Приложение Борис Певзнер Семейный портрет. Воспоминания о семье Плисецких. Часть 2

10. Виктор Маркович Плисецкий 1

11. Лев Григорьевич Ломизе (Лёва) 6

12. Минна Моисеевна Перельман 10

В его молодые годы родcтвенники о нем говорили – “На Витьку сердиться невозможно”, что подразумевало, что сердиться-то есть за что, но такой уж он милый шалопай, что всё ему можно простить. Да, Виктор был яркой личностью, и выделялся cреди нас и достоинствами своими, и недостатками.

Он был высокий, сильный, красивый, и его мать, (мне она – тетя Рива), умилялась – вот какого я родила Добрыню Никитича! Одно время он занимался боксом и имел, кажется, второй спортивный разряд. И он был, что называется, широкая натура – мог, навещая друга в больнице и узнав, что дети поскупились нанять ему ночную сиделку, тут же вытащить сотню и заплатить, кому надо. Или мог пустить всю месячную зарплату на цветы актрисе, за которой ухаживал, (это, разумеется, еще до женитьбы). В молодости главной страстью его жизни были женщины, и при таких своих качествах, он, конечно же, пользовался у них бешеным успехом, часто менял их, но даже и оставленные им нередко сохраняли к нему добрые чувства. Стойкая репутация Дон Жуана сопровождала его всю молодость.

Но он и работник был отличный, много успел сделать в своей жизни, и поднимался на такие служебные высоты, каких никто в семье из нашего поколения не достигал.

Всю жизнь он любил шутки и анекдоты, ни одна встреча с ним не обходилась без того, чтобы он не выдал несколько новых анекдотов, а может и не всегда новых, но всегда весело, от души.

Очень любил родителей, но вполне приучил их к своему образу жизни. Так, однажды, увидев, как я озабочен, что мои родители будут беспокоиться, если я во-время не вернусь домой, небрежно заметил: “А я могу выйти на угол в булочную, и не придти ночевать, и родители беспокоиться не будут”.

Вот такой он был.

Он родился в Гомеле в октябре 1921 г, но в том же году семья перехала в Москву, то есть практически с рождения Виктор стал москвичем. Он был единственным ребенком в семье; его отец Марк Израилевич Плисецкий (дядя Меер) был инженером-строителем, а мать, красавица Рива Френкель, работала библиотекарем. Сестры и братья мужа, как помню, ее недолюбливали, т.к. она была, дескать, неважной хозяйкой и основная работа по дому ложилась на мужа. (А Виктора с теплом называли “Витюшка”). В 30-х годах дядя Меер работал в каком-то строительном наркомате, благодаря чему получил 3-комнатную квартиру в Москве в новом доме “для ответственных работников” в тихом Неопалимовском переулке, рядом с Садовым кольцом и Зубовской площадью. Чтобы показать нам статус своего дома, он рассказывал, что одну из квартир в нём получил летчик Молоков, Герой Советского Союза, один из тех, кто спасал челюскинцев (а кроме этих первых восьми героев больше ни у кого такого звания еще не было). Я бывал у них дома с самой его постройки, и Виктор, тогда школьник, поразил меня тем, что очень неплохо рисовал и занимался радиолюбительcтвом. Радости жизни он смело начал осваивать еще в школе, и в семье стал известен случай, когда дядя Миша Плисецкий (дважды двоюродный брат отца) застукал его, 15-ти или 16-летнего, в ресторане с девочкой и выгнал оттуда.

Виктор закончил школу в 1939 г, как раз к “ворошиловскому призыву” в армию, когда призывной возраст был снижен до 18 лет. Он было успел поступить в один из лучших технических институтов – МВТУ (Московское Высшее Техническое Училище им. Баумана) и начать там заниматься, но вскоре был мобилизован и направлен в военное училище; дальше четверть своей жизни он оставался военным.

Из училища свежеиспеченным младшим лейтенантом он попал на фронт. И здесь его ждала необычная судьба – его не ранило, не убило, – его посадили! Как он рассказывал мне, в их полку оказалась в плену немецкая парашютистка, и он несколько раз с нею поговорил, вроде даже пофлиртовал в разговоре или пошутил (он немного говорил по-немецки). Этого было достаточно – его обвинили в пособничестве врагу, осудили и отправили в Гулаг. Это было, видимо, в августе 1942 г. Как вспоминает наш двоюродный брат Леонид Плисецкий, Виктор, вроде бы, перешел дорожку своему командиру – стал ухаживать за его “боевой подругой”, и тот таким образом с ним разделался.

Его отец, который тоже был на фронте в звании военного инженера 2-го ранга (что эквивалентно майору), стал хлопотать за него и, наверно, имел какие-то связи, ибо, как это ни удивительно, добился пересмотра дела и оправдания сына. Видимо, обвинение было в самом деле смехотворным, раз он довольно быстро получил на руки бумаги об освобождении Виктора. С ними он самолично поехал в лагерь за сыном. Единственная подробность, которую я знаю об этой истории (впоследствии о ней предпочитали не говорить), это что когда к отцу вывели из зоны жутко исхудавшего Виктора и отец начал говорить с ним, Виктор тут же прервал его словами – “Папа, у тебя есть что-нибудь поесть?”

Я не знаю, сразу ли после освобождения он поступил учиться в академию, или еще какое-то время воевал (здесь у меня в его истории белое пятно), но когда я осенью 1943 года приехал из эвакуации в Москву, он уже был там слушателем Военно-инженерной Академии им. Куйбышева. Тогда он жил в казарме, и мы виделись редко, но один эпизод по его рассказу я запомнил, тем более, что он много говорит о его характере. В то военное время в Москве было много грабежей – орудовала какая-то банда “Черная кошка”, грабили и по квартирам, и на улицах в темное время (комендантский час начинался в 12 ночи). Так вот, Виктор раздобыл где-то маленький пистолет “ дамский браунинг” и принялся ходить по вечерам по темным улицам в отцовском кожаном пальто, держа браунинг внутри рукавицы. Он рассчитывал, что на него нападут, и тут-то он этих бандитов задержит. По счастью, так на него никто и не напал.

В 1946 году его академию перевели в Ленинград, а я как раз в это время жил в Ленинграде один, т.к. отца еще не демобилизовали из армии (он был начальником госпиталя), мама поехала к нему в Германию, а сестра жила в Москве, кончая свой военный институт иностранных языков. Тут мы с Витей и сошлись самым тесным образом, несмотря на 6-летнюю разницу в возрасте, – наша квартира стала его основным местом жительства, хотя он сохранял и свое место в казарме академии; мы с ним подружились, готовили холостяцкую еду, и немало вечеров проводили вместе. Приходя домой, он переоблачался в гражданскую одежду, причем одевался всегда очень элегантно, что в те годы было непросто. Образовалась и небольшая компания – наша дважды троюродная сестра Эра Езерская только что кончила школу и поступила в университет, она была яркая, красивая девушка, мы с ней дружили с детства, и с Виктором у нее сразу возникли прекрасные отношения – конечно, чисто родственные, чего нельзя сказать о его отношениях с ее одноклассницей Ирой, которая сразила его с первой же встречи. А он – её. В таких отношениях Виктор на полдороге никогда не останавливался. Роман длился года полтора, пока академию не перевели обратно в Москву, так что не удивительно, что компания наша собиралась много раз. Мы ходили на концерты, в театры, встречались и в домашней обстановке, в общем – никогда не скучали.

Но и бытом своим нам с ним, двум студентам, конечно, приходилось заниматься. Помню как однажды мы с Виктором ездили за его сухим пайком на склад академии в поселок со странным названием “Русская гражданка”. Тогда это было целое путешествие – на трамвае на самый край города, до кольца у Политехнического института, оттуда через большой институтский парк, а дальше – по полям и перелескам, где на окраине названного поселка, а на взгляд – просто деревни, располагались большие склады. (Теперь на этих полях – край огромного городского района, где живет миллион человек). На складе Виктору по ведомости отпустили множество всяких съедобных вещей, уж не помню – на месяц или на другой срок, но хватило на два тяжелых рюкзака, и потом мы всем этим добром долго кормились.

После окончания академии (его специальностью стал железобетон) Виктор долго работал на Кольском полуострове, под Мурманском. Он строил оборонные предприятия, радиолокационные станции, военные городки и даже ракетные полигоны. Нередко ездил в командировки в Москву, а по дороге иногда останавливался у нас в Ленинграде. Когда он стал командиром воинской части – отдельного строительного батальона, то завел себе собаку – большую немецкую овчарку, и как-то заехал к нам с ней. Помню его большого, высокого, в белом военном полушубке, с огромным красавцем псом на коротком поводке; смотрелись они оба прекрасно. Джека (так звали собаку) привязали к ножке стола, и после обеда Виктор стал рассказывать о своих делах, но не о том, что они там строили, – это был, конечно, большой секрет – а о каких-то своих очередных похождениях, сам же и смеясь над ними своим характерным обезоруживающим смехом. Смеялись и мы вместе с ним, и папа, воскликнув “Ну, ты и шалопай!”, шлепнул его по голове свернутой в рулончик газетой, бывшей у него в руке. В тот же момент Джек рванулся с места и на пределе своего поводка схватил папину руку выше локтя. Произошел переполох, Виктор оттаскивал пса, крича на него, папа недоуменно повторял – “он же меня укусил!” и засучив рукав, показывал сильные кровоподтеки. “Но Вы же меня ударили – объяснял Виктор – Вы же его хозяина ударили!”

Ничего не поделаешь – отличная собака! Хорошо еще, обошлось без открытой раны, пиджак защитил, да и поводок. С этим Джеком Виктор потом демобилизовался и жил в Москве в родительской квартире, и тетя Рива в письмах к нам восхищалась “Джековыми хохмами”. Были у Вити впоследствии и другие собаки, всегда крупные.

В 1955 году, в возрасте 34-х лет Виктор женился. Его избранницей стала москвичка Диана Злобина, юрист, красавица, на 8 лет младше него. Помню счастливые письма дяди Меера (он маме писал регулярно), когда в их доме появилась молодая невестка – он присылал ее фотокарточки, восторгался ее голосом и смехом, “звонким, как колокольчик”. Вскоре родилась и дочка, назвали Еленой; жена с младенцем на север к Виктору не поехали, оставались в Москве. А он, уже в звании майора, продолжал служить командиром строительной части на севере, вблизи Мурманска. Однажды, когда он был в отпуске на юге, в его части случилось какое-то серьезное ЧП, и командира части, несмотря на его отсутствие, привлекли к ответственности и понизили в звании до капитана. Ему оставалось всего несколько лет до военной пенсии, когда его вдруг стали переводить на Дальний Восток. (Видимо, таким путем армия избавлялась от части будущих пенсионеров). Виктор не хотел уезжать туда, бросая налаженное хозяйство, да и к семье в Москву оттуда он не смог бы часто выбираться, и он обратился за помощью к Майе. Надо сказать, что из всех нас, девяти двоюродных братьев и сестер, Виктор был единственным, с кем Майя Плисецкая, уже став знаменитой балериной, поддерживала родственные отношения. И не удивительно, если учесть то, что я о нем рассказал. В Майином кругу он был вполне на своем месте, он и за ее подругами – балеринами Большого театра – приударял, во всяком случае, о своем романе с балериной Надей Чороховой он мне много рассказывал.

Так вот, Майе тогда оказывал знаки внимания не кто иной, как начальник тыла Советской Армии Маршал Советского Союза Баграмян. Виктор с большой обидой говорил мне, что Майя отказалась попросить за него Баграмяна, сказав, что “и так его жена на меня косо смотрит”. Ведь просьба для маршала была абсолютно пустяковая – “ему стоило лишь мигнуть, даже пальцем не надо было шевелить, чтобы мне дали дослужить под Мурманском”, говорил он. В итоге Виктору пришлось демобилизовался, не выслужив военной пенсии. Но я не стал бы обвинять Майю, ибо личные отношения – дело тонкое; возможно, такая просьба наложила бы на нее обязательства, которые ее не устраивали. Да и Виктор свою обиду Майе не высказывал, и хорошие отношения с ней у него сохранились на всю жизнь, хотя она и сердилась на него, как и на другого брата Леонида, что после разводов их жены сохраняли ее знаменитую фамилию (одна из них была даже Майя). “Наплодили Плисецких” – говорят, злилась она.

Вернувшись в Москву летом 1956 года, Виктор, как опытный специалист-бетонщик, получил назначение главным инженером нового бетонного завода, который еще предстояло достроить и запустить. Это было время, когда при Хрущеве развернулось массовое строительство общедоступного жилья (без “архитектурных излишеств”, присущих предыдущей эпохе, а по народному – хрущоб), и заводы для изготовления частей стандартных домов были остро необходимы.

Боровский завод железобетонных изделий входил в систему Главмосстроя, т.е. должен был обеспечивать стройки Москвы, и инспектировать его однажды приехал сам Хрущев. Обсуждался один вопрос – когда завод начнет выдавать продукцию, и высокое начальство из свиты наперебой заверяло, что через три месяца завод вступит в строй. Тогда Хрущев обратился к Виктору – “Ну, а что скажет главный инженер?” Стоявший рядом с Витей его начальник c cилой наступил ему на ногу, но Виктор рубанул вождю правду-матку: – “Если через полгода будет готов, так очень хорошо”. Хрущев разозлился: “Ну вот, я думал, молодой главный инженер, так он скажет – досрочно сделаем! Что же, меня тут все обманывают?!” Махнул рукой, и уехал. Виктора тут же сняли с работы, а завод, конечно, и через полгода еще не был запущен.

Дела семейные в это время тоже разладились. От былых восторгов не осталось и следа. То ли молодая жена не выдержала испытания жизнью в одной квартире с родителями мужа, тем более, что Виктор обычно поддерживал сторону родителей, то ли у него с Дианой возникли более серьезные проблемы, то ли Виктор еще, как говорится, не перебесился, но вскоре они развелись. Развод был тяжелый, с судами, дочке и жене надо было выделить жилплощадь, так что квартиру на Неопалимовском пришлось разменять, и Виктор с родителями переехали в меньшую квартиру у метро Речной вокзал. Хотя дочке при разводе был всего год, но отец продолжал видеться с нею и сумел наладить с ней добрые отношения, которые не прерывались на протяжении всей его жизни. Она вышла замуж за морского офицера Игоря Денисова, который со временем стал командиром океанской подводной лодки – служба, серьезней которой не бывает. И родила дочку и сына, двух Витиных внуков, Наталью и Александра, 79-го и 83-го годов рождения. Виктор был на ее 45-летнем юбилее, и немного не дожил до 50-летнего. С годами понемногу нормализовались и отношения с первой женой, бывшие очень неприятными в период развода.

Через несколько лет Виктор женился вторично, и снова неудачно. Новая красавица, Галина, ведала красотой профессионально – она была врачом-косметологом в большом салоне красоты на только что построенном парадном проспекте Калинина (Новый Арбат) в центре Москвы. Кажется, не прошло и года со свадьбы, как они развелись, в чем немалую роль сыграла мать Виктора. Детей у них не было.

На своем первом заводе Виктор проработал всего 11 месяцев. Уволив, его направили в распоряжение Главного Управления железобетонной промышленности Москвы, и там назначили на рядовую должность “старшего инженера Самостоятельной лаборатории”. Однако через год его снова назначают главным инженером завода железобетонных изделий, на этот раз в Люберцах (в ближнем Подмосковьи). Но теперь он уже сам стал искать себе работу поинтереснее, и вскоре нашел ее в недавно организованном Министерстве транспортного строительства СССР. В его трудовой книжке появляется запись от февраля 1959 года: «Зачислен переводом в ГИПРОПРОМТРАНССТРОЙ на должность главного инженера проекта технологического отдела.» Это непроизносимое название его института означает – Государственный институт по проектированию заводов для транспортного строительства. Именно этим проектированием Виктор и занимался все 45 лет, которые он там проработал. Все эти годы он был главным инженером проекта, то есть руководителем разработки (что аналогично главному конструктору в машиностроении), только его разработки год от года становились всё сложнее и крупнее. В 60-е годы он спроектировал крупный завод гидротехнических сооружений в Находке (гавань вблизи Владивостока).

Бездорожье – это бедствие бескрайней России, и железные дороги буквально спасают эту страну, оставаясь проезжими и надежными в любое время года. Вновь организованное Министерство транспортного строительства разместили в одном из помпезных высотных зданий, которые были после войны воздвигнуты в Москве, – на площади у Красных ворот, а подчиненный ему проектный институт расположился совсем рядом, на Садовом кольце.

На этой работе Виктор познакомился с деловой женщиной, которая со временем стала его женой. Лидия Игнатьевна Федотенко, на 13 лет моложе него, была тогда главным технологом одного из Главных Управлений их министерства (впоследствии она долгое время была начальником Отдела Железобетонных конструкций в этом министерстве). Они поженились в 1970 г, а годом позже родилась дочка Татьяна. Виктор успел еще дождаться и внучки, которая родилась в 1999 г, когда его старшей внучке было 20.

Много сил и свободного времени Лида и Виктор отдавали своему загородному дому. Они купили избу с участком 14 соток в подмосковной деревне Труневки, в 55 км от кольцевой дороги, и постепенно обустроили ее, превратили в дачу, построили там русскую баню, трудились на земле.

Он проработал в институте уже около десяти лет, когда развернулось проектирование большой железной дороги на Дальнем Востоке – знаменитой БАМ, Байкало–Амурской Магистрали. Эта дорога длиной свыше 4200 км могла бы пересечь Соединенные Штаты Америки от океана до океана. В России она проходила по необжитым таежным районам, большей частью по вечной мерзлоте. По трассе строилась не только сама дорога, строились 60 городов, 200 станций и разъездов, больше двух тысяч мостов. И для всего этого сначала надо было создать строительную базу, комплекс заводов, выпускающих железобетонные конструкции. Такой базой стал Шимановский комбинат строительной индустрии БАМа, в 800 километрах западнее Хабаровска. Виктор Плисецкий был назначен главным инженером комплексного проекта Шимановского комбината. Ему предстояло не только руководить проектированием всего этого огромного комплекса, но и довести его до выпуска готовой продукции на местах. Эта работа составляла 80% объема работ их проектного института, и в непосредственном подчинении Виктора работало до 150 проектировщиков. Еще 9 проектных институтов были заняты как субподрядчики. Такое его назначение ясно говорит о том, что он был в то время лучшим специалистом своего института.

В марте 1974 года БАМ объявили всесоюзной комсомольской стройкой и туда массами стали направлять молодежь со всей страны. Шум об этой стройке подняли невероятный – во всю мощь тоталитарных средств массовой информации. Шутка даже такая появилась: «В науке ввели новую единицу мегашума – один БАМ». Когда “Армянскому Радио” задали вопрос – почему прекратилась самая популярная телевизионная передача “Клуб веселых и находчивых”, оно ответило: «Потому что все веселые уехали на БАМ, а все находчивые – в Израиль». В общем, популярность этой стройки в стране была невероятная. На несколько лет центр главных событий в стране переместился на Дальний Восток, и Виктор оставался в самой гуще этих событий. Теперь он докладывал свой проект на коллегии министерства, был близко знаком с обоими министрами, которые сменились за время этой стройки, долго работал под прямым руководством заместителя министра, которым был тогда родной брат самого Брежнева. (Виктор, кстати, однажды познакомился и с дочкой Брежнева Галиной – на спектакле в Большом театре они оказались в общей компании, и, как он рассказывал мне, она сказала: «Уезжайте, мальчики, пока папа жив». Но он никуда уезжать не собирался.)

В работе такого уровня были важны не только инженерные знания и опыт, но и личность человека, его умение контактировать с людьми и вести дела. Личные качества Виктора вполне отвечали этим требованиям и позволяли ему быть на высоте в самых разных ситуациях. В воспоминаниях о строительстве Шимановского комбината он, в частности, писал о своих контактах с министрами: «Но в общении с ними приходилось и самому быть величайшим дипломатом. Зная их манеру ведения совещаний, мы в соответствии с их привычками и настроением и проводили подачу материала.» И не только это. Вот Виктор узнаёт, что начальник железнодорожных войск, строящих Шимановск, А.М.Крючков будет докладывать министру, и опасается необъективного отношения к проектировщикам. «Чтобы не допустить невольного очернения, напрашиваюсь через секретаря на прием к министру, благо связывали нас с ней неформальные добрые отношения. Накоротке получаю добро. “Лечу” к министру, ...рисую реальную обстановку на стройке, не скрываю острых проблем, высказываю свои планы преодоления “временных трудностей”. И когда А.М. выступил с обстоятельным докладом о состоянии дел на “Шимановке”, он получил исчерпывающие министерские рецепты, сам того не ведая, “от Плисецкого”.»

На других уровнях были другие методы: «Были, конечно, эпизоды, когда целый день ходишь, “лаешья”, “лаешься” со строителями. А после работы пойдешь с ними в баньку, и все проблемы решишь буквально в полчаса.»

Всё это цитаты из его статьи-воспоминания “Несколько слов о проектировании Шимановского комбината строительной индустрии БАМа”, напечатанной в сборнике “Дорога нашей жизни БАМ – 30 лет спустя” (Москва, 2004 г). Но главное, о чем он там написал, было вот что:

«Много чего мы там понаделали: 11 крупных промышленных предприятий действовали, работали на Дальний Восток в целом и на БАМ, в частности. И было хорошее чувство удовлетворения, ведь помимо комбината и в комплексе с ним была построена вся социально-бытовая инфраструктура: 9-этажные жилые дома, детские сады, школы... отстроили замечательный спортивный комплекс с отличным стадионом.»

При всём том Виктору, как и другим, близко причастным, были видны неприглядные стороны этой тяжелейшей стройки, и он их глубоко переживал. Конечно же, он много раз ездил в командировки на Дальний Восток, на трассу, не реже двух раз в год – выбор места для строительства комбината, авторский надзор, решение технических вопросов, организационные дела, да мало ли всего? В эти годы я виделся с ним нечасто, но каждый раз он живо делился тем, что его волновало. Он с потрясением говорил о том, что при расчете стоимости будущего строительства БАМ ошиблись в семь раз (естественно, в сторону уменьшения). В семь раз – возмущался он – и не на какой-то мелкой сумме, а на миллиардах! И это при том, что большая часть дороги строится одноколейной – насыпь делают под две колеи, но из экономии укладывают только один путь, чем он тоже был недоволен. Жаловался, что каждая командировка сопровождается обязательными пьянками, а общался он там на уровне секретарей обкомов партии и руководителей стройки, так что ритуала этих начальственных пьянок было не избежать. Говорил об ужасных бытовых условиях строителей (всех тех “веселых”, уехавших на БАМ), о трудностях строительства на вечной мерзлоте. А в 90-е годы появились еще большие обиды: «Но горько и обидно, что сегодня всё это большое хозяйство, кроме завода по ремонту машин, где еще хоть как-то теплится жизнь, не работает на страну. Все корпуса и помещения отданы на откуп мелким и крупным фирмам и фирмочкам, делающим свой “бизнес”. ... Увидим ли мы свет в конце туннеля? Хотелось бы, чтобы вопрос этот был риторическим.»

Увидел ли он?

Нас было девять двоюродных братьев и сестер. Первой, в 1979 г., в эмиграцию уехала Эрика Плисецкая. После долгого перерыва, в 90-х годах, уехало еще пятеро (все с семьями) – Леонид Плисецкий в 1991 г., я – в 1993 г., Леонид Лейтес и Минна Плисецкая – в 1995 г., Лев Ломизе в 1997 г. В Москве, кроме Виктора, остался лишь Михаил Ломизе, самый младший из нас, с Витей не близкий. С тех пор наша связь с Виктором, увы, практически прекратилась. Иногда мы узнавали о нём от остававшейся в Петербурге Минны Перельман, с которой он изредка перезванивался. Минна Плисецкая, наведавшись в Москву из Германии, договорилась с Виктором о встрече у станции метро, и едва узнала его, настолько он изменился – похудел и постарел. Есть такая поговорка – Ничто так не старит, как болезни, но Виктор, перефразируя ее, любил пошутить – Ничто так не старит, как годы. На него, видно, навалилось и то, и другое – с годами он стал много болеть (сердце), перенес два инфаркта, но вышел на пенсию лишь в 77 лет.

В это время дочка Татьяна вышла замуж за израильского бизнесмена, выходца из СССР, и уехала с ним в Иерусалим. Там в мае 1999 г родилась их дочка Маргарита, однако жизнь семейная там не сложилась, и вскоре с семимесячной дочкой на руках Татьяна вернулась в Москву к родителям. Года через три она вышла замуж за Александра Мылицина, одного из руководителей Акционерного общества «Российские Железные Дороги» (бывшее Министерство путей сообщения СССР). Он 15 лет проработал на БАМе, так что с Виктором его связывало очень многое, включая и многих общих знакомых. В 2004 г. Виктор узнал, что Таня ждет второго ребенка, и что это будет внук, и радовался будущему внуку.

Даже будучи на пенсии, Виктор тесной связи с работой не прерывал, так что институт отпраздновал его 80-летний юбилей. Помимо его семьи, была там и его дочь от первого брака Елена с мужем и двумя уже взрослыми детьми. Она вспоминает, что это был большой и веселый праздник, многие из собравшихся, включая и директора института, были учениками Виктора, «... всё было очень здорово – тосты, воспоминания, шутки».

Через пять лет, в июне 2003 г., Виктор снова вернулся на свою прежнюю работу. Проработав в институте больше сорока лет, он был там, должно быть, одним из самых почтенных ветеранов. Он был Почетным транспортным строителем, был награжден двумя орденами Отечественной войны и 21-й медалью. Теперь Виктора приняли на должность помощника главного инженера проекта, и он смог использовать свой уникальный опыт в помощь новому поколению проектантов. Но, увы, жить ему оставалось уже недолго. В сентябре 2004 г. ему пришлось лечь в больницу на тяжелую операцию по поводу аневризмы аорты. Врачи прогнозировали успех операции лишь на 50%, но без этой операции шансов выжить не было и 50-ти процентов. Вот что написала мне его дочка Таня:

«Папа операцию перенёс, она прошла успешно,  и прожил после неё почти сутки в реанимации, но сердце, и без того потрёпанное, не выдержало. Произошел инфаркт, потом еще один; после первого сердце удалось запустить, а вот второй оказался роковым. Папа умер за 20 мин. до моего приезда в больницу, я ехала радостная, чтобы поблагодарить врача  за успешно проведённую операцию, к папе меня всё равно не пустили бы, и вдруг такое!»

Виктор скончался 16 сентября 2004 года.

Внук Олег родился 17 января 2005 года.

На смерть своего старого друга, строителя БАМа, Виктор написал : «Уходят из жизни достойнейшие люди, СОЗИДАТЕЛИ.» Этими его словами и хочется закончить очерк о нём самом.

* * *