Принципы лингвокогнитивного анализа и феномен полисемии



бет1/3
Дата23.07.2016
өлшемі233 Kb.
#216251
  1   2   3
Проблеми загального, германського та слов’янського мовознавства. До 70-річчя професора В.В. Левицького / Під ред. Альтмана Г., Задорожної І., Мацкуляк Ю. – Чернівці: Книги ХХІ, 2008. – С. 357 - 368.
С. 357

ПРИНЦИПЫ ЛИНГВОКОГНИТИВНОГО АНАЛИЗА

И ФЕНОМЕН ПОЛИСЕМИИ

С.А. Жаботинская

Черкасский национальный университет им. Богдана Хмельницкого


Написание данной статьи преследует троякую цель. Во-первых, ее публикация в сборнике, посвященном юбилею Виктора Васильевича Левицкого, есть знак глубокого уважения автора статьи к одному из ведущих лингвистов Украины. Его работы, отличающиеся методологической основательностью, являются теоретической базой, которая крайне необходима для подготовки молодых исследователей. К базовым, программным работам относится, в частности, «Семасиология» [Левицкий 2006] где системно, последовательно и доступно изложен широкий спектр вопросов, касающихся истории изучения лексического значения, современного состояния дел в этой области и того методологического аппарата, который применим для анализа семантики слова в синхронии и в диахронии. Поскольку в «Семасиологии» содержатся критические замечания в адрес когнитивной лингвистики – области исследований, в которой работает автор статьи, – второй целью ее написания является сжатый ответ на некоторые из этих замечаний. Среди них есть те, с которыми нельзя не согласиться, но есть и те, что требуют комментария. Таковой касается методик концептуального анализа. Третьей целью написания данной статьи является показ того, что эти методики, достаточно формальные по своей сути, не являются умозрительными, они выводятся из анализа эмпирических данных языка. То, что техники концептуального анализа целиком и полностью совместимы с традиционными техниками семантических исследований, будет продемонстрировано на примере феномена полисемии.

Начну с того, что критика Виктором Васильевичем ряда работ, выполненных (или яко бы выполненных) в русле когнитивной лингвистики, имеет на то основания. Прежде всего это студии в области концептологии, относительно которых мною была высказана аналогичная озабоченность. Приведу цитату из своего отзыва на кандидатскую диссертацию: «Справа в тому, що нині лінгвокогнітивні дослідження і в Україні, і в Росії представлені переважно роботами, присвяченими аналізу окремих вербалізованих концептів, що містять наші знання про світ. Однак відповідна галузь когнітивної лінгвістики – концептологія – залишається методологічно аморфною. Вона нагадує мені місто, будинки якого споруджені грамотними і не дуже грамотними архітекторами, кожен з яких послуговується своїм особистим проектом. У цьому місті, де поряд із добротними будинками трапляються (пробачте) халупи і архітектурні монстри, бракує гармонії, <…> чіткої теоретичної концепції, яка задає досліднику послідовність стадій аналізу і забезпечує його інструментарієм, що застосовується на кожній із цих стадій». Речь идет об инструментарии семантического и концептуального анализа, знакомство с которым тех авторов, которые обращают свой взор в область когнитивной лингвистики (где есть не только концептология), оставляет желать лучшего. Отсутствие у ряда исследователей четких представлений о целях, задачах и методах когнитивной лингвистики связано с недостаточным знакомством с оригинальными работами основателей ее современных школ. Вместо обращения к англоязычным первоисточникам, которые ныне доступны, в том числе и через «Интернет», наши исследователи зачастую пользуются не всегда понятными и порой неверными «интерпретациями интерпретаторов». В результате достаточно четкие и конкретные положения, будучи не понятыми, либо обретают наукообразную туманность, либо неверно истолковываются и – соответственно – применяются. Вина в том – не когнитивной лингвистики как таковой, а тех, кто занимается ею без соответствующей теоретической подготовки.

В когнитивной научной парадигме, ставящей целью понимание того, как организована и как работает понятийная система человека, когнитивная лингвистика занимает одно из ведущих мест. Объектом лингвистики является система языка и ее использование в речи. Именно этот объект, который (как никакой другой) позволяет получить представление об организации понятийной системы, дает когнитивной лингвистике приоритет перед другими когнитивными науками. «Если язык “впечатан”(embedded) в когницию, он, становясь “окном в мышление”, позволяет увидеть общие закономерности: процессы конструирования значения, запечатленные в языке, могут быть распространены и на другие когнитивные области» [Redeker & Janssen 1999: 4].

С. 358

Анализ множества фактов, касающихся системы форм и значений языка и его использования в речи, позволяет реконструировать обобщенные понятийные, или концептуальные, модели. При этом, как отмечает Р. Ленекер, модель появляется «снизу вверх», то есть, в отличие от генеративной грамматики, теория создается на основе объективных данных языка. Тем самым лингвистика подобна не логике, а биологии. Основной принцип теории – не ее экономность, а ее психологическая точность. Теория есть открытие, а не навязывание. Создаваемая и корректируемая с учетом существующих данных, теория должна объяснять феномен языка с учетом феномена нашего мышления [Langacker 1988: 132]. Вряд ли это положение соответствует определению когнитивной лингвистики как «диванной науки». Конкретные методики концептуального анализа созданы их разработчиками на основе наблюдений за обширным эмпирическим материалом. Показательно то, что на 10-ой Международной конференции по когнитивной лингвистике, проходившей в Кракове летом 2007 г., одна из секций была посвящена исследованиям в области когнитивной семантики, выполненным на основе компьютерных корпусов данных.

В когнитивной лингвистике одним из наиболее фундаментальных методологических принципов является поиск объединяющего начала, отслеживаемого в языковом материале, полученном из различных источников (converging evidence from multiple sources) [Langacker 1999: 26]. То есть, базовые постулаты методологического аппарата должны иметь определенную универсальность и быть применимыми для анализа разноплановых данных – относящихся к различным уровням языковой системы и к разным явлениям речи. Такая универсальность отражена прежде всего в понятии схемы. В зарубежной когнитивной лингвистике, где понятие схемы считается одним из основных, под таковой понимается категоризующая абстракция, совместимая со всеми членами определяемой категории, повторяющаяся в ментальных образах мира и наделенная фундаментальной значимостью для протекания различных когнитивно-семантических процессов. Схема не имеет конкретного воплощения (it is not embodied); схема «абстрактна» в том смысле, что она абстрагирована, отвлечена от целого ряда конкретных языковых форм и значений в качестве их обобщения [Langacker 1987: 371; Clausner & Croft 1999: 4, 14]. Схемы представляют собой укорененные в мышлении образцы нашего опыта; получив достаточное укоренение, они могут быть использованы при продуцировании и понимании языковых выражений. Тем самым языковые выражения связаны со структурами знания, которые их порождают и обеспечивают их интерпретацию [Kemmer 2001]. В языке представлены как отдельные схемные сущности (схемные образы – image-schemas), так и схемные структуры. И те, и другие могут иметь различную степень схемности, то есть абстрактности, зависящей от того, как человек представляет формальный или семантический полюсы своего языка [Taylor 1990: 523, 533].

Значения единиц языка и речи являются объектом изучения, общим и для традиционной семантики, и для когнитивной лингвистики. В традиционной семантике применяется семантический анализ, в когнитивной лингвистике – концептуальный анализ. Но если значение есть концепт как фрагмент информации, активируемый знаком, то в чем различие? О таких различиях писала Е.С. Кубрякова, отмечая, что семантический анализ связан с разъяснением языковой единицы, в то время как концептуальный анализ обращен к знаниям о мире. Семантический анализ направлен на экспликацию семантической структуры номинативной единицы, уточнение реализующих ее денотативных, сигнификативных и коннотативных значений; концептуальный же анализ предполагает поиск тех общих концептов, которые подведены под один знак и представляют бытие знака как маркера известной когнитивной структуры [Кубрякова 1991: 85]. Основные отличия между традиционным семантическим анализом и концептуальным анализом состоят в следующем.



  • Степень абстрагирования: сущностям, которые используются в концептуальном анализе, присуща более высокая степень абстракции по сравнению с теми сущностями, которые фигурируют в семантическом анализе.

  • Композиционность: если для семантического анализа достаточно выявления перечня элементов, входящих в состав значения, то при концептуальном анализе эти элементы должны быть соотнесены между собой и объединены, аранжированы в составе некоторой концептуальной (схемной) структуры. Используемая подсознательно, то есть относясь к «сознанию заднего плана» (backstage cognition), такая структура может не иметь прямых языковых средств для своей экспликации; она реконструируется исследователем в результате выявления общих закономерностей во множестве разноплановых фактов.

С. 359

Тем самым когнитивная лингвистика направлена на изучение стоящей за языковыми знаками информационной системы. Известно, что для работы с информацией необходимы две основные вещи: структурированная «база данных» и «процессор», работающий с этой базой. Cтруктурой «базы данных» нашего мышления являются концептуальные сети, «процессором» же становятся когнитивные операции. И информационные структуры, и когнитивные операции могут быть отслежены в значениях единиц языка и речи. Одни школы когнитивной лингвистики уделяют больше внимания изучению информационных структур (теория семантических примитивов, теория прототипов, фреймовая семантика и конструкционная грамматика, теория иконизма). Другие школы в большей мере ориентированы на выявление когнитивных операций (теория перспектив, теория концептуальной метафоры, теория концептуальной интеграции, или блендинга). К теориям, где информационные структуры и когнитивные операции равноположены по значимости можно отнести когнитивную грамматику Р. Ленекера. Все эти школы предлагают методики концептуального анализа, которые в целом сопоставимы и дополняют друг друга (ныне данные методики систематизированы в ряде учебников; см., например, [Evans & Green 2006]). В рамках этих школ проводятся не только лингвокогнитивные исследования, но и исследования, которые с точки зрения нашего отечественного лингвиста относятся к чисто семантическим. И это закономерно, ибо в США когнитивная лингвистика «дала прибежище» тем, кто «выпадал» из хомскианской парадигмы, изучая не «знания о языке» как формальной знаковой системе, а наши знания о мире, представленные в семантике языковых знаков. Кроме того, жесткой границы между семантикой и когнитивной лингвистикой нет; это своего рода два этапа исследования – на уровне конкретики и на уровне обобщений.

В ряде моих работ [Жаботинская 1999; 2002; 2003; 2004; 2005; 2006; 2007; Zhabotynska 2002; 2004 и пр.], выполненных в русле фреймовой семантики [Fillmore 1968; 1971; 1982 и пр.] и ставшей ее продолжением конструкционной грамматики [Goldberg 1995; Croft 2002] изложена авторская концепция базисных фреймов как концептуальных структур, имеющих наивысший уровень схемности. В трактовке Ч. Филлимора, фрейм представляет собой систему концептов, связанных таким образом, что для понимания любого из них мы должны понимать целостную структуру, в состав которой они входят [Fillmore 1982: 111]. Фрейм можно понимать как целостный набор пропозиций [Панкрац 1992: 25]. Пропозиция, включающая два взаимосвязанных концепта – целевой (логический субъект) и характеризующий (логический предикат), – трактуется и как элементарный фрейм, и как конститутивный элемент фрейма. Согласно концепции базисных фреймов, «скелетной» структурой нашей информационной системы является концептуальная сеть, формируемая пятью базисными фреймами – предметным, акциональным, посесивным, идентификационным и компаративным. Фреймы названы базисными, поскольку они демонстрируют исходные, наиболее обобщенные (схемные) принципы категоризации и организации вербализованной информации об окружающем человека предметном мире. Фреймы не есть некоторые сущности. Это инструменты нашего мышления, с помощью которых происходит обработка (аранжировка) информации. В этой связи уместно вспомнить Д. Адлера, который, говоря об ошибках Э.Канта, отмечал: «когнитивные идеи» есть не то, что мы познаем, а то, с помощью чего мы познаем, и мы пользуемся ими как инструментом неосознанно [Adler 1985: 13, 27]. Аналогично, Ж. Фоконье, основатель одной из школ когнитивной лингвистики (теории ментальных пространств и концептуальной интеграции), говорит о наличии «ментальных пространств» как отдельных областей с особыми референциальными структурами. Эти структуры являются когнитивными, то есть они есть не объект референции, с которым нечто соотносится, а, скорее, инструмент референции, соотносимый с реальным и воображаемым миром [Fauconnier 1994: xxxvi].

Базисные фреймы реконструированы «снизу вверх», путем обобщения фактов, касающихся лексической, словообразовательной, частеречной семантики, семантики словосочетаний и предложений (приведенное ниже описание взято из работы [Жаботинская 2007]). Фреймы формируются пропозициональными схемами. Тип схемы определяется по ее принадлежности к определенному фрейму.

Предметный фрейм структурирует информацию о собственных бытийных признаках предметной сущности (НЕКТО или НЕЧТО). Фрейм представлен набором пропозиций, где признак объединяется с предметом связкой есть/существует (is/exists). Такие пропозиции есть бытийные схемы, которые, в зависимости от категории признака, имеют несколько вариантов.

С. 360


  • Квантитативная схема «НЕКТО/ НЕЧТО есть СТОЛЬКО-количество»: The players are five > five players > the five ‘пятерка, баскетбольная команда’.

  • Квалификативная схема «НЕКТО/НЕЧТО есть ТАКОЕ-качество» The girl is beautiful > a beautiful girl > a beauty. Девушка [есть] красивая > красивая девушка > красавица.

  • Локативная схема «НЕКТО/НЕЧТО есть/существует ТАМ-место»: The man is/lives in London > a man who lives in London > a Londoner. Этот человек [есть]/живет в Лондоне > человек, живущий в Лондоне > лондонец.

  • Темпоральная схема «НЕКТО/НЕЧТО существует ТОГДА-время»: These holidays exist in winter > the holidays which exist in winter > winter holidays. Эти праздники существуют зимой > праздники, которые существуют зимой > зимние праздники.

  • Схема способа бытия «НЕКТО/НЕЧТО существует ТАК-способ»: The boat is afloat > the boat which is afloat. Лодка [есть] на плаву > лодка (которая) на плаву.

Признаки предмета могут получить оценку ТАК: приблизительно-точно, больше-меньше, истинно-ложно, хорошо-плохо и т.п. Предметный фрейм играет основополагающую роль в формировании частеречных систем (см. [Жаботинская 1992]).

Прочие фреймы представляют связи между несколькими предметами, информация о которых может при необходимости быть развернута в предметный фрейм.



Акциональный фрейм выделяется на основе пропозиции, включающей предмет-агенс и выполняемый им акт, обозначенный глаголами действует/делает (does: acts/makes). Такая пропозиция есть акциональная схема. В зависимости от характера самого акта, схема приобретает три разновидности.

  • Схема состояния/процесса «НЕКТО/НЕЧТО-агенс действует», представлена в синтаксических единицах, включающих глаголы ненаправленного действия. Термин действует (acts) употребляется в значении ‘сохраняет или изменяет свой собственный признак (количество, качество, место или способ бытия) в определенный момент или промежуток времени’; ср. двоиться и раздваиваться, белеть и побелеть, сидеть, стоять и бежать. Сохранение признака есть состояние, изменение признака есть процесс. Например: He runs / is running > a person who runs, a running person > a runner. Он бежит > человек, который бежит, бегущий человек > бегун.

  • Схема действия, содержащая связку действует на (acts upon), моделирует акт, объективируемый глаголами направленного действия. Такой акт может быть двух типов. В одном случае это физический или ментальный контакт между агенсом и пациенсом, при котором пациенс не претерпевает изменений: «НЕКТО/НЕЧТО-агенс действует на НЕКТО/НЕЧТО-пациенс»: This person takes/reads smth > the person who takes/reads smth > taker/reader. Человек читает что-то > человек, который что-то читает > читатель; то, что читают > чтиво. В другом случае это воздействие агенса (или инструмента) на пациенс, в результате которого пациенс претерпевает изменения: агенс делает его ТАКИМ. Тем самым пациенс становится аффективом: «НЕКТО/НЕЧТО-агенс действует на НЕКТО/НЕЧТО-аффектив»: This machine washes dishes > machine which washes dishes > dish-washer. Эта женщина/машина моет посуду > женщина/машина, которая моет посуду > посудомойка.

  • Схема каузации, включающая связку делает (makes), представляет акт создания агенсом (или инструментом)-каузатором нового предмета-фактитива: «НЕКТО/НЕЧТО-каузатор делает НЕЧТО-фактитив»: This machine makes coffee > machine which makes coffee, coffee-making machine > coffee-maker. Эта машина варит кофе > машина, которая варит кофе, кофеварочная машина > кофеварка.

