Поэтоград

По Литейному проспекту идут две дамы – Ольга Сократовна и её сестра. Обе оживлены, смеются, вообще чувствуют себя свободно, однако вовсе не развязны, хотя на них, конечно, и обращают внимание. Николай Гаврилович задержался у книжного развала.

К дамам грубо пристаёт уланский ротмистр Любецкий. Он говорит Ольге Сократовне какую-то сальность и тут же получает пощёчину от мужчины. Это Николай Гаврилович подбежал к ним от книжного развала.

– Сударь, я требую удовлетворения! – кричит ему Любецкий. – Я вызываю вас на дуэль! Как ваше имя?!

Николай Гаврилович трясёт его как грушу:

– Моё имя Николай Чернышевский! Моё имя Николай Чернышевский!

Собравшиеся простолюдины подбадривают Николая Гавриловича: «Дай ему ещё! Бей!»

Ольга Сократовна пытается остановить мужа – внезапная догадка осеняет её:

– Это провокатор, осторожней!

Воспользовавшись секундной заминкой, Любецкий скрывается.

Чернышевский получает бумагу:

«Управляющий III отделением собственной его императорского величества канцелярии, свиты его величества генерал-майор Потапов, свидетельствуя совершённое почтение его высокоблагородию Николаю Гавриловичу, имеет честь покорнейше просить пожаловать к нему, генерал-майору Потапову, в III отделение собственной его императорского величества канцелярии, завтра, 16 го числа, в два часа пополудни».

Николай Гаврилович и Ольга Сократовна мрачны, вызов не сулит ничего хорошего. Ольга Сократовна высказывает предположение, что, быть может, это для объяснений по поводу того случая с офицером.
₂₆

Чернышевский у генерала Потапова. Ольга Сократовна была права: формальным предлогом для вызова послужило происшествие на Литейном. Потапов, подводя итог беседе, говорит, что если Николай Гаврилович желает, то улана заставят извиниться перед ним и его супругой.

– Ну, это будет очень тяжело для офицера, – говорит Николай Гаврилович. – Для его самолюбия. Не надо, Бог с ним.

– Я и сам полагаю, что уж очень это тяжело, – соглашается Потапов. – Тем более что он и не знал, что это ваша супруга… А я, – продолжает Потапов, – был чрезвычайно рад познакомиться с вами. Я всегда с превеликим удовольствием читаю ваши статьи, надеюсь, что после возобновления печатания «Современника» ещё не раз буду иметь это удовольствие.

– Простите, ваше высокопревосходительство, – говорит Чернышевский, – я хотел бы в заключение нашей беседы задать вам вопрос. Не имеет ли правительство каких-нибудь подозрений против меня и могу ли я уехать сейчас в Саратов, так как в Петербурге ввиду закрытия «Современника» мне делать нечего?

– Заверяю вас, Николай Гаврилович, – отвечает Потапов, – что правительство против вас ничего не имеет и ни в чём вас не подозревает.

Квартира Чернышевского. У него несколько человек. Явно занимаются делом, кто-то приходит, кто-то уходит. Но речей их не слышно, сцена идёт под доклад филёра, он на противоположной стороне улицы изображает подгулявшего солдата или что-то в этом роде.

– С 13 июня по настоящее число у Чернышевского были из прежних лиц: Серно-Соловьевич – 6 раз, студент Николай Утин – 5 раз, Антонович – 11 раз, Боков – 10 раз, Некрасов – 8 раз, студент-кавказец Гогоберидзе – 8 раз, Иван Павлов, рассыльный – 6 раз, Иван Иванов, писарь – 5 раз; были ещё некто Кононосевич – 3 раза, какой-то Кривошеев – один раз; были ещё какой-то адъютант и наборщик из типографии Вульфа, с которым Чернышевский и ездил куда-то.

Вчерашнего числа, когда горел Толкучий рынок, у Чернышевского было очень много лиц, в том числе Елисеев, Воронов, Утин, Антонович и два экстерна Константиновского военного училища…

Денщик офицера Рачкова, родственника жены Чернышевского, живущего у них на квартире, при всей скрытности своей, проговорился, однако, что у Чернышевского секреты со всеми приходящими и что они постоянно говорят шёпотом, двери заперты, при приходе кого-либо разговор прерывается. Прислуга теряется в догадках и подозревает что-то недоброе, но, наверное, ничего не знает.

К дому Чернышевского приближаются двое – полковник Ракеев и пристав Мадьянов. Стучат в двери, входят, полковник Ракеев представляется. Мадьянова, пристава, Николай Гаврилович знает.

– Господин Чернышевский, – объявляет Ракеев, – мне необходимо поговорить с вами наедине.

– Что ж, пройдёмте в мой кабинет, – говорит Чернышевский и с порога улыбается своим друзьям. – Господа, я думаю, это ненадолго…

1985

В МИРЕ ИСКУССТВА

Алексей ГЕРАСИМОВ
Алексей Николаевич Герасимов родился в 1937 году в Саратове в семье потомственных медицинских работников. Заслуженный врач России. Через всю жизнь пронёс увлечение искусством. Публиковался в журнале «Волга–ХХI век».
Музы не молчат,
когда гремят пушки

(МХАТ в Саратове в годы
Великой Отечественной войны)
17 июня 1941 года открылись гастроли Московского Художественного театра в Минске, а 22 июня началась Великая Отечественная война. Выдающийся актёр МХАТа П. В. Массальский в своих записных книжках в 1944 году вспоминает те страшные военные дни:

«23 июня картина изменилась. В городе пошли тревожные слухи. Многие учреждения срочно эвакуировались. Наше руководство запросило Москву. Ответ был: гастроли продолжать. И мы играли спектакль «Школа злословия» Р. Шеридана. Это было не только глупо, но, пожалуй, даже преступно. В тот вечер в театр, вмещавший 1500 зрителей, пришли 70–80 каких-то мальчишек и девчонок. Во время чудесного лирического дуэта О. Н. Андровской и М. М. Яншина «Голубок и горлица» были слышны разрывы снарядов зенитных орудий. Этот злополучный спектакль обошёлся театру недёшево. Из-за того, что мы не уехали двадцать третьего, мы потеряли имущества на 1,5 миллиона рублей и сами каким-то чудом остались живы. 24 июня в театр попала бомба.

25 июня МХАТ наконец прекращает гастроли и во главе с И. М. Москвиным покидает Минск. Актёры Московского Художественного театра в те дни показали образец героизма».

Как они добирались до Москвы? Пешком, попутным транспортом… В Москве они оказались только 29 июня. А 15 октября 1941 года коллектив Художественного театра был эвакуирован в Саратов.

И вот МХАТ очутился в прифронтовом городе. В это время в Саратове работал оперный театр, работала драма. Где же играть москвичам? Они начали играть на маленькой сцене бывшего детского театра – ТЮЗа, который существовал до войны.
С началом войны он был закрыт, поскольку в основном в коллективе театра были молодые актёры – они ушли на фронт.

А как играть? Декораций нет. Бутафории нет. И играли в сукнах. В оформлении чем-то помогли театр драмы и оперный театр. Но спектакли МХАТа, лучшего театра нашей страны, шли в Саратове. Открылись эти гастроли спектаклем «Анна Каренина». Выдающиеся мастера Художественного театра участвовали в этой постановке: Николай Павлович Хмелёв играл роль Каренина, Алла Константиновна Тарасова и Клавдия Николаевна Еланская – Анну Каренину, Марк Исаакович Прудкин и Павел Владимирович Массальский исполняли роль Вронского.

Премьера «Анны Карениной» в Художественном театре с А. К. Тарасовой в главной роли состоялась в 1937 году. В том же году с триумфальным успехом спектакль был показан в Париже.

В 1940 году главную роль в очередь с А. К. Тарасовой стала играть К. Н. Еланская.

В 1938 году «Анна Каренина» была поставлена и на сцене театра драмы Саратова. Анну Каренину играла В. К. Соболева. В том же году спектакль с участием

Несравненная О. Н. Андровская блистала в «Школе злословия» в постановке

В книге воспоминаний, рассказывая о пребывании Художественного театра в Саратове, Софья Станиславовна Пилявская поведала о поразительном случае, который произошёл с актёрами МХАТа. Два Бориса (Борис Ливанов и Борис Петкер) и один Николай (Николай Иванович Дорохин – муж С. С. Пилявской) как-то бродили по городу и очутились на товарной станции Саратов 2. В вагоне для перевозки заключённых они увидели друзей – драматургов Николая Эрдмана и Михаила Вольпина. Актёры Художественного театра предприняли неслыханную авантюру: каким-то невероятным способом они выкрали из вагона своих друзей и привезли их в гостиницу «Европа», в которой жили мхатовцы. Пошли к И. М. Москвину и рассказали о своём «подвиге». Иван Михайлович не испугался, велел ждать его. Сам же отправился в соответствующие инстанции в Сером доме на улице Дзержинского.

Как же относились к Художественному театру в Саратове! Никаких репрессий не последовало: Н. Эрдману и М. Вольпину разрешили жить со мхатовцами. Мало того, Николая Робертовича даже лечили в госпитале – у него была на ноге жуткая гнойная рана. Два этих замечательных человека жили с актёрами МХАТа. Вольпин ночевал в номере художника В. Дмитриева, а Эрдман спал «валетом» на диване со своим другом Ливановым в номере Пилявской и Дорохина. Как тут не вспомнить роль Шваньди, сыгранную Б. Н. Ливановым в спектакле «Любовь Яровая»: Шваньдя, притворившись поручиком Курносовским, освобождает из тюрьмы своего друга!

Вот такой фортель на грани жизни и смерти ради друзей выкинули отчаянные мхатовцы в Саратове.

Выдающийся мастер Художественного театра Борис Георгиевич Добронравов по семейным обстоятельствам прибыл в Саратов только в январе 1942 года. До этого ему пришлось быть на Урале. В Нижнем Тагиле в местном театре он поставил и сыграл заглавную роль в спектакле «Царь Фёдор Иоаннович» А. К. Толстого. По приезде в Саратов он играл царя Фёдора, Ваську Пепла («На дне») и Наркиса («Горячее сердце»). В Саратове начались репетиции спектакля «Русские люди», где в дальнейшем он необыкновенно сыграл капитана Сафонова, а фельдшера Глобу удивительно играл

В июле 1942 года из Саратова Художественный театр был на несколько месяцев отправлен в Свердловск, а в ноябре 1942 года вернулся в Москву.

Читателей журнала, возможно, удивит, что, говоря о мастерах МХАТа в Саратове, я ни слова не написал о моей любимой актрисе А. О. Степановой. Объяснение простое: я прекрасно знал, что её не было в нашем городе во время войны. Весной 1941 года она тяжело заболела (в первый раз не смогла поехать на гастроли в Минск) и не была позже эвакуирована с театром в Саратов. С семьями писателей и поэтов она была в дальнейшем отправлена в Чистополь. Она руководила местным театральным коллективом, в котором участвовали любители, члены семей писателей и оказавшиеся в городе актёры. Ставила спектакли и, конечно, играла в них. Так что и в Чистополе светился ещё один «огонёк» искусства Художественного театра во время войны.

О пребывании Ангелины Осиповны в Чистополе интересно написано в книге «Чистопольские страницы», которую мне довелось прочитать.

Как-то Ангелина Осиповна рассказала мне (об этом вспоминал и В. Я. Вульф), что во время эвакуации в Чистополь на одной из стоянок поезда она вдали у одного из вагонов увидела необычно одетую женщину. Она была в потрёпанном, старом платье явно французского покроя (Степанова прекрасно знала, как одевались женщины в Париже, когда была там на гастролях МХАТа в 1937 году). Она узнала в этой женщине Марину Ивановну Цветаеву, творчество которой так любила, хотела побежать к ней, обнять. Но поезд тронулся. В Чистополе Цветаевой не оказалось. И только позже до неё дошло известие о трагедии в Елабуге. Всю жизнь Ангелина Осиповна горько сожалела: окажись Марина Ивановна в Чистополе – может быть, Степанова смогла бы помочь ей в эти жуткие дни.

К своему театру Ангелина Осиповна присоединилась уже в Свердловске, а вскоре возвратилась в Москву. Вернулись в столицу и корифеи театра.

В. И. Немирович-Данченко успел выпустить свою «лебединую песню» – спектакль, поставленный по пьесе М. А. Булгакова о Пушкине «Последние дни». А. О. Степанова незабываемо сыграла в нём Наталью Николаевну Пушкину. В теле- и радиозаписях сохранился удивительный рассказ актрисы о репетиции с великим Мастером: накануне генеральной репетиции Владимир Иванович не побоялся сказать актрисе, что «всё не то», и заново пересмотреть решение роли актрисой. «Вы должны сыграть не порхающую по жизни светскую красавицу, а жену Пушкина», – сказал ей постановщик спектакля, владеющий секретами режиссуры. В те годы трактовать так глубоко образ Натальи Николаевны было не принято. Это сейчас мы узнали, какой не­обыкновенной женщиной была Наталья Николаевна. А ведь сам Александр Сергеевич завещал потомкам уважать и любить её.

После возвращения в Москву В. И. Немирович-Данченко сумел сделать, казалось, невероятное: в суровые военные годы, в 1943 году, добиться открытия школы-студии Художественного театра! В том же году Владимира Ивановича не стало. В память о нём ВУЗу было присвоено его имя.

Военная тема была ярко отражена и в спектаклях послевоенного времени. Никогда не забуду великого Василия Александровича Орлова в роли полковника Берёзкина в «Золотой карете» Л. Леонова! Красавец, высокого роста, с военной выправкой, мужественный человек, в душе которого война оставила неизгладимый след. Суровые, строгие и вместе с тем добрые и печальные глаза его зорко замечали всё происходящее, но смотрели часто куда-то мимо нас, в пережитое прошлое. Как это удавалось Василию Александровичу – загадка.

Завершая эту статью, не могу не сказать, что и театры Саратова в эти военные годы много сделали для фронта. Наши замечательные мастера театра оперы и балета
(Г. В. Серебровский, О. П. Калинина, Е. В. Шумская, В. Т. Адашевский, В. А. Урусова,
В. А. Дубровина) не только выступали на сцене, но выезжали в составе фронтовых бригад. Великий мастер Глеб Владимирович Серебровский был ещё и художественным руководителем театра в годы войны.
А замечательные мастера театра драмы – И. А. Слонов и В. К. Соболева, С. М. Муратов и П. А. Карганов, Н. А. Гурская и А. Г. Василевский, А. Н. Стрижова и Д. Ф. Степурина и другие играли в спектаклях, выезжали с фронтовыми бригадами, выступали в госпиталях и т. п.

Во время войны в Саратове вновь открылся театр юного зрителя, ныне носящий имя Ю. П. Киселёва. Его создавали в самый разгар войны Ю. П. Киселёв со своими единомышленниками – композитором Е. П. Каменоградским, актёрами А. И. Щеголевым, С. А. Фоминой и другими. Саратовский ТЮЗ принял эстафету великого Художественного театра, игравшего в 1941–1942 годах на этой сцене. Для меня лично эти два театра стали самыми любимыми на всю жизнь.

НА ВОЛНЕ ПАМЯТИ

Анна МОРКОВИНА
Анна Юрьевна Морковина родилась в 1968 году. Окончила филологический факультет СГУ им. Н. Г. Чернышевского. В настоящее время – аспирантка Московского государственного университета культуры и искусств. С 2002 года – заведующая Пушкинским сектором Областной библиотеки для детей и юношества им. А. С. Пушкина. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Волга–ХХI век», «Новый Ренессанс», в альманахах «Озарение», «Библиотека Русского Stil-я», коллективных сборниках стихов и научно-практических конференций. Автор книги стихов «Занятия не по расписанию» (2007). Член Союза журналистов России с 2014 года. Живёт в Саратове.
Библиотека
М. И. Рудомино

3 июля 2015 года состоится юбилей человека, имя которого носит Всероссийская библиотека иностранной литературы (ВГБИЛ) – Маргариты Ивановны Рудомино, ровесницы ХХ века, родившейся 115 лет назад. Её называли «легендой библиотечного дела» России.

На склоне лет М. И. Рудомино написала подробную книгу о своей жизни, под названием «Моя библиотека». Книга вышла в издательстве «Рудомино» при ВГБИЛ в 2000 м году и сразу стала библиографической редкостью.
…Но всё-таки сначала несколько официальных строк о юбиляре.

В первые годы советской власти, когда для интеллигенции настали не самые лучшие времена, чрезвычайно важно было воспитать нового читателя и сохранить духовное наследие России в совершенно новой форме.

Маргарита Рудомино, человек немыслимо прочной закалки, воспитанная в высокодуховной семье, сумела не просто прожить долгую жизнь в России и Советском Союзе. До последних дней она служила книге, гуманному делу просвещения, укреплению интернационализма. Именно теперь, когда кажется порой, что мир разваливается на куски, издание таких биографий необходимо – про каждую можно сказать, что это краеугольный камень нашей истории.

Книга рассказывает о ярких, знаковых событиях, связанных с культурой страны и с ИФЛА – Международной федерацией библиотечных ассоциаций, вице-президентом которой была во второй половине века Маргарита Ивановна Рудомино. Посол советского библио­тековедения за рубежом, она привлекла в «Иностранку» многих современников. Наделённая выдающимися дипломатическими способностями, она налаживала прочные культурные связи России со многими странами, и именно по её инициативе с 1992 года ЮНЕСКО решила проводить «Международные годы книги».

Отдавая всю себя работе, Маргарита Ивановна говорила, что у неё три ребёнка – Библиотека, Адриан и Марианна. И каждый раз, направляясь к огромному зданию ВГБИЛ на Николоямской улице в Москве, проходя через дворик со скульптурной группой великих писателей (для меня самый интересный – Джеймс Джойс), я понимаю: именно так и было. Нелюбимый ребёнок никогда бы так не расцвёл.

Я листаю эту книгу очень трепетно – многие страницы связаны с Саратовом, моим родным волжским городом. Здесь прошли детство и юность Маргариты Ивановны Рудомино. Особенно трогательно читать её воспоминания об этих годах, написанные Маргаритой Ивановной тепло и безыскусно.

Маргарита Рудомино вспоминает своё детство без труда, со множеством подробностей и мельчайших нюансов. Настолько образно, что легко возникают в воображении старинный Белосток под Гродно, где в семье Элеоноры Кноте и Ивана Рудомино родилась маленькая Рита. Счастливое детство – игрушки и книги, «казаки-разбойники», прогулки на Неман… Хотя о любви в семье говорить было не принято.

Элеонора Яковлевна, старшая из детей Кноте, окончила пансион для молодых девиц в Риге, намеревалась учиться в Рижском музыкальном училище. Замуж вышла за молодого агронома Ивана Михайловича Рудомино. Трудно понять, был ли удачным сей союз, но, во всяком случае, Маргарита Ивановна вспоминает свой дом как постоянно действующий «центр уездной интеллигенции». У них было весело: мама любила музыку, шарады, вечно затевала творческие игры с молодёжью. Элеонора Яковлевна окончила вдобавок и педагогические курсы при Берлинском университете. Когда мужа перевели по службе в Саратов в 1905 году, тоже получила назначение – преподавателем немецкого языка в Первой саратовской женской гимназии.
Маргарита Ивановна вспоминает о матери как о талантливом педагоге. Развитию педагогического таланта способствовали и прирождённая интеллигентность, и курсы при Сорбонне в Марбурге, и, вероятно, независимый характер. Многие ученицы Первой саратовской гимназии научились свободному владению немецким языком. Свои уроки Элеонора Рудомино подкрепляла сведениями из области живописи, архитектуры, музыки – будь то Кёльнский собор или «Лесной царь» Гёте. Каждый урок превращался в увлекательное представление. Её вполне можно считать педагогом-новатором, так как Рудомино была сторонницей «натурального метода» обучения иностранным языкам. Её доклады в Москве в 1912–1913 гг. на Первом Всероссийском съезде преподавателей иностранных языков – «Сущность натурального метода и его психологическое обоснование» и «Правописание на основе звука» – были опубликованы и взяты на вооружение коллегами из других городов.

Элеоноре Яковлевне удалось добиться введения в Первой женской гимназии педагогических классов (начиная с 8 го), выпускницы которых имели право преподавать в начальной школе. Такие классы были в Москве и Петербурге, но в провинции это действительно стало новаторством.

С подачи Э. Я. Рудомино в Саратове было организовано Общество преподавателей иностранных языков. Собрания Общества проходили в доме, где жила семья Рудомино. Иван Михайлович нервничал, переживая, что полиция заведёт «политическое дело» на молодых педагогов. Но даже «строгие намёки» со стороны органов власти не охладили пыл энтузиастов. Общество распалось само через три года.

Рита Рудомино виделась с матерью не только дома, но и в гимназии. Училась она с удовольствием и была окружена подругами, с которыми ходила на музыкальные вечера, в театры, делилась заветными тайнами…

В книге М. И. Рудомино подробно описывается дом, где они с родителями жили до смерти мамы – это дом купца Горина на Приютской, 42 (ныне – угол улиц Комсомольской и Московской). Ныне на доме есть табличка Общества охраны памятников, он прекрасно сохранился.

Вот страницы воспоминаний Маргариты Рудомино о доме: «Осенью 1913 года, за год до войны, мы переехали на новую квартиру – на Приютской, 42. Квартира была приготовлена к свадьбе старшей дочери владельца дома Горина, которая выходила замуж за сына М. С. Кузнецова, владельца фарфоровых предприятий «Т ва М. С. Кузнецова». Однако хозяин дома разорился, и мама сняла эту барскую семикомнатную квартиру с садом и террасой. С младшей дочерью Горина я поступала вместе в приготовительный класс гимназии и сидела за одной партой до отъезда Гориных в Барнаул, где скрывался от кредиторов Горин. В этой большой квартире у нас с Надей были отдельные комнаты, у тёти – тоже, у родителей – большая спальня, у мамы – свой кабинет, большая гостиная, с розовыми шёлковыми обоями. В общем, уютная, комфортабельная, интеллигентная квартира.

В 1960 х годах мы с мужем были в Саратове и зашли в квартиру на Приютской, 42, где некогда я прожила два года и где умерла мама. Полное разрушение дома и сада. И мне было неловко перед Василием Николаевичем за то, что он мог подумать, что мой рассказ о роскоши этой квартиры в дореволюционное время – выдумка. Зашли внутрь квартиры: на семи дверях – семь замков. Типичная коммуналка».
Для саратовцев глава «Моя судьба была предопределена…» из книги Рудомино близка и понятна, несмотря на небольшие неточности, которые мог допустить знаменитый директор столичной библиотеки, занятый масштабными проблемами.

Так, в пересказе событий лета 1914 года появляется Лесная Ниловка (на самом деле – Лесная Неёловка), где Риту во время каникул застигла весть о начале войны. Элеонора Яковлевна писала дочери большие письма, сперва поздравляя её с днём рождения, но уже через три недели сообщая горестные вести. Мать предполагала нанять дочери хорошего репетитора по французскому языку, планировала водить на уроки музыки к «m m Дроздовой», чтобы были шансы поступить в консерваторию… При этом подробно рассказывала о корректуре готовящейся в печать методической книги. Были также планы вместе с сестрой Екатериной Яковлевной выкупить Третью женскую гимназию Храмцовой… Всему помешали начавшаяся война, а затем и смерть талантливого педагога.

Элеонора Яковлевна скоропостижно скончалась ещё молодой, в 36 лет. Похоронена она на лютеранском кладбище Саратова. В газете «Саратовские вести» от 23 апреля 1915 года появился некролог известного петербургского лингвиста Л. Милицыной «Памяти умершего товарища». Она писала и о характере, и о новаторстве учительницы из Саратова, много сделавшей для методики обучения иностранным языкам.

К сожалению, запомнила Маргарита и ссоры между родителями. Девочка боялась назревавшего развода и распада семьи. Возможно, как это часто бывает, родители «не сошлись характерами». Иван Михайлович Рудомино, представитель древнего дворянского литовского рода, также владел несколькими языками, получил агрономическое образование и работал уездным агрономом. В 1910 х гг., перед войной, его деятельность была связана с Управлением земледелия и государственного имущества (учёный управитель), а затем с Крестьянским банком. Пришлось Ивану Михайловичу и в университете поработать – проректором по хозяйственной части. А с началом Первой мировой он ушёл на фронт и в звании полковника интендантской службы занимался обеспечением действующей армии фуражом и провиантом.

Иван Михайлович очень любил свою единственную дочь Риту, посылал ей письма и деньги, чтобы девочка продолжала учиться, прилично одевалась, могла сходить в консерваторию – Рита очень любила музыку. Но 1 апреля 1916 года в Тифлисе жизнь этого достойного человека оборвалась от сердечного приступа. Там и покоится его прах на лютеранском кладбище.

Так в 15 лет девочка осталась круглой сиротой.

Но не из одних горестей складывалась юность осиротевшей Риты. Она по-прежнему любила чтение, причём заметно повзрослела: если в четырнадцать лет она увлекалась Чарской, Желиховской и Лукашевич, то через год-полтора уже вовсю переписывала в тетрадь стихи Надсона, Тютчева и Фета; затем её стали интересовать уже совсем серьёзные Гюго, Диккенс, Доде, Лагерлёф, Писемский, Ростан, Островский, Шекспир, Тургенев, Толстой… Чтение скрашивало её досуг, формировало мировоззрение, утешало, вдохновляло. А затем любовь к книгам стала главным мотивом выбора её профессии – и судьбы.

Маргарита, кроме того, была большой любительницей классической музыки и несколько лет брала уроки фортепиано в Саратовской консерватории. В её дневнике (Conto-Buch) за 1916 год есть запись о посещении «множества концертов известных музыкантов, в основном пианистов – Сливинский, Розенберг, Скляревский, Эмиль Фрост, Сперанский и др. Из-за концерта знаменитого пианиста Боровского я пропустила Февральскую революцию 1917 года. А дело было так. У меня не было билета, и, чтобы попасть на концерт, я после занятий в консерватории заранее спряталась в туалете концертного зала и стала ожидать прихода публики. Жду, жду… Наконец терпение моё кончилось, я вышла в фойе, а там тоже почти никого нет. Зал полупустой. Нервно послушала первое отделение. Концерт закончился рано. Пошла на выход. На мой вопрос, почему зал полупустой, швейцар ответил: «Девочка, да откуда ты свалилась? Какой там концерт?! Революция!» Это было 27 февраля 1917 года. Я вышла на Немецкую улицу (самый центр Саратова), она была полна народа. Все с красными бантами в петлицах, и все выкрикивали: «Свобода! Свобода! Долой царя! Долой войну! Хлеба!» Все обнимались, целовались. Я поняла серьёзность положения: свершилась революция».

Впрочем, литература, музыка и искусство продолжали занимать ум юной барышни, несмотря на политические пертурбации. Воображение Маргариты тогда будоражил кинематограф – фильмы с Верой Холодной, Иваном Мозжухиным, Анной Павловой (в воспоминаниях значатся фильмы «Роман балерины» и «Ледяной дом»), другими знаменитостями. На масленицу с кузиной Лёлей посещали драматический театр, в котором «…было бесподобно. Играли лучшие артисты: Слонов, Жвирблис, Гринёв, Рудина, Астахова, Смирнов, Смирнова и др. Какой был Слонов!!!» Эта эмоциональная запись сделана Ритой после просмотра спектакля «Соколы и вороны»; и эта пьеса, «по содержанию чудная», в очередной раз напомнила девушке о несправедливости земной жизни. В консерватории выступали поэты – Константин Бальмонт, Игорь Северянин, Осип Мандельштам и Михаил Зенкевич, с которым Маргарита была немного знакома.

Высшие курсы иностранных языков в Саратове вела тётя Риты, Екатерина Яковлевна Кестер. Девушке приходилось помогать ей – например, расклеивать по городу объявления и преодолевать психологический барьер, чтобы не смущаться перед знакомыми. Затем добавились и другие виды работы: касса, бухгалтерия, секретариат, библиотека и частые замены в группах французского языка. Успех Высших курсов был такой, что тётушка могла арендовать здание Первой мужской гимназии на вечерние часы. А племяннице было официально разрешено посещение консерватории и театра – лишь бы она не отказывалась помогать.

После 9 го класса независимая Маргарита решила вести самостоятельную, взрослую жизнь. Прежде всего для неё это значило – начать работать и встать на ноги. Первыми шагами стали уроки рукоделия. Но вязать крючком для Риты оказалось сложнее, чем решать математические задачи. Помог случай: её взяли на место библиотекаря в реальное училище, где некогда работала Элеонора Яковлевна.

Как признаётся Маргарита Ивановна, эта случайная должность и сделала её на всю жизнь библиотекарем. Поскольку библиотечному делу пришлось учиться с чистого листа, она радовалась, что в 1920 году удалось окончить курсы библиотекарей при Саратовском университете. Своим первым учителем-библиотековедом она считает бывшего директора Варшавского и Петербургского политехнических институтов Евгения Наркисовича Добржинского.

Библиотечное дело в Саратове в первые годы советской власти было поставлено на новые рельсы. В 1918 году Юрий Матвеевич Соколов, директор Исторической библиотеки, организовал совещание саратовских библиотекарей. Маргарите Рудомино посчастливилось стать секретарём этого совещания, понравиться руководству и быть приглашённой в Москву.

К этому времени Екатерину Яковлевну сначала арестовали, потом выпустили, затем она вступила в Коммунистическую партию. Библиотеку, в которой работала Маргарита, перевели в здание Коммерческого собрания. Ужасными испытаниями стали тиф, голод, потеря ещё нескольких близких людей… Всё это Маргарите пришлось пережить, одновременно закаляя свой характер. Её уже знали в Наркомпросе, Клара Цеткин помогала получать ассигнации для развития курсов.

Один из последних эпизодов саратовской юности Маргариты Ивановны был связан со служебным заданием Губернского управления народного образования: привезти из Москвы в Саратов целый вагон новых книг. Их из-за революционных преобразований саратовцы не получали уже давно. Каждый день, по воспоминаниям М. И. Рудомино, приходилось бегать в «Центропечать». Но, и получив железнодорожный вагон для перевозки литературы, девушка не могла успокоиться, пока не доставила книги в Саратов. Вот как пишет об этом мемуаристка: «На товарной станции старый проводник мне сказал: «Девушка, милая, неужели вы не понимаете, что живой до Саратова вы не доедете? Ведь сейчас с фронта домой едут солдаты. Выбросят эту самую вашу печать, и вы ничего не сможете сделать. Тут нужно, по крайней мере, двух мужчин с наганами. Я ему объяснила, что помощников у меня нет. Он сжалился надо мной: «Ну, давайте я возьму вас под свою опеку, но смотрите: не выходить, не топить и не показываться. Я вас закрою в вагоне на замок. Вот вам кусок сала, хлеб и вода, если замёрзнет – ничего не поделаешь. Сколько ехать будем – не знаю. Может быть, и неделю». На моё счастье, запертой я ехала только двое суток, больше бы я не выдержала. Я довезла книги в целости! Радость саратовцев была огромна. Они получили свежие номера журналов, новую литературу, брошюры».

Так, с 1918 года началась профессиональная деятельность Маргариты Ивановны Рудомино.

О том, как была организована Библиотека иностранной литературы, Маргарита Ивановна оставила подробные воспоминания. Весной 1921 года Маргарита Рудомино получила приглашение переехать в Москву и приступить к созданию библиотеки для Неофилологического института, который был на стадии становления. Несмотря на её «внутреннюю борьбу», она была очень рада приглашению.

Летом 1921 года она писала в Саратов подругам (в частности, любимой подруге Мусе Минкевич): «…сегодня мой день рождения, 21 год (старая дева по-настоящему) (…) Здесь я остаюсь по-настоящему. Когда я подумаю, Саратов или Москва, то хочется рассмеяться. Какие могли быть сомнения».

Приказом Главпрофобра Наркомпроса РСФСР от 27 июня 1921 года Маргарита Ивановна была назначена заведующей библиотекой Неофилологического института. Закипела работа по набору верных, преданных библиотечному делу «кадров», оборудованию самого здания института и библиотеки. Не так-то просто было поначалу устроить всё «по уму». Бывали и моменты отчаяния, когда казалось, что «нужное, полезное, интересное начинание советской культуры медленно умерло», и новоиспечённая заведующая библиотекой почувствовала себя «единственным «наследником», вернее, владелицей шкафа с сотней книг, гербовой печатью и архивом несостоявшегося учреждения». Не было отопления, света, мебели… Но не было и дороги назад.

Рудомино неоднократно приходила в Наркомпрос и доказывала, что библиотека может существовать отдельно: иностранные языки нужны очень многим! Её убеждали: «Девочка, ты пойми, что у нас сейчас голодное, холодное время. Люди не знают русской грамоты, а ты с иностранными книгами пристаёшь!» И снисходительно поясняли, что часть (библиотека) без целого (института) существовать никогда не сможет. Рита задумчиво подошла к столу, где стоял массивный чернильный прибор, и взяла в руки одну чернильницу: «Вот, смотрите! А вы говорите – не может!» И оказалась права в своей настойчивости.

Один из чиновников Главпрофобра внёс-таки в список учреждений Неофилологическую библиотеку, снабдив припиской: «опытно-показательная». С того момента и началось возведение её Библиотеки – той, что впоследствии стала Библиотекой иностранной литературы имени М. И. Рудомино.

Но Маргарита Ивановна не справилась бы, не будь рядом самоотверженных и преданных друзей-читателей, среди которых оказался, например, Корней Чуковский. Он писал о том, как «исхудавшая, иззябшая девочка с распухшими пальцами» стерегла в нетопленом помещении редкие, ценные книги, чтобы в голодной Москве ими могли воспользоваться те, кому это было нужно.

Кстати, «первоосновой будущего уникального фонда по языкознанию и методике преподавания иностранных языков» стала коллекция учебных пособий матери Маргариты Ивановны, Элеоноры Яковлевны Рудомино, хранившаяся в Саратове. Именно тот самый ореховый книжный шкаф с мамиными книгами, который был бережно перевезён в контейнере в Неофилологическую библиотеку, а затем в «Иностранку», и хранился там до ухода М. И. Рудомино на пенсию.

Библиотека иностранной литературы, созданная М. И. Рудомино, стала одним из значимых культурно-просветительских центров Москвы. Сюда приезжали такие знаменитости, как Луи Арагон, Мартин Андерсен-Нексё, Анри Барбюс и многие другие передававшие зарубежные издания в дар советским читателям.

Военные годы для Маргариты Рудомино и её семьи, как для всех остальных, стали непростыми. И в военное время в биографии директора «Иностранки» были эпизоды, связанные с Саратовом.

С первых же дней войны Библиотека (Маргарита Ивановна пишет это слово с большой буквы. – А. М.) стала антифашистским центром контрпропаганды. У них была группа волонтёров – старшекурсников Института иностранных языков, помогавших и в библиотечной, и в организационной работе. Маргарита Ивановна гордилась, что «Иностранка» существенно помогала ПУРу (Политуправлению Красной Армии), помогала также Совинформбюро, Генштабу и другим важным организациям. В Библиотеке создавались методические пособия по изучению немецкого языка в помощь разведчикам, можно было познакомиться со свежими материалами в периодике, и многое другое.

О работе ВГБИЛ в 1941 году написана статья Корнея Ивановича Чуковского «Книги и бомбы», которую Маргарита Ивановна приводит полностью в своей книге⁵.

«В первую минуту вам кажется, что вы за границей. Всюду звучит французская, английская речь. Кругом тысячи книг на любом языке. Посреди комнаты – невысокая стойка. Люди подходят и просят:

– Пожалуйста, «Историю Сирии».

– Нельзя ли «Записки Ллойд-Джорджа»?

И на стойке вырастают холмы французских, английских, норвежских, чешских журналов, брошюр и книг. Вы идёте в соседний зал. По стенам – словари, энциклопедии, справочники на всех языках – всевозможные Ларуссы и Брокгаузы. Сверху, словно с неба, благосклонно взирают на вас Сервантес, Шекспир и Гёте. За длинными столами какие-то прилежные люди склоняются над страницами книг, изданных в Лиссабоне, в Нью-Йорке, в Амстердаме, в Мадриде, в Торонто…

Это – Московская библиотека иностранной литературы. И те «иностранцы», которые бойко говорят между собой на языках Европы и обеих Америк, – русские студентки, красноармейцы, педагоги, актёры…

(…) Так готовила библиотека для себя новые кадры читателей.

Иные библиотеки бывают похожи на чинные кладбища книг. Эта московская библиотека больше всего напоминала мне бурно работающую, кипучую фабрику. На основе прекрасного наследия прошлых веков здесь творилась новая литература. Каждый цех этой фабрики работал упорно и страстно (…)

Сейчас пришёл сюда посмотреть новую библиотечную выставку. Выставка посвящена семидесятипятилетию со дня рождения Герберта Уэллса. Здесь на особом стенде демонстрируются первые издания «Машины времени», «Чудесного визита», «Пищи богов» и т. д. И тут же в виде виньетки на той же стене – великолепные щипцы для тушения зажигательных бомб. Под портретом Уэллса – не пальмовые гирлянды, не букеты цветов, а вместительный ящик с песком для тех же пожарных надобностей.

Библиотека работает прежними темпами. Вот юноша зарылся в чащу книг и делает какие-то выписки. Это – пылкий литературовед Балашов. Он работает над диссертацией.

Рядом пышноволосая Ирина Бухтеева. Музыковед. Пишет многолетнее исследование «Песни Шумана на тексты Гейне». Но теперь перед ней не стихи и не ноты, а какая-то картонная модель.

– Что это?

– Сухой огнетушитель «Тайфун». Изучаю конструкцию. Сегодня я дежурю в пожарной бригаде.

(…) Я шагнул к столу, где выставлены английские и американские новинки, но споткнулся и чуть не упал: пожарный резиновый шланг незаметно растянулся у порога, как бы желая напомнить, что всем этим Гейне и Байронам, всей мировой культуре гуманизма ежеминутно угрожают фашистские бомбы.

Не удивляйтесь, если по вторникам, четвергам и субботам вы увидите у книжных шкафов каких-то незнакомок со слоновьими хоботами: в эти дни все библиотекарши работают в противогазовых масках, облачённые в комбинезоны пожарных.

В вестибюле две новые выставки: «Антифашистская литература всех народов» и «Высказывания писателей мира о Великой Отечественной войне». Здесь и Эрскин Колдуэлл, и Катарина-Сусанна Причард, и Жан-Ришар Блок, и Эптон Синклер, и Клиффорд Одетс. Рядом – широкий пожарный бочонок, налитый доверху водой, вёдра, лопаты, разноцветные мешочки с песком и опять-таки резиновый шланг…»

Немаловажная для саратовцев деталь, которой делится М. И. Рудомино: в 1941 году лучшая часть книжного фонда (редкие книги, другие ценные коллекции) была эвакуирована вместе с ценностями из музеев Москвы в Хвалынск. «Книги сопровождали три сотрудницы, – пишет она. – Позже, в связи с приближением фронта к Сталинграду, книги и музейные ценности были перевезены за Урал».

Трудно представить, как Маргарита Ивановна, яркая, самобытная и очень масштабная личность, сумела не просто уцелеть – сумела сохранить своё детище – Библиотеку – в лихолетье, как всегда, остающуюся на немыслимой высоте, восхищающую и российских, и зарубежных её читателей. Уцелела и её семья…

«16 октября я вместе с мужем (Василием Николаевичем Москаленко. – А. М.) была вынуждена уехать из Москвы. С 1939 года я была членом партии и, конечно, представляла, что со мной будет, если немцы возьмут Москву. К этому времени большинство сотрудников Библиотеки были эвакуированы. Мы выехали в Саратов, куда ранее были вывезены наши дети… Пятилетняя Марианна находилась под Саратовом в эвакуированном туда из Москвы детском саду Наркомпроса. Анна Ивановна (няня. – А. М.) там же работала, а Адриан жил у моей подруги Муси Минкевич. Когда мы с мужем приехали в Саратов, нам дали маленькую квартиру в общежитии Саратовского государственного университета (СГУ), и мы опять оказались все вместе. Огромную поддержку мне оказали мои саратовские друзья – Муся Минкевич и директор научной библиотеки СГУ Вера Александровна Артисевич, с которой я познакомилась в конце 1930 х годов на одном из библиотечных совещаний в Москве. Наша дружба особенно окрепла в Саратове во время войны…»

Конечно, семья Маргариты Ивановны старалась держать связь с родными и близкими, оставшимися в Москве или заброшенными в другие города. Иногда в Саратов приходили письма такого содержания: «Ночи научились спать спокойно, ибо постепенно выработали в себе презрение к смерти и решили, что смелого пуля боится, смелого смерть не берёт». Это отрывок из письма Марии Николаевны, сестры В. Н. Москаленко, от 11 января 1942 года. Письма, где на нескольких страницах уместилась история целой семьи в тяжёлое военное время…

Деятельной Маргарите Ивановне трудно было усидеть на месте и в Саратове. «В январе 1942 года я послала из Саратова в Совет Народных Комиссаров РСФСР докладную записку и проект Постановления СНК РСФСР о массовом распространении иностранных языков среди трудящихся Республики в военное время», – сообщает она. В письме, адресованном в Совнарком, она предлагает создать в Саратове филиал Библиотеки иностранных языков. Указан точный обратный адрес на конверте: «улица Цыганская, д. 144, кв. 91»⁶.

В январе 1942 года М. И. Рудомино предложила саратовскому руководству организовать в нашем городе публичную библиотеку иностранной литературы. Получив поддержку Саратовского обкома ВКП(б), она уже подготовила проект постановления… Но планы остались нереализованными: Маргарита Ивановна в феврале 1942 года вернулась в Москву и возобновила работу в своей Библиотеке.

А о новых замыслах она делилась (уже в письмах) с Верой Александровной Артисевич.

Так получилось, что семье Рудомино ещё некоторое время не удавалось воссоединиться: Василия Николаевича, работавшего в 1942–1943 гг. в издательстве Госплана, начальство не отпускало в Москву. Он остался в Саратове, и его быстро «уплотнили» в квартире на Цыганской. Маленькая Марианна с детским садиком и няней была отправлена в Пермскую область. А Адриан, вернувшийся в столицу, поступил в Московский авиационный институт (МАИ), начал работать в мастерских по ремонту сбитых самолётов. Но осенью 1942 года все первокурсники были призваны в армию. Пришлось окончить Военное училище химзащиты и отправиться на фронт. Адриан был направлен на 1 й Белорусский, в 65 ю армию генерала Батова. Он освобождал Минск и Варшаву, участвовал в Берлинской операции, был награждён орденами и медалями. Демобилизовался Адриан Васильевич лишь в начале 1947 года.

Однако Саратов не отпускал Маргариту Ивановну. Уже в апреле 1943 года ей выписали командировку в Покровск (Энгельс), являвшийся столицей ликвидированной Автономной Республики немцев Поволжья, выселенных в 1941 году. «Я должна была решить судьбу оставшейся городской библиотеки Республики немцев Поволжья. Было решено передать её фонды в городские библиотеки целого ряда провинциальных городов».

Столь же важной является деятельность Маргариты Ивановны Рудомино, продолжившаяся непосредственно в Германии уже в первые послевоенные дни. О ней можно узнать из главы «Книги войны», насыщенной документальными материалами – письмами и дневниковыми записями, сделанными Маргаритой Ивановной за границей.

Возможно, многие удивятся, что к 1945 году Маргарита Ивановна Рудомино получила звание подполковника. Обладая уникальными организаторскими способностями, она во многом помогала Красной Армии, Генштабу. Она действительно могла бы командовать полками! Но её жизненной задачей было не воевать, а созидать, возводить культурные мосты. Маргарита Ивановна была чрезвычайно горда, что 4 мая 1945 года получила приказ: Главным политическим управлением Красной Армии и Комитетом по культурно-просветительским учреждениям при СНК РСФСР (будущее Министерство культуры. –