Посвящается Ирвину

Из номера своего ветхого двухэтажного отеля Мортенсон наблюдал за тем, как по оживленному Хайбер-базару на деревянной тележке передвигается безногий мальчик. Ему было не больше десяти лет. Судя по шрамам на культях, ребенок стал жертвой противопехотной мины. Мальчик мучительно продвигался вперед, туда, где торговец в тюрбане помешивал в большом котле чай с кардамоном. Голова мальчишки находилась на уровне выхлопных труб проезжавших мимо грузовиков. Он не мог видеть, а Мортенсон заметил, как водитель сел за руль большого пикапа, груженного протезами, и завел двигатель.

Грег подумал: ребенку-инвалиду очень нужны эти протезы, сваленные в кузов машины, как дрова. Но вряд ли он их когда-нибудь получит, потому что какой-то местный Чангази уже успел украсть их у благотворительной организации. Он заметил, что грузовик движется прямо на мальчика. На самом распространенном в этом регионе языке пушту Мортенсон не говорил. «Осторожно!» — закричал он на урду, надеясь, что мальчик его поймет. Но можно было не беспокоиться. Ребенок умел выживать на улицах Пешавара.⁴⁴ Он мгновенно почувствовал опасность и ловко поднялся на тротуар.

Пешавар — столица пакистанского «Дикого запада». Когда строительство школы в Корфе завершилось, Мортенсон приехал в этот пограничный город в новом качестве — как директор Института Центральной Азии.

По крайней мере, он так думал…

Пешавар — это ворота к Хайберскому перевалу, исторически связывающему Пакистан и Афганистан. Студенты пешаварских медресе меняли книги на автоматы и отправлялись через перевал, чтобы присоединиться к движению, стремившемуся свергнуть правителей соседнего Афганистана.

В августе 1996 года (именно тогда Мортенсон приехал в Пешавар) армия студентов-исламистов перешла в наступление и захватила крупный афганский город Джелалабад. К движению Талибан присоединялись тысячи пакистанцев Пограничники беспрепятственно пропускали через перевал тысячи бородатых юношей в тюрбанах, с подведенными сурьмой глазами. Студенты ехали на грузовиках и пикапах. С собой они везли автоматы и тома Корана. Навстречу им тек поток измученных беженцев, пытавшихся укрыться от войны. Эти люди селились в лагерях на окраинах Пешавара.

Мортенсон собирался уехать еще два дня назад. Ему нужно было определить места строительства новых школ, но обстановка стала настолько напряженной, что он решил задержаться в Пешаваре. В чайных только и говорили, что о стремительных победах талибов. Слухи распространялись со скоростью света. В городе то и дело начиналась стрельба — сторонники движения Талибан палили в воздух из автоматов. Говорили, что батальоны Талибан уже вышли на окраины Кабула, а то и захватили афганскую столицу, что президент Наджибулла, лидер коррумпированного постсоветского режима, бежал во Францию или был казнен на футбольном стадионе.
* * *
Несмотря на непогоду, семнадцатый сын богатого саудита⁴⁵ Усама бен Ладен зафрахтовал самолет компании «Ариана Эйрлайнз» и вылетел в Афганистан. Самолет приземлился на заброшенной авиабазе на окраине Джелалабада. Саудит вез с собой дипломаты, набитые потрепанными стодолларовыми банкнотами. Его сопровождали боевики, которые уже прошли хорошую школу войны с Советским Союзом. Усама был в плохом настроении. Из-за давления со стороны Соединенных Штатов и Египта ему пришлось отказаться от вполне комфортного существования в Судане и перебраться в Афганистан. Хаос, царивший в этой стране, его более чем устраивал. А вот отсутствие удобств угнетало. Талибы не могли обеспечить достаточный уровень комфорта, поэтому бен Ладен обрушил свою ярость на тех, кто заставил его отправиться в изгнание — на американцев.

Когда Грег Мортенсон прибыл в Пешавар, Бен Ладен впервые призвал к вооруженной борьбе против американцев. Он издал «Декларацию открытого джихада против американцев, оккупировавших страну двух святынь». Под «страной двух святынь» имелась в виду Саудовская Аравия, где базировались пять тысяч американских солдат. Бен Ладен призвал своих последователей повсюду нападать на американцев и «причинять им как можно больше вреда».

Подобно большинству граждан США, Мортенсон в то время еще не слышал о Бен Ладене. Он чувствовал, что находится в эпицентре исторических событий, и не хотел покидать город. Кроме того, было трудно найти подходящее сопровождение. Перед отъездом из Корфе Грег обсуждал свои планы с Хаджи Али. «Пообещай мне одну вещь, — сказал старый балти. — Никогда никуда не езди в одиночку. Найди человека, которому сможешь доверять, лучше всего вождя деревни, и жди, пока он не пригласит тебя в свой дом выпить чаю. Потом попроси его об охране. Только это обеспечит тебе безопасность».

В пятницу утром швейцар отеля предупредил его, что иностранцу лучше не показываться на глаза местным жителям. В этот день в мечетях, заполненных возбужденной молодежью, муллы произносили самые подстрекательские и яростные проповеди. Пятничное возбуждение толпы, взбудораженной известиями из Афганистана, — реальная угроза для любого иностранца, тем более для американца.

Мортенсон услышал стук в дверь. В комнату с чайником на подносе и свертком под мышкой вошел Бадам Гуль. На его нижней губе висела сигарета. Мортенсон познакомился с этим человеком накануне вечером. Бадам Гуль тоже жил в отеле. Вместе они слушали по радио, что стояло в вестибюле гостиницы, сообщение Би-би-си о ракетных обстрелах Кабула.

ПЯТНИЧНОЕ ВОЗБУЖДЕНИЕ ТОЛПЫ, ВЗБУДОРАЖЕННОЙ ИЗВЕСТИЯМИ ИЗ АФГАНИСТАНА, — РЕАЛЬНАЯ УГРОЗА ДЛЯ ЛЮБОГО ИНОСТРАНЦА, ТЕМ БОЛЕЕ ДЛЯ АМЕРИКАНЦА.

Гуль рассказал, что он — выходец из Вазиристана. Занимался тем, что ловил по всей Центральной Азии редких бабочек и продавал их европейским музеям. Мортенсон подумал, что через границы региона он перевозил не только бабочек, но выяснять подробности не стал. Узнав о том, что Мортенсон собирается посетить Вазиристан, Гуль предложил проводить его в свою деревню Ладху. Хаджи Али подобный план не одобрил бы. Но Тара была беременна, должна была через месяц родить, и у Грега не было времени на поиски надежного сопровождающего.

Гуль разлил чай и развернул сверток. В газету с изображениями бородатых вооруженных мужчин был завернут белый традиционный костюм. Рубашка без ворота была расшита на груди серебром. К костюму прилагался серый жилет. «Так одеваются мужчины Вазиристана, — сказал Гуль, прикуривая вторую сигарету от первой. — Я выбрал самый большой размер. Можешь заплатить сразу?»

Прежде чем убрать деньги в карман, Гуль тщательно их пересчитал. Они договорились отправиться на рассвете. Мортенсон заказал трехминутный международный разговор. Он сообщил Таре, что направляется в такую местность, откуда не сможет звонить ей несколько дней. Он пообещал вернуться в Америку ко времени ее родов.

На рассвете Мортенсон осторожно спустился в вестибюль. Его уже поджидала серая «тойота». Несмотря на то что Гуль выбрал для него самый большой размер костюма, рубашка туго обтянула плечи, а брюки доставали лишь до середины икр. Улыбаясь, Гуль сообщил, что его неожиданно вызвали в Афганистан по делам. Но водитель Хан родился в небольшой деревне рядом с Ладхой. Он согласен доставить пассажира по назначению. Грег хотел отказаться, но все же решился ехать.

Машина мчалась на юг. Мортенсон слегка отодвинул белую кружевную занавеску, которая защищала заднее сиденье от любопытных глаз. Огромные укрепления крепости Бала-Гисар пылали в лучах восходящего солнца, как вулкан накануне пробуждения.

Проехав сто километров к югу, они оказались в Вазиристане — самой непокорной приграничной провинции Пакистана, буферной зоне между Пакистаном и Афганистаном. Издавна племя вазири оказалось разделенным между двумя государствами.

ПРОЕХАВ СТО КИЛОМЕТРОВ К ЮГУ, ОНИ ОКАЗАЛИСЬ В ВАЗИРИСТАНЕ — САМОЙ НЕПОКОРНОЙ ПРИГРАНИЧНОЙ ПРОВИНЦИИ ПАКИСТАНА.

Когда Жан Эрни назначил Мортенсона директором Института Центральной Азии, Грег поклялся себе, что станет настоящим специалистом. Всю зиму между поездками в больницу с Тарой и ремонтом спальни на верхнем этаже, которую супруги решили превратить в детскую, Грег читал книги о Пакистане и соседствующих с ним государствах.

Больше всего его заинтересовал Вазиристан. Эта территория была заселена пуштунами, которые не считали себя ни пакистанцами, ни афганцами. Интересы племени были для них превыше всего. Со времен Александра Македонского завоеватели наталкивались в этом регионе на ожесточенный отпор. После каждого поражения в Вазиристан отправлялись новые, лучше вооруженные армии. Печальная для захватчиков слава Вазиристана росла. Потеряв тысячи солдат, Александр приказал отступить и покинуть земли «пустынных дьяволов». Британцам повезло не больше. Они потерпели от пуштунов поражение в двух войнах в Вазиристане.

В 1893 году обессиленные британские войска отступили из Вазиристана к линии Дюрана — границе между Британской Индией и Афганистаном. Линия Дюрана проходила по территориям пуштунов — она была воплощением принципа, которым всегда руководствовались англичане: «разделяй и властвуй». Но никому так и не удалось покорить вазири. Хотя с 1947 года Вазиристан номинально являлся частью Пакистана, Исламабад практически не влиял на ситуацию в регионе. Единственным средством воздействия на пуштунов были взятки вождям племен. Армейские гарнизоны располагались в настоящих крепостях, но контролировали лишь территории, границы которых проходили на расстоянии ружейного выстрела от стен фортов.

Отважные вазири, люди, так отчаянно сопротивлявшиеся великим мировым державам, вызывали искреннее восхищение Мортенсона. Примерно то же самое он читал о балти, готовясь к восхождению на К2. Ему казалось, что мир не понимает ни тех, ни других. У этих народов была одна жестокая судьба. Грег, как мог, помогал балти. И теперь направлялся в Вазиристан, чтобы помогать вазири.

«Тойота» проехала через шесть блокпостов. Мортенсон был уверен, что на одном из них его остановят и завернут назад. Но этого не случилось. На каждом посту военные заглядывали на заднее сиденье машины и с интересом изучали огромного потного иностранца в нелепом наряде. Каждый раз Хан лез в карман своей кожаной куртки, которую не снимал, несмотря на жару, и отсчитывал рупии, чтобы продолжить путь на юг.

НА КАЖДОМ ПОСТУ ВОЕННЫЕ ЗАГЛЯДЫВАЛИ НА ЗАДНЕЕ СИДЕНЬЕ МАШИНЫ И С ИНТЕРЕСОМ ИЗУЧАЛИ ОГРОМНОГО ПОТНОГО ИНОСТРАНЦА В НЕЛЕПОМ НАРЯДЕ.

Наконец «тойота» достигла Вазиристана. Машина ехала по ровной, безжизненной долине, покрытой черной галькой. Под солнцем пустыни камни раскалялись, над ними висела прозрачная дымка. Мортенсон преисполнился еще большего восхищения людьми, умеющими жить в подобных суровых условиях.

Мрачные коричневые горы в пятнадцати километрах западнее дороги наполовину принадлежали Пакистану, наполовину — Афганистану. (Мортенсон подумал, что британцы явно обладали чувством юмора, если проложили границу между странами по столь безжизненному региону.) Местные контрабандисты всю жизнь преодолевают здешние горные перевалы и отлично знают все укрытия. Пещер здесь столько же, сколько гор. Американский спецназ сломал зубы о лабиринт горных тоннелей Тора-Бора, пытаясь воспрепятствовать переходу Усамы бен Ладена и боевиков Аль-Каеды в Вазиристан. Выкурить оттуда фундаменталистов не представлялось никакой возможности.

Мортенсону казалось, что он попал в Средневековье, в мир воюющих между собой городов-государств. Пакистанские гарнизоны заняли бывшие британские крепости. Солдаты здесь служили всего по году. Поселения вазири располагались на каменистых возвышенностях по обе стороны дороги. Каждую деревню окружала глинобитная стена высотой шесть метров с бойницами и сторожевыми башнями. На башнях Грег увидел одинокие фигуры. Издалека ему показалось, что это вороны, но, подъехав поближе, он увидел, что это вооруженные мужчины, которые держали их машину на прицелах автоматов.

Вазири не показывают чужакам не только своих женщин. С 600 года до наших дней это племя сопротивляется внешнему миру изо всех сил, сохраняя край таким же закрытым, как скрыты от посторонних глаз его женщины.

Они проезжали мимо оружейных мастерских, где ремесленники-вазири искусно копировали иностранное автоматическое оружие. На обед остановились в самом крупном поселении Вазиристана, Банну. Пришлось пробираться через глухую пробку из запряженных ослами повозок и пикапов. В чайной Мортенсон расположился поудобнее и попытался завязать разговор с соседями по столу. Рядом с ним сидели старики — как раз к таким людям и советовал обращаться Хаджи Али. Мортенсон говорил на урду, и его не понимали. Он подумал, что, вернувшись в Боузмен, стоит изучить пушту.

Напротив чайной за высокими стенами скрывалось построенное саудитами медресе. Через два года туда приедет изучать ваххабизм⁴⁶ «американский талиб» Джон Уокер Линд. После американской прохлады жгучее солнце Вазиристана покажется Линду невыносимым. Он перейдет границу и продолжит образование в горном медресе Афганистана, которое будет финансировать Усама бен Ладен.

Весь день Грег и его водитель Хан ехали дальше и дальше. По дороге Мортенсон пытался запомнить несколько вежливых приветствий на языке пушту.

«Мы ехали по самой суровой местности, какую только можно себе представить. И в то же время она была великолепно безмятежной, — вспоминает Мортенсон. — Мы забрались в самое сердце племенных территорий. Я был в восторге от того, „то нам это удалось“».

Когда солнце село за афганские горы, машина въехала в Кот Лангархель, родную деревню Хана. Там было два магазина, стоявших по обе стороны от каменной мечети. У Мортенсона возникло ощущение, что он попал на край света. Грязный пегий козел неспешно брел по середине дороги. Хан поздоровался с мужчинами, сидевшими у магазинного склада, и велел им закатить автомобиль в гараж.

Зайдя на склад, Грег сразу насторожился. На мешках и штабелях сидели шестеро вазири и курили гашиш. Все были вооружены до зубов. Вдоль стен стояли базуки, переносные ракетные установки и ящики с новенькими «АК-47». Мортенсон заметил, что из-за коробок с продуктами торчат антенны военных полевых раций, и понял: он оказался в самом сердце расположения крупной и отлично организованной банды контрабандистов.

Вазири живут по закону пуштунвали. Его основами являются кровная месть, бадал, а также защита семьи, имущества и земли. И еще один закон непререкаемо соблюдается в Вазиристане — закон гостеприимства. Хозяин обязан защищать гостя, которому нужна его помощь. Сложность заключается лишь в том, чтобы попасть в этот край гостем, а не захватчиком. Мортенсон в своем нелепом наряде выбрался из машины и изо всех сил постарался казаться гостем. Искать другое место для ночлега было слишком опасно.

«Я вспомнил все, чему меня учили в Балтистане, и постарался приветствовать этих мужчин максимально уважительно, — вспоминает Мортенсон. — По дороге Хан научил меня нескольким словам на пушту. Я поинтересовался, как поживают их родственники, и выразил надежду на то, что все они в добром здравии».

Многие мужчины вазири вместе с американскими спецназовцами воевали за пуштунские земли в Афганистане против Советской армии. За пять лет до начала «ковровых» бомбардировок Вазиристана с самолетов США американцев здесь принимали довольно приветливо.

Самый устрашающий из контрабандистов, от которого исходил густой запах гашиша, предложил Мортенсону трубку. Грег постарался отказаться максимально вежливо. «Наверное, мне нужно было покурить с ними, чтобы подружиться, но я не хотел чувствовать себя еще более безумным, чем был в тот момент», — вспоминает он.

Главарем контрабандистов был высокий мужчина в темных очках. На верхней губе у него, подобно крыльям летучей мыши, топорщились жесткие черные усы. Хан принялся обсуждать с ним, куда пристроить иностранца на ночь. Когда они замолчали, водитель сделал глубокую затяжку и повернулся к Мортенсону. «Хаджи Мирза любезно приглашает тебя в свой дом», — сказал он, выпуская дым сквозь зубы. Напряженность, которая не отпускала Грега с момента приезда в деревню, наконец-то спала. Теперь все будет в порядке. Он — гость.

Около получаса они в полной темноте поднимались на холм. Повсюду рос инжир, от которого исходил такой же сладкий аромат, как и от пропахшей гашишем одежды вазири. Они шли молча; тишину нарушало лишь ритмичное позвякивание автоматов. Последний луч солнца погас над Афганистаном. На вершине холма Хаджи Мирза что-то гортанно выкрикнул. Массивные деревянные двери в шестиметровой по высоте глинобитной стене (над ней высилась пятнадцатиметровая сторожевая башня, откуда снайперы могли подстрелить любого незваного гостя) медленно раскрылись Охранник поднял керосиновый фонарь и внимательно осмотрел Мортенсона. Судя по лицу вазири, он предпочел бы пристрелить Грега, но после недолгого разговора с Хаджи Мирзой отступил в сторону и впустил их в деревню.

Мортенсона и Хана провели в дом. Они оказались в небольшой комнате, устланной коврами. В ней сидели трое бородатых мужчин с автоматами. К тому моменту, когда подали традиционный зеленый чай с кардамоном, водитель уже привалился к подушкам, натянул на голову кожаную куртку и мерно захрапел. Хаджи ушел распорядиться об ужине.

Два часа в полном молчании Грег пил чай в обществе четырех контрабандистов. Наконец подали ужин — дымящиеся куски жареного мяса. По комнате распространился острый аромат баранины, который разбудил даже Хана. Хотя водитель был городским жителем, при виде мяса он тут же достал кинжал, как и все остальные вазири. Затем слуга принес большой поднос с кабульским пловом — вареным рисом с морковью, гвоздикой и изюмом. Впрочем, мужчины смотрели только на баранину. Они набросились на нее, ловко орудуя длинными кинжалами. Они срезали с костей куски нежного мяса и отправляли их в рот прямо с ножей.

«Я думал, что только балти так относятся к мясной пище, — вспоминает Мортенсон, — но здесь стал участником самой первобытной, варварской трапезы в своей жизни. Через десять минут на блюде остались только кости. Мужчины вытирали жирные руки о собственные бороды».

Вазири расположились на подушках и закурили трубки с гашишем и сигареты. Один из них протянул Мортенсону сигарету, которая еще пахла бараниной, и Грег принял ее. К полуночи он начал задремывать. Один из контрабандистов расстелил для него коврик. Засыпая, Мортенсон думал, что все оказалось не так плохо. В конце концов ему удалось вступить в контакт с одним из главарей банды, Хаджи Мирзой. Завтра можно будет познакомиться с кем-нибудь еще и узнать, как жители деревни относятся к идее постройки школы.

Грегу снилось, что он снова оказался в Хане, где Джанджунгпа кричит на Ахмалу, объясняя тому, почему деревне нужна альпинистская, а не обычная школа. Его разбудил чей-то крик. Он вскочил, не понимая, что происходит. Прямо перед его лицом какой-то человек держал фонарь, отбрасывавший на стены гротескные тени. Мортенсон увидел дуло автомата «АК-47», которое было нацелено прямо ему в грудь.

Автомат и фонарь принадлежали заросшему до самых глаз бородой боевику в сером тюрбане. Он кричал на языке, которого Грег не понимал. За его спиной стояли еще четверо. За окнами было темно. Грегу так хотелось спать, что он совершенно не понимал, чего хотят от него незнакомые мужчины, вооруженные автоматами.

Боевики резко подняли его на ноги и поволокли к двери. Грег пытался отыскать взглядом Хана или Хаджи Мирзу, но в комнате их не было. Его вытащили из дома.

Кто-то замотал Мортенсону глаза куском грубой материи и туго затянул повязку. «Помню, что тогда подумал: „На улице кромешная темнота. Что я могу увидеть?“» — вспоминает он. Боевики поволокли Грега по улице, вынуждая его почти бежать и больно толкая в спину, когда он спотыкался на камнях. В конце концов его швырнули в кузов грузовика и придавили чем-то тяжелым.

«Мы ехали примерно три четверти часа, — вспоминает Мортенсон. — Я наконец окончательно проснулся и задрожал: в пустыне было довольно холодно. Кроме того, я по-настоящему был напуган».

Боевики, ехавшие в кузове, ожесточенно спорили на пушту. Мортенсон подумал, что они обсуждают, что с ним делать. Но почему они вообще его захватили? И где были Хаджи Мирза и его вооруженные люди? Почему он не слышал ни одного выстрела? Мысль о том, что люди, которые его пленили, — сообщники Мирзы, страшно испугала Грега. От его похитителей пахло дымом и немытым телом. Мортенсон с ужасом подумал о том, что уже никогда не увидит жену.

Грузовик свернул с дороги на ухабистый проселок. Через некоторое время машина, резко дернувшись, остановилась. Сильные руки подхватили его и вытащили из кузова. Он слышал, как кто-то отпирает замок, затем лязгнула железная дверь. Грега втолкнули внутрь какого-то помещения. И тут с его глаз сняли повязку.

Он находился в полутемной комнате с высоким потолком. В ширину комната была не больше трех метров, в длину — около шести. Возле крохотного окошка висела керосиновая лампа. Мортенсон повернулся к тем, кто его привез, мысленно уговаривая себя не поддаваться панике, но увидел лишь, как закрывается тяжелая дверь. Затем услышал, как запирают замок.

ОТ ЕГО ПОХИТИТЕЛЕЙ ПАХЛО ДЫМОМ И НЕМЫТЫМ ТЕЛОМ. ГРЕГ С УЖАСОМ ПОДУМАЛ О ТОМ, ЧТО УЖЕ НИКОГДА НЕ УВИДИТ ЖЕНУ.

В дальнем конце комнаты Мортенсон обнаружил шерстяное одеяло и небольшой коврик. Здравый смысл подсказал ему, что лучше уснуть, чем мерять шагами свою тюрьму, раздумывая о будущем. Он улегся на коврик, натянул на себя грязное одеяло и провалился в глубокий сон.

Открыв глаза, Грег увидел своих похитителей. Двое мужчин сидели возле него на корточках. Из крохотного окна пробивался дневной свет. «Чай», — сказал один из них и протянул ему кружку. Мортенсон отхлебнул теплую жидкость и попытался улыбнуться боевикам. Судя по их загорелым обветренным лицам, большую часть времени они проводили на открытом воздухе. Ему показалось, что обоим было уже за пятьдесят. Их бороды щедро подернула седина. Лоб того, кто подал ему чай, пересекал широкий красный шрам.

«Наверное, это моджахедины, — решил Грег, — ветераны афганской войны с Советами. Но чем они занимаются сейчас? И что собираются с ним сделать?»

Мортенсон допил чай и знаками показал, что ему нужно в туалет. Боевики подхватили автоматы и повели его во двор. Человек со шрамом указал на примитивный деревянный сортир. Грег попытался прикрыть за собой дверь, но боевик открыл ее ногой и вошел с ним внутрь. Второй наблюдал за Грегом со двора. «Мне часто доводилось пользоваться подобными туалетами, — вспоминает Мортенсон. — Но сейчас нужно было сделать это на глазах у двоих мужчин. Знаете, непросто облегчиться, когда на тебя пристально смотрят».

Затем его отвели в ту же комнату. Грег попытался заговорить со своими охранниками. Но они не обращали внимания на его слова и жесты.

«Я пал духом, — вспоминает Мортенсон. — И подумал: „Это не может долго продолжаться“. Собственные перспективы мне виделись чернее черного». Свет в маленьком окошке померк. Охранники зажгли фонарь, но он не освещал комнату. Силы оставили Грега и, забыв о страхе, он уснул. Но беспокойство не оставляло его и во сне: он то и дело вздрагивал всем телом, открывал глаза — и вновь проваливался в небытие.

Проснувшись, Грег увидел рядом с собой на полу иллюстрированный журнал. Это был ноябрьский, 1979 года, выпуск «Тайм».⁴⁷ На обложке под крупным заглавием «Испытание воли» красовалось изображение ухмыляющегося аятоллы⁴⁸ Хомейни, зловеще нависшего над фотографией испуганного Джимми Картера.

Мортенсон пролистал пожелтевшие от времени страницы. Журнал был посвящен политическому кризису, вызванному тем, что в Иране исламисты захватили американское посольство и всех, кто в нем находился. Грегу стало не по себе, когда он увидел фотографии беспомощных соотечественников с завязанными глазами, оказавшихся в руках толпы фанатиков. Зачем ему дали этот номер? Чтобы знал, что его ждет? Или это знак гостеприимства — хозяева «угостили» его единственным журналом на английском языке, что у них был?

Просматривая «Тайм» при тусклом свете керосиновой лампы, Грег читал репортажи о захвате посольства в Тегеране, о том, как исламисты обращались с заложниками. Всем американцам связали руки и ноги. Спали они на голом полу. Их освобождали только во время еды, для пользования туалетом и для курения. «Связанные руки доставляли такие мучения, что курить начали даже некурящие», — приводились слова заложницы Элизабет Монтань.

Исламисты отпустили семерых чернокожих морских пехотинцев — во время пресс-конференции, которая проходила под лозунгом: «Угнетенные чернокожие. Американское правительство — наш общий враг». Сержант Ладелл Маплз сообщил, что его вынудили выступить с восхвалением иранской революции, пригрозив расстрелять, если он откажется.

Журналисты «Тайм» писали: «Белый дом полагает, что печальная вероятность того, что заложники встретят Рождество с боевиками Хомейни в Тегеране, очень велика». Спустя семнадцать лет Мортенсон отлично знал, что в ноябре 1979 года журналисты и предполагать не могли, что заложники встретят в Тегеране два Рождества и проведут в плену 444 дня…

Грег отложил журнал в сторону. Его, по крайней мере, не связывали и не пытались расстрелять. Пока… Все может измениться. Но мысль о том, что в этой комнате придется провести 444 дня, была невыносима…

Принесли плов. Всю ночь Грег не спал, обдумывая свои дальнейшие действия. В журнале «Тайм» писали, что иранцы подозревали заложников в связях с ЦРУ. Может, и его похитили по той же причине? Считают агентом, направленным для изучения движения Талибан? Вполне вероятно. Но он не владеет пушту, так что объяснить свои намерения ему не удастся.

Может быть, его похитили ради выкупа? Хотя он все еще надеялся на то, что произошло простое недоразумение, мысль о выкупе показалась ему здравой. Или его схватили как неверного, оказавшегося на территории фундаменталистов? Охранники заснули, а Мортенсон все ворочался на своем коврике. И вдруг его осенило: портной в Равалпинди научил его молиться! Значит, он все-таки сможет повлиять на охранников, не говоря на их языке!

На следующий день, когда принесли чай, Грег уже был готов действовать. «Коран?» — произнес он и вытянул перед собой руки с раскрытыми ладонями. Охранники поняли его сразу. Человек со шрамом произнес что-то на пушту. Грег понял, что на его просьбу обратили внимание.

Только на третий день заточения Мортенсона к нему в комнату вошел старик, которого можно было принять за местного муллу. Он принес потрепанный пыльный Коран в обложке из зеленого бархата. На всякий случай Мортенсон поблагодарил его на урду, но старик не понял. Грег положил книгу на свой коврик и выполнил ритуальное омовение в отсутствие воды, а потом почтительно открыл священную книгу.

Грег склонился над Кораном, делая вид, что читает. Он повторял суры, которым его обучил портной из Равалпинди. Удивленный мулла удовлетворенно кивнул и вышел. Мортенсон вспомнил Хаджи Али. Тот был неграмотным, но листал Коран точно так же. Улыбнулся, подумав о своем друге.

Мортенсон молился пять раз в день. Он слышал призыв муэдзина с соседней мечети и молился по-суннитски — он же находился в стране суннитов! Впрочем, если его план и возымел какое-то действие, то поведение охранников совершенно не изменилось. В перерывах между молитвами он листал журнал «Тайм».

Он решил пропускать статьи о заложниках, потому что они будили в нем чувство тревоги. Мортенсон часто смотрел на суровый профиль знаменитого кандидата в президенты США, который в то время только объявил о своем намерении баллотироваться в президенты. Это был Рональд Рейган. «Настало время перестать думать о том, нравимся ли мы кому-либо, и начать возвращать себе уважение мира, — заявил Рейган журналисту „Тайм“. — Ни один диктатор больше не сможет захватить наше посольство и взять в заложники наших людей».

Мир стал по-настоящему уважать Америку. Но чем это может помочь ему, Мортенсону? Даже если американские дипломаты и хотели бы освободить его, никто не знал, где он находится.

ДАЖЕ ЕСЛИ АМЕРИКАНСКИЕ ДИПЛОМАТЫ И ХОТЕЛИ БЫ ОСВОБОДИТЬ ЕГО, НИКТО НЕ ЗНАЛ, ГДЕ ОН НАХОДИТСЯ.

Минул пятый день заточения. Ночью вдалеке раздались короткие автоматные очереди. В ответ стрельбу открыли вблизи, откуда-то сверху, наверное, со сторожевой башни.

На шестую ночь Мортенсон почувствовал смертельную тоску. Он тосковал по Таре. Грег обещал ей, что вернется через пару дней. Она наверняка волновалась, и его терзала мысль о том, что он не может ее успокоить. Он отдал бы все, лишь бы увидеть фотографию, сделанную в день свадьбы. На том снимке они обнимались, стоя возле трамвая. Счастливая Тара смотрела прямо в камеру…

Усилием воли Грег отогнал мрачные мысли и, придвинувшись к закопченной лампе, принялся листать журнал, думая об уютном, спокойном мире, оставшемся далеко-далеко. Он снова и снова рассматривал рекламу «шевроле». Симпатичная женщина улыбалась с переднего сиденья новенького автомобиля, а позади нее сидели двое очаровательных малышей. Настоящая семейная идиллия!

Потом почти два часа он не отводил глаз от рекламы фотоаппаратов «кодак». Она занимала целый разворот и представляла собой изображение рождественской елки, на ветках которой вместо украшений были развешаны «кодаковские» фотографии счастливой семьи. Вот убеленный сединами дедушка учит светловолосого мальчика пользоваться рождественским подарком — спиннингом. Вот сияющая мать в окружении румяных малышей распаковывает футбольные шлемы и плюшевых щенят…

Детство Мортенсона прошло в Африке. Каждый год он с родителями наряжал лишь маленькую искусственную сосенку. Но разве дело в том, чтó именно ты наряжаешь на Рождество — сосенку или елку? Главное, что ты счастлив.

Фотографии из «Тайма» согревали его душу. Они были единственной связью Грега с родным, знакомым миром, миром, в котором не существовало комнатушек, пропахших керосином, и страшных бородатых мужчин с автоматами.

На рассвете шестого дня Мортенсон «изучал» рекламу электрической зубной щетки. Слоган в ней гласил: «Улыбка не должна стать просто воспоминанием». Рекламный фотоколлаж изображал три поколения крепкой американской семьи на ступенях массивного кирпичного дома. Эти люди лучезарно улыбались и смотрели друг на друга с любовью и заботой. Грег снова вспомнил о Таре и с тоской подумал: здесь никто не собирался ни любить, ни заботиться о нем.

Он почувствовал, что рядом кто-то стоит. Поднял глаза и увидел крупного мужчину. Седая борода гостя была аккуратно подстрижена. Мужчина улыбнулся, вежливо поздоровался с Мортенсоном на пушту, а потом сказал по-английски: «Значит, ты и есть американец».

МОРТЕНСОН ПОДНЯЛСЯ, ЧТОБЫ ПОЖАТЬ ГОСТЮ РУКУ, И ГОЛОВА ЕГО ЗАКРУЖИЛАСЬ. В ЗАТОЧЕНИИ ОН ЕЛ ТОЛЬКО РИС И ПИЛ ЧАЙ.

Мортенсон поднялся, чтобы пожать гостю руку, и голова его закружилась. В заточении он ел только рис и пил чай. Мужчина подхватил его за плечи, удержал и велел подать завтрак.

Грег спросил, как зовут его гостя. Мужчина немного помедлил и ответил: «Называй меня просто Хан». В Вазиристане такое имя — то же самое, что Смит в Америке.

Хотя Хан был настоящим вазири, он учился в британской школе в Пешаваре. Он не стал объяснять, зачем приехал, но было ясно, что сделал это из-за американца. За чаем Мортенсон рассказал ему о своей работе в Балтистане. Объяснил, что собирался построить для пакистанских детей новые школы и приехал в Вазиристан, чтобы узнать, нужна ли здесь его помощь.

Грег с тревогой ожидал реакции Хана; надеялся, что все происшедшее с ним — лишь недоразумение и очень скоро он будет на пути в Пешавар. Но гость не спешил успокоить пленника. Хан взял журнал и начал рассеянно перелистывать его. Было ясно, что мысли его где-то далеко. Он задержал внимание на статье об американской армии, и Мортенсон насторожился. Указывая на фотографию женщины в военной форме с полевой рацией в руках, Хан спросил: «Американская армия посылает в бой даже женщин?» «Иногда, — осторожно ответил Грег. — В нашей стране женщины могут выбирать любую работу». И с испугом подумал, не оскорбил ли своего гостя.

«Моя жена скоро должна родить нашего первенца, сына, — сказал он. — И мне нужно быть дома ко времени родов».

Несколько месяцев назад Тара прошла ультразвуковую диагностику. Мортенсону показали расплывчатый, неопределенный снимок дочери. «Но я знал, что для мусульман важнее всего рождение сына, — вспоминает Мортенсон. — Мне не хотелось лгать, но я подумал, что ради первенца он может меня отпустить».

Хан словно не слышал его слов. Он продолжал смотреть на армейский снимок и хмурился. «Я сказал жене, что скоро буду дома, — добавил Мортенсон. — Она, наверное, беспокоится. Можно мне позвонить ей, чтобы сказать, что все в порядке?»

«Здесь нет телефонов», — ответил Хан.

«А на постах пакистанской армии? Нельзя позвонить оттуда?»

«Боюсь, это невозможно, — вздохнул Хан. Но посмотрел в глаза Мортенсону с неожиданной симпатией. — Не волнуйся. С тобой все будет в порядке». С этими словами он забрал чайные принадлежности и вышел.

«Я СКАЗАЛ ЖЕНЕ, ЧТО СКОРО БУДУ ДОМА, — ДОБАВИЛ МОРТЕНСОН. — ОНА, НАВЕРНОЕ, БЕСПОКОИТСЯ. МОЖНО МНЕ ПОЗВОНИТЬ ЕЙ, ЧТОБЫ СКАЗАТЬ, ЧТО ВСЕ В ПОРЯДКЕ?»

На восьмой день Хан снова пришел к Грегу. «Ты любишь футбол?» — спросил он.

Мортенсон подумал, не ловушка ли это, но так и не смог выявить тайный смысл вопроса. «Конечно, — ответил он. — Я играл в футбол в колл… в университете».

«Тогда мы покажем тебе матч, — сказал Хан, подталкивая его к двери. — Пошли».

Они вышли из ворот. У Грега на открытом пространстве закружилась голова. Он уже больше недели не был на улице. Мимо минаретов ветхой мечети тянулась вниз засыпанная щебенкой дорога. Она утыкалась в шоссе, проходящее по долине. А вдали, примерно в километре от деревни, высились крепостные башни блокпоста пакистанской армии. Мортенсону захотелось броситься туда, но он вспомнил об автоматчике на сторожевой башне и покорно пошел вслед за Ханом на холм, где два десятка молодых бородатых мужчин, которых он раньше не видел, на удивление искусно гоняли мяч по полю. Ворота были обозначены пустыми оружейными ящиками.

Хан подвел его к белому пластиковому креслу, установленному возле поля специально для него. Мортенсон внимательно следил за игрой. Игроки поднимали огромные тучи пыли, которая оседала на их пропотевших рубашках. И тут со сторожевой башни раздался крик. Часовой заметил движение возле блокпоста. «Очень жаль», — сказал Хан, быстро уводя Грега за высокую стену деревни.

Той ночью Мортенсону так и не удалось уснуть. По поведению и отношению окружающих к Хану он понял, что тот был командиром талибов. Но что это сулит? Была ли сегодняшняя прогулка знаком того, что его скоро освободят? Или это всего лишь «последняя сигарета» приговоренного?

В четыре утра за ним пришли, и он понял: его ведут на казнь. Хан завязал ему глаза, накинул на плечи одеяло и посадил в кузов грузовика, где уже сидело множество людей.

«До 11 сентября было не принято обезглавливать иностранцев, — вспоминает Мортенсон. — И мне казалось, что расстрел — вполне подходящая смерть. Но мысль о том, что Таре придется одной воспитывать нашу дочь, что она скорее всего никогда не узнает, что со мной произошло, сводила с ума. Я представлял ее боль. Жить в такой неопределенности очень мучительно».

«ДО 11 СЕНТЯБРЯ БЫЛО НЕ ПРИНЯТО ОБЕЗГЛАВЛИВАТЬ ИНОСТРАНЦЕВ, — ВСПОМИНАЕТ МОРТЕНСОН. — И МНЕ КАЗАЛОСЬ, ЧТО РАССТРЕЛ — ВПОЛНЕ ПОДХОДЯЩАЯ СМЕРТЬ».

В кузове грузовика кто-то предложил Мортенсону сигарету, но он отказался. Теперь он мог позволить себе не отвечать на знаки расположения боевиков. Тем более не хотел, чтобы последним воспоминанием в жизни стала сигарета. Ехали полчаса. Все это время Грег кутался в одеяло, но дрожь не проходила. Когда машина свернула на проселочную дорогу и вдали послышались автоматные очереди, его прошиб пот.

Водитель нажал на тормоза, грузовик остановился. Повсюду слышалась оглушительная автоматная стрельба. Хан развязал Мортенсону глаза и прижал его к груди. «Вот видишь, — сказал он. — Я же говорил, что все будет хорошо». За плечом Хана он увидел сотни бородатых мужчин вазири. Они танцевали вокруг костров и палили в воздух. К своему удивлению, Грег увидел на их лицах не жажду крови, а радость.

Те, с кем он ехал, соскочили с грузовика и с криками радости присоединились к всеобщей пальбе. Мортенсон видел, что на кострах стоят котлы, а над огнем жарятся бараны.

«Что это? — крикнул он, следуя за Ханом среди танцующих мужчин. Ему не верилось в то, что восемь дней плена остались позади. — Зачем я здесь?»

«Лучше я не буду тебе объяснять, — крикнул в ответ Хан. — Скажем так: мы достигли некоторых договоренностей. Был спор, и могли быть большие проблемы. Но теперь все разрешилось, и мы устраиваем праздник. Праздник перед тем, как ты отправишься в Пешавар».

Грег все еще не верил. Но первая пачка рупий, которую боевики вложили ему в руки, убедила в том, что он теперь не в плену. Подошел охранник со шрамом на лбу. Сжимая в зубах трубку с гашишем, он размахивал розовой бумажкой в сто рупий, грязной и засаленной, как и его одежда. Боевик сунул деньги в карман рубашки Мортенсона.

Грег не знал, что думать. Он повернулся к Хану. «Это на твои школы! — прокричал тот ему в ухо. — Иншалла, ты сможешь построить много школ!»

Десятки вазири в честь Мортенсона стреляли в воздух. Его угощали дымящимся мясом и передавали ему деньги. Так продолжалось весь день. К ночи Мортенсон почувствовал, что живот и карманы у него набиты до отказа. Страх, который терзал его мучительные восемь суток, отступил.

ДЕСЯТКИ ВАЗИРИ В ЧЕСТЬ МОРТЕНСОНА СТРЕЛЯЛИ В ВОЗДУХ. ЕГО УГОЩАЛИ ДЫМЯЩИМСЯ МЯСОМ И ПЕРЕДАВАЛИ ЕМУ ДЕНЬГИ. ТАК ПРОДОЛЖАЛОСЬ ВЕСЬ ДЕНЬ.

Он веселился вместе со всеми. Бараний жир стекал по восьмидневной щетине. Мортенсон вспомнил, как танцевал в детстве в Танзании и под одобрительные крики вазири начал плясать вместе с ними у костра.

Чувство свободы опьяняло его.