Глава 3. СЛУЖБА ОТЕЧЕСТВУ

Важным этапом моей жизни явилась служба в вооружённых силах, которой я отдал лучшие молодые годы, цветущий период своего духовного созревания, формирования мужества, ответственности, целевой установки и принципиальности в достижении намеченных целей. В нашей нынешней России военная служба перестала быть почётным долгом каждого мужчины. Сынки нынешней экономической и политической элиты, да и всё их окружение, считают для себя зазорным верой и правдой служить делу защиты своей родины. Многие полагают, что лучше от этой службы откупиться. По их мнению, государство выделяет средства для наёмной армии, в которой служат люди второго сорта, из-за денег. В общественном сознании всё сделано для дискредитации военной службы, в армии создали условия для процветания дедовщины, что отбивает у молодых людей всякое желание призываться в вооружённые силы. В стране открыто великое множество частных вузов, поэтому почти вся молодёжь является студентами. Одновременно через Думу проведён закон об отсрочке от призыва на службу студентов. Значительное число молодых людей получают отсрочку от призыва по болезни или наркомании. Теперь в вооружённых силах служат преимущественно дети рабочих и крестьян, большинство из них на контрактной основе. Такое явление нельзя считать нормальным. Россия по территории и своим природным богатствам, учитывая нынешний расклад международных сил, должна иметь свою полноценную регулярную армию, способную противостоять любой агрессии, откуда бы она ни возникла. В пору моей молодости военная служба считалась, не на словах, а на деле, почётным долгом каждого молодого мужчины. Тогда уклонений от службы практически не наблюдалось. Более того, если молодой человек по какой-то причине не призывался на службу, то его в обществе считали ущербным, неполноценным мужчиной. Каждый мужчина гордился, что он прошёл солдатскую жизнь, знает военное дело и всегда готов с оружием в руках защищать отечество от любых агрессивных сил.

Призыв на военную службу – это серьёзная переориентация духовного мира личности. Молодой человек, покидая свои родные места, на длительное время расстаётся с родными и близкими. Коренным образом изменяется привычный уклад его жизни, он оказывается среди незнакомых парней, с которыми предстоит не только совместно сосуществовать, но и делить радости и горе, последнюю щепотку махорки и порцию хлеба, спать под одной шинелью, в критической ситуации ценой своей жизни спасать своих братьев по оружию. Попрощавшись с родными и ощутив себя отдельно от них в движущемся поезде, сразу же осознаёшь, что окружающие тебя молодые парни тебе совсем не знакомы. Ты оказался исключительно в мужском коллективе, волею военкома тебе предстоит этим коллективом заменить семью, следовательно, нужно познать их характеры, привычки, интересы, способности, недостатки, всё то, с чем придётся считаться в своей военной судьбе. Нечто подобное было в моём сознании, когда, сидя на лавке в вагоне, я присматривался к окружающим меня ребятам, с которыми, скорее всего, мне предстоит служить в одной воинской части. Кто-то из них достал из вещмешка бутылку водки и предлагал соседям распить её, другой достал карты и предложил сыграть в «дурака», некоторые вышли в тамбур и курили, третьи, будучи подвыпившими, пели не совсем пристойные песни, иные в разговоре матершинничали. Я дома на прощанье пить водку не стал, к общению меня пока не тянуло, поэтому молча наблюдал происходящее.

Часа через три поезд прибыл на станцию Сызрань. Здесь нам была дана команда с вещами выйти из вагона. Нас построили и в потёмках через железнодорожные пути повели на сборный пункт, который представлял собой несколько длинных одноэтажных зданий, огороженных забором. В одно из таких зданий мы вошли, где нам предложили разместиться для ночлега. Это была казарма с трёхъярусными нарами, на которых мы, не раздеваясь, улеглись для отдыха. Я тогда подумал, что на этих нарах таким же образом в разное время отдыхали многие десятки, а может и сотни тысяч призывников, направляемых отсюда в воинские части. Ведь Сызрань ещё в царское время была сборным пунктом призывников для распределения по воинским частям.

Команда из Куйбышева составляла человек 50-60. Наутро нас вновь направили на медицинскую комиссию. Среди новобранцев был парень, который не снимал с головы матросской бескозырки. Он говорил, что хочет служить на флоте. В это время на сборном пункте формировали команду для отправки на Тихоокеанский флот. Этот парень почему-то подошёл ко мне и предложил вместе обратиться к морскому офицеру, подбиравшему команду, чтобы нас зачислили в эту команду. Конечно, у меня было желание попасть на флот, и мы обратились к названному офицеру. Тот расспросил нас об образовании, сказал, что мы могли бы подойти в его команду, но после разговора с руководством нашей команды, сообщил, что нас не отпускают и мы должны ехать по своему первоначальному назначению. Я познакомился с парнем в бескозырке, который назвался Михаилом Ануфриевым, с ним в будущем мне предстояло находиться в близких служебных отношениях. В течение дня комиссия была завершена, вечером, уже в темноте, нас повели к эшелону, распределили по двум вагонам, а всего в эшелоне оказались уже заполненными новобранцами 10-12 вагонов. Эшелон состоял из теплушек, подобных тем, в которых в 1941 году отправляли мобилизованных на фронт. Кроме куйбышевцев, в эшелоне были призывники из Казани и Москвы. Нас всех направляли в один род войск. В вагонах были трёхъярусные нары, металлическая печь (буржуйка), дрова, ведро для воды и чайник, чтобы вскипятить чай. Вскоре эшелон тронулся, и мы куда-то поехали.

На следующее утро эшелон остановился на небольшом полустанке, где мы простояли несколько часов. В каждом вагоне был офицер и по два сержанта. Мы их спрашивали, куда нас везут, нам уклончиво отвечали, что это секрет, вот приедем, тогда и узнаете. Военные были в обычной пехотной армейской форме, на рукавах какие-то непонятные нашивки. Словом, мы ехали в полную неизвестность. Вскоре сержанты принесли нам хлеб, консервы рыбные и мясные, махорку, сахар-рафинад, предупредив, что эти продукты на целый день. Провизию по-братски разделили, позавтракали, и настроение стало лучше. Постепенно друг с другом знакомились, нашлись шутники, знатоки анекдотов, в вагоне стоял весёлый разговор, часто прерываемый после очередной шутки гомерическим смехом. Здесь в вагоне начал формироваться коллектив молодых людей, земляков, который заменил нам семью, бывших друзей на протяжении всей срочной службы. С длительными остановками на разъездах и полустанках наш эшелон дней 10 двигался к месту назначения. На станциях эшелон решили не останавливать, так как на одной из них московские призывники опрокинули два киоска, разграбив водку, консервы и всякую другую продукцию. Лишь однажды эшелон остановился ночью на какой-то станции, уже на территории Украины, где нас в столовой покормили горячими украинскими галушками и картофелем с мясом. Все остальные дни мы пользовались сухим пайком, разбавляя его кипятком. Наконец ночью нам дали команду выгружаться из вагонов, посадили в крытые военные автомобили и через час езды мы оказались на территории воинской части. Поскольку это была ночь, то нас всех завели в клуб, где скамейки были раздвинуты, нам предложили разместиться прямо на полу и отдыхать до утра.

Призывники, кто сидя, кто полулёжа, подрёмывали или разговаривали, кто-то доедал свои съестные припасы, нас в этом клубе оказалось как сельдей в бочке. Ранним утром я был шокирован наплывом к нам солдат и сержантов, которых мы не знали. Тех офицеров и сержантов, которые с нами ехали, никого пока не было. Пришедшие военнослужащие разбрелись по залу, что-то высматривали и заводили беседы с призывниками. Подошёл и ко мне один солдат. Он сказал, что нас сегодня переоденут в военную форму, что он служит уже более 7 лет, что скоро демобилизация, дома на Украине живут пока бедно, что кроме формы одеть будет нечего, поэтому попросил у меня мои штатские вещи. Он добавил, что наши вещи за годы службы всё равно не сохранятся, их просто применят для чистки пушек. Я не возражал, ответил, что пусть берёт, что из моих вещей ему нравится. Уходя в армию, по традиции, ничего нового призывники на себя не одевают. У меня было неплохое пальто, хорошая кепка, отцовская, ещё не полинялая гимнастёрка, брюки, приличные туфли, армейский ремень и небольшой новенький чемодан. Очень быстро всего этого я лишился, без какого-либо сожаления, раздав вещи старослужащим. Я остался по пояс раздетым, в брюках, но босиком. Туалетные принадлежности и фотографии я завернул в полотенце. Другие призывники оказались в таком же положении. Вскоре пришли наши командиры, вывели из клуба, построили и повели в баню. Воинская часть была расположена на окраине города Александрия Кировоградской области, куда нас привезли. Баня же была на другом конце города, поэтому нашему строю босяков пришлось прошагать через весь город. Видимо, это было великолепное, незабываемое зрелище, строй полураздетых мальчишек, которые с юмором относятся к своему виду и что-то острое выкрикивают об этом прохожим.

После скорой помывки в бане старшины начали нам подбирать форму и одевать. Сперва выдали трусы и майки, затем по размеру подобрали гимнастёрки и брюки-галифе, кирзовые сапоги, выдали также портянки, брезентовые (тёплые) ремни, бляху со звездой и пилотки со звёздочками. Сержанты научили нас, как намотать портянку на ногу и надеть сапоги, пристегнуть погоны, ловчее затянуть ремень. С горем пополам мы всё же надели военную форму и перестали узнавать друг друга. Форма на нас висела как на мешках с мякиной. Но теперь мы оказались при погонах и в ответе за военную форму. Наш строй привели в столовую, покормили первым обедом, затем нам показали казарму, наши двухъярусные кровати, тумбочки. Старшина выдал нам наволочки для матраса и подушки, белые стираные простыни, одеяла. Затем всех вновь построили, повели за город к стогу соломы, где солому набили в матрасы и подушки, зашили их, вернулись в казарму, положили на свои кровати. Сержанты начали учить, как правильно заправлять постели, где класть обмундирование и сапоги. Всем выдали личные вещевые ранцы, кружки, ложки, фляжки и котелки. Предупредили, что в столовую следует ходить только со своей кружкой и ложкой, иначе останешься без обеда. Наконец, нам разрешили выйти из казармы и в курилке перекурить. Курилка – это длинные три скамьи, вокруг зарытой в землю металлической ёмкости с песком. Будучи целый день на ногах, мы с удовольствием присели в курилке, завернули из махорки самокрутки и с наслаждением закурили. Я посмотрел на горизонт, увидел далеко в воздухе аэростат, из гондолы аэростата вываливались чёрные точки, а над ними раскрывались парашюты. Сидящий со мной рядом сержант, увидев, как я наблюдаю за аэростатом, с улыбкой сказал: «Это и есть твоя судьба на ближайшую перспективу». Только теперь я осознал, что попал служить в воздушно-десантные войска. Стало понятным и высказывание военкома о полёте на Нью-Йорк. От этого же сержанта я узнал, что наша часть – это 109-й гвардейский парашютно-десантный полк, который входит в 100-ю гвардейскую парашютно-десантную Свирскую дивизию, 39-й гвардейский парашютно-десантный Венский корпус. Следовательно, наша часть богата своими боевыми традициями, и надо быть достойным этих традиций.

В Александрии размещался на зимних квартирах наш полк и приданные ему артиллерийские и самоходные дивизионы. Штаб дивизии располагался в городе Кировограде, там же и большинство её частей. Летние месяцы, с мая по октябрь включительно, весь наш корпус размещался в летних лагерях. Лагеря – это гигантская посадка деревьев в степи, на три километра в длину и метров 800 в ширину. Вся посадка забита палатками, пищеблоками, различными зданиями для военного снаряжения. 2-го мая весь наш полк погрузился в эшелон и поехал в летний лагерь, расположенный примерно в 10 километрах от города Кривой Рог. Нас, новобранцев, по подразделениям ещё не распределили, поэтому в лагере мы поставили свои палатки на окраине посадки, откуда нас «раскупали» по батальонам, ротам, приданным полку частям. Меня вначале присмотрел офицер в танкистской форме из дивизиона самоходок. Но приехавший за нами в Сызрань старший лейтенант Смирнов, парторг сапёрной роты полка, меня не отдал танкистам и направил служить в сапёрную роту. В этой роте два взвода уже были укомплектованы. Один взвод состоял из украинцев 1927 года рождения, которые прослужили уже по 8 лет. Для нас они казались старичками. Второй взвод состоял из белорусов 1929-1930 годов рождения. Наш третий взвод состоял из куйбышевских новобранцев 1931 года рождения. Командирами отделений и помкомвзвода были сержанты 1927 года рождения. Они к нам относились по-отцовски, как к салажатам, которых надо постепенно и всему обучить, что необходимо на войне. Сами они вторую половину 1944 и 1945 годы воевали, имели большой опыт ведения боевых действий, грудь их украшали боевые медали, а то и ордена. Наша дивизия с тяжёлыми боями форсировала реку Свирь, отбросив финнов и немцев от Ленинграда, а десантный корпус в целом освобождал Австрию и брал Вену. Вот с этими боевыми ребятами мы прослужили весь 1951 год. Лишь в декабре 1951 года военнослужащие 1927 года рождения были демобилизованы. При расставании многие из них, прослужив в части более 8 лет, не скрывали своих слёз. Из дома они ушли 17-летними мальчишками, за время службы вообще забыли гражданскую жизнь и побаивались её. В то же время им жаль было расставаться с родным полком.

Только определившись в сапёрную роту, я написал домой письма, дал свой адрес. Имея опыт военных лет, письма мы писали на колене карандашом на одной странице чистого тетрадного листа. Этот лист потом сворачивали треугольником, писали адрес назначения и своей воинской части. Адрес писали химическим карандашом, авторучек тогда ещё не было. Эти знаменитые треугольники мы отправляли весь период срочной службы. В каких войсках мы служим, сообщать мы не имели права. Поэтому письма часто носили трафаретный характер: жив, здоров, служба идёт нормально, обо мне не беспокойтесь, всем желаю счастья, целую и т.п. В то время, провожая в армию, точно не знали, на какой срок. По закону служба в пехоте длилась три года. Но призывали ранней весной, а демобилизация производилась только в конце года. Поэтому служба с трёх лет растягивалась практически почти на четыре года. Не говоря уж о флоте, где после войны срок службы сократили с 7 до 5 лет, а служили почти по 6 лет. Отпуск тогда был не положен, родителям нас навещать запрещалось, посылок и денег не пересылали, телефонной связи тоже не было. Поэтому встреча из армии после службы была особенно радостной. Часто родители не узнавали своих сыновей, они становились возмужавшими, степенными, надёжными. Служба делала из юноши зрелого самостоятельного мужчину, на которого можно положиться, с которым можно «идти в разведку». Нечто подобное произошло и со мной, ибо в первый отпуск домой я попал только спустя почти 5 лет после того, как меня проводили на службу. Но об этом будет ниже.

Что касается девушки Галины, о которой шла речь выше, как и обещал, я написал ей из воинской части письмо, дал обратный адрес. На одно письмо она ответила в общих фразах, сообщила о новостях в техникуме. Однако больше я от неё писем не получал. Написав Галине ещё несколько писем и не получив на них ответа, я сделал вывод, что ещё писать ей письма не стоит. Возможно, из армии к ней вернулся тот самый парень, которого она ждала, или встретился другой, который и стал героем её романа. Я же себя окончательно освободил от каких-либо обязательств перед этой девушкой.

В нашем гигантском военном лагере всё было чётко распределено по дивизиям, полкам, батальонам, ротам, приданным дивизиям и полкам специализированным частям и подразделениям. Наша дивизия состояла из двух пехотных и одного артиллерийского полка, полка самоходных артиллерийских установок, сапёрного батальона, разведывательной роты и медицинского батальона. В нашем родном полку было три стрелковых батальона, дивизион самоходных артиллерийских установок, сапёрная рота, разведывательный взвод и всякие хозяйственные службы. В растянувшемся на 4 километра лагере наша 100-я дивизия занимала промежуточное положение между двумя другими дивизиями. Наш 109-й полк размещался в центре дивизии. Сапёрная рота обосновалась на окраине полка. Вся лагерная посадка представляла собой строго оформленную лесную полосу из разнообразных деревьев, густо закрывающих лагерь от внешнего наблюдения. Если посмотреть со стороны, то наш лагерь выглядел как обычный лесной массив. В лагере хорошо ухожены и посыпаны песочком передняя, средняя и задняя линейки. Передняя линейка парадная, на ней войска выстраиваются по особо торжественным случаям: приём воинской присяги, вечерняя заря и т.п. По средней линейке осуществляются все перемещения войск внутри лагеря: в столовую, для развода нарядов, на работы и т.п. По задней линейке перемещается транспорт, перевозящий различные грузы, вечером осуществляется строевая прогулка подразделений, обычно с песнями. Жилые палатки, оружейные хранилища, ленкомнаты, курилки строго по линии размещались между первой и второй линейками. Штабные помещения, пищеблоки, столовые, военторговские магазины, офицерские столовые, умывальники для солдат располагались между средней и задней линейками. Туалеты, склады с парашютами, укладочные площадки, городки для наземной парашютной подготовки и всякие хозяйственные службы размещались за задней линейкой. Пребывание личного состава ограничивалось местом расположения своих палаток. В выходной можно было отлучиться в военторговский магазин. Вечером в кино ходили строем. Иными словами, жизнь военнослужащего в таком лагере строго регламентирована и свобода передвижений ограничена.

В нашей сапёрной роте занятия со старослужащими почти не проводились, в большинстве своём они занимались хозяйственными делами, или просто отдыхали. Да за 8 лет они уж наслужились! Белорусский взвод нормально занимался боевой и политической подготовкой. Главное внимание в роте было обращено на наш взвод, который должен был по ускоренной программе пройти курс молодого бойца и подготовиться к принятию воинской присяги. Наш взвод с подъёма и до отбоя всегда находился в строю. Помкомвзвода был младший сержант Кравченко из старослужащих, отличавшийся строгостью, требовательностью, хорошим знанием уставов, оружия и сапёрного дела. Кравченко добился от нас хорошей строевой выправки, научил красиво носить военную форму (куда делась наша мешковатость). Ежедневно мы занимались строевой подготовкой, изучением и чисткой своего личного оружия, изучением гранат, различных мин, взрывных устройств, противогаза и многого другого. Иногда на занятия к нам приходил командир взвода лейтенант Фархутдинов. Это был физически развитый, стройный, всегда подтянутый, исключительно выносливый офицер. Нам он часто устраивал марш-броски, да ещё в противогазах. Чтобы провести занятия, скажем, по устройству гранаты, мы совершали марш-бросок на 10 километров. Это надо двигаться 400 метров бегом, 100 метров шагом, и так все 10 километров. Где-нибудь на полянке изучим гранату, затем снова марш-бросок в расположение роты. Странно было наблюдать, как у всех солдат после 10 километрового пробега в противогазе через клапан ручьем лился пот, а лейтенант, сняв его, оказывался совершенно сухим. Однажды, после завтрака, лейтенант приказал нам снарядиться по полной боевой форме. Это значило, что надо одеть рюкзак, скатку из шинели, противогаз, на ремне иметь флягу, котелок, сапёрную лопату, нож, сапёрный топор, толовую шашку, боезапас патронов и на ремне личное оружие. Построив наш взвод, лейтенант дал команду начать движение с места и с песней. Запевала в шутку запел: «А помирать нам рановато, есть у нас ещё дома дела». Взвод дружно подхватил эту песню. Лейтенант скомандовал: «Отставить песню»! Приказал нам снять все военное снаряжение и разместиться в ленкомнате. Лейтенант был крайне возмущён нашим поведением, прочитал нам длинную мораль по поводу того, что нас родина призвала не помирать, а служить добросовестно отечеству, что наша песня явилась хулиганской, что это не достойно советского солдата и т.п. В этот день он с нами больше занятий не проводил. В свою очередь ребята перед ним извинились.

Младший сержант Кравченко добивался от нас безукоризненного исполнения всех обязанностей, знания оружия и сапёрного дела. Всем взводом мы жили в одной обычной армейской палатке. Здесь на нарах размещались наши соломенные матрасы и подушки. Спать мы ложились рядом на один бок, иначе мы не размещались. Крайнее место занимал Кравченко. Он требовал, чтобы всегда постели были аккуратно заправлены, несмотря на их тесноту, аккуратно висели скатки и противогазы, перед сном портянки должны быть намотаны на сапоги для просушки и т.п. На послеобеденный сон у нас отводилось 45 минут. Набегавшись на занятиях, мы сразу засыпали как убитые. Однажды я после такого сна не услышал команды «подъём». Кравченко поручил взвод вести на умывание другому сержанту, а сам решил преподать мне урок, как надо уметь слышать и выполнять команды. Раз десять он скомандовал мне «подъём» и «отбой». С тех пор за всю дальнейшую службу я ни разу не пропускал подобных команд.

Самые напряжённые занятия были после завтрака до обеда. В это время мы изучали технику, учились преодолевать штурмовую полосу, окапываться, переползать, под огнём устанавливать минные поля или их разминировать, преодолевать водные преграды, наводить понтонные мосты, строить дороги, подрывать мосты и другие сооружения и т.д. Всё лето мы не снимали с себя скаток. Перед обедом нас вели к умывальнику. Гимнастёрки на нас были полностью мокрые от пота. Пока мы умывались, гимнастёрки сохли на ветке дерева. Подсохнув, они хрустели от соли, но мы их всё равно надевали, шли строем на обед. И так - ежедневно. Фактически постоянно мы ходили в просолённой форме, которую изредка стирали в воде во время занятий с понтонами на речке Ингулец.

От нашего лагеря до города Кривой Рог расстояние было 10 километров. Сапёрные подразделения корпуса немало потрудились по созданию дороги на этом участке. Наш взвод с сапёрными лопатками в руках тоже участвовал в постройке этой дороги. Командующим нашим десантным корпусом тогда являлся генерал-лейтенант Таварткеладзе. По его имени сапёры и назвали строящуюся дорогу Таварткеладзе-штрассе. Примерно один раз в 10 дней мы имели возможность помыться в бане, которая располагалась в Кривом Роге. Обычно нашу роту вёл в баню лейтенант Фархутдинов, который, как уже говорилось, был любителем марш-бросков. Фактически нам приходилось выдерживать в этот день по три бани. По жаре марш-бросок 10 километров до бани - и мы уже были все в мыле. Затем собственно баня, где каждый имел возможность ополоснуться под горячим душем. После на чистую майку нам приходилось надевать мокрую гимнастёрку. И снова марш-бросок до лагеря, вновь все пропотевали, но это была уже заключительная баня. В период призыва в армию я был достаточно худощавым, но за первые 3 месяца службы в результате больших физических нагрузок я похудел ещё на 10 килограммов. То же самое было и со всеми моими сверстниками.

Перед уходом на службу я спросил одного из демобилизованных, как обстоит в армии дело с питанием. Он мне замысловато ответил, что голодным не будешь, но и сытым тоже. Это теперь десантные войска считаются элитными. В период моей службы воздушно-десантные войска пользовались всяким материальным довольствием так же, как и все пехотные воинские части. У нас не было особой формы: как и все сухопутные войска, мы ходили в хлопчатобумажных брюках и гимнастёрках, кирзовых сапогах и пилотках. На зиму выдавали ещё шинель и шапку-ушанку. Для осуществления различных работ предусматривался бушлат. На прыжки с парашютом летом выдавали комбинезоны и шлемы, зимой – тёплые ватные куртки и брюки, меховые шлем и рукавицы, валенки. Питание было достаточно скромным. Почти ежедневно нам варили перловые супы и каши, хлеб был только серый, к чаю давали чуть-чуть сахара. С тех пор я перловку не переношу. Нам, молодым, тогда всё время хотелось есть. Но денег у нас не было, и мы не могли пополнить свой рацион хотя бы через военторговский киоск. Правда, старослужащие говорили, что им питания вполне хватает. Видимо, физические нагрузки для молодых не могли не сказаться на их аппетите.

Много внимания мы уделяли изучению личного оружия и владению им. В то время у нас оказалось два вида оружия: учебное и боевое. Повседневно мы имели при себе немецкие автоматы с откидным металлическим прикладом. Это оружие мы разбирали, собирали, чистили, брали на все занятия. Боевое стрелковое оружие для десантников было засекречено. Это были новенькие автоматы Калашникова тоже с откидным металлическим прикладом, но имеющие несравненно лучшие тактико-технические данные по сравнению с немецкими. Автоматы Калашникова хранились в отдельной оружейной пирамиде, носили их на стрельбище только в чехлах, каждый отстрелянный патрон по счёту сдавался. Если случалась потеря патрона, то его искали всем полком. Мне такой автомат не достался, так как я был назначен пулемётчиком взвода, и моим личным оружием стал пулемёт Дегтярёва с откидными сошками для прицельной стрельбы. Я хорошо овладел этим пулемётом, но он по сравнению с автоматом более громоздкий, и его сложнее закреплять на боку для прыжка с парашютом. Вторым номером моего пулемёта был Борис Штыркин, который на походе брал для переноски половину дисков с патронами. Пулемёт тоже оказался секретным, поэтому я его носил в чехле. Стрельба из пулемёта мне нравилась, особенно точной она была при стрельбе короткими очередями по два патрона. На стрельбище мне давалось задание попасть в 10 мишеней при использовании всей ленты патронов в 100 штук. Короткими очередями из 10 очередей я поражал все 10 мишеней. Командир взвода меня упрекал, что я не использовал всех патронов. Я отшучивался, что в тылу врага нам никто боеприпасов не добавит, поэтому их надо максимально беречь.

Стрельба из боевого оружия по целям – это итог длительных, напряжённых ежедневных тренировок военнослужащего, который свидетельствует, насколько умело мы владеем своим оружием. Ведь умение стрелять быстро и по цели - залог успеха в возможных боевых действиях. Ежедневные утренние стрелковые тренажи по кучности попадания в цель, умение плавно спускать курок позволяют свободно владеть стрелковым оружием, что является главным, как в оборонительном, так и в наступательном бою. На стрельбище я тренировался стрелять не только из пулемёта, но и из автомата, что необходимо пулемётчику для владения всеми видами стрелкового оружия. В районе стрельбища находилась и штурмовая полоса препятствий, которую, посещая стрельбище, мы всякий раз тренировались преодолевать. Здесь были и проволочные заграждения, и рвы, и брёвна, и заборы, и многоэтажные здания, и различные щели и т.п. Преодолевать препятствия надо уметь в полном боевом снаряжении. Так что занятия на стрельбище проводились частенько и с полной отдачей. Когда кончалась махорка, здесь мы чаще всего находили старые «бычки», сворачивали папиросу и по-братски раскуривали по одной затяжке. Я приучился курить ещё в техникуме, поэтому в армии являлся одним из заядлых курильщиков.

Постепенно мы прошли курс молодого бойца, изучили военную присягу на верность служения Советскому Союзу и своему народу. Приём военной присяги от нового пополнения был назначен на 21 июня 1951 года. Я эту дату запомнил, так как это происходило в день моего 20-летия. В праздничной обстановке, с оркестром на передней парадной линейке в шеренгу по взводам был построен весь наш гвардейский корпус. Это был строй в несколько десятков тысяч человек по не охватываемому взглядом фронту войск. Одновременно по всем частям перед строем началось торжественное принятие присяги. Я тоже по памяти зачитал присягу и расписался за это в соответствующей ведомости. По завершении принятия присяги командующий корпусом со своей свитой проехал перед фронтом войск и поздравлял все части с принятием присяги. Затем все войска прошли парадным строем перед трибуной с командным составом корпуса и дивизий. Несколько позже командир нашего полка на лужайке собрал всех принявших присягу, провёл беседу об ответственности за принятую присягу и предложил задать ему волнующие нас вопросы. Мне запомнился один из вопросов, мол, надо ли нас ежедневно гонять как сидоровых коз бегом и помногу километров? Полковник ответил примерно так: «Товарищи гвардейцы! Согласно нашему назначению, мы должны быть выброшены в тыл врага и там выполнять свое боевое задание. Никакие средства передвижения там нас не ждут, поэтому следует надеяться только на свои ноги. Чем лучше мы их натренируем, тем более успешными будут наши действия». С принятием присяги мы стали полноценными солдатами, ответственными за свои поступки, способными в современных обстоятельствах успешно вести боевые действия.