанчества…»
(12, 112). Мало кто понял глубинный смысл речи, которую
он говорил. Но он как-то почуял, что его звездный час еще
впереди, что он уведет Красную армию под свои знамена
и «разыграет» красный фронт…
Узнав, что Махно улизнул, Ворошилов не сдержал злобы:
15 июня в бронепоезде «Руднев» были схвачены члены
штаба Махно Бурбыга и Михалев-Павленко и 17 июня, как
изменники, казнены в Харькове. Несколько дней ревтрибу-
нал 14-й армии работал на станции Синельниково: первые
жертвы красного террора не превышали нескольких де-
сятков человек. Правда, среди них оказался ни в чем не
повинный политкомиссар махновской бригады Озеров,
присланный в штаб Антоновым-Овсеенко. 25 июня рев-
трибунал судил его и приговорил к расстрелу: за все свои
235

уже были вывешены приказы коменданта города Каретни-
кова и начальника гарнизона Полонского о явке с повин-
ной всех деникинских офицеров, но он, этот переодетый
в штатское поручик или капитан, не верил в милосердие
победителей и, возможно, правильно не верил. Если Гера-
сименко не врет, в Бердянске махновцы платили уличным
мальчишкам по сто рублей за каждого обнаруженного офи-
цера или пристава, которых тут же, на глазах у мальчишек,
приканчивали. В Екатеринославе не тронули деникинских
раненых в госпиталях, но офицеров расстреляли на берегу
Днепра. Тут как со штанами – время было такое… Нельзя
было иначе.
В остальном представить себе, что за жизнь была при
Махно, довольно трудно. Забавная жизнь. Читая Аршинова
и Волина, легко увлечься вольнолюбивыми декларациями
Реввоенсовета Повстанческой армии и заблудиться в сло-
вах о народовластии и свободе. Но что такое «народовла-
стие»? Что такое «свобода»? Чтобы понять это, необходим
образ, который наполнил бы реальным содержанием эти
замусоленные до грязи и по сути уже ничего не выража-
ющие слова. Один такой образ подарила мне Екатерина
Николаевна Шафранова (письмо от 27 февраля 1989 года).
Она пишет: «Мне было 12–13 лет, я жила в Александров-
ске в семье дяди, преподавателя Александровского техни-
ческого училища Константина Николаевича Трофимова,
училась вместе с его дочерью Аней в женской гимназии…
Заняв Александровск, Махно отдал приказ учебным за-
ведениям представить списки детей преподавателей. Ни-
кто не знал, для чего это нужно, в страшной тревоге за
детей все советовались, совещались, но в конце концов
список был составлен. Утаить кого-нибудь было нельзя –
везде могли найтись недруги, которые напишут донос. Со
списком справились, трепеща от страха.
312
сказал, что в таких переговорах участвовать не будет и за
последствия объединения красных частей с Махно ответ-
ственности на себя не возьмет.
На переговоры поехал политком 45-й дивизии Голубен-
ко. Со станции Голта он дозвонился до Махно и изложил
предложение красного командования. Махно выслушал Го-
лубенко. Махно сказал: «Вы обманули Украину, а главное,
расстреляли моих товарищей в Гуляй-Поле, ваши остатки
все равно перейдут ко мне, и посему я с вами со всеми,
в особенности ответственными работниками, поступлю
так же, как вы с моими товарищами в Гуляй-Поле, а затем
будем разговаривать о совместных действиях» (37, 201).
Узнав об ответе Махно, начдив 58-й Федько действи-
тельно заявил, что в походе за остатки дивизии не может
ручаться, так как она своим правым флангом неминуе-
мо соприкоснется с разведками Махно «и безусловно вся
перейдет на его сторону» (37, 201). Особенно боялись за са-
мый боевой 1-й полк, составленный из крестьян Днепров-
ского уезда. Чтобы «проскочить» мимо Махно, в войсках
были предприняты перестановки, «ненадежные» части
перемещались на левый фланг, ввязывались в авангард-
ные бои с кружившими вокруг петлюровцами… Так что,
конечно, не страх перед местью Федько вынудил Махно
помиловать Дыбеца. Пройдя и тюрьмы, и войну, Махно
сохранил в душе своей какую-то странную, полудетскую
привязчивость к людям, еще усиленную в юношеских рево-
люционных забавах чувством стаи, а в тюрьме закаленную
делением на «своих» и «чужих». Уж если он кого-то любил
– то любил. Если ненавидел – то ненавидел. Он бесконеч-
но и преданно уважал Аршинова, доверял его «учености».
Лучшими друзьями его были Семен Каретников и Исидор,
по прозвищу Петя, Лютый – человек совсем простой да-
же среди повстанцев, бывший маляр. Дыбец для Махно
был не только одним из тех анархистов-интеллектуалов,
261

что в эмиграции выпускали литературу, которая потом
нелегально доставлялась в Россию именно для таких, как
Махно, горячих голов (в конце концов Дыбец перекрасился
в большевизм, и его анархистское прошлое было зачерк-
нуто), но он был напоминанием о весне повстанчества.
Поэтому его следовало отпустить.
Дыбеца и его жену, Розу, собирал в дорогу анархист Ура-
лов. Снабдил каким-то документом, велел сменить знаме-
нитые на всю Украину красные революционные сапоги на
обычные. Махно тоже пришел попрощаться.
– Что сказать, если я выберусь к своим? – спросил Дыбец.
– Ничего не передавай. Десять раз вне закона объявляли.
Не буду больше с большевиками работать, – то ли грустно,
то ли раздраженно сказал Махно (5, 137).
Дыбецы оставляли партизанский лагерь. Штаб, войска,
повозки, бабы, дети. скот. Пятнадцать тысяч мужчин, му-
жей и братьев оставались здесь, чтобы предотвратить бе-
лое нашествие. Через несколько дней они уже будут драть-
ся в тяжелейших боях, совершая отчаянные атаки, чтобы
отбить снаряды и патроны, а еще через месяц едва ли пя-
тая часть этих людей, оставшихся в живых, совершит одну
из самых дерзких операций, которая неожиданно изменит
весь ход Гражданской войны.
262
классовом смыслах? Да прежде всего то, что собственные
штаны его были рваные. Поэтому, слушая Е. П. Орлова, я
об одном только сожалел – что не могу прорваться вооб-
ражением туда, в тот Александровск, столь не похожий на
современное индустриальное Запорожье, в ту осень, уви-
деть тех людей и то, что происходило с ними. По счастью,
я перестал докучать своему собеседнику дурацкими во-
просами, и он стал вспоминать, вспоминать… Вот как, на-
пример, в первое утро после занятия махновцами города
большевики-подпольщики собрались на явке в «Париже» и
недоумевали – что им теперь при махновцах делать? Ибо в
последний раз Махно проходил через Александровск объ-
явленный вне закона товарищем Троцким… И как понять,
сколько людей у него? И надолго ли они пришли? И так
гадали, пока щеголеватый Андрей Орлов, он же француз
де Лави, не вышел из оцепенения и не велел:
– Значит, сейчас, Женя, бери ребят, беги в контрразведку,
и тащите бумаги сюда…
И как эти мальчишки побежали в деникинский ОСВАГ,
еще не тронутый махновцами, но почему-то уже разгром-
ленный («бумаги лежали на полу грудами»), и, нахватав
целые кипы этих бумаг, побежали обратно в «Париж», бо-
ясь махновцев, и по дороге Женя Орлов увидел и узнал
почему-то застрявшего в городе белого офицера: он шел в
штатском платье, белый офицер, бледный, как полотно. И
они разминулись, боясь махновцев…
Если Андрей Орлов, он же француз, действительно был
провокатором Добрармии, то он первым делом послал
мальчишек в контрразведку не случайно: представьте это
себе, и вы тут же ощутите настроение этого тревожного
утра, и сюда же еще приплюсуется белый офицер – слиш-
ком бледный, чтобы не выломиться из тьмы прошлого и
не сделаться вдруг понятным. Понятен страх его, челове-
ческий страх быть грубо и жестоко умерщвленным: ведь
311

– Нет, грабежей не было. Был приказ: за грабежи – рас-
стрел. Я как-то раз шел из дома и неподалеку от штаба
Махно смотрю: два трупа лежат, народ толпится. Что та-
кое? Да вот, говорят, сам Махно расстрелял за грабежи…
Так что же, совсем не грабили? Н. Герасименко (которо-
му, правда, верить нельзя из-за фантастических домыслов,
пронизывающих всю его книгу) утверждает вот, что Бер-
дянск пограбили основательно: не успела еще смолкнуть
над городом канонада и не затонул в порту, перевернув-
шись при повороте, переполненный спасающимися офи-
церами катер «Екатеринославец», как город заполнили
сотни подвод, на которых крестьяне из ближних и дальних
деревень вывозили все, что попадалось в магазинах и на
складах, вплоть до оружия и английского обмундирова-
ния.
Такой эпизод возможен. Но Бердянск был перифери-
ей махновии; махновцы чувствовали, что город им долго
не удержать, поэтому и попустили «своим» пограбить. Да
и для армии военные склады деникинцев были богатым
трофеем. В центре порядок был другой, хотя и тут без экс-
цессов не обходилось. И. Гутман рассказывает забавный
эпизод, как какой-то махновец долго клянчил у прохо-
жих себе штаны, а потом, не выдержав, остановил первого
встречного и снял с него брюки. Сбросив свои отрепья,
солдат рассмеялся: «Вот так давно бы! А то уже у шести
просил: дайте, пожалуйста, штаны, совсем обносился. Все
говорят: нет лишних. А вот теперь нашлись. Нам батько
Махно запрещает грабить. „Ежели, говорит, тебе что нуж-
но, – возьми, но не больше“. Ну, а мне больше и не надо»
(40, 187).
Историки советского времени из любого эпизода дела-
ли в отношении махновцев далеко идущие выводы. Для
нас теперь, по счастью, все иначе. Ну, просил человек шта-
ны – и все. Что это значит в политическом, этическом и
310

жүктеу/скачать 1.91 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: