Пьеса предоставлена Ольгой Амелиной
Кормилица. Убить ее, голубка? Убить твою собаку? Да ты, никак, нынче сошла с ума! Антигона
жүктеу/скачать 221 Kb.
|
Кормилица. Убить ее, голубка? Убить твою собаку? Да ты, никак, нынче сошла с ума! Антигона. Нет, нянечка. Входит Гемон. Вот и Гемон. Оставь нас, нянечка, и не забудь, что ты мне обещала. Кормилица уходит. Антигона (подбегает к Гемону). Прости, Гемон, что я ссорилась с тобой вчера вечером, прости за все! Это я была неправа. Пожалуйста, прости меня! Гемон. Ты прекрасно знаешь, что я простил тебя, едва за тобой захлопнулась дверь. Еще не исчез запах духов, которыми ты надушилась, а я уже простил тебя. (Обнимает ее, смотрит на нее, улыбается) У кого ты стащила эти духи? Антигона. У Исмены. Гемон. А губную помаду, а пудру, а красивое платье? Антигона. Тоже у нее. Гемон. Для кого же ты так принарядилась? Антигона. Я скажу тебе. (Крепче прижимается к нему.) О милый мой, какой я была глупой! Вечер пропал... Такой прекрасный вечер! Гемон. Ничего, у нас будет еще немало вечеров, Антигона. Антигона. А может быть, и не будет. Гемон. И немало размолвок. Счастья без размолвок не бывает. Антигона. Счастья, да... Слушай, Гемон! Гемон. Я слушаю. Антигона. Не смейся. Будь сегодня серьезным. Гемон. Я серьезен. Антигона. И обними меня. Обними так крепко, как никогда еще не обнимал. Чтоб вся твоя сила перелилась в меня. Гемон. Вот! Изо всех своих сил! Антигона (вздохнув). Как хорошо. Некоторое время они стоят молча обнявшись. (Потом тихо.) Послушай, Гемон! Гемон. Да. Антигона. Я хотела сказать тебе сегодня утром... Мальчик, который родился бы у нас с тобой... Гемон. Да. Антигона. Знаешь, я сумела бы защитить его от всего на свете. Гемон. Да, Антигона. Антигона. О, я так крепко обнимала бы его, что ему никогда не было бы страшно, клянусь тебе! Он не боялся бы ни наступающего вечера, ни палящих лучей полуденного солнца, ни теней... Наш мальчик, Гемон! Мать у него была бы такая маленькая, плохо причесанная, но самая надежная, самая настоящая из всех матерей на свете, даже тех, у кого пышная грудь и большие передники. Ты веришь в это, правда? Гемон. Да, любовь моя. Антигона. И ты веришь, что у тебя была бы настоящая жена? Гемон (обнимает ее). У меня настоящая жена. Антигона (внезапно вскрикивает, прильнув к нему). Так ты любил меня, Гемон? Ты любил меня в тот вечер? Ты уверен в этом? Гемон (тихонько укачивая ее). В какой вечер? Антигона. Уверен ли ты, что тогда, на балу, когда отыскал меня в углу, ты не ошибся, тебе нужна была именно такая девушка? Уверен ли ты, что ни разу с тех пор не пожалел о своем выборе? Ни разу даже втайне не подумал, что лучше было бы сделать предложение Исмене? Гемон. Дурочка! Антигона. Ты меня любишь, правда? Любишь как женщину? Твои руки, сжимающие меня, не лгут? Твои большие руки, которые обхватили меня? Меня не обманывают запах и тепло твоего тела и беспредельное доверие, которое я испытываю, когда склоняю голову к тебе на плечо? Гемон. Да, я люблю тебя как женщину, Антигона. Антигона. Но ведь я худа и смугла, а Исмена — точно золотисто-розовый плод. Гемон (шепчет). Антигона... Антигона. О, я сгораю от стыда. Но сегодня мне нужно знать. Скажи правду, прошу тебя! Когда ты думаешь о том, что я стану твоей, чувствуешь ли ты, что у тебя внутри будто пропасть разверзается, будто что-то в тебе умирает? Гемон. Да, Антигона. Антигона (вздохнув, после паузы). И я тоже чувствую это. Я хотела сказать тебе, что была бы горда стать твоей женой, настоящей женой, на которую всегда можно опереться не задумываясь, как на ручку кресла, где отдыхаешь по вечерам, как на вещь, целиком принадлежащую тебе. (Высвобождается из его объятий и продолжает другим тоном.) Ну вот. А теперь я хочу сказать тебе еще кое-что. И когда я все скажу, ты немедленно уйдешь, ни о чем не расспрашивая. Даже если мои слова покажутся тебе странными, даже если они причинят тебе боль. Поклянись мне! Гемон. Что еще ты хочешь мне сказать? Антигона. Сперва поклянись, что уйдешь молча, даже не взглянув на меня. Если ты меня любишь — поклянись мне, Гемон! (Смотрит на него, лицо у нее потерянное, несчастное.) Ну поклянись мне, пожалуйста, я очень прошу тебя, Гемон... Это мое последнее сумасбродство, и ты должен мне его простить. Гемон (после паузы). Клянусь. Антигона. Спасибо. Так вот, сначала о вчерашнем. Ты сейчас спросил, почему я пришла в платье Исмены, надушенная, с накрашенными губами. Я была глупой. И была не очень уверена, что ты действительно хочешь меня, поэтому я нарядилась, чтобы быть похожей на других девушек и зажечь в тебе желание. Гемон. Так вот для чего? Антигона. Да. А ты стал смеяться надо мной, мы повздорили, я не смогла побороть свой скверный характер и убежала... (Тише.) Но я приходила для того, чтобы быть твоей, чтобы уже стать твоей женой. Он отступает, хочет что-то сказать. (Кричит.) Ты поклялся не спрашивать почему! Ты поклялся мне, Гемон!! (Тише, смиренно.) Умоляю тебя... (Отворачивается, твердым голосом.) Впрочем, я скажу тебе. Я хотела стать твоей женой, несмотря ни на что, потому что люблю тебя, очень люблю, и потому что — прости меня, любимый, если я причиняю тебе боль! — потому что я никогда, никогда не смогу быть твоей женой! Он онемел от удивления. (Отбегает к окну и кричит.) Гемон, ты поклялся! Уйди! Сейчас же уйди, не сказав ни слова. Если ты заговоришь, если сделаешь шаг ко мне, я выброшусь из окна. Клянусь тебе, Гемон! Клянусь нашим мальчиком, о котором мы мечтали, мальчиком, которого у нас никогда не будет. Уходи же, уходи скорей! Завтра ты все узнаешь. Ты узнаешь все очень скоро! (Говорит с таким отчаянием, что Гемон повинуется и идет к выходу.) Пожалуйста, уйди, Гемон! Это все, что ты еще можешь для меня сделать, если любишь! Гемон уходит. (Стоит неподвижно, спиной к зрителям, затем закрывает окно, садится на скамейку посреди сцены и произносит тихо, со странным спокойствием.) Ну вот, Антигона, и с Гемоном покончено. Входит Исмена. Исмена (зовет). Антигона!.. Ты здесь? Антигона (не двигаясь с места). Да, я здесь. Исмена Я не могу спать. Я боялась, что ты все-таки убежишь и попытаешься похоронить его, хотя уже совсем светло. Антигона, сестренка моя, вот мы все здесь, мы с тобой: и Гемон, и няня, и я, и твоя собака Милка... Мы любим тебя, мы живые, и ты всем нам нужна. А Полиник мертв, и он тебя не любил. Он всегда был чужой нам, он был плохим братом. Забудь о нем, Антигона, как он забыл о нас! Пусть тело его останется без погребения, пусть его зловещая тень будет вечно скитаться, раз так повелел Креон. Не берись за то, что выше твоих сил. Ты никогда ничего не боишься, но ведь ты такая маленькая, Антигона. Останься с нами, не ходи туда ночью, умоляю тебя! Антигона (поднимается и, странно улыбаясь, идет к двери; тихо, с порога). Теперь уже поздно. Сегодня утром, когда ты меня встретила, я возвращалась оттуда. (Уходит.) Исмена (с криком бежит за нею). Антигона! Как только Исмена выбегает, через другую дверь входит Креон с юным Прислужником. Креон. Стражник, говоришь ты? Один из тех, что караулят труп? Пусть войдет. Входит Стражник. Это грубый человек. Он позеленел от страха. Стражник (вытягиваясь и отдавая честь). Стражник Жона, второй роты. Креон. Что тебе надо? Стражник. Значит, так, начальник. Мы бросили жребий, кому идти. И выпало мне. Так вот, начальник. Я и пришел, потому что решили — пусть уж один все объяснит, и еще потому, что нельзя всем троим уйти с поста. Мы, начальник, втроем стоим в карауле возле трупа. Креон. Что же ты хочешь мне сообщить? Стражник. Значит, я не один, нас трое. Кроме меня еще Дюран и старший, Будусс. Креон. Так почему не явился с докладом старший? Стражник. Вот-вот, начальник. Я говорил то же самое. Явиться должен был старший. Когда других командиров нет, за все отвечает старший. Но они не согласились и решили бросить жребий. Прикажете пойти за старшим? Креон. Не надо. Говори ты, раз пришел. Стражник. Я на службе семнадцать лет. Пошел в армию добровольцем, награжден медалью, две благодарности в приказе. Я на хорошем счету, начальник. Служу усердно. Знаю только приказы. Командиры говорят: «На этого Жона можно положиться». Креон. Ладно, говори. Чего ты боишься? Стражник. По правилам, должен был явиться старший. Правда, я уже представлен к повышению, но еще не произведен. Производство должно состояться в июне. Креон. Да скажешь ли ты, наконец? Если что-нибудь случилось, ответите все трое. Хватит рассуждать, кто должен был сюда явиться! Стражник. Ну так вот, начальник: труп... Мы вовсе не спали! Заступили в два часа ночи, самое собачье время. Знаете, начальник, когда ночь на исходе. Веки словно свинцом налиты, голова тяжелая, мерещится, будто тени какие-то движутся, и утренний туман стелется... Они выбрали подходящее время!.. Но мы все были на посту, разговаривали и топали ногами, чтобы согреться... Мы не спали, начальник, все трое можем поклясться, что не спали! Да и слишком уж холодно было... И вот я взглянул на труп... Мы стояли в двух шагах от него, но я все-таки поглядывал время от времени... Таков уж я, начальник, все делаю на совесть. Вот почему командиры говорят: «На этого Жона...» Креон жестом останавливает его. (Выпаливает.) Я первый это заметил, начальник! Остальные могут подтвердить, что это я первый дал сигнал тревоги. Креон. Сигнал тревоги? Почему? Стражник. Да этот труп, начальник! Кто-то его засыпал. Правда, чуть-чуть. У них не было времени, ведь мы стояли совсем близко. Тело едва забросали землей... Но так, чтобы его не растерзали хищники. Креон (подойдя ближе). А может быть, просто какое-нибудь животное рыло землю? Стражник. Никак нет, начальник. Мы тоже сначала так подумали. Но земля была набросана сверху, как полагается по обряду. Видно, знали, что делали. Креон. Но кто осмелился? Какой безумец решил ослушаться моего повеления? Заметил ли ты какие-нибудь следы? Стражник. Ничего, начальник. Только чуть заметный след, как будто птичка пробежала. Потом, обыскав хорошенько все кругом, Дюран нашел чуть подальше лопатку. Детскую лопатку, совсем старую и заржавленную. Но ведь не мог же ребенок решиться на такое дело! Наш старший все-таки сохранил эту лопатку для следствия. Креон (задумчиво, про себя). Ребенок... Хоть оппозиция и разгромлена, но тайно она продолжает действовать повсюду. Все эти друзья Полиника, припрятавшие золото в Фивах; пропахшие чесноком, вожди плебса, вдруг объединившиеся со знатью; жрецы, пытающиеся поживиться, ловя рыбку в мутной воде... Ребенок! Они, наверное, решили, что так будет трогательнее. Представляю себе этого ребенка с физиономией наемного убийцы, с лопаткой, аккуратно завернутой в бумагу и спрятанной под одеждой... Если только они и в самом деле не подучили какого-нибудь ребенка, оглушили его громкими фразами... Невинная душа — неоценимая находка для их партии! Бледный мальчуган, презрительно плюющий в солдат, наводящих на него ружья... Молодая невинная кровь, обагрившая мои руки. Еще один удачный ход! (Приближается к стражнику.) У них должны быть сообщники! Может, они есть и среди стражников. Слушай, ты!.. Стражник. Начальник, мы сторожили как следует! Дюран присаживался на полчасика, у него болели ноги, но я, начальник, был все время на ногах. Старший может подтвердить. Креон. Кому вы успели рассказать о случившемся? Стражник. Никому, начальник. Мы сразу же бросили жребий, и вот я пришел. Креон. Слушай хорошенько. Приказываю продлить срок вашего дежурства. Те, кто придет вас сменить, пускай вернутся назад. Таков приказ. Возле трупа должны находиться только вы. И ни слова о происшедшем! Вы виновны в том, что небрежно несли караул, вы все равно будете наказаны. Но если вдобавок ты проболтаешься, если в городе распространится слух, что труп Полиника пытались похоронить, я всех вас повешу! Стражник (вопит в ужасе). Мы никому не говорили, начальник, клянусь! Но ведь пока я здесь, они, может быть, уже сказали тем, кто пришел нас сменить! (На лбу у него выступают крупные капли пота, язык заплетается.) Начальник, у меня двое детей, один — совсем крошка! Ведь вы подтвердите на военном суде, что я был здесь? Я был тут, с вами! Значит, у меня есть свидетель! Если кто-нибудь и проболтается, так это не я, а другие. У меня есть свидетель! Креон. Беги назад, да живей! Если никто не узнает, ты будешь жив. Стражник выбегает. (Некоторое время молчит, затем шепчет.) Ребенок.. (Кладет руку на плечо прислужника.) Поди сюда, малыш! Ничего не поделаешь, придется нам все-таки рассказать обо всем... Хорошенькая заварится каша... Скажи, а ты согласился бы умереть за меня? Вот ты пришел бы со своей лопаткой? Мальчик молча смотрит на него. (Идет с ним к двери, гладит его по голове.) Да, конечно, ты бы тоже пришел не раздумывая... (Вздыхает, уходя.) Ребенок... Они уходят. Вступает Хор. Хор. Ну вот, теперь пружина натянута до отказа. Дальше события будут разворачиваться сами собой. Этим и удобна трагедия — нужен лишь небольшой толчок, чтобы пустить в ход весь механизм, достаточно любого пустяка — мимолетного взгляда на проходящую по улице девушку, вдруг взмахнувшую руками, или честолюбивого желания, возникшего в одно прекрасное утро, в момент пробуждения, желания, похожего на внезапно проснувшийся аппетит, или неосторожного вопроса, который однажды вечером задаешь самому себе... И все! А потом остается одно: предоставить событиям идти своим чередом. Беспокоиться не о чем. Все пойдет само собой. Механизм сработан на совесть, хорошо смазан. Смерть, предательство, отчаяние уже здесь, наготове, и взрывы, и грозы, и безмолвие, все виды безмолвия: безмолвие конца, когда рука палача уже занесена; безмолвие начала, когда обнаженные любовники впервые, не смея пошевельнуться, лежат в темной комнате; безмолвие, которое обрывает вопли толпы, окружающей победителя, как в кино, когда звук внезапно пропадает, — открытые рты беззвучно шевелятся, все крики — одна видимость, а победитель, уже побежденный, одинок среди этого безмолвия... Трагедия — дело чистое, верное, она успокаивает... В драме — с предателями, с закоренелыми злодеями, с преследуемой невинностью, с мстителями, ньюфаундлендскими собаками, с проблесками надежды — умирать ужасно, смерть похожа на несчастный случай. Возможно, еще удалось бы спастись, благородный юноша мог бы поспеть с жандармами вовремя. В трагедии чувствуешь себя спокойно. Прежде всего, тут все свои. В сущности, ведь никто не виноват! Не важно, что один убивает, а другой убит. Кому что выпадет. Трагедия успокаивает прежде всего потому, что знаешь: нет никакой надежды, даже самой паршивенькой; ты пойман, пойман, как крыса в ловушку, небо обрушивается на тебя, и остается только кричать — не стонать, не сетовать, а вопить во всю глотку то, что хотел сказать, что прежде не было сказано и о чем, может быть, еще даже не знаешь. А зачем? Чтобы сказать об этом самому себе, узнать об этом самому. В драме борются, потому что есть надежда выпутаться из беды. Это неблагородно, чересчур утилитарно. В трагедии борьба ведется бескорыстно. Это для царей. Да и, в конце-то концов, рассчитывать ведь не на что! Входит Антигона, ее подталкивают стражники. Ну вот, начинается. Маленькую Антигону схватили. Маленькая Антигона впервые может быть сама собой. Хор скрывается, в то время как стражники подталкивают Антигону к авансцене. Стражник (который вновь обрел самоуверенность). Нечего нам тут сказки рассказывать! Будете объяснять начальнику. Я действую по велению. Что вы там собирались делать, меня не касается. Каждому хочется оправдаться, каждый найдет что возразить. Если слушать всех вас, да еще стараться понять, так и выйдет, что все вы ни в чем не виноваты. Иди-иди! Эй, вы, держите ее как следует, и чтоб никаких разговоров. Я знать ничего не желаю, что она там мелет. Антигона. Скажи им, пусть не хватают меня своими грязными ручищами. Мне больно. Стражник. Грязными ручищами? Могли бы быть повежливей, барышня... Я вот с вами вежлив. Антигона. Скажи им, пусть не хватают меня. Я дочь Эдипа, Антигона. Я никуда не убегу. Стражник. Дочь Эдипа, как же! Шлюхи, которых задерживает ночной патруль, тоже выдают себя за подружек префекта полиции! Стражники гогочут. Антигона. Я согласна умереть, лишь бы они не прикасались ко мне! Стражник. Ты же не боялась прикасаться к мертвецу, не боялась копать землю? Говоришь, «грязными ручищами»? Полюбуйся лучше на свои. Антигона с жалкой улыбкой смотрит на свои скованные наручниками руки. Они в земле. Забрали твою лопатку, а ты опять за свое, ногтями стала рыть... Ну и дерзкая ты! Я на секунду отвернулся, взял у Дюрана табаку и не успел заложить щепотку за щеку, не успел сказать спасибо — глядь, а она уж роется в земле, точно гиена. Это средь бела дня! А уж как эта девка отбивалась, когда я хотел ее схватить! Чуть глаза мне не выцарапала! Кричала, что должна довести дело до конца... Ей-богу, она сумасшедшая! Второй стражник. Я как-то задержал одну сумасшедшую, так она всем зад показывала. Стражник. Эй, Будусс, не устроить ли нам пирушку на радостях? Второй стражник. Да, у Кривой. Там винцо неплохое. Третий стражник. В воскресенье у нее можно посидеть. А что, если взять с собой жен? Стражник. Лучше повеселимся без наших баб... С ними вечно всякие истории, да и малыши будут проситься на горшок. Ну, что скажешь, Будусс? Кто бы мог подумать еще совсем недавно, что нам веселье на ум пойдет? Второй стражник. Может, дадут нам наградные. Стражник. Вполне возможно, коли это дело серьезное. Третий стражник. В прошлом месяце Фланшара из третьей роты — он задержал поджигателя — наградили месячным окладом. Второй стражник. Скажи пожалуйста! Если дадут месячный оклад, я предлагаю пойти не к Кривой, а в Арабский дворец, ладно? Стражник. Выпить как следует? Да ты с ума сошел! Там вино в бутылках, платить придется вдвое дороже. Еще поразвлечься там можно, но выпить... Слушайте, что я вам скажу: сначала пойдем к Кривой, там подзаправимся как следует, а потом уж в Арабский дворец. Помнишь ту толстуху, Будусс? Второй стражник. Ну и пьян ты тогда был! Третий стражник. Но если выдадут месячный оклад, жены узнают. Может статься, нас будут чествовать публично. Стражник. Там видно будет. Но пирушка — дело другое. Если церемония будет во дворе казармы, как при вручении орденов, то придут и жены и ребятишки. И тогда все вместе отправимся к Кривой. Второй стражник. Ладно, только надо бы заказать обед заранее. Антигона (просит вполголоса). Пожалуйста, позвольте мне присесть. Стражник (подумав немного). Ладно, пусть садится. Но смотрите, не выпускайте ее. Входит Креон с Прислужником. (Тотчас выкрикивает.) Смирно! Креон (останавливается, удивленный). Отпустите эту девушку. Что это значит? Стражник (снимая с Антигоны наручники). Мы из караула, начальник. Я пришел с товарищами. Креон. А кто же охраняет тело? Стражник. Мы вызвали смену, начальник. Креон. Я же велел тебе отослать их назад! Велел никому ничего не говорить! Стражник. Мы ничего и не говорили, начальник. Но когда задержали эту вот, решили, что нужно явиться. На этот раз жребий не бросали. Пришли все втроем. Креон. Дурачье! (Антигоне.) Где они тебя задержали? Стражник. У трупа, начальник. Креон. Что ты собиралась делать у тела своего брата? Ты же знаешь, что я запретил к нему приближаться! Стражник. Что она делала, начальник? Вот за это мы ее к вам и привели. Она рыла землю руками. Посмела снова закапывать труп. Креон. А ты-то сам понимаешь, что посмел сказать? Стражник. Можете спросить у остальных, начальник. Когда я вернулся туда, труп очистили от земли; но солнце сильно припекало, и он уже начал попахивать, вот мы и стали неподалеку за пригорком с подветренной стороны. Мы решили, что ничем не рискуем среди бела дня. Но на всякий случай — для большей надежности — сговорились по очереди посматривать, все ли в порядке. Но в полдень, когда солнце палило вовсю, а ветер стих, труп стал вонять еще больше, и мы совсем очумели. Сколько ни таращил я глаза, все кругом дрожало, точно студень, я ни черта не видел. Подошел к товарищу за табачком, думал, пройдет... Не успел заложить табак за щеку, не успел сказать спасибо, обернулся — глядь, она роет землю прямо руками. Среди бела-то дня! Неужели она воображала, что ее не заметят? А когда увидела, что я бегу к ней, думаете, она остановилась, попыталась удрать? Как бы не так! Продолжала рыть изо всех сил, прямо как бешеная, словно и не видела, что я подхожу. Когда я ее схватил, она, чертовка, отбивалась, все рвалась к трупу, требовала, чтобы я ее отпустил, потому что тело, мол, еще не покрыто землей... Креон (Антигоне). Это правда? Антигона. Да, правда. Стражник. Мы снова стряхнули с трупа землю, как было приказано, потом сдали дежурство, никому ни о чем ни слова, и привели ее к вам, начальник. Вот и все. Креон. А ночью, первый раз, тоже была ты? Антигона. Да, я. У меня была железная лопатка, которой мы летом копали песок, когда строили замки на морском берегу. Это была как раз лопатка Полиника. Он вырезал ножом свое имя на ручке. Поэтому я оставила ее возле его тела. Но они забрали ее. Вот тогда во второй раз мне и пришлось рыть землю руками. Стражник. Впору было подумать, что какой-то зверек роет землю! Когда Дюран взглянул туда — а воздух дрожал от зноя, — он мне сказал: «Да нет, это какой-то зверь». А я ему ответил: «Скажешь тоже, разве зверь может такое делать? Это девчонка». Креон. Ладно, ладно. Если понадобится, вы все это изложите в рапорте. А сейчас оставьте меня с нею наедине. Мальчик, отведи этих людей. Пусть они ни с кем не видятся, пока я их не позову. жүктеу/скачать 221 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|