Акциональные схемы могут быть расширены за счет дополнительных ролей из традиционного списка (см., например, [Fillmore 1968; 1977; Goldberg 1995]). Роли, на которые в концептуальной схеме указывают соответствующие предлоги, целесообразно сгруппировать таким образом: (1) действует/делает ссирконстант (сопроводитель, помощник, инструмент): He came with a friend. Он пришел с другом. He has prepared the paper with his secretary. Он подготовил доклад со своим секретарем. He cut his finger with a knife. Он порезал палец [с] ножом; (2) действует/делает из-за – стимул (намерение, причина): He has come because of the book (which he wanted to take). Он пришел из-за книги

С. 361

(которую он хотел взять). He was late because of rain. Он опоздал из-за дождя; (3) действует/делает если, несмотря напредпосылка (условие, уступка): If there is wind / in spite of wind, we will put out to sea. Если будет ветер / несмотря на ветер, мы выйдем в плавание; (4) действует/делает к, дляреципиент (адресат, бенефактив / малефактив): He sent a letter to Jane. Он послал письмо [к] Джейн. He made a pie for Jane. Он приготовил пирог для Джейн. He prepared poison for Jane. Он приготовил яд для Джейн. Пропозиции акционального фрейма могут также дополняться локативным и темпоральным слотами, входящими в состав предметного фрейма: (5) действует/делает оттуда, там, тудалокатив (источник, путь/место, цель): I climbed from my room up the ladder onto the roof. Я взобрался по лестнице из своей комнаты на крышу; (6) действует/делает с тех пор, тогда, до тех пор темпоратив (начало, отрезок, конец): It went from morning all day long till night. Это продолжалось с утра, весь день и до ночи.

При расширении того или иного варианта акциональной схемы за счет дополнительных ролей таковые могут объективироваться в мотиваторе, или внутренней форме языкового знака, например: (схема действия + локатив-место) Кто-то валит лес в этом месте > место, где валят лес > лесоповал.



Посессивний фрейм, в котором устанавливаются отношения между обобщенными ролями обладатель (possessor) и обладаемое (possessed), содержитит предикативную связку имеет (has). Структура «НЕКТО/НЕЧТО-обладатель имеет НЕКТО/НЕЧТО-обладаемое» есть посессивная схема. Ее варианты возникают за счет спецификации ролей.

  • Схема партитивности «НЕКТО/НЕЧТО-целое имеет НЕЧТО-часть»: The vehicle has for wheels > a vehicle with for wheels, a four-wheel vehicle > a four-wheeler. Ср. Насекомое имеет сорок ног > насекомое, имеющее сорок ног > сороконожка. Часть не самостоятельна, она всегда входит в состав целого.

  • Схема инклюзивности «НЕЧТО-контейнер имеет НЕЧТО-содержимое»: This bottle has milk > a bottle for milk > milk bottle. Эта бутылка имеет/содержит молоко > бутылка для молока > молочная бутылка. Содержимое, будучи самостоятельной сущностью, может существовать как в пределах, так и за пределами контейнера. При слабой посессии, когда содержимое достаточно автономно, схема инклюзивности приобретает дополнительный вариант «НЕЧТО-содержимое имеет НЕЧТО-контейнер»: This milk [has] / is kept in a bottle > bottle milk. Это молоко имеет бутылку / содержится в бутылках > молоко в бутылках > бутылочное молоко. Схему инклюзивности можно рассматривать как ответвление бытийной локативной схемы.

  • Схема собственности «НЕКТО/НЕЧТО-собственник имеет НЕКТО/НЕЧТО-собственность»: The father has a daughter > the father who has a daughter. Отец имеет дочь > отец, имеющий дочь. Собственность и собственника объединяет некоторая сближающая их «общая территория» существования. Если сущность, наделенная ролью собственность, достаточно автономна, она может также мыслиться и в роли собственника, например: This daughter has a different father > the daughter who has a different father. Эта дочь имеет другого отца > дочь, имеющая другого отца.

Всё разнообразие посессивных отношений сводится в итоге к указанным понятийным типам (см. подробно в [Zhabotynska 2004a; Жаботинська 2006а])


Достарыңызбен бөлісу:
  1   2   3




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет